- 390 -
Жил-был старик со старухой. И крайне бедно́ они жили. У их восьми ли девяти лет мальчик был, ну и до крайности дожили, што ни поись ни чего. Шабаш! — «Давай, мальчишку хошь, старуха, ондадим в услужение, хошь из-за одёжи да по крайности сыт будет». И решился утре в город вести его. Старуха утром стала, оделась,
- 391 -
печку затопила, и оболакат мальчишку. — «Што мы тут будем его голого, босого морить?!»
Вот идет старик с мальчишкой, до городу́ ешо ни дошли, попадатся имя́ мужичок на пустоплесьи. Одетый хорошо. — «Здрастуй, дедушка!» — «Здрастуй, дядя!» — «Куды же вы пошли?» — «Ну да што, вишь, нужда, дядя, пошел мальчишку куды-набить ондать, сил моих нету». — «А сколько бы, дедушка, за его взял в год?» — Мужик спрашивает. — «Да што же я, восподин, буду просить за его: он нигде не живал, ничо не видал, да што вот — голой да босой! Хошь бы обули, одели». — «Ну так сколько же возьмёшь за его? Я хочу его взять у тебя». — «Я так, восподин, буду с вами рядиться: милось есть, пожалуста, сколько-набить дай, да одень его, да обуй!»
Мужик вынимат сто рублей из кармана, подает старику. — «Он вам, восподин, не заро́бит, мальчишка ети деньги». — «Ну, дают — бери. Кажется, дело не твое!» — Старик взял деньги, распростились и пошол. Только пошол, старик спохватился. — «А чо жо я, какой глупый. Не спросил, как у его фамилия, имя, где живет. Кому я его ондал? Воротюсь, спросю мужика».
Воротился старик и кричит на весь упор: «Постой, постой, дядюшка!» — Мужик остановился с парнишкой. Парнишку звали Митя. — «Што старик, тебе надо?» — «Да вот, извините, не спросил, как ваше имя и фамилия и, где живете́, не знаю». — «Быдь покоен, старик, нашто тебе мое имя и фамилия, будет твой Митюшка здоров. А как срок придет, я тебе его на етим же месте и ондам».
- 392 -
Вот старик пошел домой с деньгам, заходит на базар, набрал хлеба, чо надо там поисти, идет к старухе. «Вот, старуха, за Митюшку-то мне сто рублей дали». — «Ну?»
Как они зряшного расхода не имели — и прошел год хорошо. Короче сказать, завтре год доходит — итти старику за Митюшкой. Как старуха-мать год дитю не видала, стает раненько, посылат старика.
Отправился старик, доходит до того места, где он мальчишку ондавал, видит, идет мужик с Митюшкой его. Митюшка там год пожил, быдто лет двенадцати стал, такой бульён. И одетый чисто, хорошо. Старик даже полюбовался над парнишком. Одетый чистенько и такой плотный стал. — «Што, дедка, за сыном?» — «Да, за сыном!» — «Ну, вот твой и сын сохранен, благополучен. А вот што, старик, не ондашь ли мне его ешо в год?» — «Ну, дак што, Митюшка, подёшь, дак чо». — «Етот год я тебе двести рублей положу. Так все-таки ты дойдем до меня, посмотришь, где твой сын живет, и работу его посмотришь». — Пошел старик, приходит. Дом хороший стоит. Усадил старика, угостили. Жана и три дочери у его. Старик сына спросил: «Ну чо, ладно, Митюшка, жил?» — «О, чо мне надо? Лутче домашнего. Ро́бить много не заставляют. Одёжа хорошая, харчи!»
Срядились со стариком, получил старик двести рублей денег. — «Ну, подем, все-таки, я тебе покажу сынову работу». — Повел его в заднюю ограду. И стоит там сажень дров нарублена топором. — «Вот», говорит: «сажень дров в год сын твой изрубил!» — Подумал старик:
- 393 -
«За што же он ему сто рублей плотит?» — «Ну-ка, Митя, принеси поди спички» — посылает хозяин Митю. Митя пришел, принес спички. — «Ну-ка, Митя, зажги ету паленницу!» — Поджог Митя ету паленницу. Старик думат: «Чо же он делат? Раз не глянется работа, пошто же он его вторично наня́л?» — Разгорелась только ета паленница ясно, етот хозяин етого парнишку за ручонку, да в етот огонь. Старик на месте омертвел, окаменел. — «Чо же, ты делать? Ведь он у меня как есть единственной, а ты его в огонь бросил. Я с тобой поведаюсь!» — «Жив будет — не беспокойся!» — Вылетает из етого огня голубок. — «Вот твой Митька», говорит: «топеря иди спокойно старик, домой, теперь ты знашь, где я живу. Год дойдет — иди по Митьку!»
