223
[1916]
224
225
ПРОЛОГ
Хорошо вам.
Мертвые сраму не имут.
Злобу
к умершим убийцам туши.
5 Очистительнейшей влагой вымыт
грех отлетевшей души.
Хорошо вам!
А мне
сквозь строй,
10 сквозь грохот
как пронести любовь к живому?
Оступлюсь —
и последней любовишки кроха
навеки канет в дымный омут,
15 Что̀ им,
вернувшимся,
печали ваши,
что̀ им
каких-то стихов бахрома?!
20 Им
на паре б деревяшек
226
день кое-как прохромать!
Боишься?!
Трус!
25 Убьют?!
А так
полсотни лет еще можешь, раб, расти.
Ложь!
Я знаю,
30 и в лаве атак
я буду первый
в геройстве,
в храбрости.
О, кто же
35 набатом будущих годин
званый
не выйдет брав?
Все!
А я
40 на земле
один
глашатай грядущих правд.
Сегодня ликую!
Не разбрызгав
45 душу,
сумел,
сумел донесть.
Единственный человечий,
средь воя,
50 средь визга,
голос
подъемлю днесь.
227
А там
расстреливайте,
55 вяжите к столбу!
Я ль изменюсь в лице!
Хотите —
туза
нацеплю на лбу,
60 чтоб ярче горела цель?!
228
ПОСВЯЩЕНИЕ
Лиле.
8 октября.
1915 год.
Даты
времени,
65 смотревшего в обряд
посвящения меня в солдаты.
«Слышите!
Каждый,
ненужный даже,
70 должен жить;
нельзя,
нельзя ж его
в могилы траншей и блиндажей
вкопать заживо —
75 убийцы!»
Не слушают.
Шестипудовый унтер сжал, как пресс.
От уха до уха выбрили аккуратненько.
Мишенью
229
80 на лоб
нацепили крест
ратника.
Теперь и мне на запад!
Буду итти и итти там,
85 пока не оплачут твои глаза
под рубрикой
«убитые»
набранного петитом.
230
ЧАСТЬ I
И вот
на эстраду,
колеблемую костром оркестра,
вывалился живот.
95 И начал!
Рос в глазах, как в тысячах луп.
Змеился.
Пот сиял лачком.
Вдруг
100 остановил мелькающий пуп,
вывертелся волчком.
Что было!
Лысины слиплись в одну луну.
Смаслились глазки, щелясь.
231
105 Даже пляж,
расхлестав соленую слюну,
осклабил утыканную домами челюсть.
Вывертелся.
Рты,
110 как электрический ток,
скрючило «браво».
Браво!
Бра-аво!
Бра-а-аво!
115 Бра-а-а-аво!
Б-р-а-а-а-а-в-о!
Кто это,
кто?
Эта массомясая
120 быкомордая орава?
Стихам не втиснешь в тихие томики
крик гнева.
Это внуки Колумбов,
Галилеев потомки
125 ржут, запутанные в серпантинный невод!
А там,
всхлобучась на вечер чинный,
232
130 женщины
раскачивались шляпой стопёрой.
И в клавиши тротуаров бухали мужчины,
уличных блудилищ остервенелые тапёры.
Вправо,
135 влево,
вкривь,
вкось,
выфрантив полей лоно,
вихрились нанизанные на земную ось
140 карусели
Вавилонищ,
Вавилончиков,
Вавилонов.
Над ними
145 бутыли,
восхищающие длиной.
Под ними
бокалы
пьяной ямой.
150 Люди
или валялись,
как упившийся Ной,
дли грохотали мордой многохамой!
Нажрутся,
155 а после,
в ночной слепоте,
вывалясь мясами в пухе и вате,
сползутся друг на друге потеть,
города содрогая скрипом кроватей.
233
160 Гниет земля,
ламп огни ей
изрывают кору горой волдырей;
дрожа городов агони́ей,
люди мрут
165 у камня в дыре.
Врачи
одного
вынули из гроба,
чтобы понять людей небывалую убыль:
170 в прогрызанной душе
золотолапым микробом
вился рубль.
Во все концы,
чтоб скорее вызлить
175 смерть,
взбурлив людей крышам вровень,
сердец столиц тысячесильные Дизели
вогнали вагоны зараженной кро̀ви.
