- 36 -
ПЕРЕВОД ТЮТЧЕВА ИЗ В. ГЮГО.
I.
Великій Карлъ, прости! — Великій, незабвенный
Не симъ бы голосомъ тревожить эти стѣны —
И твой безсмертный прахъ смущать, о исполинъ,
Жужжаніемъ страстей живущихъ мигъ одинъ!Сей Европейскій міръ, руки твоей созданье,
Какъ онъ великъ, сей міръ!.. Какое обладанье!..
Съ двумя избранными вождями надъ собой —
И весь багрянородный сонмъ — подъ ихъ стопой!..
Всѣ прочія державы, власти и владѣнья
Дары наслѣдія, случайности рожденья —
Но Папу, Кесаря, Самъ Богъ землѣ даетъ
И Промыслъ черезъ нихъ насъ случаемъ блюдетъ —
Такъ соглашаетъ онъ устройство и свободу!
Вы всѣ позорищемъ служащіе народу
Вы курфюрсты, вы кардиналы, сеймъ, синклитъ,
Вы всѣ ничто! Господь рѣшитъ, Господь велитъ!..
Родись въ народѣ мысль, зачатая вѣками,
- 37 -
Сперва растетъ въ тѣни и шевелитъ сердцами —
Вдругъ воплотилася и увлекла народъ!..
Князья куютъ ей цѣпь и зажимаютъ ротъ —
Но день ея насталъ — и смѣло, величаво
Она вступила въ сеймъ, явилась средь конклава —
И съ скипетромъ въ рукахъ, иль митрой на челѣ
Пригнула всѣ главы вѣнчанныя къ землѣ —
Такъ Папа съ Кесаремъ всесильны — все земное
Лишь ими и для нихъ. Какъ таинство живое
Явило небо ихъ землѣ — и цѣлой міръ
Народы и цари — имъ отданъ былъ на пиръ!..
Ихъ воля строитъ міръ и зданье замыкаетъ,
Творитъ и рушитъ. — Сей рѣшитъ — тотъ разсѣкаетъ,
Сей Истинна, тотъ Сила — въ нихъ самихъ
Верьховный ихъ законъ, другаго нѣтъ для нихъ!..
Когда изъ олтаря они исходятъ оба
Тотъ въ пурпурѣ a сей въ одеждѣ бѣлой гроба
Міръ цѣпенѣя зритъ въ сіяньи торжества
Сію чету, сіи двѣ полы Божества!..
И быть однимъ изъ нихъ, однимъ! о посрамленье
Не быть имъ! и въ груди питать сіе стремленье!
О какъ, какъ счастливъ былъ почившій въ семъ гробу
Герой! Какую Богъ послалъ ему судьбу!
Какой удѣлъ! и чтожь! его сія могила.
Такъ вотъ куда идетъ, увы! все то что было
Законодатель, вождь, правитель и герой,
Гигантъ всѣ времена превысившій главой
- 38 -
Какъ тотъ кто въ жизни былъ Эвропы всей владыкой,
Чье титло было Кесарь, имя Карлъ Великой,
Изъ славимыхъ именъ славнѣйшее поднесь,
Великъ — великъ какъ міръ — а все вмѣстилось здѣсь.
Ищи жь владычества — и взвѣсь пригоршню пыли
Что въ мірѣ нѣкогда его владыкой слыли —
Наполни грохотомъ всю землю и возвысь
До облакъ власть твою — все выше, высь на высь —
Хотя бъ до вѣчныхъ звѣздъ твоя коснулась слава
Но вотъ ея предѣлъ — о царство, о держава!
Что нужды? Власть мила — она передо мной
Мнѣ тайной гласъ сулитъ: тебѣ вѣнецъ — онъ мой
Онъ будетъ мой —————
Автограф чернилами на листе бумаги среднего формата с водяными знаками: „Wathman. Turkey. Mill. 1828“.
