- 406 -

Л. А. ДМИТРИЕВ

ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ РУКОПИСИ
«СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»

Сведения о том, где, когда и при каких обстоятельствах была обнаружена рукопись «Слова о полку Игореве», представляют интерес не только с точки зрения историографии «Слова». История открытия рукописи «Слова» имеет принципиально важное значение при решении вопроса о подлинности «Слова о полку Игореве». Ранее всех это прекрасно понял К. Ф. Калайдович, страстно пытавшийся в 1813 г. собрать все сведения о рукописи «Слова» от людей, видевших эту рукопись.

История рукописи «Слова» является одним из самых важных аргументов скептиков, пытающихся доказать, что «Слово» — подделка XVIII в. Прежде всего основанием для скептического отношения к рукописи «Слова» служит то обстоятельство, что рукопись эта сохранилась лишь в единственном списке, да и этот единственный список погиб.

В истории мировой культуры можно назвать далеко не один случай, когда по тем или иным причинам гибли в составе больших библиотек и рукописных собраний единственные в своем роде рукописи. Гибель всего рукописного собрания А. И. Мусина-Пушкина в московском пожаре 1812 г. расценивалась современниками как непоправимое бедствие в истории русской культуры. «Радуюсь, что Синодальная библиотека цела и не перестаю тужить о пушкинской. История наша лишилась сокровища», — писал Н. М. Карамзин А. Ф. Малиновскому в письме от 17 февраля 1813 г.1

Из всего собрания сохранились лишь те рукописи, которые случайно находились в 1812 г. у Н. М. Карамзина, бравшего у Мусина-Пушкина рукописи, необходимые для его работы над «Историей государства Российского». Племянник А. И. Мусина-Пушкина,

- 407 -

Н. А. Енгалычев, на запрос М. П. Погодина о библиотеке своего дяди писал по этому поводу следующее: «Еще до нашествия французов, в то время, когда Карамзин посвятил себя исключительно занятиям русской истории и утвержден был историографом, он выпросил у дяди моего 17 книг из его библиотеки для сочинения русской истории. Это мне обстоятельство известно потому, что это было в то самое время, когда я жил у дяди моего в доме. Не знаю, какие именно были эти книги, — по молодости моей мне не любопытно было тогда знать об них подробно; но о важности их можно заключить из того, что Карамзин взял их по собственному выбору из библиотеки дяди моего, и несмотря на то, что по высочайше возложенному на него поручению все государственные книгохранилища были ему открыты, почитал эти книги для русской истории необходимыми, удерживал их у себя до самого первого издания его „Истории“, и даже после того не возвратил».2 В числе сохранившихся у Карамзина рукописей находились, между прочим, такие ценные документы русской истории, как Двинские грамоты, Судная грамота новгородцев, договор Новгорода с польским королем Казимиром. Как видим, Карамзин взял у Мусина-Пушкина рукописи сугубо исторического характера, необходимые ему как материал для работы над его «Историей». Поэтому нет ничего удивительного в том, что вместе со всем собранием Мусина-Пушкина погибла и рукопись «Слова».

Еще больше сомнений и недоразумений вызывают сами обстоятельства приобретения Мусиным-Пушкиным рукописи «Слова», хранение этой рукописи в его собрании, первоначальная работа над ней ее владельца.

Д. С. Лихачев в очерке, посвященном истории рукописи «Слова о полку Игореве», рассмотрев существующие в настоящее время сведения об обстоятельствах приобретения А. И. Мусиным-Пушкиным рукописи «Слова», приходит к заключению, что «остается далеко не ясным, когда точно и у кого приобрел А. И. Мусин-Пушкин свой знаменитый сборник. Но как бы ни были для нас неясны те пути, которыми А. И. Мусин-Пушкин составил свое знаменитое собрание, именно эта подозрительность вселяет в нас уверенность в его подлинности».3 До настоящего времени каких-либо новых документов, непосредственно связанных с историей рукописи «Слова о полку Игореве», обнаружено не было и внести уточнения или дополнения в этот вопрос мы можем лишь на основе старых фактов. Но новый подход к этим фактам, более

- 408 -

пристальное внимание к ним дают возможность, как нам кажется, объяснить сущность отмеченной Д. С. Лихачевым подозрительности к обстоятельствам приобретения Мусиным-Пушкиным рукописи «Слова», которая вселяет в нас уверенность в подлинности этой рукописи.

Можем ли мы считать случайным то обстоятельство, что рукопись «Слова о полку Игореве» оказалась в собрании рукописей А. И. Мусина-Пушкина и что он обратил внимание на это произведение, обнаружив его в составе довольно-таки большого сборника? Думается, что нет.

Из приведенного выше отрывка из письма Н. М. Карамзина А. Ф. Малиновскому видно, что Карамзин счел возможным поставить собрание Мусина-Пушкина рядом с Синодальным собранием рукописей. По словам того же Карамзина, рукописи из собрания Мусина-Пушкина «не только прочесть, но ниже пересмотреть в короткое время невозможно».4 И. Н. Болтин так писал об этом собрании рукописей уже в 1792 г.: «...будучи крайний древностей наших любитель (Мусин-Пушкин, — Л. Д.), великим трудом и иждивением, а больше по счастию, по пословице: на ловца и зверь бежит, собрал много книг весьма редких и достойных уважения от знающих в таких вещах цену; невозбранно я по дружбе его ко мне оными пользуюсь, но не имел еще время не только всех их прочесть, ниже пересмотреть. Из надписей их и из почерка письма предварительно я уверен, что, прочетши их, много можно открыть относительно до нашей истории, что поныне остается в темноте или в совершенном безызвестии, но сие требует великих трудов».5 Поэтому нет ничего удивительного, что в этом богатейшем и по количеству и по составу собрании XVIII в. оказалась рукопись «Слова о полку Игореве». Не вызывает никакого недоумения и то обстоятельство, что среди многочисленных рукописей своего собрания, в составе большого рукописного сборника Мусин-Пушкин обнаружил «Слово». По всей видимости, издавать целиком большие памятники он не решался, а выискивал в имеющихся у него рукописных сборниках наиболее интересные тексты. В предисловии к изданию «Русской правды» в 1792 г., являвшемуся в какой-то мере программным ко всей его издательской деятельности, Мусин-Пушкин, в частности, писал: «Касательно до нас, мы не оставим, поелику способности наши и время дозволит, прилагать труды к трудам в рассматривании оных книг, извлекая из-под спуда кроющиеся в них и свету неизвестные древности нашей отрывки, дабы тем споспешествовать, по мере наших

- 409 -

сил, высочайшей ее императорского величества воле, услужить Отечеству и удовлетворить желанию любителей российскою слова».6 Именно такого рода изданием было издание Мусиным-Пушкиным «Поучения» Владимира Мономаха, извлеченное им из Лаврентьевской летописи.

Где же и каким путем была приобретена А. И. Мусиным-Пушкиным рукопись «Слова о полку Игореве»?

На вопрос К. Ф. Калайдовича, спрашивавшего А. И. Мусина-Пушкина про рукопись «Слова», «где найдена», Мусин-Пушкин 31 декабря 1813 г. ответил: «До обращения Спасо-Ярославского монастыря в Архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности; по уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 323-м, под названием Хронограф, в конце найдено „Слово о полку Игореве“».7

В 1887 г. Е. В. Барсов высказал сомнение в правдивости этих сведений А. И. Мусина-Пушкина. Барсов считал, что слова Мусина-Пушкина о том, что Иоиль «был муж с просвещением и любитель словесности» не соответствуют действительности и Иоиль не мог иметь никакой собственной библиотеки. В лучшем случае или Иоиль, или комиссионер Мусина-Пушкина, считает Е. В. Барсов, могли назвать рукопись со «Словом» частной собственностью Иоиля, хотя на самом деле рукопись принадлежала монастырской библиотеке. Но вероятнее всего, предполагает Е. В. Барсов, А. И. Мусин-Пушкин и сам прекрасно знал, что Хронограф с текстом «Слова» происходит из монастырской библиотеки и «речь о необыкновенном просвещении этого мужа (Иоиля, — Л. Д.) заведена (Мусиным-Пушкиным, — Л. Д.) лишь для отвода глаз, во избежание нарекания, что обер-прокурор св. Синода обирает монастырские библиотеки».8

Как показали разыскания В. В. Данилова, В. В. Лукьянова, Ф. Я. Приймы,9 мнение Е. В. Барсова об Иоиле было совершенно

