227

 А. Д. ХОДНЕВ 

МОИ ВСТРЕЧИ С Л. Н. ТОЛСТЫМ

Я познакомился со Львом Николаевичем в семье моей будущей жены, тогда еще невесты.

Бабушка моей жены1 была дочерью известного во времена Александра I государственного деятеля Д. В. Мертваго, покинувшего службу генерал-провиантмейстера из-за столкновения с Аракчеевым. В оставленных Д. Б. Мертваго записках, обнимающих период времени от 1760 до 1824 года (записки были изданы «Русским Архивом» в 1867 г.), между прочим описана пережитая им эпоха Пугачевского восстания, когда автору было 14 лет. Д. Б. Мертваго был крестным отцом С. Т. Аксакова и при своей жизни всем своим крестьянам дал вольную.

Бабушка жены, Екатерина Дмитриевна, вышла замуж за Н. Н. Загоскина, родного брата писателя М. Н. Загоскина, рано овдовела и по несчастному стечению обстоятельств осталась без средств. Заведующая тогда всеми женскими институтами жена Николая I Александра Федоровна, которой Е. Д. была известна по своему хорошему образованию, назначила ее начальницей строившегося в 30-х гг. в Казани Родионовского женского института, который Е. Д. приняла в 1847 г. А по семейным воспоминаниям Льва Николаевича, его семья во главе с его теткой Пелагеей Ильиничной Юшковой2 переехала в Казань в 1840 г.3. Вскоре в институт отдали сестру Л. Н. Марию Николаевну. Это послужило причиной знакомства и потом тесной дружбы семей Толстых и Загоскиных.

Лев Николаевич был студентом Казанского университета и хотя, как он говорит в своих воспоминаниях, старался быть светским юношей, однако от приглашений на институтские балы отказывался, так как не танцовал, на что Екатерина Дмитриевна говаривала ему: «Mon cher Léon, vous n’etes qu’un sac de farine»4.

Тем не менее дружеские отношения Льва Николаевича с двумя дочерьми Екатерины Дмитриевны5 были настолько тесны, что молодые люди называли друг друга уменьшительными именами и говорили друг другу «ты». Впоследствии, когда младшая дочь Екатерины Дмитриевны вышла замуж за служившего в Казани А. С. Оголина6, Л. Н. посещал эту семью.

После переезда Толстых из Казани семья моей жены увидела Льва Николаевича в Киеве летом 1879 г. В Киеве Л. Н. приезжал и пробыл там три дня, чтобы повидаться и поговорить с жившим в затворе монахом Дорофеем7. В 1877 г. он написал «Анну Каренину»; роман этот в духовных сферах вызвал сильное осуждение. Схимник жил в Китаевской пустыни, близ Киево-Печерской лавры. Л. Н. просил мать моей жены8, с которой сохранил прежние дружеские отношения, поехать вместе с ним к Дорофею и выслушать его исповедь, на что она согласилась.

228

Схимник, выслушав, по рассказу Л. Н., содержание романа, осудил его и посоветовал ему не писать того, что может «смущать людей». На другой день Л. Н. уехал, прислав письмо с извинением, что не может воспользоваться, как обещал, приглашением обедать, так как вызван депешей в Москву, и за все благодарил. Письмо это мать моей жены, по усиленной просьбе, отдала гостившей у нее племяннице Оголиной.

В конце 1882 г. Лев Николаевич, узнав о приезде семьи моей жены в Москву, стал ее навещать. Они жили в меблированных комнатах Базилевских в Кисельном переулке. Зайдя к ним как-то в зимний вечер, одетый в полушубок, в валеные сапоги, в вязаной шерстяной шапке, Л. Н. встретил со стороны швейцара энергичное сопротивление: «Куда лезешь в полушубке в парадное? Ступай черным ходом». Проникнув этим путем к своим друзьям, Л. Н., со смехом и представляя жестами строгого швейцара, рассказал про это смешное происшествие, а предупрежденный швейцар не скоро поверил, что посетитель в полушубке был граф Толстой, коего следует пускать парадным.

Мне удалось познакомиться с Л. Н. в феврале 1883 г., когда я был уже женихом9 и семья жены переменила меблированные комнаты на квартиру.

Это было вечером. К тому времени приехала в Москву Е. Д. Загоскина и посещения Л. Н. по этой причине участились. Я помню, как однажды он вышел своей легкой поступью, и его взгляд, как мне показалось, хотя и не надолго, задержался на мне, новом лице. Когда меня ему представили, я был захвачен его проницательным взглядом, как бы желавшим сразу же определить, «что это за человек». Протянув мне с радушным видом руку, он сказал только:

— Очень рад.

Играя в винт и имея меня своим партнером, он как бы продолжал меня изучать, частенько на меня взглядывая. Играл он с видом человека, раскладывавшего с помощью другого интересный пасьянс. Одним из партнеров был Н. М. Нагорнов, женатый на дочери Марии Николаевны, Варваре Валериановне.

