- 137 -
Н. В. ИЗМАЙЛОВ
ПУШКИН В СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ ИЗУЧЕНИИ1
За последние десятилетия пушкиноведение (или, как его иногда называют, «наука о Пушкине») прошло большой путь развития и стало, без сомнения, наиболее многосторонне разработанной отраслью филологической науки, или литературоведения. Это объясняется и общим значением в русской и мировой культуре личности и творчества великого поэта, и нашей всенародной любовью к нему, и, конечно, многогранностью и многоаспектностью самого предмета исследования.
Изучение Пушкина идет разными путями, и при этом используются разные методы, от строго научных до самых субъективных или эклектических. Одним из наиболее широких по охватываемому им материалу, глубоких и объективных по приемам анализа и плодотворных по выводам является сравнительно-исторический метод, основоположником которого еще в XIX в. явился Александр Веселовский. Долгое время этот метод мало касался творчества Пушкина, а нередко понимался слишком узко, односторонне, лишь как отыскивание «влияний» других литератур, и притом в особенности западноевропейских, на творчество Пушкина.
Среди современных ученых-филологов, работающих в разных областях пушкиноведения, особое место занимает академик Михаил Павлович Алексеев, убежденный и последовательный сторонник сравнительно-исторического метода как наиболее продуктивного метода филологии, применяемого к любому языку любой страны, к любому писателю любой эпохи, в особенности к такому универсальному по охвату своего творчества, как Пушкин. М. П. Алексеев понимает филологию как всеобъемлющую, универсальную науку, самую гуманную, самую человечную из всех наук, изучающую литературу, или словесность, эту высшую форму слова, организованного эстетически и идеологически, — науку, связывающую между собою различные языки и различные народы. В своей беседе с корреспондентом «Недели» (1975, 4—10 августа) Михаил Павлович говорил: «Филология как никакая другая наука служит сближению людей. Она позволяет видеть и ощущать прошлое как сопереживание, как подлинную реальность. В ней можно найти ключ к пониманию человека и его умственной жизни в любую историческую эпоху. Филология — наука наук! Она изучает функции языка, без которого никакая другая наука не могла бы существовать <...> Она определяет физиономию национальной культуры».
В одной из своих работ М. П. Алексеев пишет: «Все отчетливее выясняется, что вполне изолированных друг от друга национальных литератур
- 138 -
не существует, что все они взаимосвязаны то общностью своего происхождения, то аналогиями в своей эволюции, то наличием существующих между ними непосредственных отношений и взаимовлияний, то, наконец, двумя или тремя указанными условиями одновременно в их разнообразных возможных сочетаниях».2
Такое понимание сущности и задач филологической науки делает закономерным то множество имен литературных деятелей и явлений разных времен и народов, от греко-римской античности, восточной (библейской) древности и раннего средневековья до современности, которые являются предметами интересов и изучений Михаила Павловича. В круг его постоянных научных интересов входит не только русская литература в ее взаимосвязях с литературой европейской, но также имена и явления английской литературы и, шире, английской культуры (ведь англистика, англоязычные литературы и англо-русские литературные связи — эти «узкая» специальность Михаила Павловича). М. П. Алексеев — автор фундаментальных работ, посвященных также исследованию французской, немецкой, итальянской, испанской, португальской (бразильской), польской и других литератур.
Среди многих и многих русских литературных деятелей, начиная с XII в. и до нашей современности, которые привлекали внимание Михаила Павловича, два имени в особенности близки ему и дороги, вызывают у него постоянный и глубокий интерес, являются предметом его горячей и постоянной любви, — это А. С. Пушкин и И. С. Тургенев.
Привязанность ученого к этим двум крупнейшим деятелям русской литературы, и прежде всего к Пушкину, вполне понятна и закономерна: Пушкин всегда привлекал и привлекает Михаила Павловича универсализмом своего творчества, охватившего все стороны, все важнейшие проблемы современности, откликавшегося не только на вопросы прошлой и настоящей русской жизни («поэтом действительности» он сам назвал себя в одной анонимно напечатанной статье — XI, 104), но и на жизнь разных эпох и разных народов, от древнего Востока до современного ему Запада. Восприняв широчайший круг разнообразных знаний и передовых идей своего времени и переосмыслив их, Пушкин выразил их в художественно совершенных формах.
