- 1 -

В. А. ВЕЙКШАН

Л. Н. ТОЛСТОЙ —
НАРОДНЫЙ
УЧИТЕЛЬ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ
УЧЕБНО-ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР

Москва 1959

- 2 -

- 3 -

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Великий русский писатель Л. Н. Толстой являлся крупным педагогом-теоретиком, новатором в деле воспитания и обучения детей.

Л. Н. Толстой резко критиковал недостатки и уродства современной ему школы, он ярко показал несостоятельность схоластических методов обучения, господствовавших в старой школе.

Толстой по-новому раскрыл сущность воспитания и обучения, он считал, что основной задачей воспитания и обучения является развитие творческих сил ребенка.

Л. Н. Толстой полагал, что педагогика только тогда станет наукой, когда она будет изучать опыт лучших учителей и на основе его делать научные выводы.

«Чтобы сделаться наукой и плодотворной наукой, — писал Л. Н. Толстой, — педагогике, по нашему убеждению, нужно перестать основываться на абстрактных теориях, а принять за основание путь опыта и выводить свои положения от частных к общим, а не наоборот».

Л. Н. Толстой обогатил педагогическую науку многими теоретическими выводами, не утратившими своей актуальности.

Однако Л. Н. Толстой не только педагог-теоретик, но и выдающийся организатор школ для крестьянских детей, смелый экспериментатор, создатель Яснополянской школы, которую он рассматривал как творческую лабораторию нового педагогического опыта.

В связи с исполняющимся осенью 1959 г. столетием со дня основания Яснополянской школы мы считаем

- 4 -

необходимым ознакомить читателя с учебно-воспитательной деятельностью этой школы, оставившей яркий след в истории не только отечественной, но и зарубежной педагогики1.

- 5 -

КРАТКИЙ ОЧЕРК ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Л. Н. ТОЛСТОГО В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ.

По словам Л. Н. Толстого, он впервые «завел школу» в Ясной Поляне в 1849 г. Оставив в 1847 г. Казанский университет, Толстой вернулся в Ясную Поляну и решил заняться самообразованием, улучшением быта крестьян, для детей которых он задумал открыть начальную школу.

Е. Базыкин, обучавшийся в этой школе в 1849 г., впоследствии рассказывал о ней следующее: «Нас, мальчиков, было человек 20, учителем был не сам Лев Николаевич, а Фока Демидыч, дворовый человек. При отце Льва Николаевича должность музыканта он исправлял. Старик ничего, хороший был, учил он нас азбуке, счету, священной истории. Захаживал к нам и Л. Н., тоже с нами занимался, показывал грамоту. Ходил через день или два, а то и каждый день. Помню, мы писали на досках мелом, а он смотрел, кто из нас лучше пишет. Любил он с нами в перемену возиться. Был у нас через пруд плот на веревке. Вот, бывало, с ним сядем и потащим. На середину выедем, он скажет: «Ну, кто грязи достанет?» «Попробовали бы вы сперва, ваше сиятельство!» Он и пробует. Нырнет в воду, потом вынырнет и держит в руке грязь. «Ну, я достал, теперь вы!» Были дворовые ребята Илья и Митрофан. Они тоже, бывало, нырнут и достанут грязь. Ну, а которые и не могут. Обходился он с нами хорошо, просто. Нам было с ним весело, интересно, а учителю он завсегда приказывал

- 6 -

нас не обижать. Он и об эту пору был простой, обходительный. Проучился я у него зимы две. Потом школу из большого дома перевели в «Кузьминский дом»1.

Надо отметить, что серьезной и глубокой педагогической работы Л. Н. Толстой в 1849 г. не проводил.

Осенью и зимой 1849 г. Толстой по делам службы в дворянском депутатском собрании часто выезжал из Ясной Поляны в Тулу, а в декабре 1850 г. уехал на несколько месяцев в Москву. Обстоятельства жизни Л. Н. Толстого вскоре сложились так, что он весной 1851 г. с братом Николаем уехал на Кавказ, где зачислился на военную службу. Впоследствии Толстой в 1854—1855 гг. участвовал в обороне Севастополя.

В связи с отъездом Толстого Яснополянская школа, по-видимому, прекратила свое существование.

В 1857 г. Л. Н. Толстой предпринял первое заграничное путешествие. Он посетил Германию, Францию, Швейцарию, где знакомился с театрами, музеями, картинными галереями и общественной жизнью населения. Во время этого путешествия Л. Н. Толстой не занимался изучением школьного дела за рубежом, ограничившись осмотром института слепых и глухонемых в Цюрихе. Однако именно в этот период у Толстого снова возникла мысль об организации школы для крестьянских детей. В дневнике за 11—23 июля 1857 г. он записал: «Главное — сильно, явно пришло мне в голову завести у себя школу в деревне для всего околотка и целая деятельность в этом роде»2.

Осенью 1859 г., спустя десять лет после первой попытки обучать детей, Л. Н. Толстой снова приступил к школьным занятиям с крестьянскими детьми. Об этом периоде педагогической деятельности Толстого в «Исповеди» имеется следующее упоминание: «Вернувшись из-за границы, я поселился в деревне и попал на занятие крестьянскими школами. Занятие это было мне особенно по сердцу, потому что в нем не было той, ставшей для меня очевидною, лжи, которая уже резала мне глаза в деятельности литературного учительства»3.

- 7 -

Работа Л. Н. Толстого в Яснополянской школе в 1859—1862 гг. представляет собой, как он подчеркивал в письме к Фету от 16 мая 1865 г., период «трехлетнего страстного увлечения этим делом».

Просветительную деятельность среди крестьян Л. Н. Толстой рассматривал как выполнение образованными людьми своего долга перед народом. «Другое теперь нужно. Не нам нужно учиться, а нам нужно Марфутку и Тараску выучить хоть немножко того, что мы знаем»1.

Та же самая мысль о необходимости сделать многое для образования крестьянства проводится в письме к Е. П. Ковалевскому от 12 марта 1860 г., в котором Л. Н. Толстой излагал свой проект организации «Общества народного образования». Л. Н. Толстому представлялось образование насущнейшей потребностью народа, на помощь которому должно прийти образованное общество, так как правительство не может удовлетворительно справиться с этим делом. «Чтобы народное образование пошло, нужно, — писал Л. Толстой, — чтобы оно было передано в руки общества»2.

Л. Н. Толстой полагал, что работа общества должна состоять:

1. В издании журнала, состоящего из отдела собственно педагогического (о законах и способах первоначального преподавания), отдела первоначальных руководств для учителей и чтения для учеников и отдела сведений о действиях Общества.

2. В учреждении школ в тех местах, где их нет и где чувствуется в них потребность.

3. В составлении курса преподавания, в назначении учителей, в надзоре за хозяйственным учетом, вообще за управлением таких школ.

4. В надзоре за преподаванием в тех школах, где учредители того пожелают.

Насколько большое значение придавал Л. Н. Толстой организации такого Общества, видно из следующих строк его письма к Е. П. Ковалевскому: «Позволят или

- 8 -

нет, а я хоть один, а все буду составлять тайное общество народного образования»1.

Пока не удалось установить, каков был ответ Е. П. Ковалевского на это письмо Л. Н. Толстого, но хорошо известно, что ему не пришлось организовать общества народного образования.

В письме к А. А. Толстой от 7 августа 1862 г. Л. Н. Толстой писал о том, что школьная деятельность занимала в его жизни в то время главное место.

«Вы знаете, что такое была для меня школа, с тех пор, как я открыл ее. Это была вся моя жизнь, это был мой монастырь, церковь, в которую я спасался и спасся от всех тревог, сомнений и искушений жизни»2.

Толстой был, видимо, вполне удовлетворен своими занятиями с детьми. Первый учебный год (1859/60) прошел весьма успешно. В письме к Дружинину от 14 апреля 1860 г. Толстой писал, что он может похвастаться своей крестьянской школой. «Про себя собственно могу сказать, что мне хорошо. Сначала было тяжело разорвать связь с литературой, задавить в себе честолюбивую потребность высказываться, но теперь, напротив, все вокруг меня стало гораздо яснее, проще и ближе ко мне, чем было. Главное ближе. И вы не поверите, как это отрадно. Ногам тяжелее, но прочнее стоишь на земле. Дело не так красиво и свободно, но прочнее и ощутительнее»3.

О том, что педагогическая работа захватила его целиком, Толстой писал 1 марта 1860 г. к Чичерину, с которым в это время находился в оживленной переписке.

«Что же я делаю? — спросишь ты. Ничего особенного, выдуманного, делаю дело, которое мне также естественно, как дышать воздух, и вместе такое, с высоты которого, признаюсь, я часто с преступной гордостью люблю смотреть на vous autres. Ты полюбишь и поймешь это дело, но рассказывать его нельзя, а приезжай, окончив свои странствования, в Ясную Поляну и скажи тогда по правде, не позавидуешь ли мне, увидя то, что я сделал, и то спокойствие, с которым я делаю»4.

- 9 -

Из переписки Толстого с Чичериным видно, что последний совершенно не понимал смысла педагогических занятий Льва Николаевича и не одобрял их. В письме от 11 апреля 1861 г. Чичерин, осуждая решение Толстого закончить путешествие и вернуться в Россию, писал ему: «Чтобы тебе к нам присоединиться. Нет, счастливец летит в матушку Россию слушать жаворонков в деревне и долбить азбуку грязным ребятишкам». Письмо Чичерина крайне возмутило Толстого. Толстой написал резкий ответ Чичерину: «Тебе странно, как учить грязных ребят. Мне непонятно, как, уважая себя, можно писать об освобождении — статью. Разве можно сказать в статье одну мильонную долю того, что знаешь и что нужно сказать, и хоть что-нибудь новое и хоть одну мысль справедливую, истинно справедливую. А посадить дерево можно и выучить плести лапти наверно можно»1.

Второе заграничное путешествие почти на год оторвало Толстого от любимых школьных занятий. Когда он весною 1861 г. возвратился в Ясную Поляну, то уже через несколько дней стал давать уроки детям, тщательно готовясь к ним. Из дневников Толстого видно, что 10 мая он дал урок по физике, 11 мая — по истории, 13 мая — урок словесности и т. д. Когда дом, где помещалась школа, стал ремонтироваться, уроки временно проводились вблизи школы, в яблоневом саду, на открытом воздухе. В одном из писем Л. Н. Толстого к А. А. Толстой содержится описание этого периода занятий в Яснополянской школе. «Есть и у меня поэтическое, прелестное дело, от которого нельзя оторваться, — это школа. Вырвавшись из канцелярии и от мужиков, преследующих меня со всех крылец дома, я иду в школу, но так как она переделывается, то классы рядом в саду под яблонями, куда можно пройти только нагнувшись, так все заросло. И там сидит учитель, а кругом школьники, покусывая травки и пощелкивая в липовые и кленовые листья.

Учитель учит по моим советам, но все-таки не совсем хорошо, что и дети чувствуют. Они меня больше любят. И мы начинаем беседовать часа 3—4, и никому не скучно.

- 10 -

Нельзя рассказать, что это за дети — надо их видеть. Из нашего милого сословия детей я ничего подобного не видал... Никогда лени, грубости, глупой шутки, неприличного слова»1.

Весной 1861 г. Толстой решил оформить официально существование Яснополянской школы, которая была им открыта частным образом без надлежащего разрешения. В дневнике его от 12 мая 1861 г. об этом имеется следующая запись: «Подал прошение о школе». «Я — приходский учитель». В мае произошло и еще одно немаловажное событие в жизни Толстого. Тульский губернатор П. М. Дараган 16 мая назначил Л. Н. Толстого мировым посредником 4-го участка Крапивенского уезда вопреки настроениям многих дворян, не желавших видеть Толстого на этом посту из опасения, что он не будет поддерживать их интересов в спорах с крестьянами. Спустя месяц Сенат утвердил Толстого в должности мирового посредника, выполняя обязанности которого Л. Н. Толстой почти во всех делах неизменно защищал нужды крестьян и выносил решения в их пользу.

В письме к В. П. Боткину он сообщал: «Я попал в Мир. Поср. совершенно неожиданно и несмотря на то, что вел дело самым хладнокровным и совестливым образом, заслужил страшное негодование дворян. Меня и бить хотят, и под суд подвести, но ни то, ни другое не удастся. Я жду только того, чтобы они поугомонились, и тогда сам выйду в отставку»2.

Будучи мировым посредником, Толстой побуждал крестьян открывать школы для обучения детей. Открытые школы существовали на средства, вносимые родителями, которые платили от 50 до 80 копеек серебром в месяц за обучение каждого ребенка. Для возникших по инициативе Толстого школ потребовались учителя, и Л. Н. Толстой сумел в короткий срок как сам лично, так и посредством своих знакомых пригласить учителей, по преимуществу из числа студентов университетов. Толстой старался создать для учителей благоприятные

- 11 -

материальные условия, чтобы дать им возможность плодотворно работать в школах. «Положение учителей, — писал Толстой Чичерину 28 октября 1861 г., — следующее: я отвечаю за minimum 150 р. с. жалов(анья), ежели же учитель хочет взять содержание школы на себя, тогда условия выгоднее, это зависит от него. Тем более, что успех зависит от него, и самый успех, популярность, может быть порядочное вознаграждение, пот(ому) ч(то) в каждом округе, где бывает до 30 учен(иков), может быть 50 и более, что составит 25 руб. в месяц. Притом могут быть еще другие, выгодные условия.

Вчера я поместил учителя, кот(орый) будет жить на всем готовом, получать за кондицию 100 р. и 220 от школы.

Кроме того, по воскресеньям все учителя собираются в Ясн(ую) Пол(яну) для совещания по общему делу школ и журнала.

Само собой разумеется, что почти все журналы и библиотека моя к их услугам.

Главное же — ежели ты пробежал мою программу, деятельность всякого учителя, порядочн(ого) человека, даст непременно материал для статей в журнале «Я(сная) П(оляна)» — А статьи дают minimum 50 р. за лист. Ради бога, ради бога, похлопочи об этом, поговори сам, ежели знаешь таких, сообщи Рачинским, Дмитриеву, которые мне обещались. Совершенств не бывает, и я не требователен. Полуобразованный студент 2—3 курса, не негодяй, вот все что я желаю. Я знаю, что из 10 выйдет 2 дельных, но для этого начать с 10. Ежели не будет студентов, я точно также должен буду на риск брать из семинаристов, и тогда риск будет в 10 раз больше. Ежели найдутся такие, то посылай их ко мне»1.

В письмах к своим друзьям и знакомым Лев Николаевич всегда просил направлять к нему для работы в школах не семинаристов, а только студентов, хотя бы и исключенных за студенческие беспорядки из университетов. Относясь отрицательно к революционной борьбе, Толстой надеялся отвлечь студентов от революционных

- 12 -

настроений и сосредоточить их усилия на педагогической работе в школах.

Из переписки Л. Н. Толстого с С. А. Рачинским также видно, что Лев Николаевич предпочитал иметь у себя в школах в качестве учителей не семинаристов, а студентов. «Учителя в школах все студенты. Все бывшие семинаристы (их было у меня шесть) не выдерживают больше года, запивают или зафранчиваются. Главное условие, по-моему необходимое для сельского учителя, — это уважение к той среде, из к(отор)ой его ученики, другое условие — сознание всей важности ответственности, к(отор)ую берет на себя воспитатель... у меня 11 студентов, и все отличные учителя. Разумеется, наши совещания и журнал содействуют этому, но, право, сколько я не знал студентов, такая славная молодежь, что во всех студенческих историях обвиняешь невольно не их. Разумеется, все зависит от направления. Дать известное направление, навести на более серьезный взгляд — есть цель моего журнала»1.

По-видимому, Л. Н. Толстой достиг больших успехов в своем влиянии на студентов-учителей, быстро воспринявших общее направление его педагогической деятельности.

Убеждая Рачинского не отказываться от студентов, как учителей народных школ, Толстой писал: «Вы говорите — не студентов. А я советую Вам студентов, только с руководителем»2.

Работая в Яснополянской школе, Л. Н. Толстой стал издавать педагогический журнал «Ясная Поляна», в котором напечатал свои теоретические статьи по педагогике и ярко написанные отчеты о работе школы. В свет вышло всего лишь 12 книжек журнала. Они привлекли к себе всеобщее внимание и были высоко оценены многими писателями и педагогами. Так, например, Н. Страхов писал, что положительная сторона «Ясной Поляны» состоит в необычайно поэтическом чутье всех явлений души русских детей.

Подводя итоги 1861/62 учебному году, Толстой в письме к А. А. Толстой от 7 августа 1867 г. писал: «Все

- 13 -

это шло год — посредничество, школа, журнал, студенты и их школы, кроме домашних и семейных дел. И все это шло не только хорошо, но отлично. Я часто удивлялся себе своему счастью и благодарил бога за то, что нашлось мне дело тихое, неслышное и поглощающее меня всего. К весне я ослабел, доктор велел мне ехать на кумыс. Я вышел в отставку и только желал удержать силы на продолжение дела школ и их отраженья — журнала»1.

Утомленный напряженными занятиями в школе, изданием журнала «Ясная Поляна», кипучей посреднической деятельностью, Л. Н. Толстой 14 мая 1862 г. выехал из Ясной Поляны в Самарскую губернию для отдыха и лечения.

В это время по распоряжению шефа жандармов кн. Долгорукова в Ясной Поляне 6—7 июля 1862 г. был произведен обыск с целью обнаружения подпольной типографии, нелегальной литературы и лиц, подозреваемых в революционной деятельности. В усадьбе Толстого во время обыска находились его тетка Т. А. Ергольская с сестрой Льва Николаевича М. Н. Толстой. Приехавший по просьбе перепуганных женщин знакомый Л. Н. Толстого, учитель Тульской гимназии Е. Марков, следующим образом описывает налет жандармов на Ясную Поляну.

«Въезжаем на двор, смотрим — там целое нашествие! Почтовые тройки с колокольчиками, обывательские подводы, исправник, становые, сотские, понятые и в довершение всего жандармы. Жандармский полковник во главе этой грозной экспедиции, со звоном, шумом и треском подкатившей вдруг к мирному дому Льва Николаевича, к бесконечному изумлению деревенского люда. Нас едва пропустили в дом. Бедные дамы лежат в обмороке. Везде кругом сторожа, все разрыто, раскрыто, перевернуто, ящики столов, шкапы, комоды, сундуки, шкатулки.

В конюшне поднимают ломом полы; в прудках парка стараются выловить сетью преступный типографский станок, вместо которого попадаются только одни невинные караси да раки. Понятно, что злополучную школу и подавно вывернули вверх дном, но, не найдя ничего,

- 14 -

отправились таким же шумным и людным свадебным поездом, гремя колоколами и гремушками, по всем (кажется, 17-ти) школам мирового участка, перевертывая столы и шкапы, забирая тетради и книги, арестовывая учителей и поселяя, конечно, в темной мужицкой толпе, — без того не особенно дружелюбной к школе и учению, — самые нелепые предположения»1.

Возвратившись в Ясную Поляну и узнав от родных о подробностях обыска, Толстой в письме к А. А. Толстой о жандармском налете на его школу сообщал следующее:

«Вооруженные жандармы ходили, кричали, ругались под окнами сестры, как в завоеванном крае. Студентам не позволяли перейти из одного дома в другой, чтоб пить чай и обедать. Ходили в подвалы, в ватерклозет, в фотографию, в кладовые, в школы, в физический кабинет, требовали все ключи, хотели ломать и не показали никакой бумаги, на основании которой это делалось.

Всего этого мало — пошли в мой кабинет, который был в то время спальней сестры, и перерыли все, частный пристав прочел все, что мне писано и что я писал с 16 лет... Я часто говорю себе, какое огромное счастье, что меня не было. Ежели бы я был, то верно бы уже судился, как убийца»2.

Руководивший обыском жандармский полковник Дурново донес в Петербург, что в результате обыска в Ясной Поляне ничего предосудительного не было найдено, за исключением выписок из «Колокола» Герцена, которые имелись у одного студента, проживавшего в Ясной Поляне. Письма Л. Н. Толстого к его тетке А. А. Толстой, находившейся в Петербурге и близкой к императорскому двору, свидетельствуют о крайнем возмущении Л. Толстого произволом правительственных властей. 7 августа 1862 г. Л. Н. Толстой писал: «Дела этого оставить я никак не хочу и не могу. Вся моя деятельность, в которой я нашел счастье и успокоение, испорчена... Народ смотрит на меня уж не как на честного человека, — мнение, которое я заслужил годами, —

- 15 -

а как на преступника, поджигателя или делателя фальшивой монеты, который только по плутоватости увернулся. «Что, брат? попался! Будет тебе толковать нам об честности, справедливости; самого чуть не заковали». О помещиках что и говорить, это стон восторга»1.

Возмущенный произведенным обыском Толстой написал письмо Александру II, в котором просил царя, если не наказать, то хотя бы обличить лиц, виновных в обыске, который, как подчеркивал Толстой, подорвал его авторитет в глазах крестьян. Отмежевываясь от революционеров, Толстой писал: «Я считаю недостойным уверять Ваше Величество в незаслуженности нанесенного мне оскорбления.

Все мое прошедшее, мои связи, моя открытая для всех деятельность по службе и народному образованию, и, наконец, журнал, в котором выражены все мои задушевные убеждения, могли бы без употребления мер, разрушающих счастье и спокойствие людей, доказать каждому интересующемуся мною, что я не мог быть заговорщиком, составителем прокламаций, убийцей или поджигателем. Кроме оскорбления, подозрения в преступлении, кроме посрамления во мнении общества и того чувства вечной угрозы, под которой я принужден жить и действовать, посещение это совсем уронило меня во мнении народа, которым я дорожил, которого заслуживал годами и которое мне было необходимо по избранной мной деятельности — основанию народных школ»2. Это письмо имело своим последствием лишь тот результат, что царь распорядился не привлекать Толстого к ответственности за обнаружение в Ясной Поляне лиц, проживавших там без «законных видов» и хранение одним студентом запрещенных сочинений.

Если в письме к Александру II по поводу обыска в Ясной Поляне Толстой старался сдержать свой гнев и возмущение действиями властей, то в переписке с А. А. Толстой, фрейлиной императрицы, он дал волю обуревавшему его чувству глубокого возмущения всем происшедшим. «Хороши ваши друзья! Ведь все Потаповы,

- 16 -

Долгорукие и Аракчеевы и равелины — это все ваши друзья... Какой-то из ваших друзей, грязный полковник, перечитал все мои письма и дневники, которые я только перед смертью думал поручить тому другу, который будет мне тогда ближе всех; перечитал две переписки, за тайну которых я бы отдал все на свете, — и уехал, объявив, что он подозрительного ничего не нашел. Счастье мое и этого вашего друга, что меня тут не было — я бы его убил... Как-то я писал вам о том, что нельзя искать тихого убежища в жизни, а надо трудиться, работать, страдать. Это все можно, но ежели бы можно было бы уйти куда-нибудь от этих разбойников с вымытыми душистым мылом щеками и руками, которые приветливо улыбаются. Я, право, уйду, коли еще поживу долго, в монастырь, не богу молиться, — это не нужно по-моему, а не видать всю мерзость житейского разврата — напыщенного, самодовольного и в эполетах и кринолинах. Тьфу! Как вы, отличный человек, живете в Петербурге? Этого я никогда не пойму, или у вас уж катаракты на глазах, что вы не видите ничего»1. Из дальнейшей переписки Толстого с А. А. Толстой видно, что он под влиянием пережитого собирался продать свои имения и покинуть Россию, «где нельзя знать минутой вперед, что меня, и сестру, и жену, и мать не скуют и не высекут...»2. Несомненно, что этот обыск был одной из причин, побудивших Л. Н. Толстого прекратить свою работу в Яснополянской школе. Следует отметить, что, конечно, были и другие обстоятельства, вызвавшие временный отход Толстого от педагогической деятельности. В это время Толстой решил приступить к литературной работе по созданию «Войны и мира» и отдать ей все свои силы.

Записи Толстого (в дневнике за октябрь — декабрь 1862 г.) свидетельствуют о том, что он твердо решил отойти от педагогической деятельности и написать большой роман. Вот что мы находим в его дневнике по этому поводу: 1 октября — «С студентами и с народом распростился»; 15 октября — «Журнал решил кончить, школы —

- 17 -

тоже, кажется»; 19 декабря — «Студенты уезжают, и мне их жалко»1.