- 410 -

ошибочным. На основе материалов, обнаруженных В. В. Даниловым, В. В. Лукьяновым и Ф. Я. Приймой, становится очевидным, что Иоиль был весьма образованным для своего времени человеком и Мусин-Пушкин имел все основания назвать его «любителем словесности». Ф. Я. Прийма обнаружил в Рукописном отделе Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина рукопись «Оды, разговоры, надписи, канты и прочих родов на разные случаи некоторые российские стихотворения, сочиненные и говоренные в разные времена в Ярославле» (собр. А. А. Титова, охр. № 694), в которой имеются оды, написанные студентами ярославской семинарии и посвященные ректору этой семинарии Иоилю. Из этих од видно, что студенты характеризовали Иоиля, как «любителя наук и мудрости», «отца муз», «покровителя учащихся».10 Иоиль исполнял должность духовного цензора ярославской типографии. Ему не чужда была и издательская деятельность — он издал свое сочинение «Истина или выписка о истине» и три своих проповеди.11 Как показали разыскания В. В. Лукьянова, в большой и разнообразной личной библиотеке Иоиля, остатки которой сохранились до настоящего времени в различных ярославских книгохранилищах, имелись книги, свидетельствующие о большом интересе Иоиля к вопросам русской истории. В частности, среди книг его библиотеки имелись «Русская летопись по Никонову списку» (чч. 1—2, 1767—1768 гг.), «Библиотека российская историческая» (ч. 1, 1767 г.), «Древняя российская вивлиофика (чч. 2, 3, 5—9).12 Бесспорность того факта, что Иоиль действительно был «муж с просвещением и любитель словесности», дала возможность Ф. Я. Прийме высказать предположение, что Иоилю была известна рукопись со «Словом о полку Игореве», что первым, кто открыл «Слово», был он сам и от него об этом произведении древнерусской литературы узнали и Мусин-Пушкин и лица, сообщившие о «Слове о полку Игореве» задолго до выхода в свет первого издания памятника. Однако у нас нет никаких оснований считать, что М. М. Херасков и Н. М. Карамзин узнали про «Слово о полку Игореве» от Иоиля. Прежде всего нам ничего не известно о какой бы то ни было связи этих двух лиц с архимандритом Спасо-Ярославского монастыря. Но

- 411 -

это не самое главное. И М. М. Херасков, впервые сообщивший о находке «Слова» в третьем издании своей поэмы «Владимир», и Карамзин, упомянувший «Слово о полку Игореве» в своем письме о русской литературе, напечатанном в октябрьском номере за 1797 г. гамбургского журнала «Spectateur du Nord»,13 сделали эти свои сообщения на основе знакомства с переводом «Слова» XVIII в., дошедшим до нас в трех списках. Как известно, кроме перевода «Слова» на современный русский язык в первом издании, до нас дошли более ранние переводы «Слова» на современный русский язык: перевод в бумагах Екатерины, перевод в бумагах А. Ф. Малиновского и перевод в трех списках XVIII в. — список ГПБ, F.XV.50, список из архива Воронцова (ЛОИИ, оп. 2, № 87) и список из архива Белосельских-Белозерских (издан Л. К. Ильинским в 1920 г.).14 Переводы в бумагах Екатерины и бумагах А. Ф. Малиновского никакого заглавия не имеют. Перевод, дошедший до нас в трех списках, имеет заглавие «Песнь полку Игореву». Именно так названо это произведение и у Хераскова, и у Карамзина.15 Просвещенность Иоиля, его любовь к литературе и интерес к древней русской истории, наконец, то обстоятельство, что Иоиль в какой-то степени был связан с издательской деятельностью, — все говорит о том, что если бы Иоилю было известно «Слово о полку Игореве», то он или сам бы предпринял издание этого памятника, или сообщил бы о своей находке в печати. Таким образом, все, что мы знаем об Иоиле, свидетельствует о том, что «Слово о полку Игореве» не было ему известно. Вместе с тем наше теперешнее представление об Иоиле заставляет нас признать, что если бы в его библиотеке находилась рукопись со «Словом», то он не мог бы не знать этого, а предполагать, что Иоиль продал Мусину-Пушкину сборник, содержание которого ему самому было неизвестно, мы просто не можем. Но, может быть, Е. В. Барсов был действительно прав, когда говорил, что Хронограф с текстом «Слова о полку Игореве» «просто был Хронограф монастырской библиотеки», а А. И. Мусин-Пушкин

- 412 -

«для отвода глаз, во избежание нарекания, что обер-прокурор св. Синода обирает монастырские библиотеки», завел речь не о «необыкновенном просвещении Иоиля» (это было действительно так), а вообще об Иоиле? Думается, что у нас есть гораздо больше оснований доверять такому предположению, чем словам самого Мусина-Пушкина.

Ф. Я. Прийма считает, что А. И. Мусин-Пушкин был вынужден сообщить К. Ф. Калайдовичу правдивые сведения о приобретении им рукописи у Иоиля из-за следующих соображений: «Уже одно имя К. Ф. Калайдовича, которому отвечал Мусин-Пушкин, исключало возможность заведомо ложного ответа со стороны последнего. К 1813 году Калайдович, как молодой и выдающийся ученый, был хорошо известен исследователям русской старины, а также Мусину-Пушкину и издателям „Слова о полку Игореве“. За выдающиеся научные заслуги еще в 1811 году Калайдович был избран в члены „Общества истории и древностей российских“. Молодой Калайдович пользовался особым уважением и доверием со стороны одного из издателей „Слова“ — Н. Н. Бантыша-Каменского. Последний в письме к графу Н. П. Румянцеву от 26 декабря 1813 года не случайно рекомендовал для издания „Собрания государственных грамот и договоров“ Калайдовича как „человека, знающего крепко литературу и российскую историю“. За разъяснениями по поводу древней поэмы об Игоревом походе Калайдович обращался в 1813 году к Бантышу-Каменскому, Карамзину, Малиновскому, Тимковскому, Сопикову и многим другим знатокам „российских древностей“. Сведения, полученные от Мусина-Пушкина Калайдовичем, нужны были последнему лишь как дополнение и подтверждение данных, собранных молодым ученым от других, весьма сведущих в этом деле лиц. О том, что названным лицам было известно происхождение рукописи „Слова“, свидетельствует следующее, относящееся к 1801 году и принадлежащее Карамзину объяснение к портрету Баяна: „За несколько лет перед сим в одном монастырском архиве (разрядка наша, — Ф. П.) нашлось древнее русское сочинение, достойное Оссиана и называемое „Песнью воинам Игоря“. В подобной обстановке Мусин-Пушкин не мог, если бы даже он хотел этого, создать вымышленную историю открытия рукописи „Слова“ и должен был сообщить Калайдовичу то, что уже и до того было хорошо известно небольшой группе лиц, имевших отношение к изданию рукописи „Слова о полку Игореве“».16

Едва ли имя Калайдовича могло помешать Мусину-Пушкину дать заведомо ложные сведения о том, откуда им была приобретена

- 413 -

рукопись «Слова о полку Игореве». Судя по имеющимся письмам Калайдовича и Мусина-Пушкина, Мусин-Пушкин услыхал имя Калайдовича лишь в конце 1813 г. и знакомство их между собой только по письмам произошло через посредство Д. Н. Бантыша-Каменского. О К. Ф. Калайдовиче и его ученых трудах у А. И. Мусина-Пушкина было самое приблизительное представление, и бывший обер-прокурор святейшего Синода и сенатор относился к молодому и незнакомому ему человеку с некоторым пренебрежением и явно покровительственно. «С прошедшею почтою, — писал А. И. Мусин-Пушкин в письме от 1 декабря 1813 г. Д. Н. Бантышу-Каменскому, — получил я от госп. Калайдовича от 20 числа письмо, коим требует он еще объяснения: в полтине; о Игоревой Песне и о других еще подробностях. Когда с ним увидитесь, прошу ему сказать, что я как удосужуся и буду поздоровее, то отвечать ему буду, и пожелание его исполню охотно; а как я примечаю, что он до исторических и отечественных древностей охотник и знаток, то вместо требуемого им с полтины рисунка пришлю ему подлинную; что надеюся скоро исполнить и прислать с отправляющимися отсюда людьми в Москву, на следующей неделе».17 Калайдович, действительно, обращался с различными вопросами относительно «Слова» и к Карамзину, и к Малиновскому, и к Тимковскому, и к Сопикову, но на вопрос, откуда Мусин-Пушкин получил рукопись «Слова», Калайдович мог получить ответ только от владельца рукописи. Он потому и обратился с этим вопросом к Мусину-Пушкину, что ни от кого другого, видевшего рукопись «Слова», не мог получить точного ответа на него.