Старик домой приходит, двести рублей приносит, а дрязгу етого не рассказават, штоб старуха не болела душой. Нужды не имели, опеть прожили год. Короче сказать: завтре год. — «Опеть пойду по Митьку». — Мать уж два года в глаза Митьку не видала. Собират его, торопит. — «Ступай!» — Как пошел старик, идет там попадатся стречу ему етот мужик, один без Митьки. — «Здрастуй, дедушка!» — «Здрастуй, восподин!» — «Что за сыном идёшь?». — «Тошно так, за сыном». — «Ну иди туды ко мне, а я недалёко схожу. Скоро приду».
Приходит старик имя́ в дом. Сидят ети три дочери его за столом. Старик поздоровался, сял — Митьки не видать. Старик сметил, что што-то девки шопчутся. И про его, про старика. «Што вы, дорогие умницы, шопчитесь? Скажите
- 394 -
всю правду». Как он слышит, што меньша́я сестра упрашиват больших: «Скажемте дедушке, скажемте». А бо́льшая заклинат. Стал старик усердно просить бо́льшую дочь и младшая со слезами просит: «Скажем дедушке!» — «Ну, ладно, старик, скажем мы тебе, только мотри, папаше не сказавай. Только, што пожалели мы тебя, што он у тебя единственный сын, и живешь ты бедно́». — Клянется он, што не скажет отцу. — «Наш, ведь, отец не из православных, он — колдун страшной. Ведь, он, Митька твой, у лешея жил. Ну, так вот, как придет наш отец домой, угостит тебя, а потом поведет он тебя в тот сарай: там у нашего отца триста голубкох и всё ето работники. И он хлев отворит, выпустит их на двор, и скажет: «Ну, вот, если ты Митьку поймаешь, то твой будет, а чужого поймаешь, пропадет твой Митька!» — Старик стал со слезами припадать к имя́. — «Ах, дорогие красавицы, какие приметы у моего Митьки?» — «А вот, дедушка, выдет твой Митька всех зади, и хвост у его замараной, и бытто всех хуже, вот ты его и лови».
Как пришел етот мужик, напоил его чаем. — «Ну, подём-ка, старик» — и растворят ему хлев. Ну, две голубки вышли хорошие, веселые, откормленные, а етот позать всех идет. Худой такой, замореной. — «Ну», говорит старик: «от ворона сокол не быват: как я худой, так видно и голубок мой плохой». — Зловил его, да и в пазуху, да и побежал от мужика. Несколько отбежал, ну и подумал: «Я што за дурак, я ничо не спросил, как мне его возво́ротить; што же я буду с голубком делать?» — Открыл
- 395 -
пазуху, голубок-то был да из пазухи улетел. Старик испугался: ни голубка, ни Митьки нет. — «Куды я топерь пойду? К мужику только чего пойду?» — Стал, заугрюмился. Видит: летит голубок обратно, поверта́лся против старика, ударился об земь и сделался Митькой. И старика школит: «До старости дошел, ума не нажил. Хорошо, что я сам дошел до етого, а то што бы ты с голубком делал?»
Ну, пошли они к матери. Ну, мать, как мать. Мать обрадовалась. Переночевали; утром стали, позавтрекали. Митя отца зовет в город. — «Ну, тятя, подём сходим в город». Вот они идут по пустолесью. Сидит на кусте ворона и каркат. Митя на ворону посмотрел и усмехнулся. — «Митя, што ты над вороной смеешься?» — Митя так и так, отозвался: «Да так мол». — Отозвался от отца. Идут, а друга́ ещо пушче каркат. Митя ешо пушше усмехнулся. — «Митя, што ты над вороной смеешься?» — Митя опять отозвался: «Да так мол».
Ну, старик пристал к ему: вот скажи, да и скажи! — «Ну, на што тебе тятька, спрашивать?» — «Как на што? Я отец, да ты такой-сякой, не хочешь со мной баить». — «Тебе сказать, ты осердишься!» — «Нет, Митя, не осержусь, говори». — «Да, вот перва ворона каркат: «Ты», говорит: «будешь царем, царем», а втора́ ворона каркат: «Ты будешь ноги мыть, и отцу ету воду пить». Вот мне и совестно». — «Ну, да ничо, ведь все ето неправда. Мысленно рази тебе царем быть?» — «Вот што, тятька, я сечас сделаюсь карим жеребцом, и ты ставай на фартал и меня продавай и проси сто рублей и
- 396 -
без узды. С уздой, мотри, ни за што не продавай».
