Елагина Е. И. Семейная хроника // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2005. — [Т. XIV]. — С. 271—323.

http://feb-web.ru/feb/rosarc/rae/rae-271-.htm

- 271 -

Е. И. Елагина

«СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА»

Мать моя, Мария Андреевна Мойер, урожденная Протасова1. Ее отца звали Андрей Иванович2, а отца Андрея Ивановича — Иван Юдич (Яковлевич)3. Дальше о роде Протасовых я никогда ничего не слыхала, не знаю даже имени моего деда.

Иван Яковлевич был женат на Александре Александровне Юшковой, которая приходилась ему внучатой сестрой. Для брака его потребовалось разрешение архиерея; не знаю, в каком городе они жили, но архиереем был в нем Иоасаф4, белгородский святой впоследствии. Неизвестно почему, архиерей считал Ивана Яковлевича неверующим: он сказал Протасову, что позволит ему жениться, только с тем условием, чтобы он и невеста его говели. Иван Юдич отвечал, что он и без того хотел говеть перед свадьбой. Архиерей приказал им ходить в его церковь, и так поразило его благочестие жениха, что он сказал ему, что все время их венчания он будет в алтаре молиться за новобрачных.

Он сдержал обещание, и тетушка Елена Ивановна (дочь их и сестра моего деда) говорила мне: «Молитвами Святого обязаны мы, что нас было десять человек детей, из которых ни одного не было урода, и все вышли честные люди». Их было четыре сына: Василий Иванович, Яков Иванович, Павел Иванович5 и Андрей Иванович и шесть дочерей: 1) Александра Ивановна Протасова6, жена Петра Степановича, брата известной Анны Степановны7 любимицы Императрицы Екатерины II. 2) Анастасия Ивановна Плещеева, жена Алексея Александровича8. 3) Мария Ивановна. 4) Наталия Ивановна. 5) Елизавета Ивановна, первая жена Карамзина, историографа9. 6) Елена Ивановна, Мария, Наталия и Елена замуж не вышли и умерли уже в глубокой старости.

У Ивана Юдича была еще сестра замужем, если не ошибаюсь, за Толстым10. У этой сестры было несколько сыновей глухонемых и одна дочь, умный, милый ребенок, ненаглядное сокровище отца и матери; дочь эту звали Аришей. Однажды в Москве Ариша опасно занемогла; не знаю, скарлатиной ли, или крупом. Иван Юдич с семьей своей в это время был тоже в Москве; жена его Александра Александровна была беременна. Иван Юдич всякий день ездил навещать больную племянницу. В один день говорят ему, что надежды нет — доктора говорят, что Ариша умрет скоро. Ему стало жаль сестры; он, воротясь домой, заперся в своей комнате и стал молиться за нее Богу, говоря: «Господи, возьми любую из моих дочерей, спаси Аришу». Во время этой молитвы ему пришло в голову: «А что если Господь возьмет у меня Лизу?» Лиза была его любимица. Но он устрашился этой мысли и с полным самопожертвованием сказал: «Хотя бы Лизу, но отдай им Аришу». Лишь только кончил он эту молитву, приезжает посланный от сестры сказать ему, что Арише лучше; но к вечеру занемогает Лиза и скоро умирает. Иван Юдич сам не плакал о ней и всем в доме запрещал, говоря, что Бог принял его жертву и что должно благодарить Бога.

- 272 -

Скоро после жена его родила дочь. Иван Юдич взял ее на руки, принес к детям, объявляя всем, что Лиза воротилась. Эта Лиза и была впоследствии женой Карамзина. Аришу же всегда считали подаренной Иваном Юдичем. Она всегда была ему дороже племянниц.

После смерти отца, Василий Иванович был главой семьи. Он записывал братьев на службу, управлял всем имением, отделял их, как хотел, выдавал сестер замуж или оставлял незамужними, по усмотрению, и женил братьев. По всему, что слышала о нем, он был страшный деспот. Мценский уезд, в котором была большая часть протасовских имений, весь был в его повиновении. Он был некоторое время Мценским предводителем дворянства.

Граф Федор Васильевич Ростопчин

Граф Федор Васильевич Ростопчин

В селе Троицком, где он жил, был большой дом; при нем жили его три, по его же вине, не вышедшие замуж сестры. Старшая из них, Мария Ивановна, отличалась необыкновенным умом и очаровательной любезностью. Протасовы были все очень образованы; говорили и читали очень много пофранцузски и поитальянски, брали уроки рисования у Тончи11 и очень охотно пускались в богословские разговоры. Мария Ивановна была хозяйкой в доме Василия Ивановича, когда он был еще не женат.

Ее любезность привлекала в Троицкое и таких посетителей, которых богатство Василия Ивановича туда бы не привлекало, и мешала ему отталкивать тех, которые не переносили его деспотизма. Впрочем, Василий Иванович, говорят, любил гостей и не был спесив, нисколько; он равно хорошо угощал вельмож

- 273 -

и родственников своих однодворцев, чем часто оскорблял гордую Катерину Александровну Новосильцеву, жену друга своего Новосильцева, которого род шел от мещан Новосильских и для которого, когда ждал его посещения из Петербурга, приглашал из Новосиля его дядей и двоюродных братьев, думая этим сделать удовольствие Новосильцеву, но жена его за это сердилась на Василия Ивановича. Мария Ивановна Протасова успокаивала ее гордость и спесь, показывая ей, что и протасовские родственникиоднодворцы приняты в доме Василия Ивановича, как принимаются и знатные родные.

Графиня Екатерина Петровна Ростопчина

Графиня Екатерина Петровна Ростопчина

Братья Протасовы, пока были еще не женатыми, имели много любовниц и много незаконных детей. Василий Иванович следовал при этом некоторым положенным им правилам: он говорил, что должно воспитывать незаконных детей в том состоянии, в котором находится их мать.

Известна только одна его незаконная дочь Мария Васильевна Тимирязева, которая, впрочем, до замужества своего с Аркадием Семеновичем Тимирязевым, называлась Протасовой12 и воспитывалась у теток своих, сестер Василия Ивановича, которые отдали ей свои деревни: Одинок, Олешню и Подмосковную, проданную Тимирязевым.

Мать Марьи Васильевны была госпожа Грохольская, жена полковника Грохольского, который был другом Протасова. Полк его был послан на войну; ему не хотелось везти красавицу молодую жену в поход; Василий Иванович предложил ему оставить ее в Троицком у сестер его. Грохольский согласился

- 274 -

с благодарностью, не подозревая, чтобы доверенность его была обманута. Не знаю, узнал ли Грохольский о том, что жена его родила дочь в Троицком в его отсутствии, но знаю, что она умерла монахиней в католическом монастыре (она была полька) и что после ее смерти, по словам монахинь, по всему монастырю распространился сильный запах фиалок (маткиной душки) — morte en odeur de sainteté в буквальном смысле слова*.

Наталья Ивановна Протасова не в шутку, а, в самом деле, верила в переселение душ; она утверждала, что душа ее матери, которую она страстно любила, перешла в племянницу ее Марию Васильевну, и что та же душа после перешла в ее дочь Марию, несмотря на то, что Мария была старшая из ее четырех дочерей, так что Мария Васильевна еще три года, по крайней мере или жила без души, или у дочери ее до ее смерти души не было.

Марии Ивановне, как старшей из сестер, живших с братом, поручено было домашнее хозяйство, но она часто забывала о нужных покупках для дома, отчего бывали смешные затруднения, из которых она выпутывалась с помощью своего ума и любезности. Так, забыла она однажды купить свечей; приехали гости; после обеда докладывают ей, что свечей нет. Послали на винный завод, который был в том же Троицком, и там нет, в церковь, и там нет ничего, кроме нескольких огарков; послали в Мценск, но посланный воротился не позже 4-х часов, а на дворе уже смеркается. Марья Ивановна принялась рассказывать, объявив раньше, что у нее сегодня глаза не совсем здоровы, и что она просит гостей посидеть без свечей у нее в гостиной. Она так была любезна, что никто из гостей не заметил, что досидели без чая до поздней ночи в потемках.

Между тем от времени до времени входили сестры ее и брат Павел Иванович и пели поитальянски для Марии Ивановны, что на заводе нет свечей и в церкви нет, а из Мценска привезут. Когда, наконец, свечи были привезены, она весело призналась всем в своей оплошности и в причине потемок в доме.

Все три сестры боялись мертвых и мышей. О смерти не смел никто говорить в доме; если умирал кто из прислуги в доме, то для барышень он исчезал, и они никогда не спрашивали, куда он девался. Мария Ивановна была однажды в гостях у таких же трусих; вдруг им показалось, что мышь пробежала по комнате, все вскочили на стол. В это время вошел лакей; они все обратились с вопросом к нему: «Видел?» — «Видел-с». — «Что же ты видел?» — «Маленького человечка в красном платье, с рожками», — отвечал он, потому что был уверен, что они испугались черта.

Однажды была очень больна Анна Петровна Зонтаг, тогда еще не замужем, Юшкова13; и приехали навестить очень много родных, между прочим, и барышни Протасовы. Доктор нашел, что их слишком много вдруг взошло к больной в комнату; он вызвал Елену Ивановну и приказал ей вывести хоть некоторых. Она сказала Марии Ивановне: «Пожалуйте в другую комнату». Мария Ивановна подобрала тотчас юбки и побежала. В дверях встретил ее кто-то и спросил: «Куда вы? Что случилось?» — «Не знаю, батюшка, либо мышь,

- 275 -

либо похороны». Так как она сидела у окна, то думала, что может быть, по улице везут покойника.

Василий Иванович, вопреки своему намерению, когда упросил сестер жить с ним, собрался жениться на вдове Барыковой, урожденной Брыкиной; познакомился он с ней в Малороссии и обещал жениться, если она родит сына; но брат Барыковой, кажется, принудил его жениться еще прежде, чем она родила, и к великому изумлению сестер, он воротился из Малороссии с беременной новобрачной, которая приняла бабушку мою Екатерину Афанасьевну14, приехавшую поздравить молодых, в постели после рождения сына; ребенок вскоре умер.

Сестры Василия Ивановича, то есть Марья Ивановна, ибо все хотели ее волею, собирались после этого уехать из Троицкого, но брат упросил их остаться, и они перешли только жить во флигель, но обедали всегда у Василия Ивановича в большом доме. Марья Ивановна продолжала угощать и занимать троицких гостей.

Еще задолго до женитьбы Василия Ивановича, Наталья Ивановна, которая была самостоятельнее сестер своих, поехала однажды с Елизаветой Ивановной в Москву погостить у сестры Плещеевой; там она познакомилась с Карамзиным; он полюбил Елизавету Ивановну, понравился ей и посватался. Написали к брату, прося позволения; он отказал, находя Карамзина недостаточно богатым и знатным, чтобы смел думать о его сестре. Но Наталья Ивановна уговорила робкую сестру не слушаться, а идти за любимого человека. Свадьба состоялась, и Василий Иванович после простил сестру. Но она жила недолго, родив дочь Софью15 в 1802 году, умерла.

У Елизаветы Федоровны, жены Василия Ивановича, было четверо детей от Барыкова. Тр и дочери — Прасковья Васильевна, графиня Толстая, Екатерина Васильевна, княгиня Вадбольская, Мария Васильевна, больная падучей болезнью, не вышедшая замуж и один сын Федор Васильевич. От Василия Ивановича имела она одну дочь Александру, которая вышла за Кутлера16. Ее сыновьям досталось гнездо Протасовых, село Троицкое.

Василий Иванович выстроил там новую каменную церковь, он уже давно отделал ее, все приготовил для освещения и все боялся освятить, боясь умереть скоро после, так что умер, не решившись пригласить орловского архиерея на освящение. Желая ровно разделить имение между своими двумя дочерьми — незаконной Марией и законной Александрой, Василий Иванович скупил (разумеется, без денег) деревни своих сестер, к счастью, не все; тотчас после его смерти начался процесс между Елизаветой Федоровной и Марией Ивановной; первая выиграла его, ибо, по закону, деревни, купленные у сестер не считаются благоприобретенными, а родовыми, и должны идти законным наследникам. Те тушки вознаградили Марию Васильевну, отдав ей все, что имели, стали жить не у себя, а в ее деревне Одинке, которую отдала ей Мария Ивановна, получая от нее по 1000 р<ублей> асс<игнаций> пенсии.

Процесс этот совершенно разъединил сестер Василия Ивановича с женой его и дочерью; о Елизавете Федоровне и дочерях ее и сыне вся семья ничего не знала. Предания у них свои; вся семья была на стороне тетушек Протасовых.

- 276 -

Василий Иванович всегда боялся быть похороненным заживо и завещал, чтобы ему мертвому уже отрезали пятки, но это не было исполнено. Церковь в Троицком освятили через 40 дней после его смерти; сестер его на освящение не пригласили, но просили взять у Марии Ивановны многие вещи, которые она для новой церкви готовила.

У Протасовых было два винных завода: один в Троицком, другой в Салькове. Василий Иванович рассердился на главного винокура в Троицком и хотел отдать его в солдаты; тот пришел к деду моему Андрею Ивановичу и умолял спасти его. Андрей Иванович пошел к брату и стал просить, чтобы он уступил его ему. Василий Иванович согласился с тем, чтобы дедушка взял его на свою часть в цену 12000 р<ублей> асс<игнациями>. Часть дедушки была на 12 тысяч меньше части его братьев, но человек был спасен и очень счастлив тем, что от жестокого строгого барина попал к доброму и великодушному, каков был дед мой.

Все это, однако, не мешало братьям любить друг друга. Бабушка моя нашла под подушкой у умершего Василия Ивановича письма Андрея Ивановича, писанные лет шестнадцать до его смерти, в которых дедушка просит у брата позволения жениться. У Василия Ивановича в Троицком была больница, в которой часто лечились наказанные по его приказанию люди. Жизнь в Троицком в то время напоминает Троекурова в повести Пушкина «Дубровский».

У барышень Протасовых был в Москве дом, если не ошибаюсь, на Пречистенке; в 1812 году оставался в нем дворник, который хотел беречь его вопреки неприятеля; раз ночью, когда он караулил его, он увидал верхового, который поравнявшись с домом Протасовых, выстрелил из пистолета; дом загорелся, дворник принялся кричать, но верховой сказал ему: «Молчи, это приказал Федор Васильевич (Ростопчин был женат на дочери Александры Ивановны Протасовой Катерине Петровне17). Дворник пошел с этим известием к барышням, уверяя их, что дом, верно, прежде еще был чем-нибудь намазан, что так легко загорелся от выстрела. Он сгорел со всем, что в нем было.

Когда тетушки уже жили в Одинке, у них умерла горничная Аксютка; прежде чем успели похоронить ее, она очнулась, и, конечно, вся дворня принялась расспрашивать ее, что и как на том свете, и вот ее рассказ: «Как только вышла моя душа из тела, подхватили ее два ангела и помчали вверх; пролетела я первое небо, второе, третье, четвертое, пятое, шестое, седьмое, примчали они меня к самому престолу Царя Небесного, а он и говорит им: «Олухи, дураки, что вам не прикажешь, да сам не приглядишь, все переврете. Аксинья — да не та». Тут они мне дали подзатыльник; я и полетела кубарем вниз стремглав, да и очнулась в теле своем».

Была у них еще небогатая помещицасоседка, утверждавшая всегда, что без Божьей воли замуж не выйдешь, и доказывавшая эту истину собственным примером: «Сижу я на одном канапе, а матушка на другом канапе; вдруг матушка говорит: «Настасья, за тебя жених сватается такой-то». — «Воля Ваша, матушка, как прикажете». — «Ну, Бог тебя благослови». Сняла со стены образ, благословила; я и вышла замуж. Ну, как же не воля Божия».

