259
Василий Степанович Морозов*
Свидание с Л. Н. Толстым
в волостном правлении
Я ехал по Киевскому шоссе в Тулу. Проезжая через местечко Колпну — находящееся в 7 верстах от Ясной Поляны, я заметил вдали едущего верхом всадника с белой бородой. Он ехал сторонкою, по мягкому, шагом, похоже было на Льва Николаевича. Мои глаза меня не обманули. Я соскочил с телеги с биением сердца, направился скорым шагом пересечь ему дорогу, перекинуться хотя каким словечком, но у меня не было никаких подготовленных слов. «Спрошу о здоровье, о погоде — хороша или плоха...» Мы столкнулись со Л. Н-чем. Он приподнял свою фуражку раньше, чем я успел это сделать.
— Здравствуй, — сказал он, не останавливая лошади.
— Здравствуйте, Лев Николаевич.
Он проехал мимо меня. Я протянул ему вслед:
— Лев Николаевич. Вы не узнали меня — Морозова?
Л. Н. оглянулся.
— Узнаю, узнаю, В. С. — и Л. Н. повернул ко мне. Лошадь остановилась, он наклонился и, подав мне руку, сказал:
— Еду в волостное правление, тороплюсь, там уже вероятно начался суд. Если располагаешь временем, поедем со мной. Я не долго пробуду там, а потом с тобой побеседуем.
Я сказал:
— Лев Николаевич, времени у меня много, — и я направил свою лошадь к волостному правлению.
Л. Н. поехал вперед. Когда я подъехал к волостному правлению, Л. Н. стоял у крыльца и с ним вместе находились ясенские крестьне, мои бывшие школьные товарищи: Семен Резунов и Тарас Фоканичев.
— Какая удачная встреча, — сказал им Л. Н., приветливо смотря на меня, — Василий Степанович.
Л. Н. вторично подал мне руку и спросил, откуда я еду. Я сказал, что от сестры, жившей недалеко от Колпны.
— Ну, побеседуй здесь, а я пойду в волостное правление, подождите меня, я скоро.
260
По уходе Л. Н. мы, три ученика школы Л. Н-ча 60-ти годов, а теперь 60-тилетние старики, стали перебирать воспоминания о незабвенном детстве.
Потом нам захотелось посмотреть, что делает Л. Н., узнать, не будет ли он на суде говорить. Волостного суда я никогда в жизни не видел. Проживши десятки лет в городе, я не имел в суде надобности, да и вообще не любил суды, старался их избегать всеми силами. В зале суда стояли обвиняемые и обвинители. Председатель и три члена суда сидели за столом, покрытым ветхим зеленым сукном и огороженным от публики балясничком. На председателе была медаль, у членов значки. Все они сидели чинно, с мрачными лицами. Писарь читал обвинительный акт. Народ слушал тихо. Я обвел всех присутствующих глазами, Л. Н-ча не нашел. Тарас Фоканычев толкнул меня локтем и сказал шопотом:
— Смотри, вон наш дед сидит.
В правой стороне, у стены, отделяющей зал от другой комнаты, — это была приемная старшины, — в промежутке дверей сидел Л. Н. Ему было хорошо видно отсюда и судей, и обвиняемых. Он был без пальто и без фуражки, в блузе, а сверх блузы была надета вязаная фуфайка, которая обтянула его тело. Он показался мне сгорбленным, поджарым, каким-то для меня странным, непривычным. Волосы редкие, взбудоражены вихрами. Сидел он нагнувшись, локтями опершись на колена. Из-под густых бровей глаза быстро всматривались то в лица судей, то обвиняемых, то обвинителей... Он, видимо, вслушивался в каждое слово. После прочтения судебного акта начались прения. Председатель, прерывающимся голосом, должно быть волновался, задавал обвиняемым вопросы и искоса посматривал в ту сторону Л. Н-ча. Два небольшого роста мужика рудники отрицали свою вину и оба враз говорили:
— Мы не крали руду, а по-Божески сказать, он нам не отдал 2 р. 60 к.
