- 460 -

ДНЕВНИК УНТЕР-ОФИЦЕРА НИКИТЫ ЕФРЕМОВА
1872—1878 гг.

В отделе Письменных источников Государственного Исторического музея хранится интересная тетрадь с дневниковыми записями времени Русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Автор дневника унтер-офицер Никита Ефремов, казак родом из Малороссии (Черниговской губернии). По рекрутскому набору 1872 г. он был призван на военную службу, служил в Кексгольмском гренадерском императора Австрийского полку. В начале сентября 1877 г. в составе 3-й Гвардейской пехотной дивизии Кексгольмский, или как его чаще называли, Австрийский полк, прибыл на Балканский театр военный действий.

Война с Турцией была в самом разгаре. Русская армия воевала уже 5-й месяц. Позади остались: операция по форсированию Дуная, занятие древней болгарской столицы Тырново, овладение Шипкинским перевалом и три неудачных штурма Плевны, повлекшие за собой громадные потери. Предполагалось, что введение частей Гвардейского корпуса позитивно повлияет на ход военных действий и обеспечит победу на Балканах. 12 октября на подступах к Плевне состоялось знаменитое сражение под Горным Дубняком. Это было боевым крещением гвардии. Затем были сражение под Телишем, Дольным Дубняком, сдача Плевны и пленение армии Осман-паши, зимний переход через Балканы в составе отряда генерала И. В. Гурко, разгром армии Сулейман-паши под Филиппополем, занятие Адрианополя. Во всех этих событиях принимала участие русская гвардия. Все они нашли отражение в записках Н. Ефремова.

Выходец из казачьего сословия, Никита Ефремов, начавший свою военную службу рядовым, относится к той социальной среде, представители которой, как правило, не вели дневников и не писали мемуаров. Дневник Никиты Ефремова в этом смысле, редкий памятник эпохи, который позволяет взглянуть на войну глазами ее рядового участника. Аккуратно и точно фиксирует автор все исторически значимые события, очевидцем которых ему довелось быть; между делом пишет он и о своих ежедневных заботах, горестях и радостях (кончились сухари, «рассыпались» сапоги, получил награду, и пр.). Описания просты и бесхитростны, но за ними прочитывается философия автора, с ее народным мироощущением, с верой в божественное предопределение и спокойное принятие Судьбы.

Вернувшись домой после окончания войны, Н. Ефремов женился, занялся хозяйством. В его дневнике появились отрывочные записи о погоде, урожае, пчелах. К воспоминаниям о войне он больше не возвращался. Последняя его запись относится к 1910 г.

Вниманию читателей мы представляем первую часть дневника (хронологические рамки 1872—1878 гг.) Для удобства чтения пунктуация и отчасти орфография в тексте

- 461 -

приведены в соответствие современным правилам. Просторечные обороты, придающие неповторимый колорит дневнику, а также некоторые орфографические особенности автора оставлены без изменения.

В качестве иллюстративного сопровождения использованы рисунки, современные описываемым событиям. Впервые они были опубликованы в 1879 г. в приложении к «Сборнику военных рассказов, составленных офицерами участниками войны 1877—1878 гг.». Большинство этих рисунков было сделано с натуры.

КНИГА ДЛЯ ПАМЯТИ НИКИТЫ ЕФРЕМОВА,
ПОСТУПИВШЕГО В ВОЕННУЮ СЛУЖБУ ЧЕРНИГОВСКОЙ
ГУБЕРНИИ ГОРОДА МГЛИНА ИЗ КАЗАКОВ МГЛИНСКОЙ
ВОЛОСТИ

Ефремов 1872-го года января 17-го дня принят по рекрутскому списку за № 2-м и зачислен в г. Стародуб в 19-ый резервный батальон в 3-ью роту, в которой был командиром капитан Сивай. Он во время учения, когда рассердится, то и кричит: «Помни 11-ю заповедь, не зивай, что у вас капитан Сивай». Потом по прошествии некоторого времени я назначен был хлебным артельщиком в подвале распоряжаться хлебом и квасом и выдавать его роте во время обеда и ужина. Это для меня было плохо, и подвал знай, и ученье знай, но что делать, надо тянуться.

Потом выдумали грамотность¹. Ежедневно учиться два часа грамотности, и я уже как грамотный был назначен за учителя. Хожу с палкой между скамеек и кричу: «Пиши полкруга с левой стороны, с правой добавь еще палочку, это будет — а», и так далее. И так за шесть месяцев нас образовали вполне солдатами.

На выборки я был назначен в Гвардию в Варшаву, в это время начальником Мглинской команды поручик Левкович просил Стародубского, батальонного командира, чтобы меня перевели в Мглин — это он меня за охоту, но ему отказали, что с гвардейцев переводить покомандному нельзя. Потом нас приготовили к отправке. После молебствия нам пригнали подводы — по два человека на лошадь. По прибытии нас в Варшаву прикомандировали нас в Прусский полк² и поместили до разбивки в Башню Сергия, потом выдали нам ружья, посмотрели нашего фронта, маршировки, и потом нас вывели на разбивку, и я попал в Австрийский полк³ 3-ей гв. пех. дивизии в 5-ю роту. Потом по росту переведен был в 6-ю, а потом и в 7-ю, а на осень я был назначен в учебную команду, и через две зимы в третью меня произвели в унтер-офицеры и оставили при команде за учителя по сигналам и гимнастике к Вольноопределяющимся.

Осенью были отпуски. Мой взводный Петр Журавлев уходил домой, и я от него принял взвод, и произведен был в Старшие унтер-офицеры.

Потом во время отпусков библиотетчик полковой ушел домой, а мой ротный командир заведовал библиотекой, вот и меня назначили в библиотеку, здесь я разбаловался, пожил хорошо года два спокойно, и пища была часто с офицерской кухни, работа была моя распоряжаться книгами да картами, читаю любой роман, вечером отправляюсь в город на почту за газетами. И так время шло

- 462 -

хорошо, в 77-м году осенью нас назначили домой, сходили на поверку, я обмундировался хорошенько, пальто, мундир, брюки и все по вкусу сделал. Ожидаем назначения.

Вдруг приезжает Генерал Бремзен⁴ и поздравляет нас с мобилизацией, что война объявлена⁵, и сражения начались, назначенных в отпуск задержать и полки укомплектовать по военному составу, мне вручили 4-ый взвод 7-ой роты.

Вот его список…

Унтер офицеры

1. Взводный Никита Ефремов

Отделенные — 2. Петр Журавлев, 3. Антон Бихневич, 4. Гавриил Иваненко, 5. Яков Вавер — ранен, 6. Егор Каратаев

Горнист — 7. Антон Гурольский

Ефрейтора — 8. Захар Гордиенко, 9. Петр Бандура, 10. Ефим Марченко, 11. Адам Ляшкевич, 12. Иван Касперович — убит, 13. Дидрик Эрман

Рядовые — 14. Николай Исаев — произведен в унтер-офицеры, 15. Федор Торопов, 16. Федор Пухир, 17. Ефим Середа, 18. Гаврило Рекрутяк, 19. Эзофат Дорош, 20. Карл Эрнисон, 21. Яков Чеботар — остав[лен на поле боя], 22. Петр Горбан — ранен, 23. Петр Прокофьев, 24. Петр Суковатый, 25. Андрей Миронов, 26. Карп Миленчук, 27. Данило Дуброва — контужен, 28. Ян Зига, 29. Алексей Силаев, 30. Иван Косъянчик — ранен, 31. Ян Митер — ранен, 32. Семен Чалов, 33. Иван Кудрешов, 34. Егор Пахарев, 35. Иосив Ялбцов — санитар, 36. Сидор Ильчук, 37. Федор Малюта, 38. Мартин Некин — ранен, 39. Сергей Кормазин, 40. Андрей Тихонов, 41. Микель Мироян — ранен, 42. Стефан Витковский, 43. Иван Савчук, 44. Моисей Тарасенко, 45. Афанасий Тарасов, 46. Иван Симонович — придавлен орудием, 47. Митрофан Костенюк, 48. Селиверст Соловецкий ранен, 49. Непоманц Фиц, 50. Семен Воронцов, 51. Иван Быхов, 52. Данило Машуров, 53. Ефим Васюков — санитар, 54. Семен Крюковский, 55. Иван Карачев, 56. Василий Нелипович, 57. Иван Ковальчук, 58. Иван Везнев, 59. Семен Баврин, 60. Иван Никонов, 61. Федор Николаев, 62. Павел Шенкоренко, 63. Ефим Курочкин, 64. Евдоким Уров

Перешли с лагерей в казармы и уже постелями не обзаводились, а спали просто на соломе, потому что стали уже продавать, кто имел, подушки, а одеяла были казенные, их всех отобрали, ученьями уже не занимались, а сбирали одних унтер-офицеров и проверяли рассыпной строй, подтверждения сторожевой службы и прочее. Так себе живем, чего-то, ожидаем; которые были в штрафах, всем штрафы прощены, а у меня обмундировка какая, домой собрался — надо продавать все. Жидки так и бегают, это их нажива, потому берут за полцены. Солдату не нужно, он идет на войну, а им подавай, каждый идет с полка с большой ношей. Вот тут-то мы все приуныли, потом приказ, чтобы солдат более двух пар белья не имел, мундиры приготовить 1-го срока, а остальное все или продавай, или оставляй все в цейхгаузе. Но, конечно, каждый идет на войну. Буду жив, или нет, а самое лучшее — продавать лишнее, и деньги — в карман, так и сделали.

- 463 -

Что продали, а что даром отдали. Вдруг начали являться старички с дому и все более со слезами. Один оставил жену, и детей, и хозяйство без пригляду, и все в этом роде жалуются.

 

Взятие Плевны

Вдруг поход был назначен на 30-е августа, вывели нас на площадь. Гроздовский приехал, митрополит⁶ и граф Коцебу — главнокомандующий⁷. Отправили молебен. Митрополит нас окропил святой водой, а граф Коцебу сказал: «Так вот, братцы, мы спали, а вы, верно, Богу молились, и вас Бог благословил на доброе дело. Дай Бог мне вас встретить опять же на этом месте, но с георгиевскими знаменами» (и действительно так и сбылось⁸, но это оставим по порядку) и отправили нас по казармам, получаем сухари, крупу и все приготовляем к походу: сапоги, портянки и прочее.

28 августа приготовили для нас поезда, и вся Варшава вышла посмотреть, а кто и проститься с родными и знакомыми; довольно было женатых и влюбленных, и пошли слезы с обеих сторон. В вечеру нас привели на вокзал. Здесь зрителей и провожающих собралось довольно, и опять — слезы. Но вагоны — готовы, чтобы мы не расходились, нас посадили по вагонам. Потом и отправление. 1-ый колокольчик, потом 2-ой и 3-ий раздается, дребезжащий свисток обер-кондуктора и свисток паровоза, поезд чуть заметно начинает движение, вся публика снимает шляпы и машет белыми платками, пожелав нам хорошего успеха, мы же на это

- 464 -

прокричали громкое «Ура!». Но и дорогою были встречи: Матери, Жены, Сестры и все благословляли и все слезы, один поет, другой плачет, и все в каком-то расстройстве. Станция Бендеры, приказывают одеть шинели в рукава. Начальник дивизии Генерал-Адъютант Каталей⁹ будет нас встречать; ну ночь — никакого начальника Дивизии не было, и Бендеры мы проехали, не рассмотрев их по случаю ночи. И делов столько, едем дальше до Кишинева, наутро мы добрались до города Кишинева и здесь мы делали дневку, сходили в город и, по солдатскому обыкновению, куда? Прямо в трактир — выпить рюмку и напиться чаю. Но некогда баловаться, надо ехать дальше. Война еще впереди.

Вечером поезд наш тронулся и повез нас дальше, наутро мы уже были на станции Унгены¹⁰, там же был и обед.

После обеда мы поехали дальше до Ясс. Станция Яссы — румынский город, здесь я встретил моего товарища детства, с которым я был принят в один день в военную службу, Акакия Пожилецкого, и он мне сообщил, что товарищи мои тоже с одного города со мною и даже соседнего Маринич, Могомошко, Полоницкий, Бондоров, Батура уже убиты и спят вечным сном. Земляк же мой ехал больной в лихорадке, верно, с перепугу, потому что — большой трус.

5-го Сентября мы доехали до станции, где открывался первый огонь войны¹¹, сходили на ту гору, где была позиция, и где были первые выстрелы с нашей стороны. Оттуда же видны и Турецкие редуты, с каких он делал выстрелы на наши войска и разбил на станции один вагон.

Здесь мы вольничали немного, винограду сами нарвали в винограднике. Арбузы дешевы были — дай только, потом обед, пообедали и отправились дальше.

Вечером уже мы добрались до города Браилова и стояли немного а потому и не видели, что за город, и об нем не могу ничего заметить. А на утро мы приехали в город Плоэшти, стояли немного, минут 10-ть. Румынский город со станции показался ничего. Видно было около 10 церквей, и у жителей, почти у каждого, сад с виноградником, как у нас в Малороссии, почти у каждого свой фруктовый сад.

6-го Сентября мы обедали на станции Китилло и видели, как привезли раненых румын: рубахи на них все в крови, лежат все в товарных вагонах на соломке. Подумали и мы: вот она война — будет и нам это самое.

