- 69 -

«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Созданное в конце XII века «Слово о полку Игореве», как всякое замечательное творение человеческого гения, велико не только само по себе, но и тем влиянием, которое оно оказывало на русскую литературу во всем ее дальнейшем развитии. «Слово» имеет свою литературную судьбу и в древнем периоде русской литературы и в новом.

1

До нас дошло вместе с «Житием Александра Невского» произведение первой половины XIII века, носящее близкое к «Слову о полку Игореве» заглавие: «Слово о погибели Рускыя земли». К сожалению, это лишь отрывок, самое начало некогда более обширного произведения.

Вопрос о непосредственной зависимости «Слова о погибели Русской земли» от «Слова о полку Игореве» нельзя считать разрешенным: слишком мало по своему объему «Слово о погибели Русской земли»1. Однако очень многое сближает оба памятника. Для «Слова о погибели», в такой же мере как и для «Слова о полку», характерен высокий патриотизм, яркая публицистичность. Оба произведения пронизаны сознанием необходимости единства Русской земли. Сходно в обоих памятниках лирическое восприятие природы, близка их ритмическая структура. Академик А. С. Орлов писал, что «Слово о погибели Русской земли», «даже при неполноте

- 70 -

дошедшего текста, является одним из перлов старинной литературы. Широкий горизонт, картинность изображения и горячая любовь к родине, некогда счастливой, теперь страдающей, но всегда прекрасной, роднят это произведение со „Словом о полку Игореве“»1. Оба памятника близки и тем, что и там и здесь перед нами сочетание плача и похвалы. В обоих текстах имеются совпадающие стилистические формулы, грамматические обороты, некоторые выражения. Слова, которыми обрывается «Слово о погибели», напоминают фразу, с которой начинается в «Слове о полку Игореве» переход от вступления к собственно повествовательной части произведения: «А в ты дни болезнь крестияном от великого Ярослава и до Володимера, и до нынешняго Ярослава, и до брата его Юрья, князя володимерьскаго» — «Почнем же, братие, повесть сию от стараго Владимера до нынешняго Игоря...»

Все сказанное дает основание считать «Слово о погибели Русской земли» первым произведением русской литературы, поэтически родственным «Слову о полку Игореве».

В самом начале XIV столетия (в 1307 году) писец псковского Пантелеймонова монастыря Домид, желая выразить обуревавшие его чувства в связи с княжескими междоусобицами, вспомнил «Слово о полку Игореве». Заканчивая переписку церковной книги «Апостол», он написал: «В лето 6315... сии же Апостол книгы вда святому Пантелеймону Изосим, игумен сего же манастыря. Сего же лета бысть бой на Русьской земли: Михаил с Юрьем о княженье новгородьское. При сих князех сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша в князех которы, и веци скоротишася человеком». Писец «Апостола» по-своему передал фразу «Слова»: «Тогда при Олзѣ Гориславличи сѣяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, въ княжихъ крамолахъ вѣци человѣкомь скратишась». Эта запись на книге 1307 года замечательна не только тем, что она документально подтверждает древность и подлинность «Слова о полку Игореве», но и тем, что она свидетельствует о прекрасном понимании людьми средневековой Руси основного идейного содержания «Слова» — его призыва к единению русских князей. Писцу начала XIV века была близка озабоченность автора «Слова» княжескими междоусобицами, ослаблявшими Русь и приносившими горе русскому народу. Запись 1307 года — пощаженный веками непосредственный отклик на «Слово о полку Игореве».

- 71 -

«Слово о погибели Русской земли» было написано под впечатлением татаро-монгольского нашествия на северо-восточную Русь в 1237—1238 годах. Тревога автора за судьбы родины и напоминание о былом величии и могуществе Русской земли оказались поэтически близки созданному за полвека до этого «Слову о полку Игореве», которое призывало русских князей «загородить Полю ворота острыми стрелами». Интересно и не случайно, что поэтический отклик на события Куликовской битвы 1380 года, когда татары потерпели первый решительный разгром от русских войск, — «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его, князе Владимире Андреевиче», — также был тесно связан со «Словом о полку Игореве». «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче...», или, как оно чаще называется по одному из дошедших до нас списков, «Задонщина», — целиком восходит к «Слову о полку Игореве». «Задонщина», как предполагает большинство исследователей, была написана в ближайшие годы после Куликовской битвы — в 80-х годах XIV столетия. Автором «Задонщины» был рязанец, иерей Софония. Как каждое подражание, сочинение Софонии в художественном отношении значительно слабее своего оригинала. В «Задонщине» много повторений, поэтические части памятника тесно переплетаются с частями, носящими ярко выраженный прозаический, иногда даже деловой характер1. И тем не менее Софония хорошо почувствовал основной идейный смысл «Слова о полку Игореве» — призыв к единению русских князей перед опасностью со стороны внешнего врага. Взяв за образец для своего произведения «Слово о полку Игореве», он тем самым сопоставлял воспеваемое им событие с событием, описанным в «Слове о полку Игореве». Читатель, знавший «Слово», при чтении «Задонщины» невольно мог сопоставить оба памятника и сравнить описываемые в них события, и тогда ему яснее становилась их основная идея: если у князей «врозь развеваются знамена» («розно ся имъ хоботы пашутъ»), как было во времена, воспетые в «Слове», то страна будет терпеть поражения от врагов, а вот если все они объединятся под знаменем одного князя, тогда враг будет побежден.

«Задонщина» была широко использована в одном из самых популярных в древнерусской литературе произведений, также посвященном Куликовской битве, — в «Сказании о Мамаевом побоище». «Сказание» широко распространялось в списках вплоть до XIX века,

- 72 -

и во вставках из «Задонщины» в «Сказании» «Слово о полку Игореве» в отраженном виде продолжало свою литературную жизнь до находки рукописи «Слова о полку Игореве» А. И. Мусиным-Пушкиным в конце XVIII века. С этого времени начинается второй период поэтической жизни «Слова о полку Игореве».

