- 67 -
КОМПОЗИЦИЯ «СЛОВА». Долгое время исследователей занимала К. С. лишь в связи с попытками ответить на два вопроса. Во-первых, почему последовательность изложения в С. отличается от действительной хронологии описываемых событий. И во-вторых, не являются ли некоторые эпизоды С. фрагментами иных произведений, впоследствии включенными в текст памятника. Поэтому предпринимались попытки путем перестановок реконструировать «правильный», авторский текст С. (см. Перестановки в тексте «Слова»), а также попытки обнаружить в тексте памятника вставные эпизоды (см. История текста «Слова»).
Но, анализируя К. С., более правомерно сохранить его текст в известном нам виде и выяснить, чем обусловлена последовательность его частей, поскольку в С. отчетливо выступает лирич. начало, а содержание составляют, помимо откликов на поход Игоря, также припоминания о различных событиях, произошедших за полтора предшествующих столетия.
Отсутствие в древнерус. лит-ре прямых жанровых аналогий к С. делает невозможным точно определить, что в его К. принадлежит традиции, а что рождено авторской волей.
С. начинается со вступления («зачина»), в котором автор сообщает о своих колебаниях или, как иногда интерпретируют исследователи, сомнениях в выборе формы. Автор излагает свои намерения, противопоставляя их тому, в каком роде стал бы восхвалять поход Игоря его предшественник — Боян. Из этого противопоставления ясно одно: дело не только в различиях стилистич., а в существе самой темы. Если Боян «пел» славы князьям-победителям, то автору С., слагающему песнь последнему походу Игоря, необходимо придерживаться правды и петь свою песнь «по былинам сего времени». «Былины» (действительные события) не располагали к их воспеванию. Предстоит «петь» не славу походу Игоря, а, по нашим понятиям, нечто вроде плача или даже «антиславы». Это автор осознает и это подчеркивает, воспроизводя манеру Бояна и его традиц. выражения и образы, явно противопоставляя им собств. подход. Считает ли он манеру Бояна просто «устаревшей», не ясно. Прямых указаний на это нет, как не существует в лит-ре этой эпохи указаний на осознание писателями и читателями существования временны́х изменений в стиле («старый» — «новый»): лит-ра, по-видимому, представлялась в те века неизменной.
Закончив вступление, автор обращается к описанию сборов Игоря в поход. Он сообщает о затмении солнца и приводит речь Игоря, ободряющего дружину: «Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти» (С. 5); содержание ее не оправдывается в дальнейшем — автор знает, что
- 68 -
Игорь был не «потят», а полонен. Игорь предлагает дружине: «да позримъ синего Дону» (С. 5—6), и это также не сбывается. Поэтому автор снова строит предположения — как воспел бы Боян поход Игоря, если бы он был победным. Между Игорем и Всеволодом Буй Туром происходит диалог через огромное расстояние, такой же, как в дальнейшем между ханами Гзаком и Кончаком. Такие диалоги князей, находящихся на далеком расстоянии друг от друга, имеются и в летописях того времени, очевидно, подразумеваются переговоры через послов.
Всеволод в своей речи ободряет Игоря. Ни одно из победных заявлений Всеволода также не оправдывается в дальнейшем. Всеволод говорит о своих воинах: «пути имъ вѣдоми, яругы имъ знаеми» (С. 8), но оказывается, что они терпят поражение «в полѣ незнаеме», «луци у нихъ напряжени», но из Плача Ярославны мы узнаем, что солнце «имь лучи (луки) съпряже» (С. 39), у них «тули отворени», т. е. готовы к бою и, следовательно, полны стрел, а в Плаче Ярославны говорится, что солнечный зной «тули затче», заткнул колчаны рус. воинам, т. е. лишил стрел.
За описанием приготовлений к походу следует рассказ о выезде Игоря в половецкую степь. Он сопровождается зловещими знамениями. Не только солнце заступает путь Игорю, но и див кличет на верху древа, предупреждая все юж. и пограничные земли. Половцы бегут, и телеги их кричат как лебеди, а ранее упоминалось, что лебеди пели славу прежним князьям. Затем идет описание смен ночи и утра, первой удачной битвы, новых, еще более грозных предупреждений природы: с моря надвигается гроза, автор уже прямо предупреждает об ожидаемом дожде стрел, о громе великом. Половцы постепенно окружают войско Игоря.