Думается, что сказанное дает нам полное основание утверждать, что Мусин-Пушкин совершенно не был вынужден давать Калайдовичу правдивые сведения о рукописи «Слова». Для предположения же, что Мусин-Пушкин вполне мог сообщить К. Ф. Калайдовичу явно ложные сведения о рукописи «Слова», у нас имеются весьма веские основания.

В 1791 г. А. И. Мусин-Пушкин был назначен обер-прокурором святейшего Синода. В этом же году, как сообщает он сам,18 11 августа Екатериной II был издан указ, по которому Синоду разрешалось собрать и изъять из монастырских архивов и библиотек рукописи, представляющие интерес для русской истории. Как любитель и коллекционер древностей этим делом непосредственно занялся обер-прокурор Синода А. И. Мусин-Пушкин (по всей

- 414 -

видимости, и самый указ Екатерины был сделан по просьбе Мусина-Пушкина). В предисловии к изданию «Русской правды» в 1792 г. А. И. Мусин-Пушкин писал: «Между бесчисленными ее императорского величества о благе империи попечениями, не оставлена без высокого ее внимания и история отечественная; и чтобы довести ее до всевозможного совершенства, благоугодно ей было в 11 день августа 1791 года повелеть святейшему Синоду собрать из монастырских архивов и библиотек все древние летописи и другие до истории касающиеся сочинения. В краткое время, по посланным из святейшего Синода указам, прислано из разных мест не малое уже число таковых книг, которые, по склонности нашей к российской истории и слову, рассматривая в досужные часы, нашли мы в некоторых многие весьма древние сочинения, к обогащению нашей истории послужить могущие».19 Как видим из слов самого же Мусина-Пушкина, он подробно знакомился с присылаемыми в Синод рукописями и собирался издавать наиболее интересные отрывки из этих рукописей. По существу он обращался с этими рукописями, как с собственными, и мог брать часть из них в свое собрание.

В «Записках для биографии е[го] с[иятельства] графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина», опубликованных в ноябрьском номере «Вестника Европы» за 1813 г. и написанных самим А. И. Мусиным-Пушкиным,20 мы читаем следующее: «Сия склонность (к собиранию старинных рукописей, монет и редкостей, — Л. Д.), по любви к отечеству, усилилась в нем (Мусине-Пушкине, — Л. Д.) следующим неожиданным случаем. Нечаянно узнал он, что привезено на рынок в книжную лавку на нескольких телегах премножество старинных книг и бумаг, принадлежавших комиссару

- 415 -

Крекшину, которых великая куча лежит в лавке у книгопродавца, и что в числе их есть такие, коих прочесть не можно. А как ему было известно, что Крекшин при государе Петре Великом имел многие поручения, писал российскую историю и журнал государя, а по кончине его для продолжения и окончания оного поручено ему было разобрать кабинет дел и бумаг государевых, который хранился в Петербургской крепости; то, не медля, того же часа поехал в лавку, и не допуская до разбору ни книг, ни бумаг, без остатку все купил, — и не вышел из лавки, доколе всего, при себе положа на телеги, не отправил в дом свой. В сей великой куче между многими достопамятностями найдены две весьма редкие летописи: первая Нестерова, писанная на пергамине в 1375-м году и поднесена государю императору Александру Павловичу, за что граф Пушкин удостоен милостивым рескриптом; ныне оная хранится в Императорской библиотеке, и от Общества истории древностей российских издается (из сей летописи выписано и напечатано в С.-Петербурге 1793 года в 4 д. поучение в. к. Владимира Мономаха к детям своим, которого нигде в другом месте доселе не отыскано); другая, так же весьма древняя летопись, за подписанием князя Кривоборского (о сей летописи К. Щербатов в предисловии своей истории пишет так: «Изо всех за лучший почитаю учиненные списки с летописцов одного, который я списал у комиссара Крекшина. Сей подлинник писан с юсами, и кончится взятьем Казани. На нем обретается подпись рукою князь Федора Ивановича Кривоборского, учиненная в 1604-м году»); а сверх того, еще многие летописи с примечаниями г-на Татищева, многие собственной его же руки выписки, и Лексикон его до литеры К, который потом в С.-Петербурге 1792 года в 8 напечатан. Тут же найдена книга: Описание большого чертежа Российскому государству, изданная потом в С.-Петербурге в типографии Горного корпуса 1792 года в 8; летопись патриарха Никона, правленная его собственною рукою; журнал государя Петра Великого, состоящий в 27-ми книгах, и сверх книг великое множество разных проектов и подлинных бумаг того времени, как то письма, записки, от министров реляции в шифрах и собственной руки государя императора многие черные бумаги».21

На самом же деле все обстояло иначе, и в приобретенной А. И. Мусиным-Пушкиным «великой куче книг» в 1791 г., как сообщает книгопродавец, ни Лаврентьевской, ни других летописей не было. Книгопродавцем был В. С. Сопиков, и он писал в письме к К. Ф. Калайдовичу от 5 декабря 1813 г. про эту покупку Мусина-Пушкина следующее: «В последних книжках № 21 и 22

- 416 -

Вестника Европы в биографии А. И. Пушкина не справедливо сказано, что будто с журналом Петра Великого, собранным г. Крекшиным, купленным на рынке у книгопродавца, нашел он Лаврентьевский список Несторовой летописи и многие другие важные древние летописи и книги. Книгопродавец, у коего он эту кучу купил за 300 р., был я. Сия куча привезена была ко мне не на многих телегах, а на одних обыкновенных роспусках, и содержала в себе 37 (а не 27) книг черного журнала о делах П[етра] В[еликого] и несколько печатных указов импер. Анны Ивановны и ничего более. Это происходило в 1791 году, а в 1792 году, по случаю издаваемой мною летописи св. Димитрия в св. Синоде, сей журнал по желанию самого графа П[ушкина] я взял обратно за 300 руб. и променял его на книги Петру Богдановичу, который увез его с собою в Полтаву. Но нужные и важные заметки, в нем бывшие, графом П[ушкиным] все были уже вырваны, чего, однако же, ему при возвращении объявить мне было не угодно. Следственно это место в биографии графа А[лексея] И[вановича] М[усина]-П[ушкина] должно быть исправлено. О журнале тогда же я писал к одному приятелю в Москву, который мое письмо показывал Н. Н. Б. Каменскому, который отозвался о нем с уважением».22

К. Ф. Калайдович, опубликовавший в «Вестнике Европы» «Записки для биографии е[го] с[иятельства] графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина», учел это письмо Сопикова и в очерке «Биографические сведения о жизни, ученых трудах и собрании российских древностей графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина» пересказывает все обстоятельства покупки Мусиным-Пушкиным бумаг Крекшина, сообщенные Сопиковым, а о Лаврентьевской летописи пишет, что она, «как сказывают», была получена графом «из бывшего во Владимире Рождественского монастыря, превращенного теперь в Архиерейский дом».23 Вероятно, Мусин-Пушкин получал какие-то рукописи из Рождественского монастыря, и Калайдович, слышав об этом, высказал предположение, что отсюда им была получена и Лаврентьевская летопись. На самом же деле, очевидно, Лаврентьевская летопись попала к Мусину-Пушкину из Новгорода. Дело в том, что в Рукописном отделе Библиотеки Академии наук имеется копия с Лаврентьевской летописи, снятая в 60-х годах XVIII в. (т. е. незадолго до приобретения ее Мусиным-Пушкиным) учениками Новгородской семинарии.24 Трудно сейчас с полной ясностью

- 417 -

ответить на вопрос, откуда попала к Мусину-Пушкину Лаврентьевская летопись, но бесспорно одно — Мусин-Пушкин присваивал себе рукописи, поступающие из монастырских библиотек, а позже, когда его рукописное собрание погибло, стал говорить, что рукописи были приобретены им у частных лиц.

О том, что Мусин-Пушкин купил рукопись «Слова о полку Игореве» у Иоиля, мы знаем только со слов самого Мусина-Пушкина, другие источники ничего об этом не сообщают. Вместе с тем есть ряд высказываний, которые дают основание утверждать, что и рукопись «Слова» попала к Мусину-Пушкину из какого-то монастырского собрания.

