- 198 -

В. Л. ВИНОГРАДОВА

Некоторые замечания о лексике «Задонщины»

«Задонщина», как известно, принадлежит к числу таких древнерусских литературных памятников, с которыми нам пришлось знакомиться по поздним спискам. Древнейший список «Задонщины», дошедший до нас, Кирилло-Белозерский, отделен от оригинала почти целым столетием. Сохранившиеся 5 списков ее не однородны по своим размерам, содержанию, словарному составу. Так как эти списки охватывают большой промежуток времени (XV—XVII вв.) и сделаны людьми разных исторических эпох, то оригинал «Задонщины» в них (списках) не был гарантирован от позднейших вставок, модернизированных замен, уточнений и т. д. Очищение текста от позднейших наслоений переписчиков затрудняется необходимостью тщательного изучения лексического состава каждого отдельного списка. Настоящая статья представляет лишь слабую попытку подойти в этой задаче путем рассмотрения некоторых интересных лексических особенностей списков XV—XVII вв. «Задонщины». При этом неизбежно приходится вплотную подходить к вопросу о неологизмах и архаизмах в подлиннике и списках этого памятника.

На основании анализа отдельных лексических единиц «Задонщины» еще нельзя сделать каких-либо общих выводов о работе писцов над ее текстом. Однако можно с уверенностью говорить о том, что древнерусские переписчики не являлись механическими копировщиками оригинала. Каждый из них вносил в рукопись нечто свойственное своему времени. В списках «Задонщины» имеется слово «байдана». «Байдана», «бадана (бодана)» (арабск. «бадан», «бадана») — «доспех в виде рубахи, из плоских, довольно крупных колец, длиною до колен, с рукавами до локтей и ниже».1 Байдана впервые упоминается в русской письменности в раннем списке «Задонщины» — Кирилло-Белозерском — при описании Куликовской битвы: «Грянуша копия харалужныя, мечи булатныя, топори легкие, щиты московьскыя, шеломы немецкие, боданы бесерменьскыя» (1470-е годы). Возможно, этот термин был в подлиннике «Задонщины», но там, как и в Кирилло-Белозерском списке, он звучал как редкий восточный термин. В качестве доспеха, заимствованного русскими, байдана стала применяться с XVI в. Об этом свидетельствуют археологические данные: сохранились образцы двух русских байдан XVI в. — байдана дьяка Ивана Григорьевича Выродскова, строителя Свияжской крепости на подступах к Казани и осадной башни при штурме Казани в 1552 г., и байдана Бориса Годунова (конец XVI в.).2 Для писцов поздних списков

- 199 -

«Задонщины» конца XVI—XVII вв.3 слово «байдана» было обычным названием кольчатого доспеха наряду с «юшманом», «бахтерцом» и другими терминами смешанных кольчато-пластиночных доспехов. Ср.: «А на стенахъ на все стороны повесити збрую, латы, панцыри, бахтерцы... карацыны, оплечья, рукава, баданы».4

Нечто подобное можно сказать и о колонтаре — кольчато-пластинчатом доспехе без рукавов. Он вошел в употребление вместе с юшманом и бахтерцом довольно поздно, хотя применялся реже их. Тем не менее колонтарь фигурирует только в раннем списке «Задонщины» XV в.: «Кони ржуть на Москве, бубны бьють на Коломне, трубы трубят в Серпухове, звенить слава по всей земли русськои, чюдно стязи стоять у Дону великого... светяться калантыри злачены».5 То, что выражение со словом «колонтарь» («калантырь») не вошло ни в один из списков XVI—XVII вв., когда этот термин фигурировал в русском языке, является свидетельством отсутствия его в оригинале «Задонщины». Очевидно, поэтому В. П. Адрианова-Перетц не включила его в свою реконструкцию памятника.6 По-видимому, колонтари на Руси даже в XVI в. были сравнительно редким явлением. До нас не дошло ни одного образца колонтарей. По указаниям «Казанской истории», в колонтарь облекался царь Иван IV во время похода на Казань в 1552 г.: «Тако же и сам царь князь великий уготовися, и в калатырь облекся предо всеми, яко гигнат, и златый шлем возложи на главу свою»;7 «И стояше, весь вооружен (царь Иван IV) в златыя броня, в рекомый калантырь, и готов на подвиг».8 В «Поведание о Мамаевом побоище» этот термин попал не без влияния Кирилло-Белозерского списка «Задонщины»; «Рускіе удалцы... доспѣхи имеють велми тверды, злаченые колантыри».9 Итак, в обоих произведениях о Куликовской битве «злаченые калантыри» — термин, не соответствующий оружию конца XIV в., навеянный поздней эпохой.