Обвинитель требовал взыскать с мужиков якобы за хищенные ими 1000 п. руды 10 р. Обе стороны горячились и говорили: «Коли что, мы и дальше пойдем».
Председатель с легкой улыбкой скосил глаза в сторону Л. Н. и спросил тяжущихся:
— Не желаете ли покончить дело миром?
Мне было видно, что Л. Н. еще более налег локтями на свои колена и потянулся вперед всем туловищем, быстрым взглядом обводя судей и тяжущихся. Но ни та, ни другая сторона не хотели простить друг друга.
Л. Н. встал с недовольным видом и прошел в соседнюю команту, а я остался в комнате, ожидая его возвращения. Вдруг Тарас Фоканычев вбегает впопыхах и толкает меня в плечо.
— Иди скорее, Л. Н. ждет.
261
Оказалось, что Л. Н. вышел наружу через смежную с волостным правлением школу.
— Вы что же, Л. Н., поедете верхом? — спросил я его.
— Нет, нет, мне приятно пойти с вами.
Погода была хмурая, шла изморозь с ветерком, под ногами было сыро, ноги скользили. Я попросил у Л. Н-ча позволения вести его лошадь, но он сказал:
— Нет, я сам.
Ему легче было идти, держась за поводья, как бы опираясь на палку. Мы пошли тихим шагом. Я спросил его:
— Л. Н., скажите, пожалуйста, за что от вас взяли Н. Н. Гусева? И его сослали на срок или навсегда?1
Л. Н. нервно ответил мне:
— Выслали ли Гусева на срок или навсегда и что с ним сделают — не знаю, быть может и замучают, как Иконникова. Ты слыхал об Иконникове?2
— Слыхал, но мало.
Л. Н. с минуту помолчал, потом заговорил:
— На Гусева сделали донос, будто он пишет какие-то прокламации, рассылает их в баночках с вареньем, а он только рассылал мои писания, а мои писания не составляют тайны, на всех них стоит моя фамилия.
Тарас сказал:
— И хороши же, Лев Николаевич, ваши книжечки, все, что вы пишете — все истинная правда.
— Уж так хороши — покуда нельзя, — подтвердил Резунов.
Л. Н. сказал, что какой-то комитет протестует против высылки Гусев и вопрос о Гусеве хотят поставить на обсуждение в Государственной Думе.
Было видно, что Л. Н. говорил обо всем этом деле с большой скорбью, и я хотел выразить ему сочувствие, но в это время нам пересекла дорогу какая-то молодая женщина в полушубке, надетом не в рукава, а накинутом на плечи. Она перегородила путь Л. Н-чу и, поклонившись, заговорила о каких-то сиротах3.
— Где сироты? С кем они сейчас живут? — спросил он.
— Как есть одни, Ваше Сиятельство, я навещаю их: приду истоплю печку, а отец мой дровец привезет, кое-когда от семейства ущипнешь хлебца, картошичек, так и перебиваются.
— Так ты их не забываешь? Это хорошо.
— Я сама-то семейная, другой раз недосуг, жалко, одни, как перепелята.
— Ты у меня была, кажется?
— Как же, была.
— А в каком доме они живут?
— Вон прямо через дорогу, на той стороне.
