224

Никитин

Иван Саввич Никитин вошел в русскую литературу как поэт-демократ. Он сказал свое слово о народе, о его страданиях, о его лучших качествах.

Поэзия Никитина складывалась в обстановке общественного подъема второй половины 50-х и начала 60-х годов XIX века, в годы появления разночинца, «как главного, массового деятеля и освободительного движения вообще и демократической, бесцензурной печати в частности».1 Революционные демократы боролись за высокую идейность и общественное значение искусства. Они требовали от писателей знания народной жизни, отражения в литературе идей борьбы за переустройство общества. «Жизненный реализм, — писал Добролюбов, — должен водвориться и в поэзии, и ежели у нас скоро будет замечательный поэт, то, конечно, уж на этом поприще, а не на эстетических тонкостях».2

Никитин как поэт не сразу нашел себя. Он пережил тяжелую полосу идейных исканий. Революционно-демократические идеи Белинского, Чернышевского и Добролюбова во многом помогли Никитину преодолеть влияние эстетов дворянского лагеря, помогли найти поэту верный путь служения народу. Его поэтическое творчество неуклонно развивалось в направлении всё большей идейно-художественной зрелости.

Установившаяся традиция видеть в Никитине только безропотного «печальника народного горя» явно ошибочна. В ряде своих стихотворений поэт дал яркие картины народного гнева и ненависти к угнетателям. Несмотря на непоследовательность мировоззрения и явную ограниченность своего протеста против эксплуататорского строя, Никитин своими лучшими произведениями продолжил и обогатил традицию гражданской поэзии, начатую выдающимися представителями русской литературы.

В деле совершенствования русского литературного языка Никитин шел по пути своих гениальных предшественников и современников — Пушкина, Гоголя, Некрасова, Кольцова. Подобно им, он обращался непосредственно к народной жизни, черпал в ней свои темы и образы, совершенствовал поэтический строй своей речи. Многие его стихи, замечательные по простоте языка и напевности своего склада, по яркости и выразительности своих художественных образов, широко распространились в народе.

Уясняя историко-литературное место Никитина и роль его в дальнейшем развитии традиций демократической поэзии, мы вправе сказать, что среди поэтов «некрасовского поколения» одно из первых мест принадлежит Никитину.

225

Иван Саввич Никитин родился 21 сентября 1824 года в Воронеже, в зажиточной мещанской семье. Отец Никитина, Савва Евтихиевич, торговец и владелец небольшого свечного предприятия, имел характер крутой и властный. О матери поэта, Прасковье Ивановне, сохранилось немного сведений. По отзывам современников, «это было существо кроткое и безответное».

В письмах близким друзьям Никитин вспоминал об отвратительной обстановке детских лет и о диком образе своего воспитания.

Поначалу будущий поэт учился грамоте у сапожника, а когда мальчику исполнилось восемь лет, отдали его в воронежское духовное училище. Режим школьной жизни был строгий и суровый. Единственной системой воспитания и обучения являлись схоластическая богословская зубрежка и розги.

Позже свое отношение к отупляющему живую мысль бурсацкому учению Никитин ярко выразил в стихотворении «Ах, прости, святой угодник!..» (1858):

Ох, знаком я с этой школой!
В ней не видно перемен:
Та ж наука — остов голый,
Пахнет ладаном от стен.

И дальше:

Ученик всегда послушен,
Безответен, равнодушен.
Бьет наставникам челом
И дуреет с каждым днем.

В духовном училище Никитин пробыл семь лет. Он окончил курс в первом разряде и в 1839 году поступил в воронежскую духовную семинарию.

Семинария была для Никитина той же «мертвой школой», что и духовное училище. Не удовлетворяясь семинарским образованием, он самостоятельно знакомится с лучшими произведениями тогдашней русской литературы.

Необходимо упомянуть, что в то время среди передовой части семинарской молодежи сложились довольно прочные литературные традиции. В этом отношении заметную роль сыграли семинарские кружки.

В рукописных семинарских сборниках 30—40-х годов мы находим стихи Рылеева, Лермонтова, Огарева, полные тексты стихотворений «Деревня», «К Чаадаеву», оду «Вольность» и другие широко распространенные в списках произведения Пушкина.

Особенно важно отметить горячую любовь семинаристов к сочинениям Белинского. Свидетельством этому являются письма А. В. Кольцова. В августе 1840 года Кольцов писал Белинскому: «Апостол вы, а ваша речь — высокая, святая речь убеждения. У меня много молодых людей, которые все вас любят душою...».1

Семинарская литературная среда не могла не оказать влияния на поэтическое развитие Никитина. Именно в семинарские годы молодой Никитин живо интересуется Пушкиным, Гоголем, Белинским, Кольцовым.

Статьи Белинского захватили будущего поэта и вызвали благоговейное отношение к нему на всю жизнь. «Свет ты наш Белинский! — писал Никитин в письме к А. Н. Майкову от 3 марта 1858 года, — когда мы дождемся

226

подобных деятелей с таким верным литературным взглядом, энергическою, благородною речью и поэтическим чутьем?».1

Самые яркие и непреходящие впечатления производили на Никитина и стихи Кольцова. И не случайно через много лет, почти накануне своей смерти, Никитин вновь вспомнил о стихах близкого ему поэта-земляка. Герой «Дневника семинариста» Василий Белозерский записывает: «В Воронеже, говорят, появился недавно прасол-поэт. Жар и холод пробежал по моему телу, когда в одном из современных журналов я прочитал эти животрепещущие строки:

Иль у сокола
Крылья связаны?
Иль пути ему
Все заказаны?..».2

Никитин страстно мечтал поступить в университет, но упадок торговых дел отца и семейные неурядицы не дали возможности ему окончить даже семинарию.

В 1843 году он был вынужден оставить семинарию и после неудачных попыток достать место конторщика или приказчика стал помогать отцу, содержавшему в это время постоялый двор. Никитину нередко приходилось бедствовать, но, несмотря на тяжелые условия жизни, он не падал духом. Всё свое свободное время Никитин уделяет чтению книг и поэтическому творчеству.

«Любовь к родной литературе, к родному русскому слову, — признавался поэт в одном из своих писем, — не угасала во мне среди новой, совершенно незнакомой мне деятельности. Окруженный людьми, лишенными малейшего образования, не имея руководителей, не слыша разумного совета, за что́ и как мне нужно взяться, я бросался на всякое сколько-нибудь замечательное произведение, бросался и на посредственное за неимением лучшего... Найдя свободную минуту, я уходил в какой-нибудь отдаленный уголок моего дома. Там я знакомился с тем, что составляет гордость человечества, там я слагал скромный стих, просившийся у меня из сердца» (стр. 285).

Никитин начал писать стихи, когда еще учился в семинарии. К сожалению, ни одного произведения, написанного поэтом в тот период его жизни, не сохранилось.

Ранние из стихотворений Никитина датированы 1849—1854 годами. Эти стихи почти целиком подражательны. Во многих случаях они были подсказаны не жизнью, а прочитанными им книгами. Таковы религиозно-мистические стихотворения «Монастырь» (1849), «Присутствие непостижимой силы...» (1849), «Кладбище» (1852), «Сладость молитвы» (1854) и другие. Некоторые из них проникнуты ярко выраженными мотивами пессимизма («Похороны», 1849; «Когда закат прощальными лучами...», 1850; «Засохшая береза», 1853).

В ряде ранних стихотворений Никитина обнаруживается и идиллически-созерцательное описание природы («Тихо ночь ложится...», 1849; «Поле», 1849; «Ночь на берегу моря», 1850; «На западе солнце пылает...», 1851; «Степная дорога», 1853, и др.).