Далее приехали на станцию Букарешти, там около станции видели турецких цыган. Говорят, ссыльные все голые, оборванные и даже совершенно голые, как мать родила. И много жителей повышло взглянуть на русских солдат, некоторые старушки даже и расплакались, как видно, и их родственники тоже участвовали в войне. Потом добрались мы до последней станции¹² (пропуск в тексте — И. Ж.), ночью выгрузились и отправились до назначенного нам места, где должна быть дневка. Ночь, темнота, плечи наши еще не обтерты под ранцами, едва мы доползли до места, разбили палатки, потому дождь пошел, сделалась грязь, передневали, собралися с силами и пошли уже походным порядком. Испытываю я, каков поход, вот тут нам задало… Мокрота, грязь под ногами волокется (местность черноземная, на сапоги липнет), сверху давит полный, неначинатый распухший

- 465 -

походный ранец со всею провизией. Мы поняли, что с эдакой ношей делать поход нельзя. Мы давай себя облегчать: у кого было что лишнего, все повыбрасывали. Два дня кое-как проползли, на третий день наняли себе две пары буйволов под ранцы, но, слава Богу, до Зимницы дошли, увидели реку Дунай и увидели первый Турецкий город Систов на противоположной стороне Дуная, перекинутый в него с Зимницы Походный Мост¹³.

Здесь на берегу Дуная мы около Зимницы составили ружья, натянули палатки, выкупались в реке Дунае, вымыли белье, переоделись в чистое и вспомнил я песню, которую еще слышал дома (Кто не был, братцы за Дунаем, тот горя не знает), и подумал, что, верно, придется горя испытать, но что же делать, надо крепиться. Но все это интересно в первый раз и река Дунай, и Турецкий город, и как же здесь живут жители — надо посмотреть. Собралися мы и пошли осматривать. Но город нам показался, как хуже русской деревни: деревянных домов нет, а все сооружены из глины вперемежку с камнями, а некоторые есть каменные, но больше все собранные с разного мусора: камень, земля, глина, смазаны стены — вот и дом, а внутри дома нет ни стола, ни стула, ни скамейки, окошек и тоже редко, а просто отверстие для окошка, да железная решетка вмазана, вот и все окошко — воздух постоянно свежий. Жителей совсем почти нет; есть населенцы Румыны да оставшиеся Болгары, которые во время войны скрылись. Потому Турок, когда отступает через села и деревни, то все старые и малые Турецкие жители уходят, а Болгары разбегаются, и когда Русские войска входят, тогда уже и Болгары являются смело и занимают себе дома, которые лучше. Пишет крест на окошках, на дверях, и когда русские войска проходят, они выходят, кланяются, крестятся и говорят: «Я крестьян¹⁴, Братушко!».

Но пора в поход — уже 13-е Сентября. Тронулись мы дальше через Дунай по понтонному мосту, переход небольшой, до деревни, так называемой Царево — вот тут уже пошло все Задунайское. Все дорого — не то, что было перед Дунаем: что вздумал, то и купил; а здесь уже одно, ежели есть, то бесценно дорого или уже совсем нет. Копеечная вещь стоит 10 коп. А тут погода плоха: дождь все льет, время Сентябрьское — все мокрое и верхнее, и нижнее, но, слава Богу, переночевали, наутро снялись и тронулись к Главной квартире Государя Императора¹⁵. Не дойдя до Главной квартиры верст 7-мь, стали лагерем при небольшой деревушке¹⁶. Здесь тоже нам опять беда: по случаю дождей и грязи обозы наши отстали, продуктов нет, что было сухарей, то подобрали, а потом и купить негде и нечего. Пришел ко мне земляк, Литовского полка¹⁷ Новосельцев, мы с ним и отправились версты за 4-е в деревушку поискать чего-нибудь съестного; нашли у одного болгарина молоко, он нам налил стакана полтора, но не больше двух, мы поели. Спрашиваем: «Чего тебе?» «Четыре галаган, Братушко!», т. е. 20 копеек, но что же делать, надо деньги отдать и на этом месте горевали 3 дня 15, 16, 17 сентября до распоряжения. 18-го пошли далее мимо Главной квартиры Государя Императора. Александр Николаевич¹⁸ нас встретил, поздоровался, и мы ему прокричали «Ура!» Пройдя Главную квартиру, мы расположились при

- 466 -

деревушке Овча Могила. Здесь мы стояли с 18-го по 24-е сентября. 24-го мы по распоряжению пошли дальше, и опять, на наше счастье, дождь. Этот переход мы шли до полуночи. Часов в 12-ть пришли на место — а дождь, холод. Пришлось движение остановить. Сделали дневку, отдохнули, а 26-го опять тронулись далее к Плевне. Сделалась по случаю дождей большая грязь. Передние еще идут как-нибудь, а уже задним, как размесят, то просто хоть ложись. Земля чернозем, на каждом сапоге, верно, пол пуда, то уже здесь не до порядку, а идем все врассыпную, где кому удобнее; обозы наши отстали — есть нам нечего¹⁹. Пришли на бивуак, пошли в деревню что-нибудь купить. Болгары ни за что не дают, не продают. Сам видишь, что если он говорит, что нет, Братушко, что делать, приходится охотиться — голод не жинка около бока — и пошли около села, кто Курицу, Гуся, Барана — и того сюда. Офицеры, и те пробовали охотиться. Конечно, Болгарское все похоронено, а Турецкое-то оставалось, и чего еще Болгары не припрятали, то так и оставалось на произвол. А нам это и давай. Болгары, было, стали возражать: «Пойду на капитан, Братушко!» Потом и оставили. «Это, — говорит, — Братушко, турско! Зими!» т. е. возьми. 27-го нам предстоял поход не к Плевне, а левее Плевны. Этот переход был намного лучше, а 28-го переход был, хотя маленький, но ужасно надоедливый, дорога проселочная — грязная, А артиллерия не могла двигаться — после каждых 100 шагов и остановка.

29-го с утра опять дождь наделал сильной грязи. Обозы наши совершенно стали, но нам до обозов мало дела, нам дорога Артиллерия. Едва, едва мы дотащились до бивуака, уже ночью промокши, что называется, до последнего рубца. Вот тут-то нужны энергия и здоровье, натянули палатки, что делать — мокро, грязно, ни сесть, ни лечь, и стоять — тоже ноги болят, и огня тоже в грязи распалить трудно. Но что же делать, палатки разбили, в них ни сидеть, ни лежать нельзя — так мы и топчем грязь около палаток. Если бы днем — видней бы, хоть дров достать, а то эти сентябрьские ночи темные, да мокрые — ничего не видно, наконец, надоело — надо разживаться на дрова. Добыли наши удальцы некоторые дров, разложили огонь, уже в конце ночи стали отогреваться, и дал Бог уже день, перестал дождь — наши ребята немного приободрились, повысушивали шинели, мундиры и все остальное. Наконец, часов в 9-ть откуда ни возьмись, стадо овец и коз, штук 20-ть. Как только мы их увидели, сейчас наши ребята отправились на охоту, живо их расхватали. Чьи они — Турецкие ли, Болгарские ли — нам делов куча, есть душа хочет, уже три дня как наши сумки видели сухари; а тут другое горе: соль вышла вся, надо варить без соли, вдруг в зарослях появилось штук восемь (8) коров, и все молодые. Наши охотники — за ними, живо их окружили и ну тесаками их угощать, штук 4-х уложили и ходят туда понемногу, потому в зарослях не видно, наконец, как узнали, что в кустах говядина, живо ее расхватали на куски. При голоде человек делается подобен волку. Но, слава Богу, на говядину разжились ребяты, хотя без соли, оно и вкусу совершенно нет: его и варишь, так оно пенится, потом сваришь, грызешь без всякого вкуса: без хлеба и без соли — какой может быть вкус. Потом от этой пищи начали мы болеть.

- 467 -

 

На Балканах зимой 29 ноября 1877 г. (с натуры)
Позиция Араб-Конак. Осмотр позиций генералом Гурко

1-го Октября к вечеру мы кое-как разыскали кукурузу и виноград, сей час пошли в разживу. Это все немного питательней. Потом и являются наши кухни. Тогда мы немного оправились, но не надолго, потому сухарей мы получили на 3 дня, а приказано ими обходиться шесть дней, и как мы их не берегли, не хватило их у нас на четыре дня, потому — что-то голодные. А тут начальство видит, что солдатики стали зря болтаться куда попало за разживою, приказано делать учение, тут уже за кукурузой ходить некогда, а подбирай, что есть в ранце.

И так живем мы на этом месте четыре дня, вдруг 5-го Октября — тревога: там где-то произошла со стрелками небольшая перепалка, наконец, оставили, а мы, было, совсем переполошились: на войну пришли, войны еще не видали, а что голоду да холоду, так уж было довольно²⁰. А тут еще тревога, думали: вот в сражение, а у нас и сухарей нет, как это с голодным брюхом воевать? Вдруг да на «Ура!» Это и турка с ног не свалишь. Но Тревога оставлена, и опять принялись за кукурузу, да еще нашли гарбузы²¹, мы их давай печь на огне, они тоже питательные. Вдруг приказ, чтобы люди не ходили за кукурузой и виноградом (а это будет от лагеря версты 4-е). Вот тут наши ребята сели, как на мели: сухарей нет, варят нам в котле что-то вроде супа, да и то почти без крупы, потому провиантские обозы, Бог знает, где, а в ротных обозах пусто, с них довольно только ротную кухню возить, да и то отстанет часто, то мы и горюем, едим этот суп один

- 468 -

раз в день, за ухо взявшись, и до следующего дня и горевали мы на этом месте с 29 Сентября по 8-го Октября. Нет нам распоряжения. Как-то раз Гурко приехал, поздравил и опять уехал²².

Наконец, 8 Октября мы снялись с этой Голодной горы и тронулись под Плевну, и пришлось по назначению нашей роте быть в конвое при ротном обозе, а у нас у всех — ни крошки, нечего укусить. В брюхе так и гремит; наконец наши обозные взяли с собой овечку, но не знаю уже, или она сама пропала, или ее задушили, но только под одной горой, где, было, обозы наши стали отдыхать, она была выброшена, а мы на нее наткнулись с товарищем. Ну что, говорим, а лопаточку можно — брюхо есть просит, мы ее сейчас — шубу долой, по куску отпороли, давай варить. Пока лошади отдохнули да обозные поправились, у нас уже кипит в манерках мясо. Обоз тронулся, и мы готовы, идем и поправляем свое состояние, а кто побрезговал, тот идет брюхо подвязавши. Проехали и опять стали на ночлег, уже потому обозы эти идут особливо ночью медленно: у того, что обломится, другой завяз, ну и стой все. Здесь мы простояли часа 3, кто успел заснуть, кто и нет. Опять тронулись к бивуаку, насилу мы добрались 9-го часов в 11-ть²³. Здесь уже мы нашли провиантские обозы, получили сухари; и как это хорошо: после голода, да вдруг тут крошка хлеба. Это лучше пряника. Получили чай сахар, скорей — по воду, манерки — на огонь, и чай готов, подкрепили свое состояние, к вечеру и обед готов, но, Слава Богу, здесь мы уже поправлялись двое суток, потом нам — 4-х дневный запас сухарей и 3-х дневный запас крупы и соли, а соли мы уже стали брать в запас. И с этого дня мы стали продвигаться ближе к неприятелю, т. е. 12 октября мы пошли было к Плевне. Часов в 12-ть дня развернули полки в боевой порядок и двинулись прямо на правый фланг Плевны, а тот день наша гвардия дралась на Софийском шоссе при Горном Дубняке²⁴. Но, не дойдя до Плевны верст 5-ть, мы стали в боевой порядок. Стрелковая часть впереди, а сомкнутая часть сзади. Сделали 4-е орудейные выстрела через одну деревушку, никто и не отозвался на наши пушки. Мы еще ожидали: вот-вот кто-нибудь, какой-нибудь турок будет на нас идти. Простояли до вечера и вернулись обратно, на старый бивуак, ночевать²⁵. Придя на бивуак, мы услышали, что наша Гвардия — 1-ая и 2-я дивизии дрались отчаянно. Потеря огромная — убыло из строя убитыми и ранеными около 2000. Неприятель побежден, дорога пересечена, главный редут взят. Пленных турок 2600²⁶, 4-е орудия, одно знамя, остальные ушли дальше. За ними, было, пошли наши Егеря да Павловцы²⁷. Но наткнулись на хорошее укрепление и вернулись с большим уроном.

13-го Октября Мы двинулись на помощь нашей Гвардии²⁸, но, не дойдя верст 7-ми, расположились ночевать. 14-го мы пошли на позицию, утром мы много повстречали своих раненых, которые пострадали при сражении. Когда мы пришли на место сражения, здесь явились наши прежние Служаки, которые были в одном полку с нами, а потом при мобилизации попали в другие Дивизии: тут после поздравления пошли расспросы, как и что, и действительно что пострадали, некоторые роты почти что уничтожены. Мы прошли поле битвы, взглянули

- 469 -

на убитых — но это нам еще хуже походов показалось, какие они все изуродованные, пулей убитый, тот только что посинел, а некоторые осколками гранат, те поизуродованы страшно, 15-го мы готовились на перемену нашей Гвардии, а кавалерия разузнавала расположение неприятеля.

