- 38 -

Б. И. Яценко

ЧЕРНИГОВСКАЯ ПОВЕСТЬ О ПОХОДЕ
ИГОРЯ СВЯТОСЛАВИЧА В 1185 г.

А. А. Шахматов, исследуя взаимосвязи между древнерусскими летописными сводами XIV—XVI вв., пришел к убеждению, что одним из источников киевской великокняжеской летописи в конце XII в. была какая-то черниговская летопись. «Существование черниговской летописи в XII в. можно доказать из многих статей» в Ипатьевской летописи, где она отразилась наиболее полно, в том числе и в статье «под 1185 г. о несчастном походе Игоря на половцев...».1 Этот вывод А. А. Шахматова подтвердился в исследованиях А. С. Орлова, М. Д. Приселкова, Д. С. Лихачева, А. Н. Насонова, Б. А. Рыбакова и др. В Ипатьевской летописи обнаружены в статьях разных лет наслоения с ярко выраженной черниговской тенденцией.

Со второй половины XII в. Черниговская летопись находилась под контролем Святослава Ольговича (до 1164 г.), Святослава и Ярослава Всеволодовичей (до 1198 г.), Игоря Святославича (до 1202 г.), Всеволода III Святославича Чермного (до 1211 г.), Рюрика Ростиславича (до 1215 г.). Каждый из князей вносил в летопись дополнения и исправления, которые отвечали интересам рода. Так велась и киевская летопись. В этом смысле мы говорим о великокняжеской летописи Рюрика Ростиславича 1198—1200 гг., в которую были включены материалы из Черниговской летописи Игоря Святославича, ставшего в 1198 г. черниговским князем, возможно, даже соправителем Рюрика в Киеве, его союзником как против Романа Галицко-Волынского (с 1199 г.), так и против Всеволода Суздальского.

Междукняжеские и межземельные отношения конца XII в. обусловили разные, иногда очень сложные пути заимствований в летописных сводах. Исследователи давно заметили определенную связь между ипатьевской и лаврентьевской повестями о походе

- 39 -

1185 г. Объясняли ее по-разному: или непосредственным влиянием киевского летописания (также: устного источника) на переяславский (также: владимиро-суздальский) свод, или влиянием черниговского летописания на все другие летописные своды. Но ни одно из этих предположений не получило научного подтверждения.

Д. С. Лихачев, основываясь на данных текстологического анализа повестей 1185 г. в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях, сделал интересное открытие, что «в основе рассказа Ипатьевской летописи, т. е. в конечном счете летописца Игоря Святославича, лежит изложение Переяславской летописи».2 Для исследователей, которые устанавливают только прямую связь между киевским и переяславским летописанием, это мнение кажется спорным. Такую точку зрения отстаивает, к примеру, Ю. А. Лимонов.3 Ссылаясь на исследование А. Н. Насонова, он ставит под сомнение тезис Д. С. Лихачева о посредничестве летописи Игоря Святославича, считая, что в статьях 60—80-х гг. XII в. Лаврентьевской летописи «основа большинства известий состоит из киевских сообщений».4 Действительно, А. Н. Насонов анализирует южнорусскую информацию Лаврентьевской летописи и определяет ее как киевскую, но преимущественно до 1157 г. Что касается последующего периода, то, например, повесть 1169 г. о подвиге Михалка и повесть 1186 г. о походе Игоря А. Н. Насонов считает переяславскими, хотя и не говорит о путях проникновения этой информации в Киевскую летопись.5 Таким образом, Ю. А. Лимонов исходит в этом случае из явно ошибочных предпосылок. Та же неточность в интерпретации исследования А. Н. Насонова допущена и в труде Б. А. Рыбакова о русских летописцах.6 А это не могло не повлиять на его окончательные выводы относительно переяславской повести о походе 1185 г. и летописного свода Игоря Святославича.7

Появление полемической переяславской повести (далее П) было обусловлено остротой междинастической борьбы. Определение места повести в Лаврентьевской летописи, оценка исторической

- 40 -

информации и политических мотивов подтверждают главный тезис Д. С. Лихачева о первичности переяславского рассказа среди литературных памятников о походе 1185 г.8 Возвеличив Владимира Глебовича, переяславский автор обвинил Игоря Северского в самонадеянности, даже в игнорировании «божьего промысла»; в карикатурном плане показан и Святослав Киевский, старейшина Ольговичей. Вполне понятно, что князья Ольговичи не остались равнодушными к этой враждебной акции, дав свою оценку походу, которая оказала определенное влияние и на летопись Рюрика. Так, в ипатьевской повести отмечены родственные связи князя Игоря с Кончаком и Рюриком. По всей видимости, этим объясняются другие, по сравнению с переяславской повестью, акценты в ипатьевском рассказе: тщательно уравновешено отношение к Святославу и Рюрику; не упоминается о трусливой половецкой тактике перестрелки во время второго боя, князь Игорь показан почетным пленником, отсутствует упоминание о погоне за Игорем. Такое освещение событий несомненно способствовало укреплению новых политических связей князя Игоря.

Вместе с тем в ипатьевской (киевской) повести проскальзывают и откровенно враждебные Ольговичам мотивы. Так, определяя начало похода 23-м апреля, днем св. Георгия Победоносца, киевский летописец подводил читателя к мысли, что св. Георгий Победоносец отвернулся от Ольговичей, потерпевших поражение, хотя они могли рассчитывать на помощь своего патрона (христианское имя Игоря, — Георгий). Кроме того, по мнению летописца, князь Игорь, увидев неблагоприятное знамение, солнечное затмение, пренебрег молитвой. И за это наказан поражением и пленом. Позиция киевлянина в повести несколько тенденциозна. Поэтому возможные мотивы черниговской повести могут определиться только в сопоставлении всех источников о походе 1185 г. Схема научного поиска, предложенная Д. С. Лихачевым, определяет направление и характер изучения литературных памятников о походе 1185 г. — переяславской, черниговской, киевской повестей, а также «Слова о полку Игореве».

Литературные памятники о походе 1185 г. объединяет общий ход событий: выход в поход, победа в первом бою, поражение северян во втором бою, защитные меры Святослава Киевского, раны Владимира Переяславского, бегство Игоря и возвращение на Русь. Повести следуют одному образцу. Мы считаем, что таким образцом была переяславская повесть. Видимо, черниговская повесть следовала тому же сюжету и той же композиции, отразив факты из переяславской повести и сама отразившись в других памятниках. Поэтому к реконструкции черниговской повести необходимо привлечь все известные источники о походе 1185 г., а именно: повести из Лаврентьевской,9 Ипатьевской (варианты

- 41 -

из Хлебниковской, Ермолаевской)10 летописей, Густинской летописи,11 «Кройники о Руси» Феодосия Софоновича,12 Киевской летописи XVIII в.,13 первой и второй редакций «Истории Российской» В. Н. Татищева,14 «Слово о полку Игореве».15 Информация, которая повторяется во всех повестях и «Слове», может быть также остовом черниговской повести.

Но вопрос об известиях черниговского происхождения значительно сложнее. Необходим подробный анализ и отбор информации с учетом междукняжеских отношений и военно-политического положения Руси в середине 80-х гг. XII в. Кроме того, черниговская повесть была ответом на полемическое произведение Переяславца, что также нужно учесть при анализе. Наконец, черниговская повесть могла отразиться в другом черниговском произведении — «Слове о полку Игореве».