Пушкин был первым из русских поэтов, творчество которого стало известно и признано в современной ему и позднейшей Европе. Он по праву причислен к тем поэтам мирового значения, среди которых такие имена, как Данте, Шекспир, Гете и еще очень немногие другие.
В раскрытии всех этих сторон творчества Пушкина, в установлении его мирового значения большую роль, во многом новаторскую и основополагающую, сыграли труды академика Алексеева.
Первой работой Михаила Павловича, посвященной непосредственно творчеству Пушкина (не считая нескольких рецензий на пушкинские оперные постановки и концерты 1915—1918 гг.), является статья о «Гавриилиаде», напечатанная в 1919 г. в ноябрьском номере киевского журнала «Родная земля» и вызванная первым послереволюционным изданием поэмы, осуществленным в 1918 г. Валерием Брюсовым. В этой небольшой статье Михаил Павлович явился во многом первооткрывателем: поэма, до 1917 г. строго запрещенная царской цензурой и печатавшаяся лишь отрывками, совсем еще не была изучена, не был собран даже материал к ее комментарию, и Михаил Павлович шел здесь по новым, непроторенным путям (что, кстати сказать, являлось и всегда является характерной чертой его научного творчества). Статья осветила ряд вопросов, касающихся «Гавриилиады» — истории ее создания и установления
- 139 -
ее текста, «дела» 1828 г. об авторстве Пушкина, наконец, вопроса о литературных источниках пушкинской поэмы, которые молодой ученый видел (с достаточным основанием) в антирелигиозных и эротических поэмах Парни. Таким образом, первая же статья Михаила Павловича, посвященная Пушкину, явилась в сущности небольшой монографией на очень мало освещенную и трудную тему.
Через несколько лет, будучи в Одессе, где он заведовал библиографическим отделом публичной библиотеки, Михаил Павлович выступил вновь как пушкинист, но уже не только как исследователь, но и как инициатор и составитель пушкинских сборников, изданных под его редакцией Пушкинской комиссией при одесском Доме ученых в 1925, 1926 и 1927 гг. Сборники эти имели своей основной задачей освещение одесского периода жизни Пушкина (1823—1824), в котором было тогда много «белых пятен», отчасти заполнявшихся легендами и фантастическими «воспоминаниями» одесских «старожилов». В изучении этого периода было много нерешенных, даже не поставленных еще вопросов.
Новое понимание и освещение одесского периода жизни Пушкина, его связей и настроений, существенно отличающееся от принятых тогда представлений, дает вступительная статья Михаила Павловича к книге «Материалы для биографического словаря одесских знакомых Пушкина» (1927). Без обращения к данной статье невозможно и теперь изучение этого важного раздела биографии поэта.
В первом же одесском сборнике (1925) напечатана и вторая статья М. П. Алексеева о «Гавриилиаде», посвященная, как отчасти и первая, вопросу об источниках поэмы, которые на этот раз автор, не отказываясь от прежних сопоставлений с поэмами Парни, ищет в раннехристианских апокрифических евангелиях, а также в славянской письменности. Внимательное исследование приводит автора к осторожному выводу, что вопрос об источниках «Гавриилиады» не может считаться окончательно решенным и остается пока открытым. Но этот отрицательный вывод (как всякий вывод из подлинно научного исследования) имел существенное значение для дальнейшего движения науки, и недаром, издавая почти через полвека сборник своих работ о Пушкине с подзаголовком «Сравнительно-исторические исследования» (1972), академик М. П. Алексеев счел необходимым включить в него и обе свои ранние статьи о «Гавриилиаде», перепечатав их без изменений и лишь предпослав им «Введение», посвященное позднейшему развитию вопроса об источниках поэмы.
Уже в этих ранних статьях проявились основные черты исследовательской работы Михаила Павловича: широкая, всесторонняя эрудиция в предметах исследования, будь они так далеки один от другого, как поэмы Парни и раннехристианские апокрифы; утонченное искусство в анализе материала и в аргументации, строгое и вместе с тем свободное обращение с огромным и сложным материалом.