Такой же позднейшей вставкой является «кинжал» в списке Ундольского и Синодальном XVII в.: «Имѣем... на собѣ злаченые доспѣхи, а шеломы черкаские, а щиты московские, а сулицы немѣцкие, а кинжалы фряские».10 Термин «кинжал» как название колющего обоюдоострого оружия с коротким клинком, по письменным документам и археологическим данным, пришел на Русь с Востока не ранее XVI в.: «саблю да кинжал»;11 «А у всякова кинжал за поесом. Седла турские».12

В списке «Задонщины» конца XVI — начала XVII в. (ГИМ, № 2060) читаем: «Имѣем... на себѣ золоченыя доспѣхы, а шеломы черкасьские, ... а чары франьския».13 Очевидно, «чары»14 — это часть слова «кончары»

- 200 -

(первый слог был стерт или не разобран писцом). Слово «кончар» могло быть в подлиннике «Задонщины». Кончар (монг.) — колющее прямое оружие с длинным трехгранным или четырехгранным клинком — впервые упоминается на Руси в сказаниях о Куликовской битве: «А доспѣхи вельми тверды злаченыя колонтари и булатныя банданы, и кончаны (кончары, — по Срезневскому) фряжскія».15 Однако это оружие в русском войске не получило, вероятно, широкого распространения. Оно стало часто применяться в Польше и Венгрии в XIV—XVI вв.16 Вместо кончара на Руси в большем употреблении стал с XVI—XVII вв. кинжал. Поэтому произошла замена в списках Ундольского и Синодальном «[кон]чары» на «кинжалы».

В Синодальном списке XVII в. «Задонщины» вместо слова «шеломы», как в других списках, употребляется термин «шишаки» («обышаки» — описка): «Гремели князей русских доспехи и мечи булатныя и обышаки (т. е. об шишаки, — В. В.) московския». Впервые термин «шишак» зафиксирован в духовной грамоте московского князя Ивана Ивановича в 1356 г.17 в качестве названия шлема с высоким навершьем. В XVI в. шишаки получили большое распространение в русском войске, а в XVII в. хотя форма этих шлемов изменилась на металлические наголовья западноевропейского образца,18 однако часто они продолжали сохранять старое название шишаков. Возможно, что широкое употребление термина «шишак» в XVII в. послужило причиной того, что он вошел в Синодальный список памятника; но можно предполагать, что в данном случае имеем дело с уточнением писца, поскольку в Куликовской битве уже начали применяться шлемы-шишаки. Против того, что это слово взято из оригинала «Задонщины», свидетельствует отсутствие его в остальных списках памятника.