Тщательно копируя стихотворные приемы известных ему поэтов, Никитин воспевает ночь на берегу моря, размышляет над развалинами дворца,

227

задумывается над бренностью земного существования. Строки многих его стихотворений наполняются такими формулами, эпитетами, словосочетаниями, как, например: «святое безмолвие», «таинственный страх», «воздух благовонный», «отрада тайная», «вековая тайна», «загробный жребий», «вечное молчанье», «вечный сон» и т. п.

Характерная для ранних стихов Никитина подражательность, надуманность тем и образов уводят поэта от реальной действительности.

Примиряясь с окружающим его злом, Никитин истинный душевный покой и забвение ищет в уединенном созерцании красот природы. В стихотворении «Перемена» (1849) поэт с умилением говорит о поре «невинности счастливой, Когда свой ум, тревожный и пытливый», он «примерял с действительностью злой».

Позже Никитин и сам понял, что этот «мир искусства» был ложным и созданным его воображением. «Конечно, в настоящее время, — писал он 20 августа 1856 года А. А. Краевскому, — я сознаю смешную сторону моего заоблачного полета, но он был естествен, он был неизбежен, покуда не явилось это сознание» (стр. 207).

Но было бы неверно ограничивать первый период творчества Никитина только религиозными и идиллическими стихами. Уже в эти годы окружающая жизнь начинает входить в поэзию Никитина. Правда, у молодого поэта еще не было умения взять из массы жизненных наблюдений только существенное и необходимое. Он говорит отвлеченно, в общих чертах. И всё же показательно, что уже в раннем творчестве Никитина намечаются темы и образы, которые будут преобладающими в зрелые годы его поэтической деятельности. Таково, например, стихотворение «Тишина ночи» (в ранней редакции — «Ночь», 1849), где Никитин пытается правдиво показать горькую участь осиротевшей дочери бедняка:

И в цепях разврата,

Не узнав любви,
Рано без возврата
Сгубит дни свои.

(Ранняя редакция).

Здесь уже выражена та мысль, которую позднее разовьет Никитин в своем стихотворении «Три встречи» (1854), где говорится о трагической участи так называемой падшей женщины. Сочувствуя ей, поэт укажет на нее, как на жертву тяжелых социальных условий:

Из дому вас беспощадно

Выгнал за долг ростовщик;
С горя, в тоске безотрадной,
Умер отец твой старик.

Глубокую скорбь за страдающую женщину вложил Никитин и в свое стихотворение «Не вини одинокую долю...» (1853).

Особенно следует отметить, что в отдельных стихотворениях Никитина дано не только правдивое положение обездоленных людей. Поэт возвышает свой голос против угнетателей закрепощенных крестьян.

В стихотворении «Мщение» (1853) поэт говорит о грозной расправе крестьянина с жестоким и развратным помещиком-крепостником:

Подошел мужик

К дому барскому,
Тихо выломил
Раму старую,

228

Поднялся, вскочил

В спальню темную, —
Не вставать теперь
Утром барину...

Правда, расправа порабощенного бедняка с ненавистным ему тираном носит узко личный и частный характер, но, тем не менее, в данном протесте ярко отражается настроение крестьянских масс в условиях крепостного строя.

«Мщение» — первое по времени из известных нам стихотворений Никитина, выделяющихся резкостью и определенностью своего протеста против угнетателей закрепощенного крестьянства.

Через несколько лет предвидение народной расправы над угнетателями найдет себе более решительное выражение в стихотворении «Падет презренное тиранство...».

Знание народной жизни позволило Никитину уже в ранний период его литературной деятельности чувствовать свою творческую связь с поэтами-реалистами. Особенно сильное влияние на Никитина оказывает в эти годы Кольцов. Никитин воспринимает от Кольцова темы, образы, приемы творчества. Больше всего это заметно в таких стихотворениях, как «Весна на степи» (1849), песня «Зашумела, разгулялась...» (1853), «Наследство» (1853), «Измена» (1854), «Нужда» (1849—1856). Отзвуки кольцовской поэзии чувствуются даже в более поздних стихотворениях Никитина — «Ах, ты, бедность горемычная...» (1857), «Бесталанная доля»» (1857) и др.

Но впоследствии Никитин не подражает стихам Кольцова, а по-своему продолжает и развивает лучшие традиции любимого им поэта. Истинным продолжателем Кольцова Никитин становится в произведениях «Выезд ямщика», «Нищий», «Дедушка», «Песня бобыля», «Тарас» и многих других. Идя по пути, проложенному Кольцовым, поэт увидел в массе тружеников и показал в своих стихотворениях их жизнелюбие, душевную силу, трудолюбие, ненависть к произволу и насилию, терпение, нравственную чистоту и красоту.

Близки были Никитину и произведения Некрасова. Эта близость предстает весьма наглядно в таких стихотворениях Никитина, как «Три встречи», «Не вини одинокую долю...» и др. В этих стихотворениях есть строки, звучащие почти по-некрасовски:

И, здоровье в груди полумертвой

От бесплодной тоски погубя,
Преждевременной жалкою жертвой
В гроб дощатый положишь себя.

       («Не вини одинокую долю...»).

Позже близость к Некрасову скажется в произведениях Никитина не столько в конкретных образах и мотивах, сколько в общем направлении поэзии, согретой любовью к угнетенным и обездоленным и насыщенной ненавистью к эксплуататорам.

Чувство любви к родине и своему народу придало поэзии Никитина патриотическое звучание. В стихотворении «Русь» (1851) поэт прославляет мужество и стойкость русского народа, те его качества, которые выработаны им на протяжении многовековой борьбы за сохранение своей национальной независимости. Обращаясь к родной земле, как родине богатырей и героев, поэт говорит:

229

Уж и есть за что́,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью...

Стихотворение «Русь» было первым произведением Никитина, появившимся в печати. 21 ноября 1853 года оно было опубликовано на страницах «Воронежских губернских ведомостей» и перепечатано рядом столичных газет. С этих пор имя Никитина приобрело широкую известность. Его стихотворения печатаются в «Отечественных записках», в «Библиотеке для чтения» и других крупных журналах того времени.

В литературной деятельности молодого поэта горячее участие принял кружок воронежских интеллигентов. Основателем кружка был советник губернского правления Н. И. Второв. Сгруппировав около себя культурные силы, он сделал много для изучения истории, статистики и этнографии Воронежского края, собрал значительное количество народных сказок, песен и пословиц. Ему же принадлежит описание и публикация древних «Воронежских актов» и издание этнографического альбома.

Участники второвского кружка связывали свою работу с научными обществами и учреждениями столиц и многими деятелями истории, этнографии и литературы. Так, например, большой интерес к второвскому кружку проявляло «Русское географическое общество». Научные работы местных краеведов привлекали к себе таких крупных ученых того времени, как академик Ф. И. Буслаев, составитель знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка» В. И. Даль, собиратель и издатель народных сказок А. Н. Афанасьев.

Местные краеведы группировались больше всего при «Воронежских губернских ведомостях».

Эта воронежская газета стала выходить с 1838 года. Первое время в ней печатались только правительственные распоряжения. С середины 40-х годов начали издаваться прибавления к газете, названные «неофициальной частью». С приездом в Воронеж Второва (1849) газете придается краеведческое направление. Только за 1850—1854 годы в неофициальной части «Ведомостей» было помещено 70 народных песен, 243 загадки, много очерков из жизни края, легенд, пословиц и поговорок. Значительную роль в развитии интереса к своему краю, этнографии и народному творчеству играли «Памятные книжки». Первая из них вышла под редакцией Второва в 1856 году.