Не удивительно поэтому, что в силу сложившихся обстоятельств осень 1862 г. была началом конца Яснополянской школы. «Школа у нас в этом году, — писал В. С. Морозов, — не возобновилась, что-то у нас с ней шаталось и путалось. Полевые работы кончились, с поля поубрались, могла бы школа начаться, но как будто какая-то молчаливая стачка объявилась: заместо прежних семидесяти учеников набралось лишь пятнадцать. Из дальних деревень и близких уездов как есть никого не было. Много наших яснополянских забастовали из-за родителей. Отцы говорили: «Довольно учиться. Поучился и будя. Знаешь читать, писать и будя. Не маленький жеребец, учиться! Пора уж с хлеба». Кто куда, все разбрелись по местам в работники: «с хлеба долой». Так школа в этом году и не установилась. Лев Николаевич скучал и сожалел, говоря: «Напрасно кончили, еще бы надо учиться». Но и у Льва Николаевича как будто было задумано что-то отдельное. Он в скором времени опять уехал в Москву, и слух прошел, женился там на дочери Берса, Софье Андреевне. После женитьбы Льва Николаевича школа наша еще некоторое время продолжалась, но она была уже совсем не та, какая раньше. У нас были учителя: Петр Васильевич, Иван Иванович и Владимир Александрович, а сам Лев Николаевич навещал нас редко. И школа становилась вялая. Ученики постепенно расходились. В несколько месяцев осталось нас половина учеников, даже меньше. В скором времени и от оставшейся половины тоже убавилась половина. На скамьях все больше и больше редело. Последним ученикам было скучно и угрюмо. Ученики из чужих деревень и уездов выключились. Остались только яснополянские, и то всего человек десять. Не упомню, протянула ли наша школа хотя бы год после женитьбы Льва Николаевича, но только помнится, что в 1863 г. школа наша уже совсем закрылась»2.

- 18 -

Есть все основания полагать, что учебные занятия в Яснополянской школе происходили не только в первой половине 1862/63 учебного года, но и ранней весной 1863 г. и, по-видимому, совсем закончились лишь к началу полевых работ, когда ученики должны были помогать своим родителям в сельском хозяйстве. Об этом убедительно свидетельствуют сохранившиеся сочинения учеников Яснополянской школы. Сочинение Игната Макарова датировано, например, 18 марта 1863 г., а сочинение Романа Богданова — 7 марта того же года. Следовательно, в марте 1863 г. школа продолжала еще работать, хотя Л. Толстой близкого участия в ее жизни не принимал.

Толстой вступил в новый период своей жизни и творчества, создав во второй половине 60-х годов замечательную эпопею из жизни русского народа «Войну и мир».

«Детей и педагогику, — писал Л. Н. Толстой осенью 1863 г., — я люблю, но мне трудно понять себя таким, каким я был год тому назад. Дети ходят ко мне по вечерам и приносят с собой для меня воспоминания о том учителе, который был во мне и которого уже не будет. Я теперь писатель всеми силами своей души, и пишу и обдумываю, как я еще никогда не писал и не обдумывал»1.

Трехлетняя работа Л. Толстого в области теоретической и практической педагогики оставила в его душе неизгладимый след, о котором он писал 5 апреля 1877 г. С. А. Рачинскому: «Старые школьные времена... всегда останутся одним из самых дорогих, в особенности чистых воспоминаний»2.

Письма Толстого к друзьям и знакомым свидетельствуют о том, что интерес Толстого к педагогике после прекращения работы в Яснополянской школе отнюдь не угас. В дневнике от 10 апреля 1865 г. читаем: «Нынче утром записал кое-что по педагогике»3. В конце сентября того же года Толстой в дневнике записал: «По случаю ученья милой Маши думал много о своих педагогических

- 19 -

началах. Я обязан написать все, что знаю об этом деле»1.

Когда Фет, пожелавший сослаться в одной из своих статей на Яснополянскую школу, запросил по этому поводу Л. Н. Толстого, последний в письме от 16 мая 1865 г. ему ответил: «На ваш вопрос упомянуть о Ясной Поляне — школе, я отвечаю отрицательно. Хотя ваши доводы и справедливы, но про нее (Я. П.) журналы забыли, и мне не хочется напоминать, не потому, что я отрекался от выраженного там, но, напротив, потому, что не перестаю думать об этом и, ежели бог даст жизни, надеюсь еще из всего этого составить книгу, с тем заключением, которое вышло для меня из моего 3-летнего страстного увлечения этим делом»2. Этими же мыслями, свидетельствующими о глубоком интересе Толстого к воспитанию детей, он поделился с А. А. Толстой: «Я все много думаю о воспитании, жду с нетерпением времени, когда начну учить своих детей, сбираюсь тогда открыть новую школу и собираюсь тогда написать résumé всего того, что я знаю о воспитании и чего никто не знает, или с чем никто не согласен»3.

В последующие годы Л. Н. Толстой несколько раз возобновлял в Ясной Поляне учебные занятия с детьми. В период создания «Азбуки» (1869—1872) Л. Н. Толстой и члены его семьи для проверки методов обучения грамоте давали уроки детям яснополянских крестьян. Об этих занятиях С. А. Толстая писала своей сестре в феврале 1872 г. следующее:

«Мы вздумали после праздников устроить школу, и теперь каждое после-обеда приходит человек 35 детей, и мы их учим. Учит и Сережа, и Таня, и дядя Костя, и Левочка, и я. Это очень трудно учить человек 10 вместе; но зато довольно весело и приятно. Мы учеников разделили, я взяла себе 8 девочек и 2 мальчика, Таня и Сережа учат довольно порядочно, в неделю все знают уже буквы и склады на слух. Учим мы их внизу, в передней, которая огромная, в маленькой столовой под лестницей и в новом кабинете. Главное то побуждает

- 20 -

учить грамоте, что это такая потребность и с таким удовольствием и охотой они учатся все»1.

В письме от 6 апреля 1872 г., сообщая о дальнейшей работе этой школы, Софья Андреевна писала сестре: «Каждое утро своих детей учу, каждое после-обеда школа собирается. Учить трудно, а бросать теперь уже жалко: так хорошо шло учение и все читают и пишут, хотя не совсем хорошо, но порядочно. Еще поучить немного, и на всю жизнь не забудут»2.

Воспоминания Ильи Львовича Толстого о школьных занятиях его отца в 70-х годах дают основания полагать, что и в эти годы Л. Н. Толстой придерживался педагогических принципов, которые были им изложены в журнале «Ясная Поляна» и разносторонне применены в 60-е годы в Яснополянской школе. «Во время уроков бывало очень весело и оживленно.

Дети вели себя совсем свободно, сидели где кто хотел, перебегали с места на место и отвечали на вопросы не каждый в отдельности, а все вместе, перебивая друг друга и общими силами припоминая прочитанное. Если один что-нибудь пропускал, сейчас же вскакивал другой, третий, и рассказ или задача восстанавливались сообща»3.

Наряду с учащимися в доме Л. Н. Толстого в Ясной Поляне собирались в это время и учителя народных школ для обсуждения различных методических вопросов, связанных с обучением детей грамоте по методу Л. Н. Толстого.

Обучая крестьянских детей и изучая их запросы, Л. Н. Толстой убедился в том, что многие из них хотели бы продолжать свое образование. Толстой пришел к мысли организовать «Университет в лаптях» — педагогические курсы — для подготовки народных учителей из среды наиболее успевающих и способных крестьян.

Он очень серьезно занялся этим делом и разработал проект плана педагогических курсов, который предусматривал открытие в Ясной Поляне частного учебного заведения для подготовки народных учителей. Л. Н. Толстой предполагал, что на двухгодичных курсах будет учиться

- 21 -

не менее 50 человек, окончивших народную школу или сдавших соответствующие экзамены при зачислении на курсы. Обучаясь на курсах ежегодно по 6 месяцев, слушатели должны были бы изучать: арифметику, русский язык, славянский язык, географию, закон божий, историю, геометрию, черчение, землемерие, пение, алгебру, чистописание и получать практическую подготовку, давая пробные уроки в Яснополянской школе. Учебные занятия имелось в виду проводить во флигеле Ясной Поляны, где летом обычно жила сестра жены Л. Н. Толстого Т. А. Кузьминская со своей семьей. Сообщая ей в письме от 19 октября 1876 г. о планах Льва Николаевича, С. А. Толстая писала: «В том доме воздвигнуты лавки, столы, чинят и вставляют рамы, и, вместо милых вас, будут какие-то чужие лица мужиков, семинаристов и пр.»1. Приехавших на курсы предполагалось разместить в избах яснополянских крестьян, где учащиеся могли бы и питаться, тратя на стол и квартиру примерно 4 рубля в месяц.

Ходатайство Л. Н. Толстого о разрешении открыть педагогические курсы, возбужденное им в январе 1875 г. перед директором народных училищ Тульской губернии, вызвало длительную ведомственную переписку по линии министерства народного просвещения, которое только в мае 1876 г. дало согласие (в виде исключения) на открытие педагогических курсов с тем, чтобы подробные правила об этих курсах были утверждены попечителем Московского учебного округа.

Тульское губернское земское собрание, к которому Толстой обращался за материальной поддержкой для оплаты преподавателей курсов и приобретения учебных принадлежностей, 12 декабря 1876 г. постановило оказать просимую помощь и отпускать по 30 рублей за каждого слушателя, направленного на курсы уездными земствами и училищными советами. Толстой намеревался открыть курсы в сентябре 1877 г. К этому времени уездные земства Тульской губернии по предложению губернской управы и должны были направить учащихся на Яснополянские курсы. Но вышло так, что только

- 22 -

пять уездных управ согласились послать на курсы 12 человек. Естественно, что при таком наборе на курсы они не могли быть открыты. Замечательное начинание Л. Н. Толстого по подготовке народных учителей из крестьянской среды так и не было осуществлено по вине дворян, игравших в земских учреждениях руководящую роль и не заинтересованных в создании деревенской интеллигенции.

Из переписки Л. Н. Толстого с разными лицами видно, что в 70-х годах он исключительно интенсивно занимался педагогическими вопросами, уделяя им много времени и внимания. В письме А. А. Толстой он писал: «Я нахожусь в своем летнем расположении духа, т. е. не занят поэзией и перестал печатать свой роман... а занят практическими делами, а именно педагогией: устраиваю школы, пишу проекты и борюсь с петербургской педагогией вашего protégé Дмитрия Андреевича1 который делает ужасные глупости в самой важной отрасли своего управления, в народном образовании»2.

Педагогическая деятельность настолько увлекает Л. Н. Толстого, что она явно преобладает над его литературными замыслами и художественным творчеством. «Замучили хлопоты, заботы... Хлопоты же больше все педагогические, — и теория и практика» — читаем в письме к П. Д. Голохвостову от ноября 1874 г. В письме к П. М. Леонтьеву от 23—25 ноября 1874 г. Толстой пишет: «...мои занятия школами так отвлекают меня, что не могу себя заставить доработать ту небольшую работу, которая мне в нем (в романе «Анна Каренина». — В. В.) остается»3.

Педагогическая деятельность Л. Н. Толстого в 70-х годах характеризуется большой разносторонностью его интересов в области народного образования. В эти годы Л. Н. Толстой выступает не только как составитель «Азбуки», «Новой Азбуки» и автор теоретических статей по педагогике, но и как выдающийся организатор школ и инициатор развития народного образования в Крапивенском

- 23 -

уезде, где он был избран членом училищного совета.

Толстой много сделал для распространения начального образования среди детей крестьян Крапивенского уезда. Имея в виду эту работу, Л. Н. Толстой писал А. А. Толстой: «Я теперь весь из отвлеченной педагогии перескочил в практическое — с одной стороны — и в самое отвлеченное — с другой стороны — дело школ в нашем уезде. И полюбил опять, как 14 лет тому назад, эти тысячи ребятишек, с которыми я имею дело... Я не рассуждаю; но когда я вхожу в школу и вижу эту толпу оборванных, грязных, худых детей с их светлыми глазами и так часто ангельскими выражениями, на меня находит тревога, ужас, вроде того, который испытывал бы при виде тонущих людей. Ах, батюшки! как бы вытащить, и кого прежде, кого после вытащить! И тонет тут самое дорогое, именно то духовное, которое так очевидно бросается в глаза в детях. Я хочу образования для народа только для того, чтобы спасти тех, тонущих там Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых. А они кишат в каждой школе. И дело у меня идет хорошо, очень хорошо. Я вижу, что делаю дело, и двигаюсь вперед гораздо быстрее, чем я ожидал»1.

Как член училищного совета Крапивенской земской управы, Л. Н. Толстой с большим энтузиазмом взялся за организацию и улучшение школьного дела в своих родных местах. По его предложению Крапивенский училищный совет в октябре 1874 г. разослал духовенству уезда предложение побуждать крестьян открывать школы и замещать должность учителей молодыми грамотными крестьянами. Вместе с тем Л. Н. Толстой добился того, что Крапивенский училищный совет согласился выплачивать учителям, преподававшим в открытых крестьянами школах, прибавку к тем деньгам, которые они получали непосредственно от крестьян.

Толстой деятельно заботится о снабжении школ уезда учебниками, хрестоматиями, грифельными досками, карандашами, перьями, прописями и т. п. Все это в достаточном количестве закупалось в Москве и Туле и распределялось по школам.

- 24 -

В 1890 г. дочерьми Л. Н. Толстого, разумеется, не без его ведома и участия, была организована на усадьбе, в доме одного из служащих, школа для яснополянских ребятишек. В середине января 1890 г. Л. Н. Толстой несколько раз заходил в эту школу и принимал участие в учебных занятиях с детьми. Школа существовала около двух месяцев. По распоряжению властей она была закрыта, и, таким образом, еще одна попытка Толстого заняться любимым делом потерпела неудачу.

Конец жизни Л. Н. Толстого ознаменован рядом событий и фактов, свидетельствующих о том, что великий писатель по-прежнему глубоко интересовался вопросами воспитания и обучения детей. Мы имеем прежде всего в виду его учебные занятия с детьми яснополянских крестьян в 1906—1908 гг.

Находясь в периоде упадка физических сил и чувствуя приближение смерти, Л. Толстой тем не менее с юношеским порывом принимается за обучение крестьянских детей христианской морали, придавая этому делу большое значение, что видно из следующих записей в его дневниках.

В дневнике за 17 марта 1907 г. записано: «За это время был занят только детскими уроками. Что дальше иду, то вижу большую и большую трудность дела и вместе с тем бо́льшую надежду успеха. Все, что до сих пор сделано, едва ли годится. Вчера разделил на два класса. Нынче с меньшим классом обдумывал»1.

5 апреля того же года Л. Н. Толстой в дневнике записал: «...Детские уроки и приготовление к ним поглощают меня всего. Замечаю ослабление сил физических и умственных, но обратно пропорционально нравственным. Хочется многое писать, но многое уже навсегда оставил неоконченным и даже не начатым»2.

Говоря о занятиях Л. Н. Толстого с детьми в 1907 г., следует отметить и еще один интересный факт, свидетельствующий о любви Л. Н. Толстого к детям, обществом которых так дорожил великий писатель и педагог.

26 июня 1907 г. Ясную Поляну посетили свыше 800 учащихся тульских школ под руководством своих учителей. Дети и учителя были приняты семьей Толстого

- 25 -

исключительно радушно. Л. Н. Толстой любовно беседовал с детьми. Перед отправлением домой учащиеся возгласами «спасибо» и «ура» благодарили Толстых за гостеприимство.

Общество детей было настолько дорого и приятно Л. Н. Толстому, что он и в последующие годы не отказывал учащимся в возможности посетить его в Ясной Поляне. В мае 1908 г. Толстой встретился со 120 учениками Тульского железнодорожного училища.

Как вспоминает Н. Н. Гусев, Лев Николаевич подарил на прощание своим гостям книги: младшим — «Малым ребятам», старшим — свои народные рассказы, а учителям — свои «Мысли о просвещении и воспитании»1. В 1910 г., за несколько месяцев до смерти, Толстого посетила группа учеников Тульского реального училища, с ними он также приветливо беседовал.

Летом того же года из Москвы в Ясную Поляну приехала группа слушателей Пречистенских курсов для рабочих, в беседе с которыми Лев Николаевич высказал свои взгляды на учительскую деятельность, подчеркнув ее большое значение в общественной жизни.

Среди многочисленных лиц, посещавших Толстого в Ясной Поляне, были и такие, которые живо интересовались его педагогическими взглядами. Следует отметить, что в 1907 и 1910 гг. в Ясную Поляну приезжал известный чешский педагог Велеминский, беседовавший с Толстым по вопросам педагогики. В результате изучения педагогических взглядов Толстого и личных встреч с ним Велеминский написал впоследствии книгу о Толстом как о педагоге.

Когда в марте 1909 г. известная путешественница А. А. Корсини читала в Ясной Поляне лекции с туманными картинами об Индии, Лев Николаевич пригласил на эту лекцию 20 мальчиков из Ясной Поляны, обогатив их яркими представлениями о незнакомой стране.

В последние годы своей жизни Лев Николаевич с большим увлечением работал над составлением и переложением рассказов для задуманного им «Детского круга чтения». В 1907 г. им были написаны для этой книги рассказы: «Бедные люди», «Царское новое платье», «Старик в церкви».

- 26 -

В ноябре 1908 г. вышел 1-й номер журнала «Свободное воспитание», в котором была напечатана статья Толстого «Беседы с детьми по нравственным вопросам», отражавшая опыт его вечерних занятий с яснополянскими мальчиками по вопросам морали.

Следует указать и на еще один значительный факт, характеризующий неослабный интерес Л. Н. Толстого к делу народного образования. 14 сентября 1909 г. Лев Николаевич, гостивший в имении родственников В. Г. Черткова, Крекшине, провел беседу с народными учителями и учительницами земских школ Звенигородского уезда, Московской губернии, получившими согласие встретиться с Толстым для беседы по вопросам воспитания и обучения детей. Л. Н. Толстой тщательно готовился к этой беседе, написав предварительно ее текст в виде небольшой статьи.

В состоявшейся беседе Л. Н. Толстой в полном соответствии со своими религиозными взглядами подчеркнул, что школьное дело будет полезным только тогда, когда учитель будет внушать детям истинно нравственные, основанные на религиозных христианских началах, убеждения и привычки и воспитывать их в духе любви ко всем людям.

Учителя ждали от Толстого конкретных указаний по поводу того, как бороться с распущенностью молодежи, как прививать детям навыки культурного поведения, как установить связь семьи и школы. Толстой же все свел к необходимости религиозно-нравственного воспитания в «новом» духе, что не внесло ясности в вопросы, поставленные учителями.

В заключение укажем еще на несколько фактов, свидетельствующих о большой преданности Л. Н. Толстого делу народного образования.

Лев Николаевич нередко сам шел к детям, интересуясь их учением и досугом. Так, например, 18 августа 1910 г. Толстой вечером был в Кочетовской школе, ученики которой инсценировали «Злоумышленника» Чехова, а затем организовали чтение с туманными картинами. Толстой остался доволен всем виденным и в своем дневнике записал: «Хорошо очень».

25 октября 1910 г. (за три дня до ухода) Л. Н. Толстой утром посетил Яснополянскую школу, куда принес учащимся экземпляры детского журнала «Солнышко».

- 27 -

Толстой просил учителя раздать эти книги детям, чтобы затем узнать, что они поняли из прочитанного.

В два часа дня Л. Н. Толстой снова был в школе, чтобы побеседовать с детьми по поводу книг «Солнышко».

В этих, казалось бы, мелких фактах ярко отразилась в последние дни жизни Толстого такая же глубокая любовь к детям и народному образованию, какая зародилась у него еще в юношеские годы, когда Толстой решил отдать все свои силы воспитанию и обучению крестьянских детей.

- 28 -

УСТРОЙСТВО ЯСНОПОЛЯНСКОЙ ШКОЛЫ И ОСНОВНЫЕ
ПРИНЦИПЫ ВОСПИТАНИЯ И ОБУЧЕНИЯ ДЕТЕЙ.

Как уже было сказано, осенью 1859 г. Толстой вторично открыл школу в Ясной Поляне, но организовал ее работу на совершенно новых началах по сравнению с тем, как работали немногочисленные начальные школы того времени.

Для школы Толстой отвел на усадьбе двухэтажный каменный дом, две комнаты в котором были заняты классами, одна кабинетом и две учителями.

В одной из комнат школы в 1861 г. был организован музей. По полкам кругом стен были разложены камни, бабочки, скелеты, травы, цветы, приборы по физике и др. На крыльце под навесом висел колокольчик, в который в 8 часов утра звонил один из ночевавших в школе учеников, объявляя о предстоящем начале уроков. В сенях внизу стояли бары и рек (для гимнастики), а наверху верстак. Здесь же было вывешено расписание уроков.

В Яснополянской школе учились дети различных прослоек крестьянского населения. Первыми по времени учениками были дети крестьян деревни Ясная Поляна, а затем там стали учиться вместе с ними дети приказчиков, солдат, дворовых, целовальников, дьячков и богатых мужиков, причем дети последних привозились родителями в школу верст за тридцать и пятьдесят.

Яснополянская школа была бесплатной, что облегчало возможность всем неимущим и малообеспеченным людям отдавать своих детей в эту школу.

- 29 -

О количестве учащихся в Яснополянской школе имеются такие данные. В воспоминаниях В. С. Морозова, бывшего ученика Яснополянской школы, упоминается о том, что занятия в школе начались осенью 1859 г. при 22 учениках, число которых через три месяца увеличилось до 70 человек. В письме к Е. Б. Ковалевскому от 12 марта 1860 г. Толстой сообщал, что у него в школу набралось 50 учеников, количество которых все увеличивается. В статье «Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы», законченной автором в январе 1862 г., Толстой писал, что в его школе «всех учеников до 40, но редко бывает больше 30 вместе»1.

Судя по «Дневнику Яснополянской школы» за 1862 г., в ней в это время обучалось до 37 учеников, в числе которых было 5 девочек. Таким образом, есть все основания полагать, что учащихся в Яснополянской школе за период ее трехлетнего существования (1859—1862) под руководством Толстого было в среднем до 40 в год. По возрасту мальчики в Яснополянской школе были от 7 до 13 лет.

Кроме детей, в Яснополянской школе ежегодно училось трое-четверо взрослых, которые приходили в школу доучиваться, так как кое-что уже знали. Среди маленьких детей они чувствовали себя стесненными, не могли включиться в общую систему работы и учились лишь тому, что им хотелось узнать.

Создавая свою школу, Толстой не раз думал о том, чему учить детей, каков должен быть тот круг знаний, который дети должны усвоить. В 60-х годах он решительно возражал тем, кто считал возможным ограничить программу сельской школы сообщением учащимся лишь элементарных сведений. Дети народа, утверждал Толстой, должны получить все те знания, которыми обладают образованные люди, учащиеся должны быть введены в мир искусства, благородных идей и переживаний. Имея в виду крестьянского ребенка и обращаясь к образованным людям, Толстой писал: «Федька не тяготится своим оборванным кафтанишком, но нравственные вопросы и сомнения мучают Федьку, а вы хотите дать ему три рубля, катихизис и историйку о том, как работа и смирение, которых вы сами терпеть не можете, одни полезны

- 30 -

для человека. Три рубля ему не нужны, он их найдет и возьмет, когда они ему понадобятся, а работать научится без вас — так же, как дышать; ему нужно то, до чего довела вас ваша жизнь, ваших десять незабитых работой поколений. Вы имели досуг искать, думать, страдать — дайте же ему то, что вы выстрадали, — ему этого одного и нужно; а вы, как египетский жрец, закрываетесь от него таинственной мантией, зарываете в землю талант, данный вам историей. Не бойтесь: человеку ничто человеческое не вредно. Вы сомневаетесь? Отдайтесь чувству, и оно не обманет вас. Поверьте его природе, и вы убедитесь, что он возьмет только то, что заповедала нам передать ему история, что страданиями выработалось в вас»1.

Вступая в явное противоречие со своими теоретическими взглядами, высказанными в статьях 60-х годов, в которых утверждалось, что он не знает, чему надо учить народ, Толстой — организатор Яснополянской школы — сразу же наметил ее учебный план, рассчитанный на сообщение ученикам разнообразных знаний. Толстой был глубоко убежден в том, что начальная школа не должна быть лишь школой грамоты, а в ней следует давать широкий круг знаний, в которых нуждается трудовой народ.