16-го в Воскресенье нас повезли на позицию в первую линию²⁹. Мы помолились Богу, чтобы он нас Благословил ради воскресного дня. Наш Полк зашел, и прочие полки нашей дивизии зашли с тылу неприятелю³⁰, а кавалерия заняла шоссе. Но только открылся огонь, их кавалерия дала махни-драл. Наша открыла по ней огонь, но все-таки она удрала. А здесь-то мы чего только не испытали, как только пошли через нашу голову метать гранаты, мы только двигаемся то в одну сторону, то в другую³¹. «Ложись!» — ложимся. Посмотрел я на офицеров — белые все как бескровный холст, посмотрел я и на солдат — то же самое, а один у нас — из молдаван, как заревет, как заболмочит по-своему, какие-то прощальные, как вот-вот его уже убивает. Ну и невольно мороз пробежал под кожею, я думаю, что и я не красивее их был, тоже сердце дригало. Вот летит и визжит эта окаянная граната, она летит через голову и сдается — вот-вот лопнет и рассыплется по всем головам, да, верно, и моей не минет. Артиллерия наша валит очень метко — так это и рвет снаряды над самым укреплением. Цепь их была впереди укрепления, но завидя наше приближение, похоронились в редуте, но недолго они продержались. Вскоре выкинули белый флаг, но, слава Богу, ради Воскресения Господь нам помог — почти без урону: всего 1 убит и 2 ранены³², их же кроме убитых забрали в плен около 4-х тысяч (4000), все орудия и оружие. Мы сейчас же пошли все к укреплению разом со всех сторон. Когда стали подходить под укрепление, то увидели бедных егерей, которые 12-го не были подобраны. Некоторые, вероятно были ранены, а после уже были позамучены на разные манеры, например, повырезаны кресты на грудях, на лбу, на руках, на плечах. У некоторых порезаны горлы, а некоторые, видимо, так поджарены. Видно, горел огонь и на нем, солдат весь голый — спина вся пообгорела и лицо искривило. Верно, его так застала смерть. И все, как один, голые, даже рубашки, и те посниматы³³.

За укреплением Город Телиш, в нем было много провианту: овса, ячменя. Мы уже нашей дивизией должны были идти вперед, вслед за Турками. Пройдя через город Телиш, нашли на другой стороне тоже укрепление, еще более того, что взяли. Мы его заняли и в нем заночевали. 17-е мы простояли спокойно. 18-го нас тронули далее. Мы, пройдя верст 10-ть, нашли на их укрепление, которое было хорошо укреплено и отличные позиции с их стороны, но почему они ее бросили, оставили обоз слабых турок, скот? Мы все это забрали, а шалаши их зажгли, и пошла трескотня, потому у них патроны везде, где они постоят, как желуди под дубом порассыпаны. У них не ЖАЛЕЮТ патрона и стреляют зря, и бросают, местами тысяч по десять валяется. Только найдешь на их бивуак и разведешь огонь в вечернее время, смотришь, штуки 2 или 3 патронов лопнет. На что уже

- 470 -

смотрим строго за этим, но они повтоптаны в землю, то и не видишь. Но пущай лопаются, нам делов до них нет, мы повернули обратно на свое место.

19-го последовал приказ, чтобы передвинуть нашу Дивизию к Плевне. Нас опять в обратную дорогу тронули. Мы, пройдя верст 8 по шоссе, повернули вправо и остановились между двух деревушек, но и стоим до следующего дня, верстах в 4-х от неприятеля. Потому он, увидя, что мы уже шоссе заняли, ему уже остается скорей вырваться с Плевны и присоединиться к своим войскам. Но тут-то наша Гвардия спугала его-то, он и засел уже, он и ложементы порыл около шоссе. Но в ночь, когда мы подошли и расположились вблизи его бивуаком, он ночью отступил в Плевну³⁴, утром мы получили приказ двинуться дальше.

20-го мы тронулись к Плевне поближе, прошли еще верст 8-мь. Мы развернули свои полки в боевой порядок и стали почти под носом у неприятеля. Почему он нас не стрелял, кто его знает, а мог бы он нас бить на выбор. И мы на этом месте простояли весь день и ночь в полной готовности, что вот-вот начнется в нас пальба. На утро часов в 10-ть нам приказано отступить назад, нас отвели версты на 2 1\2 и расположились лагерем. Здесь нам уже не страшно, но все же держи военную предосторожность. Аванпосты про случай впереди, бывает все — на то война, а то и сонному голову отрежут. Полки же Прусский и Волынский³⁵ вперед, еще заняли гору — самое удобное для турок место — и не давали ему высматривать наши войска, делали орудийную и часто ружейную перестрелку.

23-го ожидали Государя Императора, но так как Он поехал прежде в первые две дивизии и запоздал там, то к нам уже не заехал³⁶. А 24-го Он вдруг неожиданно появился около наших лагерей, тут вдруг поднялась тревога одеваться живо и строиться около дороги. Мы мигом оделись и выстроились. Он подъехал, но вперед приказал «Ура!» не кричать, поздоровался тихонько, потому что вблизи Турецкой позиции, они сейчас выбегают и высматривают в бинокли, что у нас делается. Его Величество объехал, поговорил с некоторыми Офицерами, спросил у солдат, поносились ли Сапоги. Ему Командир полка Генерал-Майор фон Витторф³⁷ ответил, что от постоянной мокроты, грязи и постоянного движения все уже поносились, с тем он и уехал. Когда же он уехал, отъехал от нас шагов на 500, мы ему вслед и закричали «Ура».

Вот здесь мы стоим до 30-го, пьем, едим, держим аванпосты, а 29-го Литовцы³⁸ что сделали: собралось их человек 8 команда, и тихонько подойдя к турецким укреплениям, благодаря темноте ночи сделали несколько залпов по их шалашам а сами скорей обратно. Вдруг поднялась тревога: турки, те очень робки особливо в ночное время, как только поднялась тревога, они как спали, так повсхватывались и, ну, спросонья палить, кто куда зря, во все стороны, и пошла пальба. Я в это время был у Бригадного Командира Генерал-Майора Философова³⁹ Ординарцем. Ну, мы этак себе сидим около огня — я, два казака, денщик Бригадного. Так, домишко Турецкий, небольшая мазаная лачужка, в котором поместился Бригадный командир, окошки из бумаги поделали, около дверей — его Бричка дорожная, далее скирды соломы, а лошади — в другой лачужке. Вдруг,

- 471 -

трескотня прошла, засвистали пули около нас, зашамало по соломе, одна ляпнула в Бричку, одному казаку долбануло в шею, ранило, расстояние далеко, версты полторы, а сидеть нам уже стало нельзя. Мы обыкновенно: раненый казак скорей на лошадь и на перевязку, денщик в хату полез с докладом, что тревога, а мы с другим казаком — за скирду соломы и говорим: «Вот хорошее укрепление, и пушка не пробьет». Бригадный сейчас же на лошадь, и казак — за ним, адьютант тоже — поехали на линию боя узнать, что такое, потом скоро вернулись, но до утра пальба не переставала⁴⁰.

 

Вид на Балканах. Араб-Конак (с натуры)

1-го Ноября нас передвинули еще ближе. Под самые Плевненские горы. Здесь мы простояли 6-ть дней, постоянно начеку, т. е., в готовности. А тут еще другое горе. Подвоз провианта нам почему-то приостановился. Хлеба мы уже получаем 2\3. Одной трети уже нет. Пища вареная — один раз в сутки, да и то нищимная: ее ешь — и голодный, пришлось разживаться кукурузой; пойдем, раздобудем, принесем, хотя она уже и сухая, но голод не разбирает — спекешь и сожрешь. Некоторые подоставали себе жести, понабивали гвоздем дырочек вроде драчки. Сидит и шурует кукурузою по ней, натрет муки и сварит кулеш, а он горячий — и хорош. А кто просто берет крышку котелка, набьет гвоздем дырочек, и драчка готова, так и питаемся.

- 472 -

6-го мы отступили версты на две (2) от гор, расположились вблизи реки Вид и стали копать и строить себе Шалаши. Около реки стояли вербы, мы их давай рубить и таскать да строить Шалаши, чтобы было потеплей, а то уже бывает подчас холодно, выпадают снежки, хотя они скоро и растают, но в Шалашах нам сухо, сырости такой нет.

Поживаем в Шалашах, занимаем караулы, строим себе редуты про случай, копаем рвы, но караулы занимать мы ходим на другой бок реки Вид⁴¹, а в Ноябре уже часто были морозы и приходилось переходить реку тогда, когда она уже была покрыта тонким слоем льда (надо заметить, что моста в том месте, где мы стояли, и близко не было — надо переходить вброд). Оно, хотя в брод и не глубоко, всего на аршин⁴², но аршин 20 ширины. В осеннее время конечно, лед проломают, у кого есть лошади — Батальонный командир, Адъютант проедет, еще кто-нибудь из офицеров, там уже мы, сдевши сапоги и гульты⁴³, как выскочишь на противуположный берег, так словно с огня, так и горишь. Тут скорей натягиваешь штаны, да ажно подпрыгиваешь, как надел сапоги и ружье взял, тогда уже и прав.

И так мы проводили время: через каждые два дня ходили на смену через реку, и пришлось нам 25-го заступать в караул, а 26-го Ноября в день Великомученика Георгия приказано сделать по несколько выстрелов по турецким укреплениям с каждой Батареи — вроде Бомбардировки. И в 11 часов наши открыли пальбу вокруг Плевны, загули[ли]⁴⁴ наши Пушки, и Турок стал отвечать нам то же самое, но мало того, что он палил на противные ему орудия, а навел прямо на наши редуты и давай валить прямо на нас. Но, конечно, мы все за бруствер и смотрим, как у него дым выскочит с пушки, потом раздается звук выстрела, а потом уже она, окаянная, свищет; мы скорей головы за валик похороним и ожидаем — выцелил или нет, оказывается, что нет, и так он нам послал их десятка два, но, благодаря Бога, ни одно не попало в наше укрепление: все не долетало или перелетало или с боку лопались⁴⁵.

А в самую смену, когда нас сменял Третий Батальон, он [противник], заметя движение, что идут в редуты и выходят, и в то время, когда мы уже сменились, он, увидя линию нашу в движении на открытом поле, и, ну, по нашему Батальону лупить учащенным орудийным огнем и, хотя нам ничего не сделал, все не нам, но напугал довольно — накланялись вволю: все вот-вот ожидаешь, что погадит людей много. Как засвищет, то и пожидаешь, что она вот-вот даст в самую середину Батальона, а она сажений 10 не долетит или же через перелетит. Но это так досадно, когда он стреляет в беззащитных — идешь себе, а он и на тебя, и ну, палит; ну, обругаешь его за это, да и только.

27-го поздно вечером приказано быть начеку, потому, было замечено движение в их лагере. В случае чего, будет пущено три сигнальных ракеты⁴⁶. А ночью заметили их движение, поднялась тревога: он спустил к мосту с горы 50 орудий и приготовился к вылазке⁴⁷. Но 28 день Воскресный, мы, помолясь Богу, приготовились к рассвету, ожидаем, куда он двинет свои силы. Потом вдруг одна взвилась, другая, третья ракеты, все заняли свои места, и пошла пальба, загудело так,

- 473 -

что не слышно отдельных выстрелов, а слилось все в один какой-то гул. Мы охраняли левый бок Плевненских гор, верст около трех от моста, который на Софийском шоссе. Получили донесение, что он идет на гренадер и, чтобы мы двинулись на помощь. Наша артиллерия живо на горку выехала и, ну, палить. А мы, покамест, перебрались через речку да поодевали свои штаны, там уже управились без нас. Как они ни лезли, ни геройничали, но наши гренадеры⁴⁸ не дали себя в обиду. Конечно, досталось и нашим, но выстояли, пробовали и кулаками биться. Часов в 12-ть — отбой. Сдаются, Слава Богу. Пальба утихла у нас, а Румыны все палят, наконец, и там утихло. Стал дым рассеиваться, а то все было темно, как будто еще все утро туманное.

Пододвинулись ближе к мосту, Турки сложили оружие. Оказалось, что Осман-Паша, их главнокомандующий, ранен. Нашей гвардии убыло из строя человек 30, гренадер 1500.

Как Желательно было увидеть город Плевну, но не пришлось, потому что нам приказано воротиться опять на свое место лагерей. 29-го Нам пришлось возиться с пленными⁴⁹, понагнали нам их в каждую роту человек по 150-т или более. В каждой роте для них был приготовлен обед, а я в этот день был дежурным по роте, и это было на моей обязанности распорядиться, чтобы им раздать обед. Во, я уже наламентовался⁵⁰. Я их не понимаю, а они — меня. Надо было их распределить по 10 человек, т. е. на десятки, я им говорил и кричал, фельд-фебель наш тоже говорит, как тут нам сделать, чтобы их выстроить, а они все разговаривают между собой, балмачат. Наконец, удалось их выстроить: один Турок понял, по своему забалматал на них, они выстроились. Я их десятками поразбил и на каждый [десяток] чашку для щей вручил и отправил к котлу. Ничего, жрут себе здорово русскую пищу. А офицеры ихние отдельно тоже столовались, их в офицерский шалаш поместили, и тоже все какой-то спор у них, все между собой что-то спорят. Когда стали и мы, конвойные (потому их постоянно конвоировали, а то бы они и махни драла дали бы) говорить, что Карс Крепость давно уже взята, они даже и слушать не хотят. Нет, говорят, этому никогда не бывать. Карс никогда не возьмут. Ну, что с ними делать, не урезонишь их⁵¹.

30-го Ноября у нас был молебен за взятие Плевны, и поздравили нас с походом под Софию⁵². Жалко нам было своих шалашей бросать. Хотя пища у нас была — пополам с горем, зато было в селе каждый день стоять вечерняя Зоря с церемонией. Полковая музыка проиграет «Зорю», потом «Коль Славен наш Господь в Сионе», потом «Боже Царя Храни», потом мы уже поем молитвы и расходимся по шалашам. Я думаю, когда Турки увидели наши Шалаши, да Землянки, то, верно, подумали, что им и зимовать здесь можно, не горе было бы.

Но Получен был Приказ, чтобы Приготовиться к параду на 2-е Декабря. Нам 1-го Декабря сделана репетиция парада, а 2-го, еще до рассвету нас подхватили по тревоге, и мы вышли верст за 5-ть от нашего расположения на самое место битвы. Здесь все еще убирали битых: валяются, где рука, где нога, где просто кусками. Турки убирали своих: на каждого конвойного дается по два Турка, они

- 474 -

чепают⁵³ за голову веревочкой и тащат его на указанное место. Когда собрались все войска, приехал с рассветом Николай Николаевич⁵⁴, поблагодарил за службу, потом приехал Государь Император, поздоровался, поблагодарил за службу, подъехал к Генадерам, где в одной роте осталось 8 человек, и прослезился⁵⁵.