Тихие!
180 Недолго пожили.
Сразу
железо рельс всочило по жиле
в загар деревень городов заразу.
Где пели птицы — тарелок лязги.
185 Где бор был — площадь стодомым содомом.
Шестиэтажными фавнами ринулись в пляски
публичный дом за публичным домом.
Солнце подымет рыжую голову,
запекшееся похмелье на вспухшем рте;
234
190 и нет сил удержаться голому —
взять
не вернуться ночам в вертеп.
И еще не успеет
ночь, арапка,
195 лечь, продажная,
в отдых,
в тень, —
на нее
раскаленную тушу вскарабкал
200 новый голодный день.
В крыши зажатые!
Горсточка звезд,
ори!
Шарахайся испуганно, вечер-инок!
205 Идем!
Раздуем на самок
ноздри,
выеденные зубами кокаина!
235
ЧАСТЬ II
Это случилось в одну из осеней,
210 были
горюче-сухи
все.
Металось солнце,
сумасшедший маляр,
215 оранжевым колером пыльных выпачкав.
Откуда-то
на землю
нахлынули слухи.
Тихие.
220 Заходили на цыпочках.
Их шопот тревогу в гру̀ди выселил,
а страх,
под черепом,
рукой красной
225 распутывал, распутывал и распутывал мысли,
и стало невыносимо ясно:
если не собрать людей пучками рот,
не взять и не взрезать людям вены, —
зараженная земля
236
230 сама умрет —
сдохнут Парижи,
Берлины,
Вены!
Чего размякли?!
235 Хныкать поздно!
Раньше б раскаянье осеняло!
Тысячеруким врачам
ланцетами роздано
оружье из арсеналов.
240 Италия!
Королю,
брадобрею ли,
ясно —
некуда деться ей!
245 Уже сегодня
реяли
немцы над Венецией!
Германия!
Мысли,
250 музеи,
книги,
каньте в разверстые жерла.
Зевы зарев, оскальтесь нагло!
Бурши,
255 скачите верхом на Канте!
Нож в зубы!
Шашки на́голо!
Россия!
Разбойной ли Азии зной остыл?!
237
260 В крови желанья бурлят ордой.
Выволакивайте забившихся под евангелие Толстых!
За ногу худую!
По камню бородой!
Франция!
265 Гони с бульваров любовный шопот!
В новые танцы — юношей выловить!
Слышишь, нежная?
Хорошо
под музыку митральезы жечь и насиловать!
270 Англия!
Турция!..
Т-р-а-а-ах!
Что это?
Послышалось!
275 Не бойтесь!
Ерунда!
Земля!
Смотрѝте
что по волосам ее?
280 Морщины окопов легли на чело!
Т-с-с-с-с-с-с... —
грохот.
Барабаны, музыка?
Неужели?
285 Она это,
она самая?
Да!
НАЧАЛОСЬ.
238
ЧАСТЬ III
Нерон!
290 Здравствуй!
Хочешь?
Зрелище величайшего театра.
Сегодня
бьются
295 государством в государство
16 отборных гладиаторов.
Куда легендам о бойнях Цезарей
перед былью,
которая теперь была!
300 Как на детском лице заря,
нежна ей
самая чудовищная гипербола.
Белкой скружишься у смеха в колесе
когда узнает твой прах о том:
305 сегодня
мир
весь — Колизей,
239
и волны всех морей
по нем изостлались бархатом.
310 Трибуны — ска̀лы,
и на скале там,
будто бой ей зубы выломил,
поднебесья соборов
скелет за скелетом
315 выжглись
и обнеслись перилами.
Сегодня
заревом в земную плешь она,
кровавя толп ропот,
320 в небо
люстрой подвешена
целая зажженная Европа.
Пришли,
расселись в земных долинах
325 гости
в страшном наряде.
Мрачно поигрывают на шеях длинных
ожерелья ядер.
Золото славян.
330 Черные мадьяр усы.
Негров непроглядные пятна.
Всех земных широт ярусы
вытолпила с головы до пят она.
И там,
335 где Альпы,
в закате грея,
240
выласкали в небе лед щеки, —
облаков галереей
нахохлились зоркие летчики.