В Яснополянской школе учащиеся изучали двенадцать предметов. В учебный план входили: 1) чтение механическое и постоянное, 2) писание, 3) каллиграфия, 4) грамматика, 5) священная история, 6) русская история, 7) рисование, 8) черчение, 9) пение, 10) математика, 11) беседы из естественных наук и 12) закон божий2.

Учебные занятия в Яснополянской школе не представляли собой неизменной и застывшей системы организации учебного процесса. «Вначале, — писал Л. Н. Толстой, — нельзя было подразделить ни на классы, ни на предметы, ни на рекреацию и уроки: все само собой сливалось в одно, и все попытки распределений оставались тщетны»3. Толстой подчеркивал, что ему не хотелось преждевременно вмешиваться в жизнь детей, он рассчитывал на то, что необходимый порядок сложится естественным путем,

- 31 -

когда сами ученики поймут, что «нужно подчиняться известным условиям для того, чтобы учиться»1. Когда через три месяца после начала занятий в школе число учащихся значительно возросло, все ученики были разделены на три класса: младший, средний и старший. Это пришлось сделать и потому, что первоначальный состав учащихся значительно пополнился детьми, которые до поступления в Яснополянскую школу уже учились в других школах или научились читать у дьячков, преподававших им начатки грамоты и счета. Старший класс назывался первым, в нем учились наиболее развитые и знающие ученики.

В 1861/62 учебном году, что видно из «Дневника Яснополянской школы», в школе были три класса: старший, младший и приготовительный. Ученики этих классов, в зависимости от их возраста и уровня подготовки, делились на два отделения в каждом. Если в первом отделении старшего класса был урок письма, во втором отделений этого класса проходил урок чтения. Нередко классные занятия велись в составе двух отделений, которые иногда соединялись на уроках математики, чтения, географии, рисования и др. На уроки по естествознанию («классы опытов»), когда ставились физические эксперименты, пускались не все ученики, а «только старшие и лучшие, рассудительнейшие из 2-го класса»2. По расписанию учебных занятий учителя школы должны были ежедневно давать от 5 до 7 уроков. В соответствии с этим расписанием в первой половине дня уроки намечались с 9 часов утра до 12 часов дня, а во второй — с 3 до 6 часов вечера. Фактически же дело обстояло так, что дневные уроки всегда шли до 2 часов дня, а вечерние, продолжаясь после обеда, заканчивались в 8—9 часов вечера. Таким образом, учащиеся этой школы находились в ней с раннего утра до позднего вечера, чем и объясняется, что уроки на дом не задавались.

Первое время в Яснополянской школе составленное расписание уроков не соблюдалось; бывало так, что учитель начинал урок арифметики, а затем переходил к геометрии, уроки священной истории иногда заканчивались грамматикой. Если учитель и ученики увлекались

- 32 -

интересным уроком, он продолжался не час, а два-три часа. Впоследствии ход учебных занятий, как видно из дневника школы, в значительно большей степени соответствовал тому, что было намечено в расписании занятий.

Осенью 1859 г., когда Толстой возобновил работу в Яснополянской школе, он сам лично обучал своих учеников. В занятиях по арифметике ему помогал Владимир Александрович, отставной солдат, фамилию которого пока установить не удалось. В 1860/61 учебном году, во время десятимесячного пребывания Толстого за границей, откуда он вернулся в Ясную Поляну весной 1861 г., учебные занятия в Яснополянской школе вели учителя Петр Васильевич Морозов и упомянутый выше Владимир Александрович, преподававший математику.

В течение 1861/62 учебного года в составе учителей Яснополянской школы произошли некоторые изменения. Приступил к работе в школе молодой немец Густав Федорович Келлер, приехавший вместе с Толстым из Германии весной 1861 г. В феврале 1862 г. был уволен Владимир Александрович, которого ученики очень не любили за крутой нрав и плохие уроки.

Обогащенный опытом предыдущей работы в Яснополянской школе, богатыми и разносторонними впечатлениями, полученными во время знакомства с европейскими школами, Л. Н. Толстой по возвращении из-за границы с большой страстью и энергией принялся за работу в школе. Он преподавал в старшем классе математику, историю и географию, вовлекал учеников в писание сочинений на свободно выбранные темы, проводил беседы с детьми, ставил опыты по физике и др. Келлер преподавал в школе рисование и черчение, иногда ставил опыты по физике и химии, а когда Владимир Александрович был уволен из школы, взял на себя уроки по алгебре и геометрии. Письму и чтению дети обучались в это время под руководством П. В. Морозова, который, кроме того, преподавал русскую и священную историю. Закон божий преподавал приходский священник К. Пашковский, приходивший в школу два раза в неделю. В числе учителей Яснополянской школы был некоторое время Иван Иванович Орлов, работавший впоследствии в Телятинской школе, где он пользовался приемами обучения, усвоенными в школе Толстого.

- 33 -

Следует отметить, что старшие и наиболее успевающие ученики школы систематически привлекались в качестве помощников учителей для обучения начинающих или отстающих детей.

Небольшой коллектив учителей Яснополянской школы дружно работал под руководством Л. Н. Толстого. Учителя составляли дневники своих занятий, сообщали их друг другу, а после обсуждения намечали планы преподавания на предстоящую неделю. Планы эти, однако, строго не соблюдались, в них вносились изменения в процессе учебной работы в связи с учетом интересов и требований учащихся. Толстой придавал очень большое значение учету опыта преподавания. В письме к А. А. Толстой он писал, что «за обедом и ужином и после ужина мы — учителя — совещаемся. По субботам же читаем друг другу наши заметки и приготовляем к будущей неделе»1.

^* _* ^*

Приступая к работе в Яснополянской школе, Толстой глубоко изучил произведения Монтеня, Коменского, Руссо, Песталоцци, Дистервега, Ушинского, книги зарубежных и русских методистов, учебники для школ.

Несомненным является тот факт, что, работая в Яснополянской школе, Толстой руководствовался определенными педагогическими принципами, отраженными в его практической работе и теоретических статьях по педагогике.

Толстой прекрасно понимал, что перестройка школы должна заключаться не в улучшении тех или иных методов преподавания, а в коренном изменении режима ее работы, создании атмосферы естественных и деловых отношений между учителями и учащимися.

Борясь с формализмом и шаблоном в воспитании и обучении детей, Л. Н. Толстой рассматривал Яснополянскую школу как педагогическую лабораторию, организованную для творческих поисков новых путей обучения детей. Толстой был глубоко убежден в том, что если каждая школа будет педагогической лабораторией, то тогда школа не отстанет от всеобщего прогресса и опыт

- 34 -

лучших учителей послужит основанием для научных педагогических выводов.

В современных Толстому русских и зарубежных школах учащиеся зачастую механически заучивали наизусть непонятные им факты, сведения и правила. В школах нередко применялись телесные наказания детей. Учителя в большинстве случаев формально относились к своим обязанностям, воспитывая детей в духе покорности властям, религиозности и т. п. Задумав создать Яснополянскую школу, Л. Н. Толстой решил по-новому воспитывать и обучать детей. Надо, писал Толстой, отказаться «от старого взгляда на школу, как на дисциплинированную роту солдат, которой нынче командует один, завтра другой поручик»1.

В новой школе, полагал Толстой, учителя не должны грубо вмешиваться в духовный мир детей, в школе должна царить атмосфера естественно складывающихся деловых отношений между учителем и учениками; надо, чтобы учащиеся могли самостоятельно мыслить и работать, активно приобретать знания. Имея в виду Яснополянскую школу, столь не похожую на другие школы, Толстой писал: «Есть в школе что-то неопределенное, почти не подчиняющееся руководству учителя, что-то совершенно неизвестное в науке педагогики и вместе с тем составляющее сущность, успешность учения, — это дух школы... Этот дух школы есть что-то быстро сообщающееся от одного ученика другому, сообщающееся даже учителю, выражающееся, очевидно, в звуках голоса, в глазах, движениях, в напряженности соревнования, что-то весьма осязательное, необходимое и драгоценнейшее, и потому долженствующее быть целью всякого учителя»2. Чем меньше в школе принуждения и педантичного вмешательства учителей в работу учащихся, лишенных возможности ввиду этого самостоятельно мыслить и работать, тем оживленнее и радостнее становится в классе.

Традиционная школа, писал Толстой, учреждается не так, чтобы детям было удобно учиться, но так, чтобы учителям было удобно учить. В этих школах, строящихся как тюремные заведения, дети запуганы и озлоблены, им

- 35 -

запрещают спрашивать учителей, ученики должны неподвижно сидеть на скамьях и молчаливо слушать своих наставников. Всему этому Толстой в Яснополянской школе противопоставил другую обстановку.

Толстой стремился к тому, чтобы между учителями и учащимися не было отчужденности и взаимной вражды, столь типичных для старой школы. Идеалом каждой школы, писал Толстой, должны быть новые отношения — бо́льшей свободы, бо́льшей простоты и бо́льшего доверия.

Как тонкий знаток духовного мира детей, Толстой правильно подметил, что в каждом ребенке есть стремление к активности, самостоятельности к творческой деятельности. Вот почему воспитание творческой личности учащегося Толстой считал важнейшей задачей Яснополянской школы.

Воспитывая и обучая детей, Толстой стремился к тому, чтобы в Яснополянской школе дети дружно жили и работали. Толстой бережно охранял и развивал ростки общественной жизни детей, добиваясь сплочения детского «общества», как он называл состав учащихся своей школы.

Толстой не только мастерски описал и психологически тонко проанализировал ряд эпизодов из жизни школы, но и сделал ценные педагогические выводы о необходимости тактично руководить воспитанием детей и не вмешиваться во взаимоотношения учащихся, если они сами могут наладить их.

«Недавно, между классами, — записал Толстой, — в углу сцепились два мальчика: один — замечательный математик, лет девяти, второго класса, другой — стриженый дворовый, умный, но мстительный, крошечный черноглазый мальчик, прозванный Кыской. Кыска сцапал за длинные виски Математика и прижал ему голову к стене; Математик тщетно цеплял за стриженую щетинку Кыски. Черные глазенки Кыски торжествовали, Математик едва удерживался от слез и говорил: «ну, ну! что? что?» — но ему, видно, плохо приходилось, и он только храбрился. Это продолжалось довольно долго, и я был в нерешительности, что делать. «Дерутся, дерутся!» — закричали ребята и столпились около угла. Маленькие смеялись, но большие, хотя и не стали разнимать, как-то серьезно переглянулись, и эти взгляды и молчанье не ушли от Кыски. Он понял, что делает что-то нехорошее, и начал преступно

- 36 -

улыбаться и отпускать понемногу виски Математика. Математик вывернулся, толкнул Кыску так, что тот ударился затылком об стену, и, удовлетворенно, отошел. Маленький заплакал, пустился за своим врагом и из всей силы ударил его по шубе, но не больно. Математик хотел было отплатить, но в ту же минуту раздалось несколько неодобрительных голосов. «Вишь, с маленьким связался!» — закричали зрители. «Удирай, Кыска!» Дело тем и кончилось, как будто его и не было, исключая, я предполагаю, смутного сознания того и другого, что драться неприятно, потому что обоим больно»1.

В результате исканий путей дисциплинирования учащихся Толстой пришел к выводу, что не следует придумывать систему наказаний учащихся, а надо главное внимание обратить на воспитание у детей чувства ответственности, правдивости, искренности, сознательного отношения к своим обязанностям. В каждой школе надо создавать такие условия, при которых у детей не было бы повода для нарушения необходимого порядка и разумной дисциплины. Толстой резко осуждал перенесение в русскую школу системы наказаний, принятых в школах капиталистических стран. «Пускай там, — писал Толстой, — в мире, который называют действительным, в мире Пальмерстонов, Каэн, в мире, где разумно не то, что разумно, а то, что действительно, пускай там люди, сами наказанные, выдумывают себе права и обязанности наказывать. Наш мир детей — людей простых, независимых — должен остаться чист от самообманыванья и преступной веры в законность наказания, веры и самообманывания в то, что чувство мести становится справедливым, как скоро его назовем наказанием...»2

Толстой неоднократно писал о том, что детям присуще чувство справедливости и они никогда не позволят своим плохим товарищам незаслуженно обижать тех или иных детей. В Яснополянской школе Толстой умело содействовал созданию общественного мнения среди детей, бережно охраняя ростки дружбы и товарищества.

В статье о работе Яснополянской школы за ноябрь и декабрь Толстой приводит ряд других интересных примеров

- 37 -

отношений между детьми. Толстой глубоко верил в силу детского коллектива и полагал, что дети весьма часто сами могут наладить свои взаимоотношения без опеки со стороны учителей. «Сколько раз мне случалось видеть, — писал Толстой, — как ребята подерутся — учитель бросается разнимать их, и разведенные враги косятся друг на друга и даже при грозном окрике учителя не удержатся, чтобы еще больше, чем прежде, напоследках не толкнуть один другого; сколько раз я каждый день вижу, как какой-нибудь Кирюшка, стиснув зубы, налетит на Тараску, зацепит его за виски, валит на землю и, кажется, хочет жив не остаться — изуродовать врага, а не пройдет минуты Тараска уже смеется из-под Кирюшки, один — раз за разом, все легче и легче отплачивает другому и не пройдет пяти минут, как оба делаются друзьями и идут садиться рядом»1.

Желая выяснить, как лучше всего наладить в школе необходимый порядок и дисциплину среди учащихся, Толстой в первые дни занятий в школе не стал предъявлять детям строго определенных требований, рассчитывая на то, что дети сами осознают необходимость разумно себя вести и слушать учителей. В статьях о работе Яснополянской школы Толстой правдиво рисует картину начала учебного дня и свое отношение к поведению детей. «Учитель, — писал Толстой, — приходит в комнату, а на полу лежат и пищат ребята, кричащие: «мала куча!» или «задавили, ребята!» или «будет! брось виски-то!» и т. д. «Петр Михайлович!» — кричит снизу кучи голос входящему учителю: «вели им бросить!» «Здравствуй, Петр Михайлович!» — кричат другие, продолжая свою возню. Учитель берет книжки, раздает тем, которые с ним пошли к шкапу; из кучи на полу — верхние, лежа, требуют книжку. Куча понемногу уменьшается. Как только большинство взяло книжки, все остальные уже бегут к шкапу и кричат: «мне и мне! дай мне вчерашнюю; а мне кольцовую!» и т. п. Ежели останутся еще какие-нибудь два разгоряченные борьбой, продолжающие валяться на полу, то сидящие с книгами кричат на них: «Что вы тут замешались? ничего не слышно. Будет!» Увлеченные покоряются и, запыхавшись, берутся за книги и только в первое время, сидя за книгой, поматывают ногой от

- 38 -

неулегшегося волнения. Дух войны улетает, и дух чтения воцаряется в комнате. С тем же увлечением, с каким он драл за виски Митьку, он теперь читает кольцовую (так называется у нас сочинение Кольцова) книгу, чуть не стиснув зубы, блестя глазенками и ничего не видя вокруг себя, кроме своей книги. Оторвать его от чтения столько же нужно усилия, сколько прежде — от борьбы»1.

Однако Толстой никогда не считал, что нарисованная им картина начала школьного дня является идеальным выражением нового подхода учителя к организации детей. Он был глубоко убежден, что дети поймут необходимость разумно относиться к своим обязанностям. Как показало время, Толстой не ошибся. Дети скоро осознали, что для того, чтобы хорошо учиться, надо подчиняться известным условиям, помогающим успешно приобретать знания. Ученики Яснополянской школы сами стали требовать, чтобы уроки шли по расписанию, а начинающие не мешали читать и писать ученикам старших классов.

Защищая принцип свободы в воспитании детей и считая, что лучше предоставить детям возможность свободно общаться между собой, чем принудительно влиять на них, Толстой писал о том, «что лучшая полиция и администрация школы состоит в предоставлении полной свободы ученикам учиться и ведаться между собой, как им хочется». Однако Толстой не сразу пришел к такому выводу. В практике его воспитательной работы в Яснополянской школе были случаи, когда ученики наказывались. Однажды учитель вывел из-за стола мальчика и отнял у него доску для рисования за то, что этот ученик стал во время урока бить своих соседей. Вскоре выяснилось, что наказанный мальчик, обычно отличавшийся кроткостью, незлобивостью и тупостью, был не виновен.

В состоянии ярости и отчаяния он стал на уроке бить своих соседей только потому, что они постоянно его обижали.

Правдиво описывает Толстой и другой тяжелый случай морального наказания ученика, укравшего лейденскую банку из физического кабинета. Желая пристыдить виновника и этим его наказать, учителя и ученики решили

- 39 -

нашить мальчику ярлык с надписью «вор». Целые сутки на одежде мальчика красовался этот позорный ярлык. Однако не стыд и раскаяние можно было прочесть в глазах мальчика, а скорее дикую злобу, которую вряд ли следовало возбуждать в душе этого ребенка. Ярлык был снят, а мальчик был исключен из школы, так как Толстой признал, что он не может перевоспитать этого ученика.

Отрицательное отношение Л. Н. Толстого к телесным наказаниям не вызывало в Яснополянской школе ослабления дисциплины. Огромный авторитет Л. Н. Толстого у детей, исключительный интерес учеников к урокам, умение учителей школы создавать на занятиях деловую обстановку приводили к тому, что серьезных нарушений дисциплины со стороны учеников не было. «В школе у нас, — вспоминает В. С. Морозов, — было весело, занимались с охотой. Но еще с большей охотой, нежели мы, занимался с нами Лев Николаевич. Так усердно занимался, что нередко оставался без завтрака. В школе вид он принимал серьезный. Требовал от нас чистоты, бережливости к учебным вещам и правдивости. Не любил, если кто из учеников допускал какие-нибудь глупые шалости, не любил шалунов, которые смеялись нечистым смехом. Любил, чтобы на вопрос ему отвечали правду, без задней выдумки... Порядок у нас был образцовый за все три года»1.

Ученики Яснополянской школы знали, что за опоздание на уроки им никто не сделает выговора и что они имеют право выходить из школы всегда, когда им хочется. Однако этим своеобразным правом они редко пользовались. Жажда к знаниям и интерес к школе были так велики, что на занятия почти никто не опаздывал, а уход с вечерних уроков наблюдался только перед праздниками, когда дети гурьбой уходили из школы потому, что дома были приготовлены печи париться.

Отвергая различные формы наказания детей, Толстой никогда не был безразличен к тому, как дети вели себя в школе. Он внимательно наблюдал за ними, изучая характеры своих учащихся, и умело воздействовал на них

- 40 -

глубоко психологически обоснованными приемами и способами. В его практике был такой случай. Когда количество учащихся в школе увеличилось и понадобилось освободить под класс комнату, в которой жил сам Толстой, он организовал при помощи детей перенос вещей в другое помещение.

Дети охотно откликнулись на призыв Толстого помочь общему делу и усердно переносили имущество Толстого из школы в другой дом. В этой работе принимал участие и любимый ученик Толстого Василий Морозов («Федька»), который допустил нетактичность по отношению к Толстому. Последний быстро реагировал на поступок Морозова таким образом, что Морозов сразу же сознал свою вину и на всю жизнь запомнил, как на него повлиял Толстой.

Случай заключался в том, что один из учеников подговорил Морозова спросить Толстого, сколько он заплатит за работу по переноске вещей. В ответ на этот вопрос Толстой перестал разговаривать с Морозовым и выдавать ему вещи, сделав вид, что его не замечает. Морозов понял, что оскорбил учителя и горько расплакался. Другие ученики продолжали весело работать. Скоро все поняли причину слез Морозова и обратили внимание Толстого, что Морозов «глаза натер кровяные». «Л. Н-ч, — вспоминает Морозов, — ничего им не ответил, как будто не слыхал. Потом привстал на ноги и сказал: «Однако я немного устал», и потянулся вверх руками и вышел из кладовой; подходит ко мне, берет меня за плечи, повертывает к себе лицом и говорит премилым шутливым, ободряющим голосом:

— Ты, что же, забился сюда, Кесарецкий, я тебя не вижу. Почему ты не помогаешь?»

«Я... я... так... и более не сумел сказать и не мог скрыть своего всхлипывания, как малое дитя перед милой матерью.

— «Ты что же, или нездоров?» — спросил Л. Н-ч.

— «Нет, я так».

— «Иди же нам помогать, — и Л. Н-ч взял меня за руки, подвел к кладовой, дал мне картину большого размера и говорит шутя: «На, тащи, это мой дедушка — слепой, не вырони, осторожно».

Через час я уже стал бодрым, веселым, попрыгивал так же козельчиком, как и мои товарищи...

- 41 -

Скажу безошибочно: Л. Н-ч понял мою искренность, понял и я Л. Н-ча. Мы взглядами перемигнулись с ним, т. е. молчком: никто никому ни гугу, без помин. С тех пор у нас любовь завязалась еще крепче»1.

В эпизоде с Морозовым Толстой не читал ему нотаций, обошелся без упреков и угроз, но так умело дал понять Морозову необоснованность его просьбы, что мальчик сразу же искренне раскаялся в своем поступке.

Важнейшим педагогическим принципом Л. Н. Толстого был индивидуальный подход к учащимся. Имея в виду учащихся всего класса, Толстой внимательно изучал индивидуальные особенности каждого отдельного ученика, учитывая их в воспитании и обучении детей.

Его никогда не смущал тот факт, что некоторые ученики далеко не сразу начинают активно проявлять свои способности и интересы. Толстой писал о том, что не следует бояться того, что вновь пришедший ученик иногда с месяц не откроет рта. Новичок сначала схватывает только вещественную сторону дела и наблюдает за тем, как сидят ученики, как шевелятся губы у учителя, как отвечают товарищи на вопросы учителя. Встречаются такие ученики, которые, ничего не запомнив, лишь повторяют слова соседа по скамье. Но пройдет некоторое время и даже у самых молчаливых детей начнет постепенно появляться активность и они будут хорошо учиться. Толстой ссылается на забитую девочку Марфутку, молчавшую целый месяц. Толстой не стал форсировать развитие активности у этой девочки и предоставил ей возможность постепенно проявить себя в общей работе класса. Наконец наступил момент, когда Марфутка на уроке прекрасно рассказала целую историю.

От ученика Савина учитель не мог добиться ни одного слова, хотя он хорошо решал задачи, читал и писал недурно. Недостатком мальчика было то, что он стыдился и боялся рассказывать. Толстой глубоко заинтересовался этим учеником, стараясь выяснить, в чем заключается причина его пассивности на уроках, когда надо отвечать учителю или рассказывать прочитанное. Кратко, но психологически глубоко, проникновенно Толстой охарактеризовал

- 42 -

душевное состояние Савина, способного, но вместе с тем молчаливого ребенка. «Нагнанный ли страх прежним учителем (он уже учился прежде у лица духовного звания), недоверие ли к самому себе, самолюбие ли, неловкость ли между мальчиками ниже его, по его мнению, аристократизм или досада, что в этом одном он сзади других, что он уже раз показал себя в дурном свете учителю, оскорблена ли эта маленькая душа каким-нибудь неловким словом, вырвавшимся у учителя, или все это вместе — бог его знает, но эта стыдливость, ежели сама по себе и нехорошая черта, то наверно нераздельно связана со всем лучшим в детской душе его. Выбить все это палкой физической или моральной можно, но жалко, чтобы не выбить вместе и драгоценных качеств, без которых плохо придется учителю вести его дальше»1.

Вскоре в результате выполнения учителем педагогических советов Толстого, как обращаться с учениками, чтобы они не стыдились своих на первых порах не умелых ответов и не боялись учителя, все дети стали рассказывать значительно лучше и «даже закоснелый Савин сказал несколько слов».

В итоге глубокого изучения учащихся Яснополянской школы Л. Н. Толстой написал незабываемые портреты детей. Имея в виду Семку, Толстой характеризует его как физически и морально здорового малого; Пронька запоминается как болезненный, но даровитый ученик; Федька — лихая, поэтическая натура; Роман Богданов — лучший математик; Егор Чернов — талантливый мальчик; ученица Банникова — каждое слово учителя глотает и т. д.