По осмотре нас Государем мы тронулись далее в Балканы по Софийскому Шоссе⁵⁶, пошел снег, дождь, но по шоссе идти еще хотя и мокро, но легко. Три дня мы ползли все выше да выше. Наконец, что выше поднимаешься, делается холодней: уже и снег лежит и расстаивать не хочет, еще выше — уже и морозы пошли, а снег не перестает, что выше, морозы сильнеют. Наши ребята приуныли, потому что большая часть людей пообносилась — почти босые. Стали мы делать Турецкие Лапти из сырой кожи, но ничего, можно и в лаптях воевать, за все слава Богу⁵⁷.

4 декабря мы пришли в село Ябланицу и за селом расположились лагерем. Местность вся покрыта снегом около четверти, мороз доходит градусов около 8, и все еще снег идет и при постоянном движении не дает замерзнуть грязи. Артиллерия, обозы, войско, Кавалерия, Пехота — все месят грязь. Как-нибудь мы перегоревали эту ночь. В снегу на морозе — уже плохой сон. С Рассветом мы снялись и пошли далее, но здесь или плохо осмотревано шоссе, или уже так ее (т. е. грязь) здорово размесили, но движение совершенно сделалось не возможным. Артиллерия наша стала. Были такие переходы, что делали по 3 версты в сутки⁵⁸.

6-го Декабря в день Николы Угодника Божия мы ночевали при небольшой деревушке⁵⁹, домов мало, только хватило для одних офицеров, а мы, солдатня, уже кто, где попало, там и заночевали. Мы собрались себе — человек 6-ть нас, раскинули себе палатку под деревом воловского ореха около плетня, достали соломы, кукурузы и так горевали целую ночь; на утро мы пошли далее. Начальство опросило, нет ли мороженых, оказалось, что нет, а в других ротах оказалось много.

Дошли до города Архани⁶⁰ и, пройдя верст 7, остановились, потому что нам предстояло идти вправо, прямо на горы, но на горы лошадь уже орудие вести не может, а надо нам уже впрягаться. Мы, подойдя к уступу горы, отдохнули, подвезли наши пушки, мы их зацепили канатами и тронулись вверх на горы, а — ветер, метель, мороз, но в движении все это ничего — пока тащили орудие, обыкновенно каждый был в движении, каждый работал, слушал команды: «раз — два — три — бери!», и каждый тянул и нагревался, когда же поднялись на самый наверх, воздух там был совсем редкий, снегу навеяло более аршина. И застала нас ночь, надо ночевать, ветер, мороз, снег глубокий. Как ночевать? Все на нас мокрое — а надо ночевать. Стали мы снег разгребать, деревьев здесь много — стали сучья ломать, да рубить, да огонь раскладывать, да греться. А спать уже нельзя, потому — не успеешь глаза свести, как мороз уже пробирает до самых костей. Что делать? Опять — к огню греться, а ночь велика. Но, слава Богу, ночь прошла, стало белеть на востоке, надо браться опять за пушки. Дело наше пошло уже вниз, думали, что будет лучше, а вышло хуже: мороз на утро гораздо посильнел, тронем орудие вниз, а сверху держим за канат, но, снег мороз — ноги

- 475 -

наши скользаются, орудие нас и потащит вниз; мы дернем, держим, потом попадаем все и на задницах, держась за канат, вслед за орудией поехали, как дети об Масленице катаются с гор. Берет и смех, и грех, пока орудие где-нибудь не вцепится в куст; опять поправимся и опять то же. И так мы (1 ½ дня) полтора дня спускались. Но, слава Богу, слезли. Одной орудии колесо подбили, а другой мушку сбили и одного солдатика придавили ладно колесом — переехало с горы.

 

Бивуак (с натуры)

И так мы проболтались в горах по 19-е, пока узнали, где неприятель, как его обойти. Наконец 19-го мы обошли его с тылу, и пошло дело, пошло⁶¹. Пальба с обеих сторон — до вечера была перестрелка — но, слава Богу, без урона. Вечером стали на позиции, разложили огни, и Турки тоже разложили огонь, на утро мы смотрим, а их уже и след простыл. Они еще с вечера удрали⁶², потому горы им знакомы, так они ночью обошли нас и опять выбрались на шоссе; и махнули мы следом за ними и мы тоже его следом выбрались на шоссе. Тут под одной горой он поломал свои Зарядные Ящики, поразбрасывал порох — аж, снег сделался черный, побросал тысячи патронов, слабые и раненые турки валялись там и сям.

Наконец 21-го Декабря мы дошли до деревни Турецкие Комарцы⁶³. Здесь он ночевал, здесь остались все его слабые около огня. И откуда ни возьмись два Болгарина сейчас к нам подбежали: «Братушки, тука турка има» т. е., здесь турки есть. Ну, наши командиры, Генерал Каталей — Дивизии Начальник

- 476 -

и Бригадный — Генерал-майор Философов, как ехали впереди, сказали: «Ну, Братушки, веди нас». Эти два Болгарина пошли впереди. За ними ехали Дивизии Начальник и Бригадный Командир. Полк наш шел в Голове Дивизии с середины рядами, так что 2-ой Батальон и шел в самой голове. Едва мы отошли с версту от деревушки, как с гор раздался один выстрел (а горы все заросши мелким кустарником), мы подумали, что, верно, какой-нибудь черкес пукнул. Пуля просвистала в воздухе. Но это не беда, еще прошли, еще дальше опять выстрел, потом еще — еще, потом как посыпали с гор на нас (надо заметить, что мы шли ущельем) с обеих сторон⁶⁴. Дивизии Начальник Генерал Каталей только обернулся командовать, а ему пуля в голову, так он тут же с лошади и съехал. Бригадного тоже ранило в живот — тот тоже. Тут солдатики и санитары подбежали, доктора тоже, но уже поздно. Дивизии Начальника нет, Бригадный командовать не может, и Братушку одного убили, что вел нас показывать Турка. Тут наши офицеры уже сами рассыпали цепь. Бросились мы на правую сторону гор, а они нас с обеих сторон так и режут перекрестным огнем. Мы бросились на правую сторону горы, а с левой — нам в плечи так и лупят. Остальные полки ожидают приказания, куда двинуться, когда они узнали, что Дивизии Начальник убит Тогда уже Командир 2-ой Бригады Генерал-Адъютант Бремзен распорядился послать на левую сторону гор свою Бригаду. Наш же Командир Полка Генерал-Майор фон Витторф схоронился в мельницу⁶⁵. Солдаты стали роптать, он вышел, опираясь на саблю, по колено по снегу пошел с цепью вместе со словами: «Вперед, ребята!» А тут так и ложатся и солдаты, и офицеры. (Еще я пропустил, когда Генерал Каталей был убит, упал с лошади, то вдруг раздался крик турок с обеих сторон гор: «Алла! Алла! Скобель!» Они думали, что убили Скобелева⁶⁶). Но, слава Богу, на левую сторону гор подоспел Прусский Полк, Турок отступил, тогда мы уже вздохнули свободнее. Левая Сторона Гор замолкла, сейчас же замолкла и правая — Турки отступили⁶⁷.

Мы заняли верх гор и стали тоже угощать ружейным огнем их, в свою очередь. Братушко, который вел нас, подхватил ружье (от убитых достал, тоже и патронов сел за камнем) и, не целясь, верно, патронов 50-ть выпустил, все валит и валит, да еще и повторяет: «Во як, Братушко». Хотя он [противник] и отступил, но все же нас пощипал порядком. Ротный Командир, 8-ой роты Поручик Коновалов, хотел было погеройничать что ли, так как он был раньше еще в деле с Турками в Герцеговине что ли, то он сел на пень, сделал себе папироску и хотел закурить, взял мундштук в зубы и стал вытирать спичку, а в это время — пуля ему в щеку — хлоп, но счастливо, как мундштук был в зубах, то пуля не задела зубов, а только прошла сквозь обе щеки.

Вечереет, огонь слабеет, наконец, совсем затих, Турки разложили огни сквозь по линии цепи; мы на ночь пошли в деревушку, узнавши, что Турок разложил огни и сам ушел далее, здесь мы отдохнули. 22-го и 23-го убрали убитых, 24-го Нашему Батальону выпало идти в дежурную часть, т. е. в авангард. Мы отправились верст за 8-мь. Но, дойдя до места цепи (кавалерия занимала), мы

- 477 -

узнали, что Турок оставил деревушку и отступил. Мы поспешили занять деревушку, выставили свою цепь за деревушкой, в этаком положении и ночевали. Деревушка оказалась совершенно пустою. Мы с рассветом сменились с цепи и пошли в деревушку на отдых, а мороз был в эту ночь на славу, как и у нас бывает под Рождество. 25-е День Рождества Христова мы в этой деревушке праздновали. Оказалось, здесь довольно свиней, и на нашу долю попало 6-ть штук и одна корова. Слава Богу, мяса вволю, да и запасы уже все вышли, Патроны и Сухари. Мы получили сухари и двинулись дальше по Балканам, но Турка уже не нагнали, а все шли по его следу.

 

Ночлег измайловцев во время следования по Чурьякскому ущелью
с 14 на 15 декабря 1877 г. (с натуры)

31-го нам пришлось ночевать в одном Большом Селе, но я упомнил его записать⁶⁸. Здесь нас встретили с хлебом — солью. Болгары и Священник поотвели нам дома и, даже свои Кишты, т. е. Хаты. Мы, конечно, вздумали, как у нас встречают сегодня Новый Год, некоторые ун[ер]-оф[ицеры] сложились, послали Братушку хозяина за вином, он нам принес две огромные бутыли и угощал нас своим табаком, а на утро он нас поздравил с Василием, т. е. с Новым Годом.

1878 года 1-го Января мы опять пошли далее, шли 1-е и 2-е без приключения, наконец, 3-го января утром двинулись к Филиппополю⁶⁹, часов в 10-ть подошли под Город и стали верстах в 3-х от Города. Господа все съехались на одном пригорку для совещания, в это время с противоположной стороны реки Марицы

- 478 -

подъезжает Черкес и кричит: «Я русский», наконец схватывает с плеча винтовку и вмиг сделал выстрел прямо в офицеров, пуля прошла над головами. В это время генерал Гурко сказал казакам: «Ну, ребята, задай ему». Они — с лошадей долой, и ну, палить в него, а он как прилег на лошади и, как заяц, полетел, так и ушел. В это время на нас обратили внимание с Филиппополя и стали по нам посылать встречные снаряды, но они все шли через нас и лопались в стороне, взрывая землю клочьями. Мы двинулись прямо на Филиппополь, а Турок выставил свои орудия по ту сторону реки Марицы и валит на нас из пушек. Мы рассыпали цепь, с этого бока обстреливать их Артиллерию, и остальные части поротно развернутым фронтом флангами к выстрелам пошли прямо в город. Но он [противник], как ни старался, все делал промахи, потому рота от роты шли большими интервалами, шагов на 20-ть. И было так, что вот она [бомба?] шагов на 5-ть перед нами летит или сзади нас, а то ветром обдаст, а все Бог крыл нас. Но дошли мы до первых домишков, вздохнули легче, здесь уже он, что пустит на нас, то только черепица шумит по крышам, здесь уже мы от домика к домику перебегая, стали палить в Турок — они на том Боку р[еки]. Марицы, а мы — на этом. Мост же они разломали, чтобы мы не могли их пугнуть⁷⁰; и так была у нас перестрелка до вечера. Вечером наш полк пошел в обход, чтобы зайти в тыл с другого Боку города. Ночью мы шли около одной мельницы, она была полна рису драного и недраного. Мы обыкновенно, каждый себе фун[та] 3—4 высыпал в сумку про запас. Мост в городе через р. Марицу был разобран и сожжен. К утру 4-го января мы подошли к реке Марице. Подъехала наша Кавалерия, нашли брод, где было Аршина полтора, стали нас перевозить верхом на лошадях⁷¹. Когда мы уже переехали, нас двинули прямо на Город. Но вдруг казак является к нам, что город уже чист, Турок ушел, и, действительно, мы увидели длинную полосу [отступавших], тянувшуюся вдоль гор. Мы сейчас — песенников вперед, музыкантов тоже и пошли через город. Греки, Болгары с Окошек, с Балконов и с Гор (в городе большие возвышения с постройками) машут нам белыми платочками. Некоторые Греки и Болгары забегали наперед, здоровались с нами, давая руку: «Здоров, Братушко!»Мы, как были уже на противоположном Берегу реки Марицы, то нас прямо и отправили через Филиппополь в местечко, так называемое, Станимак, верст за 8-мь. Мы просто и пошли нашего полка 3 батальона и Литовского полка 3. Едва мы прошли версты 4-е (еще скажу, что мы шли без полкового командира — он еще из Турецких Комарцев ушел по случаю болезни 22-го декабря, и нами командовал подполковник Авенариус), да пройдя версты 4-е вдруг с правой стороны (в это время уже вечерело), выстрел орудийный из деревушки — еще — еще — и еще, вот и пошло писать⁷². Оно совсем уже вечереет, нас — сейчас же в атаку, рассыпали цепь, остальные части сомкнутыми колоннами двинулись вслед, а он все сыплет и сыплет беспрестанно, а нам приказано, чтобы идти без выстрела тихо и, когда близко подойдешь, то вдруг броситься на «Ура!» А того себе не вообразили, что здесь Армия Сулейманова⁷³ в 20 тысяч, а нас всего 6-ть батальонов,

- 479 -

потому, по одному батальону нас осталось в Филипопполе — это около 4-х тысяч 500 человек.

