- 232 -

ШЕРЕШИРЫ — слово неясного значения, употребленное единожды как в С., так и в древнерус. лит-ре вообще: «...княже Всеволоде! ... Ты бо можеши посуху живыми шереширы стрѣляти — удалыми сыны Глѣбовы» (С. 28—29).

Несмотря на различия в трактовке значения Ш., большинство исследователей сходится на том, что слово относится к воинской терминологии. Гораздо большим разбросом мнений характеризуются попытки выяснить этимологию слова.

Из записок К. Ф. Калайдовича за 1814 узнаем, что Ш. заинтересовался Р. Ф. Тимковский, просивший разъяснить значение этого слова. В том же году В. Г. Анастасевич (авторство письма установлено Ф. Я. Приймой) пишет митрополиту Евгению (Болховитинову): «Шереширы может быть наш баран, aries, стенобитное орудие. Ибо шер по-зырянски город» (Прийма. «Слово...» в научной и художественной мысли... С. 298).

По мнению Я. О. Пожарского, Ш. может восходить к польск. «шаршин» или «шаршун» — меч, шпага. При этом слово «живый» («живыми шереширы»), как отмечает Пожарский, в польск. яз. имеет значение «острый», «резкий» (Слово. С. 73).

Н. Ф. Грамматин выводил Ш. из слова «шире» и считал родом воен. техники, возможно самострельным луком. В этой связи он ссылался на известное место Ипат. лет., где после битвы с Кончаком 1184 описывается пленение русскими «бесурменина, иже стреляше живым огньмъ». И далее: «Бяху же и у них луци тузи самострелнии, одва 50 мужь можашеть напрящи» (С. 634—635). С этим же летописным фрагментом связывал Ш. позднее и М. А. Максимович.

А. Ф. Вельтман в примеч. к переводу С. писал: «...шереширы, или огромные самострелы, каменобросцы, употреблялись только на ладиях, и потому невозможность действовать ими в поле понятна» (Слово — 1833. С. 49). По мнению И. М. Снегирева, Ш. связано с греч. σαρισσα — македон. копье, пика. Такая этимология впоследствии была поддержана В. Н. Перетцем, а также В. Г. Федоровым. Последний предлагал говорить «об огнеметных дротиках-ракетах» (Кто был автором «Слова о полку Игореве» и где расположена река Каяла. М., 1956. С. 120).

Трактовка Ш. как некоего огнеметного орудия оказалась весьма распространенной. Д. Н. Дубенский соотносил Ш. с «пламенным рогом», считая их разными названиями одного и того же. «Словами: живый и по суху не намекает ли поэт на греческий огонь Калиников, который употреблялся на воде? ...В таком смысле будут шереширы огнестрельное оружие, которым действовали на сухом пути...», — заключает Дубенский (Слово. С. 150). С «пламенным рогом» сопоставлял Ш. Е. Огоновский, считавший, что это слово араб. происхождения могло попасть через тур. колонистов на Черном море. По мнению Огоновского, Ш. назывались самострелы. Сопоставление Ш. с «пламенным рогом» поддерживал и Д. В. Айналов.

- 233 -

Толкованием, выводившим Ш. из сферы воен. лексики, была этимология, предлож. Ф. И. Эрдманом. С его точки зрения, Ш. является араб. словом и значит «юноша проворный, мужественный». Эрдман отрицает прежние толкования, «ибо стихотворец хотел только сказать, что во всякое время могут заменить отсутствующего Всеволода, сражающегося на воде, еще живые молодцы, удалые сыновья Глеба, на суше» (Следы азиатизма... С. 37).

Одним из подробнейших военно-ист. исследований вопроса можно считать работу В. Б. Вилинбахова «К истории огневого оружия в Древней Руси». С точки зрения ученого, «половцы располагали какими-то средствами огневой борьбы» (С. 284). Это могли быть железные трубки, заполненные порохом, которые во время боевых действий метали на врагов. Как полагает Вилинбахов, такое оружие могло попасть к половцам из Малой Азии, через Кавказ или Черноморское побережье.