262
Л. Н. дал мне поводья своей лошади, а сам направился в хатушку, через шоссейную дорогу. Он с трудом перешагнул две канавы, под ногами было очень скользко. Я подосадовал на женщину, что она отняла у нас Л. Н-ча, а Тарас даже выразился: «Вихорь ее нанес». Мы опять стали вспоминать старину, но беседа не вязалась. А мне почему-то показалось, что я, как будто, держу Иерусалимскую ослицу своего учителя и я был счастлив. Когда люди, находившиеся на улице, увидели, что Лев Николаевич направляется к сиротам, все поспешили туда же. Толпа собралась порядочная. Все окна были заслонены народом. Хотя Л. Н. и хорошо известен в соседних деревнях, все-таки увидеть его считают за чудо. И мне казалось, вот-вот народ прокричит ему: «Осанна в вышних, гряди». Когда Л. Н. вышел из избы, народ расступился перед ним, все снимали шапки, кланялись, некоторые называли его по имени и отчеству, другие титуловали Вашим Сиятельством, а кто в сердечной простоте называл дедушкой, старичком. Л. Н. на все приветствия откланивался, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Л. Н. остановил свой взгляд на пьяном мужике, который более всех тискался к нему: раздетый, без шапки, умиленно называя его «Ваше Сиятельство, Лев Микалаич».
— Иди с Богом домой, — сказал ему Л. Н., — ты не одет, без шапки, да еще выпивши, а погода нехорошая — простудишься.
— Что вы, Ваше Сиятельство, не беспокойтесь. Да я и не пьян, ну есть немного во хмелю, выпил сотку, но это не пьян. Я все знаю: Вы наш хороший старик.
— Ну, ступай с Богом и не пей больше вина.
— Нет, не пойду, я посмотрю, как Вы поедете.
— А я посмотрю, как ты пойдешь домой.
— Да будет тебе, Миколай, какой ты приставущий, — сказала одна старушка, — напьется и несет всякую околесицу, — Вы, батюшка, не связывайтесь с ним.
Мы отправились в путь. Я слыхал, как та же старушка говорила пьянчушке:
— Ему и так беспокойство с каждым поговорить, да еще с тобой долдонь. Вон и то за ним пошли, а ведь не всякий с делом, много и по безделью.
Я продолжал вести лошадь Л. Н-ча, а он шел рядом с нами.
Л. Н. заговорил:
— Боже, до чего развилось пьянство. Вы знаете, сколько в год пропивает Россия? Ужасно сказать. 700 000 000 рублей!
Тарас спросил:
— Л. Н., куда же эти деньги деваются?
Л. Н. ответил:
— Половина расходуется на войска, а половина расходится по карманам.
263
Л. Н. спросил у меня:
— Ты слыхал, Василий, меня пригласили на мирную конференцию по поводу разоружения?4
— Я читал, Л. Н., в газетах, что вы согласились ехать, но потом было сказано, что конференция отложена на год по случаю тамошней забастовки.
— Нет, этому не могло бы помешать. Но я написал для этой конференции статью на основе евангельских истин. А когда они ознакомились с моей статьей, им многое в ней не понравилось и они написали мне, чтобы я выкинул из нее то, с чем они несогласны. Ну зачем же я буду выкидывать то, что мне самое дорогое.
— Теперь Вы не поедете?
— Нет, не поеду, отказался, нечего мне там делать, поручил своему знакомому поступить с этой статьей, как найдет нужным.
Потом я сказал Л. Н-чу, как мне нравится его книга «Круг чтения» и как она помогает в жизни Особенно мне понравилась притча о двух женщинах, пришедших к старцу каяться5. У одной был большой тяжелый грех и она сильно мучалась совестью. У другой были маловажные проступки и она не считала себя особенной грешницей. И как старец заставил их собирать камушки и потом положить их обратно. Первая легко нашла то место, откуда взяла большой камень, а вторая, конечно, не могла вспомнить, на каком месте какой камушек лежал. Таким и я, Лев Николаевич, оказался грешным, как эта женщина с маленькими камушками. Раньше я этого не понимал, а теперь понял, сколько у меня этих мелких грешков.
Л. Н. слушал меня, нагнувши голову. Я продолжал:
— Еще, Лев Николаевич, захватывают слова: «Человек родится с сжатыми кулачками — вот у меня весь мир. Умирает с распростертыми ладонями, как бы говоря, смотрите, я ничего из мира не беру»6.