Д. С. Лихачев обнаруживает сходство между Ипатьевской летописью и «Словом» «по крайней мере в шести бесспорных случаях», которые отразились и в «Задонщине». Этот «текстологический треугольник» доказывает, что «Задонщина» как более поздний памятник явилась из «Слова», а не наоборот.16 Одновременно сходство между летописью и «Словом» предполагает существование еще одного источника, общего для них обоих.17 Эти наблюдения Д. С. Лихачева открывают пути решения проблемы. Так, если памятник XVII в. включает оригинальные прочтения памятников XVI, XVIII и XV вв., то не исключено, что их протограф относится к XIV в. Вместе с тем, если в какой-либо летописной повести (кроме переяславской и киевской) обнаруживаются «общие места» со «Словом о полку Игореве», то именно они могут восходить к общему источнику — черниговской летописной повести XII в.

Рассмотрим некоторые факты, обретающиеся в ряде литературных памятников о походе 1185 г. В переяславской повести Ольговичи позавидовали Владимиру Глебовичу: «...пойдем такы же собѣ хвалы добудем».18 Близкий этому мотив, но с ориентировкой на Святослава Киевского, находим в «Кройнике о Руси» Феодосия Софоновича: Игорь Святославич «хотѣлъ так же, якъ и Святославъ, достати славы». Здесь предпочтение отдано Святославу, автор как бы вступает в полемику с Переяславцем.

- 42 -

В первой редакции «Истории Российской» В. Н. Татищева (далее: Т₁): «...видя братию победивши половцев и честь прияша, поревновав има»;19 во второй редакции «Истории» В. Н. Татищева (далее: Т₂): «... завидуя чести, полученной Святославом».20 Этот мотив близок мотиву «Кройники».21 В других источниках также упоминается имя Святослава Всеволодича. В Густинской летописи Игорь вышел в поход, «не повѣдая Святославу Киевскому»; в Киевской летописи XVIII в. то же: «...стидяшеся князей... не повѣдая Святославу Кіевскому». Словосочетание «стидяшеся князей» — возможно, отражение из другого, неизвестного источника, близкого Т₁. Во всех этих повестях князь Игорь показан в невыгодном свете, противопоставлен Святославу, великому князю. Этот мотив мог быть в Черниговской летописи до 1198 г., но в летописи Игоря Святославича его уже не было. Действительно, в Ипатьевской летописи фиксируется только выход северян в поход.

Все известные источники, кроме ипатьевской (киевской) повести, датируют начало похода 13-м апреля. Правда, в Киевской летописи XVIII в. явная описка — 13 августа. Видимо, дата 13 апреля и была в летописи Игоря Святославича. Эта дата сохранилась также в Хлебниковской и Ермолаевской летописях.

Привлекает внимание совпадение между Т₂ и «Кройникой» в перечислении состава Игоревой рати. Т₂: «и у Ярослава Всеволодича Черниговского выпросил в помочь войска...» (3, с. 134); «и от Ярослава черниговское войско» («Кройника»).

В описании солнечного затмения конструкция фразы совпадает в Густинской летописи, Киевской летописи XVIII в.: «се знаменіе не на добро бываеть» и в Т₂: «Сие знамение не на добро есть» (3, с. 134). В киевской (ипатьевской) повести (далее: К) иначе: «Се есть не на добро знамение се».22

В «Кройнике»: «Половцы, великимъ множествомъ собравшися...». То же в Т₂: «половцов множество в собрании», «такое множество половцов собраться могло» (3, с. 135). В К тот же факт, но в иной редакции: «собрашася Половци вси», и далее: «бысть бо ихъ бещисленое множество».23

В Густинской летописи (и в Киевской летописи XVIII в.): «бысть въ нихъ распря»; Т₂: «учинилась в них распря» (3, с. 137); Т₁: «котора» (4, с. 304); в К: «котора».24 Фиксируем также совпадение между Т₁ и К.

- 43 -

В Т₁ и Т ₂ Владимир Переяславский «ранен». Так и в Густинской летописи, Киевской летописи XVIII в., в «Кройнике». В К: «язьвенъ».

В Густинской летописи, Киевской летописи XVIII в., как и в Т₁ (4, с. 304), упоминается какой-то «Беловод Просович» (в Т₂ — «Беловод»), который возвестил Святослава о поражении северян. В Т₂ частичное совпадение с Густинской летописью и Т₁. Повесть К совпадает с ними в другой части: «Бѣловолодъ Просовичь».25 В этом случае Густинская летопись и Т₁ занимают как бы промежуточное положение между Т₂ и Ипатьевской летописью.

В Т₁, Густинской летописи и Киевской летописи XVIII в. Беловод Просович прибежал «с полку» (Т₁) «съ тоя брани» (Густ. лет.). Вполне очевидно, что Беловод Просович — участник похода. В Т₂ и К этого факта нет.

Дальше в Густинской (и Киевской XVIII в.) летописи совпадение только с Т₂. Густинская летопись: Беловод Просович поведал Святославу «погибель христіанъ въ землѣ Половецкой». Т₂: «возвестил ему несчастие Игорево и всех полков руских. Святослав, слыша, горько плакал о сей погибели...» (3, с. 136).

И еще одно очень важное совпадение. Густинская (и Киевская XVIII в.) летопись: Кончак призывал «пойти на Кіевъ мстяся своихъ братій, яко тамо многащи поражены быша наши». Т₁: «помстим ся крови их» (4, с. 304). В Т₂: «отмстить кровь побитых так многих князей половецких» (3, с. 137). Здесь в Т₂ и Густинской летописи двойное совпадение. В Ипатьевской летописи о мести не говорится. Но в «Слове» это основная тема разговора между Кончаком и Гзой. И с предложением о мести выступает Гзак. Вероятно, и автор киевской повести, и автор «Слова» приняли во внимание родство Игоря Святославича с Кончаком. Тем не менее мотив мести мог отразиться в черниговской повести до 1198 г.

Таким образом, из оригинальной информации (мы привели 12 фактов, которые не встречаются в повестях П и К) в Т₂ проявились 11 фактов, в Густинской (и Киевской XVIII в.) летописи — по 10 фактов, в Т₁ — 5, в «Кройнике» — 4. В двух случаях, когда Т₂ не совпадает с Густинской летописью, находим соответствие в «Кройнике». В упоминании о Беловоде Просовиче, прибежавшем «с полку», Т₁ ближе к Густинской, а Т₂ — к Ипатьевской летописи. В целом же сравнение показывает, что летописная основа Т₂ восходит, по всей видимости, к общему протографу названных повестей.

Однако это сопоставление еще не выводит на черниговский летописный источник XII в. Поскольку рассмотренные памятники относятся к XVII и XVIII вв., то и их общий источник может быть сравнительно недавним (например, XVI в.). Вместе с тем зафиксируем тот факт, что Т₂ наиболее полно отражает

- 44 -

этот общий источник. Решающее значение для определения древности информации имеет сходство между повестями и «Словом о полку Игореве». Так, упоминание о мести половцев и в повестях, и в «Слове» свидетельствует о том, что этот факт относится к XII в.

