- 273 -

МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫКА «СЛОВА». Морфология — наука о грамматич. формах, вариантность которых также может быть использована в стилистич. целях. Совр. представление о морфологии шире, оно предполагает изучение также грамматич. категорий в целом, т. е. познание семантич. содержания (смысла) морфол. формы и стоящих за ним мыслительных возможностей соответствующей эпохи.

Статистич. описание М. О. С. предпринималось неоднократно, и каждый раз определялось конкретной задачей исследования его текста. Согласно С. М. Вачнадзе, «грамматический словарь» С. состоит на 41 % из имен сущ. (это «сырой материал» повествования; на самом же деле имена сущ. дают культурные символы и создают худ. образы, т. е. являются основой повествования), на 32 % — из глаголов (создают «динамику речи»; в действительности же многообразное варьирование глагольных форм с привлечением архаизмов уже для XII в. составляет стилистич. фон повествования и придает ему особую ритмичность), на 19 % — из имен прил. и наречий, назначение которых также не покрывается «эффектом экспрессии» (тоже слова Вачнадзе), а состоит в создании выразит. средств поэтич. яз., связанных с воссозданием символов (Вачнадзе полагает, будто лишь 72 прил. из общего числа 138 выступают в С. в роли эпитета; равным образом можно было бы сказать, что в этом произведении вообще нет эпитетов). А. В. Соловьев обнаружил в С. 392 самостоят. имен сущ., 94 имен прил., 285 глаголов и 35 наречий, т. е. во взаимном отношении этих частей речи около 48 % имен сущ., 35 % глаголов и 17 % имен прил. и наречий.

Несмотря на углубленное изучение системы яз. С., его по-прежнему пытаются иногда истолковывать на основе случайных сопоставлений с фактами, извлеченными из совр. яз. и говоров. Именно с подобных сопоставлений и начиналось изучение М. О. С. Так, семантика и стилистич. функции морфол. форм в чисто прагматич. целях рассматривались

- 274 -

в работе А. И. Смирнова или в комм А. А. Потебни. Систематич. описание грамматич. форм было предпринято С. П. Обнорским, исследование которого стало основой для всех последующих суждений о М. О. С. Ученый отметил правильное (с точки зрения древнерус. яз.) употребление зват. форм и их замену формой им. пад. в сочетании с прил. (свѣтъ свѣтлый, чръный воронъ); употребление форм дат. пад. на -ови / -еви или им. пад. мн. ч. на -ове, как своего рода выражение одушевленности (ср.: Дунаеви, Игореви, королеви и др., но луку, плъку и др.); архаич. формы склонения (брезѣ, вѣцѣ, тоцѣ с единственным исключением, которое могло быть в яз. до XIII в.: Полотьскѣ), в том числе и в формах жен. рода (род. пад. ед. ч. и вин. мн. — «усобицѣ») — во всех остальных случаях (их 55) употреблено новое окончание -и (земли и под.); определено различие между именами муж. и ср. рода одного и того же склонения, причем имена муж. рода более архаичны (врани, вѣтри и пр., в местн. пад. князи, но: полѣ, морѣ, в форме вин. мн. появляются окончания муж. рода: забралы, озеры, облакы, колоколы, — что аспользуется явно стилистически); ср. и др. архаич. формя склонения: им. пад. ед. ч. — пустыни, род. пад. ед. ч. — дни, форма вин. пад. вм. ожидаемой формы вин. пад. (стремень, хорюговь); архаич. форм много и во вспомогат. лексике (ми, ти, си, ср. также рус. форму возвратного местоимения в дат. пад. — свбѣ и пр.); отмечается обилие кратких прил. (все притяж. по правилу, действовавшему в XII в., именно таковы, в том числе и с архаич. суфф. — отень, Боянь, Всеволожь), а также и кратких причастий (как и соответствующие им личные формы глагола, они являются очень архаичными и употреблялись только в рус. источниках: ркоша, аркучи); употреблены старые окончания глагольных форм во 2-м лице ед. ч. наст. вр. (-ши 11 раз) и в инфинитиве (-ти 45 раз), представлены колебания в окончании 3-го лица наст. вр. (-тъ — 61 раз, -ть — 19 раз), что объясняется позднейшей правкой текста. В С. 40 раз употреблена форма имперфекта, 155 раз — аориста, 25 раз — перфекта и только один раз плюсквамперфекта (в рус. форме: бяше успилъ) — всего 221 форма прош. вр., в том числе в рус. виде (напр., с окончанием -ть в форме имперфекта). В С. много собират. имен (дружина), и уже отражается категория лица у имен муж. рода (мила брата Всеволода, своего отца, князя Игоря, но: гуси, лебеди, звѣри, комони и т. п. в старой форме вин. пад. мн. ч.). Для С. характерны архаич. формы согласования и управления: дат. принадлежности (Путивлю городу), род. партитивный (поостри сердца своего), беспредложное употребление почти всех падежных форм, что свидетельствует о тесной связанности словесных форм в границах формулы («нъ часто [от] бѣды страдаше», «спала князю [на] умь похоти», «[к] завтроку, и обѣду, и ужинѣ», «[в] конець поля половецкого» и пр.). О том же свидетельствует употребление притяж. прил., которые всегда краткие (относительные и качественные употреблялись в краткой и полной форме в зависимости от стилистики эпитета), причем в прямом значении обычно используется архаич. краткая форма, в переносном — новая полная (местоименная), ср. «злато ожереліе» — «златыи шеломы», «въ путины желѣзны» — «желѣзными плъки» — это одновременно и разграничение определенного (заранее известного) и неопределенного, только в данном контексте устанавливаемого признака, ср.: «въвръжеся на бръзъ комонь»