Тимирязева, когда вышла замуж, уехала в Петербург; ее муж служил там. Но умерла она в Одинке у тетушки родами; родив сына Ивана, в день рождения своей старшей дочери Марии, не имея в деревне, что подарить детям, она

- 277 -

дала им по восковой свечке; они зажгли их для панихиды по ней, в тот же день. Тимирязев оставил детей18 у тетушек; каждая из них выбрала себе любимца между ними, и баловала его или ее напропалую. Наталья Ивановна не любила мальчиков, которых было два — Александр и Иван, да, кроме того, в Марье была душа ее матери по наследству. Елена Ивановна взяла под свое покровительство Ольгу. Отец, впрочем, скоро взял их к себе, когда женился на баронессе Боде19, которая была им добрейшей мачехой.

Мария Андреевна Мойер, урожденная Протасова

Мария Андреевна Мойер, урожденная Протасова

Павел Иванович Протасов женился на Марии Николаевне Новосильцевой20, знатной, спесивой, капризной и своевольной, которая держала его под каблуком и весь век лежала — не от болезни, а потому что лежать покойнее, чем сидеть. Это не мешало ей распоряжаться, даже очень строго, всем домом, мужа посылала она покупать провизию и так была требовательна, что он скрывал от нее цену того, что покупал, говорил всегда наполовину дешевле. Зато после (т. к. все деньги брала себе) признавался ей от времени до времени, что у него тысяч 30 долгу; она бранилась, ворчала, но платила и опять на год мир и спокойствие, и опять она может хвастаться, что никто не покупает чай или другое что дешевле Павла Ивановича.

Она очень любила дарить; мне, когда я была в Москве двухлетним ребенком, подарила она целый воз игрушек; Саше Воейковой21, которая была ее любимицей, подарила турецкую шаль на куклу и очень рассердилась, увидав, что

- 278 -

мать ее носит; кровать из пряника, потому что Саша выдумала, что ей хочется пряничной постели.

У нее был один только сын Александр Павлович22, который никогда не женился, я думаю оттого, что боялся подвергнуть жену таким же притеснениям, какие сам испытывал. Он уже служил в Сенате и занимал весьма значительное место, а комната его еще все была рядом со спальней матери; к нему нельзя было прийти кому бы то ни стало, потому что надо было для того, чтобы пройти к нему, пройти через ее спальню. Ему не давали вина за столом, а для него ставилась какая-то бутылка другого дешевого вина, от которой предостерегали гостей, говоря: «Этого вина не кушайте, это Сашино дурное вино». Это рассказывал мне мой отец23, который в Москве обедал у Протасовых.

Дом их был в приходе Николая Кобыльского. Я впоследствии, когда уже была замужем, бывала у Александра Павловича; он очень любил нас, особливо мужа моего24, и звал его обедать с ним вдвоем по субботам, и в эти дни брал обед из трактира, а остальные дни недели ел он людские щи и кашу. Он был очень богат, потому что к имению отца его, довольно большому, прибавилось еще состояние его матери. Но на себя он тратил елико возможно меньше; крестьян своих сумел он еще при Николае I отпустить на волю.

Деревни свои заложил он в Опекунский совет25, деньги взял себе, купил на них акции какие-то, а мужики переименовались в свободных хлебопашцев26, получили всю землю и были обязаны только вносить проценты в банк, чтобы не быть проданными с аукциона. Нижегородскую деревню его, в 2000 душ, подбил какой-то чиновник не платить процентов (имел намерения купить их) и Александр Павлович, чтобы спасти их, вопреки им самим, платил за них проценты. Все это, по его словам, сделал он потому, что прочел в старом требнике XIV века чин исповеди, в которой духовник обязан спросить у кающегося: «Не владеешь рабами?» Если ответ утвердительный, то священник должен сказать: «Отпусти их», а иначе не давать причастия. Прочитав это, Александр Павлович не говел до тех пор, пока не получил разрешение сделать свои имения имениями вольных хлебопашцев. Он много говорил об этом и всячески убеждал всех последовать его примеру.

Меня он называл всегда Schneewittchen* потому что помнил, что ребенком я была очень бела. Он унаследовал от матери страсть дарить, но делал это очень нелепо. Когда мы молодые, то есть в первый раз после свадьбы, приехали к нему, муж, зная его слабости, всячески старался избегнуть подарка; Александр Павлович все старался узнать, не любит ли он что-нибудь, то есть каких-нибудь вещей. Но муж на все отвечал, что не любит; наконец, уже провожая нас, в передней он спросил у него: «Aimez vous la chasse?» Не знаю, какое затмение нашло на мужа или рассеяние, но он отвечал: «Oui, beaucoup»** (от роду никогда не бывал на охоте). Александр Павлович обрадовался и для охоты подарил ему старинный меч, принадлежавший отцу Александры Александровны Протасовой — Юшкову. Мы долго смеялись этому.

- 279 -

Он очень любил сына моего Алексея27 и всегда называл его своим наследником. Он благословил его старинным семейным образом Божьей матери, подарил ему семейную серебряную чарку и в именины всегда присылал конфет и игрушек.

Иван и Петр Киреевские. Рис. неизвестного художника

Иван и Петр Киреевские.

Рис. неизвестного художника

Завещание оставил он самое странное, несмотря на то, что был сенатором и великим законоведом. Исполнить его, кажется, было невозможно. Какую-то землю для огородов своим людям, которую они обязаны обрабатывать, в пожизненное владение; потом она должна идти на содержание каких-то больниц и богаделен; какую-то сумму на приданое бедным невестам Богородского уезда; еще сумму на основание больницы в Севастополе и проч<ее>. Наследникам своим, происходящим от Протасовых, 20 тысяч руб<лей> и Новосильцевым тоже чтото, около того же. На мою долю пришлось 3333 руб<ля> 33 коп<ейки>.

Огромная библиотека его, состоящая почти вся из редчайших богословских сочинений, была опечатана полицией, потом продана с аукциона, то есть, раскрадена; дом тоже не знаю, кому-то достался. Александр Павлович говорил всегда, что в деревне жить невозможно, потому что соседи такое бедствие, какого перенести никто не может. Жить должно в Москве, непременно быть членом Английского клуба28 для того, что может захотеться поехать (он жил в Москве безвыездно и никогда не бывал в клубе, но аккуратно вносил 50 руб<лей> ежегодно за членский билет). Когда мужу случалось просить его

- 280 -

дать что-нибудь какому-нибудь бедному или на какое-нибудь общественное предприятие, то Александр Павлович давал так много, что совестно было обращаться к нему.

Он в большие праздники надевал сенаторский красный мундир29 и ездил с визитами. С женщинами никогда ничего не говорил серьезного, а очень скучно шутил и не остро острил, чем меня часто выводил из терпения. Муж очень любил беседовать с ним и охотно ездил к нему по субботам.

В 1812 году служил он в ополчении и приехал в Орел с какими-то поручениями, кажется, привез пленных французов. Дети Киреевского30 приняли его за Наполеона. Петр Васильевич, которому было тогда четыре года, собирался убить его, но, услыхав, что его называют Александр Павлович, вообразил, что он император.

Протасов с глубочайшим почтением вспоминал о милосердии Василия Ивановича Киреевского (первого мужа Авдотьи Петровны Елагиной) к больным раненым пленным французам, о том, как он ходил за больными, входил к ним, обращал в христианство les enfants de la revolution de 1789*, сам заразился больничной горячкой и умер в Орле в 1812 году. Протасов говорил о нем, что это был второй “St. Fransoir de Sales”31

Яков Иванович Протасов был женат на Гриневой. Жил он в Сокольниках, рядом с Троицким, и был некоторое время в ссоре с братом своим Василием Ивановичем; следовательно, и с сестрами, которые были в полном подчинении у брата старшего. Жена Якова Ивановича была необразованная хохлачка, но дворянского рода. Все предания этой ветви Протасовой семьи мне неизвестны. У них был сын Иван Яковлевич и дочь Авдотья Яковлевна за Марковым сперва, а потом за генералом Дороховым32.

С Иваном Яковлевичем и его супругой, урожденной княжной Кропоткиной, мы не имели никаких сношений, но двух дочерей его, Прасковью Щербацкую и Елизавету Тиличееву33, я видела в Игнатьеве. Они хороши собой и, говорят, прекрасные женщины.

Иван Яковлевич был глух, как и все Протасовы, дожившие до старости, деспот и очень строг; он управлял имением своим, как самодержец. Пользуясь глухотой своей, он любил конфузить низкопоклонных соседей. Однажды на обеде у Василия Александровича Шереметева34 сосед его за столом захотел воспользоваться случаем, что можно и должно Ивану Яковлевичу говорить громко, стал расхваливать ему порядок, заведенный Шереметевым: как служат люди за обедом; они не ходят, а порхают, как все подано хорошо и прочее. Иван Яковлевич, которому все же противна была всякая низость, отвечал против обыкновения также громко, как если бы его собеседник был глух: “А как подумаешь, чего стоит этот порядок: скольким лакеям лбы забрили, скольких выпороли на конюшне”, и пошел подробно и долго перечислять все мероприятия Шереметева. Гости не знали куда деваться, а люди слушали с большим сочувствием.

Авдотья Яковлевна, сестра его, была знакома с нами и любила нас; от Маркова, который был вдовым и имел сына, когда женился на ней, имела

- 281 -

она дочь Дарью Алексеевну Гессе. От Дорохова у нее детей не было. Дорохов был тоже вдовец, когда женился на ней; дочь его от первой жены была за Мухиным, а сын был известный Руфин35, три раза, кажется, разжалованный в солдаты, и шулер и разбойник. Он был женат на Плещеевой, внучке Анастасии Ивановны, Марии Александровне. Жену свою он бил напропалую.

Анна Степановна Протасова с племянницами

Анна Степановна Протасова с племянницами

Авдотья Яковлевна Дорохова очень любила угощать и приговаривала: “Кушай, батюшка, пожалуйста, не собакам же отдавать”. Она очень любила писать письма, и была в переписке со мною; но почерк ее был такой ужасный, что никакой не было возможности разобрать ее письма. Гессе, ее зять, был губернатором в Чернигове и Киеве; она жила с дочерью и умерла у них. Гессе, честный и добрый человек, любил шить по канве. Теперь он в Москве, кажется, сенатором36.

Александра Ивановна Протасова вышла за небогатого Петра Степановича Протасова же и все плакала, что дочери ее бесприданницы; их было четверо37. После ее смерти воспитывались они у тетки Анны Степановны, получили блистательное образование, все сделались католичками, когда уже были замужем; Катерина Петровна за Ростопчиным, Александра Петровна за Голицыным, третья, кажется, Анна, за графом Толстым Варфоломеем Васильевичем, четвертая Вера — княгиня Васильчикова. Про двух последних, впрочем, не знаю, наверное, перешли ли они в католичество.

- 282 -

Ростопчина вела пропаганду; она давала мне и кузинам Воейковым38 разные католические книги: des livres de controverse*, не просто благочестивые. На Катю Воейкову она, кажется, надеялась, что обратит ее. Взгляд ее на способ делать добро был весьма странный и очень неприятный для облагодетельствованных ею. Так, узнав однажды, что тетушки нуждаются в деньгах (Тимирязев, в пользу которого они отдали все, что имели: Одинок, Олешино и Подмосковную, неаккуратно выплачивал им по 1000 руб<лей> асс<игнациями> на каждую), она присылала им, кажется, 500 руб<лей>. Тетушка Елена Ивановна написала к ней, чтобы поблагодарить ее. Ростопчина отвечала, что она вовсе не за тем послала деньги, чтобы ее благодарили, что милостыню должно подавать ради Христа, а не ради людей, что лучше подавать деньги, когда это неприятно, чем если приятно и прочее. Одним словом, она так оскорбила незлобивую, добрейшую Елену Ивановну, что той было горько, что не могла возвратить ей присланные деньги, и она говаривала, что Господь зачтет ей это оскорбление в заслугу: J’ai fait l à une d’autre d’humilité chrétienne**.

Ростопчина основала при Московской католической церкви богадельню, которая до сих пор существует. Я слышала от нее самой, что в доме их в 1812 году у нее было много колибри в оранжерее, которых французы зажарили и съели. Дом их был на Лубянке и очень хорош и великолепен. Мы в 1837 году обедали у нее и бывали несколько раз.

Княгиню Голицыну видела я один раз в Дерпте. Она была проездом в чужие края; я помню, что я была в трауре по моей матери, следовательно, мне был третий год. Она присылала звать бабушку мою к себе на станцию; там не могла она есть, потому что тарелки и ножи показались ей не довольно чистыми. Бабушка послала меня домой сказать, чтобы принесли прибор, и я сходила за этим домой. Это ужасно удивило и испугало Александру Петровну, что я одна пошла по улице.

*~По рассказам моей матери знаю, что, когда одно время тетушкам Елене

Ивановне и Наталье Ивановне, пришлось в денежном отношении плохо, то их невестка Екатерина Афанасьевна Протасова, жившая тогда у зятя своего Мойера в Бунине, пригласила их жить к себе. Им отвели “красную” (теперь зеленую с перегородкой комнату) и обе сестры поселились в ней.

Наталья Ивановна была очень глуха, и часто сердита. Она сидела в гостиной всегда с хлопушкой в руках и беспрестанно хлопала по мухам. Когда ей кого-нибудь представляли и кричали фамилию, она в свою очередь громко допытывалась: “Да честный ли он человек?” Вообще, пользуясь глухотой, часто говорила вслух неприятности. Когда бывала не в духе, то ей уже не могли докричаться, и тогда писали на бумаге. Наталью Ивановну и это сердило, и она возвращала бумажку со словами: “Я глуха, а не слепа, зачем же крупно так пишешь?” А если писали ей мелко, она опять бывала недовольна и говорила, что это муха прошлась по бумаге, а не написано39. Умерла Наталья Ивановна в Бунине и похоронена возле старой церкви. Кажется, в Бунине она прожила недолго.

- 283 -

Совершенную противоположность ей представляла Елена Ивановна. Это была истинно добрая, кроткая и милая старушка. Она чрезвычайно любила романы и чувствительные книги, всегда, когда попадалось ей чувствительное место, то списывала его на клочок бумажки и клала в ридикюль. В продолжение многих лет ей всегда нравились одни и те же места в книгах, которые она перечитывала. Таким образом, после ее смерти нашли в ридикюле по нескольку выписок.

Княгиня Александра Петровна Голицына

Княгиня Александра Петровна Голицына

Когда обе тетушки приехали в Бунино, то они привели деда моего Мойера40 в отчаяние тем количеством дворни, которое они с собой привезли. Если не ошибаюсь, то было с ними 15 человек прислуги. Были две горничные, две девушки для побегушек, кучер, мужской портной, человек для посылок в город и т. д. Дед мой, не привыкший к крепостному праву и многочисленной дворне, ужаснулся этому количеству ненужных людей, кроме того, их негде было поместить в Бунине, и дедушка уговорил тетушек отправить половину их в тетушкины имения.

Елену Ивановну обожали все в доме и она ежедневно устраивала у себя в комнате чай для молодых барышень, живших тогда в Бунине (ваша бабушка Катерина Ивановна41, две сестры Воейковы, Мария Зонтаг, впоследствии Гутмансталь42). За чаем подавали и всякие сладости, клюкву в меду, орехи и т. д. Просты были их вкусы, а веселиться умели больше нас. Елена Ивановна умела

- 284 -

с молодежью посмеяться и пошутить. Она потом уехала к Тимирязеву, сыну любимой своей племянницы Марии Васильевны, и там умерла*.