Здесь наши немного погорячились, не дойдя еще 150 шагов, наши Стрелки крикнули «Ура!» и бросились бегом, и остальные все части бросились бегом с криком «Ура!». Но пока добегли мы до места свалки, то совершенно рты разинули: едва схватываешь дух, а он тут нам сыплет просто в упор ружейным огнем, ну и много он тут нас перегадил. Наконец, мы его хватили на «Ура!» штыками, он тут поддался, и пошла резня, смешались все в одну массу, пока это они, видя свою невстойку, дали драло в горы. Много легло их здесь, много и наших тоже погадили. Артиллерию мы его здесь всю отбили: 18-ть пушек и обоз, а он ушел в горы, наскоро полы поднявши, наконец, ему, верно, донесли, что нас немного, или он сам догадался; наконец, они остались еще в домишках, в двух хатах, да в окошки на нас и валят. Что нам делать? «Давай, ребята, зажгем хаты», зажгли, тогда они уже вылезают, думают, что мы будем их в плен брать. На черта вы нам, коли их! Тут мы их и, ну, подсоблять штыком и всех кончили.

Вдруг слышим, атаку Турок играет. Во, робята, что тут делать? У нас оказался ободряющий начальник, Капитан Альтан. Он встал, этак, около нас в садике и говорит громким голосом: «Ребяты! Главное не робейте. Занимайте канавы (здесь все огороды и сады огорожены рвами, верх же выложен виноградною лозою) и приготовьтесь, заряди ружья и напускай его поближе, шагов, эдак, на 30-ть, а потом и лупнем его хорошенько, одним словом, не робейте». Мы так и сделали. Вот он и двинется на нас, как туча, а мы все лежим, не дышим, рожок их играет «ти-ти-ти-ти», а потом они уже все как заорут: «Алла! Алла!» И, как стена двинется уже перед нами, мы сразу и открыли по ним первый залп, а потом уже учащенную [стрельбу]. Что же, они только зарюли⁷⁴ и — обратно в горы, а мы — им в след. Но он этим не удовольствовался, еще делал две Атаки, но все с большим уроном отступал.

Мы ждали помощи и посылали казака с донесением. Но наши ночью не вышли с Филипопполя, что нам остается делать? Уже скоро — свет, орудия, которые заклепали, у которых повыкидывали затворы в снег, потом видим: дело плохо. Мы подобрали раненых, а, чтобы не могли донести, что нас мало, собрали по деревушке всех Жителей (мужчин не оказалось, а все женщины), посадили их около огня и приказываем им сидеть смирно. Только все сидят, трясутся около огня, а одна баба все кричит да баллючит по-турецки — или она так поет, или Турка зовет — кто ее знает, ротный и говорит: «Заколи ее!» Тут ей штык живо приказал замолчать. Потом видим — плохо. Армия их велика — надо что-нибудь думать, собрались господа на совещание и порешили все отступить и орудие с собой увезти. Мы живо по полуротно, одно орудие на роту: полурота берет ящик, а полурота — орудию и потащили верст 6-ть на шоссе⁷⁵. Только стало светать, мы вышли на шоссе, и тут уже явилась к нам помощь — остальные наши полки⁷⁶.

5-е Января мы, опять отдохнувши, двинулись на него, а он и занял и опять ту деревушку и другую, около нее. Мы уже всею силою двинулись на него

- 480 -

и окончательно смяли его и обратили в бегство, да и мы уже опешили, Патронов нет, да и Сухарей тоже.

6-го Богоявление, т. е. Крещение, мы пошли дальше в предположенное место, в Станимак⁷⁷. Здесь мы уже отдыхали 3 дня и пожили хорошо. Турки только что вышли, Болгары еще не успели расхватить, то все досталось в нашу пользу: водка, вино, много меду, скот, который остался — все пошло в наше брюхо, а хлеба нет, то нам уже Болгары спекли — фунта по 2 досталось на человека пресняков.

Еще я запомнил: когда в день Крещенья мы подходили под это местечко, здесь вышли Болгары со священниками, с Крестами и Хоругвями, крестились, кланялись в пояс до земли и целовали руки. Так это было трогательно, невольно слеза прошибает. В церквах колоколы звонят, и из нас каждый перекрестился, что за 5-ть месяцев, слава Богу, звон церковный услыхали. И в эту же ночь нашей роте пришлось быть в сторожевой линии. Мы, обыкновенно, цепь выставили, а остальная часть — сзади, в крайнем дворике расположилась, наши ребята, тут живо мотнулись туда-сюда, в погреб: «Ей, ребята, вино — цельный бочонок, тащи его сюда». Вытащили его вон, попробовали — хорошо! «Ну, ребяты, — приказал ротный командир, — пейте, согревайтесь, но, чтобы не было пьяных». Мы его и потягивали всю ночь, так, к свету и кончили. Но что, он ведер 8 или 10, а нас около 200 человек. Сразу, если по сотке, то надо два ведра, а это ночь, да что оно — квасок.

10-го Мы двинулись дальше к Адрианополю⁷⁸, войска турецкие были порассеяны, а некоторые уехали по железной дороге. Мы же прямо направлялись по шоссе. Под городом Мустаф-Паша нас обогнал Великий Князь Николай Николаевич старший, а тут со мной произошло несчастье: сколько мои сапоги не держались, а тут вдруг рассыпались, так что идти нельзя — совершенно ноги вылезли. Но что делать? Немного в стороне лежит буйвол, сейчас нож из кармана, Аршин шкуры содрал, пополам перерезал, дырки вкруг попрокалывал, веревку продел — и на ногу, пробовали и проволокой обматывать⁷⁹. 13-го в городе Мустаф-Паша наши две роты 7-я и 8-я оставлены были при Артиллерии. Наконец, Артиллерия и слабые по распоряжению поехали по железной дороге до Адрианополя, а мы уже и часть Артиллерии отправились назавтра пешком. Далее двинулись мы при Артиллерии 8-мь дней, потому все части ушли своим порядком, а мы, обыкновенно, двинулись с остановкой: там загрузнет, то лошадь станет.

В Адрианополь мы прибыли уже 19-го Января, часов в 8-мь вечера. Артиллерия осталась при въезде в Город, а мы пошли своих частей искать; грязь, темно, мы краем шоссе вытянулись справа по одному, но приказано нам не расходиться, т. е. идти близко, один к другому. Вдруг едет казак и кричит: «Ребяты, перемирие!»⁸⁰ Мы прокричали «Ура!», и за этою «урой» кто-то впереди отстал и попал в другую улицу, а улицы эти турецкие, эдакие узенькие — мы шли, шли, а потом не знаем, куда и идти. А город, мы слышали, большой, верст 8-мь. Что нам делать? Надо ночевать, куда пойти ночью? Вдруг, откуда ни возьмись, Армейский солдатик, он говорит: «Ребяты, вот дом хороший, полезайте сюда».

- 481 -

Нас было человек 40. Мы только вошли в домик, опять слышим: «Ура!». «Но, слава Богу, верно мир!» — думаем себе, так сердце и запрыгало. «Вот, даст Бог, увидим своих, свою родину, но переночуем, все узнаем».

 

Гвардейцы на бивуаке (с натуры)

20-е Января. Чуть еще забрезжило, мы встали и отправились искать своих по городу; пройдя верст 5-ть, нашли свою часть, нам указали квартиру. Стали около нас смеяться: «Эх вы! Четвертый взводишко разорвался, и взводного потеряли». Это они на меня уже. Но что делать? Слава Богу, что хотя бы перемирие, а некоторые говорят, и даже офицеры, что с перемирия может быть и Мир. Потом стали болтать солдаты, что будто, Мир будет заключен в Севастополе, что мы тоже отправимся туда, и там будет наш Император. Но что говорят, то говорят, за все, слава Богу, все ближе будет к дому.

Но надо же и Город рассмотреть, что он за Адрианополь, и что хорошего есть в нем. Мы об нем много говорили и часто, что будет у нас под этим городом большая драка, а вышло иначе — он нас без выстрела впустил в Город. Так уж, верно, Господь на них страх навел. А какие здесь Крепости! Укрепления понастроены. Под ним бы тоже сухарей довольно поели, да и крови бы много пролилось. Еще когда наш полк проходил между Мустаф-пашой и Адрианополем, нашли Турецкую девушку лет семи (7-ми). Наш поручик Богдановский взял ее в Адрианополь. Ее одели как настоящую Барышню — пальто, шляпу и зонтик.

- 482 -

Красивенькая, но говорить ничего не может по нашему. Смотрит в глаза, когда ее займешь, но ничего, выучится наша Маша⁸¹.

Были в Городе мы с одним унтер-офицером Бихневичем, зашли в их курильню. Он же одесский житель — знает их обычай, сейчас потребовал нам по чашке кофе, а сам выставляет ногу, к нему сейчас подбегает мальчик с ваксой и щетками и чистит ему сапоги, за это получил пол галагана да за кофей по 7 коп[еек]. Прошли через весь город, воротились домой. Здесь нас начали обувать: у кого были хоть рваные сапоги, тот себе починил, у кого совсем не было, тот получил Кожу на постолы⁸². У нас было довольно Латышей Рижских — они нам живо поделали на свой манер. Но, слава Богу, обулись немного, стало веселее.

Скажу еще несколько слов о турецких городах. Сколько мы их не проходили, но все какие-то незавидные — постройка все малая. Домишки есть, хотя и красивые, но через чур малые, у них печей совсем нет, а просто труба вверх — так что дров жги сколько угодно, тепло не будет. Есть у некоторых железные печки, но это тоже, пока топишь — тепло, а перестал, и холодно. Вот мне понравился Филиппополь постройкой, хотя я в нем внутреннего распорядка не видал, наружностью он мне понравился, хотя он и небольшой, но довольно красивый, домишки аккуратные, все с Балкончиками, некоторые — на горах между каменьев, а некоторые — просто, на краю обрыва, там смотреть страшно, а они живут. Но что сохранил Бог, чего и пропало — все и жинка, и дети, и все добро рассыплется в куски, как они держатся. Вот Адрианополь город довольно обширный, стоит на ровном месте, но — некрасив, улицы совершенно узкие. Если наши русские две тройки встретятся, то никогда не разминутся. Торговля идет, как следует, но, если надо чего тебе купить, то разговаривать не берись, а просто спрашивай, сколько галаганов, взявши вещь в руки, сколько галаганов, или сколько франков, так скорее дело будет. Есть в этом городе и крепость. В этой крепости нас смотрел Великий Князь Николай Николаевич.

Пока нас обули, то мы простояли здесь 9-ть дней, потом, 29-го мы тронулись в поход к Константинополю. Перемирие перемирием — а поход иди, делай своим порядком. Отправились, прошли несколько деревушек, Сел, Городов, но все совершенно пустые. Попадались жители: какой-нибудь Грек, или Болгар разоренный вылез с гор (или, где он там хоронился?) — совершенно голый, нет у них ничего, не то, чтобы хлеба, но даже соломы, и той нет.

Отошли мы от Города Адрианополя верст 80-ть, и опять нам приказано остановиться; и так как здесь — деревушки, то нас, чтобы не было тесно, побатальонно расставили по деревушкам, нам попалась одна пустая деревушка, мы в ней и остановились. Живем день, но есть солдаты не посидячие — им не лежится, он еще с зарею идет на разживу. Вот так и здесь, некоторые пошли за разживою по пустым деревушкам, которые не были заняты нашими войсками, нашли одного своего солдатика зарезанным, а далее — Болгар тоже зарезан, а потом нарвались и на Турков и насилу ушли. Едва они передали это известие, как прибежали Болгары с жалобою, что Турки грабят и режут. Наш Батальонный Командир

- 483 -

послал за разрешением в Штаб, чтобы позволили защитить бедных Болгар. Перед вечером наш Батальон получил приказ тронуться на защиту Болгар. А это оказалось, Турки и Татары побросали свои села и деревни и ехали в Азиатскую часть Турции. Их было собралось тысяч до 10 человек, одних (каруц) повозок было до 2000. Но и конечно, на их пути, кто попался — под нож его сейчас.

 

В Балканах (с натуры)

Нас эти Болгары подвели под деревню, где они стояли, мы не дошли шагов 150, как вдруг на нас сыпнули их карабины. Нам же приказано не стрелять, а они вот как сыплют — у нас уже есть убитые и раненые. Нас повернули кругом, как это стыдно, от мужиков турков отступать русскому солдату. Одному офицеру при отступлении отбило задник сапога и пяту, то мы долго потом смеялись, что показали туркам пятки, а они — нам по пяткам. Оказалось 5 убитых и 10 раненых, ужас.

Но вечереет, мы деревушку оцепили кругом и так провели ночь, наутро турки сами покорились, и мы их взяли под конвой, тут они, верно, оробели, стали бросать ружья. Ружья, сабли, пистолеты все с хорошею отделкою, разукрашены серебром да золотом, наши офицеры много забрали этих ружей. Были и у солдатиков у некоторых, да что они будут с ним делать, свое надоело — за франк Болгарину отдал, да и все тут.

- 484 -

И так мы их отправили до городка Чурлы⁸³, где сдали болгарской полиции. Те их обобрали и отправили дальше. А мы в этом городке еще стояли еще 5-ть дней. Я здесь уже не пишу ни месяца, ни числа — пропустил.

15-го Февраля мы покинули город Чурлы и пошли далее к Константинополю. Пройдя верст 10, и перед нами явилось Море Мраморное, и мы около моря шли все время, в городе Силивии⁸⁴ мы ночевали на самом берегу Моря.