2

А. И. Мусин-Пушкин не сразу опубликовал «Слово о полку Игореве». Однако памятник этот привлек его внимание вскоре после приобретения им сборника с текстом «Слова». Во всяким случае еще при жизни Екатерины II, то есть до конца 1796 года, А. И. Мусин-Пушкин сделал для императрицы копию с древнерусского текста памятника и сопроводил этот текст переводом на современный русский язык. Этот Мусин-Пушкинский перевод является первым переводом «Слова о полку Игореве» с древнерусского языка на современный русский язык. Но не только императрица была удостоена чести познакомиться с замечательным памятником до его публикации. Находка А. И. Мусина-Пушкина и его первоначальный перевод «Слова» были известны и более широкому кругу лиц. До нас дошел в трех списках XVIII века перевод «Слова», в основе которого лежит первоначальный, Мусин-Пушкинский, перевод. Судя по предисловию к этому переводу, его автор сличал первоначальный перевод с древнерусским текстом «Слова» и вносил в него свои изменения и поправки. Наличие трех списков перевода XVIII века свидетельствует об интересе к «Слову о полку Игореве» уже до выхода в свет первого издания памятника. Об этом же говорят и сообщения о «Слове», появившиеся в печати до 1800 года. В начале 1797 года поэт М. М. Херасков во втором издании своей поэмы «Владимир» упомянул «Слово о полку Игореве» и в самом тексте поэмы посвятил Бояну «Слова о полку Игореве» лирическое отступление. Это первая поэтическая реминисценция из «Слова о полку Игореве» в русской литературе:

О древних лет певец, полночный Оссиян!
В развалинах веков погребшийся Баян!
Тебя нам возвестил незнаемый Писатель,
Когда он был твоих напевов подражатель.
Так Игорева песнь изображает нам,
Что душу подавал Гомер твоим стихам;
В них слышны, кажется мне, песни соловьины,
Отважный львиный ход, парения орлины.

- 73 -

Иллюстрация:

- 74 -

Ты, может быть, Баян тому свидетель был,
Когда Владимир в Тавр закон приять ходил,
Твой дух еще когда витает в здешнем мире,
Води моим пером, учи играть на лире.

В том же 1797 году сообщение о находке рукописи «Слова о полку Игореве», с упоминанием имени Бояна, появилось в гамбургском журнале «Spectateur du Nord». Сообщение это было послано в журнал Н. М. Карамзиным.

В 1800 году вышло в свет первое издание «Слова о полку Игореве». Теперь широкий круг читателей мог познакомиться не только с переложением «Слова» на современный русский язык, но и с оригинальным текстом произведения: в книге параллельно были напечатаны и древнерусский текст и его перевод. В основу и этого перевода лег перевод А. И. Мусина-Пушкина, переработанный для издания А. Ф. Малиновским.

Все первые переводы «Слова» прозаические. Однако характерно, что во всех трех переводах подчеркивается поэтический характер произведения, говорится, что это поэма. В бумагах Екатерины II мы читаем: «В сем слове на подобие ироической поемы описывается...»1. Перевод «Слова» в трех списках XVIII века назван «песней» и в предисловии сказано: «Сия поема писана в исходе XII века»2. Наконец, на титуле первого издания напечатано: «Ироическая песнь о походе на половцов...», а в предисловии «Слово» названо поэмой.

Первый стихотворный перевод «Слова» появился в печати вскоре после выхода в свет первого издания — в 1803 году. Этот стихотворный перевод, автором которого был И. Серяков, открывает собой многочисленный ряд стихотворных переводов «Слова». Во всей дальнейшей истории «Слова о полку Игореве» сосуществуют прозаические и стихотворные переводы, что совершенно закономерно, ибо, как невозможно с точностью определить жанровую природу «Слова», так невозможно и решить вопрос о его ритмической структуре.

Вопрос о ритмике «Слова» давно волнует исследователей. Решения предлагались самые различные и подчас диаметрально противоположные. И уже само разнообразие гипотез и предположений красноречиво свидетельствует о справедливости замечания по этому

- 75 -

вопросу, высказанного еще в начале XIX века А. Востоковым. А. Востоков говорил, что нельзя отрицать возможности какого-то определенного стихотворного размера в построении «Слова о полку Игореве», но, продолжал он, даже если этот размер «и сохранился до нас через столько веков в настоящем своем виде (что уже весьма сомнительно)», то и в этом случае «мы при всем том не только судить об нем, ни даже примерить его теперь не могли бы, за его древностью, ибо через 600 лет, верно, сколько-нибудь переменилась и прозодия языка русского. И потому Слово о полку Игореве не может иметь никакого отношения к позднейшему русскому стихотворству и размеру»1.

Вслед за переводом И. Серякова появились стихотворные переложения «Слова» А. Палицына (1808), Н. Язвицкого (1812), И. Левитского (1813). Однако в отношении поэтических достоинств прозаический перевод-пересказ «Слова о полку Игореве», сделанный Н. М. Карамзиным и помещенный им в разделе «Поэзия» в 3-м томе «Истории государства Российского» (вышел в свет в 1816 году), стоит значительно выше всех названных стихотворных переложений «Слова». Большой интерес и в историческом развитии переводов «Слова» и в отношении литературных достоинств представляет прозаический перевод «Слова о полку Игореве» В. В. Капниста, осуществленный автором «Ябеды» в 1809—1813 годах, но оставшийся в рукописи и опубликованный лишь в 1950 году.

Еще больший интерес, чем ранние переводы «Слова о полку Игореве», представляет то влияние, которое оказало «Слово» в первую четверть XIX века на оригинальную русскую литературу. Первый исследователь литературной истории «Слова о полку Игореве» после 1800 года В. В. Сиповский писал даже, что влияние «Слова» на русскую литературу начала XIX века было так велико, что «чуть было не создало целой школы, вытесненной только в 20-х годах мощным влиянием Вальтер Скотта, под воздействием которого интерес к древней Руси сменился интересом к Руси московской и петровской»2.