Крестьянские дети, с ранних лет помогающие своим родителям работать, отличаются, по словам Толстого, сметливостью, находчивостью, у них ярко проявляется здравый смысл и стремление к самостоятельной работе.

Толстой убедительно показал, что крестьянские дети способны понять и усвоить все то, что необходимо знать образованному человеку.

Толстой категорически опроверг мнение реакционных буржуазных педагогов о том, будто бы дети трудящихся не обладают такими способностями к учению, какие имеются у детей привилегированных классов.

- 43 -

Обучая детей, он убедился в том, что дети крестьян вполне успешно овладевают сообщаемыми им знаниями.

Толстой основательно знал всех своих учеников и безошибочно ввиду этого применял те методы воспитания и обучения, которые давали наибольший эффект.

Толстой любил детей, он верил, что при правильном воздействии на них, педагог всегда добьется положительных результатов.

В педагогических статьях 60-х годов, написанных на основе опыта работы в Яснополянской школе, Толстой идеализирует личность ребенка, считая, что ему от рождения присущи высокие моральные качества. Но он был безусловно прав, когда утверждал, что ребенок, родившись на свет, не несет с собой никаких греховных или порочных черт1.

Обучая детей в Яснополянской школе, Л. Н. Толстой по-новому подошел к пониманию сущности учебного процесса и стремился к тому, чтобы в его школе дети сознательно воспринимали и усваивали приобретаемые ими знания. «Ум человеческий, — писал Толстой, — только тогда понимает обобщение, когда он сам его сделал или проверил». Усвоение памятью непродуманных обобщений Толстой считал величайшим злом, нарушающим самый процесс мышления.

- 44 -

Задача учителя, по мнению Толстого, должна прежде всего заключаться в том, чтобы возбудить у детей любовь к знаниям, привить желание непрерывно расширять свой кругозор.

«Для того чтобы человек какого бы то ни было возраста стал учиться, — писал Толстой, — надобно, чтобы он полюбил ученье. Для того чтобы он полюбил ученье, нужно, чтобы он сознал ложность, недостаточность своего

- 45 -

взгляда на вещи и чутьем бы предчувствовал то новое миросозерцание, которое ему откроет ученье... Только, находясь под постоянным обаянием этого впереди его блещущего света, ученик в состоянии так работать над собой, как мы того от него требуем». Обучение грамоте, чтение книг, изучение явлений природы, знакомство с историческими событиями было поставлено так, что ученики с большим нетерпением ждали новых уроков и очень часто требовали продолжения их, оставаясь в школе сверх положенного времени. Ученики чувствовали и хорошо осознавали, что они обогащаются знаниями, больше понимают, чем раньше, и что в их школе нынче будет весело так же, как вчера»1.

Ведя решительную борьбу против формализма в обучении, Толстой раскрыл сущность процесса сознательного усвоения детьми понятий, с которыми они встречаются на уроках и в окружающей их среде. Если учитель заметил, что ученик не в состоянии правильно повторить рассказ учителя или самостоятельно рассказать о своих наблюдениях или переживаниях, то причина этого заключается в отсутствии у детей соответствующих понятий. «Почти всегда, — писал Толстой, — непонятно не самое слово, а вовсе нет у ученика того понятия, которое выражает слово. Слово почти всегда готово, когда готово понятие». Задача учителя, по мнению Толстого, заключается поэтому в том, чтобы прежде всего знакомить детей с фактами из области различных наук, явлениями

- 46 -

природы и общественной жизни. Надо приучить детей наблюдать, обогащать их сознание конкретными сведениями. «Только факты давайте наибогатейшие богатейшими обобщениями»1. Анализируя факты, рассматривая интересующие детей вопросы, следует постепенно вести учащихся к обобщениям. Эти обобщения, выражающиеся в понятиях, правилах и законах, могут быть сознательно и прочно усвоены детьми. Крайне важно, чтобы дети под руководством учителя самостоятельно прошли тот путь, который в каждом отдельном случае ведет от фактов к обобщениям. Если педагог будет навязывать детям обобщения, до усвоения которых дети еще не доросли, процесс обучения не даст успешных результатов.

На примере ознакомления детей с «Вием» Гоголя Толстой показывает недопустимость формалистического анализа текста, при котором учитель получает от учеников бессмысленные ответы, свидетельствующие о том, что дети ничего по сути дела не поняли.

«Мы читали «Вия» Гоголя, повторяя своими словами каждый период. Все шло хорошо до 3-й страницы, — там есть следующий период: «Весь этот ученый народ, как семинария, так и бурса, которые питали какую-то наследственную неприязнь между собой, был чрезвычайно беден на средства к прокормлению и притом необыкновенно прожорлив, так что сосчитать, сколько каждый из них уписывал за ужином галушек, было бы совершенно невозможное дело, и потому доброхотные пожертвования зажиточных владельцев не могли быть достаточны.

Учитель. Ну, что вы прочли? (Почти все эти ученики очень развитые дети.)

Лучший ученик. В бурсе народ обжора все был, бедный, и за ужином уписывал галушки.

Учитель. Еще что?

Ученик (плут и памятливый, говорит, что в голову пришло). Невозможное дело, доброхотные жертвовали.

Учитель (с досадой). Надо подумать. Не то. Что же невозможное дело?

Молчание.

Учитель. Прочтите еще раз.

Прочли. Один, памятливый, прибавил еще несколько запомненных слов: семинария, прокормление зажиточных

- 47 -

владельцев, не могли быть достаточны. Никто ничего не понял. Стали говорить совершенный вздор. Учитель пристал к ним.

Учитель. Что же невозможное дело?

Ему хотелось, чтобы они сказали, что невозможно сосчитать.

Один ученик. Бурса — невозможное дело.

Другой ученик. Очень беден, невозможно.

Снова перечли. Как иголки искали того слова, которое нужно было учителю, попадали на все, кроме слова сосчитать, и пришли в окончательное уныние... Я бился только из-за формы, которая была дурна, и, добиваясь ее, испортил весь класс нацело после-обеда, погубил и перемял пропасть только что распускавшихся цветков разностороннего понимания»1.

Нельзя не согласиться с Толстым, когда он писал о том, что образование у детей новых понятий является весьма сложным процессом. Он был глубоко прав и тогда, когда выступал против механического усвоения детьми понятий, сформулированных учителем. Но Толстой в 60-х годах, переоценивая роль личного опыта детей, ошибался, когда полагал, что учитель не дает и не может давать новых понятий детям в процессе их обучения на уроках и что понятия приобретаются «...только бессознательным путем»2. Такой взгляд на роль школы в деле формирования понятий у детей противоречил тому, как сам Толстой учил детей в Яснополянской школе, которая давала детям возможность приобретать понятия под руководством учителей.

Работая в Яснополянской школе, Толстой имел в виду всесторонне и длительно влиять на детей с тем, чтобы они получили все необходимые им знания и навыки, развивали творческие способности. Поэтому в Яснополянской школе дети учились не только в течение первой половины дня. В ней интересно проходили вечерние уроки, которые начинались около пяти часов, когда дети снова приходили в школу после обеденного перерыва. Если в утренние часы дети учились читать и писать, изучали грамматику и арифметику, то вечером Толстой часто рассказывал детям об исторических событиях, а потом

- 48 -

беседовал о них. Ученики писали творческие сочинения на темы, взятые из жизни или по мотивам русских поговорок и пословиц, старшие ученики делали опыты по физике. В классных комнатах дети свободно располагались на лавках, столах и подоконниках, принимая живое участие в учебных занятиях, талантливо проводимых Толстым. Толстой стремился к тому, чтобы на вечерних уроках дети чувствовали себя еще более непринужденно, чем утром, могли помечтать, рассказать о своих мыслях и чувствах, перенестись в мир поэзии и искусства.

Толстой настолько ярко и художественно нарисовал картину вечерних занятий с детьми, что она навсегда остается в памяти читателя его отчетов о работе Яснополянской школы.

«Придите в школу сумерками — огня в окнах не видно, почти тихо, только вновь натасканный снег на ступени лестницы, слабый гул и шевеленье за дверью, да какой-нибудь мальчуган, ухватившись за перилы, через две ступени шагающий наверх по лестнице, доказывают, что ученики в школе. Войдите в комнату. Уж почти темно за замерзшими окнами; старшие, лучшие ученики прижаты другими к самому учителю и, задрав головки, смотрят ему прямо в рот. Дворовая самостоятельная девочка с озабоченным лицом всегда сидит на высоком стуле, — так и кажется, каждое слово глотает; ребята-мелкота, сидят подальше: они слушают внимательно, даже сердито, они держат себя так же, как и большие, но, несмотря на все внимание, мы знаем, что они ничего не расскажут, хотя и многое запомнят. Кто навалился на плечи другому, кто вовсе стоит на столе. Редко кто, втиснувшись в самую середину толпы, за чьей-нибудь спиной занимается выписыванием ногтем каких-нибудь фигур на этой спине. Редко кто оглянется на вас... Когда идет новый рассказ — все замерли, слушают. Когда повторение — тут и там раздаются самолюбивые голоса, не могущие выдержать, чтобы не подсказать учителю. Впрочем, и старую историю, которую любят, они просят учителя повторить всю своими словами и не позволяют перебивать учителя... Ну ты, не терпится? Молчи! — крикнут на выскочку. Им больно, что перебивают характер и художественность рассказа учителя»1.

- 49 -

Ученики, находясь под впечатлением художественных образов, созданных Толстым, любили пересказывать то, что они услышали от учителя. Если кто-либо из учеников пропускал интересные детали, другие его поправляли и таким образом почти все дети участвовали в беседах, умело руководимых Толстым, все время стремившимся развивать творческие силы учащихся, их инициативу и самодеятельность. В этих целях в вечернее время ученики самостоятельно читали книги и, собравшись небольшими группами, обсуждали прочитанное.

В 8—9 часов вечера, когда вечерние уроки кончались, Толстой вместе с детьми выходил из школы и сопровождал их в деревню, где они расходились по домам. По дороге Толстой рассказывал детям интересные случаи из своей жизни. Дети нередко ставили перед Толстым такие вопросы, которые свидетельствовали о стремлении крестьянских детей разобраться в сложных вопросах встававших перед ними. «Лев Николаевич, — сказал Федька, — ...для чего учиться пенью? Я часто думаю, право, — зачем петь?» ...«А зачем рисованье, зачем хорошо писать?» — сказал я, решительно не зная, как объяснить ему, для чего искусство. «Зачем рисование?» — повторил он задумчиво. Он именно спрашивал: зачем искусство? Я не смел и не умел объяснить. — «Зачем рисованье? — сказал Семка. — Нарисуешь все, всякую вещь по ней сделаешь!» — «Нет, это черченье, — сказал Федька, — а зачем фигуры рисовать?» — Здоровая натура Семки не затруднилась. «Зачем палка? зачем липа?» — сказал он, все постукивая по липе. — «Ну-да, зачем липа?» — сказал я. «Стропила сделать», отвечал Семка. «А еще, летом зачем, покуда она не срублена» — «Да низачем». — «Нет, в самом деле, — упорно допрашивал Федька, — зачем растет липа?» — Мы стали говорить о том, что не все есть польза, а есть красота, и что искусство есть красота, и мы поняли друг друга, и Федька совсем понял, зачем липа растет и зачем петь. Пронька согласился с нами, но он понимал более красоту нравственную — добро. Семка понимал своим большим умом, но не признавал красоты без пользы... Мне странно повторить, что́ мы говорили тогда, но я помню, — мы переговорили, как мне кажется, все, что́ сказать можно о пользе, о красоте пластической и нравственной»1.

- 50 -

Задушевные беседы с детьми, во время которых они раскрывали перед Толстым свои мысли и чувства, давали ему возможность понимать как возрастные, так и индивидуальные особенности учащихся и тактично, умело воздействовать на них в учебно-воспитательной работе.

- 51 -

МЕТОДЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ОТДЕЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ.

Чтение и письмо. Толстой хорошо понимал, что буквослагательный метод обучения грамоте устарел и что он труден для детей. Вместе с тем Толстой считал, что звуковой метод, как он применялся в 60-х годах, будучи заимствован из Германии, не соответствует фонетическим особенностям русского языка.

Следует отметить, что метод обучения грамоте, предложенный Толстым и названный им слуховым, был буквенным методом с элементами звукосложения.

Обучение чтению начиналось с ознакомления детей со всеми буквами, причем каждая согласная называлась с прибавлением гласной е (бе, ве, ге и т. д.). Затем учитель знакомил учащихся со складыванием и раскладыванием слогов и слов на слух и при помощи письма печатными буквами. После этого переходили к чтению по книге и, как утверждал Л. Н. Толстой, быстро выучивались читать.

«Выступление Л. Н. Толстого в печати, — пишет С. П. Редозубов, — по вопросу о методе обучения грамоте имело, несомненно, большое значение для русской школы; в ней окончательно утверждается метод работы, включающий в себя и анализ и синтез. Толстой возражал против уродливых форм звукового метода; тем не менее, пропагандируя слуховой метод обучения грамоте, он тем самым способствовал проникновению звукового метода в русскую школу: в слуховом способе Толстого

- 52 -

имеются элементы аналитико-синтетического звукового метода; к этому методу не подходили, однако, рекомендуемые им названия букв. Толстой предлагал называть согласные буквы при помощи присоединения к ним гласной е: бе, ле, ме, се, фе и т. д., в то время как сторонники звукового метода, подчеркивая соответствие букв звукам живой речи, предлагали называть их кратко: б, в, к, т, с, ф и т. д.»1.

Другой известный методист И. Н. Шапошников считает, что современники не поняли Л. Н. Толстого, полагая что он придерживался буквослагательного метода. На самом деле Л. Н. Толстой обучал детей грамоте слуховым способом по типу те + у = ту, т. е. отказывался от выделения «чистых» звуков, считая, что полной чистоты их вообще нельзя достичь2.

Метод обучения грамоте, разработанный Л. Н. Толстым, не явился, разумеется, последним словом методики в этой области. В настоящее время в нашей школе применяется звуковой аналитико-синтетический метод обучения грамоте, дающий лучшие результаты по сравнению с другими методами.

В Яснополянской школе ученики сначала учились писать печатными буквами, а потом скорописными. Когда ученики писали, они одновременно вникали в смысл написанных слогов и слов. «Они (ученики. — В. В.), — указывал Л. Н. Толстой, — становились около стены, расчеркивая мелом отделы, и один из них диктовал то, что ему приходило в голову, другие писали. Ежели их было много, то они разделялись на несколько групп.

Потом по очереди диктовали другие, и все перечитывали друг у друга. Писали печатными буквами и сначала поправляли ошибки неверностей складов и отделения слов, потом ошибки о — а, а потом ѣ — е и т. д. Класс этот образовался сам собой. Каждый выучившийся писать буквы ученик бывает одержим страстью писать, и первое время двери наружной стены школы и изб, где живут ученики, бывают исписаны буквами и словами»3.

- 53 -

Ученики, разумеется, писали и на аспидных досках, в тетрадях, которые проверялись учителями.

Для правильного и красивого написания букв и слов была введена каллиграфия, ученики писали с прописей, но скоро стали скучать и пришлось искать иных путей постановки и исправления почерка. И выход был найден. Старшие ученики стали просить свои тетради домой, но тетради оказались в таком состоянии, что возникла необходимость их аккуратно переписать. Один из учеников попросил бумаги и стал переписывать свою тетрадь. Всем это понравилось, и дети стали заново писать и переписывать, стараясь писать правильно, красиво и аккуратно. «Они, — писал Л. Н. Толстой, — берут тетрадь, кладут перед собой азбуку прописей, списывают каждую букву, хвастаются друг перед другом и сделали в две недели большие успехи»1.

Толстой заметил, что мода каллиграфии пришла тогда, когда у детей появилась охота писать красиво, когда дети поняли значение правильного почерка, т. е. когда возникло сознательное отношение к этой работе. А это самое главное в обучении детей, которых нельзя принудительным порядком заинтересовать тем, до понимания чего они еще не созрели. «Не придет ли, — спрашивал Л. Н. Толстой, — эта охота и потребность знания во всем точно так же?»2 Имея это в виду, Л. Н. Толстой резко высказывался против форсирования развития детей и навязывания им таких учебных занятий, смысла которых они не в состоянии еще понять.

Научить детей читать и притом так, чтобы дети читали сознательно, выразительно и бегло — важнейшая задача школы. В Яснополянской школе Л. Н. Толстой много работал с коллективом своих учителей, чтобы найти наиболее рациональные методы обучения детей чтению. В учебном плане школы на первом месте среди других предметов стояло чтение механическое и постепенное. «Цель первого, — писал Л. Н. Толстой, — есть искусство из известных знаков бегло составлять слова, цель второго — знание литературного языка»3. Однако на первых порах в школе не было строгого разделения чтения на два вида, как они указаны выше. Толстой считал,

- 54 -

что дети тогда научатся читать, когда они полюбят чтение, а любовь к чтению возникает при понимании читаемого и интереса к нему. Вскоре обнаружилось, что младшие ученики не в состоянии были одновременно читать и понимать сказки, складывание слов и понимание их смысла не давалось детям. Тогда Толстой перевел младших учеников на механическое чтение, т. е. чтение ради процесса чтения, чтобы ученики овладели механизмом чтения. Было предложено ввести чтение вслух по одним и тем же книжкам, что оказалось чрезвычайно удобным для учителя. «Куплены были, — писал Толстой, — книжечки-сказочки Пушкина и Ершова; мальчиков сажали на лавке, и один должен был читать громко, а другие следить за его чтением; для того чтобы поверять действительно ли все следят, учитель попеременно спрашивает то того, то другого. Первое время нам казалось это очень хорошо. Приходишь в школу — чинно сидят на лавочке, один читает, все следят. Читающий произносит: «смилу́йся, государыня рыбка», другие, или учитель, поправляют: «сми́луйся» — все следят. «Иванов, читай!» Иванов поищет немного и читает. Все заняты, учителю слышно, каждое слово выговаривают верно и читают довольно бегло»1. Казалось, что все идет хорошо, но чтение это через некоторое время стало надоедать детям, они стали скучать, шалить и отлынивать от уроков. Дело в том, что из-за отсутствия книг для детского чтения одни и те же сказки Пушкина и Ершова приходилось читать по тридцать или сорок раз. Не только ученикам, но и их домашним такое чтение надоело. Кроме того, Толстой заметил, что читающий в классе, слушая свой одинокий голос, все силы употреблял на соблюдение ударений и знаков препинания и не понимал смысла читаемого. Другие ученики следили только за тем, чтобы быть готовыми по вызову учителя продолжать дальше, если их спросят: они равномерно водили пальцами по строкам, скучали, а иногда увлекались посторонними делами. Вместе с тем выяснилось, что такой метод не обеспечивал сколько-нибудь значительных успехов детей в чтении. Он был оставлен, и дети в дальнейшем учились читать следующим образом. Плохие чтецы объединялись по двое, брали книжки и сначала

- 55 -

читали их, чтобы овладеть техникой чтения, а затем брали новую книжку и уже старались ее читать с пониманием, нередко обращались к старшим ученикам или учителю с просьбой прочесть текст с ними вместе. Ученики второго класса меньше любили читать в компании, реже читали для процесса чтения, запоминали наизусть стихи. Наконец, старшие ученики читали данную или какую-либо книгу индивидуально, а потом, собираясь вместе, рассказывали ее содержание. Таким образом, новое в чтении детей заключалось в том, что процесс чтения и его методика сообразовались с силами и подготовкой учащихся, были в значительной степени индивидуализированы, что обеспечило рост успехов детей в чтении книг. В результате этих опытов обязательное коллективное чтение было оставлено, ученикам разрешалось пользоваться такими приемами, которые были для них удобны.

Внимательно наблюдая за чтением детей, Толстой установил, что в его школе получили широкое распространение пять приемов чтения, которые естественно сложились и заняли свои места в соответствии с подготовкой детей, их силами и интересами.

Первый прием — чтение с учителем. Ученик просил учителя почитать с ним, учитель читал и вместе с тем помогал ребенку овладевать слогами и словами. Второй — чтение для процесса чтения. Когда ученик не чувствовал уже потребности в руководстве его чтением, так как сам научился складывать слоги в слова, его охватывала страсть к процессу чтения и вследствие ее учился читать дальше, привыкая к очертанию букв, к слогам, к произношению слов и пониманию их. Л. Н. Толстой видел недостатки этого способа чтения, но не запрещал его. Третий — чтение с заучиванием наизусть. Ученики заучивали наизусть стихи и вообще печатный текст, а затем произносили заученное, следя за книгой. Четвертый — чтение сообща. Один ученик читает вслух, а другие следят за ним и поправляют его ошибки. Пятый — постепенное чтение. Ученики читают книги в определенной последовательности в зависимости от их сложности, что дает возможность хорошо понимать читаемый текст.

Все эти приемы чтения, указывал Толстой, вошли в употребление в школе сами собой и в совокупности дали блестящие результаты: ученики научились хорошо читать

- 56 -

и понимать прочитанное. Задача педагога заключается в том, чтобы, учитывая индивидуальные особенности каждого ученика, степень его развития и подготовки, предлагать ученику выбор «всех известных и неизвестных способов, которые могут облегчить ученика в деле учения»1.

Если учитель будет руководить процессом чтения детей, не навязывая им какого-либо одного приема, ученики при свободе выбора различных приемов будут пользоваться теми, которые наиболее для них удобны и соразмерны с их силами. Если же ученики встретят ряд затруднений, они обратятся к учителю, который обязан им помочь. «Наилучший учитель, — писал Л. Н. Толстой, — будет тот, у которого сейчас под рукой готово разъяснение того, что остановило ученика»2.

Заслугой Л. Н. Толстого в области методики чтения является то, что он убедительно показал необходимость создания хорошо подготовленной литературы для детей в виде книг для чтения, рассказов, повестей, хрестоматий и др. Толстой резко критиковал книги для детей, написанные псевдонародным языком, непонятным учащимся, вызывающим у них скуку и отвращение к чтению.

Толстой полагал, что детям особенно нравятся произведения народного творчества: былины, сказки, пословицы, песни, легенды, стихи, загадки и др. «Я заметил, — писал Л. Н. Толстой, — что дети имеют более охоты, чем взрослые, к чтению такого рода книг; они заучивают наизусть, с наслаждением уносят на дом и в играх и разговорах дают друг другу прозвища из древних былин и песен»3.

Работа в Яснополянской школе вызвала у Л. Н. Толстого желание написать книги для детского чтения, что он впоследствии (в 70-х годах) мастерски осуществил.

Грамматика. Отличительной особенностью работы Л. Н. Толстого в Яснополянской школе было то, что он не придерживался традиционных, во многом устаревших и отсталых методов преподавания, а смело искал новых путей обучения детей, ставил разнообразные опыты с целью найти и обосновать новые методы школьной работы. Не всегда эти опыты были удачными, иногда Толстой

- 57 -

делал неправильные выводы из своих экспериментов, но одно несомненно, что весь коллектив учителей и учеников работал в атмосфере творческих исканий, большого подъема сил, стремился по-новому учить и учиться.

Видное место в экспериментальной работе Л. Н. Толстого занимали опыты по преподаванию грамматики. Л. Н. Толстой полагал, что методика преподавания грамматики, сводившаяся к механическому заучиванию детьми грамматических категорий, определений и правил, не соответствует целям Яснополянской школы. «...Грамматика, которую мы знаем, — писал Л. Н. Толстой, — совсем не та, какая нужна учащимся, и что в этом обычае преподавания грамматики есть какое-то большое историческое недоразумение»1.

Толстой пытался заменить зубрежку грамматики сознательным усвоением детьми законов языка и сделать преподавание этого предмета занимательным. Дети под руководством учителя упражнялись в синтаксическом и этимологическом разборе. После того, когда Л. Н. Толстой убедился, что обычно практикуемый разбор частей предложения и речи не дает ожидаемых результатов, он применил новый метод работы. Не называя частей предложения, Толстой предлагал детям писать что-нибудь или, назвав подлежащее, путем дополнительных вопросов побуждал детей расширять предложение, вставляя сказуемое, обстоятельства и дополнения.

Например: «Волки бегают». Когда? где? как? какие волки бегают? кто еще бегает? бегают и еще что делают? Мне казалось, — писал Толстой, — что, привыкая к ответам на вопросы, требующие той или другой части, они усвоят себе различие частей предложения и речи. Они и усвоили себе их, но скучали и внутренне спрашивали себя: зачем? что и я должен был спросить у себя и не нашел ответа»2.

