- 261 -
- 262 -
- 263 -
ГЛАВА I.
— Quel est cet homme?
— Ha, c'est un bien grand talent,
il fait de sa voix tout ce qu'il veut.
— Il devrait bien, madame, s'en faire
une culotte.
<См. перевод>
Чарский был один из коренных жителей Петербурга. Ему не
было еще тридцати лет; он не был женат; служба не обременяла
его. Покойный дядя его, бывший виц-губернатором в хорошее время,
10 оставил ему порядочное имение. Жизнь его могла быть очень
приятна; но он имел несчастие писать и печатать стихи. В
журналах звали его поэтом, а в лакейских сочинителем.Не смотря на великие преимущества, коими пользуются
стихотворцы (признаться: кроме права ставить винительный падеж вместо
родительного и еще кой-каких, так называемых поэтических
вольностей, мы никаких особенных преимуществ за русскими
стихотворцами не ведаем) — как бы то ни было, не смотря на
всевозможные их преимущества, эти люди подвержены большим
невыгодам и неприятностям. Зло самое горькое, самое нестерпимое для
20 стихотворца есть его звание и прозвище, которым он заклеймен и
которое никогда от него не отпадает. Публика смотрит на него
как на свою собственность; по ее мнению, он рожден для ее
пользы и удовольствия. Возвратиться ли он из деревни, первый
встречный спрашивает его: не привезли ли вы нам чего-нибудь
новинького? Задумается ли он о расстроенных своих делах, о болезни
милого ему человека: тотчас пошлая улыбка сопровождает пошлое
восклицание: верно что-нибудь сочиняете! Влюбится ли он? —
красавица его покупает себе альбом в английском магазине и ждет
уж элегии. Придет ли он к человеку, почти с ним незнакомому,
30 поговорить о важном деле: тот уж кличет своего сынка и заставляет
читать стихи такого-то; и мальчишка угощает стихотворца
его же изуродованными стихами. А это еще цветы ремесла! Каковы
же должны быть невзгоды? Чарский признавался, что приветствия,
- 264 -
запросы, альбомы и мальчишки так ему надоели, что поминутно
принужден он был удерживаться от какой-нибудь грубости.Чарский употреблял всевозможные старания, чтобы сгладить
с себя несносное прозвище. Он избегал общества своей братьи
литераторов, и предпочитал им светских людей, даже самых пустых.
Разговор его был самый пошлый и никогда не касался литературы.
В своей одежде он всегда наблюдал самую последнюю моду с
робостию и суеверием молодого москвича, в первый раз отроду
приехавшего в Петербург. В кабинете его, убранном как дамская
10 спальня, ничто не напоминало писателя; книги не валялись по
столам и под столами; диван не был обрызган чернилами; не было
такого беспорядка, который обличает присутствие Музы и отсутствие
метлы и щетки. Чарский был в отчаянии, если кто-нибудь из
светских его друзей заставал его с пером в руках. Трудно поверить
до каких мелочей мог доходить человек, одаренный впрочем
талантом и душою. Он прикидывался то страстным охотником до
лошадей, то отчаянным игроком, то самым тонким гастрономом; хотя
никак не мог различить горской породы от арабской, никогда не
помнил козырей и втайне предпочитал печеный картофель
20 всевозможным изобретениям французской кухни. Он вел жизнь самую
рассеянную; торчал на всех балах, объедался на всех дипломатических
обедах, и на всяком званом вечере был так же неизбежим,
как резановское мороженое.Однако ж он был поэт и страсть его была неодолима: когда
находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение),
Чарский запирался в своем кабинете, и писал с утра до поздней ночи.
Он признавался искренним своим друзьям, что только тогда и знал
истинное счастие. Остальное время он гулял, чинясь и притворяясь
и слыша поминутно славный вопрос: не написали ли вы чего-
30 нибудь новинького?Однажды утром Чарский чувствовал то благодатное
расположение духа, когда мечтания явственно рисуются перед вами, и вы
обретаете живые, неожиданные слова для воплощения видений
ваших, когда стихи легко ложатся под перо ваше, и звучн<ые>
рифм<ы> бегут на встречу стройной мысли. Чарский погружен был
душою в сладостное забвение... и свет, и мнения света, и его
собственные причуды для него не существовали. — Он писал
стихи.Вдруг дверь его кабинета скрыпнула и незнакомая голова
40 показалась. Чарский вздрогнул и нахмурился.