В те же 1920-е годы в издании трех одесских пушкинских сборников выразился уже в полной мере научно-организаторский талант Михаила Павловича — вдохновителя и руководителя крупных коллективных историко-литературных начинаний. Коллективная организация научных — в данном случае литературоведческих — работ является чертой, характерной для нашего, советского времени. Но подобная организация сложилась далеко не сразу, и М. П. Алексеев показал себя несомненно одним из зачинателей и главных представителей этой новой формы нашей филологической науки.
В последующие годы — 1927—1932 — Михаил Павлович ведет преподавательскую и исследовательскую работу в Иркутском государственном университете. По переезде в 1933 г. в Ленинград его научная, организаторская и преподавательская деятельность связывается с Ленинградским
- 140 -
университетом (а во время Великой Отечественной войны — и с Саратовским), с Пушкинским Домом (Институтом русской литературы АН СССР), вообще с Академией наук, членом-корреспондентом которой он становится в 1946 г. В эти годы появляются многочисленные работы М. П. Алексеева, связанные с его основной специальностью — англистикой, исследованием англо-русских литературных связей (докторская диссертация на эту тему, обнимающая XI—XVII века, защищена им в 1937 г.), а также взаимосвязей других литератур Западной Европы и Америки с русской литературой. Но и в эти годы он находит время для участия в крупнейших пушкинистических изданиях. Так, в 1931 г. он печатает в «Путеводителе по Пушкину», вышедшем в качестве VI тома первого Полного собрания сочинений Пушкина (в издании ГИХЛ), ряд статей, касающихся его основных, излюбленных тем — англо-американской литературы и истории музыки с точки зрения восприятия их Пушкиным и отражений в его творчестве (статьи о Глюке, Вашингтоне Ирвинге, Фениморе Купере, Моцарте, Вильсоне, Сальери).
В 1935 г. Михаил Павлович принял участие в начинавшемся тогда академическом издании Полного собрания сочинений Пушкина. В VII томе издания (единственном, вышедшем с развернутым научным комментарием) он отредактировал трагедию «Моцарт и Сальери», снабдив ее монографическим, всесторонним комментарием-исследованием. В нем он пересмотрел и решительно отвел — как клевету или «сплетню» — широко распространенный рассказ об отравлении Моцарта Сальери (чему, очевидно, верил Пушкин). В комментарии широко проанализированы источники пушкинской трагедии, раскрыто философское содержание, вложенное в нее Пушкиным. В итоге комментарий трагедии перерастает в широкое сравнительно-историческое исследование.
В те же годы, отзываясь на столетие со дня гибели Пушкина (1937), Михаил Павлович напечатал несколько статей, посвященных двум сторонам одной большой темы: отношениям поэта к западным литературам и восприятию творчества Пушкина в западноевропейских литературах и критике.3
С 1951 г. планомерная научно-исследовательская и научно-организаторская деятельность Михаила Павловича в разных сферах пушкиноведения стала особенно интенсивной. В 1951 г. на III Пушкинской конференции он прочитал доклад на тему «Словарные записи Фридриха Энгельса к „Евгению Онегину“ и „Медному всаднику“», — доклад, полностью напечатанный в «Трудах» конференции (1953). Эта работа, основанная на подлинной рукописи Ф. Энгельса, хранящейся в Институте Маркса—Энгельса—Ленина, не только содержит тщательную транскрипцию русских слов, выписанных Энгельсом латиницей из пушкинских текстов (из первой главы «Евгения Онегина», из начала предисловия к «Отрывкам из путешествия Онегина», из начала вступления к «Медному всаднику»), вместе с их подстрочными переводами на немецкий язык, но и вырастает в обширное исследование, посвященное словарной работе Энгельса, истории и методу его занятий русским языком, а также вопросам лексики «Евгения Онегина», требующей разъяснения множества слов, оборотов, понятий и намеков, что в свою очередь ставит общий вопрос о методах перевода произведений Пушкина на иностранные языки. Такое богатство материалов и выводов делает работу Михаила Павловича о словарных записях Энгельса исследованием, далеко выходящим
- 141 -
по своему значению за пределы его непосредственной темы и крайне важным для каждого исследователя языка Пушкина и для решения вопроса о его переводах на другие языки.