В следующее посещение Л. Н. дал обо мне очень лестный отзыв, сказав: «Vous avez trouvé le merle blanc»10 и на вопрос, почему он дал мне такое определение, ответил:

— Помилуйте, как же: свободный, не чиновный человек, работает в своем деле, молодой, здоровый.

На просьбу моей будущей тещи быть на предстоящей свадьбе посаженным отцом моей жены Л. Н. охотно изъявил свое согласие. В день свадьбы, сопровождая невесту в церковь, он все время говорил ей о ее будущих обязанностях жены, и притом так убедительно, и горячо, что, как она мне рассказывала впоследствии ее взяло сомнение, сумеет ли она выполнить всё то, что он вменял ей в обязанность, и продолжай он еще немного, она попросила бы увезти ее обратно домой. Введя невесту в церковь, Л. Н. уехал и вместо той квартиры, куда ему нужно было приехать для встречи нас, приехал на квартиру нашей родственницы, а потому опоздал, что привело его в большое замешательство, так что он все время повторял: «Как это я так спутал». Приняв нас, как полагалось, с образом, он, взяв руку моей жены и вложив ее в мою, сказал мне:

— Любите и берегите.

За завтраком жена шутя стала уверять меня, что она первая вступила в церкви на ковер. Л. Н. сурово остановил ее, сказав:

— Катя, никогда не пробуйте в вашей совместной жизни быть первой. Между мужем и женой должно быть полное равенство, иначе это

229

может повлечь за собой дурные последствия. — И он очень много говорил на эту тему.

Приехав к Толстым после свадьбы с визитом, мы застали в гостиной Софьи Андреевны большое общество. Жена еще задолго до нашей свадьбы познакомилась с нею, с Татьяной Львовной и со всеми членами семьи Толстых. Л. Н. был у себя наверху; я пошел к нему. Увидев меня и узнав, что мы приехали оба, он сказал:

— Пойдемте вниз, хочу видеть Катю.

Однако он недолго оставался в собравшемся обществе и скоро ушел к себе наверх.

Вскоре после свадьбы нам до осени пришлось уехать из Москвы, а затем последовал долгий период, что мы не посещали Толстых, главным образом потому, что они больше жили в Ясной Поляне. Мы с ними не переписывались. Все их новости сообщали нам супруги Нагорновы и брат Льва Николаевича Сергей Николаевич, со старшей дочерью которого, Верой Сергеевной, моя жена близко подружилась.

Так прошло время до 1894 года, когда на короткий срок к нам приехала двоюродная сестра моей жены В. В. Загоскина, вышедшая замуж за В. И. Алексеева11.

Узнав от Алексеева, что он с женой проездом остановился у нас, Л. Н. пришел днем навестить одновременно Алексеевых и нас и познакомился с женой Василия Ивановича. В последующем разговоре, когда речь зашла о том, что моей жене доктором было предписано на зиму уехать из Москвы на юг, Л. Н. стал развивать свой взгляд на болезни вообще и доказывать, что можно обойтись и без лечения, так как наша натура должна перерабатывать болезнь, если же не сможет, то должен наступить естественный конец.

— Если вы, Лев Николаевич, отвергаете необходимость борьбы с болезнью, зачем же тогда вы послали Льва Львовича в Кан, где он гостит у Бобринских? — сказал я ему.

— А вы хотите сказать мне, что мы, люди, располагающие материальными средствами, боремся с болезнью, так это другое дело. — И он, как мне показалось, с недовольным видом замолчал12 и, взяв под руку Алексеева, ушел с ним в его комнату. Оставались они там довольно долго. По возвращении к нам на вопрос Алексеева, обращенный к моей жене: «О чем вы без нас с Верой разговаривали?», Л. Н., не дав моей жене времени ответить, с улыбкой сказал «О чем же две женщины могут разговаривать, как только не о тряпках?», и, выслушав протест жены, сказал шутливым тоном «Ну, хорошо, хорошо, Катя, не будем спорить» и стал прощаться. Мы с Алексеевым пошли провожать его; он быстро оделся и ушел.

— Ну, какой твой Лев Николаевич несимпатичный, — сказала Вера Владимировна своему мужу, когда мы проводив его, вернулись к нашим женам. — Спорщик и резонер.

И они стали спорить, причем Алексеев горячо возражал жене, упрекал ее в поспешном суждении.

На другой день вечером, когда мы сидели в столовой за самоваром, прислуга доложила о приходе Льва Николаевича. Мы все вышли в соседнюю комнату к нему навстречу. Л. Н. шел к нам с приветливой улыбкой, потирая зазябшие руки.

— Я чувствую, — сказал он, — что оставил вчера после себя дурное впечатление, и пришел с повинной.

Он сел пить чай и, будучи, видимо, в хорошем расположении духа, много говорил, вспоминая прошлые встречи с В. И. Алексеевым; а когда Вера Владимировна напомнила ему об его участии в нашей свадьбе, он в шутливом тоне, с добрым взглядом на жену, ответил ей:

230

— Как же, как же, передал Алексею Дмитриевичу Катю, как добрую лошадку, из полы в полу.

