- 291 -
С. А. Долгополова
СТИХИ К ЭРНЕСТИНЕ ДЁРНБЕРГ
1834—183822 октября 1852 г. Федор Иванович Тютчев писал в Овстуг жене Эрнестине Федоровне: «Поскольку ты дала себе труд собрать мои стихи и сделала это с любовью, я не могу помыслить, что твое сердце не угадало, какие из них обращены к тебе. Это всего два-три стихотворения, не более, но именно они мне особенно дороги»1.
Эти строки бросают свет сразу на несколько обстоятельств:
• Эрнестина Федоровна в это время уже знала русский язык настолько, что могла понимать русские стихи Федора Ивановича;
• в это время она начала их собирать;
• поэт посвящал ей русские стихи в те годы, когда она русского языка еще не знала;
• тайны давних посвящений он впервые коснулся только в этом письме.
Слова Тютчева о стихах, которые ему «особенно дороги», а также его уверенность, что жена непременно их угадает, свидетельствуют: за этими стихами стояли воспоминания, драгоценные для них обоих. Это воспоминания о тех временах, когда возник и развивался их роман, завершившийся супружеством после смерти первой жены поэта. Стихи, на которые намекает Тютчев, приоткрывали страницы жизни, которые и он, и его жена желали оставить сокрытыми от посторонних взоров. Недаром они и впоследствии хранили тайну этих посвящений даже от самых близких им людей*.
Не сохранилось почти никаких сведений о начальной поре отношений Тютчева и Эрнестины Дёрнберг. Впоследствии она уничтожила свою переписку с ним за эти годы, а также свои письма к брату бар. Карлу Пфеффелю, самому близкому ей в ту пору человеку, от которого у нее не было тайн. Но и то, что, как писал К. В. Пигарев, «уцелело в виде загадочных дат под сухими цветами альбома-гербария, постоянного спутника жизни Эрн. Пфеффель-Дёрнберг, в виде случайно невычеркнутых ее старательной рукой намеков в позднейших письмах к ней Тютчева, в виде глухих отголосков в переписке и дневниках немногих свидетелей интимной жизни поэта, наконец — и в особенности — в некоторых стихах его, которые в свете этих данных приобретают глубокое автобиографическое значение, свидетельствует о том, что это <...> была та самая „роковая“ страсть, которая по словам Тютчева, „потрясает существование и в конце концов губит его“»3.
Попытаемся, опираясь на немногочисленные известные факты, а также на поэтические свидетельства самого Тютчева, определить, какие именно стихи были обращены к Эрнестине Дёрнберг в ту пору, когда эта страсть зарождалась, росла и наконец всецело захватила и поэта и его возлюбленную.
В январе 1833 года на мюнхенский карнавал приехали из Ратисбонна баронесса Эрнестина фон Дёрнберг, урожденная фон Пфеффель, и ее муж, камергер баварского двора барон Иоганн Фридрих фон Дёрнберг. Молодая баронесса была хороша собой и прекрасно
- 292 -
танцевала. Много лет спустя она вспоминала об одном бале в феврале, на котором ее муж почувствовал себя нездоровым. Не желая мешать жене веселиться, господин Дёрнберг решил уехать домой один. Обратившись к молодому русскому, с которым разговаривала баронесса, он сказал: «Поручаю вам мою жену». Этим русским был Тютчев. Через несколько дней барон Дёрнберг умер от тифа, эпидемия которого охватила в то время Мюнхен. Потрясенная этой внезапной смертью, Эрнестина Дёрнберг сразу после похорон покинула Мюнхен и возвратилась в Ратисбонн4.
На Тютчева февральская встреча произвела большое впечатление. Не случайно Карл Пфеффель писал Эрнестине, что ее новый знакомец чрезвычайно интересуется тем, как она думает устроить свою жизнь в дальнейшем5.
Несомненно, что в этом живом интересе уже присутствовало ощущение особой посвященности в судьбу молодой женщины. Не могли же не обрести особого звучания для русского поэта-романтика последние слова, сказанные ему на бале Фрицем Дёрнбергом.