Л. А. Дмитриев фиксирует ряд совпадений между Т₁ и «Словом» в тех случаях, когда Т₁ отличается от Ипатьевской летописи. В частности, он выделяет слово «оступиша», которого нет в летописи, «но которое вероятнее всего восходит к какому-то источнику Татищева, а не употреблено им самим...»26 То же слово и в том же эпизоде находим и в «Слове о полку Игореве»: половцы «Рускыя плъки отступиша». Ошибочное прочтение «от» вместо «о» объясняется палеографически: первой буквой в слове «оступиша» была ω (омега), прочитанная как «от». Другие такие случаи в тексте «Слова» — «оттворяеши», «оттвори»;27 в переводах XVIII в., которые сверялись с рукописью «Слова», та же ошибка: тули «оттворени».28

На основе этих наблюдений Л. А. Дмитриев сформулировал одну из актуальных задач в изучении «Слова о полку Игореве», отметив, что «тщательный текстуальный анализ татищевского рассказа о походе Игоря по разным редакциям его „Истории“ в сопоставлении его с летописными рассказами о походе Игоря и со „Словом о полку Игореве“ поможет не только уточнить исторические обстоятельства Игорева похода, разобраться в вопросе о взаимоотношении летописных рассказов и „Слова“, но и даст интересный материал для изучения самого текста „Слова о полку Игореве“».29 Такая постановка проблемы расширяет масштабы научного исследования, вводит в круг источников максимально возможное количество письменных памятников о походе 1185 г., в частности, рассказы первой и второй редакции «Истории Российской» В. Н. Татищева.

Четко обнаруживается сходство и между Т₂ и «Словом о полку Игореве». Так, в описании второго боя северян с половцами в Т₂ находим сравнение половецких стрел с градом: «поганые, наскакивая, стрелы, яко град, пусчали» (3, с. 137). В повести К этого факта нет. Но в «Слове о полку Игореве» создан аналогичный поэтический образ — «итти дождю стрѣлами». А вот изображение буй-тура Всеволода в «Слове»: «Стоиши на борони, прыщеши на вои стрѣлами...».30 В Т₂: Всеволод «бился... так долго, как уже ни единыя стрелы ему не осталось...» (3, с. 136). Упоминание о стрелах как оружии Всеволода,

- 45 -

которое встречается только в Т₂ и «Слове», можно было бы считать случайным, если бы не одно обстоятельство: так изображен князь Всеволод Святославич и на одной из миниатюр Радзивиловской летописи. Случайность совпадения в трех памятниках исключена.

Конечно, можно предположить, что «Татищев обратился к миниатюрам Радзивиловской летописи как к дополнительному источнику».31 Но если бы даже удалось доказать, что В. Н. Татищев включил описание миниатюр в текст Т₂, это не объяснило бы совпадения между миниатюрой и «Словом о полку Игореве». Наверняка существовал летописный источник, который эти миниатюры иллюстрировали. Ведь они не отражают содержания Радзивиловской летописи и через посредство Владимирского свода 1212 г. восходят к неизвестному южнорусскому источнику XII в.32 Миниатюры, «Слово» и Т₂ могут восходить к общему источнику. Такой возможности исключать нельзя. Во всяком случае сходство между «Словом», Т₁ и Т₂ очень интересно и перспективно в плане поиска следов черниговской повести о походе 1185 г.

***

Изложение событий 1185 г. в Ипатьевской летописи и в «Истории Российской» В. Н. Татищева однотипно. Это привлекает внимание к двум летописям типа Ипатьевской, которые были у В. Н. Татищева, — Раскольничьей и Голицынской. Обе летописи имели одинаковое название, близкое к названию Хлебниковского списка Ипатьевской летописи: «Повесть временных дей Нестора Чернорисца Феодосиева Печерского монастыря» (1, с. 123). Но они не были идентичны. По свидетельству В. Н. Татищева, в Голицынской летописи, написанной «белорусским письмом» (т. е. киевской или, возможно, виленской скорописью), было немало информации, записанной на Волыни; для Раскольничьей характерны «разговоры и причины дел». Раскольничья летопись была переведена сибирским старовером на русский язык XVIII в., и, естественно, В. Н. Татищев не мог использовать ее в полной мере в «Истории» на древнем наречии (Т₁). Но зато для второй редакции (Т₂) Раскольничья летопись представляла собой почти готовый текст. Однако это только предположение. В. Н. Татищев мало говорит о том, как он использовал Раскольничью и Голицынскую летописи в редакциях Т₁ и Т₂. Тем не менее отдельные свидетельства очень ценны.

В. Н. Татищев почти не делает ссылок на развернутые описания из Раскольничьей летописи (исключение представляет статья 1147 г. — см. 4, с. 439, примеч. 298). Но ссылки на обширные

- 46 -

повести из Голицынской летописи, к счастью, есть: по Голицынской летописи описаны поход на полоцких князей в 1167 г. (4, с. 448, примеч. 358); скитания Владимира Галицкого в 1190 г. (4, с. 454, примеч. 405); походы Ростислава Рюриковича в 1190 и 1193 гг. (4, с. 455, примеч. 413). Сопоставив эти тексты Т₁ с летописями Ипатьевского цикла, мы сможем установить текстологические характеристики Голицынской летописи.

В описании похода 1167 г. на полочан отдельные фрагменты Т₁ (4, с. 269—270) совпадают с написаниями Хлебниковского и Ермолаевского списков Ипатьевской летописи (далее: Хлебн., Ерм.). Т₁: «занеже ждаша брата Романа» — находит соответствие и в Хлебн., и в Ерм.; в Ипатьевском списке (далее: Ипат.): «занеже брата своего Романа».33 Т₁: «блудивших много изымаша» — ближе к Хлебн. Вариант из Т₂ «блудящих много побрали» (3, с. 81) совпадает только с Ипат. — «блудящих много изоимаша».34

В рассказе Т₁ о Владимире Галицком (1190 г.) находим те же хлебниковско-ермолаевские черты (4, с. 312). Т₁: «изкочи Володимер Ярославич из Угр из вежи каменныя» — ближе к Хлебн. и Ерм.;35 «поставлен бяше на вежи шатер ему» — ближе к Хлебн.;36 «по 20 гривен серебра до города» — Ерм., а в Ипат.: «до года»;37 так же и в Т₂. — «каждогодную дань» (3, с. 149). Т₁: «галицкие мужи сретоша князя своего с радостью великою» — ближе к Хлебн.38

Повести о походах Ростислава Рюриковича на половцев в 1190 и 1193 гг. сохраняют те же особенности (4, с. 313—314, 316); Т₁: «улюби думу с мужи своими», «совокупившеся», «ехаша вборзе, со ездом» — Хлебн., Ерм.;39 «возрев на бога», «видивше стяги Ростиславли, не дождавше полков его», «князя Кобяка», «не водячи его» — Ерм.;40 «старейших нет», «възвратишас в свояси», «Ростислав с вои» — Хлебн.;41 «на Ивле реце половецкой» — Ерм.;42 «половцы днище далей лежат вежей и стада», «посла же и во Треполь по Мстислава» — Хлебн.43 В повести о походе Ростислава в 1190 г. (4, с. 314) выражения «о окупе»,

- 47 -

«веселие Ярополче» находят соответствие в Хлебн. и Ерм. Но в Т₂ совпадение только с Ипат.: «на окуп», «свадьба Ярополка Юриевича» (3, с. 151 ).44

Хлебниковско-ермолаевские черты Голицынской летописи выступают почти во всем тексте Т₁ — в изложении междукняжеских отношений с 30-х гг. до конца XII в. Вот отдельные срезы по годовым статьям Т₁.

