- 299 -

«ЕВРОПА И АЗИЯ» — НЕИЗВЕСТНАЯ РАБОТА
Ф. Ф. ВИГЕЛЯ

Имя Филиппа Филипповича Вигеля (1786—1856), мемуариста и литератора, хорошо известно по его неоднократно переиздававшимся биографическим “Запискам”. В них мастерски изображен быт и нравы конца XVIII в. до 1830 г. и даны блестящие, часто иронически-саркастические, а порой и беспощадные остроумно-едкие характеристики многих выдающихся людей того времени. Жизнь Ф. Ф. Вигеля сложилась таким образом, что ему довелось быть в приятельских отношениях с А. С. Пушкиным, М. Н. Карамзиным, П. А. Вяземским, В. А. Жуковским, братьями А. И. и Н. И. Тургеневыми и другими писателями и деятелями той эпохи. Выходец из обрусевшей шведской дворянской фамилии, Вигель родился в Пензенском уезде в семье генерала; прекрасное домашнее образование получил вместе с детьми князей Голицыных. Примечательно, что учителем русского языка и литературы был у них баснописец И. А. Крылов. В 1800—1801 гг. Вигель начал службу в Архиве Коллегии иностранных дел в Москве под начальством А. Ф. Малиновского, где подружился с Д. Н. Блудовым и многими “архивными юношами”. Вскоре он был переведен в С.-Петербург и служил в разных ведомствах Министерства иностранных дел. В частности, он принимал участие в неудачном посольстве Ю. А. Головкина в Китай в 1805—1806 гг. Увлечение театром и литературой свело Вигеля с “карамзинистами”, и уже на втором заседании он был принят в общество “Арзамас” (арзамасское прозвище Вигеля — Ивиков Журавль). В 1820-х годах он служил под начальством М. С. Воронцова в Кишиневе и в Одессе (в 1824 г. в должности вице-губернатора Бессарабии) и в этот период подружился с Пушкиным, с которым был знаком еще по “Арзамасу”. В 1826—1828 гг. Вигель занимал пост градоначальника в Керчи. В 1829 он вернулся в Петербург и был назначен на должность директора Департамента духовных дел иностранных вероисповеданий при Министерстве внутренних дел в чине тайного советника (в армии этот чин соответствовал генерал-лейтенанту). После отставки в 1840 г. Вигель жил в Москве, где и умер. Женат он не был и детей не имел. За четыре года до смерти, в 1852 г., Вигель пожертвовал Московскому университету свою огромную, около 4 тысяч, коллекцию портретов русских деятелей, представляющую большую художественную и историческую ценность*. В настоящее время эта коллекция, как и часть книг библиотеки Вигеля, хранится в Научной библиотеке МГУ.

- 300 -

Часть его архива, включающая документы, письма и рукописи, после смерти досталась П. И. Бартеневу; она хранится ныне в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея (ОПИ ГИМ).

Несмотря на то, что при жизни Вигель не публиковался в России, он был известен современникам как автор ряда литературных, публицистических и исторических работ: “Замечания на нынешнее состояние Бессарабии”, “Керчь”; памфлет “Москва и Петербург” и др. Особую известность приобрели его автобиографические “Записки”, составленные после отставки; отрывки из них автор читал в московских салонах своим друзьям.

Необходимо заметить, что кроме «Записок», Вигелем было написано несколько исторических трактатов на французском языке*. Большинство из них так и остались до сих пор не опубликованными. Более того, они не известны исследователям, так как в научной и справочной литературе о них даже не упоминается**.

Вниманию читателей данного тома альманаха “Российский Архив” предлагается одна из неизвестных работ Ф. Ф. Вигеля, которая публикуется здесь впервые — “Европа и Азия“***. Она не датирована, но, судя по содержанию, время ее написания — 1847 год. Это рукописная книга, написанная писарским почерком, в картонном темно-зеленом переплете с кожаным корешком. На верхней крышке переплета золотым тиснением выведены фамилия автора, название рукописи и эпиграф к ней.

“Европа и Азия” представляет собой историософский трактат, вышедший из под пера убежденного монархиста и русофила, знатока всемирной и русской истории, обладающего литературным даром. Содержание этого трактата указывает на то, что Ф. Ф. Вигель был предтечей патриотов-охранителей конца XIX начала XX вв.: М. Н. Каткова, К. П. Победоносцева, А. С. Суворина и В. П. Мещерского. Размышления Вигеля о месте России в мировой истории приводят его к неутешительным выводам, в которых ощущаются мысли и образы Н. В. Гоголя: “России казалось бы суждено сделаться главой этой Азии; она предпочла быть хвостом Европы. …Жители Запада, и между Русскими все зараженные Европейством, смеются над непогасшим еще Царелюбием нашим, называя его подлостию. Не понимающим ни чистой, пламенной любви, ни безпредельной дружбы, ни религиозных восторгов, лишенным всякого поэтического чувства, сим нравственным скопцам должны мы простить их неверие. … Какое уныние овладевает душою, когда начнешь пристально обозревать все то, что у нас творится. Какой ужас объемлет, смотря на быстроту, с которою куда-то мчится огромная Россия. …”.

- 301 -

Ф. Ф. Вигель. 1836

Ф. Ф. ВИГЕЛЬ

ЕВРОПА И АЗИЯ

Свобода водка, а Европа становится горькой пьяницей. Из частного письма. Москва Февраля 1847 года.

Народы, населяющие Европу, вышли некогда из Азии. Это мнение ученых, которое вполне я разделяю и которое немногие только оспаривают.

И действительно, из глубины и недр плодотворной Азии, кажется по временам должны были вытекать эти народные потоки, в ней накопившиеся и стесненные, остановленные естественною преградою, Атлантическим Океаном, покрыть собою Европу, не столь ярким солнцем согреваемую. Кельтическое, потом Германское, наконец Славянское суть главные племена, которыя хлынули, откуда? С берегов ли Гангеса, из гор ли Тибета, или степей Монгольских, — это тайна, которая никогда не откроется. Один первородный язык, котораго словеса сохранились во всех сих трех племенах, служит только доказательством общаго их происхождения. Между каждым из сих больших переселений, необходимо должны были пройти десятки столетий.

- 302 -

Совершенное различие во нравах между оставшимися и странствовавшими было последствием сих переселений. Безпрестанное движение, безпокойный дух, какая-то неутомимая жажда; всегда желание лучшаго остались отличительными чертами Европейцев. Неподвижность, патриархальность, величественная простота, покорность к воле Небес и их посланным, постоянство в религиозных верованиях составляют и поныне характер Азиатских народов.

Неутомимые, чудные Греки, также вероятно пришельцы, но первые на Европейской почве укоренившиеся, изумляли умом, тревожили неугомонностью Азиатских своих соседей; ходили за золотом в Колхиду, истребляли Трою. Снарядив большое количество судов, они странствовали по всем известным тогда морям и на берегах их, во всех удобных для торговли местах основывали колонии, от столпов Геркулесовых до устьев Танаиса, от Гибралтара до Азова. Они первые изобрели народное правление и в тщеславии своем, подобно истинным Европейцам, себя только почитая просвещенными, всех других называли варварами. После двух тысячелетий, все это повторяется в глазах наших.

Утратив свободу, похищенную у них двумя Македонскими Царями, как обыкновенно бывает в подобных случаях, приобрели они воинственную славу и победителями дошли до пределов Индии. В лице Александра Великаго, проблистав кратковременно огромным метеором, они разсыпались на мелкия Государства в завоеванной ими Азии, приняли нравы ея, изчезнули в ней.

Пример торговых и промышленных успехов их подействовал и на Азиатцев. Я говорю Азиатцев, ибо Северный берег Африки, один только известный тогда, прикосновенный к Азии, отделять от нее не хочу. Возрос Карфаген, превзошел Греков в искусстве мореплавания, так же как они начал селить сынов своих на всех приморских пунктах, для него выгодных, и нет сомнения, уничтожив их торговлю, один без соперничества стал бы наконец владеть морями.

Но в той же Европе более на Запад, сперва медленно, распространял свое могущество один властолюбивый город. Он также из слабой монархии превратился в сильную республику; та же необузданность, что у Греков, но более согласия и менее легкомыслия находилось между его гражданами. Рим от самого рождения своего начал в себя веровать, назвал себя великим и безпрестанно повторяя то, сделался им действительно. Он избрал великую цель и употреблял, без лишней совестливости, всевозможныя средства для достижения ея. Скромное счастие не было его уделом и безпрерывныя бури волновали знаменитую жизнь его. За то имя его никогда не перестанет греметь в мире.

Лишь только перешел он за пределы покоренной им Италии, как завоевания его, подобно Океану выступившему из берегов своих, разлились во все стороны; и Карфаген, и Коринф и Антиохия сделались его добычею, все слились под его могуществом, все было поглощено им.

Где же встретил он первыя неодолимыя препятствия? В презираемой им Азии великой Рим сошелся с великим Митридатом, который сорок лет боролся с его великими судьбами и если б не предательство и не яд, мог бы угрожать самому

- 303 -

существованию его. Одною только опушкою Азии могли Римляне овладеть: Сирией, Малой Азией, Иверией¹ и Арменией. Никогда вглубь ея не приникало их оружие. Первыми, главными стражами ея были Парфяне, бегством побеждающия², и мы находим их, когда Рим стоял на вершине могущества, заливающих золотом уста Триумвира Красса, ими разбитаго и умерщвленнаго³.

Наследники их, Персы Сасаниды, еще упорнее защищали вход в нее; Императоры Валериан, Иулиан Отступник и другие пали от меча их и земля их была всегда могилою легионов. Рим был Европа, и Азия отталкивала его. Никогда в Аравию не дерзали влетать его орлы; об Индии доходили до него слухи, о Китае никогда.

Влюбленному в свободу свою Риму, похитители ея, Сулла, Марий и после них Кесарь и Август еще сохраняли ея образ, первые Императоры были только Главнокомандующие над войском и народом, с неограниченною властию. Ее одной показалось мало преемникам их; сблизившись с могучей Азией, влияние ея сильно на них подействовало; так же как Владыки Востока они окружили себя великолепием, пышностью; взяли все блестящия их аттрибуты и хотели уподобляемы быть богам. В изнеженных и развращенных потомках Квиритов⁴, ко врожденной, наследственной жестокости нравов привились и все пороки богатой, счастливой Азии. Ничего еще ужаснее и отвратительнее в мире не являлось.

Но из этой страны чудес в след за злом всегда истекало благо, болезни почти всегда вместе с врачеванием. Небесное учение осветило оттуда сынов роскошной Италии, утопающих в наслаждениях, но вздыхающих, истомленных и несчастных; те, кои в состоянии были постигнуть его, вдруг перешли от гордыни к смирению, от отчаяния к упованию, от страха к бодрости, от озлобления к любви. Никогда еще героизм в столь прекрасном виде не показывался меж людей.

Провидению конечно угодно было послать сии великия утешения в то время, когда приближались дни неслыханных печалей. Ужасная казнь постигла всемирных завоевателей и обитаемую ими кичливую Европу. С трудом удерживаемыя северныя, Германо-Готския племена, усиленныя, но теснимыя напором вновь пришедших неизвестно откуда безчисленных диких народов, прорвались и вместе с ними наводнили собою не одну страну, но целую часть света. Все погибло: художества, науки, все плоды просвещения, все удобства и приятности образованной жизни и само законоведение. Право меча заступило место всех прав. Глубокий мрак покрыл всю Европу, дотоле светом своим озарявшую подвластный ей мир.

Но когда большая часть раздвоенной Империи сделалась добычею варваров, другая половина ея, прислоненная к Азии, сохраняла все сокровища ума, человечеством в продолжении веков стяжанныя. Византия, одним проливом отделенная от Азии, уже вся исполенная ея поверий, ея навыков, одним словом ея духа, сделалась сопричастною той прочности, с какою почти все в ней зиждется. Наследуя не силе, а имени и блеску падшего Рима, она берегла их и Царем Градом тысячу лет простояла долее него.

- 304 -

Между тем участь нетерпеливых жителей Европы сделалась несносною. С какими то особыми понятиями о праве владения, завоеватели, более или менее между собой равные, едва покорные вождю своему, кёнигу⁵, размежевали Европу на тысячу участков, среди коих ставили укрепленныя разбойничьи свои гнезда. Безпрестанно ссорясь между собою, водили вассалов своих на убой за дело сим несчастным вовсе чуждое; жили одним отнятым у соседей, или у неосторожных путников. Ни монархическаго, ни республиканскаго правления не было, а тысячеглавое тиранство, во сто раз хуже всякаго деспотизма.