Александр Алексеевич Плещеев

Александр Алексеевич Плещеев

Анастасия Ивановна Плещеева была собственно замужем за Лавром Ферапонтовичем. Но это узнали только на его похоронах, имя его скрывали, чтобы никто не испортил его; все думали, что его зовут Алексей Александрович. Он был мартинист и последователь Новикова43. Об нем слышала я, что он много переводил книг и всякий год в конце все сжигал написанное им. Но не знаю, было ли это послушание, положенное на него Новиковым, ибо он поступал со своими агентами, как игумен поступает с монахами, или Плещеев жег свои переводы, потому что они были нехороши. Плещеев разорился, но не знаю, на что; что он очень любил Карамзина, так же как и жена его, Анастасия Ивановна, что Карамзин на их счет ездил в чужие края и после издавал “Вестник Европы”, но были ли у них какие разорительные затеи, не знаю. Под конец жили они в Москве в бедности; Анастасия Ивановна, когда угощала гостей друзей, сама стряпала, но она делала это так весело и так любезно, сама, смеясь над своими неудачами по части поварского искусства, что их продолжали охотно посещать прежние друзья.

У них было трое детей: один сын Александр44 и две дочери — Марфа и Александра; Марфа, кажется, была за Чайковским, Александра за Гурьевым, обе были развратны.

- 285 -

Сын женился на богатой, знатной красавице Чернышевой. Они поселились в Черни и там началась жизнь, которая была беспрерывный пир. Всякий день что-нибудь праздновалось концертом, домашним театром, балом или гуляньем в рощу. Роковой 1812 год был в Черни шумнее, веселее прочих, потому что к обыкновенному обществу гостейсоседей присоединилось много образованных и любезных пленных французов, живших в Черни или по соседству. Не знаю, как на это смотрел простой народ, крестьяне чернские, но они это выносили и не оскорбляли ни французов, ни помещиков.

Анна Ивановна Плещеева

Анна Ивановна Плещеева

У Плещеевых было четыре сына; Александр, Алексей, Григорий и Петр и две дочери: Варвара и Мария45. Анна Ивановна страстно любила мужа своего и также страстно ревновала его, хотя и не знала, до какой степени имела причины ревновать его. Он наружно оказывал ей всевозможные знаки обожания и обманывал изо всех сил. Все именины и день ее рождения в Черни для нее были сюрпризы на каждом шагу. Она прославлялась, как богиня; и тут же, под ее носом, он обманывал ее. Кажется, что она так дожила и до смерти своей, в блаженном неведении.

Александр Александрович был женат на Титовой, всегда жил в Петербурге, оставил много детей. Я никогда не видала его и знаю о них только то, что вдова его поселилась близ Невского монастыря и очень богомольна.

Алексей Александрович, служивший в гвардии во время восшествия на престол Николая Павловича, был за 14 декабря разжалован, сослан на Кавказ,

- 286 -

выслужился и потом прощен, кажется, в 1834 году. Он часто живал у брата в Черни, где я его видела, и бывал у нас в Бунине. Он очень был остер и прекрасно играл на театре. В Бунине мы с ним часто играли charades en action. Он не был женат и умер, кстати, для поправления состояния двух младших братьев, которые сумели почти разориться, не выезжая из деревни, не проигрывая в карты, только празднуя.

Григорий был женат на Екатерине Александровне Хрущовой, доброй, но очень взбалмошной женщине. У них — три сына и дочь. Старший сын Александр служил на Кавказе: он был любимцем отца и матери. Однажды матери его страстно захотелось пойти помолиться в Одрин монастырь; как ни превозмогала она это желание, не могла оставаться дома и отправилась пешком осенью в слякоть и дождь. В монастыре она горько плакала и горячо молилась за сына. Воротясь домой, через некоторое время приезжает эстафета с Кавказа с известием, что сын ее опасно ранен в маленькой стычке с горцами. Она, разумеется, поехала к нему и вот что узнала: что в самый тот день и час, когда она на коленях плакала и молилась о сыне, он был тяжело ранен.

Наш отряд был отбит и бежал с поля сражения; солдаты, очень любившие молодого Плещеева, уже дорогой хватились его и решились возвратиться, отыскав живого или мертвого, и принести домой; они это и исполнили, нашли его лежащим замертво и принесли к нему на квартиру: там товарищ его Щербацкий, во все время ходивший за ним, послал эстафету к матери в село Локно, что близ Болхова. (Из благодарности за то, что он ходил за ее сыном, Катерина Александровна, говорят, обещала ему женить его на богатой невесте и сосватала ему Прасковью Иван<овну> Протасову.) Плещеев выздоровел от этой раны, но после умер года через два, кажется, холерой. В то же время продано было и село Локно с аукциона.

Второй сын их Алексей был женат на баронессе Элмт; она умерла, оставив болезненного ребенка, которому предписали доктора теплый климат. Дочь их Мария овдовела и поселилась с братом и его ребенком, кажется, в окрестностях Ниццы.

Третий сын — Петр служит в военной службе, по крайней мере, служил на Кавказе.

Петр Александрович Плещеев был женат на Марии Васильевне Адамович. Этих Плещеевых я очень любила, особливо, Петра, который был настоящим chevalier sans peur et sans reproche*. Если он брался шаперовать,** то можно было быть уверенной, что никто не только не обидит, но и о себе, что по незнанию приличий не скажешь или сделаешь что-либо не так. Нас отпустили раз с ним на свадебный бал к Болховитиновой (вдова Юшкова выходила за полкового доктора Болховитинова). Бал был в Кузьминках и, разумеется, состоял из офицеров. Когда он видел, что меня идет приглашать какой-нибудь офицер, который ему не нравился, он шептал мне: Refusez, dites que vous danser avec moi***.

- 287 -

У них три сына и три дочери: Василий Петрович, женатый на Болховитиновой, Александр и Григорий еще не женатые; дочери: Анна за Мольским, Александра за Юшковым и Ольга за Свечиным. Она умерла пять или шесть лет тому назад.

О Плещеевых я больше писать ничего не буду; это не предания, а современная история почти. Это будут мои рассказы, которые запишут мои дети.

Но чтобы им была возможность справляться о степенях родства, скажу еще, что дочь Александра Алексеевича и Анны Ивановны Варвара была за доктором Паулем; после нее осталось три сына; а Мария за Руфином Ивановичем Дороховым. Она умерла в Нижнем, где сперва была директоршей института, а потом жила в деревне у когото, с кем была дружна, кажется, у воспитанницы института. У нее была бездна романтических историй. Она из героинь не выходила. Плещеевых пережили мы всех, то есть своих сверстников, род не кончился, их много, но уж это все те, кого мы детьми видели.

Дед мой, Андрей Иванович, был записан в гвардию, вероятно, при рождении своем или скоро после, ибо дослужился до чина подполковника, несмотря на то, что служил недолго и до женитьбы еще успел быть предводителем (губернским) Тульской губернии.

Он был не целомудрен и крайне чадолюбив, детей своих всех старался вывести в люди. Когда еще он служил в Петербурге, одна Ариша была оставлена им беременной в деревне; у этой Ариши были от него дети прежде. Андрей Иванович все справлялся, родила ли Ариша? Сын или дочь? Его уведомили, что Ариша родила мертвого ребенка; Андрей Иванович тотчас приехал в деревню, навел справки и узнал, что ребенок жив, но что Ариша уступила его одной богатой, то есть замужем за очень богатым, знатным, но старым человеком, молодой женщине, которая, купив у Ариши себе наследника, притворилась беременной. Всякий другой, на месте Андрея Ивановича был бы рад избавиться о заботе, упрочить своему незаконному ребенку богатство и знатность, но он на это рассердился и хотел начать процесс; как ни уговаривали его пощадить всех, замешанных в этом деле, он не соглашался и не сдобровать бы ни барыне, ни Арише, но ребенок умер, и Андрей Иванович отступился от своего иска.

Ариша впоследствии вышла замуж за приказного болховского Азбукина, который согласился дать свою фамилию сыну Андрея Ивановича Василию46 и дочери Наталье.

Этот Василий Андреевич, по отчеству, выслужился и впоследствии женился на Екатерине Петровне Юшковой, и имел дочь Авдотью Васильевну Вельс по первому мужу, Пелопидас повторому47. У Андрея Ивановича был еще сын Василий Андреевич Проташинский, который тоже выслужился и имел трех дочерей и, кажется, двух сыновей. Одна из его дочерей Катерина была за Ренне Александром Оттовичем.

Еще была у Андрея Ивановича связь с какой-то знатной барыней; имени я ее не знаю; но знаю, что эта барыня приехала однажды в Сальково, привезла с собой и сына его. Ее приняла бабушка моя (которой она сказала, что она старинная знакомая дедушки) очень приветливо. Когда Андрей Иванович воротился домой и увидел ее, то очень был недоволен тем, что она смела приехать к его жене и привезти сына, которого эта барыня все заставляла «целовать ручку

- 288 -

дяденьке». Он сказал жене своей о своих прошедших отношениях к этой барыне, прося ее никогда никому не говорить ее имени и впредь не принимать.

Когда Андрей Иванович вышел в отставку из военной службы, то был выбран в Туле Председателем дворянства, не знаю, прямо ли губернским или сперва уездным. Он стал жить в Туле, там познакомился и подружился с семьей Юшковых. Дети очень любили его. Он однажды подарил Варваре Афанасьевне Юшковой48 в день рождения на 100 р<ублей> игрушек. Это очень любезный подарок для матери.

У них же в доме познакомился Андрей Иванович с сестрой Варвары Афанасьевны, Катериной Афанасьевной Буниной, воротившейся незадолго перед этим из Сибири, полюбил ее и написал письмо к брату, прося его согласия на брак с девушкой, хотя и не такого знатного происхождения как Протасовы, но все же из дворянского дома, красавицей, которую он всем сердцем «эстимует»*. Получив согласие, он посватался, предложение было принято с радостью и свадьба назначена скоро. Это было в 1791 г., но в это время умер отец невесты Афанасий Иванович Бунин49, и свадьбу отложили на год.

13 апреля 1792 года была свадьба, и с этой минуты Андрей Иванович совершенно перестал ревновать свою жену. Женихом он был до такой степени ревнив, что невеста его боялась даже идти за него, чему она обязана такой счастливой переменой, Андрей Иванович отвечал ей: “То, что можно еще было простить жениху и объяснить страстной привязанностью, со стороны мужа было бы оскорблением, которое равно унизительно и для жены и для мужа”. Они жили очень счастливо и страстно любили друг друга; единственная вещь, которая омрачала их счастье, это страсть Андрея Ивановича к картам; он проигрывал очень много, почти разорился еще при жизни своей.

Они, наконец, поселились в Салькове, где выстроил дед мой простую избу; спальней их были полати, на которых они спали; в вечеру пили чай на крыльце под навесом; в нескольких шагах от дома протекала Ока, по которой часто ходили барки. Однажды бурлаки, завидев простую избу, приняли ее за постоялый двор, подошли к крыльцу, а, увидев хозяйку (мою бабушку), просто одетую и повязанную белым платком, стали требовать вина. Она принесла им вина на подносе, низко поклонилась, прося кушать на здоровье. Они выпили и хотели заплатить; когда она сказала им, что денег не возьмет, что она здешняя помещица, они пришли в восхищение и стали хвалить ее за гостеприимство и за простоту.

К ним очень любил ездить Андрей Алексеевич Елагин50 (отец вашего другого деда, который жил близко от Салькова, в Козине). Но счастье их продолжалось недолго. Андрей Иванович скончался чахоткой в 1797 году51, оставив двух дочерей, Марию и Александру52, и вдову, которой не было еще 30 лет.

Бабушка с Божьей помощью выплатила все его долги сполна доходами со своих деревень. Сальково было тотчас после смерти дедушки продано, но его не достало на уплату, и бабушка перевела его векселя все на свое имя, чем заслужила уважение кредиторов, которые никак не ожидали, чтобы их бессовестные

- 289 -

векселя были уплачены сполна. Были между ними такие люди, которые давая 1000 р<ублей>, брали заемные письма в 2000 р<ублей>.

Бабушка моя, Катерина Афанасьевна Протасова, дожившая до 1848 года, никогда не снимала траура после смерти мужа и никогда не переменяла покроя своего черного шерстяного капота и своего белого кисейного чепца и косынки на груди. В праздничные дни надевала она летом такой же белый коленкоровый капот53, а зимой какой-нибудь цветной темный. В этом костюме приходилось ей представляться императрице и наследнику, теперешнему государю Александру II.

Она посвятила себя воспитанию дочерей, жила тихо и скромно в Белеве, потом в Муратове, когда, уплатив долги мужа, могла заняться постройкой дома в деревне. Потом в Дерпте и, наконец, скончалась в Бунине, в мое отсутствие. О ней я буду говорить еще много отдельно, когда рассказ мой дойдет до близкого меня самой времени.

Род Буниных

Иван Андреевич Бунин был женат на Феодоре Богдановне Римской-Корсаковой. У них был сын Афанасий и две дочери: Анна, вышедшая за Давыдова и Платонида, которая ослепла; доктора объявили ее неизлечимой. В это время только что открылись мощи Дмитрия Ростовского54. Платонида стала проситься, чтобы ее отпустили в Ростов; она жила в это время в Москве у брата своего, который был уже женат. Брат и невестка55 согласились на ее просьбы, и она поехала с какой-то теткой.

В Ростове отстояла всенощную и упросила гробового монаха позволить ей остаться всю ночь у раки; он позволил, повел ее к мощам, и она осталась одна в запертой церкви. Всю ночь провела она в слезах и молитвах; поутру собрались монахи служить молебен; монах подошел к ней и взял ее голову, чтобы наклонить ее приложиться к мощам; она приложилась и вдруг с криком радости: «Вижу, вижу!» вырвалась из рук монаха. Это чудо было засвидетельствовано тут же присутствовавшими и внесено в Ростовские летописи. Можно вообразить радость и изумление семьи ее, когда она воротилась в Москву. Она после вышла замуж.

Феодора Богдановна, мать ее, была родом из Смоленска: складень Образ Смоленской Божьей Матери, который теперь у нас, принадлежал ей. Ее благословили им к венцу, после благословили им Афанасия Ивановича, который благословил им Екатерину Афанасьевну, та — свою дочь Марию, а после — меня.

Об Иване Андреевиче и Феодоре Богдановне нет никаких семейных преданий; известно только то, что они были очень строги и, кажется, крутого нрава. По крайней мере, слышала я, что однажды приехал к ним в Мишенское сын их Афанасий Иванович с молодой женой своей Марией Григорьевной и так были дурно приняты, что решились ночью уйти пешком в Белев и ночевали на постоялом дворе.

Но у Феодоры Богдановны была сестра Кристина Богдановна, о которой сохранились в нашей семье самые странные неправдоподобные рассказы; например, когда она уже в старости куда-то ехала, то остановилась ночевать на каком-то постоялом дворе. Хозяин дома был вдов. Когда Кристина Богдановна

- 290 -

заснула, то видит во сне, что к ней пришла женщина вся в крови, она спросила у нее: «Кто она?» Та отвечала: «Жена здешнего хозяина, муж убил меня, схоронил у себя в огороде, а всем сказал, что я пропала без вести. Я пришла к тебе затем, чтобы ты отомстила убийце и открыла его злодейство.» — «Но почему же буду я знать, что я все это не во сне видела?» — Та отвечала: «Отдай мне свой перстень; когда завтра увидишь, что его нет на руке у тебя, поверишь, что это не сон. Вставай и иди за мной; я покажу тебе место, где меня зарыли». Кристина Богдановна, отдав ей свой перстень, встала, оделась, взяла свою клюку и пошла за ней; та привела ее в огород и остановилась на месте, приказала заметить его воткнутой в землю клюкой. Все это было исполнено по воле провидения.