В 1833 г. в обзоре «Русская литература», напечатанном в апрельской книжке «Московского телеграфа», Н. Полевой, говоря о цитате из «Слова» в Апостоле 1307 г. игумена Зосимы, пишет: «Митрополит Евгений полагает, что из сего последнего (Пантелеймоновского монастыря во Пскове, в бору, при устье реки Черехи, — Л. Д.) взят Апостол, надписанный Зосимою (Ист. княж. Псковского, ч. III, 117). Не отсюда ли достался и графу А. И. Мусину-Пушкину сборник, в котором нашел он „Слово о полку Игоревом“?»25 Как видим, это лишь собственное предположение Н. Полевого. Но для нас оно ценно тем, что Полевой, знавший, без сомнения, рассказ Мусина-Пушкина о покупке им рукописи «Слова» у Иоиля, тем на менее считал возможным предполагать, что рукопись со «Словом» попала к Мусину-Пушкину из монастыря.

Н. М. Карамзин в своем письме 1797 г. в «Spectateur du Nord» и в статье «Боян», напечатанной в 1801 г. в «Пантеоне российских авторов», говорит о том, что рукопись «Слова» была найдена в монастырском архиве: «Два года тому назад в наших архивах был обнаружен отрывок...»; «За несколько лет перед сим в одной монастырской архиве нашлось древнее русское сочинение...» С текстом «Слова» Н. М. Карамзин первоначально познакомился по переводу XVIII в. В этом переводе никаких данных о рукописи «Слова» нет. Следовательно, сведения о том, откуда попала к Мусину-Пушкину рукопись «Слова», были получены Карамзиным либо непосредственно от Мусина-Пушкина, либо из каких-то иных источников, но тоже восходящих к Мусину-Пушкину. Судя по предисловию к «Русской правде» и в 1792 и 1797 гг. (в этом году вышло второе издание, в котором без изменения повторялось предисловие 1792 г.), Мусин-Пушкин в это время отнюдь не скрывал, что для своих изданий он широко пользуется рукописями, поступающими из монастырей в Синод.

Совсем недавно стала известна еще одна версия рассказа о том, каким путем попала к Мусину-Пушкину рукопись «Слова».

- 418 -

На экземпляре первого издания «Слова о полку Игореве», принадлежавшем в свое время Евгению Болховитинову, рукой владельца сделана такая запись: «Он (Мусин-Пушкин, — Л. Д.) купил ее (рукопись «Слова», — Л. Д.) в числе многих старых книг и бумаг у Ивана Глазунова, все за 500 р., а Глазунов после какого-то старичка за 200 р.».26 Разумеется, это не выдумка Болховитинова, а слышанный им рассказ либо от самого Мусина-Пушкина, либо от Н. Н. Бантыша-Каменского, с которым Евгений Болховитинов находился в очень близких отношениях. Версия, сообщаемая Болховитиновым, является не чем иным, как вариантом распространяемой самим же Мусиным-Пушкиным легенды о необычайной покупке большого числа рукописей в 1791 г. Этот вариант, между прочим, подтверждается другим лицом, весьма близким к А. И. Мусину-Пушкину, — сыном Н. Н. Бантыша-Каменского, Д. Н. Бантышом-Каменским. В своем «Словаре достопамятных людей Русской земли», рассказывая о необычайном приобретении Мусиным-Пушкиным большого количества рукописей, он пишет: «Все эти драгоценные хартии были куплены безграмотным книгопродавцем за двести рублей ассигнациями».27 К сожалению, мы не знаем, когда была сделана запись на книге Болховитинова, но, вероятнее всего, в самом начале XIX в., так как, судя по отдельным письмам Евгения, он задолго до издания своих «Биографий российских писателей» («Сын отечества», 1821) интересовался «Словом о полку Игореве».28 Во всяком случае, эта запись Болховитинова дает нам все основания считать, что до ответа на вопросы К. Ф. Калайдовича о рукописи «Слова» и до составления своих «Записок для биографии» (т. е. до 1813 г.) Мусин-Пушкин говорил, что и рукопись «Слова» была куплена им у книгопродавца (почему-то назывался Глазунов, хотя покупка была сделана у Сопикова) в числе большого количества других древних рукописей. Отметим сразу же, что этот рассказ о приобретении Мусиным-Пушкиным рукописи «Слова» интересен для нас в том отношении, что из него мы можем заключить, что сам Мусин-Пушкин приурочивал покупку рукописи «Слова» к 1791 г. (как известно, покупка им рукописей у Сопикова произошла в 1791 г.). Это в какой-то степени свидетельствует,

- 419 -

что и на самом деле рукопись «Слова» была приобретена им в начале 90-х годов XVIII в.

Итак, мы видим, что уже при жизни Мусина-Пушкина существовало три разных рассказа об истории приобретения им рукописи «Слова о полку Игореве». Зная, что сообщение Мусина-Пушкина о неожиданной покупке большого числа очень ценных и редких рукописей у книготорговца в 1791 г. не соответствует действительности, мы не можем считать верной запись Евгения Болховитинова и не можем доверять ответу Мусина-Пушкина К. Ф. Калайдовичу. По всей видимости, и сам Калайдович сомневался в правдивости сведений графа по этому вопросу. Уже после своей переписки о «Слове» с А. И. Мусиным-Пушкиным он писал в письме к А. А. Головину от 28 февраля 1814 г.: «Вы сделали благороднейшее дело и малым показали свое усердие к наукам, между тем как гр[аф] П[ушкин] и другие подобные, беззаконно стяжавшие свои ученые сокровища, предали их на жертву пламени».29 Таким образом, наибольшего доверия заслуживают дважды повторенные слова Н. М. Карамзина о том, что рукопись «Слова» была найдена в монастырском архиве. Эти сведения Н. М. Карамзина подтверждаются следующими данными.

В 1950 г. Н. К. Гудзий напомнил, что в книге А. В. Лонгинова «Историческое исследование сказания о походе северского князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г.» (Одесса, 1892, стр. 229) сообщается о том, что А. А. Кочубинский говорил Лонгинову о находящемся в Ярославле официальном документе, из которого явствует, что 12 августа 1791 г. Мусину-Пушкину высылались из библиотеки Ярославского архиерейского дома три хронографа и одна степенная книга.30 В настоящее время документ этот находится в Ярославском областном архиве.31 Из него мы узнаем, что 12 августа 1792 г. (а не 1791, как ошибочно указал Лонгинов) Мусину-Пушкину из пяти хронографов и одной степенной книги, имевшихся в библиотеке Архиерейского дома, «представлены были к личному просмотрению его превосходительства (Мусина-Пушкина, — Л. Д.) три хронографа, имеющие содержание относительно российской истории, и четвертую книгу степенную». На эти рукописи была составлена опись, а сами рукописи «по приказанию его превосходительства синодального господина обер-прокурора и кавалера отправлены к нему».

- 420 -

«При надлежащем рапорте к отправлению в святейший Синод к его преосвященству представлены точию. Обратно не сданы». На основании всего сказанного выше мы можем полностью присоединиться к предположению Н. К. Гудзия, что «один из трех ярославских хронографов был тот, которым открывался погибший сборник со „Словом“».32

Почему же понадобилось А. И. Мусину-Пушкину сообщать К. Ф. Калайдовичу, что рукопись «Слова о полку Игореве» была им куплена у Иоиля?

История с Лаврентьевской летописью свидетельствует о том, что А. И. Мусин-Пушкин, желая скрыть тот факт, что он присваивал себе рукописи, присылаемые в Синод из монастырских библиотек, говорил, что для своего собрания он приобретал рукописи у книгопродавцов и частных лиц. После гибели всего мусин-пушкинского собрания в московском пожаре 1812 года владелец собрания должен был чувствовать и свою собственную вину в этом несчастии и особенно по отношению к тем рукописям, которые, как удачно выразился К. Ф. Калайдович, он «незаконно стяжал», т. е. к тем рукописям, которые были получены Синодом и присвоены его обер-прокурором. Именно после 1812 г. он пишет, что основная, самая ценная часть его собрания, в том числе и Лаврентьевская летопись, была случайно приобретена им у книгопродавца в 1791 г. Чтобы оправдать себя в глазах общества, к «Запискам для биографии» Мусин-Пушкин прилагает копии двух документов. В одном приводится просьба Гавриила митрополита Новгородского к Екатерине II, в связи с назначением Мусина-Пушкина президентом Академии художеств, оставить его «и при Синоде обер-прокурором», так как «время довольно открыло его благорасположение к наблюдению истины, твердость намерений, удаленную от пристрастия, приверженность к церкви, порядочное течение дел». В другом дается копия прошения самого Мусина-Пушкина, адресованного к государю, в котором Мусин-Пушкин просит принять его собрание рукописей в архив Министерства иностранных дел.