- 265 -
— Кто там? — спросил он с досадою, проклиная в душе своих
слуг, никогда не сидевших в передней.Незнакомец вошел.
Он был высокого росту — худощав и казался лет тридцати.
Черты смуглого его лица были выразительны: бледный высокий
лоб, осененный черными клоками волос, черные сверкающие глаза,
орлиный нос и густая борода, окружающая впалые желтосмуглые
щеки, обличали в нем иностранца. На нем был черный фрак,
побелевший уже по швам; панталоны летние (хотя на дворе стояла
10 уже глубокая осень); под истертым черным галстуком на
желтоватой манишке блестел фальшивый алмаз; шершавая шляпа,
казалось, видала и вёдро и ненастье. Встретясь с этим человеком
в лесу, вы приняли бы его за разбойника; в обществе — за
политического заговорщика; в передней — за шарлатана, торгующего
элексирами и мышьяком.— Что вам надобно? — спросил его Чарский на французском
языке.— Signor, — отвечал иностранец с низкими поклонами, — Lei
voglia perdonarmi s<e>...<См. перевод>20 Чарский не предложил ему стула и встал сам, разговор
продолжался на италианском языке.— Я неаполитанский художник, — говорил незнакомый, —
обстоятельства принудили меня оставить отечество; я приехал в Россию
в надежде на свой талант.Чарский подумал, что неаполитанец собирается дать несколько
концертов на виолончеле, и развозит по домам свои билеты. Он
уже хотел вручить ему свои двадцать пять рублей и скорее от него
избавиться, но незнакомец прибавил:— Надеюсь, Signor, что вы сделаете дружеское вспоможение
30 своему собрату, и введете меня в дома, в которые сами имеете
доступ.Невозможно было нанести тщеславию Чарского оскорбления
более чувствительного. Он спесиво взглянул на того, кто назывался
его собратом.— Позвольте спросить, кто вы такой, и за кого вы меня
принимаете? — спросил он, с трудом удерживая свое негодование.Неаполитанец заметил его досаду.
— Signor, — отвечал он запинаясь... — ho creduto... ho sentito...
la vostra Eccelenza mi perdonera... <См. перевод>40 — Что вам угодно? — повторил сухо Чарский.
- 266 -
— Я много слыхал о вашем удивительном таланте; я уверен,
что здешние господа ставят за честь оказывать всевозможное
покровительство такому превосходному поэту, — отвечал
итальянец, — и потому осмелился к вам явиться...— Вы ошибаетесь, Signor, — прервал его Чарский. — Звание
поэтов у нас не существует. Наши поэты не пользуются
покровительством господ; наши поэты сами господа, и если наши
меценаты (чорт их побери!) этого не знают, то тем хуже для них.
У нас нет оборванных аббатов, которых музыкант брал бы с улицы
10 для сочинения libretto <См. перевод>. У нас поэты не ходят пешком из дому
в дом выпрашивая себе вспоможения. Впрочем вероятно вам
сказали в шутку будто я великий стихотворец. Правда я когда-то
написал несколько плохих эпиграмм, но слава богу с г<осподами>
стихотворцами ничего общего не имею и иметь не хочу.Бедный итальянец смутился. Он поглядел вокруг себя. Картины,
мраморные статуи, бронзы, дорогие игрушки, расставленные на
готических этажерках, — поразили его. Он понял, что между надменным
dandy, <См. перевод> стоящим перед ним в хохлатой парчевой скуфейке,
в золотистом китайском халате, опоясанном турецкой шалью, и
20 им, бедным кочующим артистом, в истертом галстуке, и
поношенном фраке, ничего не было общего. Он проговорил несколько
несвязных извинений, поклонился и хотел выдти. Жалкий вид его
тронул Чарского, который, вопреки мелочам своего характера,
имел сердце доброе и благородное. Он устыдился
раздражительности своего самолюбия.— Куда ж вы? — сказал он итальянцу. — Постойте... Я должен
был отклонить от себя незаслуженное титло <и> признаться
вам, что я не поэт. Теперь поговорим о ваших делах. Я готов вам
услужить, в чем только будет возможно. Вы музыкант?30 — Нет, eccelenza! <См. перевод> — отвечал итальянец; — я бедный
импровизатор.— Импровизатор! — вскрикнул Чарский, почувствовав всю
жестокость своего обхождения. — Зачем же вы прежде не сказали,
что вы импровизатор? — и Чарский сжал ему руку с чувством
искреннего раскаяния.Дружеский вид его ободрил италиянца. Он простодушно
разговорился о своих предположениях. Наружность его не была
обманчива; ему деньги были нужны; он надеялся в России кое-
как поправить свои домашние обстоятельства. Чарский выслушал
40 его со вниманием.