В 1952 г. на IV Пушкинской конференции М. П. Алексеев выступил с докладом, явившимся основой одной из его наиболее новаторских и значительных пушкиноведческих работ: «Пушкин и наука его времени». Тема эта возбудила сначала среди слушателей-пушкинистов некоторое недоумение: можно ли (и нужно ли) говорить об отношении поэта к так называемым точным наукам, тем более к их практическому применению, т. е. к технике его времени, и какое отношение имеет такая тема к художественному творчеству Пушкина? Но напечатанное вскоре в первом томе новой (задуманной и созданной Михаилом Павловичем) серии «Пушкин. Исследования и материалы» (1956) исследование, представляющее обработку доклада «Пушкин и наука его времени», показало всю беспочвенность подобных сомнений и научную правомерность темы. Отметим здесь, что в недавнем своем сборнике «Пушкин. Сравнительно-исторические исследования» (1972) Михаил Павлович счел необходимым еще раз напечатать свою статью о Пушкине и науке его времени в значительно дополненном и пересмотренном виде. К этой работе мы еще вернемся.
Разумеется, и тогда, в 1950-х годах, и в позднейшие годы пушкиноведение было и остается лишь одной гранью многосторонней научно-литературной и научно-организаторской деятельности Михаила Павловича. Но эта «пушкинская» грань, — пожалуй, одна из важнейших и несомненно из наиболее близких его научному направлению, хотя бы потому, что мировоззрение и творчество Пушкина, как уже говорилось выше, теснейшим и разносторонним образом связаны с мировой культурой, с мировым литературным процессом, с самыми передовыми направлениями своего времени и устремлены далеко вперед, открывая новые пути русской и мировой культуре. Изучению Пушкина в связи с мировой культурой и установлению значения его творчества в мировом литературном процессе Михаил Павлович остается верен в течение всей своей дальнейшей деятельности.4
Разнообразна и велика деятельность Михаила Павловича как организатора и руководителя пушкиноведческих начинаний последнего двадцатилетия. Не говоря уже о том, что́ большая часть всесоюзных пушкинских конференций, начиная с III конференции в 1954 г., устраивались при его деятельном участии и под его руководством, но и организация Пушкинской группы, или Сектора пушкиноведения, в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) происходила по его инициативе. После безвременной кончины Б. В. Томашевского (1957) Михаил Павлович принял на себя заведование Пушкинским сектором, несмотря на свою загруженность по многим другим направлениям, в особенности в связи с начатой в 1955 г. подготовкой Полного собрания сочинений и писем И. С. Тургенева, обязанного именно ему, М. П. Алексееву, своим замыслом,
- 142 -
возникновением и осуществлением. В этом издании Михаил Павлович стал главным редактором и нес эти нелегкие функции до окончания работы в 1968 г.
По инициативе же Михаила Павловича в 1958 г. была восстановлена, в обновленном составе, деятельность Пушкинской комиссии Академии наук, не собиравшейся с 1941 г. Первым ее председателем стал академик В. В. Виноградов, которого вскоре сменил избранный (20 июня 1958 г.) академиком М. П. Алексеев. Вот уже почти 20 лет, как он занимает этот почетный и ответственный пост — председателя Пушкинской комиссии Академии наук СССР. Вместе с тем Михаил Павлович — бессменный редактор начатого по его инициативе, ведущегося по его плану и под его руководством издания — «Временника Пушкинской комиссии».
Первый выпуск «Временника», посвященный итогам «пушкинского» 1962 года — 125-летию дуэли и смерти поэта, вышел в 1963 г.; к настоящему времени мы имеем двенадцать выпусков, причем постепенно увеличивается не только их объем, но и (что характерно) их тираж: начавшись с 3600 экземпляров, он достиг теперь 18 тысяч, т. е. вырос в пять раз. И это естественно: кто из занимающихся Пушкиным специалистов или любителей (а число их растет из года в год, охватывая массы читателей!) не знает этих небольших по формату, разноцветных книжек? Кто не пользовался их богатейшими материалами, в большинстве посвященными конкретным темам — новым автографам Пушкина, новым материалам о нем, биографическим или творческим, выявлению новых источников, изучению истории создания, поэтики отдельных его произведений?