Л. Н. с сияющим лицом произносит:
— Да. да. В. С., и я люблю «Круг чтения», читаю его каждый день и так рад был бы, чтобы он побольше был распространен.
Некоторое время после этого мы прошли молча. Затем Л. Н. задал мне вопрос, с которым обращался ко мне в каждое наше свидание:
— А что, Василий, все еще не живешь в деревне?
— Нет, Лев Николаевич.
— Все еще в городе?
— Да, Лев Николаевич.
— И не собираешься возвращаться в деревню?
— Не при чем жить, Лев Николаевич, в деревне, мало земли, — ответил я ему, как и всегда на такой вопрос.
264
— А вот они, твои товарищи, живут же в деревне, — сказал он, указывая на Тараса Фокана и Сергея Резунова, — и многие другие. А тебе все кажется, что земли мало.
— Конечно, Лев Николаевич, при такой маленькой земле, какая мне досталось бы, не проживешь с семейством в 10 душ.
— Да посмотри, сколько земли, — проговорил Л. Н., показывая рукой на окружающие поля, — паши, сколько тебе нужно.
— Да вы, Лев Николаевич, указываете на барскую землю.
— А ты ее и паши.
— А у барина есть стражники с плетками.
— А кто они эти стражники, как не ваши же дети.
Вдруг показался едущий нам навстречу открытый кабриолет на высоком ходу, с скамейками, запряженный парой. Л. Н. сказал:
— Это за мной едут: невестка и внучата7. И спросил:
— Кто желает на моей лошади ехать домой верхом?
Мы все отказались.
— Ну тогда, Василий, закинь поводья на орчак и стремена продень через поводья, чтобы они их держали, и пусти лошадь, она сама пойдет.
— А не уйдет она?
— Нет, не уйдет.
Я выпустил лошадь. Она подошла к экипажу, обнюхала своих и стала возле лошади. Я спросил:
— Лев Николаевич, могу ли я завтра придти к вам с одним молодым человеком?
— Очень приятно, буду рад.
Л. Н. влез в кабриолет и сел рядом с кучером, приподнял шапку.
— До свиданья.
И уехал, и его верховая лошадь побежала около экипажа.
На следующий день я не пошел ко Л. Н-чу, стояла плохая погода, я боялся простуды. И пришел к нему только через 2 дня. Когда я подошел к дому, то увидел женщину, что-то засовывающую себе за пазуху.
— Ты кого ждешь, тетка? — спросил я.
— Да я, батюшка, к графу приходила. Он только сейчас от меня отошел, вы чуточку его не поймали, вот только хлопнул дверью, — и баба пощупала свою грудь, куда положила какой-то сверток, очевидно полученный от Л. Н-ча дар, и ходко отошла от дома: «Ну, мол, слава Богу, граф хорошо наградил». Я остался у крыльца в нерешимости, боясь войти в дверь, не побеспокоить бы лакея или не наткнуться на кого, кто был бы моим приходом недоволен. — «Вот, еще вас не хватает, не даете покою старику». К счастью, дверь вскоре отворилась, вышел лакей, взглянул на нас и спросил:
— Вы что? К кому? К графу или...
— К графу, потрудитесь передать...
265
Лакей оборвал меня:
— Граф никого не принимает — нездоров.
И он стал затворять дверь. Я сказал:
— Передайте мою фамилию, Морозов, быть может, примет...
Я надеялся, что как это и бывало всегда, Л. Н., со своим добрым отношением ко мне, не откажется принять меня. И действительно, минуты через две Лев Николаевич появился, еще не снявши верхней одежды, и сказал:
— А я тебя вчера ждал.
Л. Н. увидел пришедшего со мной молодого человека8 и сказал:
— Ну, пойдемте посидим, поговорим.
Мы вошли в комнату. Л. Н. сел в кресло, против себя посадил молодого человека, и предложил и мне сесть.