- 267 -
— Я надеюсь, — сказал он бедному художнику, — что вы будете
иметь успех: здешнее общество никогда еще не слыхало
импровизатора. Любопытство будет возбуждено; правда италиянский
язык у нас не в употреблении, вас не поймут; но это не беда;
главное — чтоб вы были в моде.— Но если у вас никто не понимает итальянского языка, —
сказал призадумавшись импровизатор, — кто ж поедет меня
слушать?— Поедут — не опасайтесь: иные из любопытства, другие, чтоб
10 провести вечер как-нибудь, третьи, чтоб показать, что понимают
итальянский язык; повторяю, надобно только, чтоб вы были в моде;
а вы уж будете в моде, вот вам моя рука.Чарский ласково расстался с импровизатором, взяв себе его
адрес, и в тот же вечер он поехал за него хлопотать.
- 268 -
ГЛАВА II.
Я царь, я раб, я червь, я бог.
Державин.
На другой день Чарский в темном и нечистом коридоре
трактира отыскивал 35-ый номер. Он остановился у двери и
постучался. Вчерашний италиянец отворил ее.— Победа! — сказал ему Чарский, — ваше дело в шляпе.
Княгиня дает вам свою залу — вчера на рауте я успел завербовать
половину Петербурга; печатайте билеты и объявления. Ручаюсь
10 вам, если не за триумф, то по крайней мере за барыш...— А это главное! — вскричал италиянец, изъявляя свою радость
живыми движениями, свойственными южной его породе. — Я знал,
что вы мне поможете. Corpo di Bacco! <См. перевод> Вы поэт, так же, как и я;
а что ни говори, поэты славные ребята! Как изъявлю вам мою
благодарность? постойте... хотите ли выслушать импровизацию?— Импровизацию!.. разве вы можете обойтиться и без публики,
и без музыки, и без грома рукоплесканий?— Пустое, пустое! где найти мне лучшую публику? Вы поэт,
вы поймете меня лучше их, и ваше тихое ободрение дороже мне
20 целой бури рукоплесканий... Садитесь где-нибудь и задайте мне
тему.Чарский сел на чамодане (из двух стульев, находившихся
в тесной канурке, один был сломан, другой завален бумагами и
бельем). Импровизатор взял со стола гитару — и стал перед
Чарским, перебирая струны костливыми пальцами и ожидая его
заказа.— Вот вам тема, — сказал ему Чарский: — поэт сам избирает
предметы для своих песен; толпа не имеет права управлять его
вдохновением.30 Глаза итальянца засверкали — он взял несколько акордов —
гордо поднял голову, и пылкие строфы, выражение мгновенного
чувства, стройно излетели из уст его... Вот они, вольно переданные
одним из наших приятелей со слов, сохранившихся в памяти
Чарского.
- 269 -
<[Поэт идет]: открыты вежды,
Но он не видит никого;
А между тем за край одежды
Прохожий дергает его...
“Скажи: зачем без цели бродишь?
Едва достиг ты высоты,
И вот уж долу взор низводишь
И низойти стремишься ты.
На стройный мир ты смотришь смутно;
10 Бесплодный жар тебя томит;
Предмет ничтожный поминутно
Тебя тревожит и манит.