340 И когда
на арену
воины
вышли
парадными парами,
345 в версты шарахнув театром удвоенный
грохот и гром миллиардных армий, —
шар земной
полюсы стиснул
и в ожидании замер.
350 Седоволосые океаны
вышли из берегов,
впились в арену мутными глазами.
Пылающими сходнями
спустилось солнце —
355 суровый
вечный арбитр.
Выгорая от любопытства,
звезд глаза повылезли из орбит.
А секунда медлит и медлит.
360 Лень ей.
К началу кровавых игр,
напряженный, как совокупление,
не дыша остановился миг.
Вдруг —
365 секунда вдребезги.
241
Рухнула арена дыму в дыру.
В небе — ни зги.
Секунды быстрились и быстрились —
взрывали,
370 ревели,
рвали.
Пеной выстрел на выстреле
огнел в кровавом вале.
Вперед!
Вздрогнула от окрика грудь дивизий.
Вперед!
Пена у рта.
Разящий Георгий у знамен в девизе,
380 барабаны
Бутафор!
Катафалк готовь!
385 Вдов в толпу!
Мало вдов еще в ней.
И взвился
в небо
фейерверк фактов,
242
390 один другого чудовищней.
Выпучив глаза,
маяк
из-за гор
через океаны плакал;
395 а в океанах
эскадры корчились,
насаженные мине на̀ кол.
Дантова ада кошмаром намаранней,
громоголосие меди грохотом изоржав,
400 дрожа за Париж,
последним
на Марне
ядром отбивается Жоффр.
С юга
405 Константинополь,
оскалив мечети,
выблевывал
вырезанных
в Босфор.
410 Волны!
мечите их,
впившихся зубами в огрызки просфор.
Лес.
Ни голоса.
415 Даже нарочен
в своей тишине.
Смешались их и наши.
И только
243
проходят
420 вороны да ночи,
в чернь облачась, чредой монашьей.
И снова,
грудь обнажая зарядам,
плывя по веснам,
425 пробиваясь в зиме,
армия за армией,
ряд за рядом
заливают мили земель.
Загорается.
430 Новых из дубров волок.
Огня пентаграмма в пороге луга.
Молниями колючих проволок
сожраны сожженные в уголь.
Батареи добела раскалили жару.
435 Прыгают по трупам городов и сёл.
Медными мордами жрут
всё.
Огневержец!
Где не найдешь, карая?!
440 Впутаюсь ракете,
в небо вбегу;
с неба,
красная,
рдея у края,
445 кровь Пегу.
И тверди,
и воды,
244
и воздух взрыт.
Куда направлю опромети шаг?
450 Уже обезумевшая,
уже навзрыд,
вырываясь молит душа:
«Война!
Довольно!
455 Уйми ты их!
Уже на земле голо̀».
Метнулись гонимые разбегом убитые,
и еще
минуту
460 бегут без голов.
А над всем этим
дьявол
зарево зевот дымит.
Это в созвездии железнодорожных линий
465 стоит,
озаренное пороховыми заводами,
небо в Берлине.
Никому не ведомо,
дни ли,
470 годы ли,
с тех пор как на́ поле
первую кровь войне о̀тдали,
в чашу земли сцедив по капле.
Одинаково —
475 камень,
болото,
245
халупа ли,
человечьей кровищей вымочили весь его.
Везде
480 шаги
одинаково хлюпали,
меся дымящееся мира мѐсиво.
В Ростове
рабочий
485 в праздничный отдых
захотел
воды для самовара выжать, —
и отшатнулся:
во всех водопроводах
490 сочилась та же рыжая жижа.
В телеграфах надрывались машины Морзе
Орали городам об юных они.
Где-то
на Ваганькове
495 могильщик заерзал.
Двинулись факельщики в хмуром Мюнхене
В широко развороченную рану полка
раскаленную лапу всунули прожекторы.
Подняли одного,
500 бросили в окоп —
того,
на ноже который!
Библеец лицом,
изо рва
505 ряса.
«Вспомните!
За ны!
246
При Понтийстем Пилате!»
А ветер ядер
510 в клочки изорвал
мясо и платье.
Выдернулась из дыма сотня голов.