Во второй половине июня 1833 г. глава Российской миссии Г. И. Гагарин отправил Тютчева с поручением в Эглоффсхейм — замок бар. Сетто под Ратисбонном. Там в это время находилась и Эрнестина Дёрнберг (под одной из композиций в ее альбоме-гербарии, куда она помещала цветы и листья в память о важных событиях своей жизни, записано: «Эглоффсхейм, вторник 25 июня 1833»)6. Мы не знаем, была ли эта запись связана с Тютчевым, не знаем также, какое значение имела для Эрнестины новая встреча с ним, но несомненно, что для самого Тютчева эта встреча была важной. Его увлечение не укрылось от чуткого взора жены. С тревогой Элеонора писала Н. И. Тютчеву в Вену: «Теодор легкомысленно позволяет себе маленькие светские интрижки, которые, как бы невинны они ни были, могут неприятно осложниться. Я не ревнива, и у меня для этого как будто нет оснований, но я беспокоюсь, видя, как он сумасбродничает; при таком поведении человек легко может оступиться»7.
В августе 1833 г. Тютчев отправился с дипломатическим поручением в Грецию. Элеонора, сопровождавшая его до Триеста, написала Н. И. Тютчеву о тяжелом душевном состоянии мужа8. С этого времени в течение нескольких лет Тютчев будет находиться в состоянии беспокойства, смятения и неуравновешенности.
Тютчев возвратился из Греции только во второй половине ноября, а незадолго до этого, 30 октября, в Мюнхен приехала Эрнестина Дёрнберг с намерением провести там предстоящую зиму и весну9. Теперь, посещая светские гостиные, где он всегда был желанным гостем, Тютчев мог видеть там Эрнестину.
Наступило Рождество, а вслед за ним начался традиционный мюнхенский карнавал с его балами и праздниками. Память об одном их этих балов Тютчев пронес через долгие годы. 20 лет спустя, 19/31 декабря 1853 г., он писал жене в Овстуг: «Сегодня день святого Сильвестра, ты, может быть, вспомнила об одном бале у Дёнгофов в Мюнхене?»10. Далее из этого письма следует, что именно от этого бала Тютчев ведет отсчет своей жизни, полной любви к Эрнестине. Должно быть, в тот новогодний вечер он впервые заговорил с Эрнестиной о своей любви. Но вряд ли тогда он мог встретить с ее стороны ответное чувство.
Подробности мюнхенской весны 1834 года в жизни Тютчева и Эрнестины Дёрнберг стали известны после публикации дневника А. И. Тургенева. Несмотря на краткость записей, они передают атмосферу взволнованного, напряженного, но при этом проникнутого неуверенностью увлечения автора дневника Эрнестиной Дёрнберг. Эта атмосфера, пожалуй, характеризует и Тютчева, ибо, как пишет Тургенев о своем знакомце, «последний по ней кажется — un faux frère для меня»11 (это французское выражение означает человека, находящегося в сходной ситуации). В конце своего пребывания в Мюнхене Тургенев пишет, что Тютчев «любит ее»12. Переживания этой весны с их неуверенностью и надеждой отразились в поэзии Тютчева.
Предчувствие любви, подобное пробуждению природы, прорывается в стихотворении, которое построено на параллелизме состояния природы и состояния человеческой души:
Еще земли печален вид,
А воздух уж весною дышит,
- 293 -
И мертвый в поле стебль колышет,
И елей ветви шевелит.
Еще природа не проснулась,
Но сквозь редеющего сна
Весну послышала она,
И ей невольно улыбнулась...Душа, душа, спала и ты...
Но что же вдруг тебя волнует,
Твой сон ласкает, и целует
И золотит твои мечты?..
Блестят и тают глыбы снега,
Блестит лазурь, играет кровь...
Или весенняя то нега?..
Или то женская любовь?..Здесь описывается ранняя весна, совпадающая с Великим постом, в первые четыре дня которого в Православной церкви проникновенно поется кондак Великого канона святого Андрея Критского: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши?». Для Тютчева эти дни с детства были овеяны высокой поэзией церковного богослужения. Неудивительно, что возглас из Великого канона с его двойным обращением к душе, отозвался в строке его стихотворения: «Душа, душа, спала и ты...». Известно, что Тютчеву было свойственно незамедлительно откликаться на впечатления, затронувшие его ум и душу. В том году Великий пост начинался 17 марта (н. ст.). Таким образом, стихотворение «Еще земли печален вид...» можно датировать второй половиной марта 1834 г.