Иногда единовластие, естественный порядок возстановлялся на время, когда между кёнигов являлись необычайные люди, одаренные силою ума и твердостию воли, которые в железных руках своих умели сжимать буйных своих сподвижников. Таковы был Клодовиг, родоначальник Карловингов и Гугон Парижский во Франции, Оттон, Фридрих Рыжебородый и Рудольф Первый в Германии. Их могущество переживало их, но терялось слабыми потомками; оттого-то видим мы в Истории Запада частыя перемены династий, не говоря уже о Меровингах, Карловингах и Капетинах, Гогенштауфенской дом, который сменяет Саксонской, и Габсбургской — дом Луксембургский.

Ни один из варварских Королей не хотел прежнюю столицу Вселенной избрать местом своего жительства. А этот, ими презираемый, униженный Рим, чувствуя в себе зародыш нового величия, медленно, однако же приметно, поднимал над всеми пеплом покрытую, но все еще державную главу свою. Покорные сперва, удаленной от них законной власти преемников Кесаря и Августа и постановлениям Вселенских Соборов, Первосвященники его почти одни в нем господствовали. Они между варварами начали распространять свет Христов, но кажется не средствами, для того употребляемыми на Востоке. Думаю, что они не искали тронуть их каменныя сердца увлекательною прелестию Христианскаго учения, а скорее поражали их умы обещанием вечнаго блаженства, устрашали их муками ада и действовали более суеверием, обманом и мнимыми чудесами. Сие доказывается тем, что с приятием Святой Веры, нравы сих людей нимало не смягчились. Невежество невольно уступает знанию, а слабые его остатки находились только в Монастырях и Европейское просвещение, в восемнадцатом веке с таким остервенением нападая на монашество, забывает, что долгое время ему токмо обязано было оно своим сохранением.

Сперва лестию, хитростию, потом смелостию, дерзостию покорив себе железную волю невежественных Европейских Королей, Папы все более стали умножать власть свою над ними, и дошли до того, что отлучали их от Церкви, разрушали их браки и воспрещали всякое им повиновение.

В безпрестанных сношениях, то в союзах, то несогласиях с могучими сынами Севера, само Духовенство приняло их характер. Церковь Божия на Западе потеряла всю первобытную кротость свою; сделалась воинственною, жестокою, неумолимою; образовала дружины, которыя теснясь под знаменами Епископа Римскаго, провозгласили его наследником Апостола Петра и непогрешимою Главою

- 305 -

всего Христианства. На такой высоте возможно ли было одному из пяти Вселенских Патриархов добровольно оставаться равным другим собратиям своим? Не только им, но даже самим Византийским Кесарям, когда в Европе попирали они главы владык земных.

На Востоке же великие Иерархи продолжали по прежнему почтительно говорить истинну Царям, не преломляясь гнуться и поучать сильных мира сего, поколику они соглашались принимать спасительные их советы. Взамен не привычных им светских почестей, величали их не ругательным тогда еще именем деспотов, владык и во время богослужения, внутри святилища как на троне возседали они на горнем месте в венцеподобных митрах.

Несогласия между духовною властию древняго Рима и мирскою Новаго возрастали: за непокорностию, продолжавшеюся полтора столетия, последовали явное возмущение и решительный разрыв. Тогда то различие двух борющихся стихий очевиднее обозначилось; тогда то прошла резкая черта между Азией и Европой, Востоком и Западом, Греками и Латинами.

Гораздо еще прежде того времени, в которое Церковь разселась надвое, как некогда Империя Римская, в Аравийских пустынях ложное учение свое стал проповедовать великий Магомет. Коран назвал бы я искажением Евангелия, если бы его творец, для распространения его не имел в виду совсем иных средств; он воспламенял воображение, воспалял страсти Восточных народов, тогда как Святое Писание старалось утишать их; не столько убеждениями как мечом вводил он новую веру свою. Пример его неизбежно должен был подействовать на Святителей Римских.

В голове которого из Пап родилась первая мысль о Всемирной Феократической Монархии, не знаем. Только она была уже развита и давно уже известна, когда убежденный в святости прав своих, Гильдебрант⁶, чистосердечный, непреклонный Григорий VII, грозно повелевал на Западе. Сострадание честолюбием всегда изгоняется из сердца; меч сочетался с крестом в безбожных руках Латинских Епископов, запылали костры, рекою полилась кровь человеческая и в Европе плодом учения агнца была свирепость тигров.

Последователи исламизма между тем в продолжении пяти веков все более разширяли свои завоевания и теснили Восточных Христиан: может быть сначала сие не совсем противно было Западным. В Азии трудно поколебать верования и взволновать народы, но когда сие совершается, то они повсюду разливаются бурным потоком. Нижняя Империя, bas empire, как насмешливо называли ее жители Запада, именно потому, что она была более Азиатская Держава, сильнее, долее и успешнее удерживала стремление Мусульман. В Европе же показались они, когда после Геджиры⁷ едва прошло одно столетие. С одной стороны завоевали они Сицилию и многия места в нынешнем Неаполитанском Королевстве, почти в виду встревоженного Рима. С другой, перескочив, так сказать, Гибралтарский Пролив, в один год овладели всей Гишпанией и перешед Пиренеи,

- 306 -

только на берегах Лоары остановлены были храбростию Карла Мартеля⁸. Дотоле Азия везде побеждала дикую Европу.

Град Константина, просвещенный, богатый, роскошный, предмет хищной зависти варваров, видел как безчисленныя их волны готовы поглотить его, но то золотом, то железом своим всегда умел их удалять. Он был представителем Христианской Азии, защитник, блюститель Вселенской Соборной Апостольской Церкви; хранящий ее и ею хранимый, он все стоял еще в великолепии своем.

Но необширный круг, в котором еще сияла истина, стал приметно суживаться. Тогда вероятно Риму предстала надежда утушить ее. Между мирянами не было еще столь сильной религиозной вражды в Европе, чтобы возможно было вооружить их против Восточных Христиан; освобождение Гроба Господня от неверных послужило тому предлогом. Явление изумительное, единственное в своем роде! Внимая словам человека простого, хотя сильного изувера, целая часть Света поднялась на другую; все вскричали, о чудо! А оно в тайне совершалось тысячью агентами Рима, которые искусно поддерживали проповедуемое Петром Пустынником⁹.

Начались кровопролитные крестовые походы. Из них первый только имел совершенный успех. Крестоносцы внесли в Палестину все Готския, варварския свои учреждения; странно и смешно ныне видеть сочетание феодальных титлов с библейскими названиями городов; были кажется Маркизы Вифлеемские и Капернаумские, Виконты Назаретские и Аскалонские, Бароны Тирские и Сидонские. Нужны были мудрость и осторожность Алексея Комнина¹⁰, чтобы не быть потопленным сим первым огромным, шумным и грязным водопадом, пропуская его чрез владения свои. Грубые потомки северных завоевателей Европы, не могли оценить тонкий ум и вежливость образованных Азиато-Греков, и Историки их в действиях как Императора, так и подданных видят только обман и плутовство.

Также как и Римлянам, новым Европейцам не удалось покорить Азии. Целые их народонаселения катились на нее, а ее не раздавили, хотя в защите участвовала самомалейшая часть ея жителей. В продолжение без малого двух сотен лет Европа напрягала все силы свои, истощала их, чтобы одолеть Азию, безпрестанно ее извергающую. Императоры, Короли-герои храбро, но безуспешно сражались в отдаленных от их родины местах. Потеряв все на Востоке, в последнем, седьмом походе своем, Европа хотела ограничиться завоеванием северного берега Африки, но и тут лишилась только украшавшего собою Западное Христианство Святого Лудовика¹¹.

Однако же цель Римских Пап была достигнута. Восточная империя до того ослабела, что гордые рыцари и бароны, нанятые Веницианской республикой, без больших усилий овладели Константинополем, ея столицей. Старший или Главный из наемников, потом данников Республики, Римом и ею признан Императором¹². Осквернение храмов, грабежи, жестокие истязания, все то, что шесть сот лет спустя, во дни плена своего, должна была претерпеть другая христолюбивая столица, все то ознаменовало владычество пришельцев. Греки, давно уже

- 307 -

сроднившиеся с Азией, в нее бежали из града, порабощенного ненавистными Латинами и на берега Черного Моря в Требизонт перенесли святыню и сокровища свои, мощи Угодников, Царское достоинство и Первосвятителей своих. Шестьдесят лет длилось сие новое Вавилонское пленение, при управлении Куртенеев и Бриеннов, слабых вассалов Папского Престола. Заметить должно, что при всяком сильном нападении всегда Азия как будто углубляется в себя и как Антей от прикосновения земли получает новыя силы. Таким образом и Палеологи из нее воспрянули, чтобы Восточной Империи возвратить великое достояние ея, Константинополь.

Из отдаленных стран Азии на Западных пределах ея, стали показываться дикие, отчаянно храбрые Турки. Давно уже известны были они под названием Сельджуксидов, но новое, многочисленнейшее, блестящее их племя, принявшее имя Предводителя своего Отомана, скоро завоевало всю Западную Азию. Исламизм приметно ослабел, Сицилия была освобождена от ига его, в Южной только Испании едва держался он, главы его в Багдаде перестали владеть мечом и сделались лицами чисто духовными. Приняв веру Магомета, уничтожив Калифатство и передав его Султанам своим, Турки оживили Исламизм, дали ему новую силу.

Никогда еще столь страшные враги не угрожали Престолу Константина и Феодосия; но час его еще не пробил; отсрочено его падение, доколе Провидением не будет устроено сильное Государство, достойное принять наследство его. Переплыв на Европейский берег, Турки как бы почтительно обошли Царьград, коего имя на Востоке так долго с изумлением было произносимо, и Баязид¹³, в соседнем ему Адрианополе основал столицу свою. Близ двух сот лет, по изгнании Латинов, длились предсмертныя страдания долговечной Византии: как от гаснувшей лампады умирающий свет ея сильно отражался еще только на дальнем Севере. Настал тот страшный день, в который должна была она погибнуть, и геройскую, христианскую, мученическую смерть прияла она¹⁴. Азиатское Мусульманство совершенно восторжествовало на Азиатским Христианством. Когда-то допустит Господь обратное действие!

Как громовым ударом, Европу поразила весть о сем падении. В мире как будто сделался провал. Сами Папы вострепетали; страх свой прикрывая состраданием, они человеколюбиво принимали бежавших от сабли Оттоманской. Страх был велик и не совсем напрасен. Сколько раз потом Турки, сохраняя еще Азиатскую дикую свою энергию, опустошали Австрийския владения, приближались к Столице их и один раз осадили ее. Но нет, Азия не далась Европе, точно так же как и Европа Азии. Где кончается одна и начинается другая, это определить с географическою точностию невозможно и сие более зависит от нравов, от образа жизни и еще более от религии жителей.

Лаская Греков, Папы между тем никак не теряли из виду отторгнуть их от наследственного Православия и обратить в орудия для распространения своей веры и власти. С сим намерением, спасшуюся с ним (православием — А. А.) Царевну Софию, родную племянницу последняго Восточнаго императора, дочь

- 308 -

последняго деспота Морейскаго¹⁵, отправили они в страну дальнюю, холодную, дикую, малонаселенную, чтобы прельщениями своими покорила она им владетеля сей страны и подвластныя ему народы; отправили с ней и легата своего. Дорога туда давно была им известна; не раз пытались они привлечь к себе страну сию; но где без меча одною силою слова и убеждения могли они сие сделать? О чудо Провидения! Их враждебным рукам дано было передать наследие падшей Византии растущему в силе Государству.

Сия миру почти неведомая земля, от других известных народов отделенная и удаленная, сие Государство, изсеченное на части, долго измученное, во тьме Севера образовавшееся, как драгоценное злато в недрах земли, и которое подобно ему должно было наконец заблистать перед светом, было наше любезное Отечество.

Что сделалось из нее после, из сей загадочной части света, это все мы видим. Но к которой из них принадлежит она? Чем грозит или что обещает ей грядущее? Предназначено ли ей спасти человечество или гибнуть с ним вместе? Вот важные вопросы, к разрешению которых Русскому без затруднения приступить невозможно. Да позволено нам будет только вкратце представить ея прошедшия времена и разсмотреть настоящее положение ея. Из него другие могут выводить заключения о том, что ожидает ее в будущем.