Тесное общение со Второвым и его кружком, несомненно, способствовало культурному росту Никитина. Поэт знакомится с новинками литературы, входит в круг общественных интересов. Но было бы неверно переоценивать роль воронежских интеллигентов в поэтическом самоопределении Никитина.

Состав второвского кружка был слишком разнообразен как по общественному положению его членов, так и их политическим взглядам. Одни из второвцев считали себя сторонниками гражданской поэзии, другие были приверженцами «чистого искусства». Эстетствующие либералы пытались ограничить творчество Никитина рамками «чистой лирики». Желание навязать никитинской поэзии консервативные тенденции исходило и от таких «покровителей» неопределившегося еще поэта, как граф Д. Н. Толстой, Н. В. Кукольник и А. Н. Майков. Неумеренно расхваливая все религиозные и идиллические произведения Никитина, они пытались поставить его на ложный путь. Такие поощряемые ими стихотворения поэта, как «Монастырь», «Новый завет», «Кладбище», «Успокоение», консерваторы

230

выдавали за подлинно «народные», типичные для «поэта сермяжной Руси».

Ярким свидетельством стремления эстетов сделать из Никитина сторонника «чистого искусства» являются письма к Никитину А. Н. Майкова.

«Каждый поэт (да не всякий человек), — поучает он в письме от 24 апреля 1855 года, — есть произведение самого себя и своей жизни; надобно только стараться, чтобы это было изящное произведение... Пусть вокруг нас кипят и враждуют страсти, наш мир — художество... Страсти мира и эпохи войдут в него, но преображенные, подчиненные чистому искусству. Естественно, что партии Вас будут ругать, если не запишут в свои ряды, так что ж. Мы не им должны служить, а своему богу, который внутри нас, ибо мы принадлежим к царству, которое не от мира сего».1

Эстеты дворянского реакционного лагеря стремились убедить не нашедшего еще своего пути Никитина в том, что политическая тенденция сушит поэтическое произведение, лишает его художественной красоты, оставляет за пределами искусства. Попав в среду людей с различными взглядами на литературу и общественную обстановку тех лет, Никитин испытывал противоречивые воздействия. Вот почему даже в 1854—1855 годах, будучи уже известным поэтом, он наряду с такими значительными произведениями, как «Жена ямщика», «Три встречи», «Рассказ крестьянки» или «Выезд ямщика», «Уличная встреча», «Последнее свидание», пишет и «Моление о чаше», «Сладость молитвы», «С. В. Чистяковой», заключавшие в себе черты религиозной покорности и смирения.

О тех же противоречивых воздействиях на Никитина говорят и его письма. В 1855 году Никитин спрашивает А. Н. Майкова, не ошибся ли он, «обратившись к стихотворениям в простонародном духе?.. Некоторые говорят, что произведения подобного рода... прозаичны по своей положительности, что поэзия собственно состоит в образах, в романтизме, даже в некоторой неопределенности..., я, — признается поэт, — решительно сбиваюсь с толку».2

Всё же, несмотря на слабые стороны мировоззрения Никитина, свойственные ему колебания и слабости, бесспорно одно, что творческое развитие его шло в сторону правдивого изображения жизни.

Со второй половины 50-х годов поэзия Никитина начинает принимать подлинно реалистический характер.

Как известно, это было время резкого обострения классовой борьбы, усиливающегося размежевания классовых и политических группировок. В связи с развитием освободительно-революционных идей возрастает социально-политическая острота и многих важнейших вопросов, относящихся к области художественной литературы и критики. Эти годы в русской поэзии были ознаменованы более последовательной борьбой передовой демократической линии против реакционной теории «чистого искусства».

В указанный период Никитин складывается именно как демократический поэт. Лучшей школой для него стала революционно-демократическая критика. Чернышевский, Добролюбов, Некрасов, ведя борьбу за идейно полноценное содержание поэзии, заставили Никитина по-новому взглянуть на свое творчество.

Серьезным уроком, полученным Никитиным в школе революционной демократии, была рецензия Н. Г. Чернышевского на первый сборник

231

стихотворений Никитина (1856). Н. Г. Чернышевский устанавливал в раннем творчестве Никитина зависимость от дворянской литературной традиции, от идеологии и эстетики господствующего класса. Великий революционер-демократ советовал Никитину, «оставив на время сочинение стихов, ждать, пока жизнь разбудит в нем мысль и чувство, не вычитанное из книг и не заученное, а свое собственное, живое, от которого бьется сердце, а не только скрипит гусиное или стальное перо».1

Особенно суровую оценку со стороны Н. Г. Чернышевского встретило предисловие к сборнику, написанное ярым реакционером Д. Н. Толстым. Указывая на несостоятельность утверждений Толстого о самобытности молодого Никитина, Чернышевский писал: «Признаемся, мы не знали до сих пор, что для воронежских жителей „условиями, сопровождающими детство“, бывают корабли, колеблющиеся в гавани, морские бури, дружба с великими живописцами и созерцание дивных созданий ваяния».2

Н. Г. Чернышевскому важно было отметить, что автор предисловия граф Д. Н. Толстой своей концепцией о народных идеалах стоит на явно реакционных позициях. Из-за цензурных условий того времени Чернышевский не мог полностью высказать своих взглядов, но он всё же сумел резко подчеркнуть свое полное несогласие с точкой зрения «покровителей» и апологетов Никитина, пытавшихся выдать религиозные и идиллические стихи поэта за голос самого народа.

Трудно переоценить значение рецензии Чернышевского для дальнейшего развития творчества Никитина. Справедливость ее прежде всего понял сам поэт.

Тяжело переживая неудачу сборника, Никитин сознает преждевременность издания своих ранних стихов. В письме к Александрову-Дольнику от 9 сентября 1857 года он признается: «Издание моей книжки решительно было для меня несчастием. Простите, что я говорю откровенно; я знаю, кому говорю. Разумеется, отдавая графу Д. Н. Толстому мою рукопись, я первоначально радовался, но граф продержал ее у себя, или где бы там ни было, два года; в продолжение этого времени взгляд мой на многое изменился» (стр. 216).

Никитину стало особенно ясно, что эстетические принципы приверженцев «чистой поэзии» несостоятельны и прежде всего потому, что они уводят писателя от жизни народа.

Прислушиваясь к критике, идущей из лагеря революционных демократов, Никитин стремился к всё большему овладению реалистическим методом. В полном соответствии с этим стремлением у поэта появляется более глубокий интерес и к гражданской поэзии. Никитин заносит в свою тетрадь сведения о Радищеве, переписывает запрещенное тогда стихотворение Некрасова «У парадного подъезда», заучивает наизусть произведения Шевченко, знакомится с «Полярной звездой» и «Колоколом» Герцена.

Особенно крепнет у Никитина любовь к Некрасову. Ярким свидетельством этому является письмо поэта к Н. И. Второву от 20 сентября 1857 года, в котором он сообщает: «Некрасов у меня есть, не утерпел — добыл. Да уж как же я его люблю!» (стр. 218).

Революционно-демократическая критика помогает Никитину выработать свой собственный стиль, свой собственный голос. Этот голос окреп и возмужал больше всего в период решительного поворота поэта

232

от абстрактной и подражательной поэзии к правдивому показу жизни народа.

Сами обстоятельства жизни приводили Никитина к тесному сближению с народом. Работая на постоялом дворе, он общается с крепостными крестьянами, ремесленниками, ямщиками, что, несомненно, способствовало беспрерывному пополнению запаса впечатлений и знаний поэта в области народного быта, языка и устного творчества.

Поэзия перестает быть для Никитина обособленной от жизни. Поэт овладевает умением воспроизводить современную ему действительность без идеализации. Это ясно обозначившийся путь к реализму проходит у Никитина под знаком напряженных поэтических исканий, поисков не только важных тем современности, но и новых средств и приемов художественной изобразительности.