Поутру проснувшись, Кристина Богд<ановна> с ужасом увидела, что на руке ее нет кольца, а в комнате нет клюки. Она позвала хозяина и стала разговаривать с ним, спросила: «Кто тут исправник?» Услыхав его имя, притворилась, что это ее хороший знакомый и пожелала его видеть, и написала письмо к нему, прося немедленно приехать. Он приехал в тот же день, она рассказала ему свой сон; тот позвал понятых, пошли в огород, стали копать на том месте, где была воткнута клюка, и нашли тело убитой женщины с перстнем Кристины Богд<ановны> в руке. Муж признался в убийстве и был наказан.

Кристина Богд<ановна> в молодости полюбила и была помолвлена за одного Каховского. Жених поехал на войну (не знаю какую) и очень долго не было писем от него. Родители стали уговаривать ее идти за другого; она не устояла против их просьб и согласилась. Имя первого ее мужа неизвестно; известно только, что он был старый. В самый день свадьбы приехал Каховский; он вошел в церковь, упрекая ее, и простился с ней навсегда.

Старик скоро умер; она не знала, где Каховский, не слышав ничего о нем с тех пор. Через несколько времени вышла она замуж во второй раз, за Волкенштейна; Каховский, получив известие о смерти первого мужа, приехал, но приехал опять в то самое время, когда она венчалась с Волкенштейном. Он взошел в церковь, осыпал ее упреками, говоря: «В первый раз тебя против воли могли выдать замуж, но теперь ты сама изменила мне». Он уехал опять с тем, чтобы уже никогда не видать ее.

Волкенштейны поселились в деревне. Второй муж жил тоже недолго, он умер; отпевали его в деревне. В самый день погребения случилось Каховскому проезжать это село; он спросил: «Отчего освещена так церковь?» — «Барина хоронят». — «А кто ваш барин?» — «Волкенштейн». Узнав, что Кристина Богд<ановна> опять вдова и свободна, Каховский пошел в церковь; после погребения он взял Кристину Богд<ановну> за руку, сказав: «Теперь уже не выпущу», и тут же стал венчаться с ней. Долго ли, счастливо ли жили они, не знаю. Есть о ней еще какое-то предание, как она попалась в плен к разбойникам, но я уже не помню подробностей.

У Афанасия Ивановича, который был женат на Марии Григорьевне Безобразовой, было пять человек детей: один сын и четыре дочери56. Иван Афанасьевич был очень образован, любил живопись и много знал в ней толку; он заказывал иконы для строящейся тогда каменной церкви в Мишенском. Кажется, он ездил путешествовать в чужие края. Он влюбился, если не ошибаюсь, в Лутовинову, но отец не позволил жениться на ней, потому что дал слово Орлову, сво

- 291 -

ему другу, что их дети будут женаты. Ивана Афанасьевича против его воли помолвили на другой; в день обручения, когда стали пить за здоровье жениха и невесты, у него лопнула жила, и он скоропостижно умер.

Старшая дочь Афанасия Ивановича Авдотья Афанасьевна была замужем два раза: в первый раз за Крюковым, во второй — за Алымовым57. Алымова сделали начальником таможни в Кяхте. Авдотья, которая была любимицей отца, перед отъездом заехала в Мишенское и стала просить, чтобы ей в ее ссылку дали для развлечения сестру ее Катерину, и отец приказал 12-летней Катерине, своей младшей дочери, ехать с сестрой.

Бабушка моя провела семь лет в Сибири; сестра не занималась ей нисколько; она переносила капризы старшей сестры и была свидетельницей ее ссор с мужем и ее ветреного поведения. Она сохранила на всю жизнь благодарное воспоминание об Алымове, который был ласков с ней и защищал ее против сестры.

Всю жизнь бабушка не любила сумерек: они напоминали ей несносное путешествие из Сибири в Россию; в возке одна с горничной, с замерзшими стеклами, в таком полумраке, при котором читать невозможно, так холодно, что работать нельзя и этак больше шести месяцев. Впрочем, и книг-то у нее было только Adele et Theodore, Mme de Genles58. Она знала ее наизусть. Она привыкла от скуки нюхать табак. Авдотья Афанасьевна, доехав домой, разъехалась со своим мужем и жила потом у овдовевшего зятя Вельяминова59 при детях сестры своей Натальи Афанасьевны.

Наталья Афанасьевна, вторая дочь Бунина, была совершенная красавица. В то время был наместником Тульской губернии Кречетников60; он был знаком с Буниными и заезжал в Мишенское; жена его была сумасшедшая и не жила с ним. Он влюбился в Наталью Афанасьевну; она в него; у них была связь. Отец ничего не знал об этом; родившуюся у Натальи Афанасьевны дочь отправили в деревню воспитывать, в Бунино, а связь продолжалась; Наталья Афанасьевна опять сделалась беременна, когда вдруг узнал отец. Он стал требовать, чтобы дочь шла замуж за Вельяминова, который, зная о том, что у нее связь, не боялся просить ее руки.

Наталья Афанасьевна сдалась на требования отца. На другой день после свадьбы привезли из Бунина ее двухлетнюю дочь Марию. Наталья Афанасьевна, взяв ее на руки, стала на колени перед мужем, прося его принять под свое покровительство несчастного ребенка. Вельяминов так был тронут ее просьбой, что заплакал и обнял их обеих, и мать и дочь.

Через месяц после их свадьбы у Кречетникова умерла жена. У Натальи Афанасьевны родилась еще дочь Авдотья (впоследствии Арбенева61), и потом еще дочь, которая была и дочерью Вельяминова, Анна Николаевна; она умерла старой девушкой. Наталья Афанасьевна жила недолго; у нее сделалась чахотка и она скончалась, оставив своих трех дочерей еще невзрослыми.

Муж ее, Николай Иванович, был неумен, веселого нрава, пустой человек, неспособный ни на любовь, ни на ненависть. Он мало имел влияния на дочерей и мало значил в семье.

Третья дочь Бунина Варвара Афанасьевна была помолвлена за Маркова; они любили друг друга. Маркову нужно было куда-то поехать; прошло несколько

- 292 -

месяцев без писем от него; Афанасий Иванович, напуганный несчастием Натальи Афанасьевны, вообразил, что Варвара Афанасьевна оставлена женихом; вследствие истории сестры ее, которая в это время сделалась известной, он стал требовать, чтобы Варвара Афанасьевна шла замуж за Юшкова Петра Николаевича62, который в это время сватался за нее. Согласие у нее вынудили, и она вышла за человека, которого не любила, с другой привязанностью в сердце. У Маркова, который не забывал ее, (письмо запоздало почему-то) в самый тот час, когда она венчалась, лопнуло на руке кольцо, подаренное ему Варварой Афанасьевной.

Юшков был председателем в Туле, и молодые переехали туда на житье. Варвара Афанасьевна была отменно талантлива и во всем имела очень много вкуса. Актрисы тамошнего театра приходили спрашивать ее мнения и совета, делали перед ней репетицию. Она была хорошей музыкантшей и, кажется, рисовала. Она умерла чахоткой, от которой не хотела лечиться и которую старалась развить в себе. Она не была счастлива и, кажется, никогда не любила своего мужа, хотя он любил ее и был всегда нежен с ней.

Я мало о ней знаю, потому что бабушка моя мало о ней говорила и мало видела ее, только по возвращении своем из Сибири, а Варвара Афанасьевна жила недолго после этого.

Она оставила четырех дочерей: Анну, которую с самого рождения отдала своей матери (впоследствии Зонтаг), Марию (Офросимову), Авдотью (сперва Киреевскую, потом Елагину) и Катерину (Азбукину)63.

Петр Николаевич после смерти жены вышел в отставку и поехал жить к овдовевшей теще своей Буниной в Мишенское.

У них, то есть у Юшковых в Туле жил Жуковский64 в то время, когда учился в Тульском училище. Я не стану рассказывать здесь о рождении Жуковского, который был сыном Бунина и пленной турчанки Елизаветы Дементьевны, его биографий напечатано так много, что считаю лишним повторять эти подробности.

В биографиях этих, те, которые писали их, не стесняясь, рассказывали подробности, относящиеся до наших семейных обстоятельств, и этим часто меня из себя выводили. Основываясь на минутной досаде Жуковского, выраженной в каком-либо письме, найденном этими господами, они бранили близких мне людей, приписывая им самые подлые побуждения

Пусть эта короткая записка о всех ваших предках, дети, предохранит вас от ложного мнения, например, о моей бабушке, не говоря уже о других. Вы увидите, что вообще во всей семье не было ни одного бесчестного человека. Вы, может быть, удивитесь большому количеству незаконных детей и подумаете, какие тогда были нравы. Я объясняю себе это тем, что тогда не было воспитательных домов, и предки наши считали своею обязанностью заботиться о существах, которые живут по их вине. Приняв это обстоятельство во внимание, еще вопрос, кому из двух — тогдашнему ли, или теперешнему поколению придется отдать преимущество в нравственности?

Жена Бунина Мария Григорьевна Безобразова по себе была женщина очень твердого и, кажется, холодного темперамента. Она была по-тогдашнему хорошо образованна, ибо умела читать и писать. Сестра ее Александра Григорьевна сего не

- 293 -

достигла. Она подписывала бумаги под диктовку своего крепостного писаря; он говорил ей: «Пишите «азъ» — написала. Пишите «люди» — написала «люди», — повторяла она и т. д. Марья Григорьевна очень любила читать и заставляла дочерей и внучек переводить для себя французские романы, которые они ей читали вслух.

Мишенское. Рис. В. А. Жуковского

Мишенское

Рис. В. А. Жуковского

Отношение ее к Елизавете Дементьевне, которая считала себя второй женой Бунина, по турецкому обычаю, были всегда самые лучшие. Елизавета Дементьевна так любила ее, что не могла пережить, скончалась через несколько дней после Марии Григорьевны. Она схоронена в Новодевичьем монастыре.

В доме у Буниных в Мишенском была она хозяйкой; у нее были ключи от вареньев, соленьев и прочих, ею приготовленных запасов. За столом с господами она не обедала, но всегда сидела с чулком в комнате Марии Григорьевны. Все тогдашние дети Мишенского сохранили о ней воспоминание, как о самом добром, преданном, незлобивом существе.

После смерти Андрея Ивановича Протасова бабушку мою стал звать жить к себе в Троицкое Василий Иванович Протасов, чтобы вместе воспитывать двух ее дочерей с его детьми. Мария Григорьевна сказала дочери своей, чтобы она никогда ни у кого не жила и что она запрещает ей жить в Мишенском; а пусть живет своим домом в Белеве, гостит в Троицком и Мишенском попеременно, сколько хочет, но чтобы всегда считалось, что она живет у себя, своим домом, иначе, говорила она: « Ты не устоишь против деспотизма Василия Ивановича». Бабушка всегда с благодарностью вспоминала об этом мудром совете.

- 294 -

Она так и поступила: наняла небольшой дом в Белеве на выезде из города и стала жить в нем сообразно своим маленьким средствам. Она была любима не только семьей своей, семьей мужа ее, но и всеми знакомыми, которые уважали ее за ее честность, за твердость, с которою она переносила лишения.

Мария Андреевна Протасова. Рисунок В. А. Жуковского. 1811

Мария Андреевна Протасова

Рисунок В. А. Жуковского. 1811

У нее любили гостить золовки ее и весело переносили вместе с ней относительную бедность ее, в сравнении с троицкой роскошью. Елена Ивановна Протасова, с которой она была более дружна, чем с другими, живала у нее иногда по целым годам. Ее страстно любили племянницы Юшковы, и она имела влияние на них, любили ее и Вельяминовы и слушались ее иногда.

Жуковский, не довольствуясь близким соседством Белева (он жил тогда в Мишенском), купил тоже дом в Белеве и живал в нем иногда.

Случился в Белеве однажды огромный пожар; бабушке он был не страшен; ее дом был почти за городом, но она приказала няне идти с детьми на кладбище и сидеть там, пока она не придет за ними. Лошадь свою с бочкой воды послала она знакомой купчихе заливать ее дом, а сама пошла по городу, чтобы посмотреть, нельзя ли помочь кому-нибудь.

Проходя мимо церкви, она увидала солдата на часах, спросила у него, что он тут делает: «Караулю порох, который в церкви» (пожар подходил уже близко). — «Да ты взлетишь на воздух», — «Знаю, но не смею сойти». Бабушка пошла в острог, сказала смотрителю: «Отпустите мне всех заключенных, я даю

- 295 -

вам слово, что всех приведу назад». И таково было доверие, которое имели к ней, что смотритель острога отпустил с ней человек сорок арестантов. Выведя их, бабушка сказала им: «Я поручилась за вас, что вы воротитесь, не оставьте меня в славе; я веду вас на доброе дело, мы будем спасать город: бежать, вы знаете, некуда, — вас опять поймают, я обещаю заплатить вам за работу и верно смягчат ваше будущее наказание, если вы сами придете сесть в тюрьму». Они обещали ей все, что она требовала.

Василий Андреевич Жуковский. Рис. А. А. Воейковой. 1823

Василий Андреевич Жуковский

Рис. А. А. Воейковой. 1823

Пришед к подвалу, они сбили замки, выломали двери и скатили 400 пудов пороху в реку, тут же под горой. После этого бабушка во главе своей команды воротилась в острог, и все сели опять без ропота на прежние места свои. Церковь загорелась скоро после этого; городничий с ужасом вспомнил о порохе и ждал страшного взрыва; ему донесли, что город спасен и верно ему совестно было сознаться, что его дело сделано бедной беспомощной вдовой. Из Тулы приехал губернатор благодарить мою бабушку: он говорил, что ей, конечно, если она пожелает, пришлют награду из Петербурга, но она просила выхлопотать орден городничему белевскому Хитрову. Так и сделали и легко представить себе, как городничий был за это благодарен бабушке.

Бабушка моя была большая охотница до романов; когда Елена Ивановна приезжала гостить к ней в Белев, они целые ночи просиживали над романами Анны Радклиф65 и до такой степени натягивали себе нервы, что пугались не на

- 296 -

шутку всякого шороха на улице. Племянницы бабушки всегда с удовольствием вспоминали об этом времени, когда они, приезжая к ней в Белев, находили у нее всегда веселый дружеский прием; в маленьких комнатах ее всегда было тепло и светло, ибо зажигалось множество сальных свечей.

С этого же времени началась взаимная привязанность между Жуковским и моей матерью. Расскажу теперь, хотя все это происходило позднее. Жуковский хотел жениться на ней; вся семья была за него; родные добыли письмо от митрополита, в котором тот писал, что брак этот не может быть запрещен церковью, что родства нет. Все винили бабушку, осаждали ее просьбами, мольбами, но она была непоколебима, говорила, что хотя по бумагам доказать ничего нельзя, но и она и все знают, что Жуковский ее родной брат, дядя ее дочери; следовательно, такой брак не разрешается никаким Собором66.

Доверенность, уважение и любовь ее к Жуковскому были так велики, что она не подумала разлучать Жуковского и дочь свою; они всегда продолжали видеться, Жуковский продолжал бывать в ее доме. Это доказывает мне, что нрав ее далеко не был так подозрителен, как говорили. Не всякая мать на ее месте решилась бы принимать ежедневно у себя человека, которого любит ее дочь и, которому она решилась не давать ее. Это, может быть, было неосторожно, но, во всяком случае, не доказывает подозрительности.

Обвиняли ее еще в том, что она хочет иметь богатого и знатного зятя. Жуковский в то время был беден и ничего не значил на общественной лестнице; это опять опровергается тем, что она согласилась выдать ее за моего отца, сына пастора, живущего профессорским жалованием67, когда убедилась, что он достоин ее, что она уважает его и любит и нисколько не уговаривала ее выходить за генерала Красовского68 или богатого соседа Алекс<ея> Петр<овича> Апухтина.