В 1830 г. известный мюнхенский живописец Й. Штилер создал превосходный портрет Эрнестины Дёрнберг. В 1833 г. он был литографирован Г. Бодмером. А. И. Тургенев написал об этой литографии: «Сходства много»13. Особую выразительность красоте молодой женщины придавали прекрасные черные глаза. Портреты Эрнестины и вся ее последующая жизнь помогают понять ее внутренний мир в годы молодости. Оставшаяся в младенчестве без матери, она росла цельной натурой с сильными чувствами и умом. Душевная отделка, которую получает в семейном кругу дочь под незаметным влиянием матери, возмещалась в ней глубокой религиозностью. Главной силой ее замкнутого внутреннего мира было постоянное стремление к идеальному14. Ее ум укреплялся благодаря серьезному чтению — ее интересовали поэзия, история, философия.
Оставшись вдовой в неполные 23 года, она через некоторое время вернулась к светской жизни. Красавица, оказавшаяся в кругу блестящих поклонников, она не могла не отдавать невольную дань кокетству, столь естественному в молодой женщине. Это кокетство больно ранило Тургенева. Он видит ее молящейся в католическом храме, но считает, что ей «молитва не пристала»; она кажется ему «Мадонной Мефистофеля»15. Вероятно, буря переживаний, которую Эрнестина Дёрнберг разбудила в его душе, заставляла 50-летнего Тургенева видеть в ней только бездушную кокетку. Тютчев, un faux frère Тургенева, находясь в аналогичной ситуации, вероятно, многое и воспринимал аналогично. В какой-то момент он даже поощрял своего соперника, советуя ему «быть смелее». Но именно этот совет привел Тургенева к выводу, казалось бы, парадоксальному: «Он имеет о ней понятие, кажется, справедливое, но сам — любит ее!»16
В стихотворении Тютчева «И чувства нет в твоих очах...» предстает образ, подобный тому, который Тургенев видит в Эрнестине Дёрнберг. В этой женщине «нет души», даже больше — «нет в творении Творца», т. е. она — «Мадонна Мефистофеля»:
И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.Мужайся, сердце, до конца:
И нет в творении Творца!
И смысла нет в мольбе!
- 294 -
Все сказанное выше приводит к выводу, что это стихотворение обращено к Эрнестине Дёрнберг и написано, вероятно, в апреле 1834 года.
1 мая 1834 г. Эрнестина Дёрнберг покинула Мюнхен — она уезжала в Париж, где в то время жил ее отец. Почему она не продлила своего пребывания в Мюнхене, почему не поехала в Эглофсгейм — это средоточие мюнхенской светской жизни в летние месяцы? Только ли желание повидать отца руководило ею? Может быть, к нему примешивался страх перед любовью, которая незаметно овладевала ее душой? Любовью, которая не имела будущего, которая сулила ей лишь горе и унижение? Быть может, она стремилась бежать от этой любви, бежать от себя самой? Мы не могли бы ответить на эти вопросы, если бы этого не сделал сам Тютчев. Он угадал ее смятение и тревогу:
Из края в край, из града в град
Судьба, как вихрь, людей метет,
И рад ли ты, или не рад,
Что нужды ей?.. Вперед, вперед!
....................................................
«О, оглянися, о, постой,
Куда бежать, зачем бежать?..
Любовь осталась за тобой,
Где ж мире лучшего сыскать?»«Из края в край...» — вариация на тему опубликованного в декабре 1833 г. стихотворения Гейне «Abschied» («Es treibt dich fort / Von Ort zu Ort...»)17. Тютчев развивает тему судьбы, которую Гейне едва наметил, и по-своему интерпретирует ее, воплощая в стихах вполне конкретную жизненную ситуацию, гораздо более сложную, чем та, которая предстает у немецкого поэта. Тютчев имеет в виду жизнь мятущейся молодой женщины, жизнь, полную беспокойства, ибо в нее ворвался вихрь судьбы. Эту молодую женщину, покидающую любящего ее человека, сопровождает образ усопшего (в стихотворении Гейне этого образа нет):
Не время выкликать теней:
И так уж мрачен этот час.