Восприятие «Слова о полку Игореве» в самом начале XIX столетия отражало предромантические вкусы литературной среды этого времени. Характерно в этом отношении, что наибольшее внимание было обращено на Бояна — «барда» древней Руси. Имя

- 76 -

Бояна, сравниваемое с именами Гомера и Оссиана, употреблялось и как имя личное первого «барда» древней Руси, и как нарицательное наименование древнерусских поэтов вообще. Это ярко сказалось уже в первом отклике на «Слово» М. М. Хераскова. Херасков в своей «Бахариане», напечатанной в 1803 году, вновь возвращается к образу Бояна и вместе с тем обращает внимание и на Ярославну, образ которой займет, как увидим ниже, весьма заметное место в русской литературе:

Мне бы слогом петь всегда одним,
Как певали Барды Русские,
Барды Русские, старинные,
Как Боян пел, древний соловей;
Он воскрес недавно в наши дни
К чести отдаленнейших веков,
В песни, петой как-то Игорю
Песнопевцем, неизвестным нам;
Но достоин он бессмертия!
Живо в песне всё рисовано,
Живо, важно и чувствительно;
Плачет, плачет Ярославовна,
Будто Горлица стенящая,
По любезном Святославиче,
Плачет, заставляя плакать нас;
Где орлом парит в бою певец,
Тамо слышен рокот, шум и гром;
Вот для нас достойный образец,
Как дела героев воспевать;
Важный в нем Гомер и Оссиян
С Ломоносовым сливаются;
А Боян еще важнее был,
Песнопевцем прославляемый,
Соколам уподобляемый.

В начатых в 1800 году, но опубликованных посмертно в 1807 году «Песнях, петых на состязаниях в честь древним славянским божествам», обращается к образу Бояна А. Н. Радищев. И у него в общем проявляется традиционное для той эпохи восприятие певца русской древности, но Радищев сильнее подчеркивает героическую сторону Бояновых песен: «Певец лет древних славных, певец времени Владимира, коего в громе парящая слава быстро пронеслась до Геллеспонта, Боян, певец сладчайший, коего глас, соловьиному

- 77 -

подобный, столь нежно щекотал слухи твоих современников; возложи, Боян, благозвонкие твои персты на одушевленные, на живые твои струны; ниспошли ко мне песнь твою из горних чертогов света, где ты в беседе Омира и Оссиана торжество поешь ироев древних или славу богов; ниспошли, и да звук ее раздается во всех краях, населяемых потомками колен славянских»1. Радищевскому восприятию Бояна будет родственна трактовка его в преддекабристской и декабристской поэзии.

В 1801 году Н. М. Карамзин в «Пантеоне Российских авторов» поместил первым «портрет» Бояна с краткой характеристикой этого поэта русской древности: «Мы не знаем, — говорится здесь, — когда жил Боян и что было содержанием его сладких гимнов, но желание сохранить имя и память древнейшего русского поэта заставило нас изобразить его в начале сего издания. Он слушает поющего соловья и старается подражать ему на лире...»

Такое «оссиановское» восприятие «Слова» характерно для всех произведений начала XIX века, в которых авторы обращаются к мотивам «Слова»2.

Во время Отечественной войны 1812 года усиливается патриотическое восприятие «Слова», Боян характеризуется теперь главным образом как певец, воспевавший героические воинские деяния далекого прошлого. В этот период многое в «Слове» звучит как намек на современные события. Это дало себя знать в переводах «Слова о полку Игореве» Палицына, Язвицкого, Левитского и отразилось в поэтических реминисценциях из «Слова».

В. А. Жуковский в «Певце во стане русских воинов», написанном, как отмечает сам автор, «после отдачи Москвы, перед сражением при Тарутине, находясь в Московском ополчении», для изображения деяний героев 1812 года пользуется образами «Слова». Обращаясь к Платову, Жуковский восклицает:

Хвала, наш вихорь-атаман,

Вождь невредимых, Платов!

Твой очарованный аркан —

Гроза для супостатов.

- 78 -

Орлом шумишь по облакам,

По полю волком рыщешь,

Летаешь страхом в тыл врагам,

Бедой им в уши свищешь.

Они лишь к лесу — ожил лес,

Деревья сыплют стрелы;

Они лишь к мосту — мост исчез;

Лишь к селам — пышут селы.

Вспоминает Жуковский и Бояна; Боян у него — певец ратных деяний, помогающий своей лирой ратным делам:

Певцы — сотрудники вождям;

Их песни — жизнь победам,

И внуки, внемля их струнам,

В слезах дивятся дедам!

О радость древних лет, Боян!

Ты, арфой ополченный,

Летал пред строями славян

И гимн гремел священный.

В первом большом произведении А. С. Пушкина «Руслан и Людмила» Боян выступает в традиционном толковании его как сладкого певца далеких, «давно минувших дней»:

...Но вдруг раздался глас приятный
И звонких гуслей беглый звук;
Все смолкли, слушают Бояна:
И славит сладостный певец
Людмилу-прелесть и Руслана
И Лелем свитый им венец.

В творчестве поэтов декабристского круга, обращавшихся к «Слову», превалируют темы патриотизма, воинских подвигов, и к традиционному восприятию Бояна прибавляется характеристика его как певца-гражданина, патриота.

Ф. Глинка уделял большое внимание «Слову» как произведению, имеющему значение для воспитания патриотизма, героики. В «Письмах к другу» он говорит, что писатели и историки должны рассказать о былой славе русских «словами старых повестей по былинам тех времен». И, как своего рода образец такого повествования, передает некоторые события, описанные «Словом». Это своеобразное

- 79 -

переложение «Слова о полку Игореве»: «Я воображаю, что, например, в 1185 году, около мая месяца приезжает он (описатель деяний тех времен. — Л. Д.) в Новгород-Северский и что́ находит там? Все княжество в движении; везде бряцает оружие и блещут доспехи; готовятся к делу великому: навести полки на землю Половецкую за обиду Русской земли. Уже готово к бранному пиру; «уже ржут кони за Сулою, звенит слава в Киеве; трубят трубы в Новгороде; веют знамена в Путивле; ждет Игорь милого брата Всеволода» — и Всеволод Трубчевский, Святослав князь Рыльский и Владимир Путивльский спешат соединить войски свои с Игоревым и поискать счастья за синим Доном»1. В свой пересказ-изложение «Слова» Ф. Глинка включает стихотворный перевод отрывков из «Плача Ярославны». Отголоски «Плача Ярославны» (в изображении современных автору событий) наблюдаются в стихотворении Глинки «Сетование русской девы».