Обвиняли ее еще многие в крайней слабости характера; все, рассказанное о ней выше, тоже не подтверждает этого мнения. Правда то, что она была экзальтированна, но эта экзальтация не мешала ей сознавать своего долга и исполнять его; привязанности ее были крепки, надежны; она любила сердцем, а не головой, как это бывает иногда при экзальтации. При своих небольших средствах она находила возможность делать очень много добра и везде оставила по себе добрую хорошую память.

Правда, что она дала Воейкову69 оболтать себя и не сдавалась ни на какие очевидности и доказательства: в то время выдала за него вторую свою дочь Александру Андреевну. Она дорого, горем целой жизни, поплатилась за свое ослепление70.

В 1805 году Авдотья Петровна Юшкова вышла замуж за Вас<илия> Ив<ановича> Киреевского: он был гораздо старее ее, любим и уважаем всей семьей. Они поселились в селе Долбине, в 7 верстах от Белева, и также часто посещали Протасову в Белеве.

Не знаю, прежде ли или после, но около этого же времени вышли замуж сперва Мария Ник<олаевна> Вельяминова за Свечина, а потом Авд<отья> Никол<аевна> за Арбенева. Первая сестра была несчастлива, и скоро разъехалась с мужем своим. Когда Свечин сватался за нее, она написала к моей бабушке, прося ее совета, идти ли за Свечина? Но по ошибке почты письмо это не было доставлено. Марья Ник<олаевна> не получила ответа, дала слово Свечину

- 297 -

и бабушка моя всегда говорила, что если бы не случилось этого, она верит, что уговорила бы племянницу не идти за Свечина.

Она, узнав о помоловке, тотчас поехала в Москву к матери своей Мар<ии> Григорьевне, не застала ее дома; все, кроме детей с гувернанткой Юшковых были у невесты, то есть у Вельяминовых. Бабушка, не переодевшись с дороги, поспешила к ним, надеясь помешать свадьбе, но уже было поздно. С тех пор бабушка всегда спешила отсылать письма или обратно на почту, или тем лицам, к которым они адресованы, когда, как это часто бывает, привозили нам чужие письма, приговаривая: «Я знаю по опыту, какие несчастья от этого произойти могут».

У Свечиной детей не было. Она, говорят, была необыкновенно мила, любезна, рассеяна и легковерна. Жуковский однажды, желая доказать, как она легковерна и легкомысленна и добра, уверил ее, что у него связь и родился ребенок, с которым он не знает, что делать, желал бы воспитать его, но не знает, как это сделать. Марья Никол<аевна> расплакалась и тотчас предложила взять этого ребенка и воспитывать как своего. Все это, разумеется, было сказано ей, как тайна, которую она поклялась хранить. Тогда ей передали спеленатого поросенка. Она готова была пренебречь репутацией, выдать ребенка за своего и, несмотря на то, что долго волновалась, много плакала, не рассердилась, когда узнала, что все это была мистификация.

Она в Москве поехала однажды в институт на выпускной экзамен. Там увидела она одну институтку, которая горько плакала. Она подошла к ней, спросила ее, о чем она плачет. Та отвечала, что она сирота, что люди, поместившие ее в институт, померли и что ей теперь некуда деться. «Хотите жить у меня?» — спросила Марья Николаевна. — «Хочу», — отвечала она и бросилась к ней на шею. Эта девушка жива еще, это княжна Татьяна Алексеевна Шедякова, которая по наследству перешла потом от Марьи Ник<олаевны> к ее сестре Анне Ник<олаевне>, потом к ее двоюродной сестре Ольге Александровне Вельяминовой и, наконец, к Елене Никитишне Рошток, которой мать была тоже Вельяминова.

О рассеянности Марьи Ник<олаевны> слышала я следующий анекдот: когда она жила розно с мужем, жила вместе с ней сестра ее Анна, которой поручено было домашнее хозяйство. Однажды обе сестры у кого-то обедали в Москве, подали спаржу, очень тоненькую; Марья Ник<олаевна>, обращаясь к хозяевам, стала извиняться, что такая скверная спаржа и упрекать сестру, что она так дурно угощает гостей. Когда они уезжали из этого дома, хозяин провожал их до передней; она, обращаясь к нему, думая, что это сестра, говорит: «Ни за что никогда не поеду к ним, так скучно, что мочи нет».

Обеим сестрам принадлежало Бунино. Место, где были усадьбы их, еще видно; там растут еще два или три куста крыжовника. Одна усадьба была подле верхних дубков, другая на том месте, где дом и огород Исайчикова, деревенского кузнеца. Мой отец купил Бунино уже в<18>23 или<18>24 году.

У Авдотьи Никол<аевны> и Петра Иоасафиевича Арбенева было много детей. Сыновья: Иван, Александр, Дмитрий, Николай и дочери: Наталья, Вера и Мария. Наталья Петровна была женой Ивана Вас<ильевича> Киреевского71. Вы, дети, к несчастью всей нашей семьи, много будете слышать о ней,

- 298 -

если бы я ничего и не написала о ней. Не знаю, буду ли я рассказывать вам об этом. Их детей вы знаете: Василий, Александра в монастыре, Сергей, Мария, разъехавшаяся с Бологовским и Николай72.

Мария Петровна Арбенева была за Владимиром Андреевичем Норовым73; она умерла, оставив дочь и сына. Вера Петровна слепая живет в монастыре. Свекровь Авдотьи Никол<аевны> Арбеневой была знаменитая Марфа Арбенева74; ей Державин написал послание:

Муза, ну, ну, ну,
Возьми арфу,
Воспой Марфу,
Арбенева жену.
Что Марфа прекрасна,
В том муза согласна,
Что Марфа умна,
В том муза скромна.

Арбеневы были знатные люди, несмотря на глупость и чванство. Они считали женитьбу сына их с Вельяминовой великой mesalliance и едваедва терпели невестку свою. В Петербурге все ездили к ним и насмехались над ними.

Сестра Петра Иоасофовича Катерина Иоасоф<овна> была замужем за Ефимович. Оба супруга отличались в Москве тем, что воровали табакерки, серебряные ложки, шали — все, что попадалось. Ростопчин просто посылал полицеймейстера отбирать у них краденые вещи, если доходила до него жалоба. Так, однажды, взяли у жены турецкую шаль, которую она оставила в собрании. Шаль была голубая и была одна во всей Москве такая; у мужа однажды отобрали табакерку, которая пропала за обедом у Ростопчина, на котором был и Ефимович. Табакерка эта изображала моську на задних лапках; хозяин показал ее соседу, тот своему и табакерка пошла вокруг стола; гости говорили между тем о другом, разумеется, когда хватились ее, она исчезла. Но Ростопчин тотчас после того, как разъехались, послал к Ефимовичу. Не знаю, чем он пригрозил ему, но табакерка была возвращена.

Авдотья Николаевна была тоже очень умна и любезна, говорят, но очень фальшива и чванна. Муж ее был глуп, безнравственен, расточителен и чванен. Они оба вместе разорились совершенно, по крайней мере, сыновья их ничего не наследовали, кроме долгов и чванства. Они все умерли; детей их мы совершенно потеряли из виду.

У Киреевских было трое детей: Иван Васильевич и Петр, которого ты мог бы помнить, Алеша (он твой крестный отец, он был мой лучший друг и очень много делал добра и мне, и отцу твоему и всем, кто его знал) и Мария, названная так в честь моей матери.

Ваши бабушки детьми были очень, очень дружны. Василий Иванович Киреевский очень уважал и любил мою бабушку, и она считала его святым. Он был очень странен и даже неряшлив в своей наружности. Очень много читал и, затворившись в своей комнате, любил читать лежа на полу, запрещая мести пол в комнатах и стирать пыль.

- 299 -

Долбино было одно из самых красивых мест Белевского уезда. Ездившие к ним гости говорили, что единственный, чистый предмет в доме, это — хозяйка. Но она не могла своим влиянием на мужа, которого была много моложе, добиться позволения сметать пыль и мести комнаты. Его кабинет был завален недопитыми чашками на полу, которые он не давал прибирать и прочее.

О Долбинском доме ходило много преданий; там являлись духи каких-то бабушек, умерших за 100 лет. Говорили, что Василий Иванович, умерший в Орле в 1812 году, в минуту смерти своей приехал в Долбино в карете, прошел в дом и кликнул человека своего. Все дворовые видели его и слышали его голос. Страх духов и приведений не помешал им, впрочем, раскрасть из дома все, что могли, во время вдовства Авдотьи Петровны.

Василий Иванович Киреевский был очень верующий человек. Он ненавидел энциклопедистов и скупал в Москве творения Вольтера для того, чтобы сжечь их. Занятия его были чрезвычайно многосторонними; кроме богословия занимался он химией и медициной и лечил больных довольно удачно. Прививание оспы считал он вредным для организма. Известно, что это мнение, к которому теперь малопомалу склоняются очень многие врачи, убедившись, что вместе с оспой прививаются все дурные соки от одного ребенка к другому. Он хорошо знал английский язык, которому в то время у нас мало учились, и любил английскую литературу, английскую свободу и вообще был англоманом.

Но все обыденные житейские обстоятельства были для него совершенно неизвестными, например, в то время, когда он жил в Москве с молодой женой, почти ребенком для ее первых родов, он уезжал с утра из дому, не оставив ей денег на расход, и она не знала, как прокормить свою многочисленную дворню. Вас<илий> Ив<анович> возвращался поздно, засидевшись в какой-нибудь книжной лавке, с кучей книг, а иногда со множеством разбитого фарфора, до которого он был большой охотник. С родными жены своей был он необыкновенно нежен; в его обхождении с ними было так много приветливости, что все, кого я знала, вспоминали о нем всегда с необыкновенной любовью.

На его свадьбе был у него шафером Николай Андреевич Елагин, брат вашего деда от другой матери. Свадьба была 13 янв<аря> в Долбине. Шафер простудился, занемог горячкой и умер в доме молодых через несколько дней.

В 1809 или 1810 году моя бабушка окончила постройку дома в Муратове (дом этот продан на своз Пушкареву Воейковым и до сих пор существует в Подзавалове). Бабушка моя переехала на житье в Муратово; дочери ее, племянницы, Жуковский, горничная и кружевницы всякий вечер возили и носили землю на террасу, которая из столовой выходила в молодой, только что срубленный сад. Муратово было тогда такое же степенное место, как и Бунино, когда мы туда переехали в 1837 году.

Деревья в Муратовском саду посажены все собственноручно вашей прабабушкой, бабушками, Жуковским и знакомыми их. Каждое место в этом заглохшем саду дорого было для них по какому-либо воспоминанию о прошедших радостях и печалях. Но для нас с вами сад этот нем. Я матери своей не знала, а бабушка в Муратове бывала печальна и молчалива, она и там, как в Белеве,

- 300 -

как в Дерпте впоследствии выкопала славный колодезь, в память того водомета, который устроил для нее дедушка в Салькове перед самым домом. Бабушка хотела, чтобы везде, где она живала, оставлять после себя хорошую воду и всегда хлопотала о выкапывании колодца. В Бунине ей не удалось найти новый источник; она только возобновила в саду старый.

Бабушка, сохранив все свои белевские связи (ее навещали иногда тамошние родные и знакомые в Муратове), переселившись в деревню, познакомилась со многим соседями: Боборыкиными, Апухтиными и другими, и ближе сошлись с Плещеевыми, которые в то время жили в селе Чернь, близ Болхова.

Наша семья Протасовых, Киреевских часто посещала Плещеевых, живала в Черни, и Плещеевы живали в Муратове по целым дням. Образ жизни бабушки не переменился, она жила также просто, без роскоши, без чванства. Жуковский продолжал иметь такое же большое влияние на дочерей ее; он руководил их чтением, заставлял переводить и прочее. В Муратове был у него свой маленький домик75, всегда готовый к его услугам, и он делил время между Муратовым, Мишенским и Чернью.

Наступил 1812 год. Вас<илий> Ив<анович> Киреевский, объехав все деревни свои и собравши оброк, приехал с семьей в Орел; к моей бабушке пришли муратовские мужики уговаривать ее тоже ехать в город от неприятеля. Бабушка спросила у них: «А вы сами, что же станете делать, если неприятель сюда придет?» — Они отвечали: «Возьмем все, что унести можно, скот угоним и уйдем в брянские леса». — «Но как же мне ехать? У меня, вы знаете, нет лошадей». Тогда стали вызываться многие крестьяне. Первый выступил Иван Федосеевич: «У меня 40 лошадей, я тебя вывезу со всеми пожитками. Орел — губернский, там, небось, губернатор что-нибудь сделает, чтобы защищать город, а здесь тебе с барышнями оставаться невозможно». Иван Федосеевич привел 40 подвод; другие привели лошадей в карету, и бабушка с чадами и домочадцами переехала в Орел. С ними в одном доме поселились Киреевские.

Стали приводить в Орел партии пленных французов целыми толпами. Помещали их в холодных сараях, где они умирали тифом в огромном количестве. Они умирали с проклятиями и богохульствами на устах. В. И. Киреевский стал навещать, носить пищу, лекарства, обращал их в христианскую веру, говорил им о будущей жизни, о Христе, молился за них. Он пожертвовал, то есть истратил для них все те деньги, которые собрал для себя и семьи своей в ожидании будущих бедствий. Говорят, что он истратил за то время 40 тысяч, заразился тифом и скончался в Орле; уже больной продолжал он дела милосердия76.

Еще в 1810 году скончалась Марья Григорьевна Бунина в Москве, похоронена в Мишенском, в часовне, под которой семейный склеп. При жизни Марьи Григорьевны, еще в 1809 году, если не ошибаюсь, умер Петр Ник<олаевич> Юшков77, оставив четырех дочерей, одного незаконного сына Александра Петровича Петерсона78. Его взял на свое попечение В. И. Киреевский. Он после, во время вдовства Авдотьи Петровны, жил у нее в Долбине, а после учился в Дерптском университете, когда Дерпт, в который переехала Екатерина Афанасьевна с дочерьми, сделался для всей семьи родным городом.

В 1812 году Александр Мих<айлович> Офросимов, муж Марии Петровны Юшковой, был уже вдовцом; с ним жили в Москве в это время Анна и Екатерина

- 301 -

Петровны Юшковы и А. П. Петерсон, который был еще ребенком. Чтобы выехать из Москвы без оскорбления со стороны народа, А. М. Офросимов принужден был одеться в женское платье. Карету их остановила буйная толпа народа и потребовала, чтобы Анна Петр<овна>, вышед из кареты, прочла афишку (так назывались прокламации Ростопчина)79. Она исполнила это, стоя на тумбочке. Они уехали, кажется, в Саратовскую деревню Офросимовых.

Бабушка с дочерьми и вдовой племянницей, которую любила, как дочь, поехала назад в Муратово. К Авд<отье> Петр<овне> стали доходить слухи о грабеже ее дворовых в долбинском доме и она решилась поехать в Долбино. Это было большой радостью для Петра Киреевского, который не любил безлесного, степного Муратова и часто вспоминал об оставленном Долбине. Ему было в то время 5 или 6 лет. В Орле родилась у Киреевского в 1811 году дочь Мария. Ее крестной матерью была моя мать; ей в то время было 19 лет. Она была не так хороша, как сестра ее Александра Андреевна, но в лице и во всем существе ее, по словам всех знавших ее, была прелесть невыразимая.