17-го Февраля мы вошли в одно село, где я заметил цветущие Черешни, и пчелы порхали по цветкам. Я и подумал, у нас в это время еще морозы на 20-ть есть, а здесь — зелень, трава растут, деревья цветут, вот где благодать.

Но надо дальше двигаться. Опять Море, тепло, наши солдатики пораспотели, хочется пить, подбежит к Морю — вода светла, зачерпнет, хлебнет — «ве» (горько, скверно, солоно, тошнит).

Но, как я Море еще увидел в первый раз от жизни, то мне это показалось очень красиво: вдали гладь чистая, виднеются одни мачты пароходов да барок, да около берегов плавают нырки и рыбы, но вода до того прозрачна, что на 3 и более Аршина виден каждый камушек, каждая рыбка.

Подошли мы к одной деревушке, и нам дан был отдых, ее называли Греки Лели эту деревушку. Квартирка попалась моему взводу чистая, хорошая, сбоку маленькая комнатка, выходящая прямо окнами на море, где я и поместился. Но, конечно, отдых — выспишься, встанешь, сядешь около окошка и задумаешься, глядя на море: «Господи, где я родился, где вырос и куда зашел. На сколько тысяч [верст] отделен я теперь от своей родины, и все шаг за шагом, куда зашел — далеко!»

Выйдешь себе на улицу — эти Греки — не поговорить с ними, ходят себе по селу как палки, он не понимает меня, а я его. Женщины их совсем не показываются, в хате сидят себе, запершись, да и шабаш. Некоторые стали высматривать в окошки, но всё хоронятся. Стояли мы здесь по 23-е Февраля.

23-его Февраля мы получили приказ двигаться обратно в город Силивии, а тут как нарочно подул сильный ветер с моря с дождем. Стали волны на берег выкачиваться, дорога вся стала в воде, и нам пришлось идти по колено почти в воде, а идти выше — поля, грязь, а около моря дорога твердая. Некоторые солдатики пробовали храбриться: «Во! Я пройду по берегу! И, когда подходил к самому берегу, его обдавало выше Аршина водою, сколько смеха было около их.

25-го Мы пришли опять в Город Силивию, здесь наша собралась вся дивизия, поотвели нам квартиры, мы отдохнули, пооправились, пообчистились, потому, сказано было, что будет смотреть дивизии начальник, и будут жаловать Георгиевскими крестами.

26-го февраля Нас вывели перед квартирами на улицу, явился ротный командир и заявил нам, что вот, ребяты, выслана награда за 4-е и 5-е января⁸⁵ по 8-ми крестов на роту, то, как вы хотите, я мешаться не буду, а вы сами выбирайте достойнейших или бросайте жребий, кому достанется. Наши все согласились выбрать достойнейших. Но и стали сейчас же указывать — вот тому, тому,

- 485 -

другому, в этом числе и Мне. Ротный командир приказал, чтобы каждый нашил себе снурок на левой части груди к завтрему.

27-е Февраля. Нас вывели в поля с версту от Города. Назначенным к награде приказано за фронтом составить ружья и выйти перед свои полки. Мы вышли, было скомандовано: «На Плечо! На Караул!» Заиграла музыка, и стали Нас Жаловать Кавалерами. Но как в это время стоишь, не знаешь себе: ни то рад, ни то Страх какой. Дивизии Начальник берет Кресты, которые один офицер несет в корзинке, и лентою затыкает за снурок и спрашивает, какой Губернии, какого Уезда, как звать, а другой офицер вслед записывает, а там уже следующие расправляют ленту. Когда кончили награду, нас сейчас поворотили кругом, лицом к своим полкам и крикнули: «Ура! За здравие Кавалеров!» Потом сказали: «Ребяты, вы теперь Кавалеры. В случае чего вы не должны ударить лицом в грязь, должны показать себя, что вы достойны награды». Приказано нас вести по квартирам. Когда пришли, разделись, сейчас меня и берется мой взвод качать на руках и кричать «Ура!» и поздравлять. Ну, что же делать, надо угостить своих солдатиков; у меня еще оставался один полуимпериал: «Ну, ребята, ступай за водкой — выпьем», — 3 рубля израсходовал. А тут горе — без сапог в лаптях уже надоело ходить, постоянно ноги мокры; вдруг слышим, пришли письма, и дал Бог, что мне было письмо и 5-ть рублей денег. Я купил себе товару и старые сапоги подчинив их — стали они мне 3 руб[ля]. Но, слава Богу, обулся, да и рубашка уже последняя на мне и штаны тоже уже совсем стрепались, я их взял да и бросил. А купил себе у одного солдатика турецкие за рубль серебром байковые, хорошие, теплые. Но, слава Богу — в одних тепло, подштанников нет и не надо, одним словом, хороши. Но уже и для вшей тоже хороши очень — каждый день колоти, а их все много. Сколько ни старайся колотить, никак не выведем. Но что же делать, надо терпеть; подвигаешь этак плечами, крякнешь, выругаешься, да и молчишь, а все собираешься когда-нибудь с ним рассчитаться.

Живем мы в этом Городе, стало наше состояние поправляться, пища хорошая. Хлеб нам стала Одесса поставлять, белый суп каждый день — рисовый с мясом и лимонами, на ужин тоже суп с коровьим маслом и лимонами.

7-го Марта я был у Полкового Командира Ординарцем и слышал, что Мир уже заключен⁸⁶, и что мы уже 10-го Марта выступим и скоро увидим Россию. А здесь нам хорошо. Пища хороша, вино дешево, око[ло] 10 коп. И действительно, 10-го Марта мы оставили Силивию и перешли за 27 верст в Баюк-Чекменжи⁸⁷.

Здесь-то мы уже стоим около месяца. Вдруг получает Командир полка от моих родных прошение, что жив ли я, или убит где. Я же послал им письмо, одно с Адрианополя около 25 января, а другое с Баюк-Чекменжи вместе с прочими. А их [письмо] было писано 18 Ноября 77-го года, а получено мною около 5 Марта 78-го года — вот, сколько оно странствовало. Прошение было получено 3-го Апреля, и я им написал ответ на прошение 5-го Апреля.

Но проживаем мы здесь от 10-го Марта и Апрель месяц, обыкновенно, есть всё, делаешь и Ученье, и Парады, и Смотры, потому, ни сидеть же, сложа

- 486 -

руки. В свободное время идешь на прогулку около Городка, смотришь, как все растет, как цветут разные деревья и виноградники. Пройдешь около Моря, посмотришь на бушующие волны, на плавающие Судны, Пароходы и разные Греческие выдумки.

Потом стало нам душно в квартирах, а тут еще случилось и Землетрясение часов, эдак, в 10-ть вечера, сидим мы, а кто уж лег да и лежит. А домики там все такие: нижняя часть из камня склеена и разного мусора, там же под низом стоит скот, а наверху сделан деревянный вроде флигеля, но тоже холодный. Да вот мы вдруг чувствуем, что-то, как-будто, дом вздрогнулся, потом стала крыша скрипеть, и лестница наша стала кректать, мы все закричали, кто там балуется, (мы вообразили, что кто-нибудь из солдат лестницу трясет), потом сильней. Я вдруг смекнул, что это Землетрясение, сейчас всех поднял на ноги: «Уходи, ребята, а то подавит всех». Тут мы все на улицу в одних рубашках, босиком, кто в чем был, тот так и выскочил, сейчас же оно перестало, а нас уже целая улица занята народом. Вдруг слышим голос Батальонного Командира Дидевича: «Отойди дальше от постройки, оно еще повторится» — мы все с улицы да на огороды, а кто стал среди двора, где было роскошней. Но сейчас же повторилось еще, но менее сильно чуть, немножко вструхнуло. Греки говорят, это у них бывает часто. Но на квартирах — душно, выступаем в лагеря, в лагерях лучше, воздух свежей, местность красивая, возвышается, внизу Баюк-Чекменжи со своими садами, а вокруг Море с заливом. Около нас тоже сады и виноградники, но черепахи нас тревожили, влезет в палатку да под головы и точится, то обыкновенно, возьмешь ее да как бросишь, то она далеко покатится.

4-го Мая получаем приказ готовиться в поход, и нам объявляют, что нам предстоит Трудная Задача. В это время мы уже оставили Баюк-Чекмеджи и перешли в Кучук-Чекмеджи под Сан-Стефано и расположились на одной горке вблизи залива. Здесь же стояла вся наша Гвардия. Но Поход так Поход. Отдохнули, Слава Богу, довольно. Говорят, что Турок чего-то не хочет уступить при договоре, каких-то крепостей, что-ли, будто бы Варну или Шумлу, или Батумо. 5-го Мая в 8-мь часов утра нас подхватили, будто бы, на бомбардировку Константинополя⁸⁸. Вот тут наши ребята приуныли. Это работа — не шутка: Константинополь — не что-либо, тут будет работы довольно. Ляжем, ребята. Кто думал домой, вот тут ему будет вечный дом. Мы между собой и говорим: «Молитесь, ребята Богу, а может все обойдется Благополучно». Но пришли на позиции, расположились лагерем в 3 линии, стоим наготове, но ничего не слышно. Переночевали, тоже молчат, ну, слава Богу, вздохнулось свободнее. Приказ: войска — на свои места. Мы опять — на свое место, опять расставили свои палатки и стоим.

Но нас, чтобы мы не скучали, гоняли на работу делать дороги по горам, по долам, да такие поразрыли дороги, я думаю, что туркам долго можно будет ездить. Поразрыли горы, позасыпали ямы, повырыли кусты⁸⁹; в свободное же время мы ходили гулять, рассматривать окрестности. Внизу с 1\4 версты текла река (как ее звать, не помню), она впадала в залив, мы около этой реки ходили

- 487 -

берегом версты за три и нашли какие-то, ни то дома, ни то церкви в горах повырубаны. Должно быть, что-то было, да все разорено, как видно, [что-то] вроде церкви, потому и колонны есть из камня пообтесаны. Внизу, под горой вырубан в камне этак аршина в 4-е квадратной ширины и аршина в 1 ½ полторы глубины как-то ящиком, и в него с горы бежит ключ холодной воды, и он постоянно полный, вода прозрачна как стекло. Наши некоторые, кто более охочь до всего, хочет попробовать: «Давайте, говорит, — купаться». «Ну, давайте». Пробовали, но более одной минуты в воде нельзя было быть, сейчас выскакивает вон: потому, вода так холодна, как у нас в России среди зимы. А еще далее, говорят, где-то нашли воду, совершенно теплую, как нагретая в печке, но мне этой воды не пришлось видеть.

 

Рота лейб-егерей, идущая в дежурную часть
в ложементы против турецких позиций на Шандорнике (с натуры)

9-го Мая Я получил письмо от родных, в котором мне пишут, что, если мы будем идти через Одессу, то чтобы я зашел к Назару Жлукте, мы ему писали, что, если тебе какая будет нужда, то он тебе пособит. Но это еще увидим, куда будем идти, а надо ожидать конца. Май месяц проходит, Жара Страшная, даже пища плохо идет, а пища в это время у нас довольно хорошая: каждый день 3 ф[унта] белого хлеба, суп рисовый жирный, хороший, с белым хлебом хорошо, а когда варят Борщ, тот с белым хлебом не идет. Говядина каждый день 1 ф[унт] и полкрышки спирту⁹⁰. Но в обед пища плохо идет, потому жара эдак пекёт, что нет

- 488 -

спасения: в палатке парно, а снаружи жгет, потому, солнце ходит почти отвесно над головой, а у нас оно косвенно. Мы уже и края палаток подымаем, все равно даже ветер, и тот кажется горяч. Но как-нибудь, день лежим, а вечером уже все выходим. Перед Лагерем, идут Песни, Музыка, Пляски, одним словом, чувствует себя каждый хорошо после жары — свежесть воздуха. И я чем еще интересовался: каждый вечер там летают какие-то светящиеся жучки. Вечером, например, летит, покажет свет, потом вдруг опять нет, потом опять блеснет; и я их наловил однажды штук пять в маленький пузырек — они как какие-то серенькие жучки, и более ничего.

Здесь мы проживем Май; местность около нас застраивается, являются разные балаганы и наскоро сбитые из досок, и просто натянутые огромные палатки, явились разные трактиры и товары даже и живой товар офицерский и солдатский, пожалуйте, господа!

Наступает Июнь месяц, надо проживать и его, теперь уже я получаю письма чаще, потому сообщение пошло уже пароходное прямо от Одессы. Я за эти два месяца получил 3 письма. Подходит 29-е Июня, День Петра и Павла — наш полковой праздник; стал наш полк готовиться к Празднику: понавезли досок, цветов, холста, сделали огромных размеров Балаган, сверху натянули Холстом, внутри украсили цветами, весь лагерь украшен цветами и венками, и разными флажками с подписью полка. 29-го понаезжали Генералы: Скобелев 1-ый⁹¹, Скобелев 2-й, Турецкие Паши с Константинополя, Австрийские посланники, приезжало и много, много других господ. После обедни пошло угощение, потом поздравление, офицеры подвыпили, стали Генералов качать на “Ура”. Услышали солдаты, которые поудалее, подбежали к главному выходу Балагана, и который ни покажется из Генералов, или же с Турецких, или с Австрийских, каждого подхватывают, содят на стул и подымают вверх несколько раз и кричат “Ура!” То, обыкновенно Генералы: другой бросит червонца, другой — рубля. Наши Генералы еще ничего, знают эти качанья, а Австрийские — смеялись, а Турецкие — просто хохотали. Говорят, что и Асман-паша⁹², которого забрали в Плевне, был у нас на празднику.

