- 148 -
УПОДОБЛЕНИЕ В «СЛОВЕ». У. — самая характерная для С. особенность поэтики, корреспондирующая с символом так же, как метафора — со сравнением: оно раскрывает символ путем сопоставления, представая как сближение, вскрывающее родовую близость разнородных видовых понятий, представлений или идей (относительно сопоставляемых явлений, предметов или действий). Для С. характерно, что при формальном разграничении сопоставлений (т. е. параллелизме) и противопоставлении (антитезе) содержательно семантически здесь представлены только сходства (У., а также сравнение, тавтология и т. п.), но никогда — различия (отрицат. сравнение своим отрицанием также выделяет сходства: «не ĩ соколовь на стадо лебедѣй...», «не буря соколы занесе» и т. п.), ибо отрицат. У. есть, по словам Ф. И. Буслаева, «сближение предметов разнородных».
Принцип подобия, отражающий стадию мифол. мышления, образного по существу (не понятийного), косвенно удостоверяется и самим текстом С.: тут фактически нет настоящих сравнений, т. е. тропа, стоящего от У. по другую сторону метафоры (ср.: «яко вихръ выторже», «яко соколъ на вѣтрехъ ширяяся» и под.) — в сложном соотношении субъектно-объектного противопоставления (субъект и объект в данном случае не совпадают, поэтому и не может использоваться У.). С др. стороны, самый распростр. способ У. (описан еще А. А. Потебней) — твор. пад. имени (твор. У., твор. превращения и т. п.) очень часто встречается в С.: «соколомъ», «волкомъ» и мн. др. «То же самое», а не просто «похожее», т. е. не сравнение по отд. признакам, а выражение полного превращения в новую форму. «Побежал волком» — не лексич. и не описательно контекстное, и тем более не синтаксически выраженное сравнение, не троп, а характерное для мифол. сознания У., выраженное категориально (особой формой имени), а не лексически (Потебня. Из записок... С. 485. и сл.).
Таким образом, в С. «превращениям» подлежит не один Всеслав Брячиславич, о котором это сказано вполне определенно, но всякий вообще персонаж повествования. Основной подтекст произведения — природа, а не культура, поэтому вся композиция С. ориентирована на У. природным явлениям. Отличие У. от сравнения подчеркивается характером сочетания, в котором всегда присутствует глагол («скочи... лютымъ звѣремъ», «скочи влъкомъ», «полетѣ соколомъ», «поскочи горнастаемъ», «полечю... зегзицею» и под.), указывающий конкретную форму метаморфозы, тогда как сравнение выделяет общий родовой признак сравниваемых объектов.
Характерно, что принцип У. в С. осознавался всеми ранними комментаторами памятника, начиная с Н. М. Карамзина: «Сие произведение древности ознаменовано силою выражения, красотами языка живописного и смелыми уподоблениями, свойственными стихотворству
- 149 -
юных народов», что повторяет Н. И. Греч в своей книге, а затем и др. авторы, не вдумываясь в глубокую суть этого афоризма. О «подобиях» в С. говорил М. А. Максимович и другие, но совр. ученые предпочитают все вообще виды семантич. сближений в этом тексте называть общим словом «сравнение» или уклончиво говорить о «развертывании метафоры уподобления», напр., поэта — соловью и т. п. (Мещерский Н. А., Бурыкин А. А. Комм. // Слово — 1985. С. 445). Такова вообще тенденция в изучении поэтики С.: все своеобразие памятника прикрывается словами (терминами) самого общего значения.
