477

№ 2

<1904. 16 сентября. Севастополь>

Я хорошо понимаю Вас, дорогой Ефим Львович, Ваше настроение, ибо сам бывал в подобном состоянии не однажды. Таковы уж условия нашего российского, общероссийского томления и странствия. А скверно это. Ой, как скверно! Скверно, что у нас на это временное периодическое замирание слишком много времени уходит. Согласитесь, что мы в эти периоды не живем, не живем ни в каком смысле, а как бы пережидаем какое-то удушье, пережидаем, не зная, наверное, чем оно кончится. И это в наши года! В наши года, когда мы должны кипеть, захлебываться жизнью и пр., и пр., и пр. Плохо то место и время, где и когда возможно это. Из очень сложных соображений, о которых скажу когда-нибудь, я поступаю в одно из южных земств. Месяц тому назад меня приняли туда, взяв мои документы, все как полагается по форме. Только... я еще не прошел через все инстанции, «не утвержден». Жду этого утверждения. И все мое теперешнее настроение, занятие и пр. можно охарактеризовать словом «ожидаю». Это тоже специально российское зло. Ежели высчитать все эти «ожидания» утверждений и пр., то выйдет, что на них, на эти «ожидания», ушла 1/3 моей сознательной жизни. Но все это пустяки, разумеется, в сравнении (как говорил Павло¹¹) с Жизнью. Кто чувствует и видит душу Жизни, тому все эти непогоды дают лишнее богатство, и он крепнет... Кстати. Павло пишет: «ты только не смейся с меня. Я хочу диржать наатистат зрелости»... Ну, скажите, как тут не смеяться! Разве можно удержаться? Я по крайней мере не могу. Интересно, как карякинское¹² творчество в «листке»¹³ идет.

«Я чувствую, что я могу!»

И обнимает с дрожанием рук Ахрамовича¹⁴, а тот брезгливо вырывается.

Не подозреваете ли Вы в Марке Волохове¹⁵, написавшем в «Жур<нале> дл<я> всех»,¹⁶ ницшеанца Ахрамовича? Когда я прочел возвращенную «Мар<ью> Ив<ановну>»¹⁷, поверите ли, я обрадовался, что ее не напечатали. Слишком, слишком скороспешного приготовления эта вещь (вспомните: клизма «гуж» и пр. сопутники). В «Образование»¹⁸ послал «сенсационный» шедеврик. По отзывам г<оспод> специалистов — «нечто необычайное, небывалое в мировой литературе». И меня ведь, сволочи, эти г<оспода> специалисты настроили так, а вернут рукопись, опять признаю за слабую вещь и сложу ее в склад своих «неизданных еще» произведений, которые ждут моей зрелости, чтоб показаться людям в полном блеске. Восьмой день ловлю рыбу. Пальцы разъело морской водой, писать трудно. Пишите, дорогой друг. Все запоздания «ответов» извиняю, ибо не формалист.

Крепко целую. Ваш Никанд<ров>