Последние пришельцы из стран Азии, менее других от нее отдалившиеся и по большей части еще и поныне с нею сопредельные, Славянские народы одни только носят еще на себе печать ея. Не в храбрости, не в смышлености был у них всегда недостаток, а в деятельности, в твердости, в разсчетливости, в предприимчивости — во всех тех качествах, коими так щедро одарены Германские их предшественники. Любовию к Восточному кейфу более или менее они по сю пору отличаются. Никогда не были они нападчиками, зато никто лучше их не умел защищаться. Не будем входить здесь в ученые изыскания о времени, в которое они впервые показались в Европе: скажем только, что общим великим движением народов, бывшем в четвертом и пятом столетиях после Рождества Христова, вероятно и некоторая часть их и может быть даже насильно, увлечена была на Запад. Как люди смирные, они далеко не пошли вперед и довольствовались местами, оставленными Готскими вооруженными странствователями. Перешед Вислу и Одер, добрели они до Эльбы и за нею и населили они великое пространство от Балтийского моря до Адриатического. Лужица, Лузация, Браний Бор, Бранденбург, Поморье, Померания, суть названия (ныне искаженные), которые дали они местам своего нового жительства. В них крепко засели они и никогда уже не могли быть изгнаны. О том другие Славяне должны сожалеть, ибо сим постоянным пребыванием в нынешней Северной Германии они навсегда от них отрезаны, отлучены. Императоры Карл и Оттон Великие первые сильно их потеснили: преемники их продолжали начатое ими дело; оружием отнимали у них язык и веру, до того, что Фридерик I-й воспретил Венетам говорить природным языком и казнил смертию непослушных. Теперь все они совершенно Немцы и никогда уже Славянами быть не могут.

- 309 -

С Южными Славянами Святой Римской Империи (как совершенно не кстати называли себя Немцы) труднее было управиться. Моравы, в состав коих входили тогда и Чехи, в девятом веке держались более не совсем еще отделившейся Восточной Церкви. Они были народ храбрый, довольно просвещенный, из Славян почти один завоевательный, основали большую Монархию и могли в соединении с Северными братьями своими, Ободритами и Венетами, если не покорить Германию, то по крайней мере иметь в ней сильный перевес. Но так не суждено было Небом: нагрянули из Азии кровожадные Маджары, нынешние Венгры, сокрушили Моравию, опустошали часть Германии и соединенными только силами Славян и Немцев, с трудом могли быть удержаны и вытеснены в места, ими ныне занимаемые. Тогда возникла Богемия, единственная и достойная представительница Славянизма в Европе. Долго держалась она самобытным Государством, управляема была самобытными Королями и сохраняла свою национальность. Первыя ея Короли Луксембурскаго Дома, в то же время Императоры, щадили ее, благотворили ей. Но когда впоследствии другие Императоры захотели обезъязычить Чехов, подобно как других Славян, они упорно стали защищать права свои. В четырнадцатом веке, вырвавшись из под ига Латинскаго, проповедник Иван Гус хотел освободить отчизну свою также из под ига Немецкаго; его сожгли, чтобы заставить замолчать его. Но последователи учения его, коими наполнена была вся Богемия, от его имени назывались Гусситами и Представитель их неустрашимый Иван Шишко¹⁶ заставлял трепетать Германию. Плодом их твердости осталось право говорить отечественным, благозвучным языком своим, обогащать его и создавать новую особенную словесность. Могут также гордиться они въявь гордиться своим прошедшим и мечтать о лучшем будущем. О, да хранит их Славянский Русский Бог!

Позади их вне Германии находился народ, может быть храбрейший из Славян. Казалось, ему предстоит блестящая участь совершить предназначенное Моравами. Но увы! С первых годов политического существования своего, несчастные Ляхи, пали до ног перед Западом. Никогда не спешили они на помощь к угнетенным Западным братьям своим, всегда, напротив, готовы были помогать их врагам, всегда были вооружены против братий Северо-Восточных и Южных. Нигде как у них воля Епископа Римскаго так свято не была исполняема; никто так низко не преклонял главы перед Немецкими Императорами. У тех и у других попеременно, владетели их вымаливали временный Королевский титул, который смело могли бы сами они взять. Как не верить предопределению под печатью какого-то отвержения, они всегда оставались братоубийцами; вечно осуждены на неразумие и на преступления, плоды его. Заимствовав нечто похожее на феодальное правление, на Западе следствие завоеваний, Паны их завоевали только власть над мирными согражданами: заимствовали также у Европы наклонность к безпорядкам и мятежам. Простой же народ, пока имел еще голос, пел песни и говорил поговорки, в которых изображалась ненависть его к Немцам. Составилось наконец многоглавое чудовище под именем Польской республики. Магнаты одни

- 310 -

в ней господствовали: связав руки у Верховной власти, передав торговлю Евреям, поработив мелкое дворянство, шляхту, они подавляли простолюдинов и приводили их в состояние скотов. Право собственности до того ими мало было уважаемо, что еще в конце восемнадцатого века без спору, без тяжбы отхватывали они любыя имения у небогатых помещиков. Это называют они рыцарством и свободою вместе и об этом они вздыхают.

Славяне на Юге, Болгары, Сербы, Босняки, приняв Грековосточное исповедание, добровольно повиновались Восточным Императорам. Смело и долго защищали они себя от Турок, но наконец уступив их силе, поддались им. Признаюсь, я тут не вижу большого зла: под властью, правда Мусульманскою, но все таки как будто более им сродною, Азиатскою, их не тревожат в делах веры отцов их, и они почти одни сохраняют первобытный свой характер.

Приходит теперь и наша очередь. Тут невольно вспомнишь стихи Жуковскаго:

За сей могилою народов, цвел народ
О Царь наш, твой народ! могущий и смиренный.

Да от того-то и могущий, что был смиренный. Призванными с Севера отважными искателями приключений, Руссами, сплоченный из двадцати Славянских народов и от мирных земледельческих занятий увлеченный ими на путь войны и славы, он принял их название и возвеличил его. Все влекло Русских на Юг и уже со вторым Князем своим стучались они в двери того храма, из котораго должен был излиться для них свет истинной веры¹⁷. Вожди их алкали золота, а они, дотоле довольные судьбой своей, томимы были другою жаждою; при Св. Владимире утолилась она наконец в священных водах Днепра, Русской Иордани.

Подобно Евреям могли бы они почитать себя Богом избранным народом. При самом рождении их Государства возвысил Он их и просветил, потом за грехи междоусобия низвергнул и возстановил опять. Во дни искушения и бедствий Он оставил им благодать Свою, питающую надежды, спасающую от уныния, возвращающую крепость.

Но обратимся опять к чуждому им Западу. Все что крепко прижито, рано или поздно должно сильно воспрянуть. Безчеловечный Феодализм и Латинская Церковь оковали всю Европу и она билась, чтобы вырваться из оков их. Короли Французские и императоры Германские первые принялись за дело освобождения: одни учреждением общин (communes), другие основанием вольных Имперских городов, хотели ослабить силу непокорных своих больших вассалов. В Италии, пользуясь отвратительными и богопротивными несогласиями Императоров и Пап, большие города, под покровительством того или другого, под знаменами Гвельфов или Гибелинов сделались сильными и богатыми республиками. В Англии народ из рук Иоанна Безземельнаго исторгнул великую хартию и с тех пор начал пользоваться по крайней мере мнимою свободою. Все эти попытки ничто в сравнении с тем, что должно было последовать. В начале четырнадцатого века Швейцарские кантоны один за другим подняли оружие на всесильный Австрийский Дом, они одержали верх и Союз их существует и поныне. В половине

- 311 -

шестнадцатого века Нидерландския провинции возстали против Филиппа II-го, который своими флотами покрывал моря и над владениями коего солнце не садилось; они восторжествовали. В том же шестнадцатом веке видим мы еще сильнейшее возстание, увенчанное еще обширнейшими успехами. Пример возмущения Пап против Вселенской Церкви должен был наконец подействовать и на зависящее от них Духовенство; учение Лютера, Цвингля, Кальвина от Римскаго владычества отторгнуло большую половину Западного Христианства. Насилие породило дух своеволия, и во всей Европе обнаруживался он сильными взрывами. И кто же поднимал сии народныя бури? Кто рукоплескал им? Ослепленные Венценосцы европейские, враждующие между собою, завидующие друг другу. Сами же они старались усиливать ея и вероятно полагали, что всеобщее стремление к непокорности не коснется их.

Пока все это происходило на Западе, на Северо-Востоке одно новое сильное Государство готовилось выступить на свет. Монархи и невежественный народ поняли свое высокое призвание гораздо лучше, чем просвещенные его потомки. Напрасно так стыдимся мы и сожалеем о том, что наши предки столько времени находились под Монголо-Татарским игом. В это время старая Русь умерла, родив новую, юную Россию; в это время ея народы от удельнаго разъединения стремились к составлению общего, огромного тела и спешили под знамя Великокняжеское; в это время утвердился порядок Престолонаследия.

В это время, конечно бедственное, ни один из Русских не осквернил себя изменой вере отцов своих; многие из них приняли за нее мученический венец. Но в то же время, когда они так крепко держались сей Восточной Христианской веры, заимствовали они у Татар восточныя обычаи. Когда все было готово и молодое Государство сделалось достойным принять наследие древней Христианской Столицы, тогда изгнанные из нее Оттоманами двухглавые орлы прилетели в него, как на родину, и возсели на Кремлевских башнях. Униженные, обезславленные Исламизмом на Юге, они с высоты их сделались для него грозою.

Возрастающей тогда России казалось сам Божий Глас говорил: “Ты Азия, ты Восток. Тебе, отныне единственной хранительнице истинной веры Христовой, предадутся в руки все сильныя Царства, пребывающие во тьме лжеучения Магомета. Тебе Азиатской великой Державе одной дано будет покорить их, Европа никогда их не одолеет. Гряди же светоносная Россия во внутрь тех стран, из коих некогда изшли твои прапраотцы; для счастия их народов, разливай между ими учение Сына Моего; побеждай не столько мечом, как благостию; никого не преследуя, всех поучай; не забывай, что все люди между собою братия. Под великим щитом твоим да водворится там мир и тишина; да власть и покорность превратятся там в отеческую нежную строгость и сыновней любви исполненной страх”.

Далее кажется слышу я: “Утвердившись в Азии и упираясь на нее, не забудь тогда, что на Юго-Западе есть миллионы твоих единокровных, единоверных, стенающих в оковах неверных или нечестивых; спеши им на помощь, будь им избавительницею, дай каждому особую жизнь, устрой их участь на прочном

- 312 -

основании; ты же будешь их радостию и упованием, не обмани же их ожиданий и потом наслаждайся зрелищем сотворенного тобою их благоденствия”.

“Возстань огромною твердою стеною, дабы заслонить Европу от тех страшных нашествий, которыя некогда заливали ее кровию. Ты сойдешься с Западом: на пути встретишь ты враждебных братий; их насильное присоединение будет необходимостию твоего существования. Тогда остановись: не думай, чтобы возможно было тебе покорить Европу, но горе тебе, если в чем-нибудь ей покоришься. На вечно колеблемой вулканической ея почве люди покоя знать не будут. Освободясь от беззаконных уз, в былыя века их вязавших, в пожирающей их деятельности, они будут преуспевать во всем том, что только доступно уму человеческому; открывать будут миры; изобретения их будут казаться волшебством. Тогда они возгордятся, забудут Творца своего и человек начнет веровать в самого себя и себе поклоняться. Они начнут презирать опытами веков, разрушать все былое, разрывать все связи, коими крепились союзы семейные и гражданские. Потомкам бесчеловечно их попиравшим, воздадут они сторицею; низвергать будут даже венценосцев, коим клялись в вечной верности и коих обезглавленные трупы валяться будут на площадях. Все сии ужасы, совершаемые в одной стране, жителей других возбуждать будут только к подражанию. После кратковременных отдохновений, следствий усталости, бури сильнее будут возставать. Тысячи противоречащих друг другу мнений, толков, систем будут сомнением их тревожить и между их новейшими поколениями возобновится Вавилонское столпотворение”.