Усопших образ тем страшней,
Чем в жизни был милей для нас...Этот страстный призыв к освобождению от власти воспоминаний, несомненно относится к Эрнестине Дёрнберг. По-видимому, память о муже, о его внезапной кончине долго владела ею. Об этой стороне ее внутренней жизни говорит запись, сделанная Эрнестиной вскоре после смерти барона Дёрнберга: «После смерти любимого существа всё, связанное с ним, для нас драгоценно. Его последние слова, последние поступки — это воспоминания мучительные, но вместе с тем, сердце наше находит в них особое очарование, и, когда порою по воле случая нам на глаза попадаются предметы, после него оставшиеся и почти забытые, само это забвение делает их более драгоценными для нашего сердца, чем то, что каждый день напоминает нам того, кого уже нет»18.
Итак, стихотворение «Из края в край...» связано с отъездом Эрнестины Дёрнберг из Мюнхена 1 мая 1834 года. Из этого можно заключить, что оно написано либо за несколько дней до ее отъезда, либо через несколько дней после него, т. е. в конце апреля или в начале мая того года.
Летом 1835 года Эрнестина Дёрнберг возвратилась в Баварию. Единственным свидетельством событий, происшедших в ее жизни за последующий год, служат записи под цветочными композициями, сделанные в принадлежавшем ей альбоме-гербарии, в том числе такие: «Воспоминание о счастливых днях, проведенных в Эглофсгейме!! Цветы, сорванные 5 июня 1835 г.», «Воспоминание о 20 марта 1836 г.!!!», «Воспоминание о моем отъезде из Мюнхена!! Понедельник 18 июля 1836 г.». На их связь с Тютчевым указал К. В. Пигарев, впервые опубликовавший эти записи19. Действительно, эти скупые строки исполнены такого эмоционального накала, что становится очевидным: в них запечатлены события, чрезвычайно значительные для владелицы альбома.
Вероятно, после июньской встречи 1835 года в Эглофсгейме стало возможным создание стихов, передающих всю полноту страстного чувства:
- 295 -
Люблю глаза твои, мой друг,
С игрой их пламенно-чудесной,
Когда их приподымешь вдруг
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг...Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.Здесь, описание глаз возлюбленной — не романтическое клише, а действительный портретный признак Эрнестины Дёрнберг.
2 мая 1836 г. Тютчев послал это стихотворение И. С. Гагарину, исходя из чего К. В. Пигарев датировал его условно («не позднее апреля 1836 г.), отметив: «К кому обращено, неизвестно»20. А. А. Николаев предположил, что стихи обращены к Эрнестине Дёрнберг, однако никак не обосновал свое предположение и сохранил датировку Пигарева21. Процитированные альбомные записи подтверждают предположение об адресате стихотворения «Люблю глаза твои, мой друг...», а также позволяют установить хронологические границы, в пределах которых оно было создано: июнь 1835 — апрель 1836 года.
В конце апреля 1836 г. в семье Тютчева возникла драматическая ситуация. Узнав об измене мужа, Элеонора попыталась покончить с собой. Это событие получило огласку. Разразился скандал, в результате которого российский посланник просил Нессельроде перевести Тютчева в другое место22. Что же касается Эрнестины Дёрнберг, то оставаться долее в Мюнхене стало для нее невозможно.
Вероятно, именно тогда было написано стихотворение «С какою негою, с какой тоской влюбленной...». К. В. Пигарев предположительно отнес его к концу 1837 г.23, А. А. Николаев — к 1838—1839 гг.24 Однако все содержание этого стихотворения убеждает в том, что оно связано с событиями весны — лета 1836 года. В первых его строфах изображено начало любви — та полнота чувства, которая отгораживает влюбленных от всего мира, тогда как заключительные строки передают мучительность первых испытаний, в которые повергло обоих неизбежное столкновение с действительностью:
А днесь... О, если бы тогда тебе
приснилось,
Что будущность для нас обоих берегла...
Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась,
Иль в сон иной бы перешла.Как видно из цитированной выше альбомной записи, 18 июля 1836 г. Эрнестина Дёрнберг покинула Мюнхен. Казалось, это был конец — надежд на новую встречу не оставалось.