К. Ф. Рылеев посвящает Бояну одну из своих «дум» — «Боян». Боян у него — сладостный певец героических подвигов далекого прошлого. Отзвуки «Слова о полку Игореве» заметны и в других «думах» Рылеева: в «Рогнеде», «Владимире Святом», «Мстиславе Удалом». Об интересе Рылеева к героической стороне «Слова о полку Игореве» свидетельствует и его перевод отрывка из «Слова», в котором описываются воины-куряне:

Они под звуком труб повиты,
Концем копья воскормлены, —
Луки натянуты — колчаны их открыты,
Путь сведом ко врагам, мечи наточены,
Как волки серые, они по полю рыщут
И чести для себя, для князя славы ищут,
Ничто им ужасы войны!

Большое место образ Бояна — певца свободы и ратных подвигов занимает в некоторых поэтических произведениях Н. М. Языкова: «Баян к русскому воину при Димитрии Донском», «Песнь Барда во время владычества татар», «Песнь Баяна при начатии войны», «Услад».

Отдельные образы, речевые обороты, восходящие к «Слову о полку Игореве», встречаются и во многих прозаических произведениях первой четверти XIX века: в «Славянских вечерах» Т. Нарежного,

- 80 -

в «Повести о Мстиславе I Владимировиче» Львова, в повести неизвестного автора «Рогнеда, или разорение Полоцка», в трагедии М. Крюковского «Елизавета, дочь Ярослава», в повестях А. Ф. Вельтмана «Святославич, вражий питомец» и «Кощей бессмертный», в «Аскольдовой могиле» М. Загоскина и в ряде других произведений.

К первой четверти XIX века относится один из лучших поэтических переводов «Слова о полку Игореве»: в 1817—1818 годах работает над «Словом» В. А. Жуковский. Однако поэт оставляет свой труд в рукописи. Перевод Жуковского стал известным лишь в конце столетия: в 1882 году он был издан известным исследователем «Слова» Е. В. Барсовым. Е. В. Барсов считал, что это был труд А. С. Пушкина. Если Е. В. Барсов ошибся в авторстве, то в высокой оценке поэтических достоинств этого перевода, в оценке его значения для дальнейших переводов «Слова» он оказался совершенно прав. До сих пор переложение В. А. Жуковского признается одним из лучших, многие советские переводчики «Слова» обращаются в своей работе к переводу Жуковского как к образцу, достойному подражания.

Ошибка Е. В. Барсова, приписавшего труд В. А. Жуковского А. С. Пушкину, не была случайной. Перевод Жуковского был обнаружен исследователем среди бумаг А. С. Пушкина. Это является лишь одним из свидетельств неизменного интереса Пушкина к «Слову о полку Игореве». Несмотря на то что большого специального исследования «Слова» Пушкин не оставил, до нас дошли некоторые его замечания по «Слову» — «Песнь о полку Игореве» (1836), его высказывания о «Слове» в «Набросках статьи о русской литературе» (1830), в статье «О ничтожестве литературы русской» (1834), сведения современников о его отношении к «Слову», о его высказываниях о «Слове». Все эти материалы свидетельствуют прежде всего о высокой оценке Пушкиным «Слова» как памятника древнерусской литературы, о его абсолютной убежденности в подлинности «Слова». В заметках «Песнь о полку Игореве» он писал: «Некоторые писатели усумнились в подлинности древнего памятника нашей поэзии и возбудили жаркие возражения. Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока... Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? Но Карамзин не поэт. Державин? Но Державин не знал и русского языка, не только языка Песни о полку Игореве. Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколько находится оной в плаче Ярославны,

- 81 -

в описании битвы и бегства»1. Пушкин живо интересовался и переводами «Слова» и исследованиями памятника. Переложение Жуковского Пушкин, видимо, получил от автора в самом конце 1833 года2, а в начале этого года ему прислал свой перевод «Слова» А. Ф. Вельтман с большим посланием, в котором говорил о том, что решился взяться за работу над «Словом о полку Игореве» из-за отсутствия хоть сколько-нибудь удовлетворительных переводов «чудного памятника нашей древней словесности»3. Как установил Н. К. Гудзий, Пушкин, читая и делая пометки на переводах «Слова» Вельтмана и Жуковского, одновременно сам работал над статьей о «Слове о полку Игореве»4. Поэта не удовлетворяли все имевшиеся в его время переводы «Слова» и, главным образом, предлагаемые толкования древнерусского текста памятника: «Первые издатели приложили к ней («Песне о полку Игореве. — Л. Д.) перевод, вообще удовлетворительный, хотя некоторые места остались темны или вовсе невразумительны... первый перевод, в котором участвовали люди истинно ученые, все еще остается лучшим. Прочие толкователи наперерыв затмевали неясные выражения своевольными поправками и догадками, ни на чем не основанными»5.

Помимо полных переводов «Слова о полку Игореве», помимо реминисценций из него в различных литературных произведениях на темы древности, довольно часто переводился только плач Ярославны из «Слова», особую поэтичность которого, как мы видели, отмечал и Пушкин. Переводы эти носили в большинстве своем характер слащавой сентиментальности, представляя собой не столько перевод или переложение плача Ярославны, сколько романсы на тему плача. Характерно, что одна из вариаций на этот сюжет так и названа «романс» («Ярославна — романс». В. Загорский). Из всех вариаций XIX века на плач Ярославны отличается поэтичностью и глубоким проникновением в сущность оригинала «Плач Ярославны» И. И. Козлова, опубликованный в 1825 году в «Дамском журнале».

В 1839 году в Одессе вышел перевод «Слова», сделанный поэтом М. Д. Деларю. Для перевода он избрал размер «русского гекзаметра».