Вот Митя перекувырнулся и забегал жеребцом. Старик его на узду поймал и повел на базар. Подходют к ему покупатели. Кто дает шестьдесят, кто дает семьдесят, он просит сто. Приходит к ему один восподин. — «Што за коня просишь сто рублей? Ну, бери сто рублей, да только с уздой». — «Нет, без узды». Решился етот восподин взять без узды за сто рублей. Как продал старик жеребца, уздечка на руку, пошел домой, идет по пустолесью, а Митя уж догонят его. Короче сказать, и на завтре таком же побытом его за сто рублей продал без узды. Повел и третий день.
Зашол в город, видит кабачок растворёной, а он никогда не пивал. — «А што, я мало-мало копейку имею. Зайду, выпью шкалик». — Жеребца привязыват, сам заходит в кабак. — «Ну-ка, цаловальник, налей шкалик!» — Подал цаловальник, он выпил. Как ему поглянулось — «Налевай и второй!» — В голове уж его дурность заходила от етих шкаликов. Долгоё времё он пробыл в етим кабаку́. У пьяного много разговоров наберется. Жеребец начинат уж там сердиться, лапой бьет около кабаку етого, а он ишо выпил — и сделался пьян старик.
Приходит из кабаку́, отвязыват коня, хлёшшет его, школит, дёргат его поводом. — «Я тебя, захочу, так с уздою продам седня, а то што ты запа́чивал, што будешь ноги мыть, а я воду пить!» — Ну чо же пьян так пьян и есть! Становится на базар. Приходит к ему покупатель.
- 397 -
«Што, дедушка, за коня?» — «Триста рублей без узды». — «Ну, нельзя ли, дедушка, с уздой?» — «А бери пользуйся». — Ну, чо же и продал пьяный с уздой.
Вот он покаль по городу ешо бегал, а как хмель-то вышел, он и стрекнулся. — «Што-то я наделал? С уздой на чо жо я продал? Ведь, не видать мне топеря сына! На што же я в етот кабак зашел, зачем я водку пил!» — Ждал, ждал Митьки на котором месте всегда встречался. Нет Митьки и нет. Целую неделю в город он бегал, все думал, не стретится ли где. Нет, не встречат. Ну, и стал без Митьки жить.
А Митьку-то, коня-то, етот самый восподин и купил. Етот самый колдун. Приводит етот мужик жеребца, заводит в сарай, и поттягиват его вверх ногам к потолку на цепь, и подкладыват под его небольшого огонька. — «Вот тебе, голубчик, и наказание от меня. Потому што ты у меня два год жил и хитрей меня выучился». — Вот весится Митя, етот конь, и месяц и два, прокоптел вцелу над огнем; не пьет, не ест. Провесился полных шесть месяцев — едва жив.
В одно время етот мужик куда-то уехал. Его дочери-то и говорят: «Ну-ка, девки, зайдемте в сарай, посмотрим Митьку-то». — «Сестрица, отвяжем его да попоимте». — Ну, дочки его отвязывать; старша дочь сказала: — «Нас папа заругат!» — «Нет, мы опять привяжем. Вот ето чо жо, сестрица, у его кожа потрескалась. Мы потом опеть подвесим его». — Ну, сняли они его. Вот он шататся, падат, стоять не может,
- 398 -
а узда то на им. — «Ну-ка, сестрица, поведемте его до ручья, попо́имте!»
Он идет, шататся, запинатся, а меньша́ сестра жалет его и повела его на поводке, уздечкой етой поить к ручью. Вот он скрозь зубы бытто пил, пил, а сам все назать заглядыватся. Как бросится он в воду, со всех ног, так и попёр — только валы́ пошли, как он нача́л чистить. «Што нам топеря папа скажет?» — На тот фарт едет их и папа домой, а уж жеребец-то убежал. — «Папа, папа, жеребец-то убежал от нас!» — Недосуг ему с имя́ ругаться, сделался карасем и догонят его.