Вы, сами дети, видели и слышали доказательство тому в Дерпте, где она проживала 8 лет своей жизни. Правду сказать, что и время тогда было другое, люди не боялись ставить то, что любят и уважают на пьедестал. Теперь это считается грехом, но зато уважают деньги, комфорт, знатность и прочие блага. Об умерших помнят недолго, и если это человек уважаемый, то непременно найдется человек, который постарается заплевать память его, забросать грязью; это называется столкнуть с пьедестала, ревность о вере не допускает идолопоклонства...Но какая вера? Нечего и говорить, что лучше было бы, если бы ее не было, ибо эта вера во всемогущество акций или билетов внутреннего займа.

В 1814 году приехал в Муратово к Жуковскому Александр Федорович Воейков. Он стал ухаживать за Александрой Андреевной Протасовой, которой тогда был 19-й год; понравился ей, несмотря на свое безобразие, понравился и оболтал мою бабушку и женился на молодой красавице в июле 1814 года.

Свадьба их была в Подзаваловской церкви. Воейков получил место профессора русской словесности в Дерпте, и Катерина Афанасьевна решилась последовать за дочерью в неизвестный тогда русским город. Там еще более, чем в Муратове, обозначился скверный характер, подлость и гадость Воейкова80.

В 1817 году отец мой, Иван Филиппович Мойер, давно уже полюбивший мать мою, три раза сватавшийся за нее, получил, наконец, согласие, несмотря на все интриги Воейкова. Он так был недоволен свадьбой этой, что в церкви укусил невесту до крови. Не знаю из-за чего, он был против того, чтобы мать моя выходила замуж81. Свадьба была назначена 11 января (день рождения А. П. Елагиной), но почему-то не могла быть в этот день, и состоялась 14-го января.

Отец мой был тогда профессором хирургии при Дерптском университете. К свадьбе хотела приехать А. П. Киреевская, лучший друг моей матери, но лед Оки подломился под ее повозкой; она едва не утонула; страшно простудилась, занемогла и была принуждена лечиться в Козельске очень долго. Она познакомилась короче и полюбила Алексея Андреевича Елагина82, за которого в июле 1817 года вышла замуж.

- 302 -

Отец мой с матерью, бабушкой и теткой Воейковой поехал во время каникул в Муратово. Бабушка хотела разделить свою единственную деревню (Козловка была продана для Воейкова, а Меликово, Кромская ее деревня, была продана ею, чтобы купить Сурьянино, близ Болхова; деньги истрачены тоже Воейковым) между обеими дочерьми своими поровну, не оставив себе ничего, кроме пользования пожизненно тысячею рублями, которые дочери ее должны выплачивать ей.

Могила М. А. Мойер. Гравюра В. А. Жуковского. 1824

Могила М. А. Мойер.

Гравюра В. А. Жуковского. 1824

Они поехали на Козельск; там гора и мост при въезде в город; на другой стороне Жиздры был дом, в котором жила А. П. Киреевская; она смотрела на путешественников, вышедших из кареты, издали, кто они, не знала. Боясь повредить ей нечаянной радостью, отец мой был отряжен вперед, чтобы ее приготовить. Он спросил ее, и велел доложить ей, что приезжий из Дерпта привез ей известие о ее кузинах; она стала расспрашивать, счастлива ли ее Маша, достоин ли ее муж ее, но скоро догадалась, что это он сам, и что все близко. Радость была, разумеется, большая.

Бабушка моя взяла с нее слово, что она приедет венчаться с Елагиным в Муратово, и они уехали. Но Алексей Андр<еевич> Елагин этого не захотел. Они 4 июля без всяких приготовлений пошли в церковь в Козельске и обвенчались там, а в Муратово приехали уже женатыми.

Кончив раздел, моя мать с отцом и бабушкой поехали назад в Дерпт, а Александра Андр<еевна> с дочерью Екатериной, которой было два года, осталась

- 303 -

сперва в Троицком у Протасовой, потом в Дерпте, где у нее родилась в 1817 же году 14 октября дочь Александра.

К. К. Зейдлиц у могилы М. А. Мойер. 1875

К. К. Зейдлиц у могилы М. А. Мойер. 1875

Брак матери моей был очень счастлив83, она всем сердцем любила и уважала мужа своего, который вместе с нею всю жизнь свою посвятил добру. Состояния их едва хватало на содержание семьи, и у них всегда жило в доме много бездомных молодых людей; отец взял к себе племянника своего Тидебеля, родившегося за несколько дней до смерти отца своего, и воспитывал его, как сына. Кроме него жил у нас в доме Зейдлиц84, еще племянник отца Штоппельберг и многие другие еще, которые сменялись. Все эти домочадцы звали мою мать своею матерью и любили ее, как мать.

Бабушка тоже переселилась к старшей дочери своей. Для всех мать моя была готова на всякого рода услугу, на всякое лишение. Всякая минута жизни ее была занята, и не было такой работы, которую она считала бы для себя унизительной. Ей случалось, и стряпать, и гладить белье, и шить его, и рубить капусту, и мерить овес, и перевязывать раны. На ее печатке был пчелиный улей с надписью: «Activité dans un petit cercle»*.

Однажды, когда она пошла принять ребенка у какой-то пересыльной женщины в остроге, тюремщик нечаянно запер ее там. Отец отыскал ее уже ночью,

- 304 -

ибо сперва думали, что она засиделась у знакомой своей Тучковой Маргариты Михайловны85 (впоследствии основавшей Бородинский монастырь).

Отец мой вместе с матерью основали в Дерпте бедный дом для двадцати старых женщин. На деньги, вырученные концертами, которые он давал, и продажей всего, что мать моя имела сколько-нибудь драгоценного, купили они дом с огородом. Всякую весну ездили они туда вместе с молодежью, которая жила у них, и сажали собственноручно картофель и капусту в огороде, а осенью ездили убирать огород, порубить капусту в огороде, посолить огурцы и прибрать картофель в погреб.

Эти занятия не мешали Марии Андреевне быть знакомой с лучшим обществом в Дерпте, которого она была украшением. Знакомые до сих пор помнят ее любезность и приветливость. Был там, между прочим, один профессор военной тактики Адеркас86, который, увидев ее, всегда чувствовал к ней такое притяжение, которое при его рассеянности производило самые смешные столкновения. Однажды, встретив ее на бале, кажется у Мантейфелей, он подбежал к ней, сбил с ног лакея, подававшего чай; чашки, разумеется, все разбились. Он стал пятиться, отдавил ноги хозяйке дома и, в отчаянии бросившись на стул, раздавил маленькую собачку, которая лежала на нем. Вся эта кутерьма произошла в несколько секунд, так что звон разбитой посуды смешался с оханьем графини Мантейфель и визгом собаки. Он в ужасе поспешил скрыться и сделал это так скоро, что все присутствовавшие едва успели заметить, кто был причиной всей беды.

В 1820 году мать моя сделалась беременна и благополучно родила меня. Для вас, дети, переписала я некоторые ее письма к Авдотье Петровне этого времени. Они больше всего дадут вам понятия о том, что это была святая87.

Воейков, между тем, переехал в Петербург, где стал издавать «Русского инвалида»88. К отцу моему он уже не смел показываться в дом; он обещал выбросить его из окна, если придет, но сестры виделись ежедневно у моей матери в доме отца моего в Карловской улице. Этот дом теперь принадлежит Венцину, и ты, Алеша, видел его. В этом доме прошло мое детство. Бабушка езжала в Петербург к дочери, и она приезжала иногда повидаться с моей матерью.

В 1822 году отец мой, мать, Федя Тидебель и я поехали в Муратово, не знаю по какому делу, но знаю, что в это время мать моя насадила сад в своей половине Муратова. На обратном пути остановились они, то есть мы, в Москве и в это время родился ваш дядя Николай Алексеевич 23 августа. Моя мать его не крестила, потому что была беременна вторым ребенком.

На возвратном пути проезжали мы через Верро; тут случилось ехать вскоре после нас Цекалю, другу обоих; он ехал вовсе не в Дерпт, но узнав на станции, что Мойер приехал с женой, а детей не было с ними (смотритель, верно, не заметил нас), испугался и тотчас поскакал в Дерпт посмотреть, жива ли я. Об этом есть письмо матери моей к бабушке моей, которая в это время была в Петербурге. Мать моя была очень тронута этим доказательством дружбы.

14 марта 1823 года маменька скончалась89, не родив мертвого ребенка, мальчика; его вытащил щипцами профессор Дейтш. Вы были на ее могиле и видели, как до сих пор она сохраняется с любовью. Умирая, она просила отца моего обещать ей, что он возвратит меня на ее родину, в Россию, для того, чтобы

- 305 -

я не осталась чужой для ее родных и друзей. Смерть ее была оплакана всеми знакомыми и всеми бедными, которые всегда находили у нее всякого рода поддержку. Зейдлиц надеялся не пережить ее; он поехал лечить чуму в нашу армию, в Турцию. Память о ней до сих пор для него святыня.

Род Елагиных

О Елагиных мы знаем не далее Андрея Алексеевича, отца вашего деда, или деда вашего отца. Он, впрочем, жил 107 лет, скончался в 1827 году, следовательно, родился в 1720 году. Он служил в Семилетнюю войну и был ранен под Грос-Эгерсдорфом90, в одно время с И. В. Киреевским, отцом Василия Ивановича. В Германии набрался он много протестантских мнений, говорил против постов, но сам всегда строго соблюдал их.

Вышед в отставку, поселился он в деревне и выстроил себе скромный домик, почти избу, на чужой земле, чтобы жить ближе к соседям своим Лавровым, которых он очень любил и которых навещал каждый день.

Первая жена его была Торбеева; от нее был у него сын Николай, о котором говорила я выше, по случаю свадьбы Киреевского Вас<илия> Иван<овича>. Вторая жена его была Давыдова, дочь Анны Ив<ановны> Буниной за Давыдовым, сестры Афанасия Ивановича; так что бабушка ваша Авдотья Петровна тоже приходилась внучатой сестрой деду вашему Алексею Андр<еевичу>.

Елизавета Семеновна, мать Алексея Андреевича, умерла, чуть ли не в родах; по крайней мере, он остался после нее очень маленьким, его взяла к себе бабушка Анна Ивановна и воспитывала его до тех пор, пока его отдали в артиллерийское училище. Из своих воспоминаний детства сохранил он то, что его наказали однажды за то, что он прибежал к своей бабушке сообщать известие о кончине императора Павла. Бабушка его ужасно испугалась, предполагая, что известие это несправедливо, и боясь, что вслед за распространением ложного известия, и ее и всю семью сошлют в Сибирь, ребенка заперли до тех пор, пока весть подтвердилась.

Дом Андр<ея> Алексеевича был на пути к церкви Николы Гостунского, куда ходили и ходят толпы богомольцев служить молебны чудотворному образу Николая. Андрей Алекс<еевич> останавливал их, уговаривал не молиться святым и не слушать молебнов в церкви, предлагая отслужить им даром у себя в доме. Они входили к нему, и он по требнику служил им молебен Спасителю. Священники гостунские пожаловались на него и Андр<ею> Алексеевичу было запрещено служить молебны.

Он был очень дружен с одним из этих священников Алексеем Андреевичем, о котором сохранилась еще память как о святом человеке. Незадолго перед смертью своею отец Алексей занял у Андр<ея> Алекс<еевича> какую-то значительную сумму денег и умер, не заплатив их. Когда приближался срок уплаты денег, Андр<ей> Алекс<еевич> увидел его во сне; он сказал ему: «Сегодня сын мой привезет тебе твои деньги; это его стеснит, не бери у него, я отдам их тебе назад здесь». Когда Андрей Алекс<еевич> проснулся, к нему пришел священник Василий Алексеевич с деньгами, но тот не принял

- 306 -

их от него, говоря: «Сохрани меня Бог, я хочу, чтобы твой отец заплатил мне на том свете».

Деревни Андрея Алексеевича были все оброчные; оброк получал он крошечный и, несмотря на то, когда старосты привозили ему деньги, то он возвращал часть оброка мужикам, говоря: «Куда мне, старику, такая куча денег, отдай мужикам». Образ жизни его был самый простой. Чай варили для него на кухне в кастрюле; делать его иначе считал он нездоровым. Внуку своему давал он, когда Авдотья Петровна привезла к нему сына Василия (вашему отцу), кусочек сахару, вместо всяких других гостинцев. Тратя сам во время своей службы 60 рублей в год, кажется, он и понять не мог, на что сыновьям нужно так много денег.

Николай Андреевич имел деревни матери своей, но ими управлял отец его и доходов не отдавал, находя, что тратить их — мотовство. Да, вероятно, он и его оброки тоже отсылал мужикам. Когда Николай Андреевич вышел в отставку и приехал к нему с модными петербургскими кафтанами, он стал его бранить за то, что они слишком длинны, что это роскошь. Сын отвечал: «Теперь так носят». На другой день Андрей Алексеевич поутру сам отрезал фалды у всех кафтанов, а обрезки отдал детям крестьянским.

Авдотья Петровна привезла однажды ему белье из домашнего тонкого полотна; Андрей Алексеевич нашел, что это белье слишком тонко для него, и тут же искроил на простыни и рубашки детям и роздал крестьянкам.

В 1812 году он едва избавился от мужиков, которые насильно хотели тащить его с собой в леса от неприятеля. Но он не выехал из Козина. Этот-то дом в Козине, только на чужой земле, и был близ Салькова, куда он часто ездил к моим деду и бабушке.

Еще он любил одну попадью гостунскую за ее голос. Когда он был болен, то есть ослабел в 1827 году, то велел позвать ее к себе и просил спеть какую-то песню. Она запела, но, видя, что он уже не встанет, что смерть близко, заплакала, и голос ее задрожал. Андр<ей> Алекс<еевич> попрекнул ее: «И петь-то ты не умеешь», — запел сам, не кончив песни, скончался. Ему было 107 лет.

Когда в 1805 году скончался сын его Николай в Долбине, то многие друзья его поехали к нему, чтобы приготовить его к страшному известию, причем и священник Гостунский; увидев, что готовятся к чему-то необыкновенному, он просил сказать, что случилось, что им надо? Ему сказали прямо. Он закричал: «А вы сюда, зачем пришли, смотреть, как старик плакать будет? Вон отсюда». Он заперся у себя и никому не показал своего горя.

Однажды занимал он денег у барона Ивана Петр<овича> Черкасова (отца Ивана Ивановича, Гавр<иила> Ив<ановича>, Петра Ив<ановича>, Александра Ив<ановича>, которых вы знаете)91, сын его, Алексей Андр<еевич>, напомнил ему, что пора заплатить; Андрей Ал<ексеевич> отдал ему деньги, но без процентов. Сын заметил, что проценты составляют почти столько же: деньги были заняты давно. «За кого же принимаешь ты барона, что смеешь думать, что он возьмет проценты?» — отвечал он. — «Не смей этого думать, ведь барон христианин». И Алекс<ей> Андр<еевич> принужден был занять денег на уплату процентов.

Когда он умер, то тело его было вынесено на двор; дом был слишком мал и тесен, чтобы вместить соседей и мужиков своих и окрестных, желавших проститься

- 307 -

с ним. Панихиды служились, и псалтырь читался под открытым небом. Он схоронен в Гостуни, подле собора. Если случится вам, дети, проезжать через Гостунь или быть в Кондратове, не забудьте поклониться могиле хорошего человека. Сын его, Алексей Андр<еевич>, один из семьи был на похоронах его; бабушка ваша Авдотья Петровна в это время родила сына Гавриила, умершего через несколько дней после крещения.

Алексей Андреевич служил в артиллерии. Он был очень умен и очень любознателен; воспитание свое пополнил он и усовершенствовал сам. Связи его были крепки и надежны. Друга своего Гавриила Степановича Батенькова92 любил он всю жизнь. Он не участвовал в войне 1812 года, но был в походе 1813 и 1814 годов. В стенах Мейсена близ Дрездена есть ядро, пушенное из его батареи. В их полку маркитантом был кондратовский крестьянин; он отпускал Алексею Андр<еевичу> в долг, и Батеньков часто рассказывал, смеясь, о счете, поданном этим маркитантом Андрею Ал<ексеевичу> о долгах сына: рюмка водки, селедка, водки, водки, водки... итог — 2 тысячи рублей.