Не сметь заплаканных глаз им!
515 Заволокло
газом.
Белые крылья выросли у души,
стон солдат в пальбе доносится.
520 «Ты на небо летишь, —
удуши,
удуши его,
победоносца».
Бьется грудь неровно...
525 Шутка ли!
К богу на́-дом!
У рая, в облака бронированного,
дверь расшибаю прикладом.
Трясутся ангелы.
530 Даже жаль их.
247
Белее перышек личика овал.
Где они, —
боги?!
«Бежали,
535 все бежали,
и Саваоф,
и Будда,
и Аллах,
и Иегова».
Ухало.
Ахало.
Охало.
Но уже не та канонада, —
545 повздыхала еще
и заглохла.
Вылезли с белым.
Взмолились
— не надо! —
550 Никто не просил,
чтоб была победа
родине начертана.
Безрукому огрызку кровавого обеда
на чорта она?!
555 Последний на штык насажен.
Наши отходят на Ковно,
248
на сажень
человечьего мяса нашинковано.
И когда затихли
560 все, кто напа̀дали,
лег
батальон на батальоне, —
выбежала смерть
и затанцовала на падали,
565 балета скелетов безносая Тальони.
Танцует.
Ветер из-под носка
шевельнул папахи,
обласкал на мертвом два волоска —
570 и дальше,
попахивая.
Пятый день
в простреленной голове
поезда выкручивают за изгибом изгиб.
575 В гниющем вагоне
на сорок человек —
четыре ноги.
249
ЧАСТЬ IV
Эй!
Вы!
580 Притушите восторженные глазенки!
Лодочки ручек суньте в карман!
Это
достойная награда
за выжатое из бумаги и чернил.
585 А мне за что хлопать?
Я ничего не сочинил.
Думаете:
врет!
Нигде не прострелен.
590 В целехоньких висках биенья не уладить,
если рукоплещут
его барабанов трели,
его проклятий рифмованной руладе.
Милостивые государи!
595 Понимаете вы?
Боль берешь,
250
растишь и растишь ее:
всеми пиками истыканная грудь,
всеми газами свороченное лицо,
600 всеми артиллериями громимая цитадель головы —
каждое мое четверостишие.
Не затем
взвела
по насыпям тел она,
605 чтоб, горестный,
сочил заплаканную гнусь;
страшной тяжестью всего, что сделано,
без всяких
«красиво»
610 прижатый гнусь.
Убиты —
и все равно мне, —
я или он их
убил.
615 На братском кладбище,
у сердца в яме,
легли миллионы, —
гниют,
шевелятся, приподымаемые червями!
620 Нет!
Не стихами!
Лучше
язык узлом завяжу,
чем разговаривать.
625 Этого
стихами сказать нельзя.
251
Выхоленным ли языком поэта
горящие жаровни лизать!
Эта!
630 В руках!
Смотрите!
Это не лира вам!
Раскаяньем вспоротый,
сердце вырвал —
635 рву аорты!
В кашу рукоплесканий ладош не вме́сите!
Нет!
Не вмѐсите!
Рушься, комнат уют!
640 Смотрите,
под ногами камень.
На лобном месте стою.
Последними глотками
воздух...
645 Вытеку срубленный,
но кровью выем
имя «убийца»,
выклейменное на человеке.
Слушайте!
650 Из меня,
слепым Вием,
время орет:
«Подымите,
подымите мне
655 веков веки!»
Вселенная расцветет еще
радостна.
252
нова.
Чтоб не было бессмысленной лжи за ней,
660 каюсь:
я
один виноват
в растущем хрусте ломаемых жизней!
Слышите —
665 солнце первые лучи выдало,
еще не зная,
куда,
отработав, денется, —
это я,
670 Маяковский,
подножию идола
нес
обезглавленного младенца.
Простите!
675 В христиан зубов резцы
вонзая,
львы вздымали рык.
Вы думаете — Нерон?
Это я,
680 Маяковский
Владимир,
пьяным глазом обволакивал цирк.
Простите меня!
Воскрес Христос.
685 Свили
одной любовью
253
с устами уста вы;
Маяковский
еретикам
690 в подземельи Севильи
дыбой выворачивал суставы.
Простите,
простите меня!