Ездили в Константинополь рассматривать, был приказ, чтобы с каждой роты назначить по два человека и несколько офицеров, выдавалось по 1 р[ублю] 50 к[опек] на расходы в Городе. До Сан-Стефано пешком, а там 8-мь верст Железною дорогою на Турецкий счет. Спрашивали желающих унтер-офицеров и даже нарочно говорили мне, не поедешь ли Ефремов, но я отказался, а потом уже и каялся, что не поехал, а интересно было бы что-нибудь заметить. Говорят, что когда наши вошли в город, т. е. их еще на вокзале ожидали провожатые, и когда они вошли в город, то их окружила масса любопытных — все рассматривали русских, так что приходилось провожатым их разгонять.

Пробовали делать ученье, но все тогда, когда уже солнце призаходило, а иначе нельзя за жарою.

Однажды пошел слух, что Конгресс кончен⁹³, что скоро войска поедут в Россию. Слава тебе, Господи, хотя услыхали радостную весть.

- 489 -

Опять приказ подвигать войско к Морю по назначенным местам. Нашему Полку пришлось идти назад три перехода в Город Иреклы и там ожидать Парохода.

 

Отряд, заносимый вьюгой

Пришли мы в этот город, стали около его, но что ж, солдату уже не терпится — Море близко. Купаться раздолье. Вода чиста, от берега мелко, как хочешь, некоторые ходили на корабельную пристань — там глубоко. Но этого мало: в Городе на Базаре небольшой виноград и арбузы есть, но все надо их купить, а мы постараемся пронюхать, где он растет, и действительно, скоро пронюхали наши незеваки. Версты за две нашли большой огород и стали его воровать, Греки стали караулить, но они взяли уловку — один с одного боку, другие — с другого, но греки, которую партию вперед увидят, к той и подвигаются, а с другой стороны подходят другие и нашеволют полные торбы, Башлыки и, что, у кого есть. Пробовали и Яблоки приносить, но — дрянь, не к нашим русским, толстокожеватые, бессочные какие-то, сухие.

Здесь мы в ожидании Парохода стояли с 28-го Июля по 19-е Августа. 18-го. пришел большой Пароход «Россия» и 19-го мы простились с берегом Турции. Сколько радости. Погрузились и в ночь тронулись к Одессе.

На море — не без горя, хотя и большой пароход, но качает довольно сильно, так что на палубе нельзя устоять на одном месте, а все тебя подвигает из стороны в сторону, некоторых стошнило. Но, слава Богу, благополучно из Мраморного

- 490 -

моря выехали в Черное и добрались до Одессы. По выгрузке мы прямо отправились к собору, отправили благодарственный молебен и потом пропели «многое лето». По окончании многолетия Наш Командир Полка Полковник Панютин⁹⁴ сказал: «Ребяты! Помолимся же за наших товарищей, которые пали в войне на поле битвы», и сам заплакал, и много других солдат и зрителей заплакало, когда после панихиды стали на колени и запели «вечную память», о чем уже было публиковано в «Одесских ведомостях».

В Одессе мы стали Лагерем вблизи Станции железной дороги; нам здесь — встреча, угощение, Водка, Пиво, Пироги и Папиросы. В Одессе много есть знакомых, как бы их увидеть? Я назавтра отправился в Город, прямо в Адресный стол узнать, где Назар Жлукт. Взявши Адрес, отправился в тот дом, где он живет, но его в доме не оказалось, мне сказали, что он с Господами на Даче версты за 4-е; я — туда, но и там его нет. Уехал на купанья верст за 8-мь, но я с тем и домой прихожу, в лагере мне говорят, что был Булашевич Дмитрий. Ах, он же из призывных и близко живет около нас, значит, знает, что у нас дома, надо увидеть и расспросить его, что у нас делается дома, как живут, и назавтра утром я его нашел, привел к себе, а тут еще подошли Товарищи Змитрашко, Олейников, и так мы коротали до вечера. Вечером я их проводил до города, где и распрощались в одной ресторации.

25-го Августа нас перекурили, т. е. перетарили все: всю одежду, шинели, мундиры и всё, и отправились мы до Города Варшавы. Едем опять туда, где я провел свою службу.

Когда же мы приехали в Варшаву, нас прямо отправили на Белянское поле, где для нас уже лагеря были готовы, палатки выстроены, и нам пришлось приехать вечером. Встреча нам была великолепная: за версту от лагерей были выстроены огромные ворота, в которые мы должны входить, ворота были разукрашены разными украшениями — все что у нас было во время войны, то все это было на воротах: и ружья, и кирки, и лопаты, и ранцы, и сумки, и даже кукуруза с огромными листьями и шишками. Когда же мы вошли в ворота, здесь уже были выстроены Армейские полки в две линии по обе стороны дороги. Как только мы вошли, они нас встретили с громкими криками «Ура!», и пошло сквозь по линии «Ура!», неумолкаемое. Мы же им в ответ закричали «Ура!», посдевали шапки, понадевали на штыки, кроме того, у нас было на ружьях много венков, букетов, которые нам понадавали при приезде на вокзал и при проходе через Варшаву. Вдруг с боков затрещали фугасы, мы еще громче закричали «Ура!». Пришли, расположились по палаткам, два дня отдохнули. Потом нас потребовала Варшава для угощения, нас всех Кавалеров на Уяздовский плац. А остальные части — в лагерях. Был обед, и водка, и пироги. Нас же всех Кавалеров и офицеров вывели на Уяздовский плац, главнокомандующий поблагодарил за службу, потом повели нас к нарочно выстроенным палаткам, поставили нас всех в одну шеренгу и разбили по десять человек в каждую палатку. Здесь мы получили, во-первых, по 10-ть штук папирос, буфет открытый, в каждой палатке буфетчик сейчас — первый подарок:

- 491 -

 

Спуск с Балканов передового отряда колонны Дандевиля

Тарелка, Нож и вилка, потом уже идешь к буфету — водки сколько угодно, пироги и колбасы или же ветчина на закуску — бери сколько угодно, и на закуску — бутылка пива. Тут мы подвыпили, закусили, потом уже запели, как соловьи, и пошел крик по всем палаткам, заревели наши ребяты. В этот день дана была нам полная свобода гулять, как хочешь. С каждого полка подъехало по (3) три фургона, кто уже ладно был пьян, забирали в фургоны и предоставляли в полк. Ко мне попался земляк Орефт Поторский Коломенского полка⁹⁵, я его в палатку: «Гуляй, брат!» Ну, одним словом, было хорошо: напились, наелись, накурились и напелись, пора и расходиться. Сюда мы шли под командой в порядке, а отсюда уже, кто как мог и, кто, куда вздумал: один — к земляку, другой — к коханке, третий — в лагеря пополз, а кого фургоны увезли (кто поленился идти сам, влез в фургон, потому что до лагерей верст 5-ть будет. Посуду же, подаренную нам, кто разбил да и закинул, а кто отдал Буфетчику, а другой, жадный до денег, собрал и понес продавать дюжиной. Ну, поблагодарили и разошлись по лагерям и живем себе по старому, только все, что ни прочитаешь где, в книге или в газетах: всех хвалят, а нас, как будто бы нашего полка в бою не было. Нам это обидно стало, стали мы говорить своим офицерам, то они нам разъяснили всё, что мы были сиротами: командир полка наш заболел после Турецких Комарцев в Балканах и не показался больше за всю войну. Дивизии начальника убили, вот почему

- 492 -

о нас и слава такая, что и некому было об нас ни написать, ни донести по начальству. Шли же мы такими трудными дорогами, что за нами не то что корреспонденту, но даже офицерские денщики с вьюками отставали и рисковали жизнью.

Но вот подходят отпуски домой, какая радость увидеть своих родных и родной край. А тут еще просят послужить остаться на год в сверхсрочных. Бог с вами! А они предлагают еще два креста румынский черный чугунный, да Австрийский, оно и хочется, интересно, да, родина дороже всего! Уже май, и фельдфебель меня стал уговаривать: «Останься, — говорит, — Ефремов, — получишь кресты». «Нет, — я говорю, — есть у меня Георгий и медаль, будет с меня, прощайте, ребяты!» Расцеловал весь свой взвод и всех знакомых, только одного жалко, что передал свой взвод характерному унтер-офицеру, но что же делать.

Прежде я говорил так: «О, милый друг теперь с тобою радость, а я один, и мой печален путь». Теперь и я в двух, у меня есть Егорушка, который меня провожает домой-ой-ой-ой-ой-ой.

Ефремов.

Конец

ПРИМЕЧАНИЯ

ГИМ ОПИ, ф. 137, д. 1116, лл. 1—101 об.

¹ Обязательное обучение грамоте солдат, находившихся на действительной службе, было введено в 1874 г.

² С 1857 по 1894 г. — Санкт-Петербургский гренадерский короля Фридриха-Вильгельма полк, в обиходе часто назывался Прусским.

³ С 1857 по 1894 г полк назывался Кексгольмский гренадерский императора Австрийского полк. Старшинство с 1710 г. В 1831 г. полк был причислен к составу Отдельного Гвардейского корпуса. В 1894 г. полк получил права Старой Гвардии и стал называться лейб-гвардии Кексгольмским императора Австрийского полком. Полковой праздник 29 июня в день святых апостолов Петра и Павла

⁴ фон Бремзен Александр Густавович (1824—1881), генерал-майор, командир Кексгольмского гренадерского полка с 23 октября 1870 г. по 10 марта 1877 г.

⁵ Манифест о войне с Турцией был обнародован 12 апреля 1877 г.

⁶ В описываемое время Варшавскую епархию возглавлял архиепископ Леонтий Лебединский, который находился на этом посту с 1875 по 1891 гг.

⁷ Коцебу Павел Евстафьевич (1801—1884), ге­не­рал-адъютант, генерал-лейтенант граф. Варшавский генерал-губернатор и командующий вой­сками Варшавского военного округа с 1874 г. по 1880 г.

⁸ 17 апреля 1878 г. полку были пожалованы Георгиевские знамена с надписями в первых 3-х батальонах «За отличия в турецкую войну 1877 и 1878 гг.» и в 4-м батальоне с добавлением «и в особенности 4 января 1878 г.»

⁹ Каталей Василий Васильевич (1818—1877), генерал-лейтенант, командующий 3-й гвардейской дивизией с августа 1877 г.

¹⁰ От пограничного города Унгены 1-я и 3-я гвардейские дивизии должны были следовать далее по территории Румынии до границы с турецкой Болгарией.

¹¹ Галац

¹² Вероятно, Фратешти. Именно до этой станции от Унген должна была следовать 3-я гвардейская дивизия по румынской железной дороге.

¹³ Понтонный мост был наведен во время переправы через Дунай главных сил русской армии в составе четырех корпусов в июне 1877 г. у Зимницы —Систово.

¹⁴ Т. е. христианин

- 493 -

¹⁵ Главная квартира находилась в то время в Горном Студне.

¹⁶ Село Акчаир

¹⁷ Лейб-гвардии Литовский полк.

¹⁸ Александр II, российский император (1855—1881), с начала войны находился на Балканском театре военных действий.

¹⁹ Другой очевидец событий, полковник Генерального штаба А. К. Пузыревский, вспоминал об этом переходе: «25 сентября 3-я гвардейская пехотная дивизия была двинута в деревню Эски-Баркач. Дивизия с артиллерийской бригадою выступала одним эшелоном. Вследствие дождя и плохих дорог передвижение это было сопряжено с большими трудностями, полки растягивались, обозы отстали, а потому о горячей пище не могло быть и речи» А. К. Пузыревский «Десять лет назад. Война 1877—1878 гг.» Спб. 1887, с. 58

²⁰ Серьезные перебои со снабжением в это время, связанные с ненастной погодой, плохими дорогами и «несоразмерно» тяжелым обозом отмечает и начальник штаба 3-ей гвардейской пехотной дивизии генерал К. К. Энкель, который писал, что благодаря этим факторам «стоянка у Эски-Бркача получила между солдатами название “стоянки на голодной горе“». Военный сборник 1880 № 11, с. 154

²¹ В Малороссии, откуда родом автор, гарбузом называли тыкву.

²² 5 октября 1877 г. генерал-лейтенант И. В. Гурко (1862—1901) прибыл в Эски-Бркач — главный пункт сосредоточения войск гвардейского корпуса, где вступил в командование войсками гвардии.

²³ В исполнение плана блокады Плевны гвардия в эти дни сосредотачивалась на правом берегу р. Вид, юго-западнее Плевны.

²⁴ Горный Дубняк наряду с Телишем и Дольним Дубняком являлись важными укрепленными пунктами противника на подступах к Плевне. Задача их овладением была возложена на вновь сформированный отряд генерала И. В. Гурко. 12 октября началось сражение под Горным Дубняком. Это было боевым крещением гвардии в описываемую войну.

²⁵ 12 октября 3-я гвардейская пехотная дивизия участвовала в демонстрации против Плевны для отвлечения внимания Осман-паши от направления главного удара отряда Гурко на Горный Дубняк.

²⁶ Эти цифры несколько отличаются от данных официальной статистики. Например, в книге И. И. Ростунова Русско-турецкая война 1877—1878 гг. М. 1977 потери определяются в 3300 человек, количество пленных в 2300 человек.

²⁷ Лейб-гвардии Егерский полк и лейб-гвардии Павловский полк.

²⁸ 12 октября была предпринята первая попытка занять Телиш, окончившаяся неудачей. В атаке участвовал лейб-гвардии Егерский полк, понесший большие потери.

²⁹ 16 октября началось 2-е наступление на Телиш.

³⁰ Кексгольмский гренадерский и лейб-гвардии Литовский полки заняли позиции южнее Телиша.

³¹ В 11 часов был открыт мощный огонь по укреплениям неприятеля. В штурме участвовало 72 орудия. По замыслу генерала И. В. Гурко, Телиш должен был взят главным образом артиллерийской атакой.