— Вы откуда?
— Я из Козельского уезда, а выслан в Белёвский уезд административно на два года.
— Вот как. А где вы получили образование?, что вас привело к высылке? Расскажите подробнее.
— Боюсь затруднить Вас своим рассказом, но очень рад это сделать потому, что счастлив Вас видеть и с Вами говорить.
И молодой человек начал рассказывать:
— Мы дворовые. У меня живы отец и мать. Я старший сын, кроме меня есть еще три брата, две сестры. Жили мы недурно, были деньжонки. Сначала меня отдали в сельскую школу, затем — в городскую четырехклассную. Я выдержал экзамен на учителя. Затем начались у нас несчастья в доме. Отец стал пить водочку, изменять матери; нашел себе другую. Мать же сошлась с соседним барином, у которого когда-то служила горничной, она и по сей день распоряжается его тремя экономиями, как его жена. И хотя мы и не бедствовали, мать нас обеспечивала, а все-таки мы жили, как сироты, и я от родителей совсем ушел.
— А где ваши братья и сестры?
— Еще живут в деревне на средства матери, но думаю тоже все разбредутся.
— Вы еще нигде не учились после городского училища?
— Нет, учился по лесничеству и землемерству и все с успехом.
— А за что вас выслали? Наверное, принадлежали к какой-нибудь революционной партии?
— Да, был втянут в партию, хотя самого меня к политической деятельности не влекло.
Л. Н. заговорил:
— Ах, как жалки эти люди, стремящиеся улучшить жизнь других людей силою и не останавливающиеся для этого ни перед какими средствами. А есть только один способ ее улучшить, это улучшить самого себя и не делать другим того, чего не желаешь себе.
266
Я сидел, притаив дыхание, и ни одним движением не нарушал беседы, и старался каждое слово Л. Н-ча сохранить в себе, как та женщина, которая прятала его подаяние.
Потом молодой человек стал рассказывать, что он живет сейчас по чужому паспорту, скитается и тяготится своей бродяжнической жизнью. Л. Н. обратился ко мне с вопросом:
— А что, Василий, ты знаешь Семенова?
— Знаю, Л. Н. Это тот Семенов, который пишет книжечки?
— Нет, этот Семенов — писатель, он забарился, своих детей начал воспитывать в гимназиях. А то другой Семенов, сын сенатора. Он у меня недавно был в гостях, пришел пешком, одет, как нищий, в лаптях, тоже все бродяжничает, а вот он не тяготится этой жизнью, а все радуется ей9.
— Ну что же вы думаете делать? — спросил молодого человека Л. Н.
— Сам не знаю, думаю возвратиться в Белёв, узнаю, что там, и опять скроюсь. Хочу постранствовать до воинской повинности.
— Как, вы еще не призывались?
— Нет, не призывался. Не знаю, хватит ли у меня сил отказаться от военной службы.
И молодой человек покраснел. И стал говорить о том, что читал сочинения Л. Н-ча и они пробудили его, и он хочет следовать тому, чему Лев Николаевич учит.
— А как у вас проходит половая жизнь? Грешите ли с женщинами? — спросил его Л. Н.
Вопрос этот меня поразил. Меня он никогда об этом не спрашивал. Молодой человек как бы испугался, покраснел до ушей.
— Поверите ли мне, что я вам скажу, — надтреснутым голосом начал он, — но я в этом отношении не грешен, даже не умею с женщинами и девушками разговаривать, а когда они кокетничают, постоянно ухожу от них. За это меня даже прозвали «диким». Хотите верьте, хотите нет.
Я сказал молодому человеку:
— Лучше не скрывай, а скажи правду.
Л. Н. перебил меня:
— Нет, нет, Василий, я верю ему, он говорит правду.
— А насчет пьянства, Лев Николаевич, я только один раз согрешил — напился пьян, теперь же дал слово себе не пить.