- 82 -

Обосновывая принципы своего перевода, Деларю писал в предисловии к нему: «Песнь Игорю можно передать с точностью не тоническим размером наших народных песен и еще менее ямбом, как сделали то некоторые писатели, а поэтической мерной прозою, или нашим гекзаметром — мерою столь свойственною строению и духу языка русского». Перевод этот от всех предшествовавших ему отличался точностью воспроизведения подлинника и долгое время считался одним из лучших. Весьма высокую оценку дал переводу Деларю В. Г. Белинский: «Г. Де Ла Рю переложил «Песнь об ополчении Игоря» звучными прекрасными гекзаметрами, которые чрезвычайно хорошо подходят к характеру этой „Песни“»1.

Середина XIX века ознаменовалась выходом в свет трех весьма популярных у читателей того времени переводов «Слова». Это переводы Д. Минаева (1846), Льва Мея (1850) и Н. Гербеля (1854).

Перевод Д. Минаева отличается вольным обращением с текстом оригинала, грубыми ошибками. У него, например, плач Ярославны, ставшей под пером переводчика дочерью киевского князя Святослава, «Святославу слышится». Переводчик не только по-своему передает оригинал, но «украшает» его собственными домыслами и обширными вставками. Так, например, фраза «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале» передается такой тирадой:

Ярославна поет в тишине
И идет, всё идет по стене.
И стоны и звуки несутся к нему,
И хочется песню всё слушать ему!

Перевод Н. Гербеля, выдержавший семь изданий, представляет собой что-то вроде коллекции различных стихотворных размеров. Переводчик разбил все «Слово» на двенадцать песен и для каждой, как пишет он сам в предисловии, «старался подобрать соответствующий ей стихотворный размер, чтобы тем удобнее подделаться под тон его («Слова о полку Игореве». — Л. Д.) сладко звучащей речи». Деление на песни носило произвольный характер, выбор стихотворных размеров для каждой песни также весьма субъективен. Вот как, например, начинается в его переводе «Слово»:

Не начать ли нам, ребята,
Складом по́вестей невзгод
Про поход на супостата,
Князя Игоря поход?

- 83 -

И начать нам без обмана
Эту песню про князей
По былинам наших дней —
Не по замыслам Бояна?
Если был певец-Боян
Вещим духом обоян...

Перевод Л. А. Мея был сделан автором в стиле народных песен. Убежденный, по его собственным словам, «в близком сродстве его («Слова». — Л. Д.) с нашими народными сказками и песнями», Мей попытался «уложить «Слово» в народный сказочный размер». Эта попытка, как и другие попытки в дальнейшем, придать «Слову» фольклорный колорит не может быть признана удачной. Если у Минаева «Слово о полку Игореве» по существу искажено и опошлено, если у Гербеля оно отличается несвойственной «Слову» легковесностью и пестротой, то под пером Мея, несмотря на бесспорно бо́льшую поэтичность и близость к оригиналу его перевода, памятник приобрел псевдонародный характер, весьма далекий от действительной народности «Слова»:

Аль затягивать, ребята, на старинный лад
Песню слезную о полку князя Игоря,
Князя Игоря Святславича!

Как Редедю могутной наш князь зарезывал
Перед теми ли дружинами Косожскими

Ох ты гой еси, гремучий соловей Боян!
Кабы ты теперь, соловушка,
Нам защелкал про дружины князя Игоря.

Бесспорно, однако, что все перечисленные переводы сыграли свою роль в раскрытии поэтической сущности «Слова», в развитии переводов «Слова». Как бы в конечном счете ни оценивали эти переводы мы, нельзя забывать и того, что в свое время они являлись важным фактом современной поэзии, который не может игнорироваться историком литературы. По выходе в свет перевода Минаева в печати появились весьма лестные о нем отзывы. Много хвалебных откликов вызвал и перевод Гербеля, в том числе и со стороны специалистов по «Слову» и знатоков древнерусской литературы (М. А. Максимовича, И. И. Срезневского, К. Д. Ушинского и других).

Удачным и для своего времени и в истории поэтических переложений «Слова» вообще должен быть признан перевод, сделанный А. Н. Майковым, над которым он работал в течение четырех лет и

- 84 -

выпустил в свет в № 1 журнала «Заря» за 1870 год. До этого, в 1868 году, поэтом в № 8 журнала «Модный магазин» был напечатан отрывок из перевода — «Игорь в плену» (Плач Ярославны). Перевод Майкова сделан белыми стихами, одним размером. Помимо своих высоких поэтических достоинств он отличается подлинной научностью. Майков проводит ряд самостоятельных изысканий по тексту памятника, консультируется с такими специалистами по «Слову» и истории древней Руси вообще, как И. И. Срезневский, М. А. Максимович, М. В. Прахов. Из предисловия Майкова к своему труду и из авторских примечаний видно, что переводчик был осведомлен не только в литературе по «Слову», к 70-м годам XIX века уже достаточно обширной, но и в исследованиях по древнерусской истории, искусству, литературе, фольклору. После издания 1870 года перевод Майкова неоднократно переиздавался в собраниях его сочинений.

Работа Майкова является последним действительно значительным переводом, сделанным большим поэтом в дореволюционное время. С. К. Шамбинаго, которому принадлежит один из лучших обзоров поэтических переводов «Слова» с года выхода в свет первого издания по 1934 год, так заканчивает характеристику перевода Майкова: «Вслед за Майковым в 70-х годах появляется сразу несколько переложений «Слова». Майковская работа была предельной высотой стихотворной поэтизации памятника. Позднейшие перелагатели, хотя и следуют за учеными комментаторами, хотя и стремятся, чтобы «переводы» их «отличались буквальностью», но ничего оригинального придумать не могут»1.

Очень удачно поэтические образы «Слова» были использованы А. Н. Островским в «Снегурочке» в «Песни гусляров» (1873). В небольшом по объему тексте А. Н. Островский сумел передать наиболее яркие поэтические образы почти всего «Слова» — здесь и вещие рокочущие струны гуслей, и картины битвы, и образ плачущих по убитым жен, и удачное переосмысление яркого противопоставления в «Слове» битвы — мирному труду ратаев. Противопоставляя картины кровавых битв мирной жизни страны берендеев, А. Н. Островский тонко выявляет одну из основных сторон идейного содержания «Слова»: думы автора «Слова» о горе, которое приносят простому люду княжеские междоусобицы и набеги половцев, когда на мирных полях «рѣтко ратаевѣ кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себѣ дѣляче»:

- 85 -

Лижут

Звери лесные кровавые трупы,
Крыльями птицы прикрыли побитых,
Тугой поникли деревья и травы.