Чтобы добиться сознательного отношения учащихся к изучению русского языка, Л. Н. Толстой пользовался приемами, рассчитанными на возбуждение активности и интереса к явлениям языка.

«1) Из заданных слов мы предлагали составлять периоды: «например, мы пишем: Николай, дрова, учиться,

- 58 -

а они пишут — один: «ежели бы Николай не рубил дрова, то пришел бы учиться», а другой: «Николай хорошо дрова рубит, надо у него поучиться» и т. д.

2) Сочиняем стихи на заданный размер, и это упражнение более всех других занимает старших учеников. Стихи выходят вроде следующих:

У окна сидит старик В прорванном тулупе, А на улице мужик Красны яйца лупит.

3) Упражнение, имеющее большой успех в низшем классе: задается какое-нибудь слово — сначала существительное, потом прилагательное, наречие, предлог. Один выходит за дверь, а из оставшихся каждый должен составить фразу, в которой бы находилось заданное слово. Выходивший должен угадывать».

В результате экспериментов по преподаванию грамматики Л. Н. Толстой пришел к выводу о том, что дети только тогда будут успешно заниматься грамматикой и поймут законы языка, когда до их сознания дойдет, что «слово есть слово, имеющее свои непоколебимые законы, изменения, окончания и соотношения между этими окончаниями»1.

Однако, полагал Толстой, усвоение законов языка и грамотного письма дается не усвоением грамматической номенклатуры, правил и определений, а путем развития живой речи, писания сочинений и т. п.

В Яснополянской школе Л. Н. Толстому не удалось установить органическую связь между сознательным усвоением учащимся грамматических правил и определений и письменными работами учащихся, в особенности с писанием сочинений. Как только он замечал, что дети, занимаясь синтаксическим и этимологическим разбором, начинают скучать, он пытался поставить его так, чтобы детям интересно было выполнять эту работу. Когда же, несмотря на все усилия учителей, интерес к грамматическим упражнениям не возникал, Л. Н. Толстой приходил к выводу о том, что вряд ли в школе и нужна работа по разложению предложений на части речи с целью их различения. Неудачные опыты преподавания грамматики приводили нередко Л. Н. Толстого к выводу о том, что

- 59 -

научиться правильно писать, читать и говорить можно и без запоминания грамматических правил и определений. Л. Н. Толстой в 60-х годах писал, что он не видит прямого приложения грамматической номенклатуры к правильному изложению мыслей. «В своем личном опыте, — писал Л. Н. Толстой, — я не нашел этого приложения, не нахожу его в примерах жизни людей, не знающих грамматики и пишущих правильно, и кандидатов филологии, пишущих неправильно, и не нахожу почти ни одного намека на то, чтобы знания грамматики яснополянских школьников прилагались ими к какому-нибудь употреблению.

Мне кажется, что грамматика идет сама собой, как умственное небесполезное гимнастическое упражнение, а язык — уменье писать, читать и понимать — идет сам собой»1.

Анализируя преподавание грамматики в Яснополянской школе, нельзя признать правильным существовавший там разрыв между усвоением детьми правил грамматики и их занятиями по родному языку.

Особенностью изучения грамматики является то, что оно требует от учащихся значительной умственной работы по усвоению грамматических правил и определений, которые не всегда интересны и увлекательны. Дети часто не понимают значения этих правил и начинают скучать при выполнении различных грамматических упражнений. Естественно, что в таких случаях учитель должен показать детям практическое значение грамматики и помочь им сознательно усвоить ее правила. В 60-х годах Толстой задачу преподавания русского языка видел в том, чтобы научить детей «поэтически писать», он недооценивал значение систематических грамматических упражнений и усвоение учащимися правил грамматики, хотя ставил все время опыты по преподаванию этого предмета. Недооценка грамматики в работе Яснополянской школы выразилась в том, что дошедшие до наших дней и пока неопубликованные тетради с сочинениями яснополянских школьников содержат немало грубых орфографических и пунктуационных ошибок, допущенных детьми и не исправленных учителями2.

- 60 -

Сочинения. Л. Н. Толстой уделял исключительно большое внимание детским сочинениям. Он считал, что развитие творческих способностей детей лучше всего достигается вовлечением учащихся в писание сочинений. Он по-разному подходил к этому важному и дорогому для него делу, выясняя, как лучше учить детей писать сочинения. В одних случаях ученики писали сочинения на заданные темы, в других — темы намечались самими детьми. Кроме того, по некоторым предметам сочинения писались после прохождения законченной части курса с целью отобразить в них то, что ученики усвоили из рассказов учителя. Это происходило раза два в месяц. Так обстояло дело с сочинениями по священной и русской истории, о чем Толстой подробно рассказал в своих статьях об Яснополянской школе. Толстой внимательно изучал сочинения своих учеников, сравнивал их работы, привлекая к оценкам сочинений самих детей. Оказалось, что сочинения на заданные темы, взятые из окружающей детей обстановки, в особенности описания простых предметов: хлева, избы, дерева и т. п., не удавались учащимся и доводили их до слез. Зато описания различных событий, воспоминаний давались детям легко и они с большим интересом занимались этим делом. «Столь любимое в школах описание так называемых простых предметов, — писал Л. Н. Толстой, — свиньи, горшка, стола, оказалось без сравнения труднее, чем целые, из воспоминаний взятые рассказы. Одна и та же ошибка повторилась при этом, как и во всех других предметах преподавания: учителю кажется легким самое простое и общее, а для ученика только сложное и живое кажется легким»1.

Ученик плачет над сочинением о лавке, но прекрасно описывает переживания знакомых ему героев истории или свои чувства, свои отношения к товарищам и близким. Толстой изумительно тонко вскрыл и показал своеобразные черты психологии детей, конкретность, образность, наглядность их мышления, непосредственность и искренность в выражении своих мыслей и чувств.

Свою роль Толстой видел прежде всего в том, чтобы заинтересовать детей составлением сочинений и вызвать интерес к этой работе. Всячески стимулируя творчество

- 61 -

детей, Толстой умело руководил учащимися в процессе их сочинительской работы, отнюдь не полагаясь на то, что дети без помощи учителя напишут сочинение.

«Один раз, прошлой зимой, я зачитался после обеда книгой Снегирева и с книгой же пришел в школу. Был класс русского языка.

— Ну-ка, напишите кто на пословицу, — сказал я.

Лучшие ученики — Федька, Семка и другие навострили уши.

— Как на пословицу, что такое? скажите нам? — посыпались вопросы. Открылась пословица: ложкой кормит, стеблем глаз колет»1.

Убедившись в том, что дети заинтересовались предстоящей работой, Л. Н. Толстой раскрыл на конкретном примере значение этой пословицы, чтобы тема сочинения была бы вполне понятной детям.

«Вот, вообрази себе, сказал я: — что мужик взял к себе какого-нибудь нищего, а потом, за свое добро, его попрекать стал — и выйдет к тому, что «ложкой кормит, стеблем глаз колет»2.

Однако ученики не знали, как приступить к писанию сочинения и некоторые из них почувствовали, что им не справиться с работой.

«— Да как ее напишешь? — сказал Федька, и все другие, навострившие было уши, вдруг отшатнулись, убедившись, что это дело не по их силам и принялись за свои, прежде начатые работы.

— Ты сам напиши, — сказал мне кто-то»3.

Толстой решил показать детям, как надо писать сочинение и принялся за работу. Одни из детей также стали писать, а другие наблюдали за Толстым, писавшим сочинение. «Федька из-за своей тетрадки все поглядывал на меня и, встретившись со мной глазами, улыбаясь, подмигивал и говорил «пиши, пиши, я те задам». Его, видимо, занимало, как большой тоже сочиняет. Кончив свое сочинение хуже и скорее обыкновенного, он влез на спинку моего кресла и стал читать из-за плеча»4. Когда и другие дети подошли к Толстому, он прочел им вслух написанное, которое, однако, не произвело

- 62 -

на детей большого впечатления. Толстому пришлось рассказать о том, как он думает писать дальше. Его рассказ заинтересовал детей, и они стали подсказывать, как лучше всего изобразить нищего старика: «Кто говорил, что старик этот колдун; кто говорил: нет, не надо, — он будет просто солдат; нет, лучше пускай он их обокрадет; нет, это будет не к пословице и т. п. говорили они»1.

Постепенно Л. Н. Толстой сумел создать перелом в настроении даже тех детей, которые считали, что им не удастся написать сочинение на такую тему: «Все были чрезвычайно заинтересованы. Для них, видимо, было ново и увлекательно присутствовать при процессе сочинительства и участвовать в нем. Суждения их были, большей частью, одинаковы и верны как в самой постройке повести, так и в самых подробностях и в характеристике лиц»2. В процессе дальнейшей работы ученики не раз обращались к Толстому за советами и оживленно обсуждали, как лучше, правдивее и художественнее изобразить действующих лиц. «Я хотел, например, чтобы мужик, взявший в дом старика, сам бы раскаялся в своем добром деле, — они считали это невозможным и создали сварливую бабу. Я говорил: мужику стало сначала жалко старика, а потом хлеба жалко стало. Федька отвечал, что это будет нескладно: «он с первого начала бабы не послушался и после уже не покорится». Да какой он по-твоему человек? — спросил я. «Он как дядя Тимофей, — сказал Федька улыбаясь: — так, бородка реденькая, в церковь ходит, и пчелы у него есть». Добрый, но упрямый? — сказал я. «Да, — сказал Федька: — уж он не станет бабы слушать». С того места, как старика внесли в избу, началась одушевленная работа. Тут, очевидно, они в первый раз почувствовали прелесть запечатления словом художественной подробности»3. Толстой еле успевал записывать суждения детей, он старался удерживать их от повторений, просил не торопиться, избегать излишних подробностей, усложнявших композицию сочинения. Толстой способствовал тому, чтобы дети в процессе коллективной работы проявляли свою индивидуальность и вносили оригинальный вклад в общее

- 63 -

дело. «Семка, казалось, видел и описывал находящееся перед его глазами: закоченелые, замерзлые лапти и грязь, которая стекла с них, когда они растаяли, и сухари, в которые они превратились, когда бабка бросила их в печку. Федька, напротив, видел только те подробности, которые вызывали в нем то чувство, с которым он смотрел на известное лицо... Семке нужны были преимущественно объективные образы: лапти, шинелишка, старик, баба, почти без связи между собой, Федьке нужно было вызвать чувство жалости, которым он сам был проникнут»1. Урок сочинения продолжался четыре часа, в течение которых дети не чувствовали ни голода, ни усталости. Когда Толстой перестал писать, ученики взялись продолжать работу самостоятельно, но скоро остановились, так как дело у них не пошло. Работа над сочинением заняла еще несколько вечеров и по-прежнему увлекала детей. Наконец наступил момент, когда Толстой предоставил детям возможность писать самим и они «написали две страницы так же хорошо, прочувственно и верно, как и первые»2. Работая самостоятельно, дети не смогли избежать повторений и других недостатков, вызванных тем, что «механизм писанья затруднял их». Но главное, по мнению Толстого, было сделано. Ему удалось привлечь детей к сознательному творчеству и научить выражать свои мысли. Когда рукопись этой повести была случайно сожжена, ученики Семка и Федька самостоятельно написали новый вариант, который был высоко оценен Толстым.

Свои впечатления об этой работе Л. Н. Толстой охарактеризовал так: «Я чувствовал, что с этого дня для него (Федьки. — В. В.) раскрылся новый мир наслаждений и страданий, — мир искусства; мне казалось, что я подсмотрел то, что никто никогда не имеет права видеть — зарождение таинственного цветка поэзии. Мне и страшно и радостно было, как искателю клада, который бы увидал цвет папоротника: радостно мне было потому, что вдруг, совершенно неожиданно, открылся мне тот философский камень, которого я тщетно искал два года — искусство учить выражению мысли; страшно потому, что это искусство вызывало новые требования,

- 64 -

целый мир желаний, не соответственный среде, в которой жили ученики, как мне казалось в первую минуту. Ошибиться нельзя было. Это была не случайность, но сознательное творчество»1.

Сочинения на темы, свободно выбранные учениками, удавались лучше, чем на темы, заданные учителем без учета интересов детей и запаса их представлений. Вот пример неудачного сочинения Федьки на тему, предложенную ему учителем без учета знаний этого мальчика.

«О хлѣбѣ. Хлѣбъ растетъ из земли. Сначала он зеленый бываетъ хлѣбъ. А когда она подростетъ, то из ней выростутъ колосья и их жнутъ бабы. Еще бываетъ хлѣбъ какъ трава, то скотина его ѣстъ очень хорошо»2.

А вот сочинение того же мальчика на тему о поездке в Тулу, в которой он написал все то, что он сам видел и чувствовал.

«О Тулѣ. Когда я еще был малъ, мнѣ, было годовъ пять; то я слышалъ народъ ходилъ в какую-то Тулу и я самъ не зналъ, что за такая Тула. Вотъ я спросилъ батю. Бать! В какую это Тулу вы ѣздиете, ай она хороша? Батя говорить: хороша. Вотъ я говорю. Бать! возьми меня с собой, я посмотрю Тулу. Батя говоритъ ну что-жь, пусть придетъ воскресенье я тебя возьму. Я обрадовался, сталъ по лавкѣ бегать и прыгать. Послѣ этих дней пришло воскресенье. Я только всталъ по утру, а батя уже запрягаетъ лошадей на дворѣ, я скорей сталъ обуваться и одѣваться. Только я одѣлся и вышел на дворъ, а батя ужь запрегъ лошадей. Я сѣлъ в сани и поѣхалъ. Ѣхали, ѣхали, проѣхали четырнадцать верстъ. Я увидалъ высокую церковь и закричалъ: батюшка! вонъ какая церковь высокая. Батюшка говорит: есть церковь ниже да красивей, я сталъ его просить, батюшка, пойдемъ туда, я помолюсь Богу. Батюшка пошелъ. Когда мы пришли, то вдругъ ударили в колоколъ, я испугался и спросилъ батюшку, что это такое, или играютъ в бубны. Батюшка говорит: нѣтъ это начинается обѣдня. Потомъ мы пошли в церковь молиться Богу. Когда мы помолились, то мы пошли на торгъ. Вотъ я иду, иду, а самъ спотыкаюсь, все смотрю по сторонамъ. Вотъ мы пришли на базаръ, я увидалъ продают калачи и хотѣлъ взять

- 65 -

безъ денегъ. А мнѣ батюшка говоритъ, не бери, а то шапку снимутъ. Я говорю за что снимутъ, а батюшка говоритъ, не бери без денегъ, я говорю ну дай мне гривну, я куплю себѣ калачика. Батя мнѣ далъ, я купил три калача и съѣл и говорю: батюшка, какіе калачи хорошіе. Когда мы закупили все, мы пошли къ лошадям и напоили ихъ, дали имъ сѣна, когда они поѣли, мы запрегли лошадей и поѣхали домой, я взошелъ в избу и разделся и началъ рассказывать всѣм, какъ я былъ в Тулѣ, и как мы с батюшкой были въ церкви, молились Богу. Потомъ я заснулъ и вижу во снѣ будто батюшка ѣдитъ опять в Тулу. Тотчасъ я проснулся и вижу все спятъ, я взялъ и заснулъ»1.

В результате работы в Яснополянской школе Л. Н. Толстой накопил большой опыт по методике развития творческих способностей детей. В сделанных Толстым обобщениях есть много ценных выводов, не утративших своего значения и в настоящее время. Л. Н. Толстой правильно утверждал, что учитель должен руководить детьми, чтобы они научились писать сочинения. Дети нуждаются в помощи учителя, и Толстой умело помогал детям поэтически сочинять, не подавляя их самодеятельности.

«Сначала я выбирал за них из представлявшихся мыслей и образов те, которые казались мне лучше, и запоминал и указывал место и справлялся с написанным, удерживая их от повторений, и сам писал, предоставляя им только облекать образы и мысли в слова; потом я дал им самим и выбирать, потом и справляться с написанным, и наконец, как при писаньи «Солдаткина житья», они и самый процесс писанья взяли на себя»2. Великий писатель и замечательный педагог заботливо показывал детям, как надо писать сочинения, учил их основным приемам сочинительства и постепенно предоставлял детям возможность проявлять инициативу и самодеятельность как в выборе тематики, так и в ее раскрытии путем связного и образного изложения своих мыслей и чувств.

Но далеко не во всем можно согласиться с Л. Н. Толстым, когда идет речь о методике обучения детей сочинительству.

- 66 -

Толстой заблуждался, когда утверждал, что во время рассматривания сочинений детей нельзя исправлять орфографические, логические ошибки, делать замечания о структуре предложений и т. п. Совершенно очевидно, что анализ художественных достоинств детских сочинений недопустимо отрывать от того, какими словами и как выражены мысли ребенка. Учащиеся мыслят при помощи слов, и каждый учитель должен помогать детям правильно пользоваться ими. Лев Николаевич явно идеализировал детей, когда утверждал, что их сочинения всегда и во всех отношениях лучше сочинений взрослых.

История. В учебном плане Яснополянской школы в числе других предметов значились всеобщая и русская история. Толстой сам преподавал эти предметы и оставил в своих статьях много интересных соображений о том, как знакомить детей с историческими личностями, фактами и событиями. Толстой рассказывал детям о Рюрике, Игоре, Олеге, о войнах славян с греками и т. д.

Русская история воспринималась детьми лучше, чем всеобщая, что Толстой объяснял национальным чувством учеников, но внимание их было сосредоточено главным образом на том, чтобы запомнить чудны́е имена славянских князей, а то, что эти князья делали, ученики считали делом второстепенным. Многие из этих уроков были неудачными; они проходили сухо, холодно и скучно.

Когда выяснилось, что дети плохо понимают и по сути дела не усваивают материала, относящегося к древнейшему периоду русской истории, Толстой в течение некоторого времени ставил опыты по преподаванию истории, начиная с современности. Ему представлялось, что первый зародыш исторического интереса проявляется при знакомстве детей с современными политическими событиями, при чтении газет и т. д.

Однажды Толстой в течение двух часов пытался объяснить детям, чем Россия отличается от других земель, где ее границы, каково государственное устройство страны.

Урок проходил в виде сократической беседы, во время которой Толстой пытался дать учащимся исторические знания по этой теме. До урока ученики ничего по этому вопросу не читали, так как не было подходящего

- 67 -

материала. Вот как проходил этот урок истории.

«Я имел намерение в первом уроке объяснить, чем Россия отличается от других земель, ее границы, характеристику государственного устройства, сказать, кто царствует теперь, как и когда император взошел на престол.

Учитель. Где мы живем, в какой земле?

Один ученик. В Ясной поляне.

Другой ученик. В поле.

Учитель. Нет, в какой земле и Ясная поляна, и Тульская губерния?

Ученик. Тульская губерния на 17 верст от нас; где же она губерния — губерния и есть.

Учитель. Нет. Это город губернский, а губерния другое. Ну, какая же земля?

Ученик (слушавший прежде географию). Земля круглая, как шар.

Посредством вопросов о том, в какой земле прежде жил знакомый им немец, и о том, что ежели ехать все в одну сторону, куда приедешь, ученики были наведены на ответ, что они живут в России. Некоторые сказали однако на вопрос, что ежели ехать все вперед, в одну сторону, то куда приедешь? — никуда не приедешь. Другие сказали, что приедешь на конец света.

Учитель (повторяя ответ ученика). Ты сказал, что приедешь в другие земли; когда же кончится Россия и начнутся другие земли?

Ученик. Когда немцы пойдут.

Учитель. Что ж, ежели ты встретишь в Туле Густава Ивановича и Карла Федоровича, ты скажешь, что пошли немцы и стало быть другая земля?

Ученик. Нет, когда сплошные немцы пойдут.

Учитель. Нет, и в России есть такие земли, где сплошные немцы. Вот Иван Фомич оттуда, а земли эти все-таки Россия. Отчего ж так? (Молчание.)

Учитель. Оттого, что они одного закона с русскими слушаются.

Ученик. Как же одного закона? Немцы в нашу церковь не ходят и скоромное едят.

Учитель. Не того закона, а нашего царя слушаются.

- 68 -

Ученик (скептик Семка). Чудно́! Отчего ж они другого закона, а нашего царя слушаются?

Учитель чувствует необходимость объяснять, что такое закон, и спрашивает, что такое значит: закона слушаться, быть под одним законом?

Ученица (самостоятельная дворовая девочка, торопливо и робко). Закон принять значит — жениться.

Ученики вопросительно смотрят на учителя: так ли?

Учитель начинает объяснять, что закон в том, что ежели кто украдет или убьет, так его сажают в острог и наказывают.

Скептик Семка. А разве у немцев этого нет?

Учитель. Закон в том еще состоит, что у нас есть дворяне, мужики, купцы, духовенство (слово «духовенство» порождает недоумение).

Скептик Семка. А там нету?

Учитель. В иных землях есть, в иных нет. У нас русский царь, а в немецких землях другой — немецкий царь.

Ответ этот удовлетворяет всех учеников и даже скептика Семку.

Учитель, видя необходимость перейти к объяснению сословий, спрашивает, какие они знают сословия. Ученики начинают пересчитывать: дворяне, мужики, попы, солдаты.

Еще? — спрашивает учитель. Дворовые, козюки,1 самоварщики.

Учитель спрашивает о различии этих сословий.

Ученики. Крестьяне пашут, дворовые господам служат, купцы торгуют, солдаты служат, самоварщики самовары делают, попы обедни служат, дворяне ничего не делают.

Учитель объясняет действительное различие сословий, но тщетно старается объяснить необходимость солдат, когда ни с кем не воюют — только в виду обеспечения государства от нападений, — и занятия дворян на службе. Учитель пытается уже объяснить отличие России от других государств географически; он говорит, что вся земля разделена на различные государства. Русские, французы, немцы разделили всю землю

- 69 -

и сказали себе: по сих пор мое, по сих пор твое, так что Россия, как и другие народы, имеет свои границы.

Учитель. Понимаете, что такое границы? Скажи кто-нибудь пример границы.

Ученик (умный мальчик). А вон за Туркиным верхом граница (граница эта есть каменный столб, который стоит на дороге между Тулой и Ясной Поляной, означающей начало Тульского уезда).

Все ученики согласны с определением.

Учитель видит необходимость показать границы на знакомой местности. Он рисует план двух комнат и показывает границу, разделяющую их, приносит план деревни, и ученики сами узнают некоторые границы. Учитель объясняет, т. е. ему кажется, что он объясняет, что как земля Ясной Поляны имеет свои границы, так и Россия. Он льстит себя надеждой, что все его поняли, но когда спрашивает, как узнать, сколько от нашего места до границы России, то ученики, нисколько не затрудняясь, отвечают, что это очень легко, надо только смерить аршином отсюда до границы.

Учитель. В какую же сторону?

Ученик. Прямо отсюда гнать на границу и записать, сколько выйдет.

Снова переходим к чертежам, планам и картам. Является необходимость отсутствующего понятия масштаба. Учитель предлагает нарисовать план деревни, расположенной улицей. Начинаем рисовать на черной доске, но вся деревня не выходит, потому что масштаб взят велик. Стираем и вновь начинаем рисовать в малом масштабе, на грифельной доске. Масштаб, план, границы понемногу уясняются. Учитель повторяет все сказанное, спрашивает, что такое Россия и где ей конец?

Ученик. Земля, в которой мы живем и в которой живут немцы и татары.

Другой ученик. Земля, что под русским царем.

Учитель. Где же ей конец?

Девочка. Там, где нехристи немцы пойдут.

Учитель. Немцы не нехристи. Немцы тоже веруют в Христа. (Объяснение религий и вероисповеданий.)

Ученик (с рвением, видимо радуясь тому, что вспомнил).

- 70 -

В России законы есть, кто убьет, того в острог посадят, и еще всякий народ есть: духовенцы, солдаты, дворяне.

Семка. Кто солдат кормит?

Учитель. Царь. На то деньги со всех собирают, потому что они за всех служат.

Учитель объясняет еще, что́ такое казна, и с грехом пополам заставляет их повторить то, что сказано о границах»1.