Укажем зачеркнутые варианты:
Строка 27: Лишь ими и для нихъ — [ничтожно все иное...]
Строка 28: [Они какъ таинство живое] и цѣлой міръ
Строка 31: [Сей вяжетъ и рѣшитъ — тотъ разсѣкаетъ]
Строка 45: Гигантъ превысившій [весь міръ своей] главой
Строка 54: [Пускай подъ облака твоя (нрзб) слава]
Строка 60: Что нужды? Власть мила — [и я ее ищу] [я царствовать хочу!]
Строка 61: [Мнѣ сердце говоритъ: получишь — получу].
Начальные строки второго отрывка представляют переработку последних девяти стихов первого. Оба отрывка печатаются с сохранением главнейших особенностей орфографии и пунктуации подлинника.
- 39 -
II.
Ищижь владычества и взвѣсь пригоршню пыли
Того, кто все имѣлъ, чью власть какъ вождя чтили.
Наполни грохотомъ всю землю, строй, возвысь
Свой столбъ до облаковъ, все выше, высь на высь —
Хотя бъ безсмертныхъ звѣздъ твоя коснулась слава
Но вотъ ея предѣлъ — о царство, о держава,
О что вы? все равно — не власти ль жажду я?
Мнѣ тайной гласъ сулитъ: твоя она — моя —
О если бы моя! Свершится ль предвѣщанье
Стоять на высотѣ и замыкать созданье,
На высотѣ — одинъ — межъ небомъ и землей
И видѣть цѣлый міръ въ уступахъ подъ собой —
Сперва цари, потомъ — на степеняхъ различныхъ
Старѣйшины Домовъ удѣльныхъ и владычныхъ,
Тамъ доги, герцоги, церковные князья,
Тамъ рыцарскихъ чиновъ священная семья —
Тамъ духовенство, рать — а тамъ въ дали туманной
На самомъ днѣ — народъ нещетной, [нрзб.]
Пучина, валъ морской, терзающій свой брегъ,
Стозвучный гулъ, крикъ, вопль, порою горькій смѣх,
Таинственная жизнь безъ смерти и движенья,
Гдѣ что ни брось во глубь и всѣ они въ движеньѣ —
Зерцало грозное для совѣсти царей,
Жерло гдѣ гибнетъ тронъ, всплываетъ мавзолей!
- 40 -
О сколько тайнъ для насъ въ твоихъ предѣлахъ темныхъ!
О сколько царствъ на днѣ — какъ остовы огромныхъ
Судовъ, свободную тѣснившихъ глубину
Но ты дохнулъ на нихъ — и грузъ пошелъ ко дну
И мы весь этотъ міръ, и я схвачу безъ страха
Міроправленья жезлъ! Кто я! изчадье праха!————
Подлинник написан карандашом на листке сероватой бумаги. Над первой строчкой — рукой поэта: „изъ Hernani“.
Настоящие отрывки Тютчевского перевода из Виктора Гюго [1802—1885] полностью появляются в печати впервые. Т. к. второй отрывок непосредственно продолжает первый, — вместе они составляют один большой перевод. Это — часть монолога дон-Карлоса из драмы „Hernani“ [Эрнани. Акт IV, сцена II]. Отрывок из этого перевода, кончая 24-ой строкой [пригнула все главы венчанные к земле], был помешен в издании 1900 г., откуда перепечатан в издании Маркса. В печатном тексте нет никаких разночтений с автографом. Что касается датировки перевода, то ввиду того, что „Эрнани“ впервые был напечатан в 1830 г. и того, что второй отрывок написан на одном листе с стихотворением „О рьяный конь, о конь морской“ [1830-ые годы], — мы предположительно относим его к середине 1830 г.г.
Монолог дон-Карлоса одно из наиболее сильных мест во всей драме Виктора Гюго. Дон-Карлос произносит его перед своим избранием на престол священной римской империи, у гробницы Карла Великого в Аахене. Он обращается к праху основателя империи „с двумя избранными вождями над собой“, т.-е. папой — главой духовной власти, и императором — светской. По идее власть их была равна, что впоследствии, как известно, послужило поводом многочисленных распрей.