“С высоты, для них недосягаемой, на которую поставлю тебя, должна ты не равнодушно, но спокойно смотреть на их бунтующие стихии; их разъяренныя волны будут с шумом разбиваться о подножие твое. Но не сходи с него; силою потока можешь быть и ты увлечена. Будет время, когда один сильный муж, в мощной руке своей изломав непокорную волю народов Европы, их всех подымет на тебя одну; но сохраняя еще прежния верования свои, ты устоишь. Сего мало; тебе, еще покорной законам Моим дам Я великую славу сокрушить возставшаго на тебя, всех других победившаго исполина. Но когда для довершения великаго подвига твоего ты достигнешь до нового Содома, то все сети лукавого, врага рода человеческаго, облягут тебя; тогда мужайся и крепись. Возстановив порядок и некоторое время сохраняя его на Западе, ты возвратишься восвояси. Что будет возмездием благотворных усилий твоих, успехом увенчанных? Спокойное величие твое будет терзать завистью тех, для коих нет ничего священнаго, для коих благодарность тяжкое бремя. Жестокия ругательства, самыя проклятия будут тебя преследовать; отвечай на них даже не презрением, а состраданием. Опомнись тогда; но если ты ..... от тебя будет зависеть сохранение дарованнаго Мною”. О, какия великие судьбы разкрывались перед тобою, ныне ослепленная, заблужденная Россия.

Престол, около котораго во дни напасти собирался народ Русский, не злопамятный, но добро вечно помнящий, навсегда остался для него спасительным светилом, на которое вперяет он взоры свои, коим любуется он и в его величии видит

- 313 -

собственное, за коим следовать, коему покоряться не столько для него долг как потребность. Даже и тогда как при Грозном, окружали его громы и молнии, гибнули Русские, почтительно ему поклоняясь: но в то же время открывали новый путь морской на Севере, покоряли два сильныя царства и быстро протекая пространство неизмеримое приближались к неведомому древним Китаю. Сидящие на нем, как будто предчувствуя будущее величие управляемого ими народа, всегда с досадою и презрением отвергали предлагаемую им Папами и Императорами Королевскую корону и предпочитали оставаться Князьями Князей, тогда как Польские Князья считали милостию на одно лицо даруемый им титул сей: у Поляков были личные короли, как у нас есть личные дворяне.

Жестокий и умный Иоанн IV был первый, который принял Восточное звание Царя. Какую силу одно слово иногда имеет! И Грозный знал, какое действие слово это произведет между его подданными. В невежестве, в которое долго были они погружены, не имели они других книг, кроме Церковных. В Священном Писании везде встречали они сие высокое название; Цари Вавилонские порабощают изменивший Богу народ; Цари Пророки владеют Иудеями; Царь Константин и Царица Елена возводят на Престол Христианскую веру. Во время Богослужения слово сие часто поражает их слух, как например: силою Твоею да возвеселится Царь; самого Творца называют Царем Небесным, Царем Царствующих. Сие магическое слово и поднесь сохраняет для народа всю прелесть свою; оно имеет для него великий смысл; оно изображает ему все высокое, священное, всемогущее, непобедимое, непогрешимое; тогда как Императорский титул, более ста лет ему известный, остается для него словом непонятным. Ни низший, ни высший класс никогда его не употребляют в разговорах; просвещенная часть народа заменяет его словом Государь. Что такое для нас Царь? О, это все, это казнь или благо Небом ниспосланныя. Но зато сколько осторожности потребно, чтобы не ослабить мысли и чувства, с сими четырьмя буквами связанных, чтобы не разсеять их очарования. Жители Запада и между Русскими, все зараженные Европейством смеются над непогасшим еще Царелюбием нашим, называя его подлостию. Не понимающим ни чистой, пламенной любви, ни безпредельной дружбы, ни религиозных восторгов, лишенным всякого поэтического чувства, сим нравственным скопцам должны мы простить их неверие.

Ничего подобного на Западе найти невозможно, особенно в Германии. Если бы там Князьки в мелких владениях своих захотели совершенно отделиться от толпы, то сделались бы ей ненавистны. Одною популяностию могут они приобретать умеренную любовь подданных. В старинныя времена, высокие Бароны будучи не что иное, как атаманы храбрых шаек, хотели в подвластных вселять только страх; теперь гуляют они с ними. Для Русскаго Царя одной любви мало, ее одной едва ли для него достаточно; ему нужно внушать более уважения, он должен быть боготворим. Но и в Европе не так еще давно Королевское достоинство являлось во всем своем величии; блеск свой оно заимствовало у Востока. Гишпанские Короли от побежденных ими Мавританских владык Гренады и Кордовы приняли ту

- 314 -

грозную важность, которая одна слабым потомкам Филиппа II-го сохраняла еще народное почтение. С матерью и женой Лудовика XIV перешла она во Францию. Но там, украшенная, смягченная любезностию, вежливостию, светскостию, осторожным и ловким остроумием, она сделалась образцом для других Европейских Дворов. Великолепный Людовик XIV был истинно Восточным Царем: его не весьма трудныя победы, его пышность, роскошь, покровительство художествам и наукам, никогда не покидавшее его чувство первенства, прельщали долго тщеславных Французов; они одни назвали его великим; в старости он надоел им. Его потомок и преемник, вместе с Двором своим, утопал в сладострастии и сильно поколебал Монархическую веру, прадедом основанную. Но еще во время младенчества его, невоздержанный Регент, сблизившись с народом, чтобы заслужить его любовь, много тому способствовал¹⁸. Внук его, честнейший человек в мире, умный и добродушный патриот, к несчастию не имел ни твердости в характере, ни величия в наружности. Прекрасная, несчастная Мария Антоанетта не знала, что в отброшенных ею тяжких оковах этикета, хранится точно такая же тайная сила, как в волосах у Самсона¹⁹.

Когда сын перваго Царя, Грознаго Иоанна, последний Царь в своем роде, кроткий Федор, скончался, Русским показалось, что наступило света преставление. Солнце померкло и закатилось для них: воплями и криками стали они его вызывать и из среды их оно опять им показалось в лице того славнаго мужа, которым могли они гордиться, хотя бы и действительно, как утверждают, преступления открыли ему путь к верховной власти. Настали опять дни смут и кровопролития, но не надолго. Жертву от самого рождения преследуемую Годуновыми, обреченную ножу Поляков, подобно Иоасу, сокрытую в святилище храма, отрока Романова поставили Русские над собою: с ним воротились к ним мир и благодать. В сем избрании по видимому, неблагоразумному, есть библейская величественная простота.

Спустя полвека после того, окончился второй или скорее сказать первый возраст России, может быть лучший в ея Истории. Чем прогневали мы Тебя, Господи, что попустил Ты совершенный переворот в судьбах Твоего народа. По пути, Твоим Перстом указанному, величественно текла Россия, как вдруг во благости или в гневе Твоем, послал Ты нам Петра? Сей неоцененный дар Твой, сей великий муж, коему подобному трудно сыскать в летописях мира, для спасения ли нашего или для пагубы царствования над нами? Ныне невольно должно склониться к последнему мнению.

Известно, что массы, движимыя одною сильною волею, в коих все лица истребляют в себе собственную, могут одни совершать великое. Примером тому служит один Римско-Католический монашеский орден, в коем все личности изчезают и он действует как одно существо. Триста лет находится он в борьбе, часто, беспрестанно поражаемый Правительствами и народами, он еще не побежден. Чего же удивительнаго, если с нами, десятками миллионов Иезуитов, слепо повинующихся прихотливой воле великаго Гения, мог он в короткое время совершить так

- 315 -

много не слыханнаго? Европа радостно приветствовала его; начатки нашего просвещения по всей справедливости торжествовала она как великое свое завоевание. Но сколько слез, сколько скорбей, сколько унижения внутри России! Никогда еще насилие не истязало так природу человеческую.

Если бы после несносных жаров безо всякой постепенности наступили трескучие морозы, или обратно, то все произростающее неибежно должно было погибнуть; видно крепка была еще Россия, когда выдержала такия внезаныя перемены. И названия всему, и образ жизни, и одежда и пища, все, все привычное, родное разом должно было измениться. Не говоря уже о покорности к священной для нее Царской воли, изумленная Россия ото всего так быстро происходящего, находилась в каком-то оцепенении. Кумир свой всегда созерцала она, когда тихо и величаво из палат своих исходил он в лучезарном венце; вдруг видит его за столом с кружкою пива, играющего в шахматы с иностранными шкиперами. Как обиден должен был казаться подданным, воспетый, прославленный на Западе, его плотничий топор! Вот плачевная сторона сего бесславнаго времени, в которое как будто вихрем вырывалось все старое и поспешно насаждалось новое.

Зато какими чудесами поражал он Россию! Он открыл ей два моря и на них показал ей, невиданные ею, собственныя ея вооруженныя корабли, он прорывал каналы, чтобы мори сии соединить большими реками и тем оживлять торговлю; он подымал твердыни, все гнул, все побеждал. Как же было ей не покланяться такому диву, как наконец не полюбить его? Особенно когда в странном для нее наряде своем, он все еще казался разудалым Русским молодцом. Шумныя восклицания Запада доходили до нее, и тогда-то, как говорит Пушкин о Наполеоновой Франции, Россия

…добыча славы,
Плененный устремила взор,
Забыв надежды величавы,
На свой торжественный позор.

Что касается до завоеваний, он сделал их менее чем великий отец его²⁰, а еще менее, чем великие его потомки. Он приобрел только, в сравнении с Русскими областями, две небольшия провинции, где горсть надменных чужеземцев смотрят на побежденных и на подвластных ей, как на презренных скотов, а на победителей своих, как на диких зверей, как на медведей, которых смирять можно только палкой.

Человек сей, или нечто более человека, в последнее время своей жизни кажется познал свою ошибку. Множество иностранцев, в том числе более двадцати Генералов отпустил, стал более придерживаться русских своих подданных, и с оружием обратился к Азии. Ложное направление, данное им Государству своему он один мог бы исправить. Он мог бы еще долго жить, но видно Всевышнему так не угодно было.

- 316 -

Несчастныя последствия его преобразований обнаружились через пять лет после него. У Высших сановников родилась мысль ограничить Царскую власть и себе ее присвоить. Они были уже Европейцы и хотели пользоваться примером Венеции ли или Англии, не знаем. И для того без всякаго на то права возвели они на Престол племянницу Петра Великаго, вдову Герцога Курляндскаго. Все другия сословия, особенно народ, коим сей образ Правления был противен, даже нестерпим, не предвидя ужасов, за тем последующих, пристали к новой Императрице, чтобы ниспровергнуть олигархов. Они погибли: кровавое десятилетие, в которое при Анне Немцы, овладев Русскими, были для них хуже Татар, кажись их образумило. В тихие дни Елисаветы все воротились было к отечественному и были счастливы. Но высшее сословие было уже заражено; а где же пример высших не действует на низших и не увлекает его?

При Екатерине из ея придворных составился небольшой миноритет, прельстившийся Францией, в одно время и спесивым духом ея аристократии и усиливающимся унизить, истребить ее философизмом. Такая было логика у мнимо просвещенных, так называемых знатных, сих великих невежд. Также как и другие жители Европы, почитали они людьми одних фраконосцев и образование видели в бритых бородах. Они первые стали гнушаться Азиатским, то есть отечественным, и от времени до времени начали распространять сие между одним только дворянством.

Что может быть хуже, как безпрестанными насмешками, поношениями отнимать у человека лучшее достояние его, уважение к самому себе: потеряв его, в самопрезрении должен предаться он всем порокам, всем подлым страстям. А вот что творится близ полутораста лет не с одним человеком, а с целой великой нацией; и она не упала еще духом, ибо огромнейшая, здоровая часть ея оставляет то без внимания и продолжает жить по старине. Как у дедов и у отцов Бог да Государь остались привычным ея кликом.

Остановимся, чтобы взглянуть на варварскую Азию, в глазах Европейцев столь презренную. Она всегда оставалась землею чудес. В ней Святое Писание поставило колыбель рода человеческаго, в ней родился, страдал, умер и воскрес Искупитель его. Нам, тысячелетиями от них отделенным, с младенчества известны имена Немвродов, Сезострисов и Киров, великих метеоров, в ней среди тьмы блиставших. Позднее, как ураганы подымались в ней величайшие завоеватели, Чингис Хан, Тамерлан; один из них Атилла проникнул в Европу, почитая ее полуостровом Азии. Сии бичи человечества, равно как и смертоносныя язвы посылаются из нее, всегда как исполняется мера долготерпения Небеснаго. Все великое медленно и скрытно в ней приготовляется, с шумом и треском выходит наружу и следы оставляет по себе навеки. Она произвела великих законодателей, основателей вер, коим последует и поныне целый мир, Зороастра, Конфуция, Моисея, Магомета. Что подобного произвела мудрая Европа? Расстригу Лютера, коего философический курс служит как бы предисловием к неверию, вступлением в атеизм.