Более поздней вставкой, вероятно, является название восточной ткани «камка» (и «насычь»?) в перечислении трофеев, захваченных русскими у татар после победы в Куликовской битве: «Уже рускыа сынове разграбиша татарская узорочя, доспехи и кони, волы и велблуды, вино, сахарь, дорогое узороче, камкы, насычеве везут женам своимъ».19 Камка — привозная восточная шелковая ткань, известна в русских документах с конца XV в. Наиболее ранние примеры ее употребления зафиксированы и Срезневским в «Материалах»: «Хожение» Афанасия Никитина (1466—1472 гг.) и Духовная Михаила Андреевича Верейского (около 1486 г.). Ср.: «А у Офони, у Пронина сына, у Сомяникова взяли (поляки, — В. В.) осмнатцать литр шолку цвѣтного... да пять камочек турьскихь» (1489 г.);20 «Великая государыня наша Софья твоей светлости поминается, сорокъ соболей да камка» (1490 г.).21

В списке конца XV — начала XVI в. «Задонщины» читаем: «Уже сынове рускыа... волы и врьблуды и вина и сахарь и все доброе узороч[ь]е калсим и насыч вывѣзут женам своим».22 В русской письменности слово «калсим» не встречается. Если это испорченное «камка» (по свидетельству

- 201 -

других поздних списков), то искажение писца можно объяснить, очевидно, новизной этого термина. Но может быть, это «килим» (перс., татарск. «келим», «гилям») — домотканный ковер без ворсы? Название «насыч», кроме «Сказания о Мамаевом побоище», куда оно могло попасть под влиянием «Задонщины», в русских текстах тоже не удалось обнаружить. Слово «катуна» (тюркск. «катын», «хатын» и т. п. — «женщина», «жена») татаро-монгольское иго не ввело в состав русского языка, так как в этом не ощущалось особой необходимости, данное понятие целиком соответствовало славянскому «жена», а с XV в. — «женщина».23 В «Задонщине» и в других памятниках XV—XVI вв. «катуна» употребляется как название татарских женщин: «туто погании... а ркуче: „Уже намъ, брат[и], в земли своей не бывати, а дѣтѣй своих не видати, а катун своих не трепати“»;24 «А катуней (татарских, — В. В.) посадиша в иную тюрму легчае и виднѣе, у Трупеховыхъ ворот».25 В середине XVI в. завоевание казанского царства Иваном IV несколько оживило это слово (см., например, «Казанскую историю», описание этого времени в летописях и др.). Трудно сказать, было ли оно в подлиннике «Задонщины»: если было, то почему-то оно не встречается в двух списках конца XVI—XVII вв.: ГИМа (№ 2060) и Ундольского. Переписчик Синодального списка произвел замену «катуна» на общерусское «жена» («татарове... глаголюще: „Уж нам у Золотой орда не бывати, бедных жон и детей не видати“»),26 по-видимому, ввиду редкости этого слова и белорусского происхождения списка (на материале белорусских памятников это слово не зарегистрировано).

Некоторый интерес представляет употребление в раннем списке «Задонщины» слова «царь». Списки «Задонщины» упоминают неоднократно о «царе Мамае», «царе Соломоне», «царе Батые». До XV в. этим титулом на Руси величали византийских и других иноземных правителей, а также татарских ханов. В XV же столетии слово «царь» со значением всемогущей державной власти начало входить в обиход русского человека (впервые в «Слове о житии и о преставлении Дмитрия Ивановича, царя русьскаго»), пока наконец в 1547 г. не закрепилось Иваном Грозным в качестве официального титула «государя всея Руси». Отдавая дань своему времени, писец XV в. в Кирилло-Белозерском списке «Задонщины» (1470-е годы) сделал следующее добавление, ретроспективно назвав князя Владимира Киевского царем русским: «помянувше прадѣда князя Володимера киевьскаго, царя русскаго».27

В «Задонщине» слово «орда» употребляется в списках XVI—XVII вв.28 не только в значении названия татаро-монгольского государства — Золотой Орды — или сборища кочевых племен хана Мамая, но и в значении русского войска: «И молвяше ему фрязове: чему ти, поганыи Мамаи, на рускую землю, то ти была орда Залѣская времена первый»29 (ср.: «То тя била орда Залѣская»).30 Можно предполагать, что семантика