Поэт зорко присматривается к жизни народа, учится говорить от его лица. В письме к Н. И. Второву от 21 ноября 1858 года он пишет: «...надо научиться нашим литераторам говорить с народом, для этого нужен огромный талант и родство с народным духом...» (стр. 234).

Вопрос о правдивости художественных произведений становится для Никитина центральным вопросом. Он не только реалистически показывает жизнь городской и деревенской бедноты, но и высказывает протест против социально-политической системы крепостнического строя. Поэт всё больше и больше убеждается, что для всех лучших и передовых людей его времени не может быть другого, более честного, направления, кроме великого дела освободительной борьбы угнетенных масс.

В 1857 году Никитин заканчивает свое важнейшее произведение — поэму «Кулак», над которой он работал несколько лет (1854—1857). Поэма выделяется среди других произведений Никитина широтой охвата жизни различных слоев провинциального города середины XIX века. В своей поэме Никитин показал мрачную картину семейного деспотизма, необузданной дикости, грубой корысти и хищничества, присущих торгашеской среде. Стремясь дать типичные образы, поэт собирает множество характеристик. Свой личный жизненный опыт он подкрепляет жизненным опытом своих знакомых. Так, 10 апреля 1856 года Никитин писал И. И. Брюханову: «За твой рассказ о Лукичах очень благодарен. Собирай, пожалуйста, типические черты, привози их в Воронеж» (стр. 206).

Поэт несколькими прочно запоминающимися чертами характеризует каждое действующее лицо. Особенно удались основные образы поэмы — Лукич, его жена Арина, дочь Саша, столяр Василий. Показанные в типичной жизненной обстановке того времени, они получились яркими и убедительными.

Главное внимание в поэме уделяется ведущему ее образу — Лукичу, прозванному по роду его деятельности кулаком. В то время словом «кулак» назывался всякий рыночный торгаш-перекупщик, который, используя различные хищнические приемы, за бесценок скупал у крестьян продукты их труда и перепродавал всё скупленное им с большой для себя выгодой.

Такое же значение в это слово вкладывал и сам поэт. Основываясь на хорошо знакомых ему фактах и наблюдениях над жизнью подобных Лукичу людей, Никитин в одном из своих писем заверял: «...что герой мой верен действительности, за это я ручаюсь, но умел ли я его опоэтизировать — это вопрос другой. Мало, — признавался поэт, — я излил желчи в моей поэме, мало, потому что читатель с отвращением бросил бы книгу, если бы я развернул домашнюю и промышленную жизнь кулака во всей ее страшной наготе» (стр. 221).

233

Способность ощутить и правдиво передать чувства, настроения, мысли главного действующего лица позволила Никитину создать целостный образ мелкого торговца, кулака, смятого, придавленного более крупными хищниками. Оправдывая свое плутовство, свое явное жульничество жестокой необходимостью бороться любыми средствами за кусок хлеба, Лукич говорит:

Без денег честь — плохая доля!
Согнешься нехотя кольцом
Перед зажиточным плутом:
Нужда — тяжелая неволя!
............
Лукич — кулак! кричит весь город.
Кулак... Душа-то не сосед,
Сплутуешь, коли хлеба нет.

Никитин объясняет характер Лукича условиями его жизни. Лукич родился и рос в той среде, где все социальные отношения, семейные и родственные связи были обусловлены законом частнособственнической жизни. По мнению Никитина, люди, подобные Лукичу, есть продукт в корне порочного эксплуататорского общества.

Кулак... да мало ль их на свете? —

говорит поэт устами Лукича:

Кулак катается в карете,
Из грязи да в князья ползет
И кровь из бедного сосет...

Образ Лукича, выражая глубокое обобщение, в то же время несет в себе отчетливые черты индивидуального своеобразия. Лукич — мелкий хищник и самодур, но вместе с тем это и чувствующий всю унизительность своего положения человек. Временами в нем пробуждаются и совесть и стыд. Осознавая бесчестность своих поступков, он признается:

А крал без совести и страха!
Ох, горе, горе! Ведь метла
Годится в дело! что же я-то?
Что я-то сделал, кроме зла?

Представление о Лукиче дополняется и его портретом. Пользуясь приемом портретной характеристики, Никитин обнаруживает здесь большое мастерство художника:

Сюртук до пят, в плечах просторен,
Картуз в пыли, ни рыж, ни черен,
Спокоен строгий, хитрый взгляд,
Густые брови вниз висят.
Угрюмо супясь. Лоб широкий
Изрыт морщинами глубоко,
И темен волос, но седа
Подстриженная борода.

Характер Лукича прекрасно раскрыт Никитиным не только в поступках, в его взглядах, но и в стилевой манере его речи.

По характеру жестокий и властный, Лукич нередко прибегает к резким и бранным выражениям («дура», «чорт», «тварь»). Обращаясь к дочери, он говорит:

«Ты... ты не смей меня учить!
Все ребра изломаю палкой!»

234

По-другому нарисованы положительные образы поэмы. С полным и несомненным сочувствием Никитин изображает жену Лукича Арину. Рассказывая о горестной участи этой простой женщины, до крайности забитой и запуганной своим мужем, поэт замечает:

...Бедная Арина!
Повысушили до поры
Нужда да тяжкая кручина
Тебя, как травушку жары...

Бедность и семейный деспотизм не убили в Арине ее восприимчивости ко всему поэтическому, прекрасному. Покорная воле мужа, обреченная на безмолвие, она много думает про себя. Ее образная речь, близкая к устно-песенному творчеству, обладает характерной для народных сказов плавной певучестью, музыкальностью. Так, раздумывая над горькой участью своей дочери, Арина говорит:

Всю жизнь свою, моя касатка,
Что в клетке птица, заперта.

С чувством глубокой симпатии рисует Никитин образ Саши. По своему характеру она принадлежит к тем людям, которые, испытывая на себе общественный или семейный гнет, не могли быть счастливы в условиях современной им действительности. Саша восстает против семейно-бытового деспотизма, против брака по принуждению, но у нее недостает силы противостоять произволу своего отца. Подавленная его властью, она покоряется, уступает.

Близок Никитину честный и трудолюбивый столяр Василий. В нем поэт увидел то хорошее и высокое, что характеризует труженика, — его цельное чувство, теплую душевность и доброту, он любит природу, ценит и глубоко понимает народную поэзию.

В авторской зарисовке Василий — один из первых образов городского ремесленника, мастерового в русской поэзии. Органически связанный с простым народом, Василий противник хищничества, угнетения. Однако его сопротивление утеснителям отличается нерешительностью, слабостью. На жалобу Саши по поводу жестокого самовластия ее отца, он замечает:

Поудержись: грубить не след.
Что делать! более терпела,
Дождемся счастья...

Важную роль играют пейзажные зарисовки в поэме, помогающие раскрытию ее содержания. Изображая родной город, Никитин увидел избенки заброшенных окраин с ютившейся в них беднотой:

Овраг, тропинка, мостовая,
Калачник, окна кабака,
Телега с гробом, две девчонки,
Зеленый сад, стена избенки...1

Поэма «Кулак» вышла из печати в 1858 году. Прогрессивной критикой и читателями она была принята хорошо. Н. А. Добролюбов приветствовал поэму Никитина как новое и оригинальное произведение. Критик отметил обстоятельное знание того быта, который Никитин описывает, и «...ясное понимание того характера, который сделал он героем своей

235

поэмы». «Лукич, — заключал Добролюбов, — представляет тип человека, не дурного по натуре, но забитого горем и бедностью и недостаточно развитого для того, чтобы разбирать средства, какими достаются деньги».1

По мысли Добролюбова, пороки подобных людей есть результат тех социальных отношений, которые порождены самодержавно-крепостническим строем. А потому и борьба за искоренение этих пороков не может быть отделена от борьбы за изменение условий общественной жизни. Рост Никитина как поэта-демократа сказался не только в переходе его к глубоко правдивым, реалистическим картинам народного быта и природы, но и в том, что ему удалось ярко показать власть нужды, всю тяжесть семейного гнета, весь трагизм бесправия женщины, столь типичные для дореволюционной России. Поэма показательна и со стороны ее языка, народного не только по лексическому составу, но и по синтаксической структуре. Для реалистической характеристики действующих лиц Никитин часто использует диалогическую речь. Стихи поэмы отличаются широким введением в них разговорной интонации и живого разговорного словаря, что придает им простоту, образность и выразительность.

