438

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Сообщения о событиях 14 декабря 1825 г., сделанные вюртембергским посланником со слов Тютчева, не отличаются точностью и достоверностью. Скорее, это слухи, чем факты, к тому же переданные с определенными искажениями и неотделимые от рассказов баварского генерала кн. Лёвенштейна. Тем не менее они представляют интерес по целому ряду причин.

Во-первых, слухи о декабристах, даже весьма далекие от истины, неоднократно привлекали внимание исследователей как показатель общественной осведомленности, общественного мнения в связи со столь важными событиями (С. Н. Чернов. Слухи 1825—1826 годов (фольклор и история). — В кн.: С. Н. Чернов. У истоков русского освободительного движения. Саратов, 1960, с. 329—346). Во-вторых, информация Тютчева, полученная в Петербурге в ближайшие недели, последовавшие за восстанием, — важное свидетельство умонастроений его круга. Наконец, некоторые элементы тютчевского рассказа могут быть связаны с предысторией его стихотворения «14-ое декабря 1825» («Вас развратило самовластье...»). В сообщениях вюртембергского дипломата, сделанных «по рассказам <...> главным образом посольского атташе Тютчева», реальные факты причудливо соединяются с ошибками, вымыслом.

Интересным и верным является «предсказание» близкой войны с Турцией как способа воздействовать на патриотические чувства населения.

Во «флотском офицере», который был сначала арестован, а затем освобожден и даже поощрен за указания на существующие недостатки, угадывается лейтенант 8 флотского экипажа Д. И. Завалишин, с которым Тютчев был не только хорошо знаком, но и находился в свойстве. Арестованный по приказу Николая I от 27 декабря, он был 16 января освобожден по высочайшему повелению (в апреле 1826 г. был снова арестован и позже приговорен по I разряду к смертной казни, замененной каторжными работами). В делах Следственной комиссии действительно сохранились его письма к Александру I, в которых содержатся некоторые соображения о воспитании флотских офицеров, а также записка на имя Николая I, написанная им после первого допроса у императора («Восстание декабристов», т. III, М. — Л., 1927, с. 224—231, 250—255). Сообщение Шмиц-Гролленберга об этом допросе и его последствиях для Завалишина почти полностью совпадают с тем, что позднее сам Завалишин рассказал в своих воспоминаниях. В них он сообщает, что по окончании первого же допроса Николай I предложил ему незамедлительно составить записку «о флоте и по другим предметам»; царь был «чрезвычайно доволен» этой запиской, касавшейся вопросов воспитания офицеров флота, и адмирал Д. Н. Сенявин, присутствовавший при чтении, просил царя прикомандировать Завалишина к Комитету образования флота, где он был председателем; декабрист сообщает и о разных почетных назначениях, которые он тут же получил (Д. И. Завалишин. Записки декабриста. СПб., 1906, с. 220—226). Что касается Д. Н. Сенявина, то он действительно был вынужден уйти в отставку в 1813 г. и только в конце 1825 г. вернулся на службу. Следует заметить, что значение эпизодов, относящихся к допросу

439

Завалишина и составленной им записке, в публикуемом донесении преувеличено в той же мере, как и в воспоминаниях декабриста. Таким образом, устанавливается по крайней мере один петербургский источник, из которого Тютчев почерпнул сведения о событиях 14 декабря, — источник не очень достоверный, поскольку Завалишин сам был недостаточно осведомлен и, кроме того, весьма склонен к неточностям и преувеличениям во всем, что касалось его лично. В донесении Шмиц-Гролленберга отчасти соответствуют истине и сведения о польском генерале Княжевиче. Он был связан с некоторыми из членов Южного общества и действительно сначала рассматривался как крупный деятель тайного союза («Восстание декабристов», т. VIII, Л., 1925, с. 66). С 1824 г. Княжевич жил в Дрездене. Упоминаемый в связи с его делом граф Детлев фон Эйнзигель (1773—1861) — саксонский политический деятель, глава правительства и министр иностранных дел Саксонии.