В каждом выпуске «Временника» Михаил Павлович непременно выступает не только как собиратель материалов, составитель и редактор, но и как автор, будь то текстологический экскурс о новом автографе стихотворения «На холмах Грузии...», или исследование об источниках «Подражаний древним», или некролог скончавшегося пушкиниста, советского или зарубежного.
Обратимся теперь к двум крупнейшим пушкиноведческим трудам академика М. П. Алексеева — к его монографии «Стихотворение Пушкина „Я памятник себе воздвиг...“», имеющей подзаголовок «Проблемы его изучения» (Л., 1967), и к сборнику его статей, озаглавленному «Пушкин. Сравнительно-исторические исследования», вышедшему в 1972 г.
Монографическое исследование объемом в 17 печатных листов, посвященное одному стихотворению, состоящему всего из пяти четверостиший, — явление беспримерное. Но книга вышла, и стало очевидно, что подобное исследование не только возможно, но и очень важно, и очень нужно. Однако оно возможно и выполнимо лишь для ученого такого большого масштаба, такой широкой эрудиции и такой остроты исследовательской мысли, каким является Михаил Павлович.
В предисловии к своему труду автор указывает на две его основные линии: «С одной стороны, необходимо разобраться в большом количестве исследований и критических статей, посвященных „Памятнику“ <...> все многочисленные отзывы о стихотворении, накопившиеся более чем за столетие, в течение которого оно подвергалось весьма разнообразным и противоречивым истолкованиям, никогда не являлись предметом специального критического рассмотрения, а в некоторой своей части и доныне плохо известны специалистам-пушкиноведам; в особенности это можно сказать относительно зарубежной литературы о „Памятнике“, в последнее время быстро пополнявшейся. С другой стороны, опубликованные недавно новые архивные данные о жизни Пушкина в 1836 г. в сочетании с итогами изучения разнообразных проблем, которые ставит перед нами это пушкинское стихотворение, позволяют поставить вопрос о происхождении „Памятника“ иначе, чем это делалось до сих пор» (с. 5).
В полном соответствии с этими заданиями первая половина исследования Михаила Павловича (с. 7—104) содержит историю текста стихотворения,
- 143 -
его восприятия и отношения к нему в XIX—XX вв.; анализ его истолкований от момента создания до нашего времени, а также истолкование некоторых трудных и спорных выражений в его тексте, таких как «нерукотворный», «Александрийский столп», перечисление народов («языков») «Руси великой» и др.; всесторонний анализ оды Горация, ее переводов и переложений или подражаний ей.
Вторая половина книги начинается с воссоздания той общественно-литературной обстановки, в которой жил Пушкин в последний год своей жизни и которая своеобразно отразилась в стихотворении. Исследователь рассматривает отклики на издание «Современника», появившиеся в «Северной пчеле» и до сих пор не привлекавшие внимания пушкинистов.
На основе тщательного анализа обстоятельств, вызвавших создание стихотворения, и выявления его биографических и творческих корней, Михаил Павлович приходит к совершенно новому определению происхождения пушкинского стихотворения: «Всю первоначальную концепцию „Памятника“, — говорит он, — необходимо искать в его (Пушкина, — Н. И.) лицейском творчестве» (с. 140). Далее автор доказывает, что пушкинское стихотворение нужно понимать так же, как понимал Гораций свое «Exegi monumentum», — в смысле надписи к надгробному монументу, а это в свою очередь приводит к истолкованию до сих пор бывшего загадочным прозаического наброска, озаглавленного «Prologue» и считавшегося «планом ненаписанного стихотворения» («Я посетил твою могилу...» и т. д. — III, 477, 1295). Развивая наблюдение мюнхенского литературоведа Кейля, М. П. Алексеев приходит к выводу, что речь идет о могиле Дельвига на Волковом кладбище, которую посетил Пушкин незадолго до создания «Памятника».