Большой общественный подъем второй половины 50-х и начала 60-х годов благотворно сказался на развитии отечественной науки, художественной литературы и искусства. Интерес к научным знаниям, литературе и народному поэтическому творчеству захватывает самые широкие круги передового русского общества. В Воронеже, как и в других городах страны, читаются публичные лекции, растет число периодических изданий, выходят литературные сборники. Так, с 1860 года стал издаваться журнал «Филологические записки»; в 1861 году печатаются альманахи «Воронежская беседа» и «Воронежский литературный сборник». Стремясь к общественно-практической деятельности, местные культурные силы развивают значительную работу по учреждению Общества распространения грамотности, организации воскресных школ, устройства библиотек.

Никитин, захваченный общественным движением, стремится отдать свои силы делу просвещения народа. Заботясь о распространении грамотности среди населения, о продвижении в массу хорошей книги, поэт писал Н. И. Второву 21 ноября 1858 года: «...не мешает подумать о бедном чиновнике, купце и мещанине. Если бы даже первый знал всё лучшее в русской литературе, — мы сделали бы огромный шаг вперед. В нашей глуши купец и мещанин сплошь и рядом — безграмотны, что же сказать о земледельце» (стр. 234).

В феврале 1859 года Никитин открывает в Воронеже книжный магазин-библиотеку. Он хотел в качестве книготорговца помогать распространению среди молодежи произведений литературы.

В 1861 году при содействии Никитина организуется воскресная школа. По мысли поэта, подобные школы должны положить начало широкому доступу трудящихся к образованию. Никитин принимает самое горячее участие в устройстве литературно-музыкальных вечеров в пользу воскресных школ, нуждающихся писателей. Много сил было положено им и на подготовку к изданию «Воронежской беседы».

Одновременно с большой культурной деятельностью поэт ведет и творческую работу. В 1859 году вышел последний прижизненный сборник его стихотворений. Для сборника Никитин отобрал лишь то, что казалось ему наиболее лучшим из всего им написанного. В него не вошло большинство

236

подражательных произведений. Из ранних своих стихотворений поэт включил в сборник те, в которых явно обнаруживается социально-бытовая тематика («Жена ямщика», «Бурлак», «Неудачная присуха», «Ссора», «Старик-другоженец» и другие — всего двадцать стихотворений). Весьма взыскательный к себе, Никитин не оставляет почти ни одного своего раннего стихотворения без переработки. Сравнение первых редакций стихотворений с позднейшими их редакциями наглядно свидетельствует об идейно-художественном росте Никитина. Исключительный интерес в этом отношении представляет сравнение двух редакций стихотворения «Гнездо ласточки».

В «Отечественных записках» (1856):

Сам мельник-то и сед и крут,
Ворчит он сплошь на бедный люд.

В новой редакции (1859) образ мельника-эксплуататора деревенской бедноты нарисован с большей социальной конкретностью и остротой:

Сам, старый чорт, как зверь, глядит,
Чужим добром и пьян, и сыт;
Детей забыл, жену извел;
Барбос с ним жил, барбос ушел...

Особенно упорно работал Никитин над языком своих произведений, стремясь к максимальной его выразительности и близости к живому народному слову.

Основную и лучшую часть сборника составили новые произведения поэта. Среди них такие широко распространенные, как «Пахарь», «Соха», «Нищий», «Дедушка», «Пряха», «Ехал из ярмарки ухарь-купец...» и другие, всего сорок стихотворений.

Второе издание стихотворений Никитина было встречено более сочувственно, чем первый сборник 1856 года. Добролюбов с большим удовлетворением отметил желание Никитина освободиться от произведений «метафизического свойства», а также и тех, «в которых был слишком ясно слышен напев с чужого голоса и слишком ощутителен был недостаток собственной мысли и чувства». Всё это, по мнению Добролюбова, доказывает, что Никитин «способен сознавать ложь и недостаточность своих произведений и отрекаться от того направления, которое могло породить их». «Видно, — замечает Добролюбов, — что он не принадлежит к числу таких поэтов, которые, как, например, г. Фет, никак уж не могут, несмотря на всевозможные усилия критики, перейти ту грань, на которую раз стали в своих произведениях. Видно, что талант г. Никитина как будто еще не совсем определил себя, не нашел своей настоящей дороги, но очень ревностно старается найти ее».1

Добролюбов отмечает и слабые стороны поэзии Никитина. Указывая на эпигонские стихи, которые имелись еще и в сборнике 1859 года, критик решительно советует Никитину оставить всякую мысль о силе своего «пластического» таланта, так как «в нем нет этой силы, да и сожалеть, — по мнению Добролюбова, — об этом... не стоит. Пластика в поэзии — роскошь, прихоть, аксессуар; поэтам, ничего не имеющим, кроме пластического таланта, мы, — замечает Добролюбов, — можем удивляться, но удивляться точно так же, как блестящему виртуозу, которого всё достоинство состоит в искусном преодолении технических трудностей игры... Дело

237

поэзии — жизнь, живая деятельность, вечная борьба ее и вечное стремление человека к достижению гармонии с самим собою и с природой».1

Добролюбов настойчиво призывает Никитина посвятить всё свое дарование разработке богатого запаса жизненных впечатлений и наблюдений, «воспроизведению тех живых образов, из которых выработались лучшие его воззрения». По мысли Добролюбова, именно в этом направлении и должен развиваться талант поэта, так как «жизнь бедняков, горечь нужды и беззащитного состояния — знакомы ему не только по наглядке, но даже и по опыту».2 И действительно, только искреннее сочувствие обездоленным, глубокое негодование против угнетателей могли подсказать поэту такие, например, слова:

Уж когда же ты, кормилец наш,
Возьмешь верх над долей горькою?
Из земли ты роешь золото,
Сам-то сыт сухою коркою!

    («Пахарь»).

Тот же протестующий тон слышится и в стихотворении «Соха»:

Уж и кем же ты придумана,

К делу навеки приставлена? —

спрашивает поэт. И здесь же, возмущаясь бесправием и угнетением народа, говорит:

Кормишь малого и старого,
Сиротой сама оставлена...

Земледелец у поэта обладает неиссякаемой трудовой энергией, скованной, однако, гнетом самодержавно-крепостнического строя. Жизнестойкость и большая душевная сила порабощенного в то время народа особенно ярко отображены в стихотворении «Нищий». Народ представляется ему в образе «богатыря», который остается несгибаемым и твердым даже в «безысходной беде»,

Крепче камня в несносной истоме,
Крепче меди в кровавой нужде.

У Никитина простые русские люди наделены стойкостью, выносливостью, добрым сердцем и умом. Нищета, бездомность и, вместе с тем, изумительная жизнестойкость крестьянина особенно явственно выразились в «Песне бобыля»:

Он идет да поет,

Ветер подпевает;
Сторонись, богачи!
Беднота гуляет!

