516

76

Рождество. 1905 г.

Ай-Тодор

Милая Апрак,

Спасибо тебе от всей души за интересное длинное письмо, которому я очень обрадовалась, ибо мы столько времени были без известий (писем и газет не имели 10 дней) и не знали, что делается в России да и вообще на белом свете! Боже мой! Что творится, кажется, нет ни одного города и даже почти ни одной деревни, где бы не пролилась кровь! А в Москве какие невероятные ужасы, и все это накануне такого праздника — где же “Мир на земле”?! Как тяжело проводить его вдали от Мама и всей семьи и при таких грустных обстоятельствах, но как мне страшно быть здесь в совершенно другой обстановке, чем та, к которой привыкла с детства.

Я не могу сказать, как мне жалко и грустно (и совестно даже!) не быть в Петербурге — не делить с братьями общего горя, не быть с ними, одним словом, в это ужаснейшее время — как тяжело и гадко у меня на душе и как тянет туда! Сидим мы здесь, милая Апрак, не чувствуя страха или боязни ехать в П<етербург>, а только по той же причине, из-за которой ты пишешь, что

517

Мама не надо возвращаться (с которой мы, между проч<им>, совершенно согласны и думаем так же).

По-моему, присутствие Сандро может только повредить многим, наверное, многое, что теперь делается, приписывалось бы ему — ведь ему часто приходилось быть козлом отпущения. Но я вижу по твоему письму, что Витте сильно достается от всех, и, по-видимому, там также судят, как и мы здесь. Но, не дай Бог, все же, чтобы он полетел теперь — пускай расхлебывает кашу, которую он заварил. Как можно было доводить страну до всего этого?!

В Ялте тоже далеко не спокойно, и всяких миленьких типов — хоть отбавляй. Митинги происходят каждую минуту не только в Ялте, но и в Алупке и Кореизе (рядом с нами), и на них публику подстрекают на грабежи, отнятие земли у владельцев и т. д. Говорили даже, что хотят произвести нападение на Ай-Тодор, но пока Бог хранит! Хулиганов и всяких нищих здесь множество, есть такие жалкие, но большей частью ужасные толпы, способные на все.

Когда я тебе телеграфировала насчет нашего возвращения, то мне хотелось узнать твое мнение, следует ли нам быть там, а не в смысле можно ли приехать, понимаешь? Ты могла подумать, что мы хотим знать, небезопасно ли ехать теперь, но это, конечно, не то! Я знаю, что нас в П<етербурге> ругают, что мы все сидим тут, т. к. никто не знает главной причины, но я надеюсь, что ты нас понимаешь, Милая Апрак, и разделяешь наш образ действий! Как только положение станет выясняться и умопомрачение начнет проходить, мы двинемся отсюда! Не поверишь, как я страдаю душою за всех вас, — как больно не быть вместе и как страшно за всех и все, о Господи!.. Нет, до чего мы дожили?.. Все самое святое, все самые священные чувства, которым я с детства привыкла поклоняться и чтить, <все разметано и попрано...>

26 дек<абря>

Как грустно, смерть бедного гр. Орлова-Давыдова; так жаль Мама — еще одним другом меньше, и все это, когда уже и без того так гадко и грустно!

Я так рада, что Мама в Дании, рада за нее, за Апапа, хотя она давно уже рвется домой, — но это просто невозможно теперь. Сегодня чудный солнечный день, 5° т<епла>, и весь снег, который лежал пять дней, кажется, сошел. Мороз доходит до 7° <ночью>. Вчера была елка в бараке для наших раненых офицеров, мы там ужинали и долго сидели, было очень уютно. Напомнило, не знаю почему, пикник в Лангекоске! Деткам здесь хорошо, ради них я рада быть еще тут!

Теперь кончаю — в надежде повидать тебя, т. е. получить от тебя письмо! Я слегка рамоли! Хотела бы Тебе многое еще написать, но нет сил. Это письмо везет наш генерал, который покидает нас завтра, пожалуйста, повидай его. Целую тебя крепко. Дай Бог всего лучшего на Новый Го д Тебе и бедной нашей Родине. Помнишь, как встречали этот Го д у тебя, в Гатчине?

Любящая тебя Ксения