В 1902 свою этимологич. версию в отношении Ш. предложил П. М. Мелиоранский, и ныне она признается одной из наиболее правдоподобных. Суть этой гипотезы в том, что прототип Ш. — перс. сочетание «тир-и-чарх» — «стрела или снаряд „черха“, т. е. особого рода катапульты в виде громадного самострела, из которого пускали и огромные металлические стрелы, и... металлические сосуды или трубки, наполненные горючими или взрывчатыми составами...» (Турецкие элементы. С. 296). Ссылаясь на упоминавшееся место в Ипат. лет., Мелиоранский делает вывод, что «бесурменин» попал на службу к Кончаку с мусульм. Востока, где использовались подобные катапульты, называвшиеся «чарх». Как считает Мелиоранский, перс. «тир-и-чарх» у половцев могло преобразоваться в «*чир-и-чар» и на рус. почве принять форму Ш. В плен «бесурменина» взял Владимир Глебович и привел его к Святославу Всеволодовичу, поэтому именно сыны Глебовы названы Ш., а само упоминание о Ш. вложено в уста Святослава, полагает исследователь. Ф. Е. Корш, соглашаясь с мнением Мелиоранского, замечает, что мена ч на ш в «чир-и-чар» произошла еще до попадания слова в рус. яз. Этимология Мелиоранского была принята и В. Ф. Ржигой.

Анализируя предлагавшиеся ранее этимологии, К. Г. Менгес приходит к выводу, что более или менее определенно в данном слове лишь его значение в тексте памятника: катапульта, метательное орудие. Менгес указывает, что все прежние этимологии не лишены уязвимых мест. С точки зрения ученого, переход перс. «тир-и-чарх» в тюрк. «*чир-и-чар» с потерей конечного х трудно объяснить. В то же время, рассматривая иные этимологии, Менгес отмечает, что «в семантическом отношении персидский прототип обладает преимуществом четко определенного значения» (Восточные элементы. С. 185).

Фонетически оправданной счел эту этимологию Н. А. Баскаков. Он приводит также этимологию, высказанную устно Т. А. Бертагаевым, возводившим Ш. к монг. «šerše-ge-ne-h šireš-ge-ne-h šürse-ge-ne-h» и проч. «выбрасывать что-либо с шумом и треском...» (Тюркская лексика. С. 169). Впрочем, такое объяснение представляется Баскакову сомнительным.

Из др. этимологий следует отметить версии Р. О. Якобсона и следовавшего за ним А. Зайончковского, пытавшихся объяснить Ш. на слав. почве из «шарах-ать», «шараш-ить». Зайончковский отмечал, что ни в одном известном ему половецко-кипчакском памятнике Ш. не встречаются. С точки зрения Н. А. Мещерского и А. А. Бурыкина,

- 234 -

Ш. восходит к араб. sursur (мн. ч. sarasir), что значит «кузнечик». В данном случае, как полагают исследователи, произошел перенос значения на воен. орудие, метательный снаряд. Г. Ф. Одинцов поддерживает мнение о вост. происхождении Ш. и присоединяется к этимол. версии И. Г. Добродомова, считавшего Ш. чем-то вроде меча.

Лит.: Записки важные и мелочные К. Ф. Калайдовича // Летописи рус. лит-ры и древности Н. С. Тихонравова. М., 1861. Т. 3. Отд. 2. С. 110; Грамматин. Слово. С. 175; Снегирев. Поведание. С. 120; Эрдман Ф. И. Следы азиатизма в «Слове о полку Игореве» // ЖМНП. 1842. Сент. Отд. 2. С. 37; Дубенский. Слово. С. 150—151; Максимович. Слово — 1859. С. 107; Огоновский. Слово. С. 93; Мелиоранский П. Турецкие элементы в языке «Слова о полку Игореве» // ИОРЯС. 1902. Т. 7, кн. 2. С. 396—401; Корш Ф. Е. Турецкие элементы в языке «Слова о полку Игореве» // Там же. 1903. Т. 8, кн. 4. С. 40; Перетц. Слово. С. 294; Айналов Д. В. Замечания к тексту «Слова о полку Игореве» // Сб. статей к 40-летию учен. деятельности акад. А. С. Орлова. Л., 1934. С. 184; Ржига В. Ф. Восток в «Слове о полку Игореве» // Слово. Сб. — 1947. С. 176—178; La Geste. P. 193; Zaiączkowski A. Związki jęzukowe połowiecko-słowiańskie. Wrocław, 1949. S. 52—54; Прийма Ф. Я. «Слово о полку Игореве» в научной и художественной мысли первой трети XIX века: (Материалы) Слово. Сб. — 1950. С. 298; Вилинбахов В. Б. К истории огневого оружия в Древней Руси // Сов. археология. 1960. № 1. С. 284—288; Менгес. Восточные элементы. С. 180—186; Мещерский Н. А., Бурыкин А. А. Заметки к восточной лексике «Слова о полку Игореве» // Вест. ЛГУ. История. Язык. Лит-ра. Л., 1984. Вып. 3. № 4. С. 70—71; Одинцов Г. Ф. Засапожник, меч, шерешир... в «Слове о полку Игореве» // РР. 1984. С. 126; Виноградова. Словарь. Л., 1984. Вып. 6. С. 179—180; Баскаков. Тюркская лексика. С. 105, 163, 169.

Е. Г. Водолазкин