³² Потери русской армии не превышали 50 человек (И. И. Ростунов Указ соч.)

³³ Именно бои под Телишем, жертвы, понесенные там русской армией, и изуверская жестокость врага нашли отражение в знаменитых картинах В. В. Верещагина Балканской серии «Победители» и «Побежденные. Панихида».

³⁴ 19 октября в 11 часов вечера гарнизон Дольнего Дубняка по приказу Осман-паши оставил свои укрепления и отступил к Плевне. Занятие русской армией Дольнего Дубняка имела огромное значение для установления полной блокады Плевны. С этого времени исход операций под Плевной стал лишь вопросом времени.

³⁵ Лейб-гвардии Волынский полк

³⁶ 23 октября император посетил гвардию в Дольнем Дубняке.

³⁷ Виттоорф Владимир Павлович, генерал-майор, командир Кексгольмского гренадерского полка с 10 марта 1877 г. по 11 марта 1880 г.

³⁸ Лейб-гвардии Литовский полк.

³⁹ Философов Дмитрий Алексеевич (1837—1877), генерал-майор, в годы Русско-турецкой войны командующий 1-ой бригадой 3-ей гвардейской дивизии.

⁴⁰ Этот случай был описан в воспоминаниях начальника штаба дивизии генерала К. К. Энкеля «…От дежурной части л-гвардии Литовского

- 494 -

полка была выслана команда для обеспокоения турецкой цепи. Как и следовало предвидеть, команда эта наткнулась на турецкий секрет, который сейчас же открыл по ней сильный огонь…к счастью, тревога эта не имела других последствий, кроме бесполезной траты нескольких тысяч патронов, чем генерал Каталей был крайне недоволен». «Военный сборник» 1881, № 1, с. 182

⁴¹ Третья гвардейская дивизия была сосредоточена в это время на правом берегу р. Вид, для содержания аванпостов на противоположном берегу ежедневно посылались части.

⁴² Аршин — 0,71 м.

⁴³ Гульты — производное от слова гульф, которое обозначало часть панталон (клапан), пристегиваемую спереди к поясу. «Говорили и гультик, обзывая так и барские штаны, и самого барина, чиновника». В. Даль Толковый словарь, т. 1. М. 1956, с. 407

⁴⁴ Видимо, производное от слова гул.

⁴⁵ «Более сильная артиллерийская перестрелка поднималась большей частью по нашей инициативе, — отмечал генерал К. К. Энкель, — так, например, в день Георгиевского праздника, совпавшего приблизительно со временем получения известий о взятии Карса, приказано было в известный час выпустить со всех батарей отряда обложения по одному залпу боевыми зарядами» «Военный сборник» 1881, № 1, с. 183

⁴⁶ Три ракеты были сигналами тревоги, по которой все войска должны были занять свои позиции и быть в полной боевой готовности.

⁴⁷ Автор описывает исторический день падения Плевны 28 ноября 1877 г., когда на рассвете ее гарнизон предпринял отчаянную попытку прорвать кольцо окружения.

⁴⁸ Гренадерский корпус принял на себя большую часть удара противника, пытавшегося прорвать блокаду.

⁴⁹ Под Плевной в плен было взято 10 генералов, 2128 офицеров, 41200 солдат. Эвакуация пленных в Россию началась 3 декабря 1877 г.

⁵⁰ Ламентация — жалоба, сетование. Словарь русского языка. М. Русский язык 1982 г. т. 2, с. 163

⁵¹ Крепость Карс была взята в результате ночного штурма с 5 на 6 ноября 1877 г.

⁵² Трем пехотным гвардейским дивизиям в составе Западного отряда генерала Гурко предстояло перейти Балканы, разбить Софийскую турецкую армию и выйти в тыл туркам у Шипки. 29 ноября командованием 3-й гвардейской пехотной дивизии было получено уведомление главнокомандующего, быть готовыми к выступлению 1 декабря.

⁵³ Так в тексте, видимо, авторский вариант слова цепляют.

⁵⁴ Николай Николаевич Старший (1831—1891), великий князь, брат императора Александра II, главнокомандующий русской армией на Балканском театре.

⁵⁵ После падения Плевны 2 декабря в районе расположения Гренадерского корпуса состоялся высочайший парад, после которого император посетил Плевну.

⁵⁶ 2 декабря 3-я гвардейская пехотная дивизия выступила по Софийскому шоссе согласно плану И. В. Гурко о переходе через Балканы.

⁵⁷ 25 декабря 1877 года великий князь Николай Николаевич телеграфировал Д. А. Милютину: «Гвардейские войска от стоянки и работы на высоких Балканах и при переходе и при переходе через них остались в эту минуту — ровно офицеры и нижние чины — без сапог уже давно, а теперь окончательно и без шаровар». Цит. по кн. М. Газенкампф. «Мой дневник 1877—1878 гг» Спб. 1906, с. 279.

⁵⁸ По плану генерала И. В. Гурко переходы должны были составлять 30 верст в день.

⁵⁹ 6 декабря 3-я гвардейская дивизия достигла с. Правец, где стала биваком.

⁶⁰ Орхание. К середине декабря главные силы Западного отряда И. В. Гурко сосредоточились в районе Орхание — Врачеш. Согласно диспозиции, отданной 11 декабря, главные силы отряда под командованием генерал-лейтенанта В. В. Каталея, в который входил л.-гв. Кексгольмский полк, должны были 13 декабря выступить из Врачеша через Чурьякский перевал с задачей 14 декабря выйти на Софийское шоссе.

⁶¹ Сражение у Ташкиссена 19 декабря 1877 года, во время которого Кексгольмский полк находился в общем резерве.

⁶² После сражения у Ташкиссена, в ночь с 19 на 20 декабря, командующий войсками Софийской армии Шакир-паша оставил свои позиции на Араб-Конакском перевале, и отступил по Златицкому шоссе в направлении Петричево.

- 495 -

⁶³ 21 декабря генерал В. В. Каталей получил приказ Гурко преследовать турок, отступавших по Златицкому шоссе. Отряд под командованием генерала В. В. Каталея двинулся в сторону неприятеля по узкой дороге, идущей по ущелью.

⁶⁴ Турки заблаговременно укрепили сильные позиции по обеим сторонам ущелья, по которому проходила дорога на Петричево, где находились в это время части армии Шакир-паши. Именно здесь 21 декабря 1877 г. произошел бой частей 3-ей гвардейской дивизии с арьергардом армии Шакир-паши. Это сражение под Петричевым, вошедшее в боевой формуляр Кексгольмского полка, и описывает автор.

⁶⁵ В официальном источнике этот эпизод описан следующим образом: «Витторф получил приказание не атаковать с фронта, так как будут посланы части в обход неприятельской позиции. Получив это приказание, генерал Витторф, находившийся до этого у мельницы, перешел к 1-му батальону, где пробыл до конца дела.». Описание Русско-Турецкой войны на Балканском полуострове т. 8, ч. 1, с. 324). Следует добавить, что, по словам очевидцев, командир Кексгольмского полка генерал Витторф в это время «был болен так, что насилу мог следовать с полком уже по выступлении из Плевны. На другой день после Петричевского дела генерал Витторф уехал в отпуск по болезни». Энкель К. К. Указ соч. «Военный сборник»1881, № 4, с. 358

⁶⁶ Скобелев Михаил Дмитриевич (1843—1882), в годы Русско-турецкой войны генерал-лейтенант, начальник 16-й пехотной дивизии, герой Плевны и Шипки-Шейново.

⁶⁷ Дело под Петричевым продолжалось 3,5 часа. Общее число выбывших из строя (убитыми и ранеными 136 человек, в том числе 2 генерала).

⁶⁸ Отлукиой, ныне Панагюриште. «Отлуцкиой был первый город в Болгарии, в который войска 3-ей гвардейской дивизии вступили первыми освободителями от турецких войск. Поэтому 31 декабря имел для них вид праздника». К. К. Энкель. Указ. соч. «Военный сборник» 1881, № 5, с. 152

⁶⁹ Ныне Пловдив.

⁷⁰ В ночь на 2-е января 1878 г. армия Сулейман-паши, уходя от преследования Гурко, перешла р. Марицу и уничтожила за собой мост.

⁷¹ Командующему сводно-драгунской бригадой генералу Д. В. Краснову было предписано переправиться через Марицу, взяв на крупы лошадей пехоту 3-ей гвардейской дивизии.

⁷² 4 января 1-я бригада (Кексголмский гренадерский и л-гв. Литовский полки) получила приказ двигаться на Станимак, чтобы отрезать путь туркам, отступавшим от Филиппополя. Здесь и далее автор описывает события 4—5 января под Карагачем (близ Станимака), когда Кексголмский и Литовский полки (в неполном составе) столкнулись с целой армией Сулейман-паши, (не менее 60-ти батальонов) отступавшей из Филиппополя и, не смотря на многократное превосходство сил противника, выбили его из деревни, захватив при этом артиллерию неприятеля.

⁷³ Сулейман-паша в описываемое время — командующий Западной турецкой армией.

⁷⁴ Зарюмить — завыть, зареветь В. Даль Толковый словарь М. 1956, т. 1, с. 407

⁷⁵ События этой ночи (с 4 на 5 января) описываются полковником К. К. Энкелем следующим образом: «После часа ночи, по окончательном очищении деревни приступлено было к уборке раненых и к вывозу отбитых у турок орудий. …Отряд, утомленный ночным боем и отчасти расстрелявший свои патроны, был слишком слаб для энергического сопротивления превосходящим силам противника. Генерал Краснов решился отойти до прибытия подкреплений к деревне Паша-Махале, находящейся в одной версте от шоссе из Филиппополя к Станимаку. Сюда же были перевезены захваченные орудия и перенесены раненые и тела убитых. Работа эта продолжалась до рассвета». К. К. Энкель. Указ. соч. «Военный сборник»1881, № 6, с. 334.

⁷⁶ На рассвете 5 января на помощь частям, сражавшимся с неприятелем у Карагача, подошли Волынский и Прусский полки.

⁷⁷ Кексгольмский полк в составе 3-ей гвардейской дивизии вступил в Станимак после оставления его армией Сулейман-паши в ночь с 5 на 6-е января. Так закончилось трехдневное сражение под Филиппополем, в ходе которого последний оплот Оттоманской империи, армия Сулейман-паши была окончательно разбита. Ее остатки отступили через Родопские горы к берегам Эгейского моря.

- 496 -

⁷⁸ Адрианополь был занят еще 8 января. Первым в него вошел передовой кавалерийский отряд авангарда генерала Скобелева М. Д. Вслед за ним подтягивались и другие части.

⁷⁹ На недостатки в обмундировании русской армии указывали почти все мемуаристы. Вот, что писал, например, по этому поводу Н. А. Епанчин: «Более всего люди страдали от недостатка обуви. Сапоги сильно износились в горах, размягчились в грязи, они сушились у костров, трескались и у них отваливались подошвы. Чтобы хоть немного поправить дело, люди обертывали ноги куском бараньих или воловьих шкур, но подобные опанки держались, однако, не более 2—3 дней, чрезвычайно затрудняли хотьбу, быстро промокали, сползали с ног и т. д.». Епанчин Н. А. Очерк действий Западного отряда генерала Гурко. Спб. 1891, ч. 2, с. 237.

⁸⁰ 19 января 1878 г. в 6 часов вечера в Адрианополе было подписано перемирие между Россией и Турцией.

⁸¹ История о девочке-турчанке, найденной 12 января 1878 г. и удочеренной полком, описана в истории Кексгольмского полка «Кексгольмская слава» Варшава 1910 г., с. 30 и в др. источниках.

⁸² Сандалии, гнутые из сырой кожи.

⁸³ Город Чорлу

⁸⁴ Город Силиври

⁸⁵ Сражение под Филиппополем.

⁸⁶ 19 февраля ( 3 марта) 1878 г. между Россией и Турцией был подписан прелиминарный Сан-Стефанский мирный договор.

⁸⁷ Встречается разное написание названия этого турецкого селения, в том числе Беюк-Чекмэджи и Буюк-Чекмэджи.

⁸⁸ После подписания Сан-Стефанского договора резко обострились отношения России с западноевропейскими государствами, выражавшими резкий протест против условий этого договора. Перед Россией встала реальная угроза новой войны. В этой связи, на случай возобновления военных действий новый главнокомандующий генерал Э. И. Тотлебен принял решение о передислокации русской армии и сосредоточении ее перед Константинополем.

⁸⁹ Все описываемые автором действия русских войск под Константинополем велись согласно указаниям Э. И. Тотлебена. Это была «работа по приготовлению в инженерном отношении всего занятого армией района и тыла ее на случай возобновления военных действий. К этим работам относились постройка и исправление дорог вдоль всей позиции и в тылу, разбивка полевых укреплений на случай перехода турок в наступление, постройка мостов и тому подобное». К. К. Энкель Указ. соч. «Военный сборник» 1881, № 7, с. 181

⁹⁰ Видимо, крышка манерки.

⁹¹ Скобелев 1 — Скобелев Дмитрий Иванович генерал-лейтенант, в начале Русско-турецкой войны командующий Кавказской казачьей дивизией, после ее расформирования состоял при главнокомандующем, его сын — М. Д. Скобелев — Скобелев 2.

⁹² Осман-паша.

⁹³ Берлинский конгресс, на котором были пересмотрены условия Сан-Стефанского договора, проходил с 1-го 06 по 1-е 07 1978 г.

⁹⁴ Полковник В. Ф. Панютин командир Кексгольмского полка в 1878—1884 гг.

⁹⁵ 119 пехотный Коломенский полк.

Публикация ЖУРАВСКОЙ И. Л.