- 317 -

Едва прошло триста лет и уже Лютеранизм не что иное как смердящий, хладный труп, точимый червями Шеллингистами и Гегелистами, грызомый безбожными учениками Штрауса. Не смотря на вековыя усилия Европы, Азия все еще твердо стоит не меняясь, сохраняет свою физиогномию, обычаи и поверия. Некоторыя только острова находятся в руках Европейцев, да окраинами Индии овладела Англия; но как все заморския владения отрываются от Европы, то можно надеяться, что бедныя Индейцы освободятся наконец от своих мучителей. Между тем, что видим мы и ныне? Три сильные Европейские Государства на Востоке с трудом могут сладить с тремя простыми, но отчаянными предводителями шаек, Акбаром, Абдель Кадером, третьяго не назовем. Все твердят: движение есть жизнь; это сущая правда, но за то на неколебимости, на долговечии учреждений не отражается ли вечность? России казалось бы суждено сделаться главой этой Азии; она предпочла быть хвостом Европы.

Желая в ней один властвовать, Наполеон старался выдавать Россию за Азиатскую Державу и не знал, если б мы его послушались, какую великую услугу оказал бы он нам. На нем была точно печать Африки, что-то Аннибаловское. Все влекло его на Восток. Блестящее его завоевание Египта было только началом других гораздо важнейших, замышляемых им приобретений. Не даром носил он чалму; он чувствовал, что подобным себе Азиатцы скорее покорятся. Человек этот, не знавший дотоле препятствий, первое встретив в Азии, в Сирии, под укрепленными стенами Акра: он понес значительный урон и должен был идти вспять. Он не забыл того на троне и желая с бо́льшим успехом возобновить попытки свои, чрез Россию хотел проложить себе путь в Индию. Но зная, что это сделать не так легко, подобно Восточным завоевателям, собрал несметную орду. Сей почти последней войне его, дать сие название недостаточно. Это было как в средния века нашествие жителей одной части света на другую; это был первый из новых крестовых походов, направленных уже не против Греческой несуществующей Империи, не против Сарацинов, а против преемников обоих на Северо-Востоке; судя по расположению умов в Европе надобно полагать, что он будет и не последний.

Последний поход был пагубен для победителей. Все другие Европейские Государства в нем участвовавшие, оборванные Наполеоном, получили обратно потерянное и вошли в прежния свои границы. Одна только Россия клином выдвинулась в Европу и теснее к ней привязалась. Все что при Екатерине, посетившими Францию, ездившими на богомолье в Ферней²¹, вывезено было безрассуднаго, все это смешение обветшалых предразсудков, касательно прав аристократии с безсмысленными похвалами свободе и шутливым, остроумным, замысловатым богоотступничеством, все это было ничто в сравнении с пагубными для России правилами, которые молодые воины почерпнули в Париже во время двоекратнаго, торжественнаго ими посещения сего города. По возвращении войска показался у нас совсем новый язык, исполненный смелых выражений; неопытные, мало просвещенные юноши перестали по прежнему шалить и мило резвиться, а пустились в безконечныя разсуждения; одним словом, родился у нас либерализм.

- 318 -

Правительство, после победы, среди мира, сделалось чрезвычайно снисходительно; ему все было известно, но оно смотрело на легкое волнение умов, как на простую их забаву и даже некоторым образом как на быстрый успех просвещения. Нет, с огнем, с бритвою не играют.

Когда несколько годов спустя, вечно таящийся в Европе дух непокорности к Правительствам опять показался и восторжествовал во многих местах: в Гишпании, в Португалии, в двух Италианских Королевствах; когда мрачные Немцы стали убивать поборников Монархизма, когда даже в России небольшая вспышка обнаружила существование сего духа, тогда покойный Государь, повелевающий в Европе с таким же могуществом, но иным образом, чем Наполеон, ополчился против возрастающаго безначалия столь же деятельно, как незадолго пред тем против тиранства. Он действовал сильно, осторожно и успешно и для усмирения народов не имел даже нужды употребить собственное войско. Во второй раз Европа обязана ему была собственным покоем. Странное дело! Об ней преимущественно всегда мечтал он, тогда как Наполеон бредил Востоком.

В России после того зло придавлено, но не раздавлено. Было уже поздно, невозможно без принятия мер несовместных с Европеизмом Александра. Не выходя уже наружу, до и по смерти его, свободомыслие стало во мраке быстрее распространяться. Две вечно борющиеся между собою стихии на Западе, Легитимизм и Либерализм равносильно увлекали нас в него; бояре, давно уже превратившиеся в легкомысленных и расточительных аристократов, брезгали всем отечественным и там только видели блаженство; неимущие из ничтожества, бесчисленными толпами выходящие, в его учреждениях находили по мнению своему своеволие и безнаказанность. Присоединение к России вольнодумной Польши, телом и душою преданной Европе, потешенной было призраком свободы, мнимой конституцией, нетерпеливо ожидающей исполнения данных ей обещаний, не мало также способствовало к сближению нашему с Западом. Сию Европейку уверили, что она должна служить образцом для варваров, Азиатских братьев своих.

Казалось после Декабрьской кровавой площадной шалости²², что все у нас поприутихло как и в Европе. От того-то сношения с нею, связи наши еще более умножились. По желанию, по требованию нашему, она нехотя вооружилась против Турок для освобождения Восточных Христиан от Мусульманскаго ига. Но она же собрала плоды геройских подвигов наших, напоминающих времена Олега; Греция, сестра наша о Христе, можно сказать крестная мать наша предана в ея руки²³. Все еще было хорошо, пока не заревела Июльская революция²⁴.

Всякому известно, что было после того; иначе оно и быть не могло. С каждым годом, с каждым месяцем усиливается между нами Европейство: тысячи голосов твердят ему похвалы, унижая нас. Отныне решительно принадлежим мы Европе: ничто не пошевельнется в ней, что бы с болию не отдалось в самом сердце России. Да простится нам простонародная пословица, которую позволим мы себе применить к тому: коли Россия назвалась груздем, то полезть поневоле

- 319 -

должна в кузов. Она осуждена отныне участвовать во всех переворотах, которые неизбежно потрясать будут Запад.

Можно сказать, что к несчастию Европы, над возмутившеюся Францией взошел человек, который неприметно, исподволь утишил судорожные, лихорадочные ея припадки; воскресшия в ней боли замирали от врачевания его; теперь она как бы пещера, в которой этот Эол держит на привязи бунтующие страсти²⁵. Но он человек, и весьма пожилой, и долговечен быть не может. После перваго взрыва все было бросились к мечам, но вскоре все были обезоружены полною достоинства умеренностию, уступчивостию нового Короля. Если бы Франция возстала пожаром, то общими силами он давно был бы потушен. Но сия Сирена преспокойно поет нам песни свободы и мы прельщенным ухом внимаем им пока не увлечены в омут.

Поверхность Европы цветет и благоухает, как уверяют, от теплого навевания свободы. Но нет, она еще не развилась, не разыгралась еще как ей хочется и подземный гул ее становится все слышнее. Смотря на благоустройство, на благосостояние (весьма непрочные) Европы, Русские, у которых сколько-нибудь есть денег, повадились тысячами по ней таскаться; многие из них совсем переселились в нее.

Никого мы не виним, а еще менее дозволяем себе роптать на Провидение, как бы с намерением все так устроившее; пути его неисповедимы. Но как втайне не возрыдать об утраченном величии своего отечества! Как не скорбеть, видя глубокое унижение, которому добровольно подвергает оно себя! Кто был за границей, тот знает, какая ненависть против нас пылает в сердцах Народов Запада, особенно Германских: все усилия наши умилосердить их, кажется более их раздражают. И как подумаешь, еслиб мы остались Русскими, по крайней мере такими, как были во времена Екатерины, то не мы им, а они нам стали бы поклоняться. Настоящее еще не так важно: но что будет с нами, если ослепление наше продлится? Хорошо еще, если подобно Франции, Россия из Беллоны превратится в болтливую мещанку, в сплетницу, которая везде сует нос свой, все хочет знать и все разсказывать: а может быть еще гораздо хуже. Возможно ли кажется, чтобы большой корабль, видя как другие суда, если не погибли еще в водовороте, то ломаются и трещат в нем, на всех парусах несся прямо к нему, не опасаясь гибели и не сворачивая с пути?

Мы все говорили о народах, а не о правительствах. Европейские Государи, которые поневоле прикидываются либеральными, не перестают честить Россию и ея великаго Монарха. Можно утвердительно сказать, что если Европейцы так не благоволят к нам, то от того, что лучше нас понимают положение наше. “Невозможно, — думают они, — чтобы эти люди рано или поздно не образумились, не возвратились к национальному. Земля их обширна, безконечна, в ней находятся все климаты, все произведения природы; они легко обойдутся без нас. Когда захотят, сделаются они сильнейшей преградой для нашей пропаганды”. Нет господа, не опасайтесь этого; пройдет сто лет и постоянное желание вам угождать, вам уподобиться, доведет нас Бог весть до чего. Когда исполнится мятежей

- 320 -

и раздоров доселе Богом спасаемая, благословенная страна наша, тогда может быть удостоимся мы одобрения вашего.

Вся беда от мании просвещения. Объяснимся, да разве кроме Европейскаго, нет другого пути в мире? Да разве все то, что не на его лад, не на его покрой, надобно почитать невежеством, варварством? Коль скоро люди примутся за соху, соберутся в общество, сделаются оседлы и подчинят себя власти старшин и законов, то вот уже и начало просвещения. Дальнейшее его развитие и успехи зависят от времени, от обстоятельств, от местностей. Нет в обществе ни одного человека, который не был бы маленьким деспотом; когда в другом встретит он мнения, привычки и вкусы не согласные с его собственными, он начнет его презирать и готов даже его ненавидеть. Тот, который единственно находит наслаждение жизни в больших, шумных собраниях, без них жить не может, станет осмеивать ученого труженика, редко покидающего свое уединение, и наоборот. То же самое бывает и с народами. Китайцы, Индейцы, суть невежды в глазах Европы; первые были славными астрономами, когда она вся была покрыта непроходимыми лесами; последние и поныне изумляет ее произведениями своего зодчества, их огромностию; до совершенства их тканей никак достигнуть не может Г. Терно. Все было и есть у них непросвещенных: и поэзия, и драматическое искусство и промышленность, и торговля. Но нет у них политической науки; один клочок в мире взялся ее преподавать ему и начал с нас.

Прогресс, кричим мы вместе с Западом, вперед, вперед! Но куда? Безрассудные, несчастные наши соотечественники. Никакое Государство не бывало в столь странном положении, в каком ныне находится Россия; она состоит из двух совершенно различных наций. Наш простой народ, не смотря на все превращения вокруг него совершившиеся, сохраняет образ жизни, язык, одежду предков, их характер и предразсудки. Он остался точно таков, каким был до Петра Великаго, каким был триста, четыреста лет тому назад; и ничто не изменится в нем: он только стал жить шире, одеваться чище, есть вкуснее. К нему принадлежат не одни земледельцы, но много богатых купцов, мещане, духовенство, также и рядовые воины. Все, что из него выступает на поверхность, облекается в укороченную одежду просвещения, спешит совершенно отделиться от него, делается ему вовсе чуждым. Часть эта, так называемая просвещенная, едва ли составляет сотую долю целого. Ее можно почитать головою, а народ туловищем России. Но когда тело неподвижно, упорно остается в Азии, а голова все более тянется в Европу, что может из того последовать? Ну если она оторвется? Что делать, как быть! Вырастет другая, может быть посмышленее.

Об том видно подумали и начали добираться до мужиков, под предлогом улучшения их положения. Уверяют, что какой-то Вельможа, весьма заботясь о материальном благосостоянии своих крестьян (впрочем совсем без успеха) очень мало думает о их добрых нравах. Он, говорят, с кем то ударился об заклад, что лет через тридцать или сорок, все они обратятся в зажиточных фермеров и что везде вместо неуклюжих изб появятся у него шале, да коттеджи. Он не рискует

- 321 -

проиграть заклад, так же как тот человек, который взялся в десять лет выучить осла говорить, полагая, что в это время если не он, то осел непременно должен умереть. Другой проказник, да кажется и Князь, уверяет, что простонародие наше тогда только будет счастливо, когда бросит ржаной хлеб и подлыя щи и кашу, и вседневно будет заменять их супом а ля тортю и Страсбургскими пирогами. И смешно, и гадко, и жалко!