———

Веселы грады в стране берендеев,
Радостны песни по рощам и долам,
Миром красна Берендея держава.

Слава

В роды и роды блюстителю мира!
Струны боянов греметь не престанут
Славу златому столу Берендея.

Поэтому весьма странно звучит характеристика «Песни гусляров» Островского, данная одним из исследователей поэтической жизни «Слова» в русской литературе: «В «Снегурочке», кладя в основу песни гусляров-берендеев «Слово о полку Игореве», он (А. Н. Островский. — Л. Д.), так же как и А. Толстой, не замечает внутренней силы «Слова», его героики: он видит только красочность языка, его узорную прелесть и пользуется им как орнаментом, внешне воспроизводящим эпоху»1. «Песнь гусляров» Островского без преувеличения может быть названа одним из самых замечательных поэтических переосмыслений «Слова о полку Игореве» в новой русской литературе.

3

Самый конец XIX — начало XX века в поэтическом восприятии «Слова» характеризуются вниманием к трагической стороне памятника — гибели Игоревой дружины в бескрайней дикой степи. Вместе с тем «Слово» осмысляется как явление русского поэтического гения, прошедшее через века и события и оставшееся таким же неизменно прекрасным, как и при своем создании.

Отдельные реминисценции из «Слова» встречаются в прозе И. А. Бунина. В рассказе 1895 года «На Донце», с эпиграфом из «Слова о полку Игореве», писатель, передавая свои собственные впечатления и переживания от поездки по степи, от разлившегося Донца, все время обращается к поэтическим образам «Слова». Позже, в

- 86 -

30-е годы XX века, «Слово» найдет отражение в «Жизни Арсеньева». Но основным, большим поэтическим откликом на «Слово» в творчестве Бунина является его стихотворение «Ковыль» 1894 года. Ковыльная степь напоминает поэту далекое прошлое русской истории, поход Игоря на половцев. Поэтические образы стихотворения перекликаются с поэтикой «Слова», И. А. Бунин использует некоторые стилистические обороты «Слова», отдельные его выражения. Эпиграфом к стихотворению взята фраза «Слова»: «Что ми шумить, что ми звенить давеча рано предъ зорями?»

В 1898 году К. К. Случевский в стихотворении «Ты не гонись за рифмой своенравной...» обращается к поэтическому образу плачущей Ярославны, раздумывая о непреходящей ценности поэзии. В том же году на это стихотворение Случевского откликается Владимир Соловьев и пишет «Ответ на „Плач Ярославны“», в котором говорит о вечности поэтических творений:

...Пускай Пергам давно во прахе,
Пусть мирно дремлет тихий Дон:
Всё тот же ропот Андромахи,
И над Путивлем тот же стон.

О силе поэтического образа Ярославны, созданного поэтом в «стародавние» времена, но вечно живого, воплощающего в себе образ русской женщины, пишет в своем стихотворении «Певцу Слова» Валерий Брюсов в 1912 году:

...Стародавней Ярославне тихий ропот струн.
Лик твой древний, лик твой светлый, как и прежде, юн.
Иль певец безвестный, мудрый, тот, кто Слово спел,
Все мечты веков грядущих тайно подсмотрел?
Или русских женщин лики все в тебе слиты?
Ты — Наташа, ты — и Лиза, и Татьяна ты!

Непосредственных заимствований из «Слова» или откликов на «Слово о полку Игореве» у А. Блока нет. Но отдельные поэтические места в его произведениях, по-видимому, восходят к поэтике «Слова». Вероятно, «Дева Обида» «Слова», «плещущая лебедиными крыльями» и прогоняющая счастливые времена, навеяла поэту такую строфу в «Скифах»:

Вот — срок настал. Крылами бьет беда,

И каждый день обиды множит,

И день придет — не будет и следа

От ваших Пестумов, быть может!

- 87 -

Отдельные обороты в цикле стихов Блока «На поле Куликовом» и в стихотворении «Новая Америка», которые входят в книгу стихов «Родина», возникли у поэта вероятно не без влияния поэтики «Слова о полку Игореве». Это картины ковыльной степи, кричащих лебедей, образы воинской символики:

Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат...

————

Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли,
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали...

(«На поле Куликовом»)

Нет, не видно там княжьего стяга,
Не шеломами черпают Дон,
И прекрасная внучка варяга
Не клянет половецкий полон...
Нет, не вьются там по ветру чубы,
Не пестреют в степях бунчуки...
Там чернеют фабричные трубы,
Там заводские стонут гудки.

(«Новая Америка»)

С. Есенин обращается к «Слову о полку Игореве» в своей статье «Ключи Марии». Для него «Слово» — гениальный памятник древнерусской литературы, у которого нужно учиться поэтическому мастерству. По свидетельству многих современников, Есенин знал все «Слово» наизусть, восторгался его поэтическим совершенством1.

Характерно восприятие «Слова о полку Игореве» в поэзии и прозе первых революционных лет. Молодая советская литература нашла в «Слове» богатый материал для картин героической борьбы за советскую власть.

Повесть Б. Лавренева «Кровный узел» (1919) во многих местах представляет собой, по существу, своеобразную поэтическую переработку «Слова о полку Игореве», обращенную автором в современность.

- 88 -

Мотивы «Слова» видны и в описании природы, и в описании батальных сцен, и в символике художественных образов. Белогвардейская конница рисуется как половецкие орды, а зловещий Див «Слова» трансформируется в двуглавого орла: «Яростными половецкими чамбулами летели отчаянные конники от Дона, от моря Тмутараканского к живой сердцевине страны. О славе веков, о силе, о хищной мощи владык лепетали белые шелка знамен, увитых черно-оранжевыми лентами, увенчанных крестами... И над конными ордами, не видимая никем, ширяла черноперыми острыми крыльями когтящая Див-птица с двумя коронованными головами». Ярко и удачно переосмысляются автором такие поэтические пассажи «Слова», как «черна земля под копыты», как описание доблести воинов-курян, как призыв «Слова» «загородить полю ворота» и многие другие.