Прошло более года. 25 сентября 1837 г. Тютчев прибыл в Турин, к новому месту службы, оставив семью в России25. Он ехал туда через Мюнхен, откуда 29 августа/10 сентября написал родителям, что собирается на днях отправится в Швейцарию26. Вероятно, тогда состоялась его встреча с Эрнестиной, о чем может свидетельствовать запись в ее альбоме-гербарии: «Кастель около Констанца, 16 сентября 1837»27. Возможно также, что часть пути до Турина они проделали вместе. Конец ноября и начало декабря Тютчев проводит в Генуе28, и тогда же в альбоме Эрнестины Дёрнберг появляется запись: «Генуя, 24 ноября 1837»29.
Здесь, в Генуе, были созданы два шедевра любовной лирики Тютчева — «Итальянская villa» и «1-ое декабря 1837», адресатом которых К. В. Пигарев назвал Эрнестину Дёрнберг30.
Встреча в Генуе была недолгой и печальной. Это была — встреча-прощание перед тем, как расстаться навсегда:
Так здесь-то суждено нам было
Сказать последнее прости...
Прости всему, чем сердце жило<...>
.................................................
- 296 -
Прости... Чрез много, много лет
Ты будешь помнить с содроганьем
Сей край, сей брег с его полуденным
сияньем,
Где вечный блеск и долгий цвет...В заголовок этого стихотворения вынесена дата: «1-ое декабря 1837». По-видимому, это был день их расставания.
И все же генуэзская встреча не стала последней. В начале марта 1838 г. Тютчев и Эрнестина встретились вновь, на этот раз в Женеве31; там они провели более месяца, если не считать кратковременного пребывания Тютчева в Мюнхене.
4 апреля в Линдау, маленьком городке, расположенном на пути из Мюнхена в Женеву. Тютчев написал стихотворение на французском языке: «Nous avons pu tous deux, fatigués du voyage...»32.
Вот это стихотворение (в переводе М. Кудинова):
Устали мы в пути, и оба на мгновенье
Присели отдохнуть, и ощутить смогли,
Как прикоснулись к нам одни и те же тени,
И тот же горизонт мы видели вдали.Но времени поток бежит неумолимо.
Соединив на миг, нас разлучает он.
И скорбен человек, и силою незримой
Он в бесконечное пространство погружен.И вот теперь, мой друг, томит меня тревога:
От тех минут вдвоем, какой остался след?
Обрывок мысли, взгляд... Увы, совсем немного!
И было ли все то, чего уж больше нет?В тот же день Тютчев отправил эти стихи в Мюнхен немецкому поэту и русскому дипломату Аполлону Мальтицу, только что обручившемуся с Клотильдой Ботмер. К стихам была сделана приписка: «Сегодня целый день я только и делал, что читал вас и думал о вас. — Мои дружеские приветствия Клотильде. Будьте счастливы — она и вы»33. По-видимому, Тютчев послал Мальтицу это стихотворение в знак признательности за дружеские встречи в Мюнхене и за подарок — только что вышедший сборник стихотворений Мальтица34.
Стихотворение обращено к Мальтицу, однако внутренний драматизм, которым оно пронизано, свидетельствует, что на самом деле эти строки были порождены той коллизией, которую переживал тогда Тютчев, — сознанием неотвратимости предстоящей разлуки с Эрнестиной.
Судьба распорядилась иначе: влюбленным не пришлось расстаться навсегда.
17/29 июля 1839 года, через десять месяцев после кончины Элеоноры Тютчевой, в православной церкви в Берне состоялось бракосочетание Федора Тютчева с Эрнестиной Дёрнберг.
Итак, в 1834—1838 гг. Тютчев написал 8 стихотворений, в которых отразилась история его любви к Эрнестине Дёрнберг35.
В 1842 г. поэт вложил в одно из своих писем к жене четверостишие на французском языке «Que l’homme est peu réel...». Приводим его в переводе М. П. Кудинова:
Как зыбок человек! Имел он очертанья —
Их не заметили. Ушел — забыли их.
Его присутствие — едва заметный штрих.
Его отсутствие — пространство мирозданья.36Посылая своей жене размышления о бытии человека, помещенного в пространство мирозданья, Федор Иванович мог полностью полагаться на ее понимание и сочувствие. (Впоследствии тема разлучающих пространств и времени стала постоянной в их переписке.) Зная о своеобразном отношении Тютчева к обнародованию своих произведений, можно с большой долей уверенности предположить, что для него отсылка автографа жене была своеобразной публикацией для одного, но идеального читателя, а еще точнее, читателя-собеседника.