Сама битва не описывается, есть лишь небольшой эпизод — рассказ о мужестве Всеволода. По-видимому, это как-то связано с тем, что автор прежде, при описании сбора войска в поход, особое внимание уделил именно Всеволоду. Кажущиеся беспорядочными отрывочные сведения о походе и битве отражают смятенность чувств автора и отнюдь не являются случайными. Постепенно эти отрывочные сведения начинают перемежаться с ист. припоминаниями, которые как бы обобщают происходящее в настоящем. Судьба Олега Святославича (Гориславича) — это судьба всего «Ольгова гнезда», к которому принадлежат и Игорь, и Всеволод. Разлука братьев на поле битвы — гл. личное несчастье обоих. Автор упрекает братьев за то, что они «разбудили ложь», усыпленную «отцом их» (т. е. феод. главой) Святославом Киевским, только что перед этим победившим половцев. Затем автор, после обращения к Святославу, повествует о сне, который видит Святослав в своем златоверхом тереме в Киеве «на горах». Из истолкований боярами этого сна Святослав узнает о поражении Игоря. Неясно, узнает ли Святослав об этом после поражения, во время самой битвы или же пророчески, т. е. до поражения. В конце концов это не так важно, но существенно, что в предшествующем тексте рус. войско также изображено спящим перед битвой. Оба сна как бы параллельны. Такого рода сюжетные связки пронизывают собой С. и являются важными элементами его К., как бы объединяя различные темы памятника.
Поражение Игоря, сон Святослава, отражающий это поражение, и последующий призыв Святослава ко всем рус. князьям объединиться в своем отпоре натиску степняков являются как бы кульминацией С.
- 69 -
(о границах обращения Святослава см. Злато слово). Игорь и Всеволод не только наказаны за свое своевольство, но в каком-то смысле оправданы своими страданиями. За этим следует часть, обобщающая происходящее. И опять-таки автор С. учит на примере страданий родоначальника др. ветви рус. князей Всеслава Полоцкого. Всеславичи, так же как и их противники Ярославичи, призываются к примирению. Эту часть С. объединяет признание общих страданий всей Русской земли: «О, стонати Руской земли, помянувше пръвую годину и пръвыхъ князей!». Но рознь продолжается и поныне из-за распри князей: «розно ся имъ хоботы пашутъ» (С. 37).
Затем следует часть, которую можно определить как катарсис. Игорь прощен. Автор обращается к его личной судьбе как бы через плач его жены — Ярославны. Она обращается к природе, как Святослав только что обращался к князьям. Тем самым гос. тема сменяется личной. После обращения Ярославны к природе (ее плач на гор. стене Путивля) отношение природы к Игорю резко меняется. Вместо грозных предупреждений природа заботливо помогает Игорю бежать из плена. В новой роли выступает и Боян, который произносит оправдывающие его бегство слова: «Тяжко ти головы кромѣ плечю, зло ти тѣлу кромѣ головы». Боян, появляющийся снова, как бы подчеркивает кольцевое оформление К. С. С точки зрения этой К. появление второго певца Ходыны не является необходимым. Скорее всего, это ошибочная конъектура исследователей, не посчитавшихся с К. и поэтикой памятника. Нет никаких оснований часть С., которую мы называем катарсисом, считать полностью или частично добавленной позднее: она вполне закономерно присутствует в С. Катарсис, согласно Аристотелю, делает героя способным продолжать дальнейшую борьбу. Поэтому после удачного побега Игоря из плена и его возвращения на Русь (Киев для автора — центр Руси, и поэтому совершенно закономерно, что в С. говорится о приезде Игоря именно в Киев) следует заключит. здравица всем рус. князьям, а не только участникам похода, здравица за всю борьбу, которую они и их дружины ведут и вели с врагами Руси: «Здрави, князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки!» (С. 46).
Мы неизбежно приходим к выводу, что К. С. подчинена эмоц.-лирич. требованиям и не имеет отношения к ист. или иной повествовательности, в которой соблюдалась именно хронол. последовательность описываемых событий.
Лит.: Ржига В. Ф. Композиция «Слова о полку Игореве» // Slavia. Praha, 1925. Roč. 4. Seš. 1. S. 44—62; Груньский М. Форма та композиція «Слова о полку Игоревім» // Зап. Іст.-філол. відділа Укр. АН. 1928. Кн. 18. С. 1—24; Еремин И. П. «Слово о полку Игореве» как памятник политического красноречия // Слово. Сб. — 1950. С. 93—129; Демкова Н. С. Проблемы изучения «Слова о полку Игореве» // Чтения по древнерус. лит-ре. Ереван, 1977. С. 82—106; Лихачев Д. С. 1) Поэтика повторяемости в «Слове о полку Игореве» // РЛ. 1983. № 4. С. 9—21; 2) Предположение о диалогическом строении «Слова о полку Игореве» // Там же. 1984. № 3. С. 130—144 (то же: Исследования «Слова». С. 9—28); 3) Катарсис в «Слове о полку Игореве» // Лихачев. «Слово» и культура. С. 249—252.
Д. С. Лихачев