- 275 -

(неопределенное значение) — «а всядемъ, братіе, на свои бръзыя комони» (известные, определенные, что подчеркивается и употреблением притяж. местоимения).

Последующие описания М. О. памятника выделяют уже только грамматич. признаки, дифференцирующие формальные особенности самого текста, но — исходя из реальных изменений яз. и из ист. изучения рус. морфологии. В этом случае исключит. роль сыграло контрастное противопоставление морфол. системе «Задонщины» (Н. М. Дылевский, В. Л. Виноградова, особенно А. Н. Котляренко). Сравнение с текстом «Задонщины» по всем ред. этого памятника показало сугубо архаич. характер форм, сохраненных даже в испорченном списке С., их особой функции и стилистич. использования в худ. тексте. Напр., в «Задонщине» большее число полных форм прил. (даже — горазная!), очень редки формы имперфекта, и притом встречаются они в ошибочных написаниях, и т. п. Всестороннее описание морфол. системы С. убедительно доказывает органичность его яз. именно для XII в. Однако некоторые особенности этой системы следовало проработать основательнее.

Поэтому появляются работы (Л. А. Булаховского и др.), посвящ. исследованию наиболее значит. фрагментов морфол. системы С., исходя из функциональной заданности самого текста. Рассматривается, напр., нормативно оправданное употребление местоимений (ваю, наю и пр. вм. более поздних вами, нами), функционально точно использованные формы перфекта по отношению к абсолютному времени — аористу, соотношение форм простых прош. времен (аориста, имперфекта) в общей ткани повествования, в том числе и в связи с типами префиксации; соотношение полных и кратких форм имени прил. при обозначении, напр., конкретных и отвлеченных (пространственно-временных) признаков у относительных прил. с суфф. -ьск и т. п. Подобные уточнения, переходившие уже в функционально-стилистич. анализ текста, позволили углубить семантич. перспективу С., показали органич. цельность текста и постепенно в свою очередь обозначили интерес к изучению самостоят. грамматич. категорий, отражающих речемыслительные потенции современников С. Стало яснее, что С. действительно отражает уровень сознания людей эпохи раннего средневековья.