Когда Калайдович поставил перед Мусиным-Пушкиным вопрос об обстоятельствах приобретения им рукописи «Слова», то последний должен был дать какой-то ответ на него, так как в это время уже раздавались голоса скептиков, не верящих в подлинность «Слова», что не могло не затрагивать чести бывшего сенатора и графа. «Слово о полку Игореве» находилось в одном из хронографов, полученных Мусиным-Пушкиным из Ярославля, оставленных им у себя и погибших вместе со всем собранием. Мусин-Пушкин не мог сказать об этом в ответе Калайдовичу — тогда

- 421 -

он признался бы в том, что присваивал себе рукописи, поступавшие в Синод из монастырских архивов. Называя имя Иоиля, хорошо известного ему и как бывшему обер-прокурору Синода и как ярославскому помещику, Мусин-Пушкин тем самым, в соответствии с действительностью, приурочивал происхождение рукописи «Слова» к Спасо-Ярославскому монастырю и полностью снимал с себя обвинение в незаконном присвоении себе этой рукописи даже в том случае, если кому-нибудь, кроме него самого, было известно, что ранее эта рукопись находилась в Спасо-Ярославском монастыре. Иоиля в это время уже не было в живых и проверить правдивость мусин-пушкинского ответа Калайдовичу было невозможно.

Как уже было отмечено выше, запись об обстоятельствах приобретения Мусиным-Пушкиным рукописи «Слова» на книге первого издания «Слова о полку Игореве», принадлежавшей Евгению Болховитинову, в какой-то степени свидетельствует о том, что рукопись «Слова» поступила к Мусину-Пушкину в самом начале 90-х годов XVIII в. Большинство исследователей «Слова» в прошлом считали, что рукопись «Слова» попала к Мусину-Пушкину в 1795 г. Эта дата, как отметил Н. К. Гудзий, базируется «видимо лишь на единственном основании — на доверии к указанию Карамзина, в 1797 г. сообщившего в гамбургском журнале „Spectateur du Nord“, что „два года тому назад открыли в наших архивах отрывок поэмы под названием Песнь Игоревых воинов“».33 По всей видимости, слова Карамзина «два года тому назад» явились неудачным переводом на французский язык неопределенного «года два тому назад», так как в статье о Бояне 1801 г. Карамзин очень неопределенно говорит о времени обнаружения рукописи «Слова»: «За несколько лет перед сим». В последнее время все большее число исследователей «Слова» признают возможным относить время приобретения Мусиным-Пушкиным рукописи «Слова» к периоду не позже 1792 г. Дело в том, что А. С. Шишков в своем отзыве на книгу Я. Пожарского «Слово о полку Игоря Святославича» писал: «Над переложением оной («Песни о полку Игореве», — Л. Д.) трудились многие и, между прочим, известный своими в языке и словесности знаниями г. Болтин».34 Если это сообщение Шишкова (сведения И. П. Сахарова о том, что со «Словом» был знаком И. Н. Болтин, и более поздние высказывания по этому вопросу восходят, по всей видимости, именно к этому сообщению А. С. Шишкова) соответствует действительности,

- 422 -

а у нас нет никаких оснований заподозривать Шишкова в желании фальсифицировать какие-то факты в истории «Слова», о которых, кстати говоря, он мог слышать непосредственно от самого А. И. Мусина-Пушкина, то у нас есть все основания относить время приобретения Мусиным-Пушкиным рукописи «Слова» к 1792 г., так как И. Н. Болтин умер 6 октября этого года. Таким образом, свидетельство А. С. Шишкова о Болтине подтверждает предположение о том, что «Слово о полку Игореве» находилось в одном из хронографов, полученных Мусиным-Пушкиным из Ярославского архиерейского дома в августе 1792 г.

Изучая текст комментариев к переводу «Слова о полку Игореве» в бумагах Екатерины II, А. В. Соловьев отметил ряд комментариев, автором которых, по его мнению, был Н. Н. Бантыш-Каменский.35 Об этом свидетельствует, как считает А. В. Соловьев, знакомство автора этих комментариев с Украиной и знание им латинского языка, чего нельзя сказать о Мусине-Пушкине. Но, как известно со слов самого же Мусина-Пушкина в его ответе на вопросы К. Ф. Калайдовича, Н. Н. Бантыш-Каменский (и А. Ф. Малиновский) были привлечены им к работе над «Словом» после того, как он переехал из Петербурга в Москву, что произошло в 1799 г. Поэтому мы имеем гораздо больше оснований видеть в авторе этих комментариев И. Н. Болтина. Ссылки в комментариях к «Слову» на «Малороссию» скорее всего могли быть сделаны именно им. Болтин несколько лет прожил на Украине и не раз подчеркивает в своих трудах хорошее знание Малороссии, неоднократно приводит параллели и примеры из «малороссийского языка». Это мы видим и в его «Критических примечаниях» на «Историю» Щербатова, и в комментариях к «Правде русской», в комментировании и издании которой он принимал участие. Одно из описаний, связанное с Киевом, в «Критических примечаниях» очень близко текстуально к 48-му примечанию к переводу «Слова» в бумагах Екатерины. Видимо, их писал один автор:

48-е примечание к переводу «Слова» в бумагах Екатерины		«Критические примечания»
Под самою сею горою имел прежде Днепр течение; но по времени занесло песком и сделалась довольного пространства площадь, на которой ныне находится предместие, названное Подол, по причине низкого ее положения.		Днепр тогда имел течение подле самого оного высокого берега, под которым ныне предместие Киева, называемое Подолом, находится.36

- 423 -

А. В. Соловьев отмечает особый пиетет по отношению к Татищеву в комментариях к переводу «Слова о полку Игореве» в бумагах Екатерины. Для И. Н. Болтина Татищев был непререкаемым авторитетом. В «Примечаниях» на «Историю» Щербатова он то и дело ссылается на «Летопись» Татищева, приводит в подтверждение своих положений его высказывания, поэтому и эта характерная черта комментариев к «Слову» могла восходить к И. Н. Болтину.

Итак, мы имеем все основания считать, что рукопись «Слова о полку Игореве» находилась у Мусина-Пушкина с 1792 г. Чем же объяснить в таком случае столь длинный срок (8 лет), прошедший со времени открытия рукописи «Слова» до опубликования книги «Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новогорода-Северского Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия с переложением на употребляемое ныне наречие» (М., 1800)? Разные исследователи по-разному объясняют это обстоятельство.

М. Н. Сперанский считал, что выход первого издания «Слова» через пять лет после открытия рукописи «Слова» (он относил время находки рукописи к 1795 г.) объясняется недостаточными познаниями А. И. Мусина-Пушкина в древнерусском языке. Перевод «Слова» на современный русский язык делался Мусиным-Пушкиным из-за этого очень медленно, ему приходилось постоянно обращаться за советами и помощью к более сведущим людям, и, в конце концов, он вынужден был привлечь к изданию Н. Н. Бантыша-Каменского и А. Ф. Малиновского.37 В какой-то степени неудовлетворенность своим переводом могла удерживать Мусина-Пушкина от преждевременного издания «Слова», но едва ли можно только этим объяснять длительность срока, прошедшего со времени открытия «Слова о полку Игореве» до его опубликования. Заметим, что в свое время Мусин-Пушкин считался знатоком древнерусского языка. Академия наук, членом которой он состоял, неоднократно обращалась к нему с запросами дать объяснение тех или иных слов из древнерусских текстов.38

Ф. Я. Прийма дает совершенно иное истолкование медлительности Мусина-Пушкина в издании «Слова». «Только исходя из предположения, что в лице Иоиля Прецницкого Мусин-Пушкин видел своего соперника, причем соперника, которому он был многим обязан, можно объяснить и первоначальную (до 1800 года)

- 424 -

незаинтересованность Мусина-Пушкина в оглашении своего выдающегося открытия, и слишком затянувшийся ход издания памятника, и отсутствие указаний о происхождении рукописи в предисловии к первому ее изданию, и известную уклончивость, сдержанный характер ответа Мусина-Пушкина Калайдовичу в письме от 31 декабря 1813 г.».39 Как уже отметил Д. С. Лихачев, Мусин-Пушкин «не делал секрета и из своей рукописи „Слова“».40 Действительно, ко времени смерти Иоиля (25 августа 1798 г.) уже появились сообщения о «Слове» и М. М. Хераскова и Н. М. Карамзина, а следовательно, уже ходили в списках и переводы «Слова» на современный русский язык. Поэтому у нас нет абсолютно никаких оснований считать, что Мусин-Пушкин до 1800 г. был не заинтересован в «оглашении своего выдающегося открытия». Заметим, что ознакомление Мусиным-Пушкиным со «Словом» многих лиц до того, как умер Иоиль, лишний раз свидетельствует о том, что Иоиль никакого отношения к рукописи «Слова» не вмел.