Нашла отражение и образная система «Слова» и вся поэтика памятника в «Падении Даира» А. Малышкина (1921). Как и у Лавренева, у Малышкина использована героико-патриотическая сторона «Слова о полку Игореве».

Есть ряд реминисценций из «Слова» в книге Н. Никитина «Бунт» (1923)1.

Яркие картины природы, слитой с судьбой людей, с происходящими событиями, характерные для поэзии «Слова», батальные сцены «Слова» были удачно использованы Эд. Багрицким в «Думе про Опанаса». Затмение солнца предвещает беду — смерть Когана:

Смотрите, солнце встает, ребята,
Такое туманное, как в пыли.

Имеется в поэме такой отрывок, непосредственно связанный с образной системой «Слова»:

Прыщут стрелами зарницы,
Мгла ползет в ухабы.
Брешут рыжие лисицы
На чумацкий табор.
За широким ревом бычьим
Смутно изголовье.
Див сулит полночным кликом
Гибель Приднестровью.

- 89 -

4

Первые советские переводы «Слова о полку Игореве» увидели свет в 1934 году. Это были переводы Г. Шторма и С. Шервинского, напечатанные в книге, подготовленной к изданию известными исследователями древнерусской литературы С. К. Шамбинаго и В. Ф. Ржигой в издании «Academia». Оба перевода получили высокую оценку и специалистов и читателей.

До 1938 года, когда отмечалось 750-летие со времени создания «Слова» и когда вышел ряд новых переложений «Слова», перевод Шторма выдержал несколько изданий. В 1961 году для издания в Гослитиздате автор значительно переработал его. Для этого же издания переделывал заново свой перевод и С. Шервинский.

В юбилейный 1938 год вышло несколько переводов «Слова», в том числе и в ряде областных изданий. Часть из них была включена в сборник «Слово о плъку Игоревѣ», подготовленный к изданию Н. К. Гудзием и П. Скосыревым, в котором были собраны наиболее интересные переводы «Слова» XIX и XX веков. Впервые в этом сборнике были напечатаны переводы И. Новикова, С. Басова-Верхоянцева и М. Тарловского.

В 1939 году в Иванове был напечатан перевод «Слова» Д. Н. Семеновского.

Новиков ставил своей задачей дать современному читателю «перевод поэтический, точный и понятный». Увлеченный «Словом», он много работал над древнерусским текстом памятника, высказал ряд соображений о возможном авторе произведения, изучал вопрос о влиянии «Слова» на творчество А. С. Пушкина. Увлеченность эта подчас приводила И. А. Новикова к преувеличению роли «Слова» в творчестве писателей нового времени, к недостаточно обоснованным выводам и предположениям по древней истории «Слова». Все это, однако, не умаляет той большой роли, которую сыграл И. А. Новиков в популяризации «Слова» среди широких читательских масс. Признавая, что «великая древнерусская поэма открывается далеко не сразу, а потому переводчиком, непрестанно продолжающим свою работу, вносятся порою все новые и новые изменения текста», Новиков в каждом новом издании своего перевода делал поправки, изменения, добавления, учитывая как новые достижения науки в области изучения «Слова», так и свои собственные изыскания по «Слову».

Перевод М. Тарловского, который следовало бы скорее назвать вольной поэтической вариацией на темы «Слова о полку Игореве»,

- 90 -

встретил весьма нелестные отзывы критики. Характеризуя принципы своего переложения «Слова», М. Тарловский писал: «Если мы хотим, чтобы современный читатель получил представление о том впечатлении, которое «Слово» производило в свое время, мы должны завуалированную семисотпятидесятилетней давностью языковую эмоциональность «Слова» отразить на эмоциональном экране нашей эпохи, тем более что «Слово» нам так созвучно по духу». В переводе Тарловского много неоправданных модернизмов и переосмыслений «Слова», наряду с языковыми архаизмами обильны искусственные словообразования автора. Однако перевод Тарловского интересен как образец особого рода переложений «Слова», не лишенный поэтического своеобразия.

В 1938—39 годах начинает работу над переводом «Слова о полку Игореве» В. И. Стеллецкий. Для перевода Стеллецкого характерно стремление передать средствами современного языка ритмический строй оригинала, каким он представляется переводчику.

С 1929 года, как сообщает сам автор, работал над переводом «Слова» А. К. Югов. Перевод Югова представляет бесспорный интерес и занимает видное место среди поэтических переложений «Слова», хотя многие из его оригинальных толкований и осмыслений древнерусского текста памятника вызвали справедливую критику.

В печати перевод Стеллецкого впервые появился в 1944 году, а Югова — в 1945-м. И это не случайно. Патриотический подъем в годы Великой Отечественной войны обострил интерес к героическому прошлому страны и, в частности, к замечательному памятнику об этом героическом прошлом — «Слову о полку Игореве».

В это же время, в 1945 году, Н. А. Заболоцкий выступает с чтением своего перевода «Слова», а в 1946 году выходит первое издание этого перевода. Как и в предшествующей истории переводов «Слова о полку Игореве», обращение к «Слову» большого поэта оказалось весьма благотворным. В заметке «От переводчика», помещенной в первой, журнальной, публикации перевода «Слова», Н. А. Заболоцкий писал, что «это — свободное воспроизведение древнего памятника средствами современной поэтической речи». Здесь же он отмечал, что его перевод «не претендует на научную точность строгого перевода и не является результатом новых текстологических изысканий». Однако поэтическая сила переложения «Слова о полку Игореве» Заболоцкого делает этот перевод одним из лучших поэтических переводов «Слова» вообще, который дает современному читателю

- 91 -

наиболее яркое представление о «Слове» как о произведении древнерусской поэзии.

Интерес к «Слову о полку Игореве» не угас на трех названных переводах 1944—46 годов. Появился еще целый ряд переводов, лучшими из которых могут быть признаны переводы С. Ботвинника (1957) и Н. Рыленкова (1962).