— Это хорошо не пить и жить целомудренно, — проговорил Л. Н. На этом беседа наша закончилась. Л. Н. снял с плеч накидку, вытянул ногу, разул одной ногой другую, потянулся и стал прощаться с нами:
— Желаю вам всего хорошего. До свиданья, В. С. Благодарю, что пришел, мы провели время прекрасно.
Л. Н. пошел в одних чулках.
267
— Подождите, я сейчас пришлю к вам Душана Петровича.
Вскоре Душан Петрович принес нам чаю, хлеба и меду.
— Кушайте, я вам еще принесу.
Мы живо все подобрали. Товарищ сказал:
— А я как раз проголодался.
Мы подкрепились. Душан Петрович ушел и принес нам книги. Мы забрали их, поблагодарили его, попрощались и просили передать Л. Н-чу спасибо за прием, за беседу и угощенье.
При выходе из дома, я еще в душе сказал себе: «До свиданья, дорогой учитель, живи, пока Бог посылает тебе силу, быть может, я с тобой еще когда-нибудь увижусь, нигде тебя не пропущу, где бы ни встретился с тобой, как по дороге в волостное правление, пересеку тебе дорогу, остановлю и буду беседовать, потому ты мне открываешь жизнь. В детстве ты мне был учителем грамоты, теперь ты мне учитель жизни...»
С товарищем мы распростились и отправились в разные стороны.
1910 г.
В. С. Морозов
——————————
* В публикуемых воспоминаниях В. С. Морозова (см. № 4 в данном сборнике) рассказывается о поездке Л. Н. Толстого 30 октября 1909 г. в деревню Новая Колпна на заседание яснополянского волостного суда, на котором разбиралось дело яснополянского крестьянина Семена Сергеевича Резунова, делившегося со своей мачехой. Об этом есть запись в «Яснополянских записках» Д. П. Маковицкого 30 октября 1909 г.: «Л. Н. утром в 10 часов, вышел гулять. В 12 поехал верхом один в Ясенское волостное правление: судился яснополянский мужик Резунов с мачехой. Поделились. Л. Н. хвалил судей волостных (они из крестьян), что умны, совестливы» («Литературное наследство». Кн. 4. С. 91).
Об этой поездке и о встрече с В. С. Морозовым есть запись и в дневнике Л. Н. Толстого 1 ноября 1909 г.: «третьего дня была очень интересная поездка в волостной суд. Встретился там с Василием Морозовым, Тарасом <Фокановым>. Говорил с ними серьезно» (ПСС. Т. 57. С. 163). В примечаниях к этой записи Л. Н. Толстого редактор Т. 57 Н. Н. Гусев отметил: «свою встречу с Толстым В. С. Морозов описал в своих воспоминаниях «Свидание с Л. Н. Толстым в волостном правлении» (рукопись) (ПСС. Т. 57. С. 382), т. е. в то время воспоминания опубликованы не были.
1 9 августа 1909 г. Николай Николаевич Гусев, секретарь Л. Н. Толстого, был арестован за распространение запрещенных в России сочинений писателя, судим и отправлен в ссылку в с. Корепино Чердынского уезда Пермской губернии, где он пробыл два года. Возмущенный Толстой написал «Заявление об аресте Н. Н. Гусева», которое было напечатано в
268
газете «Русские ведомости» 1909 г., № 183 от 11 августа (ПСС. Т. 38. С. 126).
2 Иконников Антон Иванович — рабочий железнодорожных мастерских в Полтаве (р. 1883), разделявший религиозно-нравственные взгляды Л. Н. Толстого; за отказ от военной службы в 1905 г. был приговорен и отбывал наказание в дисциплинарном батальоне; находился в заключении до января 1911 г. и выслан под надзор полиции в г. Скопин.