1152 г. Т₁: «бе бо у короля 73 полка опроч поводных коней и товарных» (4, с. 238). Так и в Хлебн. В Ипат., Ерм.: «проче поводных конии и товарных».45 Т₁: «не мешкаючи» (4, с. 238). Так и в Хлебн. В Ипат., Ерм.: «не стряпуче».46 Т₁: «ранен», «немощен бо есть» (4, с. 238). Так и в Хлебн. В Ипат. и Ерм.: «боденъ», «боленъ есми».47 Т₁: «и волость его возмева» (4, с. 238). Так и в Хлебн. В Ипат. и Ерм.: «възмивѣ».48

1154 г. Т₁: «выгнаша новгородцы (Ярослава Изяславича) Романа Изяславича» (4, с. 244). Так в Хлебн. и Ерм. В Ипат.: «выгнаша новгородци Изяславича Ярославича...».49 Т₁: «у Корецка». Так в Хлебн. В Ипат. и Ерм.: «у Кочерьска».50

1187 г. Т₁: «Рюрик и ины князи улюбиша Володимера» (4, с. 307). Так в Хлебн. и Ерм. Но в Ипат.: «Рюрик инии вси убидишася зане бѣ мужъ бодръ и дерзокъ и крѣпокъ на рати».51 Именно варианту Ипатьевского списка соответствует текст Т₂: «Рюрикъ и все князи, довольно уверены будучи храбростию и распорядком Владимира» (3, с. 142).

Таким образом, хлебниковско-ермолаевские особенности тех эпизодов Т₁, которые, по свидетельству В. Н. Татищева, находятся в одном Голицинском списке, проявляются и в других эпизодах первой редакции. В Т₂ в этих же эпизодах проявляются и особенности Ипатьевского списка.

Но сохранены ли те же особенности текста в повестях Т₁ и Т₂ о походе 1185 г.? Вот некоторые сопоставления. Т₁: «вельми тучни» (4, с. 302). То же в Ерм., Хлебн.; в Ипат.: «тучни велми».52 Т₁: «к Донцю реце» (4, с. 302); то же в Ерм. и Хлебн.; в Ипат.: «к Донцю рѣкы».53 Т₁: «от всех князь выведены» (4, с. 303), то же в Ерм.; в Ипат.: «отъ всихъ князий выведени».54 Т₁: «переднии разбиша и имаша» (4, с. 303). Так и в Т₂ (3, с. 135), Ерм., Хлебн.; в Ипат. эта фраза испорчена.55 Т₁: «оже ми

- 48 -

ныне будет поехати» (4, с. 303); так и в Ерм.; в Ипат.: «будетъ нынѣ».56 Т₁: «коуеви полки» (4, с. 303); о полке ковуев сказано и в Т₂ (3, с. 136); Ерм.: «куиевы полки»; Ипат.: «Ковуеве в полку».57 Т₁: «не бяху бо добрии и смелии в коуеди» (4, с. 303); Ерм.: «...и смѣлѣ Коуихъ»; Ипат.: «...смялися с Ковуи».58 Т₁: «утекоша от руских 215 муж» (4, с. 304); то же в Т₂ (3, с. 136), в Ерм.; но в Ипат.: «Русь съ 15 мужъ утекшии».59 Т₁: Святослав «собравше... вои» (4, с. 304); то же в Т₂ (3, с. 136), Ерм.; но в Ипат.: «сбирашеть... вои».60 Т₁: «во всех волости князей изоиманных» (4, с. 304); Ерм.: «по всей волости князи изоимани»; Ипат.: «во всей волости Черниговской князи изымани»;61 и др.

Отдельные конструкции фраз сближают Т₁ только с Хлебниковским списком: «к себе из Руси» (4, с. 305),62 «поити не имам» (4, с. 305),63 «переедь на ону страну с конем поводным» (4, с. 305),64 «не будет тебе славы» (4, с. 305),65 «и обеща ему Ярослав» помощь (4, с. 306),66 «також и Рюрик, сват его» (4, с. 306).67

Часть информации Т₂, которой нет в Т₁, по форме и по содержанию совпадает с фактами Ипатьевской летописи. Святослав сожалел об Игоре, «которого паче родного брата любил» (3, с. 136) — Т₁: «Только ми жаль Игоря ныне более, неж прежде» (4, с. 304); в Ипат.: «нынѣ жалую болми по Игорѣ, братѣ моем».68 Собрав войска, Святослав выступил против половцев «с Рюриком и другими полками» (3, с. 137) — Т₁: «с Рюриком и с помощьми» (4, с. 305), но в Ипат.: «съ Рюрикомъ и со иными помочьми».69 В плену Игорь жил, «не ведая о себе божия промысла» (3, с. 138) — в Т₁ сказано о «божьем суде» (4, с. 305), но в Ипат.: «не вѣдяшеть божия промысла».70 Во время бегства Игоря «служители играли и веселились» (3, с. 138) — Т₁: «а сторожеве играюща» (4, с. 305), но в Ипат.: «сторожем же его играющимъ и веселящимся».71 Наконец, когда князь Игорь прибыл в Чернигов, Ярослав, «с радостью и любовию его приняв, обесчал довольное войско в помочь ему дать» (3, с. 139) — в Т₁:

- 49 -

«И обеща ему Ярослав» (4, с. 306), но в Ипат.: «Ярославъ же обрадовася ему и помощь ему дати обѣща».72

Этот анализ позволяет сделать определенные выводы.

Т₁ и Т₂ имеют разные текстологические характеристики. Будучи близкими к летописям Ипатьевского типа, они проявляют или хлебниковско-ермолаевские черты (Т₁), или хлебниковско-ермолаевско-ипатьевские черты (Т₂). Те же особенности и в повестях о походе 1185 г., которые в этом смысле мы можем рассматривать как отдельные повести Т₁ и Т₂.

Хлебниковско-ермолаевские черты проявляются в эпизодах Т₁, которые, по свидетельству В. Н. Татищева, обретаются в одной Голицынской летописи. Эти же черты находим в различных погодных статьях Т₁; в проанализированных срезах ровно и стабильно проступает цельная основа Голицынской летописи.

В соответствующих эпизодах Т₂ обнаруживаются хлебниковско-ермолаевско-ипатьевские черты, т. е. особенности другой, более древней летописи. По мнению С. Л. Пештича, во второй редакции «Истории» В. Н. Татищева частично использован список Ипатьевской летописи, близкий к Хлебниковскому, но не совпадающий с ним. «Таким списком могла быть Раскольничья летопись, остающаяся загадкой и до сего дня».73 Анализ фактического материала и вариантов текста подтверждает правильность вывода С. Л. Пештича с тем лишь уточнением, что в Т₂ проявилась цельная летописная основа, одинаково близкая не только Хлебниковскому, но и Ермолаевскому, и Ипатьевскому спискам, т. е. в Т₂ проступают особенности протографа летописей Ипатьевского цикла, фиксируется сходство со «Словом о полку Игореве». Летописная основа Т₂ по всем признакам может восходить к черниговской летописи XII в. Но для окончательного решения этого вопроса необходим анализ идейного содержания Т₂, в частности, идейной направленности повести о походе 1185 г.

***

После смерти Владимира Мономаха (1125 г.) и до конца XII в. правителями или соправителями в Киеве (за исключением нескольких лет) были Мстислав Владимирович (ум. 1132 г.), его дети и внуки. Поэтому вся киевская летопись XII в. предстает как своеобразная «летопись Мстиславова племени»,74 упорно отстаивавшего свое право на руководство в Русской земле.