Не ослабевает и вторая сторона поэтической жизни «Слова»: по-прежнему вдохновляет оно поэтов на создание оригинальных произведений по мотивам «Слова о полку Игореве».

В юбилейный 1938 год и в ближайшие к нему годы выходят две повести и одна пьеса, созданные по мотивам «Слова о полку Игореве». В 1938 году И. Новиков издает повесть «Сын тысяцкого», в которой пытается воссоздать образ автора «Слова» — участника Игорева похода. В 1939 году вышла в свет повесть о походе Игоря «Иду на вы» Г. Троицкого, в которой широко использованы образы «Слова о полку Игореве». В 1941 году появляется пьеса Е. Пермяка «Шумите, ратные знамена», посвященная событиям, воспетым в «Слове о полку Игореве».

В 1937, 1938 и 1939 годах пишет три стихотворения на мотивы «Слова» А. Прокофьев. Два из них посвящены «Плачу Ярославны».

В 1938 году переводит «Плач Ярославны» С. Городецкий.

К образу Ярославны обращаются многие поэты, как русские, так и украинские и белорусские, в военные и первые послевоенные годы. Здесь должен быть назван цикл стихов П. Антокольского «Ярославна» (1944), в котором автор вообще широко пользуется поэтическими образами «Слова», стихотворения «Ярославна» Л. Татьяничевой (1943) и М. Павловой (1945). Во всех этих произведениях Ярославна олицетворяет собой образ русской женщины, выступает как символ женской верности, терпеливости.

В 1962 году большой стихотворный цикл по мотивам «Слова о полку Игореве» пишет В. Соснора. Своей поэтической интерпретацией «Слова» поэт подчеркивает, что за высокой поэзией «Слова» стоит реальная, земная жизнь. Такое свежее и оригинальное восприятие «Слова о полку Игореве», не снижая поэтического величия памятника древности, подчеркивает его героизм, воинский дух, его жизненную силу.

Тот факт, что памятник XII столетия «Слово о полку Игореве» живет столь полнокровной поэтической жизнью в русской литературе XIX и XX веков и в наши дни, с наибольшим красноречием свидетельствует о необычайной художественной действенности «Слова».

- 92 -

Разнообразие же переводов «Слова о полку Игореве» и поэтических вариаций на его темы, по удачному определению одного из переводчиков «Слова» И. А. Новикова, характеризует собой «прежде всего триумф оригинала гениальной поэмы. Всякий славит ее на языке своей поэтики. А это уже дело активного читателя самому разобраться в том, что из всего этого наиболее полно, богато открывает ему сокровища нашего памятника»1.

Л. Дмитриев

Сноски

Сноски к стр. 69

¹ См.: Н. К. Гудзий. О «Слове о погибели Рускыя земли». — ТОДРЛ, т. 12, М. — Л., 1956, с. 527—545; А. В. Соловьев. Заметки к «Слову о погибели Рускыя земли». — ТОДРЛ, т. 15, М. — Л., 1958, с. 78—115.

Сноски к стр. 70

¹ А. С. Орлов. Героические темы древней русской литературы. М. — Л., 1945, с. 57.

Сноски к стр. 71

¹ См.: Д. С. Лихачев. Черты подражательности «Задонщины» (К вопросу об отношении «Задонщины» к «Слову о полку Игореве»). — «Русская литература», 1964, № 3, с. 84—107.

Сноски к стр. 74

¹ Л. А. Дмитриев. История первого издания «Слова о полку Игореве». М. — Л., 1960, с. 325.

² Там же, с. 335.

Сноски к стр. 75

¹ А. Востоков. Опыт российского стихосложения, изд. 2-е. СПб., 1817, с. 160.

² В. В. Сиповский. Следы влияния «Слова о полку Игореве» на русскую повествовательную литературу первой половины XIX в. — ИпоРЯС, т. 3, кн. 1. Л., 1930, с. 240.

Сноски к стр. 77

¹ А. Н. Радищев. Стихотворения. «Библиотека поэта». Малая серия. Л., 1953, с. 165.

² См.: С. Ф. Елеонский. Поэтические образы «Слова о полку Игореве» в русской литературе конца XVIII — начала XIX вв. — «Слово о полку Игореве». Сб. статей под ред. И. Г. Клабуновского и В. Д. Кузьминой. М., 1947, с. 95—123.

Сноски к стр. 79

¹ Ф. Глинка. Письма к другу. — Сб. «Декабристы», М. — Л., 1951, с. 325.

Сноски к стр. 81

¹ А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах, т. 7. М. — Л., изд. АН СССР, 1951, с. 503.

² См.: Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты. М. — Л., Academia, 1955, с. 146.

³ И. А. Шляпкин. Из неизданных бумаг А. С. Пушкина. СПб., 1903, с. 174.

⁴ Н. К. Гудзий. Пушкин в работе над «Словом о полку Игореве». — В кн.: Пушкин. Сборник статей под ред. Еголина. М., 1941, с. 268.

⁵ А. С. Пушкин, т. 7, с. 502.

Сноски к стр. 82

¹ «Литературное наследство», т. 56. Белинский, II. М., 1950, с. 23.

Сноски к стр. 84

¹ С. Шамбинаго. Художественные переложения «Слова». — В кн.: «Слово о полку Игореве». М. — Л., «Academia», 1934, с. 219.

Сноски к стр. 85

¹ Ю. В. Панышева. «Слово о полку Игореве» в русской и украинской поэзии XIX—XX веков. — Ученые записки Лен. гос. университета. Серия филологических наук, вып. 4. Л., 1939, с. 311.

Сноски к стр. 87

¹ См.: «Воспоминания о Сергее Есенине». Сборник, под общей редакцией Ю. Л. Прокушева. М., 1965, с. 208—209, 233, 246, 249, 380—381.

Сноски к стр. 88

¹ См. подробнее об отражении «Слова о полку Игореве» в прозе этого времени: Л. Ф. Ершов. Русский советский роман. Национальные традиции и новаторство. Л., 1967.

Сноски к стр. 92

¹ Ив. Новиков. «Слово о полку Игореве» в наши дни. — «Литературное творчество», М., 1946, № 1, с. 87.