Простившись с нами и проходя через зал, где у нас стоял новейшей работы мраморный бюст женщины под вуалью, он остановился, полюбовался работой, но потом, махнув рукой, сказал что-то в роде «not in my line» (не в моем вкусе) и, сказав несколько слов о преимуществе классической культуры, пошел одеваться.

С отъездом Алексеевых в Кологрив, где он был назначен заведующим одним из Чижевских училищ, мы уже редко видели у себя Льва Николаевича, а у Толстых в редкие их приезды в Москву не бывали. Однако как-то в эту же зиму, встретив Льва Николаевича и попросив его посетить нас, я получил от него обещание быть у нас в назначенный им вечер. Я воспользовался этим случаем, чтобы пригласить моего хорошего знакомого Михаила Степановича Нагаткина, давно искавшего возможности встретиться и поговорить с Толстым.

Несколько слов о Нагаткине.

Окончив Московский университет по математическому факультету, он поступил преподавателем к сыну известного в свое время крупного железнодорожного строителя П. Г. Губонина, а затем был принят на службу в Волжско-Камский банк и в описываемую пору был его главным директором. Помимо университетского образования, Нагаткин считал себя компетентным в вопросах богословских и философских, будучи последователем Шопенгауэра. Прочитав в ходивших тогда по рукам рукописях написанное Львом Николаевичем по этим вопросам «В чем моя вера» и другие его сочинения и не разделяя высказанных в них взглядов и положений, он жаждал лично обменяться с Толстым мнениями, и вот я предоставил ему к тому возможность.

Познакомив их и посадив в столовой за чайным столом рядом, я вскоре заметил, что разговор их часто прерывался вопросами других наших знакомых, пришедших посмотреть и послушать автора «Войны и мира». Чтобы предоставить им больше удобств для беседы, я предложил им перейти в кабинет, куда подал им чай и куда заходил от времени до времени на них взглянуть, но все время с ними оставаться не мог. Я заметил, что оба спорили горячо, так как не сходились, поводимому, в основных положениях. Примерно через час Л. Н. с недовольным лицом пришел с нами прощаться. С М. С. Нагаткиным он простился очень сухо, не сказав ему ни слова.

Зайдя в кабинет, я спросил Михаила Степановича: «Довольны ли вы, что побеседовали, да еще так долго со Львом Николаевичем и какое он произвел на вас впечатление?», на что тот с явным раздражением ответил употребляя свое обычное выражение при обращении к кому-либо:

— Изволите ли вы видеть, Алексей Дмитриевич, граф Лев Николаевич не может простить господу Иисусу Христу, что он раньше него пришел на землю со своим учением.

Вот почти все то немногое, что я мог по просьбам и настояниям моих друзей и знакомых записать о Льве Николаевиче на моем почти восьмидесятом году жизни. Имея возможность чаще общаться с Львом Николаевичем, я в свое время не оценил этого, о чем теперь крайне сожалею.

1 Екатерина Дмитриевна Загоскина, рожд. Мертваго (1807—1885).

2 Пелагея Ильинична Юшкова (1797—1875), родная сестра отца Толстого, была опекуншей малолетних Толстых после смерти в 1841 г. первой опекунши, также сестры Н. И. Толстого, Александры Ильиничны Остен-Сакен.

3 Ошибка: Толстые переехали в Казань не в 1840, а в 1841 г.

4 [Мой дорогой Лев, вы не что иное, как мешок с мукой].

5 Дочери Е. Д. Загоскиной: Варвара Николаевна (ум. 1882), впоследствии жена Владимира Александровича Краснокутского, и Софья Николаевна (ум. около 1922 г.) впоследствии вышедшая замуж за А. С. Оголина.

231

6 Александр Степанович Оголин (1821—1911) был казанским прокурором, затем председателем Тифлисской судебной палаты, а с 1873 г. — сенатором.

7 Толстой в письме к жене от 14 июля 1879 г. (см. Л. Н. Толстой, «Полное собрание сочинений», т. 83, Гослитиздат, 1938 г., стр. 271) называет схимника не Дорофеем, а Антонием. В этом же письме он упоминает о посещении семьи Загоскиной.

8 Варвара Николаевна Краснокутская.

9 Алексей Дмитриевич Ходнев женился на дочери В. Н. Краснокутской Екатерине Владимировне.

10 [Вы нашли белую ворону.]

11 О Василии Ивановиче Алексееве см. ниже его «Воспоминания» и комментарии к ним.

12 Не желая посвящать посторонних в свои семейные несогласия, Толстой не сказал, что он так же, как и его дочь Мария Львовна, не признавал своего сына Льва Львовича больным той болезнью, от которой он тогда лечился (неврастения), приписывая все его болезненное состояние его душевному неустройству, а потому не сочувствовал и его поездке за границу.