Приведя множество данных, доказывающих, что стихотворение «Я памятник себе воздвиг...» тесно связано с очень давними, лицейского времени поэтическими исканиями, в частности с влиянием Дельвига, а через него с Державиным, Михаил Павлович показывает, что воспоминания о Дельвиге, который первым признал в молодом Пушкине преемника умершего в 1816 г. Державина, постоянно присутствуют в творческом сознании Пушкина и после смерти любимого друга связываются с мыслями о неизбежной собственной смерти; эти мысли усугублялись тяжелым настроением, охватившим Пушкина летом 1836 г. Исследователь приходит к строго обоснованному выводу, что «Памятник» Пушкина — это своего рода надгробная надпись на будущем монументе поэта, подводящая итог его творческой деятельности и вместе с тем связанная с лицейским творчеством и с памятью о Дельвиге.
Необычайно богатое по материалам разного рода, охватывающим всю творческую жизнь Пушкина, всю его поэзию, в теснейшей связи с предшествовавшей и современной ему русской и мировой поэзией, исследование Михаила Павловича представляет блестящий образец монографии, посвященной одному, но одному из важнейших и сложнейших произведений русской и мировой поэзии.
Обратимся к сборнику статей академика М. П. Алексеева «Пушкин», носящему очень точный подзаголовок «Сравнительно-исторические исследования». Книга, вышедшая из печати в 1972 г., представляет собой одно из наиболее значительных явлений пушкиноведения (и, шире, литературоведения вообще) последнего времени.
Собранные в одной книге труды большого ученого, напечатанные в прошлые годы в разных, порою редких и трудно доступных изданиях, — труды, объединенные одной общей темой (какой в данном случае является творчество Пушкина) и одним общим методом (каким является сравнительно-историческое изучение), представляют собой всегда значительное явление в поступательном движении науки, тем более если каждая входящая в сборник работа тщательно пересмотрена, дополнена в соответствии
- 144 -
с новыми данными, а иногда и коренным образом переработана. Все сказанное в первую очередь относится к сборнику статей о Пушкине академика М. П. Алексеева — одного из крупнейших ученых современности в области филологических наук, владеющего, как никто, материалами своей дисциплины, как источниками, так и исследовательской литературой на многих языках, вплоть до самых последних трудов зарубежных ученых в разных областях сравнительно-исторического литературоведения.
Характерной чертой исследований М. П. Алексеева является то, что они всегда шире поставленной в заголовке частной темы, и там, где, казалось бы, материал исчерпан и исследование закончено, автор открывает перед читателями новые его аспекты, новые проникновения, сопоставления и истолкования. С этим связана и другая характерная черта: для Михаила Павловича нет мелких и незначительных тем, по крайней мере в том, что касается личности и творчества Пушкина.
Напомним, как сам академик в предисловии к сборнику определяет пути изучения Пушкина: «Творчество великого русского поэта следует изучать на фоне и в тесной связи с историей мировой культуры, потому что и сам он представляет собою явление широкого исторического значения, переросшее национальные и языковые границы. Всеобъемлющий и необыкновенный по своему масштабу и универсальности гений Пушкина может быть понят только после многих и длительных усилий, которые мы должны затратить на то, чтобы сопоставить его творчество с различными и разновременными явлениями в мировой литературе» (с. 3).
Сборник открывается обширным исследованием на тему «Пушкин и наука его времени». Тема эта (как уже сообщалось выше) была впервые кратко изложена в докладе на IV Пушкинской конференции (1952 г.), т. е. за 20 лет до издания сборника. И все эти годы Михаил Павлович неутомимо дополнял и совершенствовал свою работу, никогда не считая ее законченной. Отношения Пушкина к науке (и технике) его времени никем до этого не затрагивались. Тема эта даже не мыслилась возможной и, конечно, никем, кроме Михаила Павловича, не могла быть разработана с такой полнотой, так широко и всесторонне, с привлечением такого множества материалов, русских и иностранных, часто для нас неожиданных, неизвестных и не связывавшихся с мировоззрением и творчеством Пушкина.