Сложность различных форм У. в С. определяется лит. и худ. традицией, в которых они существовали и развивались. В широком исслед. смысле вопрос заключается в истолковании каждой отд. формулы У. — с точки зрения ее происхождения, стилистич. значимости в тексте и функции в нем. Напр., «итти дождю стрѣлами» А. С. Орлов считал «греческой по происхождению формулой» (О некоторых особенностях... С. 367), а позднее он же писал: «Но вот обычное выражение русской летописи „стрелы идяху, аки дождь“, не встреченное в устной поэзии и, вероятно, восходящее еще к античной традиции, передано „Словом“ в обратной метафоре: „быти грому великому, итти дождю стрѣлами“» (Слово. С. 41), с чем согласен и Д. С. Лихачев: «Обычный... военный термин „обернут“ и превращен в образ. Вместо термина „итти стрелам как дождю“ автор говорит наоборот „итти дождю стрѣлами“ — и этим самым обнажает заключенный в термине образ, лишая его характера термина» («Слово» и культура. С. 199—200). Сопоставления с др. памятниками древнерус. лит-ры, в том числе переводными, подчеркивает авторское своеобразие этого текста: в Изборнике 1076, в ПВЛ, в «Слове Даниила Заточника» и др. мы имеем дело со сравнением, а текст С. дает еще не сравнение, но уже не полное У. Авторская особенность в С. заключается в попытке разрушить твор. У., в своей грамматич. форме сохраняющий еще связь с мифол. образом, свернув его в лексич. сравнение, но цели еще не достигает, сравниваемые имена разорваны грамматически, они как бы разнесены по двум разным формулам (сохраняют отнесенность к различным сочетаниям даже после утраты определения: дождевые капли ~ дождь), так что сравниваются не отд. слова, а формулы в целом.
Трудно решить, вызвано это столкновение метафоры-сравнения книжного происхождения (стрѣлы акы дъждь) с народно-речевой формулой У. или здесь отражается внутр. развитие образа. Но в любом случае происходит отмеченное Потебней «освежение» образа, заключенного в традиц. обороте речи, и возникает худ. (т. е. вполне сознательное) его осмысление. Действительно, У. «стрѣлами», выраж. формой твор. пад., неоднократно встречается в тексте С. («прыщеши на вои стрѣлами», рус. воины «рассушясь стрѣлами по полю», «вѣтри... вѣютъ съ моря стрѣлами»). Реальность плана выражения объяснима: ветры несут стрелы, но воины — стрѣлами, это уже У. в чистом виде. Можно говорить, что сравнение воинов с тучами, проливающими дождь-стрелы, есть типичный кеннинг.
Необходимость внимательного изучения различных типов сопоставлений в С. приведенный пример иллюстрирует вполне ясно. По существу, раскрыть поэтич. своеобразие С. — это значит истолковать всю сумму подобных — авторски органичных — формул этого произведения.
- 150 -
Лит.: Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1816. Т. 3. С. 223. Примеч. 68, 70, 88; Максимович М. А. Песнь о полку Игореве (1837) // Собр. соч. М. А. Максимовича. Киев, 1880. Т. 3. С. 541—547; Греч Н. И. Чтения о русском языке. СПб., 1840. С. 171; Буслаев Ф. И. Историческая грамматика русского языка (1858). М., 1959. С. 471—472, 551; Потебня А. 1) О некоторых символах славянской народной поэзии (1861). Харьков, 1914; 2) Из записок по русской грамматике. Т. 1—2 (1874). М., 1958. С. 446, 451, 484—486, 489; Малашев Я. Слово о полку Игореве — поэтический памятник русской письменности XII в. М., 1871. С. 42—43; Барсов. Лексикология. С. 203; Лукьяненко А. М. Слово о полку Игореве со стороны стиля и языка // Учен. зап. Саратов. пед. ин-та. Саратов, 1938. Вып. 3. Тр. ф-та яз. и лит-ры. С. 240 и др.; Орлов А. С. 1) О некоторых особенностях стиля великорусской исторической беллетристики // ИОРЯС. 1902. Т. 13, кн. 4. С. 367; 2) Слово о полку Игореве // История рус. лит-ры М.; Л., 1941. Т. 1. С. 392; Вачнадзе С. М. Словарь «Слова о полку Игореве» и русская народная поэзия // ИОЛЯ. 1950. Т. 9, вып. 6. С. 415; Лихачев. Устные истоки. С. 65 (то же: Лихачев. «Слово» и культура. С. 199—200 и др.); Гаспаров Б. М. Поэтика «Слова о полку Игореве». Wien, 1984. С. 33, 36 и сл.; Косоруков А. А. Гений без имени. М., 1986. С. 15—44.
В. В. Колесов