Митька слышит, што тот догонят, и заделался окунём. Гнался, гнался тот, а догнать не может. Угнались они с ём в чужой город. И потом на мосточках царская дочь полоскала платочки, к вечеру готовилась. Он и заделался с окуня кольцом золотым, и прямо к царской дочере́ на платочек. Ета царевна от радости, что за супе́рик попался, и на руку его надела, и не может над ём налюбоваться. А карасю-то не за што схватиться. Царская дочь идет к отцу. «Вот», говорит: «папа, какие гостинцы мне достались». — И все на суперик любуется. — «Откуль мне на пальчик такой гостинец достался, точно с неба». — А папа ей сказал: «Ну», говорит: «дорогая моя дочь, етот суперик тебе к радости или к безвременью».
Вот как собрался их вечер на беседку, подвыпили, подзакусили, пошли у них танцы-музыка. Потом слышат, у их кто-то простой деревенской балалайкой под окном играет. Послали деньшика посмотреть. Пришел, объяснил: кто-то
- 399 -
новой музыкой играт. Прислухались они — им музыка пондравилась. — «Ну-ка зови в избу!» Как зазвали его, честь-честью здороватся. Со́дят его в кресла. — «Ну-ка, садись, играй!» — Кто смеялся над его музыкой, кто плакал, кто утешался, плясал. Показалась им антиресной ета музыка.
Как отошел их вечер, надо рашшитовать музыканта. Топеря спрашивает его царь: «Сколько ты с меня возьмешь за вечер?» — «Ничего и не надо мне, а только пущай ваша дочь ондаст мне етот перстень за игру с руки». — Царевна даже и говорить не хочет про кольцо. — «Пушай папаша хошь половину государства ондает, а я етого суперика не дам». — А тот и тышши не берет. Поднялся у их крик и спор. Вот как дочь вышла на крыльцо со слезами, заплакала, скинула с пальца перстень: «Как-то я расстанусь!»
Только скинула кольцо с пальца, сделался перед ей добрый молодец. «Вот што, царевна, я попрошу из милости: ежели уж ваш папаша притеснять вас будет, скинь с пальца, и бросьте с силой об пол! Я рассыплюсь на мелкие блестяшки, и ты того разу примечай. Одна всех ярче будет лежать, и ты её каблуком наступи. Я к тебе прильну».
Ну, словом, до того царевну довели, што она скидыват с пальца кольцо, бросила на пол, и говорит: «Не доставайся, собака, ни тебе ни мне!» — Потом, как ети блестяшки разлетелись, и она скорей на блестяшечку каблуком. И етот музыкант разлетелся, бах об пол и сделался петухом, и давай клевать, блестяшки собирать,
- 400 -
а у царевны в ето время вылетел сокол, и давай драться во весь упор. Сокол петуха заклевал.
Как сокол петуха заклевал, ударился об пол, сделался молодцом. Как Митя был, так и стал. «Царь-батюшка, дозволь етого петуха сожегчи, а потом столочь его в пух и прах!» — И давай им Митя все расказывать. Все патробно расказал, а царевна от его ни на шаг не отстает. Живет он неделю и другую у царя, потом начинат его сватать за дочь. — «Вот што царь-батюшка. У меня ведь невеста есть. Вот я съезжу к той невесте. Ежли та не пойдет за меня, то я вашу царевну возьму». — Царевна даже захворала от етого удару, как Митя поехал за невестой.
Вот решился он уехать, и приезжат к этим трем сестрам. Они весьма обрадовались. — «Ето што же, Митька живой, мы думали папаша тебя совсем закурпе́тит». — «Вот, дорогие мои красавицы, победил я вашего папашу у царя в доме». — «Вот, спасибо Митя, так и надо». — Ну и начинат он сватать ету младшу, а темя́ забедно стало. Приезжат к царю с невестой этой нареченной, назначили они число венчаться. Как завтре венчаться назначено, а царевна затравила невесту со зла. Мите страсть жалко её стало. Лутше царевны. Тогда царь повенчал его на своей дочери, и говорит: «Как я стар стал»... и сделал его царем.
В одно время вздумалось ему родителя своего посмотреть, сял со своей жаной в карету и поехал. Как к отцу приехал, ну, где же отец узнат, што Митя его царем. Как оне вечер
- 401 -
долго сидели, беседовали у отца, улеглись спать. А у Мити с жару ноги загорели, он ноги-то и вымыл. И, действительно, отцу ночью пить захотелось, он пошел, и из етого тазу воды и напился. Ну, вся правда и случилася над имя́. Забрал отца мать и повез всех к себе. И стали жить, поживать, да добра наживать.