Дни!
695 Вылазьте из годов лачуг!
Какой раскрыть за собой
еще?
Дымным хвостом по векам волочу
оперенное пожарами побоище!
700 Пришел.
Сегодня.
Не немец,
не русский,
не турок, —
705 это я
сам,
с живого сдирая шкуру,
жру мира мясо.
Тушами на штыках материки.
710 Города — груды глиняные.
Кровь!
Выцеди из твоей реки
хоть каплю,
в которой невинен я!
254
715 Нет такой!
Этот
выколотыми глазами —
пленник,
мною меченый.
720 Я,
в поклонах разбивший колени,
голодом выглодал зе́мли неметчины.
Мечу пожаров рыжие пряди.
Волчьи щетинюсь из темени ям.
725 Люди!
Дорогие!
Христа ради,
ради Христа
простите меня!
730 Нет,
не подыму искаженного тоской лица!
Всех окаяннее,
пока не расколется,
буду лоб разбивать в покаянии!
735 Встаньте,
ложью верженные ниц,
оборванные войнами
калеки лет!
Радуйтесь!
740 Сам казнится
единственный людоед.
Нет,
не осужденного выдуманная хитрость!
255
Пусть с плахи не соберу разодранные части я, —
745 все равно,
всего себя вытряс,
один достоин
новых дней приять причастие.
Вытеку срубленный,
750 и никто не будет —
некому будет человека мучить.
Люди родятся,
настоящие люди,
бога самого милосердней и лучше.
256
ЧАСТЬ V
755 А может быть,
больше
у времени-хамелеона
и красок никаких не осталось?
Дернется еще
760 и ляжет,
бездыхан и угловат.
Может быть,
дымами и боями охмеленная,
никогда не подымется земли голова?
765 Может быть...
Нет,
не может быть!
Когда-нибудь да выстеклится мыслей омут,
когда-нибудь да увидит, как хлещет из тел ала.
770 Над вздыбленными волосами руки заломит,
выстонет:
«Господи,
что я сделала!»
Нет,
257
775 не может быть!
Грудь,
срази отчаянья лавину.
В грядущем счастьи вырыщи ощупь.
Вот,
780 хотите,
из правого глаза
выну
целую цветущую рощу?!
Птиц причудливых мысли ройте.
785 Голова,
закинься восторженна и горда.
Мозг мой,
веселый и умный строитель,
строй города!
790 Ко всем,
кто зубы еще
злобой выщемил,
иду
в сияющих глаз заре.
795 Земля,
встань
тыщами
в ризы зарев разодетых Лазарей!
И радость,
800 радость,
сквозь дымы
светлые лица я
вижу.
Вот,
805 приоткрыв помертвевшее око,
258
первая
приподымается Галиция.
В травы вкуталась ободранным боком.
Кинув ноши пушек,
810 выпрямились горбатые,
кровавленными сединами в небо канув,
Альпы,
Балканы,
Кавказ,
815 Карпаты.
А над ними,
выше еще,
двое великанов.
Встал золототелый,
820 молит:
«Ближе!
К тебе с изрытого взрывами дна я».
Это Рейн
размокшими губами лижет
825 иссеченную миноносцами голову Дуная.
До колоний, бежавших за стены Китая,
до песков, в которых потеряна Персия,
каждый город,
ревевший,
830 смерть кидая,
теперь сиял.
Шопот.
Вся земля
черные губы разжала.
835 Громче.
259
Урагана ревом
вскипает.
«Клянитесь,
больше никого не скосите!»
840 Это встают из могильных курганов,
мясом обрастают хороненные кости.
Было ль,
чтоб срезанные ноги
искали б
845 хозяев,
оборванные головы звали по имени?
Вот
на череп обрубку
вспрыгнул скальп,
850 ноги подбежали,
живые под ним они.
С днищ океанов и морей,
на реях,
оживших утопших выплыли залежи.
855 Солнце!
В ладонях твоих изогрей их,
лучей языками глаза лижи!
В старушье лицо твое
смеемся,
860 время!
Здоровые и целые вернемся в семьи!
Тогда
над русскими,
над болгарами,
865 над немцами,
над евреями,
260
над всеми,
по тверди небес,
от зарев алой,
870 ряд к ряду,
семь тысяч цветов засияло
из тысячи разных радуг.