Благодаря разысканиям М. П. Алексеева мы знаем теперь, что интерес к состоянию и прогрессу точных (естественных) наук, к их философским основам и общим принципам, к их применению в технике и в быту прошел через всю жизнь Пушкина и самым различным образом выразился в его творческой деятельности. Тем самым исследование Михаила Павловича заполняет большой пробел в наших представлениях об умственных интересах Пушкина, уясняет многое, до сих пор неясное, недооцененное или незамеченное в его художественном творчестве. Из множества отдельных тем, которые объединяются в исследовании (носившем в первом издании, 1956 г., подзаголовок «Разыскания и этюды»), хочется отметить следующие: раскрытие философского смысла эпиграммы «Движение» (с. 48—65); общение Пушкина с одним из замечательнейших русских людей своего времени, разносторонним ученым, путешественником и изобретателем П. Л. Шиллингом, что, по-видимому, нашло отражение в образе Бертольда в «Сценах из рыцарских времен» (с. 65—95); интереснейшие соображения, раскрывающие образ Германна в «Пиковой даме» как военного инженера, что объясняет многое в его поведении (неверно понятом прежними комментаторами), тонкий анализ отражений его технических познаний и интересов в ряде сцен повести (с. 95—110). Исследователь отмечает интерес Пушкина к таким проявлениям современного технического прогресса, как пароходы и железные дороги, причем всем известные строфы в седьмой главе «Евгения Онегина» (строфа
- 145 -
XXXIII — «...Лет чрез пятьсот...» и т. д.) находят новое и точное истолкование (с. 115—130); также по-новому рассматривается ряд вопросов, касающихся отражений современной Пушкину техники в быту (с. 130—158). Словом, в этой замечательной работе Михаила Павловича почти каждая страница представляет новое открытие, новую точку зрения, новое понимание воззрений Пушкина и многих его произведений.
Особый интерес представляет в книге и статья «Пушкин и проблема вечного мира». Отправляясь от черновой заметки Пушкина (XI, 189—190), набросанной в 1821 г. по поводу кишиневских споров, происходивших в кругу М. Ф. Орлова, о проектах вечного мира между государствами, начиная с сочинений аббата Сен-Пьера и его издателя и критика Руссо, Михаил Павлович дает широкий обзор и интересный анализ многочисленных подобных проектов, возникавших в конце XVIII — начале XIX в,. споров вокруг них, отношений к ним в декабристских кругах и самого Пушкина. Убедительны и текстологические элементы статьи — расшифровка кишиневской записи Пушкина, в частности анализ воззрений Жозефа де Местра, впервые сопоставленных здесь с «Медным всадником» (с. 203—207). Для определения философско-политических воззрений Пушкина в 1817—1822 гг., в период после окончания Лицея и южной ссылки, статья Михаила Павловича имеет исключительное значение.
То же можно сказать о статье, посвященной ремарке Пушкина, заканчивающей «Бориса Годунова» — «Народ безмолвствует» (с. 208—239). К истолкованию ее Михаил Павлович привлекает новый круг источников — труды о Французской революции, хорошо известные Пушкину в период создания его трагедии и позднее. Здесь поэт нашел слова, произнесенные Мирабо 15 июля 1789 г., на другой день после взятия народом Бастилии, в Учредительном собрании, когда стало известно, что король направляется в собрание: «Пусть мрачное молчание прежде всего встретит монарха... Молчание народа — урок королям». Дополняя эти сведения, Михаил Павлович отмечает, что подобная мысль была уже высказана до Мирабо, в 1774 г., на похоронах Людовика XV, епископом Бове: «Народ, конечно, не имеет права роптать, но у него есть право молчать, и его молчание — урок для королей».
Мы не имеем возможности подробно говорить о каждой из статей, входящих в сборник. Но о них можно повторить то же, что было сказано о некоторых: каждая из них освещает какой-либо малоизученный, спорный или вовсе неизвестный науке вопрос в творчестве и мировоззрении Пушкина. Иные темы могут показаться малозначительными, как например «Запись Пушкина о „Трагедии, составленной из азбуки французской“» (с. 401—410), но каждая под пером Михаила Павловича приобретает широкое и глубокое значение, дает подчас неожиданное истолкование, поражающее читателя обилием и разносторонностью привлеченных источников, материалов и сопоставлений.