- 202 -

тюркского слова «орда» на русской почве развивалась по двум линиям: с одной стороны, от названия татарского государства — Золотой орды — пошло значение страны, государства вообще («вѣдомо всѣм совѣтником и приказным людем, что у того Онтона былъ свой собинной двор годы съ три, и что он торговал про себя ж і вываживал товары здѣшнего государства ис твоей государевы области в ыные орды, и также приваживалъ товары сюда из ыныхъ земель»);31 другая семантическая линия ведет начало от «орды» как сборища кочевых племен, совершающих набеги на Русь: ордой стало иногда называться войско и других народов, иногда просто толпы. Оба эти значения фиксируются словарями и Картотекой Древнерусского словаря главным образом в XVI—XVII вв. В значении «войско» слово «орда» выступает в «Материалах» И. Срезневского в примере из «Хожения» Афанасия Никитина в Индию в списке XVI в.: «И царь послал за нами всю свою орду». Однако ордой здесь названо опять-таки татарское войско. Вот более полная цитата данного места из «Хожения» Афанасия Никитина: «поѣхали есмя мимо Хазтарокань... царь нас видѣл, а Татаровѣ намъ кликали: качьма, не бѣгайте. И царь послалъ за нами всю свою орду, и... нас ностигли на Бугунѣ, застрѣлили у нас человѣка»32 (ср.: «Того же лѣта пріиде король Литовской Стефанъ Абатуръ со многими орды 17 земель подъ пресловущій градъ Псковъ...» (1581 г.);33 «...начат же с собою поднимати орды немецкие на разореніе святому мѣсту и на пролитіе христіанской крови» (1613 г.).34 Ни одного примера, где бы «орда» применялась для обозначения русского войска, кроме «Задонщины», не встретилось. Все это позволяет сомневаться, фигурировало ли оно в самом подлиннике «Задонщины». Может быть, это явилось более поздней допиской, заменой?

Соединение в одном тексте слова с двумя полюсными значениями сказалось в списках «Задонщины» в употреблении слова «победа»: 1) одоление врага; 2) беда, поражение. В значении «беда», «поражение» оно встречается в трех списках «Задонщины» конца XVI—XVII вв.: «Въздаюм поганому Мамаю победы и великому князю Дмитрию Ивановичю похвалу».35 В письменных памятниках это значение находит применение редко. И. Срезневский не указал в своих «Материалах» ни одного примера, а отметил лишь прилагательное «победный» — несчастный в «Софийском временнике» под 1535 г. Зато «победу» в качестве беды, «победный» — бедный, несчастный фиксируют областные словари конца XIX — начала XX в.36 По-видимому, оно приходило в письменность из живой народной речи, но проникновение «победы» — беды, поражения в памятники тормозилось общераспространенным значением — «одоление врага». В статье «Несколько дополнительных замечаний к Слову о Задонщине»37 И. Срезневский

- 203 -

приводит две иллюстрации из Н1Л, где слово «победа» используется летописцем как «поражение», «беда». Вторая цитата, взятая И. Срезневским из Академического списка XV в. Н1Л (под 1389 г.), представляет некоторую параллель к «Задонщине»: «Възнес бог десницу князя великого Дмитрея Ивановича и брата его князя Володимера Андрѣевича на побѣду иноплеменник».38 Если бы мы были уверены, что начало Кирилло-Белозерского списка (1470-е годы) совпадает с подлинником «Задонщины», то можно было бы предполагать, что фраза: «Въздаюм поганому Мамаю победы...» (см. выше) была вставлена в список ГИМа, № 2060 (конца XVI — начала XVII в.), не без влияния Н1Л. Но если эта фраза была в оригинале, то возможно и обратное влияние. Однако как бы там ни было, употребление слова «победа» в двух противоположных значениях в поздних списках «Задонщины» оправдано вполне тем, что в XVI—XVII вв., в период становления русского национального языка, в письменность особенно сильно врывается струя живой народной речи. Ср.: «Мамаи ж, видѣв побѣду свою, и нача призывати боги своя: ...и не бысть ему помощи от них ничтоже»;39 «В болезнѣх бо всяка побѣда бываетъ труды готовятся»;40 «Вдовья побѣда (вар.: бѣда) горчае всѣхъ»;41 «Слышанна же сія бывшая побѣда во всѣх градех московских, яко превеликая Москва разрушенна и раскопанна, и плакашася о таковой побѣде вси людіе».42