По обрывкам народов,
по банде рассеянной
875 эхом раскатилось
растерянное
«А-ах!..»
День раскрылся такой,
что сказки Андерсена
880 щенками ползали у него в ногах.
Теперь не верится,
что мог итти
в сумерках уличек, темный, шаря.
Сегодня
885 у капельной девочки
на ногте мизинца
солнца больше,
чем раньше на всем земном шаре.
Большими глазами землю обводит
890 человек.
Растет,
главою гор достиг.
Мальчик
в новом костюме,
895 — в свободе своей —
261
важен,
даже смешон от гордости.
Как священники,
чтоб помнили об искупительной драме,
900 выходят с причастием, —
каждая страна
пришла к человеку со своими дарами:
«На».
«Безмерной Америки силу несу тебе,
905 мощь машин!»
«Неаполя теплые ночи дарю,
Италия.
Палимый,
пальм веерами маши».
910 «В холоде севера мерзнущий,
Африки солнце тебе!»
«Африки солнцем сожженный,
тебе,
со своими снегами,
915 с гор спустился Тибет!»
«Франция,
первая женщина мира,
губ принесла алость».
«Юношей — Греция,
920 лучшие телом нагим они».
262
«Чьих голосов мощь
в песни звончее сплеталась?!
Россия
сердце свое
925 раскрыла в пламенном гимне!»
«Люди,
веками граненную
Германия
мысль принесла».
930 «Вся
до недр напоенная золотом,
Индия
дары принесла вам!»
«Славься, человек,
935 во веки веков живи и славься!
Всякому,
живущему на земле,
слава,
слава,
940 слава!»
Захлебнешься!
А тут и я еще.
Прохожу осторожно,
огромен,
945 неуклюж.
О, как великолепен я
в самой сияющей
из моих бесчисленных душ!
263
Мимо поздравляющих,
950 праздничных мимо я,
— проклятое,
да не колотись ты! —
вот она
навстречу.
955 «Здравствуй, любимая!»
Каждый волос выласкиваю,
вьющийся,
золотистый.
О, какие ветры,
960 какого юга,
свершили чудо сердцем погребенным?
Расцветают глаза твои,
два луга!
Я кувыркаюсь в них,
965 веселый ребенок.
А кругом:
смеяться.
Флаги.
Стоцветное.
970 Мимо.
Вздыбились.
Тысячи.
Насквозь.
Бегом.
975 В каждом юноше порох Маринетти,
в каждом старце мудрость Гюго.
Губ не хватит улыбке столицей.
264
Все
из квартир
980 на площади
вон!
Серебряными мячами
от столицы к столице
раскинем веселие,
985 смех,
звон!
Не поймешь —
это воздух,
цветок ли,
990 птица ль!
И поет,
и благоухает,
и пестрое сразу, —
но от этого
995 костром разгораются лица,
и сладчайшим вином пьянеет разум.
И не только люди
радость личью
расцветили,
1000 звери франтовато завили руно,
вчера бушевавшие
моря,
мурлыча,
легли у ног.
1005 Не поверишь,
что плыли,
смерть изрыгав, они
В трюмах,
265
навек забывших о порохе,
1010 броненосцы
провозят в тихие гавани
всякого вздора яркие ворохи.
Кому же страшны пушек шайки —
эти,
1015 кроткие,
рвут?
Они
перед домом,
на лужайке,
1020 мирно щиплют траву.
Смотрите,
не шутка,
не смех сатиры —
средь бела дня,
1025 тихо,
по-парно,
цари-задиры
гуляют под присмотром нянь.
Земля,
1030 откуда любовь такая нам?
Представь —
там
под деревом
видели
1035 с Каином
играющего в шашки Христа.
Не видишь,
прищурилась, ищешь?
266
Глазенки — щелки две.
1040 Шире!
Смотри,
мои глазища —
всем открытая собора дверь.
Люди
1045 любимые,
нелюбимые,
знакомые,
незнакомые,
широким шествием излейтесь в двери те.
1050 И он,
свободный,
ору о ком я,
человек —
придет он,
1055 верьте мне,
верьте!