Стремиться к небу должен гений,
Обязан истинный поэт
Для вдохновенных песнопений
Избрать возвышенный предмет“.
— Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет лист и пыль несет,
20 Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждет?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орел, тяжел и страшен,
На чахлый пень? Спроси его.
Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Таков поэт: как Аквилон
30 Что хочет, то и носит он —
Орлу подобно, он летает
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона избирает
Кумир для сердца своего.>Италиянец умолк... Чарский молчал, изумленный и
растроганный.— Ну что? — спросил импровизатор.
Чарский схватил его руку и сжал ее крепко.
— Что? — спросил импровизатор, — каково?
- 270 -
— Удивительно, — отвечал поэт. — Как! Чужая мысль чуть
коснулась вашего слуха, и уже стала вашею собственностию, как
будто вы с нею носились, лелеяли, развивали ее беспрестанно.
Итак для вас не существует ни труда, ни охлаждения, ни этого
беспокойства, которое предшествует вдохновению?.. Удивительно,
удивительно!..Импровизатор отвечал:
— Всякой талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске
каррарского мрамора видит сокрытого Юпитера, и выводит его
10 на свет, резцом и молотом раздробляя его оболочку? Почему мысль
из головы поэта выходит уже вооруженная четырьмя рифмами
размеренная стройными однообразными стопами? — Так никто, кроме
самого импровизатора, не может понять эту быстроту впечатлений,
эту тесную связь между собственным вдохновением и чуждой
внешнею волею — тщетно я сам захотел бы это изъяснить. Однако...
надобно подумать о моем первом вечере. Как вы полагаете? Какую
цену можно будет назначить за билет, чтобы публике не слишком
было тяжело, и чтобы я между тем не остался в накладе? Говорят,
la signora Catalani <См. перевод> брала по 25 рублей? Цена хорошая...20 Неприятно было Чарскому с высоты поэзии вдруг упасть под
лавку конторщика; но он очень хорошо понимал житейскую
необходимость, и пустился с италиянцем в меркантильные расчеты.
Италиянец при сем случае обнаружил такую дикую жадность, такую
простодушную любовь к прибыли, что он опротивел Чарскому,
который поспешил его оставить, чтобы не совсем утратить чувство
восхищения, произведенное в нем блестящим импровизатором.
Озабоченный италиянец не заметил этой перемены и проводил <его>
по коридору и по лестнице с глубокими поклонами и уверениями
в вечной благодарности.
- 271 -
ГЛАВА III.
Цена за билет 10 рублей; начало
в 7 часов.
Афишка.
Зала княгини отдана была в распоряжение импровизатору.
Подмостки были сооружены; стулья расставлены в двенадцать
рядов; в назначенный день, с семи часов вечера, зала была
освещена, у дверей перед столиком для продажи и приема билетов
сидела старая долгоносая женщина в серой шляпе с надломленными
10 перьями, и с перстнями на всех пальцах. У подъезда стояли
жандармы. Публика начала собираться. Чарский приехал из первых.
Он принимал большое участие в успехе представления, и хотел
видеть импровизатора, чтоб узнать, всем ли он доволен. Он нашел
итальянца в боковой комнатке, с нетерпением посматривающего
на часы. Итальянец одет был театрально; он был в черном с ног
до головы; кружевной воротник его рубашки был откинут, голая
шея своею странной белизною ярко отделялась от густой и черной
бороды, волоса опущенными клоками осеняли ему лоб и брови.
Всё это очень не понравилось Чарскому, которому неприятно было
20 видеть поэта в одежде заезжего фигляра. Он после короткого
разговора возвратился в залу, которая более и более
наполнялась.Вскоре все ряды кресел были заняты блестящими дамами;
мужчины стесненной рамою стали у подмостков, вдоль стен и за
последними стульями. Музыканты с своими пульпитрами занимали о
бе стороны подмостков. По средине стояла на столе фарфоровая
ваза. Публика была многочисленна. Все с нетерпением ожидали
начала; наконец в половине осьмого музыканты засуетилися,
приготовили смычки и заиграли увертюру из Танкреда. Всё уселось
30 и примолкло — последние звуки увертюры прогремели... И
импровизатор, встреченный оглушительным плеском, поднявшимся со
всех сторон, с низкими поклонами приближился к самому краю
подмостков.