Выражение «Задонщины»: «В поле тобя (Мамая, — В. В.) князи рускыя гораздо упилися и князеи с тобою нѣтъ ни воевод»43 в Синодальном списке XVII в. получило несколько иное звучание: «Нешто гораздо чтили их руския князи твою дружину темных князей великих вланов (уланов, — В. В.), што их с тобою никого нет?».44 По-видимому, переписчик Синодального списка решил к названию татарских «темных» князей еще добавить термин «уланы». «Улан» (тюркск. «оглан») означало у татар члена ханской семьи, лицо княжеского рода (титул). В русских документах и произведениях «улан» встречается с конца XV в. (самый ранний пример отмечен И. Срезневским в «Софийском временнике» под 1480 г.; ср. также: «И перед Костянтина Заболотцкого очима, сам яз въ головах и всѣ которые писаны царевичи и князи и уланы и воеводы князи и мурзы... всѣ роту и правду учинили» (1508 г.)45 или «Казанцы же: молны, и сеиты... имамы, и азѣи, афазы, князи и уланы и мурзы...».46 Переписчик-белорус XVII в. включил это тюркское слово в «Задонщину» либо под влиянием «Поведания о Мамаевом побоище», где фигурирует этот термин, либо по внешней аналогии с бытовавшим в Польше с XVI в. словом «улан» (ułan), которое означало воина из частей легкой конницы, вооруженной пиками.

- 204 -

Вставляя от себя этот архаизм в текст памятника, писец тут же убирает из Синодального списка другой, который, вероятно, входил в оригинал, а именно «выход» в значении дани русских татарам: «а на Рус[ь] нам (татарам, — В. В.) уже рат[ь]ю не хоживати, а выхода намъ у рускых князей не прашивати».47 Это новое значение слова «выход» закрепилось за ним во время владычества на Руси Золотой Орды как вид особенно тяжелой дани. В письменных памятниках «выход» фиксируется с XIV в.:48 «А перемѣнит бог Орду, дѣти мои не имут давати выхода в Орду, и который сын мой возмет дань на своем удѣлѣ, то тому и есть».49 Предсказанию московского князя Дмитрия Ивановича суждено было совершиться в конце XV в., когда великим князем Иваном III была окончательно уничтожена зависимость русских земель от татар. После прекращения уплаты дани начинает исчезать и термин «выход». Покорение Казанского царства Иваном Грозным в середине XVI в. не надолго оживляет это слово в языке, и к XVII в. оно становится архаизмом. Таким образом, в списках «Задонщины» — ГИМа (№ 2060) и Ундольского — фраза «а выхода нам у русских князеи не прашивати» переписывается по традиции. Также архаизмами для поздних списков «Задонщины» становятся термины, связанные с древним управлением Новгорода: «Вечные (вечевые, — В. В.) колоколы» («Звонят колоколи вѣчнии в великом в Новѣгородѣ»)50 и «посадники новгородские» «и выѣхали посадникы из великого Новагорода к великому князю Дмитрию Ивановичю»).51 Первое упоминание о вечевом колоколе, звон которого возвещал сбор веча, относится в летописи к 1055 г. в Новгороде, к 1063 г. в Киеве. С конца XII в. вследствие усиления княжеской власти, а в XIII в. и по причине монгольского завоевания в городах южной и Ростово-Суздальской Руси вечевая деятельность была сведена на нет. Только в Новгороде до XV в. существовала боярская феодальная республика с вечевым строем.52 Здесь вечевой колокол был символом независимости Новгорода. Поэтому в Кирилло-Белозерском списке «Задонщины» термин «вѣчный колокол» отражает еще живое явление. В 1478 г. по требованию московского князя Ивана III («вечью колоколу во отчине нашей в Новегороде не быти, посаднику не быти, а государство свое нам держати») вечевой колокол в Новгороде был снят, а новгородская земля оказалась навсегда присоединенной к Москве. Поэтому в списках конца XVI—XVII в. «Задонщины» выражение о звоне вечевых колоколов в Новгороде списывается по традиции. Та же самая судьба постигла слово «посадник» в его значении представителя власти в Новгороде и Пскове, избираемого вечем.