Под Mont Mirail (Монт-Мирайлем) Батеньков был взят в плен, и, как думали в их полку, убит. Дед ваш со всем полком служил по нем заупокойные обедни и панихиды и на 40-й день угощал солдат; когда после к вечеру того же дня вдруг явился Батеньков, то его приняли за выходца с того света. Я, может быть, расскажу вам и его занимательную биографию.

Алексей Андр<еевич>, вышед в отставку в 1817 году, как я уже вам рассказывала, женился в Козельске на Авдотье Петровне и поселился в Долбине, где привел малопомалу хозяйство в цветущее состояние. Он устроил в Долбине прекрасный завод рысаков и обуздал избалованную дворню, восстановил кредит, который был совершенно потерян. До него в Белеве не отпускали из лавок ничего без денег, потому что долбинские люди мошенничали и крали деньги, которые давали им на покупки, забирая в лавках в долг.

Он любил детей Киреевского и был для них отличным вотчимом. До женитьбы Ивана Вас<ильевича> на Наталье Петровне они считали его своим лучшим другом, но она сумела на время, конечно, поколебать их доверие к нему.

В 1817 году, после отъезда моей бабушки Катерины Афанасьевны, отца моего и матери, Александра Андр<еевна> осталась в Муратове (дом был еще не продан), на всю зиму и жила попеременно с дочерью своей Катериной, которой было два года, то в Муратове, то в Троицком, у Елизаветы Федоровны Протасовой, с дочерьми которой подружилась, то в Долбине. В Долбине 14 октября родила она вторую дочь свою Александру, как сказано выше.

Алексей Андр<еевич> очень подружился с веселой, умной и любезной Воейковой и во всю жизнь сохранил о ней воспоминание светлое. Она, несмотря на все свое несчастие в семейной жизни (муж ее был отвратительное грязное в нравственном смысле существо), сумела сохранить беззаботную веселость и бодрость. Говорят, она была неотразимо любезна и привлекательна93.

В 1818 году 13 июня родился у Елагиных старший сын их, ваш отец Василий, потом дочь Елизавета, умершая маленькой, сын Рафаил, потом в 1822 году — Николай, в 1823 — Андрей, в 1825 — опять Елизавета (Лиля, с которой

- 308 -

я была очень дружна, несмотря на разницу лет; она скончалась 4 июля 1848 года) и еще сын Гавриил, умерший маленьким94.

В ту самую минуту, когда скончалась мать моя в Дерпте, Авд<отья> Петр<овна> сидела над больным сыном Рафаилом (он умер через несколько дней после этого), мать моя явилась Авд<отье> Петровне; бабушка ваша, в эту минуту забыв, что ей приехать невозможно, с радостью вскочила к ней навстречу, хотела обнять, но видение исчезло.

Когда детям наступило время учиться серьезнее, они переехали в Москву; Алексей Андр<евич> проводил зиму с ними, а летом ездил хозяйничать в деревню, сперва в Долбино, а после того, как женился и отделился Иван Васильевич, которому оно досталось, в Петрищево, где выстроил он маленький, светлый, чистенький домик на месте, где был старый, подаренный Авдотьей Петровной Катерине Петровне в Игнатове.

В 1827 году был куплен ими дом у Красных ворот95; ваша бабушка подарила его после Ивану Васильевичу; это был славный дом: большой, поместительный, точно аббатство. В это время сделаны бабушкой вашей все те знакомства и связи, которые и до сих пор продолжаются: с Свербеевыми, Хомяковыми, Соболевским, Кошелевым, Погодиным, Николаем Мих<айловичем> Языковым, то есть поэтом, который возвратившись из Дерпта, подружился с Петром Вас<ильевичем> и даже жил в доме бабушки. Жил тоже у нее в доме другой друг Петра Вас<ильевича> — Рожалин, который умер рано. В это же время бывал у них ежедневно почти Армфельд, который до конца жизни сохранил об этом времени самое светлое, веселое воспоминание96.

В ее доме после смерти отца жила некоторое время Авдотья Вас<ильевна>, дочь Катерины Петровны, потом она уехала с Зонтагом в Одессу к Анне Петровне и там вышла за Вельса, племянника Зонтага. Здесь, хотя речь идет о Елагиных, я, кстати, расскажу о том, как вышла замуж Анна Петровна, потому что забыла сделать это на своем, или вернее на ее месте.

Она слыла в семье за благоразумную, не увлекающуюся, не романтическую и дожила до 1816 года в девушках. За нее посватался некто Егор Васильевич Вражский; она дала слово и свадьба должна была быть в Москве. Вдруг в декабре приезжает в Орел Егор Вас<ильевич> Зонтаг97, американец в русской морской службе, познакомился с Марьей Никол<аевной> Свечиной, которая показала ему портрет Анны Петр<овны>, говоря: «Вот Вам бы жениться». Он пленился и тотчас же поехал в Мишенское. Там после обеда стали загадывать слова, давая друг другу смешанные буквы; он подал Анне Петр<овне> (portrait) портрет. Она отгадала и подала ему оригинал (original). Он отгадал и поцеловал ручку сперва у невесты, потом у ее двух сестер, рекомендуя себя женихом. И вот 7 января тетенька вышла за него. Это было в 1817 году.

Приехал Зонтаг в Мишенское на Святках. Молодые не долго прожили в Мишенском. Он сломал дом, старинное гнездо всей семьи; чтобы предохранить его от гниения, сложили бревна в кучу, и даже ничем не накрыли, и всетаки они не сгнили. Через 20 лет тетенька, уже, будучи вдовой, выстроила из старого леса дом поменьше. Бревна были так крепки, что топоры на них ломались. Когда тетенька стала жить в доме, из щелей повылезали клопы, совершенно прозрачные, тощие, одна кожа, после 20-летнего голода. Это были те клопы,

- 309 -

которые кусали еще дедов и прадедов. Анна Петровна при своей необыкновенной чистоплотности их скоро перевела; она предлагала Петру Вас<ильевичу> Киреевскому переслать ему на завод в Киреевскую слободку дедовских клопов. Петр Вас<ильевич> дорожил всем, что принадлежало и относилось до семейных преданий.

Дочь Егора Вас<ильевича> Зонтаг и Анны Петр<овны> — знакомая и любимая вами Мария Егоровна Гутмансталь.

Екатерина Петр<овна> Юшкова вышла замуж за Азбукина и не слишком восстановила против себя семью свою, такой mesalliance. Авд<отья> Петровна была даже рада этой свадьбе, потому что боялась романтической любви к ней зятя их Офросимова, который после смерти жены своей Марии Петровны проповедовал, что это прекрасно, что у лютеран можно жениться на сестре жены. Катерина Петр<овна> после рождения дочери своей, скоро занемогла чахоткой и скончалась у сестры своей Авд<отьи> Петровны в Козельске. Это было в конце 1816 года или в начале 1817 года. Она была в родах во время свадьбы Анны Петровны.

Род Мойеров

Из хроники семейной, известной мне по преданиям, осталось рассказать мне то, очень немногое. Что знаю о семье отца моего. Дед его был родом из Голландии и назывался Van Moor. Мой отец, бывши в чужих краях, нарочно ездил туда, чтобы познакомиться с родными и там узнал, что род их дворянский и родственники его богатые люди.

Дед отца моего был убит упавшим на него деревом, в то время как он проезжал верхом по лесу. Сын его остался после него недостаточным сиротой; окончив воспитание свое, он в качестве наставника поехал в Ревель с каким-то знатным эстляндским семейством. Когда его воспитанники поступили в университет, то Мойеру, который успел заслужить уважение всего тамошнего дворянства, предложили сделаться пастором в той церкви в Ревеле, где место пастора зависит от избрания баронов — die Dom Kirche. При этой церкви находится школа для мальчиков, в которой воспитываются их дети под надзором выбранного ими пастора.

Дед мой принял это место, женился на бедной красавице Dorothee Tiedeboehl и жил в Ревеле в большом почете. У них было 4 дочери красавицы и 2 сына.

Отец мой воспитывался в той же дворянской школе, где его отец был директором; поэтому был знаком со всем дворянством и дружен со многими товарищами. Сестры его учились музыке, но очень плохо и лениво; учитель был недоволен их успехами. Отец, не бравший у него уроков, часто присутствовал при них и затверживал за них. Однажды учитель из другой комнаты услышал случайно его вдохновенную игру на фортепианах, и, узнав, что это он играет, стал просить родителей, чтобы они позволили ему, хоть даром учить талантливого музыканта. Отец учился со страстью; учитель привязался к нему всем сердцем и впоследствии, не имея семьи, завещал ему все свое маленькое имущество, состоящее из нот, книг и часов. Когда отец мой имел какое-нибудь горе или беспокойство, или тревогу, то он проводил целые дни за фортепианами, фантазируя,

- 310 -

но никогда не записывал ничего из своих вдохновений. Я часто слыхала, как жалели об этом музыканты. После школы поступил он в Дерптский университет на медицинский факультет и потом поехал учиться хирургии в Павию, где был тогда знаменитый Скарпа98 — профессор. Отец его давал ему 100 червонцев в год, которыми он жил.

Брат его Франц (Федор Филиппович, по-русски) учился в Гейдельбергском университете99 праву. Там отец мой сделался отличным хирургом, выучился в совершенстве итальянскому языку и в Вене, кажется, брал уроки музыки у Гуммеля100.

Он путешествовал некоторое время с Шредером, богатым банкиром, который познакомил его со многими германскими, знатными домами; его необыкновенный талант к музыке упрочивал за ним знакомство с аристократическими домами, куда он был приглашаем запросто.

С ними вместе ездил Броссе (Брочи, родственник), ровесник отца, очень недостаточный и очень веселый человек. Однажды в Вене они были званы к какому-то князю на его загородную дачу обедать. Шредер и Мойер приехали, а Броссе опоздал, приехал, когда уже все сидели за столом. Хозяйка спросила у Броссе, хочет ли он обедать. Он сконфузился и отвечал, что уже обедал; его стали обносить. А есть ему очень хотелось. Наконец, он обратился к хозяйке и говорит: “Madame, vous m’avez dit quelque chose?” — “Non, monsieur”. — “Si, Mme, vous m’avez dit quelque chose! Наконец, она догадалась и говорит: “ Je vous ai offert à dinner!” — “С est, Mme, j’accepte”*. Все засмеялись и Броссе подали обедать.

В Голландии они тоже все трое были званы к богатому банкиру на дачу. Там обычай, что гости дают очень много на водку людям. Шредер давал по червонцу; отец дал, конечно, меньше; но ни Шредеру, ни отцу моему люди, принимая от них деньги, никогда не улыбались, но от Броссе всегда принимали с улыбкой. Шредер сказал Броссе: “Да скажите же мне, сколько вы даете, что у людей такое довольное лицо”. Он отвечал: “Когда они протягивают ко мне руку, я почешу им ладонь, после чего они мне всегда улыбаются”.

В Павии отец мой получил известие, что его отец скончался в его отсутствие; это известие его так огорчило, что он не мог спать и был совершенно убит. Кроме того, что ему была невыносимо тяжела мысль, что он не увидит более отца своего, но с его кончиной оканчивалась для него возможность существовать в чужих краях. В это время, в одну бессонную ночь, когда его мучила тоска, услышал он превосходную игру на фортепианах; играли Моцарта Sonate, кажется, он стал слушать и вот, мало помалу все тревоги и печали успокоились в сердце его, и он на другое утро почувствовал себя, если не утешенным, то умиротворенным.

В Павии выдержал он экзамен на степень доктора; Италия в это время принадлежала Франции; это было в 1812 году. Диплом докторский был дан ему от имени Наполеона. С этим дипломом должен он был возвращаться в Россию, которая уже воевала с французами; через границу прусскую нельзя было ехать,

- 311 -

там были войска. Его повезли в объезд, и он очутился в Орле в то самое время, когда там получено было известие о том, что Москва была отдана. Отец мой ехал на долгих; извозчик его пошел на базар узнать, отчего такой вопль в городе, а ему отдал подержать вожжи, да целый час не возвращался. Можно вообразить положение моего отца, вовсе почти не говорившего по-русски. Когда извозчик, наконец, воротился, с воплем сообщил ему ужасное известие. Этот добрый извозчик посоветовал отцу моему не говорить и не показываться, когда он останавливался кормить лошадей, для того, чтобы его не приняли за француза и не убили бы. Сам же он на расспросы: “Кого везешь?” — отвечал, что барина какого-то, который все время без просыпа пьян, опохмеляется для того, чтобы вновь напиться. Отец мой часто рассказывал, смеясь, какое почтение внушал он на постоялых дворах этим качеством, или этим мнимым своим поведением. В Сергиевском, впрочем, его чуть не убили за то, что дурно говорит по-русски; народ собрался вокруг постоялого двора с криком: “Шпион, француз”. К счастью, в Сергиевском был в это время исправник, отец мой обратился к нему с просьбой защитить его. Исправник обратился к толпе, говоря ей, что проезжий — немец, что паспорт у него в порядке. Один из присутствовавших заспорил, тогда исправник подал ему паспорт, требуя, чтобы он прочел его. Мужик взял его в руки со словами, что он грамоте не знает, но паспорт всетаки фальшивый. Исправник, вырвав у него паспорт, ударил его по щеке со словами: “Нет, настоящий, веришь теперь?” — “Верю, батюшка, видно вправду настоящий”. Толпа разошлась, а исправник посоветовал отцу скорее выезжать из Сергиевского.

Когда он приехал домой к своим, его вытребовали в Ригу ходить за ранеными, привезенными туда; из числа, кажется, 13 докторов, прикомандированных к этому госпиталю, мой отец единственный остался в живых; все умерли тифом. Однажды привезли ему целый транспорт раненых, замерзших дорогой; один офицер, сопровождавший их, был очень недоволен моим отцом за то, что тот не давал ему расписки в принятии благополучно прибывших раненых.

После окончания войны отец мой получил место профессора при Дерптском университете101 в 1815 году; в это же время, как сказано выше, приехали и Воейков с моей бабушкой и матерью.

Отец мой познакомился с моей матерью, кажется, во время ее болезни (у нее было воспаление легких). Он часто бывал у них в доме, играл с ней в четыре руки, читал с ней поитальянски и вообще близко познакомился со всей семьей. Он посватался за нее и получил отказ по настоянию Воейкова, который не хотел, чтобы она выходила замуж. Почему, не знаю, неужели затем, чтобы не выпустить из рук ее маленького имения, заключавшегося в половине Муратова. Как бы то ни было, но он бросился однажды перед образом на колени, произнося разные клятвы и ругательства на Мойера и, клянясь, что пусть он не встанет с места, если допустит его жениться на Марии Андреевне. Когда он хотел встать, то не мог; сделался утин102. Послали за Мойером, чтобы поднять его; тот, подняв его, посадил в ванну и, когда облегчил его, то Воейков сам стал каяться ему, что ругал его и произнес какую-то клятву.

После выздоровления моей матери, бабушка послала отцу моему пуд варенья, которое сама сварила для него. Воейков был ужасный лакомка; несмотря

- 312 -

на то, что был с Мойером в неприязненных отношениях, он, узнав о варенье, стал ходить к нему всякий день есть варенье, и ходил до тех пор, пока съел все.