Безобразными, уродливыми чертами наделяет Никитин помещиков-крепостников, деревенских богатеев, сельских начальников. Угнетатели народа грубы, жадны, жестоки, развратны. Вот, например, портрет старосты:

Борода-то черная,

Красное лицо,
Волоса-то жесткие
Завились в кольцо...

238

Он идет по улице —

Без метлы метет;
Курица покажется, —
В ворота шмыгнет.

(«Староста»).

В зрелый период своего творчества (1858—1861) Никитин приносит в литературу новые темы и образы. Тема обездоленного существования городской и деревенской бедноты становится одной из главных тем в поэзии Никитина. В ряде произведений он показывает нищенскую, голодную жизнь мелкого ремесленника, мещанина. Перед нами проходят люди труда, обреченные на голод, болезни, на преждевременную старость и гибель. Достаточно указать на портного, просящего могильщика вырыть ему могилу:

«Зароют, друг мой, я не спорю.
Ведь дочь-то, дочь моя больна!
Куда просить пойдет она?
Кого?.. Уж пособи ты горю!
Платить-то нечем... я бы рад,
Я заплатил бы... вырой, брат!..»

(«Портной»).

Трагическая интонация этих стихов порождена наблюдениями над страданиями людей, которых поэт хорошо и близко знал. Никитин сказал о них ту горькую правду, которую не мог не знать внимательный к жизни бедняков человек. Трудящиеся люди показываются Никитиным как носители подлинной человечности. Именно у этих людей, а не у сильных и сытых угнетателей народа поэт находит прекрасные моральные качества и духовную красоту. Вот, например, образ матери-крестьянки, ласкающей своего ребенка:

Ее уста спеклися кровью,

Работой грудь надорвана...
Но, боже мой! с какой любовью
Малютку пестует она.

    («Теперь мы вышли
                на дорогу...»).

В лучших стихах Никитина некрасовская линия выступает особенно сильно. Та смелость, с какой Никитин обратился к правдивому показу жизни городской и деревенской бедноты, подтверждает подлинную демократическую сущность никитинской поэзии, что сближает ее автора с Некрасовым, делает их писателями одного направления.

Годы, непосредственно предшествовавшие крестьянской реформе, были ознаменованы бурным ростом крестьянских волнений в России. Кровавые столкновения крестьян с войсками, убийства помещиков, массовые поджоги помещичьих имений наблюдались повсеместно, в том числе и в Воронежской губернии. Еще в 1850 году воронежский военный губернатор Лангель доносил царю, что в ряде уездов усилилось движение помещичьих крестьян.1

Нарастающее крестьянское движение в 1859—1861 годах не могло не отразиться на творчестве Никитина. В таких своих стихотворениях, как «Постыдно гибнет наше время...», «Тяжкий крест несем мы, братья...», «Падет презренное тиранство...», поэт выступает подлинным выразителем настроений крестьянских масс. Каждая строчка этих стихотворений наполнена

239

ненавистью к крепостническому строю, душившему живые силы народа. Глубоко страдая за обездоленный народ, возмущаясь царящими в крепостной стране бесправием, насилием и гнетом, Никитин писал:

И мы молчим. И гибнет время...

Нас не пугает стыд цепей —
И цепи носит наше племя,
И молится за палачей...

        («Постыдно гибнет
            наше время...»).

Традиционное представление о Никитине как о певце только уныния, терпения и безысходной тоски совершенно несовместимо с тем лучшим, что было создано поэтом и что является наиболее типичным и характерным для зрелого периода его творчества. Во многих своих стихах поэт призывает не к смирению, а к протесту против современных ему условий жизни. Угнетенная родина предстает перед Никитиным в образе больной матери, ждущей помощи от своего сына-гражданина. В стихотворении «Тяжкий крест несем мы, братья...» ярко выражены печаль и гнев народа, видящего вокруг себя бесправие и рабский застой:

Русь под гнетом, Русь болеет;

Гражданин в тоске немой —
Явно плакать он не смеет,
Сын об матери больной!

Особенно гневным обличением крепостного строя прозвучали слова Никитина в стихотворении «Падет презренное тиранство...». Выражая горячую любовь к народу и ненависть к дворянам-крепостникам, поэт писал:

Падет презренное тиранство,
И цепи с пахарей спадут,
И ты, изнеженное барство,
Возьмешься нехотя за труд.

Далекий от ясного понимания возможностей революционного изменения существовавшего эксплуататорского строя, Никитин, однако, верил в лучшее будущее. Уверенность в освобождении народа от помещичьего гнета отчетливо звучит в его стихах, обращенных к «изнеженному барству»:

Не нам, иному поколенью,
Отдашь ты бич свой вековой
И будешь ненавистной тенью,
Пятном в истории родной...

В русском народе Никитин видел настоящего творца истории. Воспевая его могучую силу, его протест против угнетателей, он утверждал:

Уж всходит солнце земледельца!..
Забитый, он на месть не скор;
Но знай: на своего владельца
Давно уж точит он топор...

(«Падет презренное
       тиранство...»).

Этими стихами ярче всего определяется степень приближения Никитина к революционной демократии.

В 1860—1861 годах Никитин заканчивает поэму «Тарас» и «Дневник семинариста», в которых глубоко переосмысливает темы своего творчества. Изучение названных произведений убеждает в том, что черты подлинного

240

реализма получили в них наиболее полное и яркое выражение. Эти демократические тенденции творчества Никитина были высоко оценены революционно-демократической критикой. Так, в своем отзыве на поэму «Тарас» и «Дневник семинариста» журнал «Современник» отметил правдивое отражение в них стремлений трудящихся к новой жизни, разумной и счастливой.1

Показанный Никитиным человек из народа характерен своей сложной внутренней жизнью, своими социально-этическими исканиями. Задумываясь над личной обездоленностью, он не может примириться с тем несправедливым современным ему порядком, который обрекает его на вечную нужду.

Героя поэмы, Тараса, гонят из родных мест голод и ужасающая нищета. Вот эта картина нищенской голодной деревни:

Не весела ты, глушь моя родная!

Поникли ивы над рекой,
Молчит дорожка, травкой зарастая,
И бродит люд, как испитой.

Тарас не находит применения своим силам в крестьянском хозяйстве и уходит на промыслы: «Пойду туда, — заявляет он, — где более работы, Где нужно крепкое плечо». Но и подневольный наемный труд не дает ему удовлетворения. Тарас способен уже почувствовать и понять бесчеловечность, несправедливость того существования, которое выпадает на долю угнетенных масс.

Возмущаясь бесправием и угнетением народа, Тарас думает:

Так наши деды жизнь вели,
Росли в грязи, пахали да пахали,
С нуждою бились, в гроб легли

И сгнили... Точно смерть утеха!

Ищи добра, броди впотьмах,
Покуда, свету божьему помеха,
Лежит повязка на глазах...

В лице Тараса мы видим «новое поколение крестьян, побывавших в отхожих промыслах, в городах, научившихся кой-чему из горького опыта бродячей жизни и наемной работы».2

В своей поэме Никитин сказал не только о нищете и бесправии народа, но и выразил протест против современной ему крепостнической действительности. Говоря о судьбе своего героя, так и не нашедшего счастья, Никитин ставит вопрос:

А радости? иль нет их в темной доле,

В суровой доле мужика?
Иль кем он проклят, проливая в поле
Кровавый пот из-за куска?..