- 272 -
Чарский с беспокойством ожидал, какое впечатление
произведет первая минута, но он заметил, что наряд, который
показался ему так неприличен, не произвел того же действия на
публику. Сам Чарский не нашел ничего в нем смешного, когда
увидел его на подмостках, с бледным лицом, ярко освещенным
множеством ламп и свечей. Плеск утих; говор умолк... Италиянец,
изъясняясь на плохом французском языке, просил господ
посетителей назначить несколько тем, написав их на особых
бумажках. При этом неожиданном приглашении, все молча
10 поглядели друг на друга, и никто ничего не отвечал. Италиянец,
подождав не много, повторил свою просьбу робким и смиренным
голосом. Чарский стоял под самыми подмостками, им овладело
беспокойство; он предчувствовал, что дело без него не обойдется,
и что принужден он будет написать свою тему. В самом деле,
несколько дамских головок обратились к нему и стали вызывать
его сперва в полголоса, потом громче, и громче. Услыша имя его,
импровизатор отыскал его глазами у своих ног, и подал ему
карандаш и клочок бумаги с дружескою улыбкою. Играть роль в этой
комедии казалось Чарскому очень неприятно, но делать было
20 нечего; он взял карандаш и бумагу из рук италиянца, написал
несколько слов; италиянец взяв со стола вазу, сошел с подмостков,
поднес ее Чарскому, который бросил в нее свою тему. Его
пример подействовал; два журналиста, в качестве литераторов,
почли обязанностию написать каждый по теме; секретарь неаполитанского
посольства и молодой <человек>, недавно возвратившийся
из путешествия, бредя о Флоренции, положили в урну свои
свернутые бумажки; наконец, одна некрасивая девица, по приказанию
своей матери, со слезами на глазах написала несколько строк по-
италиянски, и покраснев по уши, отдала их импровизатору, между
30 тем как дамы смотрели на нее молча, с едва заметной усмешкою. —
Возвратясь на свои подмостки, импровизатор поставил урну
на стол и стал вынимать бумажки одну за другой, читая каждую
в слух:
Семейство Ченчи.
(La famiglia de<i> Cenci.)
(L'ultimo giorno di Pompeïa.)
Cleopatra e i suoi amanti.
La primavera veduta da una prigione.
Il trionfo di Tasso. <См. перевод>
- 273 -
— Что прикажет почтенная публика? — спросил смиренный
италиянец, — назначит ли мне сама один из предложенных предметов,
или предоставит решить это жребию?..— Жребий!.. — сказал один голос из толпы. — Жребий,
жребий! — повторила публика.Импровизатор сошел опять с подмостков, держа в руках урну,
и спросил: — Кому угодно будет вынуть тему? — Импровизатор
обвел умоляющим взором первые ряды стульев. Ни одна из
блестящих дам тут сидевших не тронулась. Импровизатор, не
10 привыкший к северному равнодушию, казалось страдал... вдруг
заметил он в стороне поднявшуюся ручку в белой маленькой перчатке —
он с живостию оборотился и подошел к молодой величавой
красавице, сидевшей на краю второго ряда. Она встала безо всякого
смущения и со всевозможною простотою опустила в урну
аристократическую ручку, и вынула сверток.— Извольте развернуть и прочитать, — сказал ей импровизатор.
Красавица развернула бумажку и прочла вслух:
— Cleopatra e i suoi amanti.
Эти слова произнесены были тихим голосом, но в зале
20 царствовала такая тишина, что все их услышали. Импровизатор низко
поклонился прекрасной даме с видом глубокой благодарности и
возвратился на свои подмостки.— Господа, — сказал он, обратясь к публике, — жребий
назначил мне предметом импровизации Клеопатру и ее любовник<ов>.
Покорно прошу особу, избравшую эту тему, пояснить мне свою
мысль: о каких любовниках здесь идет речь, perché la grande
regina aveva molto... <См. перевод>При сих словах многие мужчины громко засмеялись.