- 297 -
Этим экспромтом открывается ряд стихотворений, посвященных Эрнестине, теперь уже второй жене поэта.
1 СН. С. 43 (на фр. яз.).
2 Лирика. Т. I. С. 394—395.
3 Пигарев. С. 90.
4 Об этой драматической странице своей жизни Эрнестина Тютчева впоследствии рассказывала своей падчерице Дарье (ЛН-2. С. 102—103). См. также: 1833. Январь (н. ст.); 1833. Февраль, середина (н. ст.); 1833. Февраль, конец (н. ст.)*.
5 1833. Март, около 4/16.
6 1833. Июнь, вторая половина (н. ст.).
7 Там же.
8 1833. <Июль 23>/Август 4; 1833. Август <29>/Сентябрь 10.
9 1833. Ноябрь <2>/14 — <9>/21; 1833. Октябрь <18>/30. Квартира для Эрнестины Дёрнберг была снята на полгода — до 4 мая 1834 г. (Полонский. С. 115).
10 Соч. 1984. Т. II. С. 204.
11 1833. Апрель <17>/29.
12 1833. Апрель <18>/30.
13 Много лет спустя Эрнестина Тютчева вспоминала, что И. Штилер писал ее портрет, когда ей было 20 лет, т. е. в 1830 г. (Эрн. Тютчева — Д. И. Сушковой. 25—27 ноября 1845 // Мураново, ед. хр. 744, л. 41—43).
14 Ср. характеристику, которую дают своей мачехе дочери Тютчева Дарья и Екатерина (ЛН-2. С. 99 и 100).
15 Дневник Тургенева. С. 78 и 80 (записи от 12 и 21 апреля 1834 г.).
16 1834. Апрель <18>/30.
17 Стихотворение «Abschied» («Прощание») опубликовано в сборнике стихов и статей Гейне «Der Salon» (Bd. I. Hamburg, 1834). 3 декабря 1833 г. издатель Кампе сообщил автору, что сборник уже отпечатан, а 19 декабря появилась первая рецензия на него (Mende. S. 111—112), однако в выходных данных на титульном листе указан следующий год (Hamburg, 1834).
18 Альбом-гербарий Эрн. Дёрнберг. Запись сделана 1 мая 1833 г.
19 Пигарев С. 90.
20 Лирика. Т. I. С. 370—371.
21 Стих. 1987. С. 387.
22 1836. Апрель 21/Май 3.
23 Лирика. Т. I. С. 374.
24 Стих. 1987. С. 145, 388.
25 1837. Сентябрь 13/25.
26 См.: 1837. Август 29/Сентябрь 10.
27 См.: 1837. Сентябрь <4>/16.
28 1837. Ноябрь, конец — Декабрь, начало (н. ст.).
29 Там же.
30 Лирика. Т. I. С. 373.
31 1838. Март, до 9 (н. ст.); Март, конец (н. ст.); Апрель, около 3/15.
32 Лирика. Т. II. С. 412—413.
33 Там же.
34 Об этом сборнике см. в Приложении I (№ 15).
35 Эти стихи были перечислены нами (но без системы доказательств) в издании: Тютчевский альбом. Авторы-составители С. А. Долгополова, А. Е. Тархов. М., 1994. С. 182.
36 Лирика. Т. II С.
СноскиСноски к стр. 291
* Совершенно очевидно, что в цитированном письме речь идет не о тех стихах, которые были написаны в России и впоследствии составили раздел «Стихотворения, посвященные жене поэта Эрнестине Федоровне Тютчевой», в подготовленном семьей Тютчева издании его «Сочинений» (СПб., 1900): «Un rêve» (1847), «Vous, dont on voit briller...» (1850), «Des premiers ans de votre vie...» (1851), «Не знаю я, коснется ль благодать...» (1851), «Все, что сберечь мне удалось...» (1856), «Все отнял у меня казнящий Бог...» (1873). Жене Тютчева не было надобности «угадывать» эти стихи. Первые три из них написаны на языке, которым она владела в совершенстве, а потому могла прочитать их тогда же, когда они были написаны; четвертое Тютчев собственноручно вложил в ее альбом297
* Здесь и далее при ссылках на факты и документы, включенные в наст. «Летопись», указывается только дата, под которой они в ней значатся (год, месяц, число).