Та же устремленность к разумной жизни, тот же протест против существовавших условий выражены и в «Дневнике семинариста». Написанный раньше «Очерков бурсы» Помяловского, «Дневник семинариста» дает правдивое описание духовной семинарии 40-х годов XIX века. Сходство между «Дневником» и «Очерками бурсы» в том, что в основе того и другого лежат автобиографические факты. Отсюда и тот верный показ диких нравов бурсы, того схоластического обучения, которое калечило молодежь, притупляя

241

ее способности к творческому труду. Важно отметить то, что Никитин обратился к изображению семинарии в 1858 году, в пору усилившегося развития общественного движения в России. И это, несомненно, сказалось на идейной стороне произведения. Резко осуждая всякое подавление свободы личности, свободы мысли, Никитин полагал, что с выходом «Дневника семинариста» вопрос о школьном образовании и воспитании подвинется вперед.

Герой произведения — Василий Белозерский хорошо видел окружающую его ограниченную среду.

«В моих понятиях, в моих взглядах на вещи, — записывает он в своем дневнике, — совершается теперь переворот... И всё с большею и большею недоверчивостью осматриваюсь я кругом, всё глубже и глубже замыкаюсь в самом себе. С этого времени я понимаю постоянное раздражение Яблочкина против дикого, мелочного педантизма, против всякой сухой схоластики и безжизненной морали, против всего коснеющего и мертвого» (стр. 136).

Однако недовольство Белозерского непоследовательно, ограничено. Ему недостает твердой воли, решительности, чтобы преодолевать и побеждать препятствия. Неспособный к борьбе, он покоряется силе взглядов, понятий и представлений, сложившихся в эксплуататорском обществе. Вот одно из его признаний: «Итак, терпение и терпение. Об этом говорят мне не только все окружающие меня люди, но книги и тетрадки, которые я учу наизусть, и, кажется, самые стены, в которых я живу. Будем терпеть, если нет другого исхода» (стр. 145).

Никитин, несомненно, сочувствует Белозерскому как человеку с добрыми задатками, но подавленному всей системой казенного воспитания и обучения. Однако не этот художественный образ стоит в центре произведения. Основное свое внимание автор сосредоточивает на Яблочкине.

По своей биографии и чертам характера — это один из первых образов интеллигента-разночинца в нашей литературе. Круглый сирота, Яблочкин с ранних лет познал всю тяжесть нужды и лишений. «Горько иногда мне приходится, — говорит он о себе, — но когда подумаю, что я пробиваю себе дорогу без чужой помощи, один, собственными своими силами, что кусок хлеба, который я ем, добыт моим трудом, что перо, которым я пишу, куплено на мою трудовую копейку, что я никому не обязан и ни от кого не зависим, — и на глазах моих выступают радостные слезы...» (стр. 123).

Яблочкину ненавистны барская спесь, паразитизм, невежество, холопская услужливость. В нем накапливается большая сила протеста против мертвого схоластического богословия. Яблочкин изображен Никитиным как подлинный друг книги. Он много читает, переводит. В список его любимых авторов входят — Пушкин, Шекспир, Гоголь. Ему хорошо известны и печатавшиеся в «Отечественных записках» критические статьи Белинского. Одаренный воображением, умом, волею и нежным сердцем, Яблочкин верил избранной мечте. Желанными и заманчивыми рисовались мыслящему юноше годы творческого труда, общественного служения народу, но жестокая действительность принесла ему горе, болезнь и преждевременный конец. «Коротка была, — сказал он, — моя жизнь, и эта бедная жизнь обрывается в самую лучшую пору, как недопетая песня на самом задушевном стихе. Прощай, университет! Прощайте, мои молчаливые друзья, мои дорогие, любимые книги!..» (стр. 150).

Яблочкин, однако, не был выразителем революционных настроений. Осуждая ненавистный ему деспотизм, он не видел силы, способной обновить

242

жизнь, разрушить старое и создать новое. Отсюда и то гнетущее чувство одиночества, которым насыщено его предсмертное стихотворение «Вырыта заступом яма глубокая...». Тем не менее Яблочкин привлекал симпатии передовой молодежи своим страстным желанием живого, полезного дела. И по своим литературно-эстетическим взглядам и по своим практическим стремлениям герой Никитина — представитель разночинной демократической интеллигенции, нарождавшейся еще в обстановке 40-х годов прошлого века.

Автор «Дневника семинариста» не мог широко и прямо раскрыть всю картину «дикого мелочного педантизма», «сухой схоластики и безжизненной морали», процветавших в тогдашних учебных заведениях. Цензура не пропускала произведение даже в том виде, в каком оно было написано. И всё же, несмотря на цензурные рогатки, «Дневник семинариста» вошел в русскую литературу как произведение сильное своим обличительным пафосом.

Достойным завершением творческого пути Никитина является его стихотворение «Хозяин», прочитанное им 9 апреля 1861 года на литературном вечере в пользу воскресных школ.

Для изображения порабощенного народа поэт воспользовался образом прикованного и истекающего кровью сокола:

На старом кургане, в широкой степи,
Прикованный сокол сидит на цепи.
Сидит он уж тысячу лет,
Всё нет ему воли, всё нет!

Но это не только песня печали, она и песня веры в народ, в его огромные возможности. Никитин был убежден, что придет время и трудящиеся массы раскроют все свои творческие силы, скованные бесправием и гнетом. «Из Ваших слов выходит, — писал он к Н. А. Матвеевой 27 марта 1861 года, — что народ наш неспособен к развитию. Нет, Вы подумайте сперва о том, что над ним тяготело и тяготеет, о том, какое окружает его чиновничество, каковы его наставники — духовенство, как бьется он из-за насущного куска, таская во всю жизнь на плечах своих зипун, а на ногах лапти...» (стр. 278).

Желая лучшей жизни народу, Никитин не смог, однако, возвыситься до революционно-демократических идей некрасовской поэзии. Не сумев разобраться в сущности грабительского характера реформы 1861 года, поэт поддался реформистским иллюзиям, надеждам на преобразовательную деятельность Александра II. Правда, чутьем человека, тесно связанного с жизнью народа, Никитин не мог не заметить, что социальных противоречий эта пресловутая реформа не разрешила. Еще в 1858 году поэт с возмущением писал Н. И. Второву о желании помещиков получить за каждого крестьянина сумму, за которую последний обыкновенно продается из одних частных рук в другие. «О наделе землею, — подчеркивал он, тревожась за судьбу крестьян, — нет и помину» (стр. 224). Но всё же до конца своей жизни Никитин так и не понял революционной возможности изменения существовавшего строя. Он умер 16 октября 1861 года, 37 лет, в наиболее зрелую пору своей поэтической деятельности.

Никитин — поэт-реалист. Он стремился к ясности, доступности и художественной простоте выражения. Одним из его заветов является требование художественной правды. «Вся прелесть, — писал поэт, — в простоте и правде».

243

Описывая зимнюю ночь в деревне, Никитин говорит:

Весело сияет
   Месяц над селом;
   Белый снег сверкает

Синим огоньком.

     («Зимняя ночь
       в деревне»).

Никитин — признанный мастер русского пейзажа. С проникновенным лиризмом и теплотой он воспроизводит картины родной земли. В его произведениях знакомый и дорогой нам с детства мир обступает нас со всех сторон. От зеленеющих лугов веет ароматом цветов и трав. Над неоглядным простором широких степей льется песня жаворонка. Отдельные описания поэта входят в число лучших образцов пейзажной живописи русской классической поэзии. Вот, например, одна из его зарисовок летнего утра:

Звезды меркнут и гаснут. В огне облака.

Белый пар по лугам расстилается.

По зеркальной воде, по кудрям лозняка

От зари алый свет разливается.

  («Утро»).

В противоположность поэтам «чистого искусства», природа у Никитина всегда связана с человеком, с его трудом и отдыхом. В степной дали тонет печальный напев ямщика. У дымящихся костров льются песни косарей. На берегу реки слышится говор рыбаков. Вот, например, небольшое стихотворение «Помнишь? — с алыми краями...», но и здесь появляются скачущие на лошадях дети, и весь пейзаж словно оживает:

Тучки в озере играли;
Шапки на ухо, верхами
Ребятишки в лес скакали.