Ф. Я. Прийма, как, впрочем, и многие другие исследователи «Слова», удивляется, почему Мусин-Пушкин не обратил достаточного внимания на столь выдающуюся находку, как «Слово о полку Игореве». Но ведь сам-то Мусин-Пушкин мог и не считать находку «Слова» выдающимся открытием! Поэтому наиболее убедительным и правильным объяснением того, почему Мусин-Пушкин не спешил с изданием найденного им «Слова о полку Игореве», нужно считать объяснение Н. К. Гудзия. «Чем объяснить такую исключительную медлительность Мусина-Пушкина в подготовке к изданию рукописи „Слова о полку Игореве“? Едва ли только тем, что сам он испытывал затруднения в его чтении, переводе и комментировании. Ведь он мог гораздо раньше, чем сделал это, обратиться за помощью к более сведущим людям, как и поступил впоследствии. Скорее всего следует думать, что он недооценивал, по крайней мере на первых порах, значения „Слова“. Ведь поторопился же он с изданием „Духовной“ («Поучения») Владимира Мономаха, вышедшей в свет очень скоро после приобретения им Лаврентьевского списка летописи, хотя издание „Поучения“ и перевод его и комментарии к нему связаны были для издателя также с немалыми трудностями».41

Если мы посмотрим на все остальные издания Мусина-Пушкина, то увидим, что сам Мусин-Пушкин прежде всего считал себя

- 425 -

историком и археологом. Весьма примечательно в этом отношении то, что названное в рукописи сочинение Владимира Мономаха «Поучение» Мусин-Пушкин в издании своем называет «Духовной», так как его этот текст прежде всего заинтересовал именно как исторический документ. В свое время на это уже обратил внимание К. Ф. Калайдович. В письме к Мусину-Пушкину от 20 ноября 1813 г. он писал: «А в доказательство всегдашнего моего внимания осмелюсь заметить, что один из драгоценных остатков древности несправедливо назван Духовною Владимира Мономаха, вместо Поучения, как сказано в подлиннике. Стоит только прочесть его, чтобы в сем удостовериться»,42 и в письме от 3 января 1814 г. еще: «Ответы Ваши совершенно удовлетворили желанию моему, но мне было бы приятнее сильнее увериться в справедливости названия Поучения... в Поучении нет ни приказного слога, ни раздела имения, одним словом форменной бумаги, которую в древних Духовных можно всегда отличить от Поучения».43 «Слово о полку Игореве» с самого начала было расценено Мусиным-Пушкиным как произведение чисто литературное и именно поэтому он не обратил на него достаточного внимания и едва ли считал вначале достойным его специального издания. Вполне возможно, что он мог считать просто неудобным для себя, как обер-прокурора святейшего Синода и сенатора, публично издавать такое произведение. По существу он сам признается, что решение издать «Слово» возникло у него под влиянием внешних причин, а не по собственному внутреннему побуждению: «По переезде же моем в Москву увидел я у А. Ф. Малиновского, к удивлению моему, перевод мой очень в неисправной переписке, и по убедительному совету его и друга моего Н. Н. Б. Каменского, решился обще с ними сверить преложение с подлинником и, исправя с общего совета, что следовало, отдал в печать».44 Происходило это после того, как Мусин-Пушкин вышел в отставку в 1799 г. В свете всего сказанного нет никаких оснований удивляться тому, что со времени открытия рукописи «Слова о полку Игореве» до ее издания прошло 8 лет.

В самом начале настоящей статьи приводились слова Д. С. Лихачева о том, что неясность многих обстоятельств, связанных с открытием рукописи «Слова о полку Игореве» в XVIII в., вселяет в нас уверенность в подлинности этой рукописи. Как мы могли убедиться выше, неясность эта и явная ложность отдельных показаний лица, могущего дать наиболее точные сведения

- 426 -

о рукописи «Слова», находит себе и объяснение и оправдание, подтверждаемые аналогичными фактами археографической деятельности Мусина-Пушкина. И из неясности, искусственно созданной Мусиным-Пушкиным вокруг истории приобретения им рукописи «Слова», становится совершенно понятным и то, почему Мусин-Пушкин так неохотно и кратко отвечал на вопросы о рукописи «Слова», и то, почему со времени открытия рукописи до ее издания прошло целых 8 лет. Становится понятным, почему первый «владелец» рукописи «Слова» — Иоиль не знал о драгоценности, «имевшейся» в его библиотеке. Наконец, находит себе объяснение и различие в рассказах о происхождении рукописи «Слова» людей, бывших современниками возрождения памятника XII в. в конце XVIII столетия.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Дело о высылке 3 хронографов и 1 степенной книги Мусину-Пушкину и опись их из Ярославского архиерейского дома 1792-го

года Ноября 20-го (по описи № 18)1

В журнале Ростовской духовной консистории, его преосвященством утвержденном августа 12-го дня 1792-го году, записано: Во оное число докладывал собранию консистории находящийся во оной при исправлении секретарской должности коллегской асессор Гаврила Муратов, последовавшее ему от его превосходительства, господина действительного статского советника святейшего правительствующего Синода обер-прокурора кадетского корпуса чужестранных единоверцев директора и кавалера Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, по бытности его ныне здесь в Ярославле, приказание, чтоб в силу именного ее императорского величества высочайшего указа, последовавшего сентября 5 дня прошедшего 791 года и присланного из святейшего правительствующего Синода к его преосвященству, из числа найденных в библиотеке дому его преосвященства пяти хронографов и шестой степенной, представлены были к личному просмотрению его превосходительства три хронографа, имеющие содержание относительно российской истории и четвертую книгу степенную. С докладу его преосвященства приказали: об оном записать и означенные три книги хронографов и четвертую степенную велеть эконому и казначею дому его преосвященства представить в консисторию, где, учиня тем четырем книгам надлежащую опись, препоручить оные книги с роспискою секретарю для немедленного доставления к его превосходительству. Для чего и в домовой его преосвященства описи отметить о тех книгах, что они по приказанию его превосходительства, синодального господина обер-прокурора и кавалера, отправлены к нему. А о сем за известие и святейшему правительствующему Синоду отрепортовать. Для чего, изготовя в надлежащих обстоятельствах от лица его преосвященства репорт, взнесть оный к подписанию его преосвященства.

Подлинный скрепили толгский игумен Порфирий, алексеевский игумен Варлаам, секретарь Гаврила Муратов.

- 427 -

С подлинным читал канцелярист Петр Розов.2

1792-го года августа дня из Ростовской духовной консистории в силе учиненного во оной определения, его преосвященством утвержденного, находящемуся во оной консистории при исправлении секретарской должности коллегскому асессору Гавриле Муратову, отданы на росписку имеющиеся в домовой его преосвященства библиотеке четыре писменные, относительно содержания российской истории, в кожаном переплете книги. А именно: хронографов три — 1-я на пятистах семидесяти, 2-я — на четырехстах осмидесяти, 3-я — на четырехстах двадцати девяти, и 4-я, степенная, на семистах пятидесяти дву листах, для немедленного доставления оных к его превосходительству, господину действительному статскому советнику святейшего правительствующего Синода обер-прокурору кадетского корпуса чужестранных единоверцев директору и кавалеру Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину, значущиеся книги,3 три хронографа и четвертая степенная, писменные, для доставления к его превосходительству, в силу определения консисторского, его преосвященством утвержденного...4 принял и росписался.

Опись, учиненная в Ростовской духовной консистории, представленным во оную дому его преосвященства от эконома иеромонаха Антония и казначея иеромонаха Серафима, имеющимся в домовой его преосвященства библиотеке, писменным книгам относительно содержания российской истории следующим, для отправления в Санкт-Петербург, к его превосходительству, господину действительному статскому советнику святейшего правительствующего Синода обер-прокурору кадетского корпуса чужестранных единоверцев директору и кавалеру Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину. А какие оные книги названиев, на скольких листах и в каких переплетах значится под сим.