Когда Толстой проанализировал, что же дети усвоили из данного урока, продолжавшегося два часа, то пришел к неутешительным выводам. Оказывается, что дети никаких новых понятий не приобрели и «Расея, Руской, остались все теми же бессознательными признаками своего, нашего, чего-то расплывающегося, неопределенного. Закон остался тем же непонятным словом»2.

Через три недели Толстой проверил, что осталось в памяти учащихся из всего того, о чем шла речь на уроке о России. Никто из учеников не мог сказать Толстому, что такое Россия, русский, закон и каковы границы Крапивенского уезда. Выученное детьми было, с одной стороны, отчасти забыто, а с другой — все же не исчезало бесследно, а как-то своеобразно удержалось в сознании детей. Толстой долго думал о причинах неудачи этого урока, стараясь выяснить, что вызвало ее — плохой ли метод преподавания или отсутствие у детей необходимого общего развития. Во всяком случае для него было ясно, что изучение детьми истории по плохим учебникам ничего хорошего не дает, а сократический метод, без должной подготовки учащихся, сводится к навязыванию ученикам таких понятий, которых дети еще не в состоянии правильно усвоить, особенно тогда, когда материал урока не может быть подан детям в виде художественного изложения.

Уроки русской истории оживлялись только тогда, когда темой их были выдающиеся события из жизни русского народа, неоднократно одерживавшего блестящие победы над врагами, пытавшимися поработить родину. Так было с уроком о Куликовской битве, от которого

- 71 -

все ученики были в восторге. Исключительно ярко прошел урок о борьбе русских с Наполеоном, когда Толстой буквально пленил учеников своим рассказом об Отечественной войне и победе над французами.

Л. Н. Толстой начал с Александра I, рассказал о французской революции, об успехах Наполеона, о захвате им власти и о войне, окончившейся Тильзитским миром.

«Как только дошло дело до нас, со всех сторон послышались звуки и слова живого участия. «Что ж он и нас завоюет?» — «Небось Александр ему задаст!» — сказал кто-то, знавший про Александра, но я должен был их разочаровать — не пришло еще время; и их очень обидело то, что хотели за него отдать царскую сестру и что с ним, как с равным, Александр говорил на мосту. «Погоди же ты!» — проговорил Петька с угрожающим жестом. «Ну, ну, рассказывай. Ну!» Когда не покорился ему Александр, т. е. объявил войну, все выразили одобрение. Когда Наполеон с 12 языками пошел на нас, взбунтовал немцев, Польшу, — все замерли от волнения.

Немец, мой товарищ, стоял в комнате. «А, и вы на нас!» — сказал ему Петька (лучший рассказчик). «Ну, молчи», — закричали другие. Отступление наших войск мучило слушателей, так что со всех сторон спрашивали объяснений: зачем? и ругали Кутузова и Барклая. «Плох твой Кутузов». «Ты погоди», — говорил другой. «Да что жь он сдался?» — спрашивал третий. Когда пришла Бородинская битва, и когда в конце ее я должен был сказать, что мы все-таки не победили, мне жалко было их: видно было, что я страшный удар наношу всем. «Хоть не наша да и не ихняя взяла!» Как пришел Наполеон в Москву и ждал ключей и поклонов, — все загрохотало от сознания непокоримости. Пожар Москвы, разумеется, одобрен. Наконец, наступило торжество — отступление. «Как он вышел из Москвы, тут Кутузов погнал его и пошел бить», — сказал я. «Окарячил его!» — поправил меня Федька, который, весь красный, сидел против меня и от волнения корчил свои тоненькие черные пальцы. Это его привычка. Как только он сказал это, так вся комната застонала от гордого восторга. Какого-то маленького придушили сзади, и никто не замечал. «Так-то лучше!

- 72 -

Вот-те и ключи» и т. п. Потом я продолжал, как мы погнали француза. Больно было ученикам слышать, что кто-то опоздал на Березине, и мы упустили его. Петька даже крякнул: «Я бы его расстрелял, сукина сына, зачем он опоздал!» Потом немножко мы пожалели даже мерзлых французов. Потом, как перешли мы границу и немцы, что против нас были, повернули за нас, кто-то вспомнил немца, стоявшего в комнате. «А, вы, так-то? то на нас, а как сила не берет, так с нами?» — и вдруг все поднялись и начали ухать на немца, так что гул на улице был слышен.

Когда они успокоились, я продолжал, как мы проводили Наполеона до Парижа, посадили настоящего короля, торжествовали, пировали. Только воспоминанье Крымской войны испортило нам всё дело. «Погоди же ты, — проговорил Петька, потрясая кулаками: — дай я выросту, я же им задам!» Попался бы нам теперь Шевардинский редут или Малахов курган мы бы его отбили»1.

Этот урок является прекрасной иллюстрацией творческой передачи учащимся сложного исторического материала, взволновавшего юную аудиторию и возбудившего в ней горячую любовь к родине.

В результате своих опытов по преподаванию истории Толстой пришел к ряду противоречивых выводов, свидетельствующих о том, что в 60-х годах у него не сложилось еще совершенно определенных взглядов по отношению к этому предмету.

Толстой писал, что существующие учебники сухи и скучны, изучение по ним истории сводится к заучиванию наизусть имен царей и королей, интереса исторического у детей еще нет. Вместе с тем жизнь стала поучительной и всегда восполняет недостаток исторических знаний у людей, а потому «не только нет необходимости знать скучную русскую историю, но Кир, Александр Македонский, Кесарь и Лютер также не нужны для развития какого-то ни было ребенка»2. Совсем не страшно, говорил Л. Н. Толстой, что вырастут люди, которые не будут изучать в школе историю Ярослава, Оттона и т. д.

- 73 -

До университета, утверждал Л. Н. Толстой, преподавание истории не только не является необходимым делом, но даже вредным.

Создается впечатление, что по совокупности аргументов, выдвинутых Толстым против преподавания истории в школе, он придерживался совершенно определенной линии в этом вопросе. Но это не совсем так. Толстой, с другой стороны, понимал, что преподавание истории можно поставить по-новому. Преподавая историю, надо возбуждать исторический интерес у детей. Детям история нравится тогда, когда содержание ее художественно. Для того чтобы сделать историю популярной, нужно олицетворять исторические явления, как это делает предание, сама жизнь и великие мыслители и художники. Имея в виду новые задачи преподавания истории, Толстой писал: «Возбудить интерес, знать про то, как живет, жило, слагалось и развивалось человечество в различных государствах, интерес к познанию тех законов, которыми вечно двигается человечество... — это другое дело»1.

Лучшими средствами возбуждения интереса детей к истории являются: «Художественное чувство поэзии и патриотизм»2, развитие которых должно быть положено в основу преподавания истории. После таких поистине замечательных мыслей о преподавании истории, Толстой, оглядываясь на печальную действительность, в которой находилась современная ему русская школа, снова возвращался к прежним неутешительным выводам относительно возможности и целесообразности изучения детьми истории в школе. «Для того чтобы развить и то, и другое (художественное чувство и патриотизм. — В. В.) еще нет учебников; а пока их нет, нам надо искать, а не тратить даром время и силы и уродовать молодое поколение, заставляя его учить историю и географию только потому, что нас учили истории и географии»3. Таким образом, видно, что трехлетняя работа Толстого в Яснополянской школе остро поставила перед ним ряд вопросов о роли истории в воспитании и образовании детей и методах ее преподавания, но не дала

- 74 -

еще достаточного материала и возможностей, чтобы создать стройную систему взглядов по этим вопросам.

География. Первый урок географии, который проводил Толстой, начался в Яснополянской школе с изложения основных начал физической географии. Толстой объяснял своим ученикам — десятилетним детям при помощи глобуса и свечи, как день сменяется ночью, а зима — летом. При объяснении круглости земли Толстой приводил различные доказательства ее шарообразности, пытаясь довести ребят до понимания формы нашей планеты. Когда дети записывали в тетради усвоенное на уроке, Толстой заметил, что они по существу почти ничего не поняли, а старались лишь запомнить доказательства шарообразности земли в том порядке, как они им приводились.

«Как я в детстве, — писал Толстой, — так и они теперь верили на слово, что земля кругла и т. д., и ничего не понимали»1. Причины этого непонимания Толстой усматривал в том, что до школы дети имели уже ложные представления, мешавшие образованию правильных понятий, и поспешностью в сообщении детям сложных вопросов физической географии, которые не могут быть ими сразу поняты.

Самое главное в физической географии, полагал Л. Н. Толстой, заключается в объяснении детям не того, что земля кругла и каково расстояние между ней и солнцем, а как люди дошли до такого понимания. При таком подходе к объяснению явлений природы дети сознательно усвоят преподносимый им материал.

«После физической географии, — писал Л. Н. Толстой, — я начал части света с характеристиками, и ничего из этого не осталось, как то, что когда спросишь, наперерыв кричат: — Азия, Африка, Австралия! — а спросишь вдруг: в какой части света Франция? (когда за минуту перед тем сказал, что в Европе Англия, Франция), закричит кто-нибудь, что Франция в Африке. Вопрос: зачем? так и видится в каждом потухшем взгляде, в каждом звуке голоса, когда начнешь географию, —

- 75 -

и нет ответа на этот печальный вопрос: зачем?»1.

Желая сделать преподавание географии более интересным, Толстой провел ряд уроков таким образом, что отправным пунктом своих объяснений по географии избрал классную комнату, дом и деревню, где жили ученики. Но и этот метод, по мнению Толстого, не помог делу. Дети мало интересовались тем, какая земля за их деревней, так как они знали, что там Телятинки со своими полями и лесами, такими же, как и в Ясной Поляне. Другие географические вехи на пути расширения кругозора детей, как Москва, Киев, лишь заучивались наизусть.

Толстой заметил, что рисование планов и карт интересовало детей само по себе, а не как география. Рассказы о зверях, лесах, львах и городах воспринимались малыми детьми как сказка, а не география. У детей не было еще географического интереса, отсутствие которого мешало Толстому достичь положительных результатов в преподавании этого предмета.

Интерес в географии, по Толстому, возбуждается по преимуществу путешествиями, которые маленьким детям недоступны, а потому географию приходится изучать по учебникам, где все сводится к запоминанию наизусть гор, городов и рек. Правильно критикуя постановку преподавания географии, указывая на необходимость развития географического интереса у детей, как основной предпосылки хорошего усвоения этого предмета, Толстой все же весьма упрощенно и во многом неверно оценил роль географии в образовании учащихся. «Когда Митрофанушку убеждали учиться географии, то его матушка сказала: зачем учить все земли? кучер довезет, куда будет нужно. Сильнее никогда ничего не было сказано против географии, и все ученые мира не в состоянии ничего ответить против такого несокрушимого довода»2.

По мнению Толстого, ученикам его школы излишне знать о Мариинском канале, так как они, вероятно, туда никогда не попадут. Сведения о том, что пенька идет вниз, а деготь вверх по Волге и что есть пристань Дубовка,

- 76 -

не способствуют развитию детей. Между тем в школе не хватает времени для передачи детям знаний математических, естественных, языка и поэзии, которые должны быть усвоены учениками раньше, чем знакомить их с картами полярных льдов, тропических стран, гор Австралии и рек Америки.

Все попытки улучшить преподавание географии путем соединения ее с геологией, зоологией, ботаникой и этнографией ни к чему хорошему не приводят, так как география расширяется до беспредельности и делается еще менее детской и более сухой наукой. Кроме того, для составления такого руководства по географии еще долгое время не найдется достаточных материалов, особенно местного характера, чем географы пока не интересуются. «Остается одно, — писал Толстой, — учить наизусть по географии Ободовского или вовсе не учить»1. Если же учесть, что географический интерес, возбуждаемый из 100 случаев 99 путешествиями, у детей младшего возраста отсутствует, то географию до университета не надо изучать, имея в виду, что жизнь всегда восполнит недостатки в географических знаниях.

Справедливость требует отметить, что, придя к выводу о ненужности преподавания географии в начальной школе, Толстой все же писал, что он является сторонником возбуждения у детей интереса к пониманию законов явлений природы на всем земном шаре и к распределению на нем рода человеческого. Но поставить по-новому преподавание географии пока невозможно: нет хороших учебников, а раз их нет, не следует изучать и географию, тратить на это дело даром силы детей и время. Здесь, как и в отношении истории, Толстой пришел к результатам парадоксального характера, резко заостренным против шаблона и рутины в преподавании географии.

Из всего сказанного видно, что доводы Л. Н. Толстого против преподавания географии в школе двоякого рода. Толстой ошибался, когда указывал, что географию не надо изучать потому, что географические знания ничего не дают для развития детей и вряд ли пригодятся им в жизни.

- 77 -

Защищая такие взгляды, Толстой весьма упрощенно и принципиально неправильно разрешал поднятый им вопрос о роли географии в образовании учащихся. Но его аргументы против традиционного преподавания географии, против сухих и скучных учебников, по которым дети механически заучивали наизусть названия рек, гор и городов, заслуживают глубокого внимания. Толстой резко и смело поставил вопрос о необходимости изменить преподавание географии и немало способствовал распространению более совершенных методов в преподавании этого предмета в школе.

Математика. В статьях Л. Н. Толстого о работе Яснополянской школы почти ничего не сказано о преподавании математики. Некоторое представление о том, как было поставлено преподавание этого предмета можно получить лишь при знакомстве с «Дневником Яснополянской школы», который велся с 26 февраля по 14 марта 1862 г. Из дневника и других материалов видно, что преподаванием арифметики занимались Лев Николаевич и учителя Владимир Александрович и Г. Ф. Келлер. Иногда занятия по арифметике с младшими учениками проводились наиболее способными учениками старшего класса. Так как вышеупомянутый дневник велся менее месяца, довольно трудно определить содержание занятий по математике и методику проведения их. По отдельным записям можно лишь судить о том, чем занимались учащиеся школы во второй половине 1861/62 учебного года.

В конце февраля 1862 г. ученики старшего класса сокращали и приводили к одному знаменателю дроби, решали сложные задачи на тройное правило и из планиметрии. В марте эти дети решали задачи на смешение, занимались уравнениями, изучали геометрию (линия на плоскости, две линии: 1) параллельные, 2) пересекающиеся, смежные и вертикальные углы и т. п.). В середине марта часто решали алгебраические задачи на все четыре действия и продолжали изучение геометрии.

Учащиеся младшего класса в это же время выполняли действия с простыми дробями, решали элементарные задачи на правила смешения и другого типа вроде такой: в одну печь накладывается 15 полен, сколько накладывается в двадцать печей. На некоторых уроках

- 78 -

арифметики учащиеся старшего и среднего класса соединялись вместе, а затем снова занимались раздельно.

Из записей методического характера видно, что Толстой очень беспокоился, что многие ученики, недостаточно ясно понимая правила, старались заучить их наизусть и некоторые действия выполняли механически. В таких случаях Толстой старался научить их сознательно решать задачи и примеры, преодолевая «механизм в формах сознания».

Интересно отметить, что достижения яснополянских школьников по математике были, очевидно, значительными, так как однажды они весьма успешно выдержали соревнование в решении задач с тульскими гимназистами, приезжавшими в Яснополянскую школу.

«Мы приступили, — вспоминал В. С. Морозов, — к решению одной и той же заданной нам и им задачи. Началась выписка, деление, умножение, вычитание, дробление. Мы сосредоточились на задаче, будто про наших противников забыли. По арифметике были у нас первые забияки Румянцев и Козлов. Они, как приз взяли, первые решили задачу и сказали Льву Николаевичу:

— «Что, так мы решили?

У нас получилось 943 и ½. Лев Николаевич следил за решением задачи и сказал:

— И я так думаю, что должно получиться столько. Лев Николаевич обратился к учителю гимназистов:

— Мы решили, у нас получилось требуемое число.

— Сейчас и мы кончаем, — сказал ихний учитель.

Доска у них вся была исписана, и задача решена неправильно. Лев Николаевич, не унижая, любезно обратился к нашим товарищам.

— Так, так, прекрасно! Вы хорошо сделали, только вот здесь пропустили в дроблении, а то у вас шло прекрасно.

Во всем, что только преподавалось у нас в школе, мы померились знаниями и ничем не уступили нашим городским барченятам, и любезно распростились, как равные, со своими товарищами. Лев Николаевич был доволен нами и ими. Только сказал нам, когда те уехали:

— Пущай их подумают.

- 79 -

Вечер этого дня был у нас особенный, как торжественный праздник»1.

В заключение укажем, что в 60-х годах Толстой внес ряд новых приемов в методику преподавания математики в начальной школе. Он знакомил своих учеников с десятичными дробями, алгеброй и планиметрией, отказался от употребления именованных чисел, принимая их за случаи умножения и деления. Однако надо заметить, что его значительный и оригинальный вклад в методику арифметики относился к 70-м годам, когда Толстой по-новому разработал ряд вопросов в этой области.

Рисование. Толстой придавал большое значение роли искусства в жизни людей. «Я полагаю, — писал Толстой, — что потребность наслаждения искусством и служение искусству лежат в каждой человеческой личности, к какой бы породе и среде она ни принадлежала, и что эта потребность имеет права и должна быть удовлетворена»2. Не удивительно поэтому, что Толстой рассматривал эстетическое воспитание детей важнейшей задачей школы и ввел в учебный план Яснополянской школы рисование и пение как средства развития художественного вкуса детей и наслаждения искусством.

«...Каждое дитя народа, — писал Толстой, — имеет точно такие права — что́ я говорю — еще бо́льшие права на наслаждения искусством, чем мы, дети счастливого сословия, не поставленные в необходимость того безустального труда, окруженные всеми удобствами жизни»3.

Задача преподавания рисования в народной школе, по мнению Толстого, не может быть сведена к техническому рисованию, т. е. к уменью рисовать соху, машину, постройку, тогда рисование понимается как вспомогательное искусство для черчения.

Точно так же программа пения не должна быть ограничена хоровым церковным пением, когда дети рассматриваются как горла, заменяющие трубочки органа.

Рисование и пение должны способствовать развитию детей, поощрять их стремление к самостоятельности и

- 80 -

содействовать росту творческих способностей учащихся. Так широко и многогранно понимал Толстой смысл обучения детей рисованию и пению.

Рисование в Яснополянской школе преподавал учитель Г. Ф. Келлер, который, начиная свою работу в школе, предрешил, что дети крестьян не будут художниками и придал рисованию несколько технический характер, сблизив его с черчением. О постановке рисования в этой школе мы можем судить по небольшому отчету Келлера, который (отчет) был отредактирован Толстым и приведен в третьей статье о работе Яснополянской школы. Келлер приступил к обучению детей рисованию, не имея строго определенного плана занятий с учениками. Пособия по рисованию были весьма ограничены. Учитель и дети могли пользоваться только деревянной крашеной доской, мелом, аспидной доской, бумагой, карандашами и четырехугольными деревянными различной длины палочками, употреблявшимися в качестве наглядных пособий на уроке математики. На первом уроке учитель составил из четырех палочек квадрат и предложил детям срисовать его, что дети и сделали, обозначив эти палочки прямыми линиями. На следующем уроке дети рисовали углы палочек и различные фигуры, образованные при помощи этих палочек. Дети не могли еще отразить в своих рисунках третье протяжение и рисовали только переднюю сторону составленных предметов.

Когда дети затруднялись в рисовании фигур с натуры, Келлер сам рисовал их на доске, а ученики срисовывали. «Рисование фигур с доски, — указывается в отчете о рисовании, — происходило следующим образом. Я рисовал сначала горизонтальную или отвесную линию, разделял ее точками на известные части, ученики срисовывали эту линию. Потом проводил другую или несколько перпендикулярных или наклонных линий в известном к первой отношении и разделенных одинаковыми единицами. Потом соединял точки разделения этих линий прямыми линиями или дугами и составлял какую-нибудь симметрическую фигуру, которая, по мере того, как возникала, срисовывалась мальчиками»1. При таком методе ученики наглядно изучали весь процесс

- 81 -

образования фигуры и понимали соотношение линий значительно лучше, нежели путем простого копирования. Иногда учитель неправильно рисовал линии, призывал детей указать ошибки в рисунке с целью развить у них способность суждения. После срисовывания симметрических фигур учитель просил детей самостоятельно сочинять и рисовать фигуры на доске. Несомненно, что этот вид рисования особенно ценился Толстым и получил довольно широкое распространение в школе. В результате занятий по рисованию более 30 учащихся в течение нескольких месяцев довольно основательно узнали соотношение линий в различных фигурах и предметах и научились передавать их ровными и резкими линиями, что особенно ценил Келлер, придававший большое значение линейному рисованию. Ученики старшего класса, сделавшие значительные успехи в рисовании, учились рисовать предметы в различных положениях и перспективах. Интересно отметить, что наиболее успевающие учащиеся привлекались к оценке работ других детей и таким образом учились применять свои знания на практике в качестве помощников учителя.

Постановка рисования в Яснополянской школе не могла, конечно, полностью удовлетворить Толстого, мечтавшего о более широких путях введения детей в мир изобразительного искусства и развития творческих способностей детей. Он критически относился к техницизму в рисовании, всячески старался оживить преподавание этого предмета, развить сознательное отношение детей к срисовыванию фигур, поощрять отражение в рисунках индивидуальных интересов детей.

Пение. Однажды летом, когда Л. Н. Толстой с детьми возвращался с купанья, ученик Семка, умная, сильная и даровитая натура, запел какую-то мужицкую протяжную песню, подхваченную ребятами. Возник импровизированный хор, все дети стали петь: «Как под яблоней такой». Вышло шумно, говорит Л. Н. Толстой, но не хорошо. Этот эпизод послужил началом занятий по пению, в результате которых через восемь месяцев ученики научились петь ряд церковных и маленьких хоровых песен, а лучшие ученики могли записывать мелодии песен. Уроки пения начались с ознакомления детей с нотами и пения несложных аккордов. Л. Н. Толстой писал ноты на линейке в альтовом ключе и называл их

- 82 -

по-французски. Дети писали и повторяли за ним. Уроки пения состояли из двух частей. Сначала дети пели аккорды и песенки в три голоса под фортепьяно, а затем следовали упражнения в исполнении гаммы в различных вариациях, придумываемых учениками. Скоро Л. Н. Толстой заметил, что ноты на линейках не наглядны и заменил их цифрами, которые, по мнению Л. Н. Толстого, более удобны для объяснения интервалов и изменяемости тоники. Для знакомства учеников с тактом Толстой, отделив его мелодии стучаньем, разбирал сначала один такт, т. е. размеры без звуков, потом разучивал звуки с тактом, соединяя оба процесса вместе. Занимаясь с учениками таким образом, Толстой пришел к выводу, что его метод обучения детей пению почти совпадает с методом Шеве. Сущность метода Шеве состояла в том, что он заменил музыкальные знаки цифрами, предложил учить звукам отдельно от такта и наоборот, и стремился к популяризации музыки, пения и их преподавания.

В результате дальнейших занятий, после шести уроков, в классе пения оставались одни музыкальные натуры, с которыми Толстой продолжал работать, объясняя минорные гаммы, интервалы, упражняя детей в записях различных минорных и мажорных гамм, в чем некоторые ученики достигли больших успехов. «Эти ученики, — писал Толстой, — часто мурлычат мотивы каких-то песень, которых они назвать не умеют, и мурлычат тонко и нежно и, главное, лучше вторят и ужь не любят, когда много вместе нескладно кричат песню»1.

В итоге своих музыкальных занятий с детьми Толстой пришел к ряду выводов по этому вопросу. Цель преподавания музыки должна состоять в том, чтобы передать народу знания об общих законах музыки. В народной школе нельзя сводить уроки пения к техническим упражнениям, надо сразу вводить детей в мир искусства, знакомя их с основами музыкальной грамоты. Способ писания звуков цифрами и преподавание такта отдельно от звуков наиболее просты и понятны детям.

Толстой писал, что не является сторонником выступлений детских хоров на экзаменах, актах и в церквах,

- 83 -

так как это развивает у детей тщеславие и скоро становится скучным и обременительным делом, лишенным радости и творчества.

Следует отметить, что в свете современной методики обучения детей музыке и пению в начальной школе многие выводы Толстого вполне подтвердились и вошли в практику школьной работы. Уже в начальных классах дети не только овладевают основными элементами музыкальной и нотной грамоты, но и поют доступные им народные и советские песни, что сразу же возбуждает интерес детей к музыке и пению. Музыка и пение расширяют музыкальный кругозор детей и поднимают их общий культурный уровень, дают возможность наслаждаться искусством, право детей народа на которое так горячо защищал Л. Н. Толстой.