Из изложенного ясно, насколько важно при установлении архетипного текста «Задонщины» учитывать историю отдельных слов, особенно тех из них, которые могут быть отнесены к военной, политической и юридической терминологии или являются восточными по своему происхождению.

—————

Сноски

Сноски к стр. 198

¹ П. И. Савваитов. Описание старинных русских утварей. СПб., 1896, стр. 7.

² М. М. Денисова, М. Э. Портнов, Е. Н. Денисов. Русское оружие XI—XIX вв. М., 1953, стр. 60.

Сноски к стр. 199

³ ТОДРЛ, т. VI. М. — Л., 1948, стр. 238, список ГИМ, № 2060; стр. 245, список Ундольского; стр. 251, список Синодальный.

⁴ Устав ратных пушечных и других дел..., т. 2, Изд. Рубана, СПб., 1777—1781, стр. 7.

⁵ ТОДРЛ, т. VI, стр. 233, Кирилло-Белозерский список.

⁶ ТОДРЛ, т. VI, стр. 224.

⁷ Казанская история. Изд. АН СССР, М. — Л., 1954, стр. 125.

⁸ Там же, стр. 148.

⁹ Срезневский, Материалы, т. I, СПб., 1893, стлб. 1249.

¹⁰ ТОДРЛ, т. VI, стр. 246.

¹¹ Посольство кн. Звенигородского в Персию (1594—1596 гг.). — В кн.: Труды Вост. отд. Русск. археол. общ., т. 20. СПб., 1890, стр. 278.

¹² Посольство Стольникова-Толочанова и дьяка Иевлева в Имеретию 1650—1652 гг. Изд. М. Пелиевктова, Тифлис, 1926 (Международные сношения Грузии с иноземными странами, 1).

¹³ ТОДРЛ, т. VI, стр. 239.

¹⁴ Тюркск. «чара» — войско.

Сноски к стр. 200

¹⁵ См.: Срезневский, Материалы, т. I, со ссылкой на Н. М. Карамзина: История государства Российского, т. V, прим. 428.

¹⁶ М. М. Денисова, М. Э. Портнов, Е. Н. Денисов. Русское оружие XI—XIX вв., стр. 26.

¹⁷ СГГД. М., 1813, т. 1, № 25, стр. 40.

¹⁸ М. М. Денисова, М. Э. Портнов, Е. Н. Денисов. Русское оружие XI—XIX вв., стр. 56.

¹⁹ ТОРДЛ, т. VI, стр. 242, список ГИМ, № 2060.

²⁰ Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским, тт. I—V. М. — СПб., 1882—1913.

²¹ Памятники дипломатических сношений с Римскою империею, т. I. СПб., 1851, стр. 35.

²² Список ГИМ, № 3045 (ТОДРЛ, т. VI, стр. 237).

Сноски к стр. 201

²³ В двух списках «Русской Правды» (Троицкий IV и Археографический II) XV в. впервые встречается синоним к слову «жена» — «женщина»: «Аще ся дасть человѣк или женщина утошна времени, дерн емоу не надобѣ, а поидет прочь, да дасть 3 гривнѣ, а слоужил даром» (Правда Русская, Прилож., Закон судный, стр. 316).

²⁴ Список ГИМ, № 3045 (ТОДРЛ, т. VI, стр. 237).

²⁵ Псковская первая летопись. — ПСРЛ, т. IV, стр. 300, под 1535 г.