А именно:

Хранографов три книги, из коих

1-я. На пятистах семидесяти листах, в кожаном переплете с застежками медными. Внизу оной с начального до последнего листа подписывано тако: сия книга, глаголемая хронограф, Ростовского архиерейского дома. Писано скорописью.

2-я. На четырехстах осмидесяти листах в кожаном же переплете, без застежек. Внизу оной книги с начального до последнего листа подписывано тако: сия книга, глаголемая хронограф, Ростовского архиерейского дома. Писано полууставом.

3-я. На четырехстах двадцати девяти листах в таковом же кожаном переплете с застежками медными, внизу оной книги с начального до последнего листа подписывано тако: сия книга, глаголемая хронограф Ростовского архиерейского дома. Писано полууставом.

4-я книга, называемая степенная. На семистах пятидесят двух листах, в кожаном же переплете с застежками медными, внизу сей книги с самого начального до последнего листа подписывано тако: сия книга, глаголемая степенная, Ростовского архиерейского дома. Писано полууставом.

Все оные книги дестевые.

Реестр учиненный в Ростовской духовной консистории, какие именно в библиотеке Ростовского

- 428 -

архиерейского дома имеются книги, именуемые хронографы или летописцы, и одна, называемая степенная, о том значит следующее

Именуемые хронографы или летописцы.

1. Скорописного старинного писма, содержащий в себе, во-первых, историю о создании мира, потом, о иудейском народе и его правлении, бывшем до царей и при царях, где присовокупляемы были по приличию времен и обстоятельств истории о персидских царях и македонских и греческих древних, к коим присовокуплена и брань Троадская. Потом продолжаема была история римская до рождества Христова, и история римских и греческих царей после рождества Христова. Потом присовокуплена история о султанах турецких, между греческою историею, где при царстве султана Селима, когда писано было о церкви Константинопольской, упоминается, что патриарх константинопольский был в России и поставил патриарха ж в России. Наконец история о греческом царе Иоанне Палеологе, где описывается собор во Флоренции с папою.

2. Полууставного, а в некоторых местах и скорописного писма. В коей содержание значит: история о создании мира и о падении первого человека. История иудейского народа, зачав от потопа даже до пленения вавилонского с списанием по порядку судей и царей оного. История о Вавилонском, Персидском и древнем Греческом царстве. История о Римском царстве от создания Рима до времен Тарквиния царя, а потом паки начинающаяся со времен Юлия Кесаря и продолжающаяся даже до взятия Царя града турками. С подробным списанием по порядку всех императоров, даже до Константина Палеолога. История о турецком государстве, даже до времен Магомета четвертого, сына Ибраимова. История о Венеции. Описание собора, бывшего сперва в Ферраре, а потом во Флоренции в царство Иоанна Палеолога.5

3. Скорописного ж старинного почерку писма. Который начинается повествованием о создании мира. Содержит священную ветхого и нового завета историю, в которую вмешивает различные сказания, и до светской истории касающиеся. Наиболее же описывает деяния императоров римских, потом же греческих, к коим приобщает по местам историю руского народа, начиная оную от пришествия в Новгород Рюрикова и продолжая до времен царствования Михаила Федоровича. Предлагает же везде те самые происшествия и обстоятельства, которые в прочих, напечатанных уже, историях и временниках руских, видеть можно. Сверх того, на конце сея книги особливо приданы две части описания времен княжения московского, земель, нравов и обычаев разных народов, Россию населяющих. (Кем сия книга сочинена, того в ней не означено).

4. Писанный полууставом новейшего писма, в нем предложено сначала изложения о вере. Засим следует священная, ветхого и нового завета, история, к которой придаются различные повествования, до светской истории относящиеся. Наиболее же описывается бытия царств Римского, а потом Греческого и Сербского, между коими вмешена по местам руская летопись, которая, начинаясь пришествием в Новгород Рюрика, продолжается до времен великого князя Василия Васильевича Темного и заключает в себе все то же, что предлагается в напечатанных руских историях и летописях. Окончен же сей хронограф сказанием о взятии турками Царя града. (Кем сия книга сочинена, того в ней не означено).

- 429 -

5. Такого же полууставного писма, содержащий описание какие города к какому княжению принадлежали. Потом начинается история о народе славенском, о Рюрике и прочих по нем князьях, до времен Владимировых. После Владимира продолжается история о княжении Святополковом и прочих князей. Описываются их междоусобные брани, нахождения на Россию татар и раззорение Киева и прочих городов от Батыя. После оного описывается великое княжение московское Иоанна Даниловича и Иоанна Иоанновича, Димитрия Иоанновича, его с татарами побоище и бывших по нем князей княжения по порядку, до царствования Иоанна Васильевича, наконец продолжается история о царствовании государя, царя и великого князя Феодора Иоанновича, Бориса Годунова, царя Василия Иоанновича Шуйского и кончится царствованием государя царя и великого князя Михаила Феодоровича. (Кем сия книга написана или переведена и с какого языка, того в ней не означено).

6. Нарицаемая Степенная, писанная крупным полууставом, содержащая в себе царского родословия, иже в Рустей земли. Начинается со времен великого князя Рюрика. Оная книга с начала до лета 7068 (1599), в типографии при Московском императорском университете 1775-го года под тем же названием Степенной книги напечатана. Остаток ненапечатанный, в дватцати дву листах состоящий, содержит в себе сокращенные описания окончания царствования царя и великого князя Ивана Васильевича и последующих по нем перемен, до вступления на российский престол царя и великого князя Михаила Феодоровича, чем сия книга окончилась. Примечания достойно в сем недопечатанном остатке то, что помянутый царь Иван Васильевич, по смерти третьей супруги вступил в четвертый брак. (Кем сия книга сочинена, того в ней не означено).

Все оные книги в лист большой и в переплете и из них в 1 — 749, во 2 — 492, в 3 — 590, в 4 — 432, в 5 — 670, в 6 — 752 листа.

Борисоглебский  архимандрит — Арсений.
Толгский  игумен — Порфирий.
Алексеевский  игумен — Варлаам.6

Сноски

Сноски к стр. 406

¹ Письма Карамзина к Алексею Федоровичу Малиновскому и письма Грибоедова к Степану Никитичу Бегичеву. Под ред. М. Н. Лонгинова, изд. ОЛРС, М., 1860, стр. 3.

Сноски к стр. 407

² ГБЛ, Архив Погодина, II, 11. 82. Опубликовано в кн.: Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. VII. СПб., 1893, стр. 311—313.

³ Д. С. Лихачев. Археографический комментарий. В кн.: «Слово о полку Игореве». Серия «Литературные памятники», Изд. АН СССР, М. — Л., 1950, стр. 355. (В дальнейшем: Лихачев).

Сноски к стр. 408

⁴ Н. Попов. История императорского Московского общества истории и древностей российских, ч. I (1804—1812). М., 1884, стр. 22.

⁵ Критические примечания генерал-майора Болтина на первый том Истории князя Щербатова. СПб., 1793, стр. 251—252.

Сноски к стр. 409

⁶ Правда русская, или законы великих князей Ярослава Владимировича и Владимира Всеволодовича Мономаха. С преложением древнего оных наречия и слога на употребительные ныне, и с объяснением слов и названий, из употребления вышедших. М., 1792, стр. II. (Разрядка моя, — Л. Д.).

⁷ К. Ф. Калайдович. Биографические сведения о жизни, ученых трудах и собрании российских древностей графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина. — Записки и труды ОИДР, ч. II, М., 1824, отд. II «Труды», стр. 35—36. (В дальнейшем: Калайдович).

⁸ Е. В. Барсов. Слово о полку Игореве как художественный памятник Киевской дружинной Руси, т. I. М., 1887, стр. 61—62.

⁹ Вл. Данилов. Архимандрит Иоиль (к открытию «Слова о полку Игореве»). — Дела и дни, кн. 1, Пб., 1920, стр. 389—391; В. В. Лукьянов. Первый владелец рукописи «Слова о полку Игореве» — Иоиль Быковский. — ТОДРЛ, т. XII, М. — Л., 1956, стр. 42—45. (В дальнейшем: Лукьянов); Ф. Я. Прийма. К истории открытия «Слова о полку Игореве». — ТОДРЛ, т. XII, М. — Л., 1956, стр. 46—54. (В дальнейшем: Прийма); В. В. Лукьянов. Дополнения к биографии Иоиля Быковского. — ТОДРЛ, т. XV, М. — Л., 1958, стр. 509—511.