Однако ряд методических соображений Толстого о преподавании музыки (цифровая система и др.) является спорным и требующим специального рассмотрения.

Гимнастика и труд. Л. Н. Толстой придавал большое значение физическому труду и гимнастике. Он считал их необходимыми для укрепления здоровья человека. Физический труд Л. Н. Толстой считал, кроме того, важнейшим средством нравственного самоусовершенствования людей. Сам Л. Н. Толстой любил заниматься сельскохозяйственным трудом, ремеслами и систематически в течение многих лет выполнял различные гимнастические упражнения. В Яснополянской школе он всячески старался привить учащимся интерес к гимнастике, показывал им пример в этом деле.

Вот как рассказывает В. С. Морозов о занятиях Толстого и его учеников гимнастикой: «После занятий перед обедом, Лев Николаевич почти постоянно занимался гимнастикой. Гимнастика была устроена в нижнем этаже школы. В большой свободной комнате были устроены перекладины, ввернуты кольца, стояли станки, гири: двухпудовики, пудовики и другие поменьше, — словом, все принадлежности для гимнастического искусства. Любили и мы, ученики, делать со Львом Николаевичем гимнастику... Руководил гимнастикой он сам. Вот он возьмется за перекладину, повиснет на ней и с вытянутыми руками и с выпрямленным телом, не доставая ногами до пола, повисит так немножко, потом начинает подниматься

- 84 -

на руках до перекладины, потом опять тихонько опускаться, потом опять подниматься. Подымется первый раз — отсчитает «раз», подымется второй раз — отсчитает «два», и так отсчитывает всякий раз, чтобы насчитать, сколько раз всего поднялся и опустился... Пробуем и мы по очереди это проделывать. Но нам дается трудно. Повиснуть на перекладине — еще повиснешь, а уж подняться не так-то легко. Первый раз еще кое-как удастся, а уж во второй раз руки слабнут, отрываются. Из всех нас, учеников, лучше всех проделывал гимнастику Чернов. Он замечательный был гимнаст, почти не уступал Льву Николаевичу. А сам Лев Николаевич был удивительно легок и способен для гимнастики. Руки у него были страшно сильные, и то, что для него было совсем легко, нам казалось невозможно трудным... Лев Николаевич влезает на перекладину, огибает ее правой ногой, заправляет ее под колено и начинает вертеться колесом, так быстро, что не разберешь его лица, только волосы, как пух, раздымаются... Лев Николаевич сам проделывал всю гимнастику до устали, потом начинал прыгать через козлы. Козлы были устроены в саду, сверху были обиты мягким для того, чтобы в случае промаха не убить колена. Лев Николаевич с разбега прямо, как птица, перелетал. С виду казался тяжел, а прыгать был легок. Постепенно и мы привыкли к гимнастике. Лев Николаевич хвалил гимнастику, говорил, что от нее человек развивается, крепнет телом и аппетит приобретает»1.

Наряду с характеристикой постановки гимнастики в Яснополянской школе заслуживает упоминания попытка Толстого выделить учащимся школы участок земли для самостоятельной обработки его детьми. «Не хотели ли вы работать сами по себе. — Я вот дам вам десятину земли, вы разделите ее поровну между собой, будете сами пахать свою делянку, и кто что хочет сеять или сажать. У кого есть семена, принесите свои, а у кого нет семян, то я дам»2. Толстой лично присутствовал при разделе десятины земли, за обработку которой взялись 8 учеников. Они посеяли на своих участках лен, горох, гречиху, некоторые посадили морковь и репу.

- 85 -

Весь урожай был снят детьми, работой которых Л. Н. Толстой был очень доволен.

В Яснополянской школе преподавался закон божий. Вспоминая о преподавании закона божия в своей школе, Толстой в 1902 г. писал: «Когда я учил в школе, я еще не уяснил себе своего отношения к церковному учению, но, не приписывая ему важности, избегал говорить о нем с учениками, а читал с ними библейские истории и евангелие, обращая преимущественно внимание на нравственное учение и отвечая всегда искренно на все вопросы, которые они задавали мне.

Если спрашивали о чудесах, я говорил, что не верю в них. Теперь же, много перемучившись в искании правды и руководства в жизни, я пришел к тому убеждению, что наше церковное учение есть бессовестная и вредная ложь, и преподавание его детям есть величайшее преступление»1.

Следует, однако, отметить, что отказавшись от преподавания закона божия в духе церковного учения, Толстой стал сторонником религиозно-нравственного воспитания и обучения детей в духе «истинного» христианства, при котором место попа на казенной должности занимается попом по нравственному убеждению, что так резко критиковал Ленин, имея в виду религиозные взгляды Толстого.

По мнению Ленина, религиозное учение Толстого, его «истинное», «очищенное» христианство представляло собой «...культивирование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины»2.

Вот почему защиту Толстым необходимости религиозного воспитания детей необходимо рассматривать как одну из самых отсталых и реакционных сторон его педагогики.

- 86 -

ЯСНОПОЛЯНСКАЯ ШКОЛА В ОЦЕНКЕ РУССКИХ
И ЗАРУБЕЖНЫХ ПЕДАГОГОВ.

Педагогические взгляды Толстого, как известно, были резко раскритикованы Н. Г. Чернышевским, который убедительно показал, что Лев Николаевич оказался бессильным правильно решить ряд теоретических вопросов педагогики.

Чернышевский вскрыл ошибочность взглядов Толстого по вопросу о том, чему и как учить народ; показал, что Толстой неверно говорил о народе, который будто бы всегда сопротивляется образованию.

Чернышевский весьма сочувственно отнесся к работе Яснополянской школы и одобрил характер ее учебных занятий, рассчитанный на предоставление детям свободы и самодеятельности. В критическом отзыве Чернышевского на журнал «Ясная Поляна» приводится подробное описание школьных занятий, взятое из отчета Толстого о работе Яснополянской школы за ноябрь и декабрь 1861 г. Отчет используется Чернышевским вовсе не для того, чтобы обвинить Толстого в педагогическом анархизме и нарушении традиционной методики обучения детей. Ознакомив читателей «Современника» с устройством Яснополянской школы, где детям была предоставлена невиданная до сих пор свобода, Чернышевский приветствовал начинания Толстого. «Превосходно, превосходно! Дай бог, чтобы все в большем числе школ заводился такой добрый и полезный «беспорядок», — так называет его в виде уступки предполагаемым

- 87 -

возражателям автор статьи, его панегирист, — а по-нашему, следует сказать просто: «порядок», потому что какой же тут беспорядок, когда все учатся очень прилежно, насколько у них хватит сил, а когда сила покидает их или надобно им отлучиться из школы по домашним делам, то перестают учиться?

Так и следует быть во всех школах, где это может быть, — во всех первоначальных народных школах.

Такое живое понимание пользы предоставлять детям полную свободу, такая неуклонная выдержанность этого принципа подкупает нас в пользу редакции журнала, издаваемого основателем яснополянской школы»1. Чернышевский вместе с тем отметил, что новые отношения между учителями и учащимися, основанные на уважении детьми учителей и любви последних к учащимся, воспитывают у детей высокие нравственные качества.

В наших форменных училищах, писал Чернышевский, дети обыкновенно сторожат приход учителя и, завидев вдалеке своего наставника, торопливо рассаживаются по местам, принимают натянутый, чинный вид, словом сказать, приучаются скрывать, лицемерить и подобострастничать. В Яснополянской школе этого нет. В оценке Чернышевским свободы, предоставленной детям в Яснополянской школе, самым существенным является то, что в этой свободе он не усмотрел опасности распада школы и ослабления дисциплины, а, наоборот, почувствовал, что только там, где детей не заставляют учиться из-под палки и педантично не регламентируют каждого движения мысли ребенка, возможно развитие самодеятельности и творчества детей и сознательное усвоение ими знаний. Кроме того, Чернышевский прекрасно показал, что принцип свободы в воспитании детей вполне совместим с сохранением в воспитательно-образовательном процессе руководящей роли учителя и всех тех условий, которые необходимы для нормальной работы школы.

Выдающийся публицист и критик Д. И. Писарев, выступивший почти одновременно с Толстым в защиту свободы в воспитании, в статье «Промахи незрелой

- 88 -

мысли» дал весьма сочувственный отзыв о школе Толстого, где Лев Николаевич воспитывал и обучал детей в новой, свободной обстановке, столь отличной от общепринятого порядка учебных занятий. «Что учение, — отмечал Писарев, — может идти совершенно успешно не только без розог, но даже — что несравненно важнее — без всякого нравственного принуждения, это доказано на вечные времена практическим опытом самого же гр. Толстого в Яснополянской школе»1.

Преподаватель Тульской гимназии Е. Марков, хорошо знакомый с работой Яснополянской школы, в которой он часто бывал, характеризуя поведение учащихся во время уроков, писал: «Все мальчики сами думают, сами добиваются, сами хотят научиться. Пробужденность их духа, самостоятельность внутренней работы в голове мальчика, вот чем радует Яснополянская школа»2.

Вполне сочувственно отозвались о Яснополянской школе Толстого и свободе, предоставленной в ней детям, «Отечественные записки». Журнал приветствовал критику Толстым педантизма в воспитании и обучении детей, нашедшего широкое распространение в немецких школах. Яснополянская школа основана в согласии с народным духом, в ней нет принудительности, а все обучение основано на взаимном доверии и взаимной любви учителя и ученика.

«Немецкий педагог, — писал журнал, — весь погруженный в эксперименты над каким-нибудь фиш-бухом, пришел бы в ужас от подобной школы, и между тем в руках мастера в ней дело идет превосходно. Надо читать рассказы графа Толстого о том, как мальчики с жадностью слушают его рассказы по библии, как, движимые соревнованием, они выучивались правильно читать и красиво писать... видно также, что весь успех обусловливается личностью учителя, и в самом деле без этой любви к делу, без преподавательского таланта трудно ждать такого блестящего результата»3. Журнал «Ясная Поляна» рассматривался «Отечественными записками» как первый русский педагогический журнал, а школа

- 89 -

Толстого как первая школа, в которой рационально и с успехом проводится в жизнь учение о необходимости любви между учителем и учеником, как основание школы.

Председатель Петербургского комитета грамотности Лошкарев, посетив школу, заявил, что «...школа эта достойна нарочного посещения, потому что представляет до сего времени еще очень редкое явление как по любви детей к учению, так и по практичности методов преподавания»1.

Высказал свое отношение ко взглядам Толстого на роль свободы в воспитании журнал «Учитель»2, редактируемый И. Паульсеном и Н. Весселем. Этот журнал, по словам Н. Н. Страхова, был по наружности русским, а по внутренности немецким. В 1863 г. сотрудник журнала Е. Кемниц писал, что Толстой является главным представителем индивидуально-эгоистического направления в педагогике. В педагогическом обозрении этого же журнала Кемниц снова резко выступил против Толстого и указывал, что он «...отдает все дело воспитания опять в руки того же слепого случая» и что «все учение Ясной Поляны построено на абсурде». Кемниц обвинял Толстого в том, что последний «...главным принципом воспитания ставит бессознательность... отвергая всякую цель, всякую целесообразную преднамеренную деятельность»3.

Е. Кемниц не только не понял новаторской сущности работы Л. Н. Толстого в Яснополянской школе, но всячески стремился представить в извращенном виде основные принципы воспитания и обучения детей, обоснованные Толстым.

Работа Л. Н. Толстого в Яснополянской школе высоко оценивается советской педагогикой. Во всех трудах по истории педагогики отмечается, что педагогическая деятельность Л. Толстого в Ясной поляне во многом способствовала распространению начального образования в нашей стране и развитию передовыми учителями творческих сил детей, их самодеятельности и активности.

- 90 -

Выдающийся советский педагог Н. К. Крупская, характеризуя работу Л. Н. Толстого по народному образованию, писала, что для него педагогика не была мертвой, застывшей доктриной. Для него она была живым делом, сложным, развивающимся. Заслугой Толстого является то, что он рассматривал школу как лабораторию, в которой учитель, обучая детей, должен неустанно наблюдать и проверять свои наблюдения. Они будут успешными, когда детям будет предоставлена свобода и возможность активно приобретать знания.

По мнению Н. К. Крупской, громадная заслуга Л. Н. Толстого заключается в том, что «он каждый, самый, казалось бы, чисто педагогический вопрос (о программе, чтении, наказаниях и пр.) ставил резко, во всей его широте, не вне времени и пространства, а в тесной связи с окружающей действительностью. Допустим, что Толстой неправильно решал тот или иной вопрос, но он ставил его не как узкий специалист, а как «гражданин земли родной», мучительно искал ответа на него и заставлял искать и читателя»1.

Яснополянская школа привлекла к себе внимание многих зарубежных писателей и педагогов. Эдвард Стайнер в книге «Толстой — человек», вышедшей в свет в США в 1904 г., писал о Л. Н. Толстом как о педагоге, который горячо защищал интересы крестьян в конфликтах с помещиками.

По мнению Стайнера, важнейшим принципом педагогики Толстого был полный отказ от какого бы то ни было принуждения в воспитании и обучении детей. Толстой, отмечал Стайнер, настаивает на необходимости индивидуального подхода к детям и приспособлении обучения к их нуждам и интересам. Он рисует школу, в которой отсутствует все, чего инстинктивно боится ребенок. Там нет кафедры для учителя, нет прямых монотонных рядов парт, нет больших классных досок, перед которыми дети чувствуют себя такими маленькими и незначительными... Школа, как он себе ее представлял, должна быть сочетанием детского сада с университетом, музея с театром, картинной галереи с лесом, библиотеки с полем. Это выглядело достаточно неопределенно, но заключало в себе педагогические идеалы будущего.

- 91 -

Называя педагогическую деятельность Толстого новой, но странной и непрактичной, Стайнер в то же время утверждал, что она принесла все же неоценимую пользу благодаря глубокой, чистой и бескорыстной любви Толстого к каждому встреченному им ребенку. Школа Толстого была семьей, которой посчастливилось иметь замечательного отца.

В 1906 г. была переведена с английского языка на русский небольшая книга Э. Кросби «Л. Н. Толстой как школьный учитель», в которой автор рассказал об устройстве Яснополянской школы, методах преподавания в ней, взаимоотношениях между учителями и учащимися. Кросби называл Толстого одним из наиболее смелых пионеров свободного и гуманного воспитания. Он указывал, что педагогические статьи великого писателя, напечатанные в журнале «Ясная Поляна», и его работа в школе привлекли к себе всеобщее внимание. Кросби писал о требовании Толстого смотреть на детей как на разумные, мыслящие существа, которые сами способны понять необходимость порядка и не выносят насильственного вмешательства, чуждого их детскому опыту. Толстой порицает современное воспитание, отмечал автор, усматривая в нем нравственный деспотизм, выражающийся в стремлении одного человека сделать другого совершенно похожим на себя.

Отказ Толстого от таких наказаний, которые не исправляют детей, а возбуждают у них дурные страсти и пороки, Кросби считает одной из характерных черт его педагогических воззрений.

Много внимания Кросби уделяет изложению принципа свободного воспитания и обучения детей в понимании Толстого и подчеркивает, что детям позволялось уходить из школы, когда им было нужно. Однако в школе Толстого, отмечает автор, совсем не знали, что такое леность. Между учениками и Толстым поддерживалась хорошая дружба, находившая выражение в совместных прогулках, беседах, играх, во время которых Толстой изучал детей и оказывал на них большое воспитательное влияние. Что же касается Яснополянской школы, то Толстой пользовался ею как лабораторией для своих педагогических опытов. Он не предпринимал ничего без проверки обычаев и традиций, установившихся в каких-либо областях мысли или деятельности,

- 92 -

и этой проверкой занимался также и в деле воспитания. Только те методы обучения хороши, которыми довольны учащиеся. Придерживаясь таких взглядов, Толстой требовал индивидуального подхода к учащимся и изучения особенностей их духовного мира. Кросби отмечал, что ученики Яснополянской школы любили писать сочинения на свободные темы и достигли в этом больших успехов.

Автор книги сообщает, что в предместье Нью-Йорка Бруклине существовала школа для маленьких детей — «Дом игры», работа которой основана на тех же принципах, что и в Яснополянской школе Толстого. Здесь каждый ребенок может проявить индивидуальность и свободно общаться с другими детьми, испытывая на себе все последствия свободных поступков. Главная цель этого «Дома» заключалась в том, чтобы развить инициативу, индивидуальные особенности ребенка, игнорируемые традиционной школьной системой. Очевидно, эти принципы весьма жизненны и разумны, так как дети хорошо себя вели и приучались самостоятельно мыслить и действовать. В среде современных педагогов, заявляет в конце своей книги Кросби, заметно сильное брожение, и твердо обоснованные убеждения такого человека, как Толстой, не могут не оказать на них серьезнейшего влияния.

Подробное изложение сущности педагогических взглядов Толстого и его занятий в Яснополянской школе дается в книге К. Штауба «Жизнь и работа графа Л. Н. Толстого. Мировоззрение и его развитие», изданной в Германии в 1908 г. Штауб отмечает заслуги Толстого в области педагогики. Его школа и журнал «Ясная Поляна», по словам Штауба, произвели большую сенсацию в педагогических кругах как России, так и Западной Европы. Автор показывает педагогическую деятельность Толстого как друга народа, организовавшего образцовую школу для крестьянских детей. Приведя в своей книге отчет Толстого о работе Яснополянской школы, Штауб говорит, что нигде жизнь детей не описана с такой любовью, с такой поэтической силой и с такой реальностью, как в этом отчете. Штауб знакомит немецких учителей с педагогической теорией и практикой Толстого и особо выделяет понимание им свободы в педагогическом процессе. Основная мысль педагогики Толстого, подчеркивает Штауб, состоит

- 93 -

в том, чтобы обучающемуся была предоставлена свобода выбора того, что принять и от чего отказаться. Ребенку необходимо дать возможность свободного духовного развития, избегая насилия над его личностью, Толстой не признает за государством и правительством права принуждать народ к образованию путем обязательного посещения официальных школ. Народ желает образования, но он противится насилию. Много внимания уделяет Штауб отношениям Толстого с яснополянскими школьниками. Толстой счастливо избегал педантизма в обращении с детьми и не отдалялся от них для сохранения своего авторитета. Автор придает большое значение дидактическим взглядам Толстого, считая, что он признавал суверенитет народа в определении того, чему и как надо учить детей. Толстой отстаивал мысль о том, что только те методы хороши, при которых дети очень мало или совсем не подвергаются насилию и внешнему дисциплинированию.

Высоко оценивал работу Яснополянской школы болгарский профессор П. М. Нойков. В книге «Педагогика Л. Н. Толстого» он пишет: «Толстой требовал, чтобы народу была предоставлена возможность свободно открывать школы для своих детей, а учащимся — созданы условия для свободного и активного усвоения знаний. Толстой как человек, писатель и общественный деятель был в высшей степени активной личностью, и поэтому он не мог быть сторонником пассивного воспитания. Цель воспитания Толстой видел в развитии у детей высокой активности». Автор отмечает, что философия Толстого проникнута бесконечным уважением к человеческой личности, коренящимся в его глубокой вере в творческие силы народа. К сожалению, П. М. Нойков не показывает ограниченности принципа социальной активности, выдвинутого Толстым.

В 1918 г. в США была издана книга Дж. Р. Нойеса «Толстой», в которой одна из глав посвящена анализу педагогической деятельности Толстого. Подробно излагая педагогические взгляды Льва Николаевича и характеризуя его работу в Яснополянской школе, Нойес считает, что теория воспитания Толстого, являющегося будто бы верным учеником Руссо, основана на тех же принципах, которых придерживался его учитель. Оригинальность Толстого, по мнению Нойеса, заключается

- 94 -

якобы лишь в том, что он применил идеи Руссо в условиях русской действительности, организовав школу для крестьянских детей.

В основе педагогических взглядов Толстого, утверждает Нойес, лежат индивидуализм, выраженный в презрении к традиционному авторитету, и пылкая любовь к свободному развитию личности. Однако индивидуализм Толстого очень далек от эгоистического самовозвышения Гете или от бунтарского отстаивания Ибсеном своих притязаний. Индивидуализм Толстого заключается в методе, а не в цели воспитания, и он соединен с идеалом служения народу, самопожертвования и признания прав других людей. Вместе с тем Нойес стремится показать, что педагогические идеи Толстого не отличаются от идей ряда школьных реформаторов, живших после Руссо, — от Фребеля до Монтессори. Толстой выделяется из среды других педагогов только тем, что беспощадно и последовательно пытался провести в жизнь принцип индивидуализма в воспитании и утверждал, что школа не должна воздействовать на индивидуальные черты характера детей.

Шарль Бодуэн в книге «Толстой — учитель», авторизованный перевод которой с французского на английский язык был опубликован в Лондоне в 1923 г., считает, что основная тенденция педагогической системы Толстого заключается в протесте против всего, что мешает свободному развитию жизни, и в стремлении раскрыть сущность воспитания как процесса свободного выявления природных задатков детей. Хотя «животная природа», которую Толстой пытается заменить «божественной природой», не является идеалом, тем не менее она лучше и желательнее тех воздействий на ребенка, которые оказывает на него современное общество. Преклонение перед развитием природных сил ребенка, по мнению Бодуэна, является самой существенной чертой педагогики Толстого. Бодуэн считает большой заслугой Толстого защиту экспериментирования в области педагогики, которое содействует обогащению ее проверенными на практике положениями и выводами.

Бодуэн не видит противоречий во взглядах Толстого на сущность свободного воспитания. Поэтому он не

- 95 -

вскрывает противоречивого характера его педагогической теории.

Немецкий педагог доктор Герхард Прокс в книге «Толстой как педагог и его философия обучения» утверждает, что в свободной школе Толстого был образцовый порядок, основанный на понимании детьми необходимости хорошо себя вести в школе. Толстой как учитель пользовался большим авторитетом у детей. Его энтузиазм пробуждал у них желание учиться, он добился того, что школа стала для учеников необходимостью. Прокс придает большое значение дидактическим взглядам Толстого. Он возражает Р. Левенфельду, считавшему, что Толстой был противником какого бы то ни было метода. Толстой не отрицал необходимости методики преподавания, заверяет Прокс, а возражал только против схематизма и шаблона в обучении детей. Прокс высоко оценивает работу Толстого по созданию «Азбуки» и «Новой Азбуки». Знакомясь с немецкими и американскими учебниками и составляя свои книги для детей, Толстой был далек от подражания зарубежным образцам. Рассказы, написанные Толстым для азбук, отличаются ясностью и простотой языка, легкостью стиля, доступностью для детского понимания, простотой построения действия, вызывают оживленный многосторонний интерес и заставляют с напряжением следить за действием.

Американский педагог Симмонс в книге «Лев Толстой», вышедшей в 1946 г. в Бостоне, пишет, что в лице Толстого педагогическая наука имеет блестящего новатора и одного из наиболее видных реформаторов преподавания. «Экспериментальные школы в Америке и за границей, — пишет Симмонс, — получили очень много ценного, использовав оставленный им богатый экспериментальный материал. Его метод обучения азбуке и чтению, его настойчивое требование развивать у детей привычку полагаться на себя... его вера в то, что ребенку в классной комнате надо дать максимум свободы, — все эти компоненты его системы оказали свое влияние на прогрессивное образование последнего времени. А главное его положение о том, что школа всегда должна быть педагогической лабораторией, для того чтобы не отстать от всеобщего прогресса, было принято в широких кругах как одна из предпосылок дидактики».

- 96 -

В связи со 125-летием со дня рождения Л. Н. Толстого в зарубежной печати в 1953 г. появился ряд новых публикаций о Толстом-педагоге.

Среди них заслуживает внимания большая статья Мариа Ульман «Л. Н. Толстой о народном образовании», напечатанная в немецком журнале «Педагогика». М. Ульман отмечает, что резкая уничтожающая критика Толстым немецкой школы в период после 1848 г. была в основном правильной, ибо он не верил официальным данным, а тщательно изучал сам состояние народного образования в Германии и сравнивал его с потребностями немецкого народа.