Тем не менее судьба Мстиславова племени была под вопросом еще в 30-х гг., когда Ярополк, Вячеслав, Андрей и Юрий Владимировичи попытались лишить своих племянников уделов

- 50 -

в Русской земле и были близки к осуществлению замысла. Но Мстиславичи получили поддержку своего зятя Всеволода Ольговича Черниговского, который позже стал великим киевским князем. Владимировичи потерпели поражение. Юрий был вообще изгнан из Руси в Залесскую землю, фактически Всеволод Ольгович стал опекуном Мстиславичей, их политическим отцом. Однако попытка Всеволода передать после себя великокняжескую власть своему брату Игорю Ольговичу вызвала противодействие Мстиславичей. В Киеве обосновался Изяслав Мстиславич, хотя преимущественное право на престолонаследие имели Ольговичи и Владимировичи. Именно здесь нужно искать расшифровку политических акцентов последующей междинастической борьбы 1146—1152 гг.

Важно отметить, что на определенном этапе междоусобицы 40—50-х гг. в Т₂, как и в Ипат., показана неуемная злобность и безрассудство старейшины Мстиславичей — великого князя Изяслава (2, с. 187, 190—193; 3, с. 32),75 коварство и лживость киевских бояр (3, с. 19, 20, 25),76 отмечена вместе с тем государственная мудрость Юрия Владимировича Суздальского, который, однако, не пользуется прочной поддержкой в Руси. Несмотря на постоянные упоминания о склонности Юрия Владимировича к увеселениям и пьянству летописец, передавая факты, сохранил главные черты Юрия как благоразумного князя, полководца и дипломата, патриота Русской земли (2, с. 189; 3, с. 9, 12, 15).77

Из всех участников событий 1146—1152 гг. только Святослав Всеволодич, сын покойного киевского князя Всеволода II Ольговича, пользуется постоянной поддержкой и сочувствием летописца.

Если точнее определить позицию автора, то он не принадлежит к лагерю Изяслава, ненавидит киевлян, не во всем поддерживает Долгорукого. Но так события описаны только на том этапе междоусобиц, когда Святослав Всеволодич находился в стане врагов Изяслава Киевского. Летописец внимательно следит за сменой политической ориентации Святослава, подчеркивая вынужденный характер его союза с Юрием Суздальским и Святославом Северским. Как только Святослав Всеволодич перешел на сторону Изяслава (1152 г.), исчезают отрицательные оценки Изяслава и киевлян, усиливается ироническое отношение к суздальскому

- 51 -

и северскому князьям. Апологетическое отношение летописца к Святославу Всеволодичу несомненно.

Последующие события также описаны с позиций Святослава Всеволодича: характеристика деятельности всех князей (даже митрополита) зависит от отношения Святослава Всеволодича к ним. Князья Юрьевичи, например, в борьбе за суздальское наследство в 70-х гг. выжили и защитили свои уделы, не превратясь в изгоев, благодаря поддержке Святослава Всеволодича Черниговского. Мы считаем, что события 40—50-х и 70-х гг. XII в. были описаны (возможно, ретроспективно) летописцем князя Святослава Всеволодича, внука Олега Святославича, внука Мстислава Владимировича по матери.

Утверждение Святослава на великокняжеском престоле в Киеве проходило в упорной борьбе с Ростиславичами. Наконец в 1181 г. Святослав заключил мир с Рюриком, «удержав Киев со старейшинством, а Рюрику уступил Белград со всею областию Рускою по сей стране Днепра» (3, с. 126—127). В Т₁ иначе: Рюрик, «взя всю Рускую землю за Днепром» (4, с. 297).78 Фактически в 1181 г. в Киеве возник дуумвират, и события в Т₂ (Святослав «уступил») и Т₁ (Рюрик «взя») описаны с точки зрения соправителей Святослава (Т₂) и Рюрика (Т₁). Дальнейшие события показывают, что под контроль и протекторат Рюрика перешла Переяславская земля, и переяславский князь стал прямым вассалом Рюрика. Так, в 1184 г. Рюрик посылал в поход вместо себя Владимира Переяславского, а Святослав — Игоря Северского. (В этом эпизоде и возникла ссора между молодыми князьями). Именно Переяславская земля была «по сей стране Днепра» для черниговца (Т₂) и «за Днепром» для киевлянина (Т₁).

Эти же ориентиры проявились и в повестях Т₁ и Т₂ о походе 1185 г. Для черниговского летописца было естественно предположить, что Игорь вышел в поход, «завидуя чести, полученной Святославом» (3, с. 134). Но, по мнению киевлянина, Игорь вышел в поход, «видя братию победивши половцы и честь прияша, поревновав има» (4, с. 302). Не упоминая Святослава, летописец, говоря о «братии», «има», имеет в виду обоих дуумвиров. И далее:

Т2		Т1
Половцы «прислали к Святославу купцов русских...» (3, с. 137).		Половцы «послаша к Святославу и другим князьям...» (4, с. 304).

В Т₁ автор фиксирует внимание не только на Святославе, но и на других, имея в виду обоих дуумвиров и вассальных князей. Так мог писать киевлянин, заботящийся о политическом равновесии дуумвирата Святослава и Рюрика. Эта позиция летописца проведена последовательно во всей повести Т₁.

- 52 -

Т2		Т1
«Владимир... второе послал ко Святославу просить о помощи» (3, с. 137). Игорь «поехал в Киев ко Святославу и в Белград к Рюрику» (3, с. 139).		«Володимир... посла ко Святославу и Рюрикови...» (4, с. 304—305). Игорь «еха к Киеву и Святослав велми обрадовася ему, також и Рюрик сват его» (4, с. 306)

Последний пример особенно убедителен. Т₂ фиксирует политическое положение дуумвиров, существовавшее, возможно, в середине 80-х гг. XII в., когда Святослав был полновластным правителем в Киеве. Положение, которое отразилось в Т₁, могло существовать уже позже — в конце 80-х — начале 90-х гг. Здесь рядом со Святославом именно в Киеве, не в Белгороде, назван и Рюрик.

В повести Т₁ находим и другие датирующие элементы, в частности, прямые указания на родственные связи князя Игоря с Кончаком и Рюриком (4, с. 304, 306). Браки сыновей Игоря с дочерьми Рюрика и Кончака состоялись в начале октября 1188 г. В повести Т₂ об этих родствах не упомянуто. Значит, она появилась раньше этого времени.

Новые черты появляются в Т₁ и в образе князя Игоря. Вот как подана реакция великого князя Святослава, получившего весть о том, что северяне вышли в поход.

Т2		Т1
Святослав «не похвалил им того, что от него помочи не просили» (3, с. 136).		«...и не любо ему бысть, яко утаился от него» (4, с. 304).

Вполне очевидно, что в Т₂ Святослав дружелюбен, готов помочь. В Т₁ — это разгневанный монарх. А вот реакция Святослава после поражения Игоря:

Т2		Т1
«Вельми же сожалел паче всех о Игоре, братаниче своем, которого паче родного брата любил» (3, с. 136).		Святослав: «только ми жаль Игоря ныне более, неж прежде» (4, с. 304).

Повесть Т₁ намекает на бывшее «прежде» зависимое положение князя Игоря, который «ходил в руке владимирского князя» Всеволода Юрьевича.79 И Святослав дает очень осторожную, но в то время всем понятную оценку: «...только ми жаль Игоря ныне более, неж прежде».