Сноски к стр. 410

¹⁰ Прийма, стр. 49—50.

¹¹ См.: Лукьянов, стр. 43—44.

¹² В. В. Лукьяновым составлена подробная библиографическая опись всех книг библиотеки Иоиля Быковского, выявленных В. В. Лукьяновым в библиотеках Ярославля (рукопись).

Сноски к стр. 411

¹³ «Недавно отыскана рукопись под названием „Песнь полку Игореву“, неизвестным писателем сочиненная. Кажется, за многие до нас веки в ней упоминается Баян, российский песнопевец» (Творения М. Хераскова, вновь исправленные и дополненные, ч. II. М., 1797, стр. 300); «Два года тому назад в наших архивах был обнаружен отрывок из поэмы под названием „Песнь воинам Игоря“ (Le Chant des guerriers d’Igor») (Le spectateur du Nord. Octobre, novembre et décembre, t. quatrième, à Hambourg, 1797).

¹⁴ Подробнее см.: Л. А. Дмитриев. История первого издания «Слова о полку Игореве». Изд. АН СССР, М. — Л., 1960, стр. 269—317.

¹⁵ В первом издании книга озаглавлена «Ироическая песнь о походе на половцев...» перевод — «Песнь о походе Игоря». Древнерусский текст «Слова» и в бумагах Екатерины и в первом издании имеет заголовок — «Слово о плъку Игоря, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова».

Сноски к стр. 412

¹⁶ Прийма, стр. 52—53.

Сноски к стр. 413

¹⁷ Архив ИРЛИ. Ф. 339, № 1. Напеч.: РС, 1904, сентябрь, кн. IX, стр. 645.

¹⁸ Правда русская, или законы великих князей Ярослава Владимировича и Владимира Всеволодовича Мономаха. М., 1792, стр. I. Необходимо отметить, что в «Полном собрании законов Российской империи» этот указ не зафиксирован.

Сноски к стр. 414

¹⁹ Правда русская, или законы великих князей Ярослава Владимировича и Владимира Всеволодовича Мономаха, стр. I.

²⁰ В письме из села Иломна от 1 декабря 1813 г. Мусин-Пушкин писал Д. Н. Бантышу-Каменскому: «С прошедшею почтою получил я журнал Вест[ник] Евр[опы], в коем к крайнему удивлению нашел записку Биографии моей напечатанную, чего я в журнале никак видеть не надеялся, ибо в оной есть такие обстоятельства кои, кроме меня, никому неизвестны; а потому и ясно, что оная мною сочинена, которую читав незнающий меня коротко или кто из неблагонамеренных легко почтет меня лжецом или хвастуном, что крайне неприятно, ибо в доказательство тому осталися только те люди, кои у меня многое видали, а чтобы всякому неблагонамеренному было чем запереть рот, того способа я злодеем лишен: вот что для меня весьма неприятно. Записку сию сделал я по письму вашему из уважения желания преос[вященного] Калужского и послал оную к вам с тем (ежели вспомните), чтобы показали оную почтенному вашему батюшке, и ежели он одобрит, то бы доставили куда следует, показали ли вы иную ему, я не знаю; а напротив того, теперь вижу оную в журнале; что, признаюся вам, мне весьма неприятно; лутче бы о том прежде печатания со мною снеслись» (Архив ИРЛИ. Ф. 339, № 1. Напеч.: РС, 1904, кн. IX, стр. 645—646).

Сноски к стр. 415

²¹ ВЕ, ч. LXXII, № 21—22, ноябрь, 1813, стр. 78—80.

Сноски к стр. 416

²² Архив Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР, ф. 93, оп. 3, № 1157 (собрание Дашкова).

²³ Калайдович, стр. 13.

²⁴ См.: Лихачев, стр. 354; см. также: Описание Рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР, т. 3, вып. 1. Изд. 2-е, Изд. АН СССР, М. — Л., 1959, стр. 301—302.

Сноски к стр. 417

²⁵ Московский телеграф, ч. 50, № VII, апрель, 1833, стр. 424.

Сноски к стр. 418

²⁶ Л. Махновец. Як було відкрито «Слово о полку Ігоревім». — Вечірній Київ, 1953, 27 января, № 22/510; С. И. Маслов. Киевские экземпляры «Слова о полку Игореве» в издании А. И. Мусина-Пушкина. — ТОДРЛ, т. X, М. — Л., 1954, стр. 252.

²⁷ Д. Н. Бантыш-Каменский. Словарь достопамятных людей Русской земли, ч. II. СПб., 1847, стр. 453.

²⁸ См.: В. П. Адрианова-Перетц. «Слово о полку Игореве». Библиография изданий, переводов и исследований. М. — Л., 1940, отд. III, №№ 30 и 33.

Сноски к стр. 419

²⁹ П. Бессонов. Константин Федорович Калайдович. Биографический очерк. М.; 1862, стр. 41. (Разрядка моя, — Л. Д.).

³⁰ См.: Н. К. Гудзий. Судьбы печатного текста «Слова о полку Игореве». — ТОДРЛ, т. VIII, М. — Л., 1951, стр. 33. (В дальнейшем: Гудзий).

³¹ Текст его полностью публикуется в «Приложении» к настоящей статье.

Сноски к стр. 420

³² Гудзий, стр. 33.

Сноски к стр. 421

³³ Гудзий, стр. 31.

³⁴ Некоторые примечания на книгу, вновь изданную под названием «Слово о полку Игоря Святославича», вновь переложенное Я. П. с присовокуплением примечаний. — В кн.: Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова, ч. XI, СПб., 1827, стр. 384.

Сноски к стр. 422

³⁵ А. В. Соловьев. Екатерининский список и первое издание «Слова». — В кн.: «Слово о полку Игореве» в переводах конца восемнадцатого века. Leiden, 1954, стр. 1—30. (В дальнейшем: Соловьев).

³⁶ Критические примечания генерал-майора Болтина на первый том истории князя Щербатова, стр. 196.

Сноски к стр. 423

³⁷ См.: М. Н. Сперанский. Первое издание «Слова о полку Игореве» и бумаги А. Ф. Малиновского. — В кн.: «Слово о полку Игореве». Снимок с первого издания 1800 г. гр. А. И. Мусина-Пушкина. Под ред. А. Ф. Малиновского, М., изд. М. и С. Сабашниковых, 1920, стр. 22—23.

³⁸ См.: М. И. Сухомлинов. История Российской академии, вып. 7. СПб., 1885, стр. 157—163.

Сноски к стр. 424

³⁹ Прийма, стр. 53. Ф. Я. Прийма ошибочно определил фамилию Иоиля как «Прецницкий». На самом деле фамилия Иоиля была «Быковский» (см.: В. В. Лукьянов. Дополнения к биографии Иоиля Быковского. — ТОДРЛ, т. XV, М. — Л., 1958, стр. 509—511).

⁴⁰ Лихачев, стр. 356.

⁴¹ Гудзий, стр. 34.

Сноски к стр. 425

⁴² П. Бессонов. Константин Федорович Калайдович. Биографический очерк. М., 1862, стр. 96.

⁴³ Там же, стр. 99.

⁴⁴ Калайдович, стр. 36—37.

Сноски к стр. 426

¹ Государственный Архив Ярославской области, ф. № 232, оп. 1, д. № 615.

Сноски к стр. 427

² После подписи приписано другим почерком: При надлежащем рапорте к отправлению в святейший Синод к его преосвященству представлены точию. Обратно не сданы.

³ Далее текст писан иным почерком.

⁴ Далее три слова разобрать не удалось.

Сноски к стр. 428

⁵ Справа, против описания первых двух хронографов, стоит следующая запись: Оные книги, хронографы, или летописцы, сочинены на еллинском языке, а с оного на общий греческий переведены Дарофеем митрополитом манемвассийским. С греческого же на славенороссийский иеромонахом Арсением и святогорским архимандритом Дионисием, греками.

Сноски к стр. 429

⁶ В это же дело вшит рапорт архиепископа ростовского и ярославского Арсения в Синод о исполнении указа о выявлении летописных и повествовательных материалов в монастырских и церковных книгохранилищах. Арсений сообщает, что во вверенной ему епархии, по проверке, нигде исторических рукописных книг не оказалось, кроме пяти хронографов и одной степенной книги в архиерейском доме. Рапорт датирован 20 ноября 1791 г.