Излагая кратко статьи Толстого о Яснополянской школе, М. Ульман обращает внимание на то, что критическое описание им урока с применением искусственных приемов наглядного преподавания представляет большой интерес для немецких учителей и воспитателей. Толстой едко высмеял уродства неудачных предметных уроков и этим самым способствовал правильному пониманию наглядности в обучении. Его статьи о Яснополянской школе относятся к лучшим произведениям мировой педагогической литературы.

Большой интерес представляет раздел статьи М. Ульмана, в котором он проводит резкую грань между Толстым и педагогикой так называемых новых школ, возникших за рубежом в конце XIX в. В то время как представители новых буржуазных педагогических течений, создавая школы-интернаты, имели в виду воспитание детей богатых слоев населения, Толстой боролся за подлинно народную школу, свободную от влияния капиталистов и юнкеров. Буржуазные педагоги-реформисты хотели уничтожить классно-урочную систему преподавания. Толстой стремился освободить школу от зубрежки и муштры. Он не был, как указывает Ульман, врагом предметного и систематического обучения детей.

В Яснополянской школе дети обучались не только чтению, счету и письму, но и девяти другим предметам. Толстой был не только учителем, он большое внимание уделял воспитанию детей и с огромной силой влиял на личность ребенка.

Французский общественный деятель Коньо в своей статье «Учитель Ясной Поляны и советская педагогика» вполне согласен с педагогами, считающими, что воспитание

- 97 -

творческой личности было основной задачей Яснополянской школы. Она была в то время единственной как в России, так и за границей, где применялись гуманные методы обучения детей. Толстой доказал, что дети бедных крестьян могут учиться лучше, чем дети обеспеченных родителей. Борьба против схематизма и формализма в обучении, исключительная преданность делу образования народа, горячая любовь к детям являются самым типичным в педагогической деятельности великого русского писателя. Коньо обращает внимание на то, что отрицательное отношение Толстого к революции помешало ему воспитывать смелых и мужественных борцов с царским режимом. Оставаясь верным теории «свободного» воспитания до последних дней своей жизни, Толстой ратовал за религиозное воспитание. В этом заключается одно из глубоких противоречий его теории воспитания.

Высокая оценка работы Яснополянской школы дана в вышедшей в 1958 г. в Софии книге известного ученого Ж. Атанасова «Идеи Л. Н. Толстого в области воспитания и их влияние в Болгарии».

По мнению автора опыт Яснополянской школы является смелым протестом против шаблона и формализма в обучении. В своей практической работе Толстой отвергает сухие педагогические догмы гербартианства и других разновидностей немецкой идеалистической педагогики и дает широкий простор детской активности. Организация учебного процесса в этой школе давала возможность проявиться детским творческим силам, и таким образом получались результаты, далеко превышающие те, которые давала в то время официальная школа. Большой заслугой Толстого Ж. Атанасов считает осуществление в его школе индивидуального подхода к каждому ребенку и развитие творческих сил учащихся.

Автор пишет, что в Яснополянской школе Толстого применялись новые методы преподавания, основанные на глубоком проникновении Толстого в духовный мир детей. В этой школе осуществлялся индивидуальный подход к каждому ребенку. Умелая организация педагогического процесса, хорошая дисциплина среди учащихся, тщательная подготовка учащихся к урокам обеспечили высокую успеваемость учеников этой школы.

- 98 -

В своих педагогических статьях Толстой резко критикует классовый характер существовавших в то время школ. Вопреки своим идеалистическим взглядам на свободу, он вполне правильно требует развития детской активности в процессе обучения детей. Однако Толстой не понимал того, что свободное воспитание немыслимо при наличии несвободного крепостнического или буржуазного общества. Воспитание, пишет Атанасов, становится воистину свободным лишь тогда, когда свергнута власть эксплуататорских классов и когда оно подчинено делу укрепления народной свободы. Отмечая противоречия в педагогических взглядах Толстого, Атанасов признает, что педагогическая деятельность Толстого является образцом бескорыстной работы в области народного образования. Атанасов утверждает, что педагогические идеи Толстого пользуются большой популярностью в Болгарии. Толстой помогает передовым болгарским педагогам бороться против книжности в обучении, догматизма, гербартианского трафарета в педагогике.

* * *

Трудно переоценить значение яснополянского педагогического опыта Л. Н. Толстого. В течение трех лет работы в Яснополянской школе великий русский писатель создал народную школу, основанную на демократических и гуманистических принципах, в которых нашли отражение как оригинальные педагогические взгляды учредителя этой школы, так и идеи выдающихся педагогов прошлых веков (Монтеня, Руссо и др.), получившие высокую оценку со стороны Толстого.

Яснополянская школа ставила своей задачей не только сделать крестьянских детей грамотными, но и способствовать всестороннему развитию личности ребенка. Занимаясь с крестьянскими детьми, Толстой убедительно доказал, что они не «маленькие дикари», какими их считали некоторые педагоги, а любознательные дети, способные усвоить широкий круг знаний.

Учебный план этой школы по богатству и разнообразию знаний, сообщаемых детям, далеко опередил содержание обучения в начальных школах как в России, так и за границей. Толстой стремился дать детям широкое образование, развить физические силы, помочь выработать моральные взгляды, ввести их в мир искусства.

- 99 -

Толстой резко осуждал тех педагогов, которые не признавали за детьми их права на активную роль в педагогическом процессе. В Яснополянской школе детям были предоставлены все возможности для развития самодеятельности, свободного выражения своих интересов и запросов.

Любовь к детям, заботливое отношение к каждому ребенку красной нитью проходят через всю самоотверженную работу Толстого в Яснополянской школе, которой он посвятил лучшие годы своей жизни.

Однако в практике работы Яснополянской школы и выводах, сделанных из этой практики Л. Н. Толстым, есть ряд особенностей, требующих критического рассмотрения.

Педагогические взгляды Л. Н. Толстого весьма противоречивы. Наряду с исключительно ценными и далеко идущими идеями в области воспитания и обучения встречаются отсталые и устаревшие положения, обусловленные своеобразной толстовской идеологией.

Отрицательное отношение Л. Н. Толстого к революционным методам борьбы с угнетателями народа не могло не сказаться на его педагогических взглядах и работе в Яснополянской школе, оно наложило свой отпечаток на содержание теоретических статей Л. Н. Толстого по педагогике и обусловило аполитичный просветительный характер направления работы Яснополянской школы.

В. И. Ленин подчеркивал, что «Толстой отразил накипевшую ненависть, созревшее стремление к лучшему, желание избавиться от прошлого, — и незрелость мечтательности, политической невоспитанности, революционной мягкотелости»1. Нетрудно заметить, что эти черты мировоззрения Л. Н. Толстого отразились и в его педагогической практике.

Толстой ошибался, когда утверждал, что школа не должна заниматься воспитанием детей, предоставив это дело семье. На самом же деле Л. Н. Толстой, как он сам признал в одном из писем к А. А. Толстой, «воспитывал своих яснополянских мальчиков смело».

Нельзя согласиться с теми взглядами Толстого, в которых не трудно заметить недооценку руководящей роли

- 100 -

учителя в процессе обучения детей, принципиальное отрицание целесообразности экзаменов, индивидуального спрашивания детей на уроках и т. п. Впоследствии Толстой, как известно, признал, что воспитание и обучение нераздельны и нельзя их искусственно отрывать друг от друга. В 70-х годах, в период составления «Азбуки» и «Новой Азбуки», Толстой в «Общих замечаниях для учителя» правильно формулировал ряд ценных дидактических правил, не утративших своего значения и в настоящее время.

Яснополянская школа была одной из первых экспериментальных школ, в которой велась интересная работа по опытной проверке новых методов воспитания и обучения. Толстой рассматривал свою школу как своеобразную педагогическую лабораторию передового педагогического опыта, обобщение которого позволило ему сделать ряд ценных теоретических выводов, отраженных в педагогических статьях, написанных в 60-х годах прошлого столетия.

Толстой во многом обогатил методику естественного педагогического эксперимента, важнейшей частью которого является наблюдение за поведением детей в различных условиях учебно-воспитательной работы.

Поставив своей задачей проверить, как новые «свободные» отношения между учителями и учащимися влияют на поведение детей и усвоение ими знаний, Толстой пришел к правильному выводу о том, что если дети не будут бояться учителей, а смогут непринужденно держать себя на уроках и переменах, то они сами скоро придут к осознанию необходимости разумного порядка, который установился в Яснополянской школе и никогда не нарушался учащимися. Если дети не боятся наказаний за так называемую неуспеваемость, они охотно учатся и настойчиво преодолевают трудности в усвоении грамматики, арифметики и других предметов.

Все эти, казалось бы, элементарные педагогические истины, обоснованные Толстым в середине прошлого века, несомненно сыграли большую роль в борьбе с полицейскими порядками в школе муштры и зубрежки.

Задолго до того, когда в лучших школах мира началась борьба против формализма в обучении детей, Толстой в Яснополянской школе показал, как надо обучать детей, чтобы они сознательно воспринимали знания и

- 101 -

прочно усваивали их. Его уроки по грамматике, арифметике, беседы по истории и географии, опыты по физике проводились таким образом, что знания сознательно воспринимались детьми и помогали им понимать окружающий мир.

Яснополянская школа положила начало открытию по инициативе Л. Н. Толстого многих начальных школ в Крапивенском уезде Тульской губернии. Она была методическим центром, объединявшим и направлявшим работу учителей, приглашенных Толстым во вновь открытые школы уезда. Толстой был сторонником коллективной методической работы учителей, он правильно полагал, что совместные поиски новых путей воспитания и обучения детей помогут создать новую школу.

Непосредственная работа в Яснополянской школе обогатила Л. Н. Толстого разносторонним педагогическим опытом, на основе глубокого анализа которого он по-новому поставил и разрешил ряд важных вопросов теории педагогики и методики преподавания.

В лице Л. Н. Толстого педагогическая наука получила блестящий пример плодотворной связи теории с практикой, в результате осуществления которой великий русский писатель внес большой вклад в педагогику и создал Яснополянскую школу, сыгравшую большую роль в развитии передовых педагогических идей.

- 102 -

СОДЕРЖАНИЕ

	От издательства	3
	Краткий очерк педагогической деятельности Л. Н. Толстого в Ясной Поляне	5
	Устройство Яснополянской школы и основные принципы воспитания и обучения детей	28
	Методы преподавания отдельных предметов	51
	Яснополянская школа в оценке русских и зарубежных педагогов	86

- 103 -

Владимир Александрович Вейкшан

Л. Н. ТОЛСТОЙ — НАРОДНЫЙ УЧИТЕЛЬ

Редактор И. В. Лепилин
Художник И. Д. Кричевский
Художественный редактор М. Л. Фрим
Технический редактор М. С. Дранникова
Корректор Р. К. Пожилова

***

Сдано в набор 27/V 1959 г. Подписано к печати 12/X 1959 г.
84×108¹/₃₂. Печ. л. 6,5 (5,33). Уч.-изд. л. 5.32
Тираж 9000 экз. А08580
Цена 1 р. 45 к.
Заказ № 3203.

***

Учпедгиз. Москва, 3-й проезд Марьиной рощи, 41.
Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова
Московского городского Совнархоза
Москва, Ж-54, Валовая, 28.

ОПЕЧАТКИ

	Страница	Строка	Напечатано	Следует
	45	5 сверху	как мы того от него требуем».	как мы того от него требуем»1.
	45	13 сверху	как вчера»1.	как вчера.
	47	13 сверху	нацело	на целое

Сноски

Сноски к стр. 4

¹ Теоретические взгляды Л. Н. Толстого в области педагогики изложены автором в книге «Л. Н. Толстой о воспитании и обучении», изд. АПН РСФСР, М., 1953. В книге имеются главы: I. Мировоззрение Толстого, II. Л. Н. Толстой о буржуазной педагогике, III. Л. Н. Толстой о задачах педагогики как науки, IV. Л. Н. Толстой о воспитании, V. Л. Н. Толстой о сущности обучения, VI. Яснополянская школа Л. Н. Толстого, VII. «Азбука» и «Новая Азбука». Настоящая брошюра целиком посвящена работе Л. Н. Толстого в Яснополянской школе, основные черты деятельности которой были кратко охарактеризованы в вышеуказанной книге.

Сноски к стр. 6

¹ А. Панкратов, «Русское слово» от 7/XI 1912 г., № 257.

² Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 47, стр. 146.

³ Л. Н. Толстой, Исповедь, изд. «Посредник», 1907, стр. 14.

Сноски к стр. 7

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 325.

² Там же, стр. 330.

Сноски к стр. 8

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 331.

² Там же, стр. 436.

³ Там же, стр. 337.

⁴ Там же, стр. 328.

Сноски к стр. 9

¹ Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 380. Письмо Толстым не было отправлено.

Сноски к стр. 10

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 404—405.

² Л. Н. Толстой, Памятники творчества и жизни, вып. 4, М., 1923, стр. 82.

Сноски к стр. 11

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 407—408.

Сноски к стр. 12

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 434.

² Там же.

Сноски к стр. 13

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 437.

Сноски к стр. 14

¹ Е. Марков, «Живая душа» в школе, «Вестник Европы», февраль 1900 г., стр. 585.

² Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 438.

Сноски к стр. 15

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 436.

² Там же, стр. 441.

Сноски к стр. 16

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 428—429.

² Там же, стр. 436.

Сноски к стр. 17

¹ Н. Гусев, Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого, 1936, стр. 149—150.

² Воспоминания о Л. Н. Толстом ученика Яснополянской школы Василия Степановича Морозова, под ред. и с примечаниями Алексея Сергеенко, изд. «Посредник», М., 1917, стр. 126—127.

Сноски к стр. 18

¹ Переписка Л. Н. Толстого с А. А. Толстой 1857—1903 гг., 1911, стр. 192.

² Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 505.

³ Там же, т. 48—49, стр. 62.

Сноски к стр. 19

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 63.

² Письма Л. Н. Толстого (1848—1910), изд. «Книга», 1910, стр. 82.

³ Переписка Л. Н. Толстого с А. А. Толстой (1857—1903), 1911, стр. 211.

Сноски к стр. 20

¹ П. И. Бирюков, Биография Л. Н. Толстого, т. II, 1923, стр. 53.

² Там же.

³ И. Л. Толстой, Мои воспоминания, изд. 2, М., 1933, стр. 29.

Сноски к стр. 21

¹ Подробно об этом см. проф. В. С. Спиридонов «К истории педагогической деятельности Л. Н. Толстого», «Ученые записки кафедры русской литературы Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена», т. 67, Л., 1948.

Сноски к стр. 22

¹ Л. Н. Толстой имеет в виду Д. А. Толстого — министра народного просвещения. (В. В.)

² Переписка Л. Н. Толстого с А. А. Толстой (1857—1903), 1911, стр. 251.

³ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 62, стр. 119—120, 127.

Сноски к стр. 23

¹ Переписка Л. Н. Толстого с А. А. Толстой (1857—1903), 1911, стр. 258.

Сноски к стр. 24

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 56, стр. 18.

² Там же, стр. 23.

Сноски к стр. 25

¹ Н. Н. Гусев, Два года с Л. Н. Толстым, М., 1928, стр. 162.

Сноски к стр. 29

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 49.

Сноски к стр. 30

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 48—49.

² Там же, стр. 29.

³ Там же, стр. 34.

Сноски к стр. 31

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 34.

² Там же, стр. 43.

Сноски к стр. 33

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 60, стр. 405.

Сноски к стр. 34

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 58.

² Там же, стр. 80.

Сноски к стр. 36

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 35.

² Там же, стр. 39.

Сноски к стр. 37

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 34—35.

Сноски к стр. 38

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 31—32.

Сноски к стр. 39

¹ Воспоминания о Л. Н. Толстом ученика Яснополянской школы Василия Степановича Морозова, под редакцией и с примечаниями Алексея Сергеенко, изд. «Посредник», М., 1917, стр. 44—50.

Сноски к стр. 41

¹ Воспоминания о Л. Н. Толстом ученика Яснополянской школы Василия Степановича Морозова, под редакцией и с примечаниями Алексея Сергеенко, изд. «Посредник», М., 1917, стр. 72—73.

Сноски к стр. 42

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 80.

Сноски к стр. 43

¹ Свои убеждения в чистоте и благородстве моральных качеств детей Толстой впоследствии отразил и в художественных произведениях, в которых показал, что если взрослые не успели привить детям дурных наклонностей и привычек, то у них ярко проявляются искренность, правдивость, честность, сострадание. Эти качества отсутствуют у тех взрослых, которые развращены капиталистическим строем, основанным на эксплуатации трудящихся, лицемерии и обмане. В рассказе «Нечаянно» Толстой знакомит читателей с тем, как по-разному отнеслись взрослые и дети к тому, что случилось «нечаянно». Муж проиграл в карты 16 тысяч казенных денег. Объясняясь по этому поводу с женой, он сказал, что проиграл нечаянно и что собирается кончить жизнь самоубийством, так как возвратить проигранные деньги не в состоянии. Жена посоветовала ему заявить в полицию и директору банка, что он якобы был ограблен вооруженными людьми и, следовательно, не виноват в пропаже денег. Путем обмана был найден выход из создавшегося положения. В тот же день в другом семействе, проживавшем в этом доме, произошло следующее. После обеда отец и мать попросили семилетнего Воку снести няне пирожное. Мальчик пошел, но долго не возвращался. Посланная за ним четырехлетняя сестренка Таня увидела в детской брата, который стоял у кровати с пустой тарелкой в руках и горько плакал.

«— Вока, что ты? Вока, а пирожное?

— Я-я-я нечаянно съел дорогой. Я не пойду... никуда... не пойду. Я, Таня... я право, нечаянно... я все съел... сначала немного, а потом все съел.

— Ну, что же делать?

— Я нечаянно...

Танечка задумалась. Вока заливался, плакал. Вдруг Танечка вся просияла.

— Вока, вот что. Ты не плачь, а пойди к няне и скажи ей, что ты нечаянно, и попроси прощения, а завтра мы ей свое отдадим. Она добрая.

Рыдания Воки прекратились, он вытирал слезы и ладонями и противной стороной ручонок.

— А как же я скажу? — проговорил он дрожащим голосом.

— Ну, пойдем вместе.

И они пошли и вернулись счастливые и веселые. И счастливые и веселые были и няня, и родители, когда няня, смеясь и умиляясь, рассказала им всю историю»*. Таким образом, дети оказались честнее и правдивее взрослых, прибегнувших к лжи, чтобы скрыть свою вину.

По наблюдениям Толстого, дети не злопамятны и скоро забывают о причиненных друг другу обидах. В рассказе «Девчонки умнее стариков» описывается случай, когда девочка Малашка забрызгала водой из лужи сарафан своей подружки Акульки. Акулькина мать дала подзатыльник Малашке. Она завыла на всю улицу. Мать Малашки стала ругать соседку, ударившую ее ребенка. На крики и брань матерей сбежались мужики и бабы. Завязалась драка, и дело могло окончиться весьма печально. Но в это время девочки снова появились на улице и стали играть у лужи, они соединили лужу канавкой с ручейком и пустили в воду щепочку. «Понесло щепочку на улицу, прямо на то место, где старуха мужиков разнимала. Бегут девчонки — одна с одного боку, другая с другого боку ручья.

— Держи, Малаша, держи! — кричит Акулька. Малаша тоже что-то сказать хочет, да не выговорит от смеха.

Бегут так девчата, на щепку смеются, как она по ручью ныряет. И вбежали прямо в середину мужиков. Увидала их старуха и говорит мужикам:

— Побойтесь вы бога! Вы, мужики, из-за этих самых девчат драться связались, а они давно все забыли — опять по любви вместе, сердечные, играют. Умней они вас!

Посмотрели мужики на девчат, и стыдно им стало. А потом засмеялись сами на себя мужики и разошлись по дворам»*.

Дети не выносят притворства и фальши со стороны взрослых. Им становится стыдно за своих родителей, делающих вид, что в семье ничего плохого не случилось, тогда как на самом деле отец или мать виноваты в семейном конфликте. Жена Облонского (в романе «Анна Каренина») узнала о недостойном поведении мужа и поссорилась с ним. На третий день после объяснения с женой Облонский, встретившись с детьми, спросил у дочурки Тани о самочувствии Дарьи Александровны: «Что мама?.. Что, она весела?» Девочка знала, что между отцом и матерью была ссора, и что мать не могла быть весела, и что отец должен знать это, и что он притворяется, спрашивая об этом так легко. И она покраснела за отца. Он тотчас же понял это и также покраснел»**.

^* Л. Н. Толстой. Собрание художественных произведений, т. 12, изд. «Правда», 1948, стр. 192—193.

^* Л. Н. Толстой, Собрание сочинений в четырнадцати томах, т. 10, М., 1952, стр. 193.

^** Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 11.

Сноски к стр. 45

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 87—88.

Сноски к стр. 46

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 381.

Сноски к стр. 47

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 63—64.

² Там же, стр. 269.

Сноски к стр. 48

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 40.

Сноски к стр. 49

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 45—47.

Сноски к стр. 52

¹ К. Д. Ушинский, В. П. Вахтеров, В. А. Флеров, Об обучении грамоте. Основы звукового метода, составил С. П. Редозубов, Учпедгиз, М., 1941, стр. 11.

² И. Н. Шапошников, Как обучать грамоте, изд. «Работник просвещения», М., 1929, стр. 58—59.

³ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 65.

Сноски к стр. 53

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 66.

² Там же, стр. 67.

³ Там же, стр. 58.

Сноски к стр. 54

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 53—54.

Сноски к стр. 56

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 57.

² Там же, стр. 145.

³ Там же, стр. 61.

Сноски к стр. 57

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 71.

² Там же, стр. 68.

Сноски к стр. 58

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 69.

Сноски к стр. 59

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 70.

² См. Архив Музея Л. Н. Толстого, КП 47 905, отдел педагогики, папка 6.

Сноски к стр. 60

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 72.

Сноски к стр. 61

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 302.

² Там же.

³ Там же.

⁴ Там же, стр. 303.

Сноски к стр. 62

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 303.

² Там же.

³ Там же, стр. 303—304.

Сноски к стр. 63

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 304.

² Там же, стр. 308.

Сноски к стр. 64

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 305—306.

² Там же, стр. 74.

Сноски к стр. 65

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 74—75.

² Там же, стр. 324.

Сноски к стр. 68

¹ Козюками называются у нас мещане.

Сноски к стр. 70

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 96—99.

² Там же, стр. 100.

Сноски к стр. 72

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 101—102.

² Там же, стр. 106.

Сноски к стр. 73

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 109.

² Там же.

³ Там же.

Сноски к стр. 74

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 104.

Сноски к стр. 75

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 104—105.

² Там же, стр. 105.

Сноски к стр. 76

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 108.

Сноски к стр. 79

¹ Воспоминания о Л. Н. Толстом ученика Яснополянской школы Василия Степановича Морозова, изд. «Посредник», М., 1917, стр. 76—77.

² Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 115.

³ Там же, стр. 110.

Сноски к стр. 80

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 117.

Сноски к стр. 82

¹ Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 124.

Сноски к стр. 84

¹ Воспоминания о Л. Н. Толстом ученика Яснополянской школы Василия Степановича Морозова, под редакцией и с примечаниями Алексея Сергеенко, изд. «Посредник», М., 1917, стр. 37—41.

² Там же, стр. 53.

Сноски к стр. 85

¹ Л. Н. Толстой, Мысли о воспитании и обучении, собранные Владимиром Чертковым, изд. «Свободного слова», № 77, стр. 36.

² В. И. Ленин, Сочинения, т. 15, стр. 180.

Сноски к стр. 87

¹ Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. 10, М., 1951, стр. 505.

Сноски к стр. 88

¹ Д. И. Писарев, Сочинения, т. 4, Спб., 1910, стр. 214.

² «Русский вестник», т. 39, 1862, стр. 181.

³ «Отечественные записки», 1862, июнь, стр. 229—230.

Сноски к стр. 89

¹ «Московские ведомости» от 23 ноября 1861 г., № 257.

² «Учитель». Журнал для наставников, родителей и всех желающих заниматься воспитанием и обучением детей. Издавался в Петербурге в 1861—1870 гг.

³ См. журнал «Учитель» за декабрь 1864 г.

Сноски к стр. 90

¹ Н. К. Крупская, Избранные педагогические произведения, изд. АПН РСФСР, М. — Л., 1948, стр. 35.

Сноски к стр. 99

¹ В. И. Ленин, Сочинения, т. 15, стр. 185.