Установление этого мотива в отношении Святослава Всеволодича к Игорю Северскому важно для определения хронологических рамок повести Т₁. Политическое сближение Святослава

- 53 -

и Игоря должно было стать переломным моментом в судьбах Северской земли. В 1190 г. Святослав «ожени внука своего Давида Ольговича Игоревною». И в это же время отмечается полное согласие между дуумвирами: Святослав и Рюрик «идоста на ловы», «и во любви пребыста и во весельи по вся дни».80 В следующем 1191 г. князь Игорь возглавлял объединенные походы на половцев, включившись в единую систему обороны Русской земли. Повесть Т₁ могла быть написана в 1188—1190 гг. (после браков Игоревичей с дочерьми Рюрика и Кончака до свадьбы Игоревны) и включена в великокняжескую киевскую летопись, находившуюся тогда под контролем Святослава Всеволодича. Возможно, это и была та «Повесть про 1185 год» галичанина, следы которой открыл в Ипатьевской летописи Б. А. Рыбаков.81

В 80—90-е гг. черниговская летопись оставалась под контролем Ярослава Всеволодича. Поэтому, отдавая должное Святославу, которому удалось половцев «в страх привести» (3, с. 136), полемизируя с переяславской повестью, Т₂ все же ставит имя Ярослава Черниговского перед именем его старшего брата Святослава Киевского: Игорь «немедленно послал ко всем князьям, а паче к Ярославу и Святославу, объявить о себе и благодарить за учиненное охранение земель его» (3, с. 139). Здесь нарушено старейшинство — родовое и политическое. Только в пределах Чернигово-Северской земли князь Игорь держал ответ в первую очередь перед черниговским князем.

Утверждая непрочное единство Ольговичей, черниговский летописец попытался найти объективные причины военной неудачи Игоря Святославича, которые не причинили бы ущерба его полководческой репутации. Такой находкой стало солнечное затмение 1 мая 1185 г. Автор переяславской повести не связывает поражение Ольговичей с затмением. Более того, в Лаврентьевской летописи затмение вообще не считается плохим предзнаменованием, так как затем идет сообщение о рождении сына у суздальского князя.82

Похоже, что факт солнечного затмения 1185 г. был впервые представлен как аргумент только в черниговской повести. Автор Т₂ по-своему логичен: если северяне потерпели поражение после затмения, то меньше всего виноват в этом князь Игорь, так как воины были морально подавлены. Данное князем истолкование затмения, которое, мол, «видимо есть во всех землях и народах» (3, с. 134), направлено на то, чтобы успокоить воинов, продиктовано важностью момента.83 В Т₁ затмение не влияет существенно

- 54 -

на решение Игоря и моральное состояние его войск: «Что устроимы, переменити никакоже можемо» (4, с. 302). В повести К оно используется уже против Игоря, который, увидев затмение, говорит: «...а нам что сотворить богъ или на добро или на наше зло, а то же намъ видити».84 Это был вызов, за который князь Игорь в конце концов и был наказан.

Во всех трех источниках — Т₂, Т₁ и К происходит как бы постепенное затухание образа князя Игоря, дегероизация его. Как истинный рыцарь повел себя князь Игорь на поле боя в Т₂. Князья могли избежать плена, но Игорь сказал: «Я не могу разлучиться, но со всеми обсче добро или зло мне приключится» (3, с. 136). В Т₁ это намерение приписано всем князьям (4, с. 303). А в повести К подобную мысль высказывают «вси».85 В киевской повести князь Игорь, сломленный горечью поражения, опустошенный покаянием, покоряется воле «провидения». Покаяние князя Игоря в повести К воспринимается как главное условие его нового политического союза с Рюриком Ростиславичем, великим князем, в 1198 г.

Таким образом, в повестях Т₂, Т₁ и К наблюдается определенная эволюция в оценке затмения и образа князя Игоря, которая объясняется динамикой межземельной и междинастической борьбы в конце XII в., а не «традиционными» представлениями о «солнечном» роке Ольговичей.86

В 1185 г. солнечное затмение не было использовано ни для оправдания, ни для осуждения князя Игоря. Факт сам но себе примечательный, если учесть, что переяславец использовал любые средства для обвинения северских князей. Почему же он умолчал о затмении? Здесь загадка, решение которой находим в той же черниговской повести: северяне потерпели поражение «во вторую неделю Пасхи» (3, с. 136). Для расшифровки этого сообщения необходимо знать точную дату пасхи. В 1185 г. пасха была 21 апреля.87 Определяем по церковному календарю: вторая неделя (воскресенье) второй седмицы («неделя 2-я по Пасхе») была 28 апреля. Это и был день поражения северян, которые были разбиты в Половецкой степи еще до солнечного затмения.

- 55 -

Только через два — три года черниговец решился использовать затмение для реабилитации князя Игоря. А для обвинения северских князей солнечное затмение было использовано через тринадцать лет после похода, в киевской повести Рюрика Ростиславича (1198 г.).

Автор «Слова» возрождает прежний образ Игоря — полководца и вождя, используя для этой цели прежде всего солнечное затмение. Вполне возможно, что автор «Слова» понял затмение в черниговской повести как литературный прием, каким оно в действительности и было. И если автор черниговской повести, вопреки реальному факту, ставит затмение перед боем, то автор «Слова» идет еще дальше — он ставит затмение в своем произведении перед походом. Затмение стало у него поэтическим приемом, с помощью которого полностью оправдывается князь Игорь и его поход. Согласно воззрениям XII в., затмение было предвестником возможной беды, которая не была неминуемой. Поэтому князь Игорь в «Слове» принимает решение выйти навстречу опасности и отвести беду от родной земли даже ценой собственной жизни.88

А вот еще несколько фактов Т₁ и Т₂, которые находят свое отражение в «Слове». В рассказе Т₂ многие воины роптали, что князь Игорь «завел их в пустыню погубить» (3, с. 135). И в «Слове» автор, характеризуя военную ситуацию после поражения Игоря, заключает: «...уже пустыни силу прикрыла».89 Такое совпадение по форме и по смыслу (причем, в «Слове» это понятие дано в развитии) не может быть случайным.

В Т₂ Всеволод высказывает свои братские чувства к Игорю: «...лучше мне умереть, нежели брата в плене оставить» (3, с. 136). Подобные слова произносит и князь Игорь в «Слове о полку Игореве»: «Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти».90 Здесь понятие «плена» расширяется до масштабов той сложной военно-политической ситуации, в которой оказалась Северщина в середине 80-х гг.

Только в Т₂ Святослав Киевский говорит, что ему бог помог половцев «победить и в страх привести» (3, с. 136). Автор «Слова», рассказывая о победоносном походе 1184 г., тоже замечает, что Святослав половцев «грозою бяшеть притрепеталъ».91

В рассказах Т₁ и Т₂ упоминается какое-то село святого Михаила, в котором Игорь Святославич, вернувшись из плена, решил заночевать. Похоже, что это вызвало у автора «Слова» воспоминание о мятежном деде Игоря — князе Олеге-Михаиле Святославиче, который вот так же возвращался на родную землю из византийского плена в 1083 г. Автор «Слова» посчитал уместным напомнить слова Бояна, сказанные любимому князю:

- 56 -

«...тяжко ти головы кромѣ плечю, зло ти тѣлу кромѣ головы», т. е. тяжело Чернигову без Олега. И автор подводит к главному выводу всего произведения: так и «Руской земли безъ Игоря».92

В Т₁ и Т₂ выведен прекрасный образ княгини Игоревой, любящей женщины и супруги, которая мчится на конях к своему любимому, увлекая за собой жителей Новгорода. Именно она создает в повести Т₂ атмосферу всеобщей радости и торжества. Автор «Слова» иначе подошел к решению образа княгини. Ярославна в своем плаче как бы совершает магическое действие и силой своей любви спасает Игоря и выводит его из плена.