Обращаясь непосредственно к жизни, Никитин ставит своей целью писать не только о народе, но и для народа. Поэт упорно и последовательно работает над каждым словом, ищет наиболее точных выражений, ясных сравнений, эпитетов и метафор. Выступая против искусственного экспериментаторства и нарочитой «поэтизации» речи, он в письме к А. А. Краевскому от 21 февраля 1855 года замечал: «В стихотворениях простонародных всякое искусственное слово легко может нарушить гармонию целой пьесы, уже по тому одному, что оно искусственное...» (стр. 205)

Поэзия Никитина развивалась под непосредственным и сильным воздействием устно-поэтического творчества. В народном творчестве поэт увидел богатейший источник для познания желаний и чаяний народа. Еще в первых своих стихотворениях («Жена ямщика», 1854; «Выезд ямщика», 1855, и др.) Никитин использовал мотивы и образы народных ямщицких песен. Но наибольший интерес поэта к устно-поэтическому творчеству падает на годы расцвета и зрелости его реализма.

Народное творчество явилось для Никитина благотворным источником не только идей, образов, сюжетов, но и художественных средств. Добиваясь предельной простоты и выразительности стиха, Никитин с большой настойчивостью овладевал живой народной речью, заучивал народные песни, запоминал меткие пословицы и поговорки. Пользуясь безграничным и неисчерпаемым богатством русского языка, поэт с мастерством большого художника передает и повествование бедной вдовы, и воспоминание разорившегося крестьянина, старухи-пряхи, ямщика. Иногда — это веселая, бодрая речь, порой —

244

скорбный певучий рассказ. Язык этих стихов сохраняет все особенности разговорной интонации и разговорного словаря. Обращаясь в произведении «Поездка на хутор» к живой разговорной речи, Никитин отбирает такие слова, которые рисуют невыносимо тяжелые условия жизни барского слуги («собакой жил», «как пес», «как щенок», «средь дворни рос», «растянут, выдерут изрядно», «ошибся — в зубы» и т. п.). Столь же типична и речь крестьянина-батрака. Повествуя от лица этого бедняка о его страданиях, мучительной работе, голоде, нищете, Никитин придает слову почти осязаемую конкретность.

Вздумано — не сделано:

Год поработал,
Угодил хозяину,
А живот сорвал.

Зажил хуже прежнего...

Всё бы не беда,
Сын-ат... сын-ат, батюшка...
От холеры... да!

(«Полночь. Темно
в горенке...»).

Художественно-изобразительные средства устно-поэтического творчества сказываются во многих произведениях Никитина. Поэт часто употребляет так называемые постоянные эпитеты, характерные для установившейся устной песенной традиции: «Заря ясная», «тучи темные», «поле чистое», «степь широкая», «полынь горькая», «очи ясные», «ручки белые» и др.

Нередко у Никитина встречаются эпитеты, выраженные именами существительными: «гостья-зима», «мать-сыра земля», «дети-соколы», «ухарь-купец». Во многих случаях постоянные эпитеты мы наблюдаем в языке самих никитинских героев. Словами народных песен говорят и бедная вдова и разорившийся бедняк:

А уж я ли кормилице — теплой весне

Не был рад и обычая старого
Не держался — для гостьи с людьми наравне
Не затеплил свечу воску ярого!..

(«Внезапное горе»).

Из устного поэтического творчества Никитин берет многие метафоры и сравнения:

Уж и будь ты, кручинушка, пеплом —

Весь бы по полю в бурю развеял,
Пусть бы травушка в поле горела,
Да на сердце смола не кипела!

(«Ах, у радости быстрые
                крылья...»).

Из сравнений чаще всего употребляется форма с союзом «что»:

Что трава от ветра, от меня ты высохла,

или:

Жена лицом, что маков цвет,
Дородная, работница.

(«Рассказ моего
    знакомого»).

Этим же союзом нередко начинаются и типичные для устной поэзии отрицательные сравнения:

245

Что не туча темная

В ясный день плывет, —
На гумно по улице
Староста идет.

(«Староста»).

Некоторые стихотворения Никитина начинаются с таких характерных для песенной лирики параллелизмов, как, например:

      На яблоне грустно кукушка кукует,
На камне мужик одиноко горюет...

(«На пепелище»).

В стихотворении «Черемуха» печаль покинутой девушки дается в параллельной связи с увяданием природы:

Много листьев красовалося

На черемухе весной,
И гостей перебывалося
Вплоть до осени сырой.

«Но пришла зима сердитая», и черемуха осиротела. Указывая на почерневшую от зимних холодов и сиротливо стоящую черемуху, девушка говорит:

И меня весна покинула, —

Милый друг меня забыл;
С ним моя вся радость минула,
Он мою всю жизнь сгубил.

Стихотворения Никитина богаты и столь характерной для песенной лирики символикой. Полынь как символ горькой жизни упоминается поэтом в произведении «Соха»; молодец изображается в традиционном для устно-поэтического творчества образе сокола.

Из устной поэзии Никитин воспринял и прием повторений:

Зашумела, разгулялась

В поле непогода;
Принакрылась белым снегом
Гладкая дорога.

Белым снегом принакрылась,

Не осталось следу...

(«Песня»).

У Никитина преобладающим типом в сочетании предложений является бессоюзное соединение:

Умрешь, — зароют, не грусти...
Грешно болтать-то без пути...

(«Портной»).

С белым светом ты расстанешься, —
На могиле травка дикая!

(«Ах, ты, бедность
      горемычная...»).

Нередко опускается условный союз «если», чем достигается краткость и выразительность речи:

Схватит немочь — молчит,

Только зубы сожмет;
Скажут: смерть подошла, —
Он рукою махнет.

(«Деревенский бедняк»).

246

В произведениях Никитина часто встречаются слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами: «думушка», «заботушка», «кручинушка», «головушка», «реченька», «касаточка», «песенка», «зипунишко», «кафтанишко», «лаптишки». Характерны также и народные речения: «иль», «аль» и др.

Никитин много и упорно работал над своими произведениями. Осваивая живую народную речь, он подчинял ее своим собственным творческим заданиям. Мы не увидим у него нарочитого стремления к диалектизмам. Народные выражения, не способствующие выразительности речи, местные слова, мало понятные широкому кругу читателей, поэт отбрасывал в процессе своей работы над стихом. Из огромного словарного запаса русского языка Никитин умело выбирал такие слова, которыми точнее и ярче он стремился отобразить жизнь народа.

Большая простота и задушевность лучших произведений Никитина содействовали тому, что имя поэта приобрело большую популярность. Часть его стихотворений перешла в устную поэзию. Творчески перерабатываясь, они нередко поются как песни неизвестного автора. По количеству произведений, проникших в массовый песенный репертуар, Никитин уступает лишь таким поэтам, как Пушкин, Лермонтов, Кольцов и Некрасов. Никитинские «Ехал из ярмарки ухарь-купец...», «Песня бобыля» и «На старом кургане» прочно вошли почти во все песенники второй половины XIX и начала XX века и по распространенности могут быть поставлены в один ряд с «Хуторком» Кольцова, «Узником» Пушкина, «Коробейниками» Некрасова и другими наиболее популярными произведениями.

Поэзия Никитина пользуется заслуженным вниманием и любовью советского читателя. Никитин является, по отзыву Горького, поэтом ярким и социально-значительным.1

Эта оценка подтверждается всеми лучшими произведениями Никитина, которые по праву вошли в золотой фонд великой русской литературы.