Не все вопросы, затронутые в сборнике, получают вполне законченный и определенный ответ. Таков, например, вопрос об источниках «Гавриилиады», занимавший Михаила Павловича еще в самом начале его пушкиноведческих трудов. Статья 1919 г., как указывалось выше, и статья 1925 г. перепечатаны без изменений, как своего рода исторический документ, в книге 1972 г., но с предисловием, показывающим движение науки за 50 лет и необходимость новых поисков. Как здесь, так и в других случаях разыскания Михаила Павловича, даже если проблема и не решена окончательно, всегда открывают новые возможности, намечают новые пути для ее разрешения.
Лучшим показателем большого международного значения научно-исследовательской и научно-организационной деятельности академика М. П. Алексеева является его авторитет в научном мире — не только советском и других социалистических стран, но и в научных организациях многих других народов. Михаил Павлович является председателем Пушкинской
- 146 -
комиссии при Отделении литературы и языка (ОЛЯ) Академии наук, заведующим Сектором международных взаимосвязей Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР, председателем Советского комитета славистов и вице-президентом Международного комитета славистов, почетным доктором ряда старейших и знаменитейших университетов Европы — Ростокского (ГДР), Оксфордского, Парижского (т. е. древней Сорбонны), Бордоского, Будапештского, Познанского, иностранным членом Сербской Академии наук и Британской Академии, почетным членом Американской ассоциации современных языков и проч.
Все перечисленные звания — не только почетные отличия: они свидетельствуют о том признании, которое приобрели труды М. П. Алексеева и его разнообразная научно-организационная деятельность.5 Это относится не только к пушкиноведению, но и к другим областям филологической науки, в которых работал и работает ученый; достаточно напомнить здесь его исследования творчества Тургенева, Шекспира, Данте, Метьюрина, об англо-русских культурных связях с XI в. до современности и проч.
Сравнительно-исторический метод исследования культур разных времен и народов является несомненно важным элементом сближения разных народов, и в этом процессе труды М. П. Алексеева занимают достойное место.
СноскиСноски к стр. 137
1 В основу статьи положен доклад, прочитанный автором на XXIV Всесоюзной Пушкинской конференции 2 июня 1976 г. и посвященный 80-летию академика М. П. Алексеева.
Сноски к стр. 138
2 Алексеев М. П. Восприятие иностранных литератур и проблема иноязычия. — В кн.: Труды юбилейной научной сессии ‹Ленинградского университета›. Секция филологических наук. Л., 1946, с. 179.
Сноски к стр. 140
3 Этим проблемам посвящены следующие статьи М. П. Алексеева: «Пушкин и западная литература» (Литературная учеба, 1937, № 1), «Пушкин на Западе» (Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, вып. 3. М.—Л., 1937), «Пушкин в мировой литературе» (Сто лет со дня смерти А. С. Пушкина. Труды Пушкинской сессии АН СССР. М., 1938).
Сноски к стр. 141
4 Работы, напечатанные в 1937—1938 гг., были названы выше (см. примеч. 3). Из более поздних назовем: «Пушкин и Чосер» (1945 и 1972); «Несколько английских книг библиотеки А. С. Пушкина» (1946); «Пушкин и бразильский поэт <Томаш Антонио Гонзага>» (1947); «Письмо Пушкина к Джорджу Борро» (1949); «Пушкин и мировая литература» (VIII Пушкинская конференция, 1956); «Пушкин и проблема вечного мира» (1958); «Джон Вильсон и его „Город чумы“» (1960); «О мировом значении творчества Пушкина» (1961); «К источникам „Подражаний древним“ Пушкина» (1963); глава о Пушкине в коллективной монографии «Шекспир и русская культура» (1965); «„Евгений Онегин“ на языках мира» (1965); «Новый автограф стихотворения Пушкина „На холмах Грузии“» (1966); «Ремарка Пушкина „Народ безмолвствует“» (1967); «К статье Пушкина „Джон Теннер“» (1969); «К тексту стихотворения „Во глубине сибирских руд“» (1971) и проч. Многие из этих и другие работы вошли в сборник статей М. П. Алексеева «Пушкин» (1972), о котором, так же как о монографии, посвященной стихотворению Пушкина «Я памятник себе воздвиг...» (1967), будет сказано дальше.
Сноски к стр. 146
5 См.: Михаил Павлович Алексеев. Материалы к библиографии ученых СССР. Серия литературы и языка, вып. 9. М., 1972, с. 18.