437
Ливадия. 14 октября 1904 г.
Цензура дозволила читать сие грустное послание Романовой Константиновне.
ТАТИАНА.*
Дорогая моя Мусь!
У меня сегодня было огорчение. Опрос по географии сошел на 6 с минусом; значит плоховато. Я уже Вам писал, что она мне дается трудновато,
438
да вдобавок я и приленился; искал я границу с Германией в Калужской губернии. С картой был плохо знаком, потому что работал почти исключительно на атласе, несмотря на то, что М<атвей> И<лларионович> неоднократно говорил мне, чтобы я, выучив по атласу, смотрел бы по карте. Так что, у меня сегодня вышел испорченный денек. Это у меня был самый плохой опрос. Представь себе, что правда, кроме шуток, когда я Тебе писал первую страницу этого письма, то мне послышался запах будущей беби. В общем, у меня дела идут порядочно. Я за это время очень полюбил Татульку и Татиану Васильевну. С первой мы любим говорить по душам. С обеими я очень часто делился моими впечатлениями. Недавно {было} в газетах был рассказ о том, как раненый офицер приехал в Россию и рассказывает следующее: «Получил я тяжелые раны, но когда я увидал, с какой халатностью относятся здесь к войне, то мне стало еще больнее. Говорят, что под Тюренченом, мы бросили, иди вернее сказать, оставили наши пушки и бежали. Это правда, что у пушек никого не осталось, но почему же? А вот почему; вся прислуга (солдаты) были убиты. Здесь я нашел полное уныние, а в действующей армии подобного ничего нет. Все в полной уверенности, что мы победим».
Как подвигаются Твои дела насчет февраля или марта? Бережешь ли Ты себя? Я очень и очень часто, душенька, о Тебе думаю. Скажи Татиане и Георгию, чтобы они Тебя берегли, а если что-нибудь будет не в порядке, что-нибудь вроде насморка, то им будет такой нагоняй, что и в целый месяц не забудут. Как Кумушка? У меня в голове роятся такие планы, что и, и. Ни словом сказать, ни пером написать. Прощай, моя Дузи. Нежные всем поцелуи. Не забудь [Муст-ку].
Твой
Иоанчик.