3 Речь идет о детях вдовы Хохловой, муж которой Алексей Федорович Хохлов (1860—1909) — крестьянин деревни Новая Колпна Ясенковской волости, умер от тифа. Осталось трое детей. Семья Толстых принимала участие в судьбе сирот Хохловых. В дневнике Л. Н. Толстого есть запись 21 ноября 1909 г.: «Ездил с Душаном к сиротам в Новую Колпну» (ПСС. Т. 57. С. 175). Толстой в сопровождении Д. П. Маковицкого ездил верхом в деревню Новая Колпна к вдове Хохловой, которая просила Толстого определить двух ее сыновей в приют. 17? ноября 1909 г. Толстой написал об этом прошение Председателю Совета московских детских приютов В. К. Свешникову. Сыновья Хохловой были определены в приют, дочь — в школу (ПСС. Т. 80. С. 269—70).
4 В июле месяце 1909 г. Л. Н. Толстой получил приглашение принять участие в XVIII международном конгрессе мира в Стокгольме, который должен был состояться в августе. 9 июля 1909 г. Н. Н. Гусев записал в дневнике: «— Я поеду, — сказал мне Лев Николаевич. Сегодня же Лев Николаевич продиктовал мне письмо президенту Конгресса, в котором говорит, что если только он будет иметь силы, то постарается сам быть на Конгрессе; если же нет, то пришлет то, что хотел бы сказать» (Н. Н. Гусев. «Два года с Л. Н. Толстым». Москва, 1973. С. 271). Письмо Л. Н. Толстого организационному комитету XVIII международного Конгресса 12/25 июля 1909 г. опубликовано в ПСС (Т. 80. С. 22). Но поездка Толстого в Стокгольм не состоялась. Написанный им «Доклад, приготовленный для конгресса мира в Стокгольме» (ПСС. Т. 38. С. 119) Толстой прислал в Стокгольм, но он не был зачитан на конгрессе.
5 В. С. Морозов рассказывает о притче «Камни» (Недельное чтение к июлю месяцу в «Круге чтения», ПСС. Т. 41. С. 536).
6 Свободный пересказ В. Морозова цитаты из Талмуда, включенной Л. Н. Толстым в «Круг чтения» в число 12 мая (№ 6) — ПСС. Т. 41. С. 320; 1-ое издание 1906 г., «Посредник», том 1. С. 370. Число 12 мая (6).
7 Ольга Константиновна Толстая (рожд. Дитерихс, 1872—1951), первая жена Андрея Львовича Толстого, с дочерью Соней и сыном Илюшком.
8 В «Яснополянских записках» Д. П. Маковицкого есть такая запись 2 ноября 1909 г.: «В 4.30 пополудни у Л. Н. были В. С. Морозов с 25-летним землекопом, сосланным из Козельска в Белев за то, что он что-то сказал во время забастовки». («Литературное наследство». Москва, 1979. Кн. 4. С. 93).
9 Речь идет о Семенове Леониде Дмитриевиче, поэте-символисте (1880—1917). Под влиянием религиозно-нравственных произведений Толстого и своего друга А. М. Добролюбова, Семенов резко изменил свою жизнь, порвал с
269
литературной деятельностью, ушел из города и стал батраком. Познакомился с Толстым в Ясной Поляне в 1907 году и состоял с ним в переписке.
В дневнике Л. Н. Толстого 27 октября 1909 г. есть запись: «Пришел Л. Семенов с крестьянином. Совсем опростился. И я не могу не радоваться на него, но не могу и не бояться. Нет ясности, простоты. Но я рад ему и люблю его» (ПСС. Т. 57. С. 161). В этот раз Л. Д. Семенов пришел в Ясную Поляну пешком из Рязанской губ. вместе со своим другом, крестьянином Михаилом. Семенов был одет в поношенную крестьянскую одежду и обут в лапти.
270
И-13. Василий Степанович Морозов, 1912 г. (см. Воспоминания, № 8).
I-13. Vasilij Stepanovich Morozov, 1912 (see Reminiscences, No 8).