Наконец, Т₂ сообщает, что по случаю возвращения Игоря «радовалися же немало и во всей Руской земле...» (3, с. 139). Тот же мотив и в «Слове о полку Игореве», что полностью отвечает политической концепции автора в 1198 г., когда Игорь Святославич стал великим черниговским князем: «Солнце свѣтится на небесѣ. Игорь князь въ Руской земли... Страны ради, гради весели».93

Особое внимание привлекает совпадение между Т₂ и «Словом» в имени половецкого князя Гзи. В большинстве случаев В. Н. Татищев исправил в Т₂ имя «Гза» на «Кза» (так в Т₁, Ипат.). Но в одном месте, не тронутом редакционными исправлениями, имя «Гзя» осталось: «Гзя о том уведав, с великою злобою и горестию возвратился» (3, с. 138). Значение этого факта трудно переоценить. Ведь и в «Слове о полку Игореве» та же транслитерация имени половецкого князя: «Гзакъ бѣжить сѣрымь влъкомъ»;94 «Ѣздить Гзакъ съ Кончакомъ»; «Рече Кончакъ ко Гзѣ».95 Определенно летописный источник повести Т₂ (именно письменный, так как в устном источнике имена «Кза» и «Гзя» в произношении сливаются) был известен и автору «Слова о полку Игореве».

Подведем итоги. Рабочая схема поиска черниговской повести о походе 1185 г. основывается на научных выводах Д. С. Лихачева, который установил первичность переяславской повести по отношению к черниговской и киевской повестям.

Анализ фактического материала известных повестей о походе 1185 г. позволил установить, что наибольшее количество оригинальных фактов имеется в Густинской летописи, «Кройнике о Руси» Феодосия Софоновича и особенно во второй редакции «Истории Российской» В. Н. Татищева (Т₂), которая сохраняет черты протографа этих памятников. Именно в Т₂, как и в первой редакции «Истории» В. Н. Татищева (Т₁), находим общие места со «Словом о полку Игореве». Эти же факты могли быть в черниговской повести.

Текстологический анализ Т₁ и Т₂ в сопоставлении с летописями Ипатьевского цикла подтверждает предварительные выводы

- 57 -

о древности летописной основы Т₂. В Т₁ проявляются хлебниковско-ермолаевские черты (они же характеризуют рассказы, которые, по словам В. Н. Татищева, обретаются только в Голицынской летописи); в Т₂ проявляются хлебниковско-ермолаевско-ипатьевские черты, т. е. черты протографа летописей Ипатьевского цикла. Таким источником могла быть Раскольничья летопись.

Анализ Т₁ и Т₂ с точки зрения идейного содержания подтверждает тот же факт — в Т₁ и Т₂ разные летописные основы, разные географические ориентиры, и они написаны с позиций Святослава Всеволодича черниговцем (Т₂) и дуумвирата Святослава и Рюрика киевлянином (Т₁). Поэтому мы можем говорить о двух разных повестях Т₁ и Т₂ о походе северян в 1185 г. Черниговская повесть о походе Игоря Святославича была составлена не позже 1188 г. на основе переяславской повести и отразилась сначала в киевской летописи в 1190 г. (Т₁), а позже в киевской летописи в 1198 г. (К). В основу К были положены как Т₁, так и черниговская повесть в редакции Игоря Святославича.

Редакционные дополнения Рюрика Ростиславича в повести Т₂ (до 1215 г.) были незначительны, поскольку он, видимо, не претендовал на особую роль в событиях 1185 г. Повесть почти сохранила свой первоначальный вид. Исключением могут быть замечания о «тихости» Игоря, о половецких приятелях Ярослава, о княгине Всеволодовой, о детях Лавра. Эти дополнения появились в повести в XIII в.

————

Сноски

Сноски к стр. 38

¹ Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. М.; Л., 1938, с. 364; ПСРЛ. М., 1962, т. 2, стб. 637—651.

Сноски к стр. 39

² Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947, с. 188; ПСРЛ. М., 1962, т. 1, стб 397—400.

³ Лимонов Ю. А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967, с. 12.

⁴ Там же, с. 71—72.

⁵ Насонов А. Н. Об отношении летописания Переяславля-Русского к Киевскому (XII век). — В кн.: Проблемы источниковедения. М., 1959, т. 8, с. 471. Мы считаем, что повесть 1169 г. прославляет Михалка Юрьевича, князя торческого и переяславского, как главного претендента на киевский престол от Черниговско-Суздальской коалиции в 1174 г. После поражения коалиции князя Михалка и его брата Всеволода приютил Святослав Черниговский. Так повесть о Михалке попала в Черниговскую летопись Святослава.

⁶ Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972, с. 14.

⁷ Там же, с. 13.

Сноски к стр. 40

⁸ Яценко Б. И. Лаврентьевская повесть о походе Игоря Святославича в 1185 году. — Русская литература, 1985, № 3, с. 31—42.

⁹ ПСРЛ, т. 1, стб. 397—400.

Сноски к стр. 41

¹⁰ ПСРЛ, т. 2, стб. 637—651.

¹¹ ПСРЛ. СПб., 1843, т. 2, с. 319—320. Далее цитируем по этому изданию.

¹² Перетц В. Слово о полку Ігоревім: Пам’ятка феодальної України — Руси XII віку. У Київі, 1926, с. 344. Далее цитируем по этому изданию.

¹³ ЦГИА СССР, ф. 834, оп. 4, ед. хр. 583, л. 143—143 об. Этот источник совпадает с текстом Густинской летописи.

¹⁴ Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1964, т. 4, с. 302—308; т. 3. М.; Л., 1963, с. 134—143.

¹⁵ Ироическая пѣснь о походѣ на половцовъ удѣльнаго князя Новагорода-Сѣверскаго Игоря Святославича. М., 1800.

¹⁶ Лихачев Д. С. Когда было написано «Слово о полку Игореве»? — Вопросы литературы, 1964, № 8, с. 142.

¹⁷ Там же, с. 144.

¹⁸ ПСРЛ, т. 1, стб. 397.

Сноски к стр. 42

¹⁹ Татищев В. Н. История Российская, т. 4, с. 302. Далее ссылки на это издание в тексте статьи.

²⁰ Татищев В. Н. История Российская, т. 3, с. 134. Далее ссылки на это издание в тексте статьи.

²¹ Об общем источнике «Кройники» и Т₂ см.: Мыцык Ю. А. К вопросу о достоверности источников «Истории Российской» В. Н. Татищева («Кройника» Ф. Софоновича и «История Российская»). — В кн.: Некоторые вопросы отечественной историографии и источниковедения. Днепропетровск, 1976, вып. 3, с. 33.

²² ПСРЛ, т. 2, стб. 638.

²³ Там же, стб. 640, 641.

²⁴ Там же, стб. 646.

Сноски к стр. 43

²⁵ Там же, стб. 647, 645.

Сноски к стр. 44

²⁶ Дмитриев Л. А. Важнейшие проблемы исследования «Слова о полку Игореве». — ТОДРЛ, М.; Л., 1964, т. 20, с. 137.

²⁷ Ироическая пѣснь о походѣ на половцовъ..., с. 13, 30, 35.

²⁸ См.: Дмитриев Л. А. История первого издания «Слова о полку Игореве»: Материалы и исследование. М.; Л., 1960, с. 340.

²⁹ Дмитриев Л. А. Важнейшие проблемы исследования «Слова о полку Игореве», с. 137—138.

³⁰ Ироическая пѣснь о походѣ на половцовъ..., с. 12, 13.