Если у помещиков отнять крепостное право над поселянами, то в некотором отношении сие будет полезно и справедливо. Но как народы, также как и люди по большей части живут и держатся привычками, то внезапное истребление вековых привычек не совсем бывает безопасно. Наши крестьяне привыкли видеть над собою Господ, которые защищают их от притеснений Земской Полиции, которые взносят за них повинности, когда они не в состоянии их выплатить, обязаны кормить их в голодные годы; они их наследственные судьи. После Бога и Государя велико было для них слово Барин, гораздо важнее Исправника и Заседателя. Надобно видеть, когда этот барин починовнее, побогаче или познатнее, с каким самодовольствием произносят они слово сие, прибавляя к нему местоимение мой или наш. Когда они будут простые работники, на известных условиях пользующиеся землею, тогда слово сие изчезнет и разорвется последняя связь, еще соединяющая два совсем различные сословия. Всякое дело имеет свою хорошую и худую сторону. Что всего забавнее, дворяне, которые так и накликают к себе все Европейское, будут сильно вопиять против сей совершенно Европейской меры. Для крестьян последует та перемена, что вместо одного господина, в каждом селении будут они иметь их десяток или дюжину; они сделаются собственностию богатейших своих собратий. Что же, тем лучше! Зато они будут повиноваться равным и сие даст им понятие о республиканском правлении: жаль только, что достаток, также как и в высших классах, будет заменять в их глазах все достоинства. Ныне об этом много толкуют: бывало где власть, там обыкновенно видим мы порядок; ныне подобно древним Грекам и новейшим Европейцам, где только власть, там непременно находим мы тиранство. Положение крестьян тогда только становится ужасно, когда баре, передав их исправному Немцу, управителю, живут за границей. Так недавно в Южной России изнуренные работой и голодом крестьяне, многие из них не имеющие даже рубашек на теле, доведенные до нищеты и отчаяния, возмутились, пока их барыня тешилась в Париже обществом великих писателей и Государственных знаменитостей.

Какими преусердными сделались мы комиссионерами торжествующей, неблагодарной Европы! Мы вводим ея обычаи, переряжаемся в ея платье, везде, куда случайности войны нас заводят. Костюм дело совсем немаловажное. Например Поляки, столь преданные Западу, однако же все еще сохраняли красивый, щеголеватый свой наряд; мы разоблачили их и вот единственное кажется влияние, которое Россия на них имела. Как важны и почтенны казались Бояре Молдавские и Валахские в своем качула маре, в длинных рясах своих; теперь сами Господари разгуливают в жилетах и краватах. В Тифлисе недавно завелись модныя

- 322 -

торговки, театр; все Грузины скоро бросят национальное платье и явятся Лондонскими денди: но этим одним не усмиришь Черкесов. Какие право мы великодушные просветители! Целый бы мир готовы покорить врагам нашим.

Какое уныние овладевает душою, когда начнешь пристально обозревать все то, что у нас творится. Какой ужас объемлет, смотря на быстроту, с которою куда-то мчится огромная Россия. На всем горизонте ея не блестит ни одна звездочка, которая бы сулила надежду на лучшее. Никакая власть, даже Царская, не может остановить стремления: сам Петр Великий, если бы возстал из гроба, не в состоянии бы был поставить плотины против такого разлива.

Кто например, возьмется унять этих безстыдниц, которыя целыми стаями улетают на Запад? Не одних себя, но и Отечество раззоряют они сумасбродною своею расточительностию. Одна из них, последняя отрасль не столь древняго, как знаменитого рода, изумляла там блудодеяниями своими, сеяла золото, погребла миллионы, дошла до неимущества и увенчала постыдную жизнь свою браком с чужеземным скоморохом. Другая далеко не дошла до того: она часто отлучается за границу, но иногда возвращается и на родину. Все дано этой пресловутой львице, знатное имя, великое богатство, красота, ум, даже доброе сердце и благотворительность; но чувствуя от того всю силу свою, она сделалась образцом неприличия, дерзости и безстыдства. Слава ея, которая в прежнее время была бы безславием, гремит во всех концах России: пример ея пагубен, ибо нет провинциального города, в котором из столичных имен, ея одно не было бы знакомо. Оно возбуждает к подражанию молодых замужних и девиц, чувствующих в себе наклонность к необузданности. Надобно видеть, с каким восторгом вопрошают они приезжих: “ну что такая-то все еще кутит?”. На днях читали мы стихи одной странствующей, знатной нашей певицы и в них почти явно увидели ругательства против России, то есть против ея Правительства, что одно и то же, и нежное сострадание к ея врагам²⁶. Исчислить всех этих потерянных женщин невозможно; их смелость равняется их безнаказанности; одни не могут покинуть теплого климата, поелику страждут болезнями, следствиями невоздержанной жизни; другие совсем промотавшись, прибегают к самым поносным средствам для существования. О стыд, о страм, о поношение имени Русскаго!

Дошло до того, что Русская и развратница на Западе сделались синонимами. Отечество им противно, ибо хотя слабая, но есть еще какая-то для них узда в нем. Чего страшиться им возвращения в него? Не только наказание, ниже упрек не ожидает их в нем; напротив, самыми нежными ласками встретят сих блудных дочерей. Глядя на них, чтобы не отстать от моды, каждую весну тащатся за границу целыя возы, нагруженные кордюковыми, глупыми провинциалками, от пребывания коих, иначе, но не менее должны мы там краснеть. Ежегодно таким образом вывозятся из России шестьдесят миллионов, новая, сильнейшая дань, которую уже не Татарам, а Западу она платит.

Тут нужно бы было показать разность состояния женщин в обеих частях света; но для того надобно бы было написать целую книгу: ограничимся некоторыми

- 323 -

замечаниями. Все женщины на Востоке рабыни, на Западе царицы: так все твердят у нас. То и другое было бы не хорошо, если бы оно всегда оставалось так, но в течение веков оно неоднократно менялось. Стоит только вспомнить Семирамиду, Клеопатру, Зеновию, повелевавших народами, назвать смелых и коварных Иудифь и Далилу и наконец полубаснословных Амазонок, чтобы доказать несправедливость мнения, будто бы женский пол на Востоке был всегда порабощен. Только лжеучение Магомета, распространившись в Азии, отняло у женщин свободу, отказывает им даже в душе, тогда как сами они душа Человечества. Зато Христианство, в той же Азии родившееся, налагая на них трудные обязанности, дало им всем право и облекло в некоторую святыню. Непорочность, кротость, смирение Девы, названной Пречистою, есть одно из главных оснований нашей Божественной Религии. Желание уподобиться сему образцу женского совершенства, часто невозможность хотя издали к нему приблизиться, страсти в борьбе с долгом, потом падение и раскаяние, составляют всю поэзию жизни истинных Христианок. В этом-то вся чудесная их сила над братиями их Христианами. Все преклоняли колена пред их высокими добродетелями, все с нежным, грустным участием смотрели на слабости сих полунебесных существ. Редко какой-нибудь ригорист, мизогин дозволял себе строго осуждать их. То ли же самое теперь, когда прекрасный пол хочет присвоить себе все мужские права? Возможно ли, чтобы люди дошли до такой безнравственности, чтобы стали боготворить порок, во всей безобразной наготе его, с сигарою во рту, с наглостию в очах. В Европе родилось чудовище, сладкоречивый гермофродит Жорж Занд, который в ней не перестает соблазнять один из двух полов своих, и соблазн беспрепятственно вливается в Россию. Когда женщины забудут весь долг свой, тогда человеческий род совершенно перестанет веровать в добро, Любовь, предвкусие рая, изчезнет навсегда и останется одна грубая чувственность.

Но главные источники настоящих и будущих зол для России находятся …. Страшно выговорить; но почему же про себя не сказать? Находятся в нынешнем Университетском учении, в журнализме и в направлении, которое дают они юношеству. Просвещение взяло себе девизом: самодержавие, православие, народность; ну право, кажется, это дурная шутка. Неужели преподавателям наук и писателям указало оно на сии три предмета с тем, чтобы они воздерживались говорить о первом, не слишком явно нападали на второй, зато соединенными силами старались, запачкав его, истреблять последний. Вот по крайней мере около пятнадцати лет что не перестаем мы видеть. Мы помним, как Пушкин, справедливо обвиняемый в свободомыслии и безверии при начале своего поприща, которого Руссолюбие обратило к поклонению к Церкви и Престолу, который должен был погибнуть от руки Европейскаго безграмотнаго негодяя, мы помним, как не задолго до смерти своей горевал он о том, чему видел он одно только начало. После него литература наша все более стала расширяться в объеме своем и мелеть в своих произведениях.

- 324 -

Она породила, исключая весьма немногих, тысячу бездарных уродцев, которые не имея ни собственных идей, ни познаний, стали заимствоваться ими у самых отчаянных западных писателей. Почти все они, выходя из грязи, горя завистью и мщением, начали брызгать ею в знаменитых своих предшественников, гасить по возможности их славу. Все более усиливаясь числом и успехами, наконец почувствовали они в себе смелость позорить и самое Отечество свое.

Давно ли кажется некто, с тех пор раскаявшийся, едва не пострадал, дерзнув на подобное? К чему спешил он? Ему бы немного лет подождать. Но тем лучше для чести его; тогда это было чрезвычайно опасно²⁷. Теперь их безчисленный легион сделался страшен для всякаго благонамереннаго патриота-писателя; один за другим почти все они умолкли. Показался было полный чистого духа журнал — Маяк²⁸; как шавки загрызли они его. Множество журналов находятся исключительно в их руках; из них сильными зарядами громят они все отечественное, не одно старинное, но и двадцать лет тому бывшее. Да изчезнет вся эта Россия, в которой возросли они журнальными насекомыми, и да возстанет новая, в которой будут они повелевать!

Пусть заглянут в любой журнал; что найдут там? Преувеличенные похвалы из Европейских сочинителей тем только, которые отличаются демагогством, Лую Блану, Мишеле; на них указывают они читающей нашей публике. А коммунизм все, и из них в особенности некоторые, превозносят до небес; коммунизм, который усиливается ниспровергнуть, поставить вверх дном все общественное здание; коммунизм, коего успехом так благоразумно и твердо противится правительство даже в свободной Франции. К смелости своей присоединили они и некоторую осторожность, создав особый арго, понятный для посвященных в таинства, и даже для непосвященных, когда они внимательнее читают их. Надобно полагать, что эти люди были бы умереннее, если бы не были поддержаны кем-нибудь из сильных мира сего; да кем же? Про то знает Сатана. Сама ценсура, опасаясь более укоризны в варварстве, чем ответственности перед Правительством, совестию и потомством, с принужденною улыбкою пропускает их богомерския статьи. Кто осмелится после того противиться им? Печатным возможно ли им возражать, не обвиняя, не уличая их в злых умыслах? Это тотчас назовут они доносом: а кто не знает, как в России название донощика страшит всякаго честнаго человека. И вот почему даже в сем заповедном писании, не без трепета говорим мы о их пагубном могуществе.

В Столице, в высшем кругу, даже в среднем, едва ли знают о существовании сих людей. Там заняты другим, там или совсем не читают, или внимательны только к произведениям Иностранной словесности. И действительно в раззолоченных гостиных бельэтажа кому охота знать, что происходит в подполье, в подвалах; не зажав носа, кто может туда спуститься? А между тем оттуда чернильный яд течет обильными потоками в другия сословия, и в особенности в Провинции. Доказательством тому обогащение журналов; один из них получает более двадцати

- 325 -

тысяч рублей серебром ежегоднаго барыша, тогда как во Франции ни одна газета того не имеет. Чудные успехи сделало просвещение в последние годы!

Другая, старая Столица должна была остаться хранилищем всего драгоценнаго для патриотических сердец; господствующий дух и ею овладел. Она предстала нам огромным Храмом Православия, глубоким мраком наполненным: как вдруг среди тьмы, все более и более густеющей, показалось в нем светлое пятнышко; как будто от невидимой руки лампада затеплилась пред древней иконой; увы, зачем свет ея так скоро начал тускнеть! Малочисленное общество Славянофилов, полных великодушного жара юношей, с пылом возраста своего возлюбило все отечественное, все родное. В избытке чувств они распространили любовь свою и на отдельных братий под чужекровным, под чужеверным игом страдающих. С каким остервенением напала на них Петербургская Журнальная Ватага и ея Московские клевреты; но священный огонь, их оживляющий, тщетно усиливалась она залить своими Европейскими помоями. Видя, сколь безуспешны одни явные нападения и что малое число не раздавлено многочисленностию, избраны другия потаенныя пути к их истреблению. Необъясненныя, неразгаданныя их желания и намерения, к несчастию Правительству дают все право смотреть на них недоверчиво. Однако же им, преимущественно занимающимся Россией, не может быть безызвестно, что душа ея, Царизм; а о сохранении души в теле столько же и едва ли не более надлежит пещись как о благосостоянии его, ибо без нее обратится оно в труп. Но вот действие нынешних времен; они удерживаются от похвал Престолу единственно из опасения, чтобы не обвинили их в подлости, в раболепстве, и что еще хуже того, в тайном агентстве. Сию тень на их чистоту не раз уже старалась наводить злонамеренность.