Наконец, определенный интерес представляют также сообщения о «ненависти <...> русских к Австрии», подозрениях насчет роли австрийского посла Л. Лёбцельштерна и др. Как известно, на начальном этапе разбирательства декабристских дел власти старались разработать версию об «иностранных корнях» заговора, в частности о большой роли Австрии; позже, однако, пришлось почти полностью отказаться от подобной трактовки («Восстание декабристов», т. XVII. М., 1980, с. 65). В связи с австрийской темой упоминаются два имени — кн. Трубецкая и кн. Шварценберг. Первая — Е. И. Трубецкая, жена декабриста С. П. Трубецкого; она находилась в родственных отношениях с семьей австрийского посланника в Петербурге Л. Лёбцельштерном. Второй — кн. Феликс Шварценберг, известный впоследствии австрийский дипломат и политический деятель; до 1826 г. состоял при австрийском посольстве в Петербурге. Он был 14 декабря на Сенатской площади и расспрашивал, что здесь происходит («Восстание декабристов», т. II, М. — Л., 1927, с. 244).

Два связанных между собою мотива публикуемых донесений представляют особый интерес.

Во-первых, неоднократно повторяемые мысли о том, что восстание имело объективные причины; что «движение образованных кругов нации» ставило целью добиться «самых необходимых реформ» и «изменить всю систему»; что теперь, услышав «громкие жалобы русских на кричащие недостатки законодательства», Николай I получил полное представление о царящих злоупотреблениях.

Таким образом, в рассказах Тютчева присутствовала как бы двойная критическая оценка: неодобрение крайних средств, использованных восставшими, и в то же время осуждение власти, не внявшей «образованным кругам нации», игнорировавшей «кричащие недостатки...».

Подобный взгляд на события близок автору стихотворения «14-ое декабря 1825», в котором противопоставлены «жертвы мысли безрассудной» и «вечный полюс» власти.

Стихотворный отклик на 14-е декабря был написан, как это видно по его содержанию, через несколько месяцев после объявления и приведения в исполнение приговора, когда официальная история движения была обнародована в «Донесении Следственной комиссии». Тютчев в то время находился в Мюнхене. Сведения о декабристах, представленные в этом документе, понятно, соединились в сознании поэта с его собственными впечатлениями и другими фактами, о которых он знал по слухам (Летопись, с. 24).

В этой связи примечательно неоднократное повторение в донесении Шмиц-Гролленберга от 18 февраля странного на первый взгляд суждения об огромной организации, именуемой Congrégation du Midi (Южной конгрегацией), «центр которой находился в Москве». Из текста видно, что речь идет не о революционном обществе, поднявшем в конце декабря 1825 г. восстание на юге; наоборот, подчеркивается, что «планы убийств были совершенно чужды главному Союзу. Этот Союз надеялся получить самые необходимые реформы из рук монарха, т. е. самого Александра, который знал об этом». Легко догадаться, что немецкий дипломат со слов Тютчева толкует о Союзе благоденствия — раннем декабристском союзе (1818—1821), придававшем особое значение сочетанию нелегальной и легальной деятельности.

Не зная, что и у Союза благоденствия конечные, «сокровенные цели» были связаны с коренной переменой существующего строя, Тютчев, очевидно, представлял действия Рылеева и его товарищей как своего рода «искажение» первоначальных установок тайного общества. Возможно, поэтому стихотворная формула, позже положенная на бумагу, — «Вас развратило самовластье...» — должна быть истолкована как обращение не ко всем, а только к самым радикальным формам декабристского движения.

Еще одно соображение, полезное при сопоставлении оценки 14-го декабря в донесении, составленном со слов Тютчева, и в его стихах, — это известный оптимизм донесения по поводу

440

вероятных перемен и реформ, связанных с личностью Николая I, и глубокий, страшный пессимизм стихотворения, где уже ни слова о возможных, благоприятных последствиях новой политики для России:

Зима железная дохнула —
И не осталось и следов...