Импровизатор немного смутился.30 — Я желал бы знать, — продолжал он, — на какую историческую
черту намекала особа, избравшая эту тему... Я буду весьма
благодарен, если угодно ей будет изъясниться.Никто не торопился отвечать. Несколько дам оборотили взоры
на некрасивую девушку, написавшую тему по приказанию своей
матери. Бедная девушка заметила это неблагосклонное внимание,
и так смутилась, что слезы повисли на ее ресницах... Чарский не
мог этого вынести, и обратясь к импровизатору, сказал ему на
италиянском языке:— Тема предложена мною. Я имел в виду показание Аврелия
40 Виктора, который пишет, будто бы Клеопатра назначила смерть
- 274 -
ценою своей любви, и что нашлись обожатели, которых таковое
условие не испугало и не отвратило... Мне кажется, однако,
что предмет немного затруднителен... не выберете ли вы
другого?..Но уже импровизатор чувствовал приближение бога... Он дал
знак музыкантам играть... Лицо его страшно побледнело, он
затрепетал как в лихорадке; глаза его засверкали чудным огнем; он
приподнял рукою черные свои волосы, отер платком высокое чело,
покрытое каплями пота... и вдруг шагнул вперед, сложил крестом
10 руки на грудь... музыка умолкла... Импровизация началась.<Чертог сиял. Гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир;
Сердца неслись к ее престолу,
Но вдруг над чашей золотой
Она задумалась и долу
Поникла дивною главой...И пышный пир как будто дремлет.
20 Безмолвны гости. Хор молчит.
Но вновь она чело подъемлет
И с видом ясным говорит:
В моей любви для вас блаженство?
Блаженство можно вам купить...
Внемлите ж мне: могу равенство
Меж нами я восстановить.
Кто к торгу страстному приступит?
Свою любовь я продаю;
Скажите: кто меж вами купит
30 Ценою жизни ночь мою? —Рекла — и ужас всех объемлет,
И страстью дрогнули сердца...
Она смущенный ропот внемлет
С холодной дерзостью лица,
И взор презрительный обводит
Кругом поклонников своих...
Вдруг из толпы один выходит,
- 275 -
Вослед за ним и два других.
Смела их поступь; ясны очи;
Навстречу им она встает;
Свершилось: куплены три ночи,
И ложе смерти их зовет.Благословенные жрецами,
Теперь из урны роковой
Пред неподвижными гостями
Выходят жребии чредой.
10 И первый — Флавий, воин смелый,
В дружинах римских поседелый;
Снести не мог он от жены
Высокомерного презренья;
Он принял вызов наслажденья,
Как принимал во дни войны
Он вызов ярого сраженья.
За ним Критон, младой мудрец,
Рожденный в рощах Эпикура,
Критон, поклонник и певец
20 Харит, Киприды и Амура.
Любезный сердцу и очам,
Как вешний цвет едва развитый,
Последний имени векам
Не передал. Его ланиты
Пух первый нежно отенял;
Восторг в очах его сиял;
Страстей неопытная сила
Кипела в сердце молодом...
И грустный взор остановила
30 Царица гордая на нем.— Клянусь... — о матерь наслаждений,
Тебе неслыханно служу,
На ложе страстных искушений
Простой наемницей всхожу.
Внемли же, мощная Киприда,
И вы, подземные цари,
О боги грозного Аида,
Клянусь — до утренней зари
- 276 -
Моих властителей желанья
Я сладострастно утомлю
И всеми тайнами лобзанья
И дивной негой утолю.
Но только утренней порфирой
Аврора вечная блеснет,
Клянусь — под смертною секирой
Глава счастливцев отпадет.>1
СноскиСноски к стр. 276
1 Возможно, что продолжением этих стихов является отрывок:
И вот уже сокрылся день,
Восходит месяц златорогий.
Александрийские чертоги
Покрыла сладостная тень.
Фонтаны бьют, горят лампады,
Курится легкий фимиам.
И сладострастные прохлады
Земным готовятся богам.
В роскошном сумрачном покое.
Средь обольстительных чудес
Под сенью пурпурных завес
Блистает ложе золотое.