Один из сих Руссофилов, чудак до юродства, отпустил бороду и оделся в национальное платье, разумеется гораздо богаче крестьянскаго. Простой народ, который с таким наслаждением, с такой любовию смотрит на барских малых детей, когда видит их в своем наряде, не распознал его на совершеннолетнем²⁹. От того насмешки, которыя заставили патриота вновь переодеться. Конечно, такие затеи смешны и неприличны в человеке, который одним своим примером хочет изменить то, что ввелось и утвердилось двумя величайшими силами, Петром и временем. А то, что смело и благородно, особенно ныне, почти всегда кажется безрассудным.

С каким ожесточением наши писачки преследуют всякаго, кто сколько-нибудь противится действию их разрушительной системы, покажет следующий пример. Один великий наш писатель с необыкновенным сатирическим даром, в комедиях и повестях своих безпощадно нападал на пороки наших Губернских чиновников, людей Правительством употребляемых. Руссофобы из сего заключили, что он к ним принадлежит и в неумеренных похвалах сравнили его с Гомером. На днях показалась здесь новая книжка, где под формою писем, находится его исповедь³⁰. Красноречивое и трогательное его раскаяние восхитило всех благомыслящих. Вся книга наполнена Божественной любви, христианского смирения,

- 326 -

покорности к властям и восторженнаго патриотизма. Ум человеку сему дал таланты, а сердце гений. Озлобление пишущаго народа против мнимого ренегата описать нельзя. Один из среды его, более даровитый, как утверждают, готовит перуны на виновнаго. Пылая демократическим негодованием, также в нескольких письмах, хочет он истребить, уничтожить его; и может быть в том успеет³¹.

Любимое слово сих людей космополитизм, иносказательно эгоизм. Сие разводительное, растворительное слово (dissolvant) сильно действует в Европе, между ея народами мало помалу истребляет любовь к отечеству и готовит легкую добычу России. Не пожалеть только десятков миллионов рублей, присоединив к ним сотни тысяч штыков, и многоречивая Европа взята, куплена. Но Бог с ней! На что нам она? И есть люди, которые уверяют, что космополитизм должен быть одною из добродетелей Императора, повелевающего многоразличными народами. Как? Чтобы в глазах Царя Русские были наравне с Чухонцами, Жидами и Татарами? Тогда как они почитают себя выше их даже перед Богом? Тогда как они почитают себя дружиной Царской? Да возможно ли это? Пусть где-нибудь местное начальство, ну хоть бы на Кавказе и ставило нас ниже, это еще не беда. Но горе нам, если бы Царелюбивая Россия то подумала. Любовь за любовь! Это чувство самое исключительное, ревнивое: всякое другое унижение было бы ничто перед этим. Но полно, это вздор, это быть не может и охота же нам толковать о том.

Сожаления достойно и то, что отечественный язык никак не может войти в употребление у высших сословий: напротив, их пример все более распространяет Французский между Провинциальными дворянами и людьми других сословий, почитающими себя образованными. Особенно женский пол, хорошо ли, худо ли им говоря, другого знать не хочет. В этом только случае не худо бы ему последовать примеру Европы: там правда Французский язык сделался общественным; но для Англичанок, для Немок и даже для Полек, природный остался обычным, семейным, дружественным, задушевным. Чужеземныя Царевны и Княжны, вступая в наш Императорский Дом, как бы ни желали выучиться по Русски, для них это делается невозможным, ибо никогда около себя ни единаго Русскаго слова не услышат. А им одним только предоставлено сделать великий и полезный переворот в нашем общежитии. Здесь недавно одна модная и пожалуй, знатная дама потребовала, чтобы в ея гостиной не иначе говорили, как по Русски; и о диво! Ее послушались; и попытка ея, хотя не полный, но имела некоторый успех³². Честь и хвала и благодарение этой известной добродетели. Как ни европействует Москва, а в ней одной только проглядывает иногда желание сохранить отечественное³³.

Но к чему все малодушное отчаяние наше? Опасность не есть еще погибель. Оставим настоящее и полюбуемся великим Отечеством нашим в его прошедшем и возможным еще будущем.

По географическому положению своему Россия стоит большим особняком не меже двух миров и касается третьяго. Теснейшие сношения с ними ей также

- 327 -

удобно иметь, как и совершенно отделиться от них. В ея воле разтворить к себе все двери настежь или запереться накрепко. Третья часть ея, одна только плотно населенная от Уральскаго хребта до Вислы и от Лапонии до Чернаго моря почитается в Европе; другие две трети, а может быть и более, которыя назовем мы Запасной Россией, ожидают еще жителей и почитаются в Азии. Сие произвольное разделение в будущих землеописаниях конечно должно будет измениться. Белое и Ледовитое моря, Охотское редко кораблями посещаемое, потом Монгольския и Киргизския степи на Севере и на Востоке делают границы ея совершенно безопасными. Закавказский край безпокоен, но не страшен и был бы ничто, если б могли мы остановиться на Тереке и на Кубани. К Западу сухая граница на большом протяжении, обитаемая хотя и подвластными, но неприязненными народами, как будто отверзает свободный путь новому нашествию двадесяти язык. Два раза знаменитые полководцы вторгались к нам через нее: они были тогда сильнее Русских и числом и искусством; обращены однако же в бегство. Ныне, когда обойдя грозныя твердыни на Висле, неприятели должны проходить топкими болотами сквозь наши столбы Геркулесовы, между двух сильных крепостей, Бобруйска и Бреста Литовскаго, и за ними и вокруг них встретить многочисленнейшую, первую армию в свете, то не один голод испугает их и до морозов еще; мороз подерет их по коже. С малым числом идти невозможно, для большого скоро недостанет продовольствия. К тому же Рейн никогда не допустит Французов войти в тесный и искренный союз с Пруссаками; а ветхая Австрия, сие мозаическое Государство распадается от перваго сильнаго Русскаго толчка. Все это давно разочтено в Европе и жители ея, видя невозможность победить, унизить и ослабить нас оружием, прибегают к другим средствам. Они никак не скрывают, что надежды свои возлагают единственно на внутренния наши раздоры и усиливаются поколебать называемые ими предразсудками, все древния общия верования наши, которыя крепили союз между всеми сословиями Государства. Заблаговременно принятыми мерами можно конечно обмануть их ожидания.

Но есть одна великая Держава, достойная быть соперницей России. Владея трезубцем Нептуна, как рычагом требуемым Архимедом, она ворочает им вселенной. Со всех сторон грозит она бедой тайно ненавистному ей Государству, в Балтийском море и его заливах, из Турции, из Персии, из Индии, из Китая. На неприступном острове своем не много тысяч лордов, купцов и фабрикантов, зарывшись в золото, живут среди миллионов порабощенных ими или с голода умирающих свободных Англичан. Для их выгод создан свет, думают они. Всюду достигает хищная рука развратителя, отравителя Албиона; куда ни протянется она, приносит с собой ужаснейшия напасти народам. Обратив все в механизм и повелевая морем, стоит среди него Англия, сама как разрушительная адская машина. Она дома у себя знает всю цену обманчивого слова свобода, но в других землях употребляет его, чтобы породить безначалие и как бы спеша к ним на помощь, утверждает в них владычество свое. Холодность ея жителей и сырость климата, к счастию не многим Русским дают охоту посещать ее; только аристократы

- 328 -

пленяются великолепием ея замков и парков и царским житьем ея Лордов. Из них продавцы жен дивятся мудрости ея законов, допускающих таковую продажу. В случае разрыва с нею, ненависть ея имени, в частях Азии ею посрамленных и ограбленных, может послужить России лучшим, вернейшим против нея союзником. На дальнейшия ея там успехи надлежит кажется обратить пристальное внимание. Если бы удалось ей совершенно овладеть Китаем, то она в состоянии, чего Боже сохрани, через Кобийскую степь насильно безчисленных Китайцев как саранчу нагнать на пустую нашу Сибирь.

Вот еще для нас новая причина преимущественно обратиться к Азии. Мы одни из Европейцев (если только мы Европейцы) можем явиться в ней спасителями, освободителями. Каспийское море, наше Средиземное, на котором ни с кем у нас совместничества быть не может, природою поставлено как будто для того, чтобы облегчить нам туда путь. Не только отвергать Европейския изобретения, всеми ими постараемся воспользоваться.

Быстрое сообщение посредством паров как будто нарочно выдумано для плоской России. Железная дорога между двумя столицами может скоро быть готова³⁴. Еще легче и дешевле будет продлить ее до Саратова. Там ширина и глубина Волги дает возможность учредить речное деятельное пароходство до Астрахани; там должно оно остановиться по мелководию Волжских рукавов. Но тут начинается Каспийское море и его кажется так бы и покрыли мы флотами больших пароходов. На противоположном берегу, как на правом, так и на левом, нет кажется большого затруднения завести сильно укрепленныя места. С одной стороны Персия, молящая о помощи против насильствий Англичан, с другой на половину укороченная дорога в Хиву. Неудачный туда поход, единственно от необыкновенной зимы³⁵, между тем одно из славнейших предприятий нынешняго царствования, никак не должен нас разохотить: это было бы сидеть дома от того, что раз промочило дождем до костей. Но какое действие имел и этот поход? Он взволновал Авганистан. Появление наше в Хиве и в Бухарии никак не должно иметь вид завоевания. Обстоятельства укажут, какое употребление должны мы сделать из приобретенной покровительственной силы над сими народами.

Чрезвычайно важное и полезное приобретение конечно есть часть Армении: но сего не достаточно, надобно чтобы Арзрум и вся она была в руках наших. Тогда надлежало бы объявить ее особым Царством наравне с Польшей и название ея Царя поместить в числе прочих Царских титулов. Патриарха Эчмиадчинскаго, который как глава разсеянных по Азии Армян, должен иметь на них большое влияние, не худо бы сделать и Наместником этого Царства. Должно быть осмотрительным в выборе его и его преданность не должна подлежать ни малейшему сомнению. Верховный Совет, ему в помощь, составить из богатейших и более других уважаемых природных жителей, преимущественно из тех родов, коих некоторые члены находятся внутри России: для них не скупиться на наружныя знаки отличия. Обязанное Российскому Престолу народным возрождением своим, сие возобновленное Азиатское Царство, сохраняя свою веру, язык, обычаи

- 329 -

и одежду, наверное предсказать можно, останется вечно ему благодарным. Не так как в Польше, где название ея Монарха, принятое сильнейшим Владыкой в мире, дерзали отвергать, напротив оно польстит ея национальному самолюбию. Вся Азиатская торговля находится в руках у Армян, следственно вместе с ними может быть и в наших. В Индии, продолжая по прежнему заниматься своим торговым делом и не возбуждая никакого подозрения может их усердие сделаться чрезвычайно полезным для Армянского Царя. Весьма бы не худо было в Духовенстве этого народа возбудить дух прозелитизма; им удобнее чем нам веру распространять по Азии. Хотя мы и разнствуем с ними в догматах, но все таки они, равно как Копты и Марониты, подобно нам, Восточныя Христиане и могут препятствовать вторжению Западной Церкви.

Вообще если бы Правительство захотело взять новое направление в политическом и религиозном отношении ничего не могло бы быть лучше, как здесь в Москве под надзором Святейшаго Синода и под названием Общества распространителей веры, допустить учреждение деятельной и усердной пропаганды. Духовныя и светския лица, Общество составляющие, могли бы способствовать и к прекращению у нас расколов. С терпением и кротостию вводя учение Христово между нехристианами и язычниками, в России обитающими, они бы приготовили себя ко внесению Божественнаго света и в сопредельныя с нею Азиатския страны. Западное духовенство, даже протестантское и англиканское имеет там своих миссионеров.

Управлению Восточной Сибири известно, сколь полезны сии духовныя завоевания. Монголы под именем Бурят, населяющие весь Забайкальский край, как жители первобытнаго мира, знали только пасти свои стада. Лет тридцать тому назад не только сеять хлеб, не умели даже они есть его. Лет десять тому сказывали нам, что из них двенадцать тысяч душ, с добровольным обращением в Православную веру, принялись за оседлую жизнь, составляют селения и начали обрабатывать плодородную землю, до них сохою не тронутую, прибавляя, что такой пример сильно разливается между их земляками. Другие Монголы, собратия их, в беспрестанных сношениях с ними находящиеся, подданные Китая, безчисленным множеством кочуют в степи, его от нас отделяющей. Стоит Сибирскому Начальству приняться за то, и чрез несколько времени Ламаизм изчезнет и между Китайскими Монголами. И это одно даст нам большой перевес пред Англичанами.