Сноски к стр. 45

³¹ Сазонова Л. И. Летописный рассказ о походе Игоря Святославича на половцев в 1185 г. в обработке В. Н. Татищева. — ТОДРЛ, М.; Л., 1970, т. 25, с. 45.

³² Вагнер Г. К. Формирование исторической проблематики в русском искусстве Х—XIII веков. — Вопросы истории, 1972, № 10, с. 67.

Сноски к стр. 46

³³ ПСРЛ, т. 2, стб. 527; Хлебн., вар. 3, 4; Ерм. — Прил., с. 41, вар. к стб. 527, с. 3. (Здесь и далее в вариантах Ерм. буквой «с» обозначается строка).

³⁴ Там же, стб. 527; Хлебн., вар. 12—13.

³⁵ Там же, стб. 666; Хлебн., вар. 49; Ерм. — Прил., с. 54, вар. к стб. 666, с. 6—7.

³⁶ Там же, стб. 666.

³⁷ Там же, стб. 666; Ерм. — Прил., с. 54, вар. к стб. 666, с. 21—22.

³⁸ Там же, стб. 666, вар. 78.

³⁹ Там же, стб. 671, вар. 10; Ерм. — Прил., с. 54, вар. к стб. 671, с. 1, 6—8.

⁴⁰ Там же; Ерм. — Прил., с. 54, вар. к стб. 671, с. 24, 27—28; к стб. 672, вар. 4, 5.

⁴¹ Там же, стб. 671, вар. 20—21; стб. 672, вар. 51.

⁴² Там же; Ерм. — Прил., с. 55, вар. к стб. 677, с. 20.

⁴³ Там же, стб. 677, вар. 32—34, 20.

Сноски к стр. 47

⁴⁴ Там же, стб. 672; Хлебн., вар. 44—45, 58—59; Ерм. — Прил., с. 54, вар. к стб. 672, с. 6—7, 15.

⁴⁵ Там же, стб. 448; Хлебн., вар. 50, 53.

⁴⁶ Там же, стб. 449; Хлебн., вар. 11.

⁴⁷ Там же, стб. 450; Хлебн., вар. 35, 40.

⁴⁸ Там же, стб. 451; Хлебн., вар. 17.

⁴⁹ Там же, стб. 468; Хлебн., вар. 54; Ерм., вар. к стб. 468, с. 12—14.

⁵⁰ Там же, стб. 468; Хлебн., вар. 56.

⁵¹ Там же, стб. 652; Хлебн., вар. 61; Ерм. — Прил., с. 52, вар. к стб. 652, с. 15—16.

⁵² Там же, стб. 638.

⁵³ Там же, стб. 638.

⁵⁴ Там же, стб. 639.

⁵⁵ Там же, стб. 640; Ерм. — Прил., с. 51, вар. к стб. 640, с. 7—9.

Сноски к стр. 48

⁵⁶ Там же, стб. 640; Ерм. — Прил., с. 51, вар. к стб. 640, с. 24.

⁵⁷ Там же, стб. 641—642; Ерм. — Прил., с. 51, вар. к стб. 641, с. 25.

⁵⁸ Там же, стб. 642; Ерм. — Прил., с. 51, вар. к стб. 642, с. 11.

⁵⁹ Там же, стб. 644; Ерм. — Прил., с. 52, вар. к стб. 644, с. 25—26.

⁶⁰ Там же, стб. 645; Ерм. — Прил., с. 52, вар. к стб. 645, с. 1—2.

⁶¹ Там же, стб. 645; Ерм. — Прил., с. 52, вар. к стб. 645, с. 25.

⁶² Там же, стб. 649, вар. 44.

⁶³ Там же, стб. 650, вар. 64.

⁶⁴ Там же, стб. 651, вар. 4.

⁶⁵ Там же, стб. 650, вар. 76.

⁶⁶ Там же, стб. 651, вар. 40.

⁶⁷ Там же, стб. 651, вар. 42.

⁶⁸ Там же, стб. 645.

⁶⁹ Там же, стб. 647.

⁷⁰ Там же, стб. 649.

⁷¹ Там же, стб. 651.

Сноски к стр. 49

⁷² Там же, стб. 651.

⁷³ Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Л., 1961, ч. 1, с. 258.

⁷⁴ Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве», с. 267—276.

Сноски к стр. 50

⁷⁵ Ср. с Ипат.: Изяслав не слушает разумных советов (ПСРЛ, т. 2, стб. 378, 381, 382), не принимает предложения Юрия о мире (стб. 380).

⁷⁶ Эти факты в Ипат. не отразились.

⁷⁷ Ср. Ипат.: Юрий, решившись идти на Киев: «любо честь свою налѣзу пакы ли голову свою сложю» (ПСРЛ, т. 2, стб. 376); Юрий — Изяславу: «Русскыя дѣля земли и христьян дѣля не пролеивѣ кровѣ христьяньскы» (стб. 380); Юрий — иностранным союзникам Изяслава: «Оже ны ся велите мирити, то не стоите на нашеи земли и жизни нашея ни сел наших не губите» (стб. 388); Изяслав — Владимиру Галицкому: просит помирить его с Юрием, признавая свою вину во всем перед богом и перед Юрием (стб. 391).

Сноски к стр. 51

⁷⁸ ПСРЛ, т. 2, стб. 624: Рюрик «взя всю Рускую землю».

Сноски к стр. 52

⁷⁹ Приселков М. «Слово о полку Игореве» как исторический источник. — Историк-марксист, 1938, кн. 6, с. 117.

Сноски к стр. 53

⁸⁰ ПСРЛ, т. 2, стб. 668.

⁸¹ См.: Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве», с. 159.

⁸² ПСРЛ, т. 1, стб 396—397.

⁸³ По Ипатьевской летописи, затмение, «провестившее» взятие Иерусалима в 1187 г. сарацинами, тоже «бысть по всеи землѣ» (ПСРЛ, т. 2, стб. 655).

Сноски к стр. 54

⁸⁴ Там же, стб. 638.

⁸⁵ Там же, стб. 641.

⁸⁶ А. Н. Робинсон предположил, что в XI—XII вв. существовали представления о роковой связи между солнечными затмениями (некоторые из них вычислены математически в XX в.) и смертью князей рода Ольговичей (см.: Робинсон А. Н. Солнечная символика в «Слове о полку Игореве». — В кн.: «Слово о полку Игореве»: Памятники литературы и искусства XI—XVII вв. М., 1978, с. 49). Если иметь в виду техническую сторону дела, то такую «хронологию» можно составить для любого из известных княжеских родов — потомков Изяслава Ярославича, Мономаха, галицких Ростиславичей и др. А что касается представлений XI—XII вв., то лишь немногие из князей «удостоены» солнечного затмения в летописях: в параллели «солнце — князь» проступала мера значимости князя (см.: Яценко Б. І. Князь Ігор у «Слові о полку Ігоревім». — В кн.: Київська Русь: Культура, традиції. Киев, 1982, с. 53—56).

⁸⁷ ПСРЛ, т. 2, стб. 637.

Сноски к стр. 55

⁸⁸ Яценко Б. И. Северские князья в «Слове о полку Игореве». — Русская литература, 1981, № 3, с. 108—109.

⁸⁹ Ироическая пѣснь о походѣ на половцовъ..., с. 19.

⁹⁰ Там же, с. 5.

⁹¹ Там же, с. 21.

Сноски к стр. 56

⁹² Там же, с. 44.

⁹³ Там же, с. 44—46.

⁹⁴ Там же, с. 11.

⁹⁵ Там же, с. 43.