²⁶ ТОДРЛ, т. VI, стр. 255.

²⁷ ТОДРЛ, т. VI, стр. 233.

²⁸ Списки ГИМ (№ 2060), Ундольского, Синодальный.

²⁹ ТОДРЛ, т. VI, стр. 242, список ГИМ, № 2060.

³⁰ ТОДРЛ, т. VI, стр. 248, список Ундольского: «Залѣсскою стороною называлось, вероятно, все пространство на север от полей. Ср. в Воскресенской летописи под 1146 г.: «повоевав Корачев и бѣжа за лѣс в Вятичи» (ПСРЛ, т. VII, стр. 37); «Орда Залѣсская — войско Московское» (И. И. Срезневский. Несколько дополнительных замечаний к Слову о Задонщине. — ИОРЯС, 2-е отд., т. 7, II, СПб., 1858, стр. 100).

Сноски к стр. 202

³¹ Памятники дипломатических сношений Московского государства с Англией, т. II, стр. 211 (1586 г.).

³² ПСРЛ, т. VI. СПб., 1853, стр. 331.

³³ ПСРЛ, т. IV. Псковская первая летопись, стр. 319.

³⁴ Новгородская III летопись. — Новгородские летописи. Изд. Археографической комиссии, СПб., 1879, стр. 363, список XVIII в.

³⁵ ТОДРЛ, т. VI, стр. 237, список ГИМ, № 3045; ср. стр. 243, список Ундольского и стр. 250, список Синодальный.

³⁶ А. Подвысоцкий. Архангельский областной словарь. СПб., 1885; Г. Куликовский. Словарь областной олонецкого наречия. СПб., 1889; В. Н. Добровольский. Смоленский областной словарь. Смоленск, 1914.

³⁷ ИОРЯС, 2-е отд., т. 7, в. II, стр. 96.

Сноски к стр. 203

³⁸ См. также в Комиссионном списке Н1Л (Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. — Л., 1950, стр. 377).

³⁹ Сказание о Мамаевом побоище. В кн.: С. К. Шамбинаго. Повести о Мамаевом побоище. — СОРЯС, 1906, т. XI, № 7, стр. 31—32.

⁴⁰ Житие митрополита Филиппа, конец XVI в. Рукопись б. Румянцевского музея № 361. XVII в.

⁴¹ Книга степенная царского родословия, чч. 1—2 (ПСРЛ, т. XXI. СПб., 1908—1913), 1560-е годы, список XVI—XVII вв.

⁴² Повесть кн. И. М. Катырева-Ростовского (I редакция). — РИБ, т. 13, изд. 3. Л., 1925, 1626 г., список XVII в.

⁴³ ТОДРЛ, т. VI, стр. 242, список ГИМ, № 2060.

⁴⁴ Синодальный список (ТОДРЛ, т. VI, стр. 255).

⁴⁵ Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымом, Нагаями и Турциею, т. II (1508—1521 гг.). — Сборник Русского исторического общества, т. 95. СПб., 1895, стр. 20.

⁴⁶ Книга степенная царского родословия, чч. 1—2, стр. 641, 1560-е годы, список XVI—XVII вв.

Сноски к стр. 204

⁴⁷ Список ГИМ, № 3045 (ТОДРЛ, т. VI, стр. 237).

⁴⁸ См : Срезневский, Материалы, Договорная грамота князя Дмитрия Ивановича 1375 г.

⁴⁹ Духовное завещание великого князя Дмитрия Ивановича 1389 г. — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. Под ред. Л. В. Черепнина. М. — Л., 1950, стр. 36.

⁵⁰ ТОДРЛ, т. VI, стр. 233, Кирилло-Белозерский список.

⁵¹ ТОДРЛ, т. VI, стр. 238, список ГИМ, № 2060.

⁵² См.: История культуры древней Руси, т. II. Изд. АН СССР, М. — Л., 1951, стр. 24—25.