Когда при Александре воротилось отправленное им в Китай Посольство³⁶, все смеялись над теми, кои утверждали, что поход к большой стене и за нее совсем не так затруднителен, как думают. Степь, чрез которую пролегает туда дорога, совсем не похожа на ту, по которой шли войска наши в Хиву; к тому же и гораздо короче. Лески, пастбища, речки и ручьи везде там встречаются; верблюды понесли бы на себе все тяжести. Ужас, который произвело бы одно приближение Русскаго войска, заставил бы Китайцев без затруднения возвратить нам то, что без всякой нужды уступлено было учтивостью Немца Бирона и что грубиян Потемкин сбирался у них отнять. Полторы тысячи верст вдоль по Амуру тянется

- 330 -

одна благословенная страна, изобильная, богатая всеми дарами природы, которая России принадлежала. В ней построен был город Албазин, и на пограничной реке находился целый ряд малых крепостей, которыя Китай могли держать в повиновении. Жители Иркутска и поныне вздыхают о ней и не могут понять, отчего Белый Царь, столь сильный, не прикажет ее возвратить им³⁷. Приобретение этого края удвоило бы цену всей Сибири и северную часть ея можно было бы поручить тогда хранению вечных ея снегов.

Тогда как молодая Россия сделала так много приобретений и может еще делать их (только в одной Азии), старая Европа в нынешнем столетии ощутила невозвратныя потери.

Ея найденыш, огромное ея детище, Америка, растет не по годам, а по месяцам и совершенно почти освободилась от ея опеки. Не говоря уже о Соединенных штатах, Мексика, Хили, Перу, Бразилия оторвались от нее. Воспитанные в ея духе поселенцы образовали из себя республики. Все находится там в брожении, которое может продлиться столетие; последствием устоя, нет сомнения, будут новыя сильныя Монархии. Они возстанут на матерь свою, и если не покорят ее, то совершенно обезсилят. Между сими двумя великаншами, Америкой и Россией, можно надеяться, что старуха притихнет.

В наши лета нельзя ни надеяться видеть торжество своего отечества, ни страшиться быть свидетелем его падения. Остается только мечтать и молить Всевышняго, чтобы Он ниспослал ему первое, устранив последнее.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Иверия — древнее название Грузии.

² Парфяне, бегством побеждающие — жители Парфянского царства, существовавшего на территории Ирана с сер. III в. до н. э. до 224 г. н. э. Излюбленным тактическим приемом парфянских военачальников было заманивание — ложное бегство во время сражения парфянских воинов в середину расположения своих основных сил, где увлеченные погоней солдаты противника окружались и уничтожались.

³ Красс — Марк Лициний Красс (115—53 до н. э.), римский полководец, подавивший восстание Спартака и ставший членом 1-го триумвирата. Будучи правителем римской провинции Сирии, в 54 г. до н. э. вторгся в Парфию, где и был убит. Голова Красса была принесена парфянскому полководцу, который приказал залить ее рот расплавленным золотом.

⁴ Квириты — официальный титул граждан Древнего Рима.

⁵ Кёниг — конунг, военный вождь у скандинавских племен в средних веках; впоследствии — название короля в Швеции, Дании и Норвегии.

⁶ Гильдебрант (Гильдебранд) — фамилия римского папы Григория VII (ок. 1020—1085).

⁷ Геджира — Геджра (араб.) — бегство Магомета из Мекки в Медину 16 июля 622 г.; эта дата принята у мусульман за начало летосчисления.

⁸ Карл Мартель — Мартелл Карл (ок. 688—741), правитель франкского государства, из рода Каролингов. В 732 г. в битве при Пуатье (город на западе Франции) разгромил войска арабов, остановив их дальнейшее продвижение в Западную Европу.

⁹ Петр Пустынник или Амьенский (ок. 1050—1115), по преданию, вдохновитель идеи крестового похода, которая якобы была внушена ему во сне самим Иисусом Христом. Организованный им в 1096 г. поход огромной, но плохо вооруженной массы бедноты закончился неудачно. После взятия Иерусалима рыцарями-крестоносцами в 1099 г. Петр Пустынник вернулся на родину

- 331 -

и основал августинский монастырь в Гюи, настоятелем которого был до своей смерти.

¹⁰ Алексей Комнин — византийский император из династии Комниных, правивший с 1081 по 1118 г.

¹¹ Святой Людовик — Людовик IX Святой (1214—1270), с 1226 г. французский король из династии Капетингов. Возглавлял два последних крестовых похода: 7-й (в 1248 г. в Египет) и 8-й (в 1270 в Тунис); умер от эпидемии в вой­сках. Вскоре встал вопрос о его канонизации и в 1297 г. римский папа Бонифаций VIII провозгласил его святым.

¹² Речь идет о Балдуине Фландрском, одном из вождей 4-го крестового похода, в результате которого в апреле 1204 г. Константинополь был разграблен и Византийская империя пала. Балдуин Фландрский был провозглашен императором основанной на ее развалинах Латинской империи, просуществовавшей до восстановления Византийской империи Михаилом VIII Палеологом в 1261 г.

¹³ Баязид — Баязет I (1347—1403), старший сын султана Мурада I, унаследовавший в 1389 г. турецкий престол. Одержал ряд побед над соседними государствами и вскоре подчинил своей власти Византийскую империю. Умер в плену у разбившего его армию монгольского завоевателя Тимура (Тамерлана).

¹⁴ Византийская империя перестала существовать в 1453 г. после захвата турками Константинополя. Последний византийский император Константин XII защищал город как простой солдат и был убит в бою.

¹⁵ Софья (Зоя) Палеолог (ум. 1503), дочь Фомы Палеолога, деспота Мореи (южная часть Греции, в древности — Пелопоннес), умершего в Риме в 1465 г. С 1472 г. жена великого князя Московского Иоанна III Васильевича.

¹⁶ Иван Шишко — Ян Жижка (ок. 1360—1415), чешский национальный герой и полководец; возглавлял народную армию, отразившую три крестовых похода против гуситов.

¹⁷ Имеется в виду Олег (ум. в 912 г.), первый киевский князь из рода Рюрика. В 907 г. он возглавил поход на Царьград (Константинополь) и велел своим воинам в знак победы повесить свои щиты на воротах города.

¹⁸ Речь идет о Филиппе Орлеанском, регенте Людовика XV, вступившего на французский престол в 5-летнем возрасте.

¹⁹ Мария Антуанетта (1755—1793), с 1770 г. французская королева, жена Людовика XVI. После Великой французской революции была казнена, вскоре после казни своего мужа. Самсон — библейский герой, источник силы и могущества которого находился в его волосах.

²⁰ Царь Алексей Михайлович, правивший с 1645 по 1676 г., значительно расширил территорию России на западе за счет присоединения захваченных ранее Польшей русских земель. В январе 1654 г. Переяславская Рада провозгласила воссоединение Украины с Россией; победы России в последовавших за этим войнах с Польшей закрепили это присоединение.

²¹ На богомолье в Ферней — т. е. на поклонение к французскому писателю и философу-просветителю Вольтеру (1694—1778), с 1759 г. жившему в деревушке Ферней на юге Франции.

²² Имеется в виду восстание декабристов 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади в Петербурге.

²³ Речь идет о подвигах русских солдат во время русско-турецкой войны 1828—1829 гг., завершившейся Адрианопольским мирным договором, по которому Турция признала независимость Греции.

²⁴ Июльская революция — буржуазная революция во Франции 27—29 июля 1830 г., в результате которой был свергнут король Карл X и установлена т. н. Июльская монархия во главе с Луи Филиппом Орлеанским. Эта революция послужила толчком к революционным событиям в ряде европейских стран — Бельгии, Польше и др.

²⁵ Эол — персонаж “Одиссеи” Гомера, повелитель ветров. Вигель сравнивает с ним короля Луи Филиппа (1773—1850), продержавшегося на французском троне до революции 1848 г.

²⁶ Вигель говорит о стихотворении графини Е. П. Ростопчиной “Насильный брак”, написанном ею в 1845 г. во время путешествия по Европе и опубликованном без подписи в газете “Северная пчела” от 17 декабря 1846 г. В этом стихотворении, в жанре средневековой баллады, Польша аллегорически представлена в виде угнетенной жены грозного барона — России.

- 332 -

²⁷ Вероятно, имеется в виду П. Я. Чаадаев, опубликовавший в 1836 г. свое “Философическое письмо” и написавший впоследствии в свое оправдание “Апологию сумасшедшего”.

²⁸ Ежемесячный литературный и политический журнал “Маяк современного просвещения и образованности” издавался в Петербурге с 1840 по 1845 г. С 1842 г. имел название “Маяк современного просвещения, искусства и образованности в духе народности русской”. Придерживался консервативно-монархической направленности в духе теории “официальной народности”, согласно которой в основе русской жизни лежат три фундаментальные идеи: православие, самодержавие и народность.

²⁹ Вероятно, речь идет о К. С. Аксакове, отрастившем бороду и носившем крестьянское платье. Западник П. Я. Чаадаев иронически заметил, что Аксаков наряжался так национально, что крестьяне принимали его на улице за персиянина.

³⁰ “Выбранные места из переписки с друзьями” Н. В. Гоголя вышли в свет в Петербурге в начале января 1847 г.

³¹ Резкая рецензия В. Г. Белинского на “Выбранные места…” Н. В. Гоголя была опубликована во 2 номере “Современника” за 1847 г. Гоголь ответил ему личным письмом, на которое в середине июля 1847 г. Белинский написал свое известное письмо Гоголю, по сути явившееся социально-политической декларацией.

³² По-видимому, речь идет о московском литературном салоне Авдотьи Петровны Елагиной.

³³ Если Вигель здесь говорит об употреблении русского языка в аристократических салонах, то в столичном салоне вдовы историка Екатерины Андреевны Карамзиной также было запрещено употреблять иностранные языки.

³⁴ Строительство Николаевской железной дороги, соединившей Москву и Петербург, продолжалось с 1843 по 1851 г.

³⁵ Хивинский поход под командой ген. В. А. Перовского, продолжавшийся с ноября 1839 по февраль 1840 г. закончился неудачей из-за сильнейших морозов и буранов в степи. Экспедиционный корпус Перовского был вынужден вернуться, потеряв тысячу человек, умерших от холода и болезней.

³⁶ Русское посольство 1805—1806 г. в Китай во главе с гр. Ю. А. Головкиным имело целью установление прочных торговых отношений России с Китаем. Когда посольство добралось до Урги, ему были представлены китайской стороной совершенно неприемлемые требования по церемониалу представления в столице и Головкин был вынужден возвратиться. Одним из членов этого посольства бы Ф. Ф. Вигель, служивший в то время в министерстве иностранных дел.

³⁷ Речь идет о Приамурье и Маньчжурии. Крепость Албазин (по китайски Якса) на берегу Амура была основана в 1651 г. Е. П. Хабаровым. После ряда приграничных столкновений Приамурье вместе с Албазином отошло Китаю по Нерчинскому договору 1689 г. Только при Александре II, в результате Айгуньского (1853), Тянь-цзинского (1858) и Пекинского (1860) договоров была окончательно определена граница России с Китаем по Амуру и Албазин восстановлен в качестве казацкой станицы.

Публикация А. К. АФАНАСЬЕВА

Сноски

Сноски к стр. 299

^* Об этом см.: Н. Г. Сапрыкина. Коллекция портретов собрания Ф. Ф. Вигеля. М. МГУ. 1980.

Сноски к стр. 300

^* Один из них, “La Russie envahie par les Allemands” (Россия, завоеванная немцами) был опубликован в Лейпциге в 1844 г., при жизни Вигеля. Другой, “Trois memoires a propos de la question polonaise en 1831” (Три записки о польском вопросе в 1831 г.) вышел в свет в Москве в 1864 г.

^** В ОПИ ГИМ хранятся автографы и списки неизвестных и не опубликованных исторических работ Ф. Ф. Вигеля на французском языке: “Возникновение русской монархии и других великих держав”, “Малороссия под игом Польши”, “Польша и Ливония”, “Краткая история Польши с древнейших времен”, “Польша — историко-культурный очерк” и “Правители Востока”.

^*** ОПИ ГИМ. Ф. 96. Ед. 344. Л. 1—38.