Раньше всего такой интерес сосредоточился на категории числа, специально в связи с изучением архаич. форм двойств. ч. Старая точка зрения, будто двойств. ч. в С. свидетельствует о влиянии «греческого языка» (К. Ф. Калайдович), была уточнена уже общими соображениями А. С. Шишкова, указанием на строгость употребления форм двойств. ч. в тексте С. (ваю = васъ и вами) и в целом отвергнута после тщательного исследования (А. В. Исаченко), показавшего строгое соответствие этих форм норме, действовавшей до XIII в. Функция чисел в памятнике вообще носила определенно худ. характер, отсюда и «нюансы в выборе формы» (Булаховский), в том числе и относительно собират. имен, которым свойственна «персонификация отвлеченных понятий эмоциональной окраски» (невеселая година... сила, обида и пр. в форме ед. ч.).

К сожалению, пока лишь категория числа стала предметом углубленного изучения по материалам С., хотя и др. грамматич. категории в данном отношении представляют собою важное доказательство древности

- 276 -

текста и его соответствия представлениям Древней Руси об известных категориях бытия (категории времени, лица, возвратности, определенности, падежа — как синтаксич. средства связи речевых формул и т. п.).

Лит.: Калайдович К. Ф. [Протокол] // Тр. ОЛРС. М., 1812. Ч. 4. С. 177; Дубенский. Слово. С. 47—50; Аксаков К. С. Ломоносов в истории русской литературы и русского языка (1847) // Соч. М., 1875. Т. 2. С. 142—146; Максимович М. А. (1856) Собр. соч. Киев, 1880. Т. 3. С. 557—560; Буслаев Ф. И. Историческая грамматика русского языка (1858). М., 1968. С. 345, 355, 360, 363, 364, 410, 425, 471, 472, 476; Тихонравов. Слово. С. 49; Колосов М. А. Очерк истории звуков и форм русского языка с XI по XVI ст. Варшава, 1872. С. 183 сл.; Потебня А. А. 1) Из записок по русской грамматике (1874). М., 1958. Т. 1—2. С. 187, 195, 327; 2) Слово (в построчных комм. к тексту); Огоновський О. Слово о плъку Игоревѣ. У Львові, 1876. С. XXIV—XXVIII; Смирнов. О Слове. II. С. 74—138; Исаченко А. В. Двойственное число в Слове о полку Игореве // Заметки к Слову о полку Игореве. Белград, 1941. Вып. 2. С. 34—48; Обнорский. Очерки. С. 149—164 (то же: Обнорский С. П. Избр. работы по рус. яз. М., 1960. С. 49—64); Вачнадзе С. М. Словарь Слова о полку Игореве и его стилистическое в нем использование // Тр. Тбилис. пед. ин-та. Тбилиси, 1947. Т. 4. С. 145—147; La Geste (см.: Jakobson R. Selected Writings. The Hague; Paris, 1966. Vol. 4. P. 150—164, 214—216, 503, 692—695); Булаховский Л. А. 1) Слово. С. 132—142, 154—156 (то же: Булаховский Л. А. Избр. труды. Киев, 1978. Т. 3. С. 443—457, 469—472, 477—479); 2) Заметки к спорным местам Слова о полку Игореве // Рад. літ. 1955. № 18. С. 50—56 (то же: Булаховский Л. А. Избр. труды. Т. 3. С. 510—518); 3) Функция чисел в Слове о полку Игореве // Мовознавство. Киев, 1952. Т. 10. С. 120—124 (то же: Булаховский Л. А. Избр. труды. Т. 3. С. 519—523); Bida C. Linguistic Aspect of the Controversy over the Authenticity of the Tale of Igor’s Campaign // Canadian Slavonic Papers. Toronto, 1956. Vol. 1. P. 80—85; Ломтев Т. П. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М., 1956. С. 41, 51—52, 55—56; Schooneveld C. H., van. Semantic Analysis of the Old Russian Finite Preterite System. The Hague, 1959. P. 22, 29, 39—42, 49, 55, 108—109, 113—116; Виноградова В. Л. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина» по некоторым данным морфологии // Слово — 1962. С. 255—275; Дылевский Н. М. Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным // Там же. С. 169—254; Котляренко А. Н. Сравнительный анализ некоторых особенностей грамматического строя «Задонщины» и «Слова о полку Игореве» // «Слово» и памятники. С. 128—145; Винокур Г. О. К вопросу о языке «Слова о полку Игореве» // Слово. Сб. — 1988. С. 92—100.

В. В. Колесов