Тютчевский перевод довольно близок к подлиннику. Как почти все переводы французских драматических произведений,
- 41 -
он написан ямбом [шестистопным]. Вот начало монолога в подлиннике:
Charlemagne, pardon! ces voûtes solitaires
Ne devraient répéter que paroles austères.
Tu t’indignes sans doute à ce bourdonnement
Que nos ambitions font sur ton monument.Перевод Тютчева начинается также с обращения:
Великий Карл, прости! — Великий, незабвенный
Не сим бы голосом тревожить эти стены
И твой безсмертный прах смущать, о исполин,
Жужжанием страстей живущих миг один!Удачно выражение „жужжание страстей“, притом дословно передающее подлинник [ce bourdonnement que font nos ambitions]. Далее следуют четыре стиха, в переводе выпущенные. Тютчев сразу переходит к рассуждению, которое существует и у В. Гюго и занимает большую часть монолога.
Начало второго отрывка в оригинале звучит так:
Ah! briguez donc l’empire et voyez la poussière
Que fait un empereur!.. и т. д.Хорошо переданы у Тютчева следующие строки, выражающие внутреннюю борьбу дон-Карлоса между желанием „схватить мироправленья жезл“ и страхом, что власть достанется не ему.
Quelque chose me dit: Tu l’auras! — Je l’aurai. —
Si je l’avais!..
Мне тайный глас сулит: твоя она — моя —
О если бы моя!Хотя оба отрывка конечно не могут считаться вполне законченными, — они отличаются однако многими достоинствами, именно как переводы. Тютчев сохраняет общий тон оригинала, а также многие особенности его формы: рифмовку (смежные мужские и женские рифмы), эпитеты [избранные вожди — chefs élus], сравнения [велик как мир — grand comme le monde], метафоры [народ — пучина, вал морской, зерцало грозное для совести царей,
- 42 -
жерло где гибнет трон, всплывает мавзолей, — une mer, flots vivants, vague qui broie un trône et qui berce un tombeau, miroir où rarement un roi se voit en beau], параллелизмы [сей решит, тот рассекает, — l’un délie et l’autre coupe, сей истина — тот сила, — l’un est la verité, l’autre est la force]. Заметим, что Тютчевский перевод гораздо короче подлинника; целый ряд стихов пропущен и не заменен ничем, в других местах вставлены собственные стихи поэта; так заключительные строки:
И мы весь этот мир, и я схвачу без страха
Мироправленья жезл! Кто я! исчадье праха!у Виктора Гюго вовсе отсутствуют, если не считать, что выражение „исчадье праха“ навеяно словами „On n’est qu’un homme“.
Прибавим, что настоящий перевод не случайный в Тютчевском творчестве. Он доказывает, что поэту была не чужда французская романтика XIX в. [в числе его переводов с французского есть один из Ламартина], а также то, что уже тогда Тютчев интересовался отношениями между папством и империей. В 1850 г., он напечатал во французском журнале „Revue des deux Mondes“ целую статью „La papauté et la question romaine“ [папство и римский вопрос]. Насколько римский вопрос занимал и волновал поэта мы можем судить по его неизданным письмам к зятю, И. С. Аксакову [Мурановский Архив]; он нашел также отражение в стихах Тютчева: Encyclica, Свершается заслуженная кара, Ватиканская годовщина. И на смертном одре не переставал поэт интересоваться римским вопросом, читая только что появившуюся книгу Вильмена „Histoire de Grégoire VII. Paris. 1873“ [История Григория VII. Париж. 1873]*. В Мурановской библиотеке хранится экземпляр этой книги, с надписью, сделанной рукой Э. Ф. Тютчевой: „Mars 1873. Dernière lecture“ [Март 1873. Последнее чтение].
К. Пигарев.