Похороны А. А. Воейковой на греческом кладбище в Ливорно. Рис. Л. Майделя

Похороны А. А. Воейковой на греческом кладбище в Ливорно

Рис. Л. Майделя

Отец мой три раза сватался за мать мою; наконец, в третий раз, Воейков благоволил согласиться, и свадьба их была назначена на 11 янв<аря> 1817 года, но состоялась 14 января. Воейков в церкви, поздравляя мою мать, укусил ее, в плечо до крови, так, что она долго не могла надеть платья с открытым лифом.

Отец мой купил дом на Карловской улице с большим садом в гору, в котором было 5 террас; взял к себе двух племянников: Тидебеля, которому не было еще двух лет, и Штоппельберга, которому было около шести лет.

Бабушка моя сперва жила отдельно, а потом переехала жить к ним. Воейкову вскоре отец запретил переступать порог его дома, чтобы оградить себя и жену от тех сплетен и ссор, которые тот приносил с собой. Сестры могли видеться только в нашем доме, потому что и мать моя, разумеется, не ходила к Воейковым. Впрочем, если дети бывали больны, отец мой продолжал лечить их. Вскоре Воейков, насоливший университету, вышел в отставку и переехал в Петербург, где издавал “Русского инвалида”.

Бабушка каждый год ездила к дочери, и тетка моя Воейкова приезжала повидаться с матерью, но Воейков, по милости отца моего, сделался для них безвредной гадиной.

Мать моя была слишком три года замужем, не имея детей; она, впрочем, окружила себя большой семьей детей и молодых людей, которые все называли

- 313 -

ее матерью, и для которых она на самом деле была матерью. В 1820 году, в октябре 19 числа родилась я, когда она уже и не думала, что у нее будут дети. Из писем ее тогдашнего времени, которые я для вас переписала, можете вы видеть, как приняла она это благословение Божие.

Александра Андреевна Воейкова. 1829

Александра Андреевна Воейкова. 1829

Господь не сулил мне счастья быть воспитанною ею. В 1822 году она сделалась вторично беременной и в 1823 году 14 марта, не родив мертвого ребенка, мальчика, скончалась в то время, как у нее его вытаскивали щипцами. Операцию эту делал профессор и акушер Дейтш. Замечательно, что она, говорят, не любила проходить мимо дома этого Дейтша, во все время, пока жила в Дерпте.

В лютеранской церкви, где был пастором Ленц, вопреки обычая, несколько воскресений сряду Ленц и весь приход его молился об ней, об успокоении ее души, и о бабушке моей, об отце и обо мне. Вся жизнь ее была неутомима. В Дерпте до сих пор вспоминают о ней, как о святой.

После смерти ее бабушка моя взяла нас, то есть меня и брата Тидебеля, на свое попечение. Ей бедной во второй раз на старости лет (ей было во время смерти матери 52 года) пришлось опять совершать подвиги терпения и самоотвержения, какие совершает всякая добрая мать. Мое сиротство, по ее милости не было так безотрадно, как было бы без нее. Она была строга со мной и взыскательна, но всю нежность души своей сосредоточила на мне.

В 1829 году скончалась и другая ее дочь Воейкова чахоткой в Пизе и схоронена в Ливорно. Две старшие дочери ее отданы были в институт в Петербурге,

- 314 -

сын Андрей103 оставлен в Веве в училище, а младшую дочь Марию (теперешнюю Бревенде Ла Гарди) привезли к бабушке. Ей было тогда три года; бабушка очень баловала ее, но я и тогда чувствовала, что я — ее любимица.

Здесь кончаются семейные предания и начинаются собственные мои воспоминания, о которых не знаю, буду ли писать. Во всяком случае, следует здесь кончить.

Расскажу еще, как бабушка моя поймала двух убийц, возвращаясь из Петербурга после рождения Маши, своей внучки, в 1826 году. Бабушка выехала из Петербурга в четвероместной карете с человеком на козлах. На второй или третьей станции застала она переплетчика дерптского Шуха, который возвращался из учения в Дерпт пешком, узнав о том, что бабушка едет одна в карете, он стал просить, чтобы она его подвезла. Бабушка, разумеется, согласилась и взяла его к себе.

Выехав из Стрельны, они вдруг услышали крик: “Разбой, режут и пр.” и вслед за этим выбежал человек, раздетый донага почти, который подбежал к карете и рассказал, что еще нынче по утру пристали к нему два солдата (это было вскоре Семеновской истории104, когда раскассировали солдат этого полка), которые расспрашивали у него и узнали, что он идет из Петербурга с заработков, что с ним 100 р<ублей> сер<ебром> в котомке и тяжелая палка, налитая свинцом против недоброй встречи. Один из солдат, заметив, что он устал, предложил ему нести эту палку; тот с дуру согласился и отдал; тогда солдат хватил ею его по голове. Они обобрали его и, оставив замертво, ушли. К вечеру он озяб, очнулся и принялся кричать “Разбой”.

Бабушка моя, услышав это, велела ему сесть на козлы и приказала повернуть назад в Стрельну. Там послала она за исправником. Ограбленный же пошел, между тем, в ямскую избу и влез на печку погреться. Пока он сидел на ней, вошли два солдата и потребовали вина; тут вдруг соскочил мужик, запер дверь и закричал: “Вот они, держите”. Их связали и, когда приехал исправник, бабушка ему могла передать почти оконченное следствие, ибо солдаты признались, и отдали деньги, из которых было истрачено 2 рубля.

Есть еще одно обстоятельство в жизни отца моего, или вернее есть еще один поступок моего отца, который нам всем казался таким простым и естественным, что я только теперь, видя совсем другое направление, по крайней мере, в московских профессорах, стала ценить его, как доказательство редкого бескорыстия.

Отец мой был 22 года профессором; в числе этих 22-х лет он три года был ректором Дерптского университета. Во время его ректорства случилось ему раза два или три выпросить не совсем законные пенсии очень бедным вдовам при нем умерших профессоров. Эти пенсии были незаконны, потому что профессора эти умерли, не прослужив достаточно лет по закону, чтобы вдовы их могли что-нибудь получить105.

Когда отец мой вышел в отставку, то ректор, заменивший его место, хотел представить его к полной пенсии, говоря, что 22 года службы и три года ректорства по закону считаются 25 лет службы; он три года исправлял две должности и потому не было ни малейшего сомнения, что ему дали бы полную пенсию. Но отец мой ни за что не согласился на это, говоря: “Я столько выпросил незаконных пенсий во время своего ректорства, что не хочу, чтобы могли подумать,

- 315 -

что прокладывал этим себе дорогу”. Он запретил ректору представлять об нем ни на какую пенсию; половинной ему бы не дали, а дали бы полную, а полная казалась ему не совсем законной.

Он получил отставку без пенсии, и уехал в свою деревню, которая была вся куплена на заемные деньги. За год перед кончиной своей выплатил он последние 2 тысячи сестре своей, то есть ее сыну Тидебелю. После Дерпта прожил он 21 год; следовательно, подарил казне 105 тысяч ассигнациями или 30 т<ысяч> с<еребром>. Бабушка моя немного смущалась тем, что он не взял пенсии, также вовсе не из корыстолюбия, а потому что думала, что, пожалуй, скажут не знавшие его, что он не получил пенсии за то, что плохо служил. В Дерпте, впрочем, в то время никто не удивился этому поступку. Это не было еще такою редкостью, чудачеством.

ПРИМЕЧАНИЯ

1Мойер (урожд. Протасова) Мария Андреевна (1793—1823), мать мемуаристки, жена И. Ф. Мойера, известна по своему роману с В. А. Жуковским.

2 Протасов Андрей Иванович (1759—1805), тульский губернский предводитель дворянства (1790—1793). Женат на Буниной Екатерине Афанасьевне (1771—1848).

3 Протасов Иван Яковлевич (Юдич, Иудич) (1721—1778), статский советник.

4 Иоасаф, в миру Иоаким Андреевич Горленко (1705—1754), епископ Белгородский и Обоянский.

5 Сыновья И. Я. Протасова: Василий Иванович (1757—1807), тульский губернский предводитель дворянства (1793—1795); Яков Иванович (1764 — ?), отставной гв. прапорщик; Павел Иванович (1760—1828), д. с. с., орловский вице-губернатор.

6 Протасова (в замуж. Протасова) Александра Ивановна (1750—1782). Муж — Протасов Петр Степанович (1730—1794), генерал-поручик (1785), сенатор (1792). Сын Степана Федоровича Протасова (1703—1767) от 1-го брака.

7 Протасова Анна Степановна (1745—1826), графиня, камерфрейлина, дочь С. Ф. Протасова от 2-го брака с Анисьей Никитичной Орловой (1721—1775). После смерти А. И. Протасовой (жены брата) воспитывала ее детей.

8 Протасова (в замуж. Плещеева) Анастасия Ивановна, свояченица Н. М. Карамзина, писательница, жена Алексея Александровича Плещеева (секунд-майор в 1778 г.) Близкие друзья Карамзина, которым были посвящены «Письма русского путешественника».

9 Протасова (в замуж. Карамзина) Елизавета Ивановна (1771—1802), с 1801 г. замужем за Н. М. Карамзиным (1766—1826).

10Протасова (в замуж. Толстая) Анна Яковлевна (? — 1786). Муж — д. с. с., граф Василий Иванович Толстой (? — 1785).

11Тончи Сальватор (Николай Иванович) (1756—1844), итальянский исторический и портретный живописец. С 1800 г. работал в Москве.

12 Протасова (в замуж. Тимирязева) Мария Васильевна (? — 1819). Ее муж — Тимирязев Аркадий Семенович (? — 1867), участник войны 1812 г. Уволен из штабс-ромистров Конной гвардии в отставку «за болезнью» с чином подполковника, тайный советник, впоследствии сенатор. Член масонской ложи Александра тройственного спасения с 1819 г., наместный мастер (1822).

13 Юшкова (в замуж. Зонтаг) Анна Петровна (1786—1864), писательница, автор «Священной Истории для детей», автор воспоминаний о В. А. Жуковском, сестра А. П. Елагиной.

14Е. А. Протасова, (урожд. Бунина), сводная сестра В. А. Жуковского, родная сестра В. А. Юшковой, матери А. П. Елагиной.

15Карамзина Софья Николаевна (1802—1856), фрейлина, хозяйка известного литературного салона в Петербурге.

- 316 -

16Дети Елизаветы Федоровны Протасовой от первого брака с Василием Барыковым: Прасковья Васильевна (1796—1879). Муж — Толстой Андрей Андреевич (1771—1844), граф, подполковник;

Екатерина Васильевна (1790—1843?). Муж — Толстой Алексей Петрович (1782—1843), князь;

Федор Васильевич, корнет, привлекался по делу декабристов. Уволен в отставку в 1827 г. поручиком. Жена Ушакова Варвара Павловна (? — 1862), фрейлина.

От В. И. Протасова — Александра Васильевна (после 1796—1830). Муж — Кутлер Федор Львович (1788—1840), генерал-майор кавалерии, в отставке с 1834 г. Их дети: Николай Федорович (1826 — ?), Федор Федорович (1828 — ?), Павел Федорович (1830—1877)

17Ростопчин Федор Васильевич (1763—1826), граф, Московский военный ген.-губернатор, генерал-адъютант (с 1796), генерал от инфантерии (с 1812). Жена (с 1794) — Протасова Екатерина Петровна (1775—1859), графиня, дочь генерал-поручика и сенатора П. С. Протасова и А. И. Протасовой, воспитывалась в доме камер-фрейлины Екатерины II А. С. Протасовой. Перешла в католичество в 1806 г. Среди ее духовных наставников граф Ж. де-Местр.

18Дети А. С. Тимирязева от первого брака с М. В. Протасовой: Иван Аркадьевич (1819—1877), Александр Аркадьевич (1818 — ?)— мценский уездный предводитель дворянства (с 1877), Мария Аркадьевна (1816—1866), Ольга Аркадьевна (1817— ?).

19Боде Аделаида Клементьевна (? — 1887), баронесса, вторая жена А. С. Тимирязева. От этого брака у них было 3 сына: Николай Аркадьевич (1835—1906), генерал от кавалерии; Клементий Аркадьевич (1843—1920), ученый ботаник, профессор Московского университета, доктор ботаники (с 1875), профессор Московской с/х академии и Дмитрий Аркадьевич (1837—1903), статистик, служил в министерстве финансов, тайный советник.

20 Новосильцева (в замуж. Протасова) Мария Николаевна (1760—1830), сестра Н. Н. Новосильцева (1761—1836), Председателя Государственного Совета.

21Воейкова Александра Александровна (1817—1893), дочь Воейковой (урожд. Протасовой) Александры Андреевны (1795—1829).

22 Протасов Александр Павлович (1790—1856), сенатор, масон и мистик. Освободил своих крестьян в 1832 г.

23 Мойер Иван Филиппович (1786—1858), доктор медицины и хирургии, декан медицинского института и ректор Дерптского университета (1814—1836), с 1836 г. — помещик Орловской губернии.

24 Елагин Василий Алексеевич (1818—1879), историк, мировой судья в Белеве, сын А. П. Ела гиной.

25 Опекунский совет — орган, ведавший воспитательными домами, сиротскими приютами, богадельнями. Учреждения, подведомственные опекунскому совету, содержались за счет частных пожертвований.

26 Закон «О вольных хлебопашцах» 1803 г. разрешил помещикам освобождать крестьян с землей за выкуп или отработки.

27 Елагин Алексей Васильевич (1852—1885).

28 В описываемое время Английский дворянский клуб в Москве (1831—1918) располагался в доме брата поэта М. М. Хераскова на Тверской. Современный адрес: ул. Тверская, 21. Ныне в нем располагается Государственный центральный музей современной истории России.

29 «Исключительной привилегией сенаторов стали красный цвет мундира с 1804 г.» // Шепелев Л. Е. Чиновный мир России. XVIII—XIX в. СПб. 1999. С. 257.

30 Дети Киреевского Василия Ивановича (1773—1812) и А. П. Юшковой: Иван Васильевич (1806—1856), славянофил, литературный критик, публицист; Петр Васильевич (1808—1856), славянофил, фольклорист, археограф, публицист; Мария Васильевна (1811—1859)

31 Франциск де Саль (1567—1622), религиозный писатель, оратор, основатель монашеского ордена; канонизирован в 1665 г.

32 Дорохов Иван Семенович (1762—1815), генерал-лейтенант. Воевал против турок (1787—1791), отмечен Г. А. Потемкиным и А. В. Суворовым. Участник французских кампаний (1806—1807), герой Отечественной войны 1812 г.

- 317 -

33 Протасов Иван Яковлевич (1792—1851). Его жена, кн. Кропоткина Елизавета Петровна (? — 1832). Их дочери:

Щербацкая (урожд. Протасова) Прасковья Ивановна (1829—1909), замужем за Николаем Николаевичем Щербацким. (1820—1902).

Тиличева (урожд. Протасова) Елизавета Ивановна (1832—1874), муж — Тиличев

Дмитрий Павлович (1816—1861), д. с. с., директор департамента Государственных имуществ.

34 Шереметев Василий Александрович (1795—1862), действительный тайный советник (с 1856). После отставки жил в имении в Мценском у., Орловской губ. Уездный предводитель дворянства (1830—1833), орловский губернский предводитель дворянства (1833—1838).

35 Дорохов Руфин Иванович (1801—1852), воспитанник Пажеского корпуса. Известный дуэлянт и бретер, неоднократно разжалованный в солдаты, за которого хлопотал В. А. Жуковский в связи с ссылкой Дорохова на Кавказ в 1829—1830 г. Его жена — Плещеева Мария Александровна (ок. 1811—1867).

36 Гессе Павел Иванович (1801—1880), генерал-лейтенант, губернатор в Чернигове (1841—1855), киевский гражданский губернатор (1855—1864).

37 У П. С. и А. И. Протасовых было пять дочерей, которые после смерти матери воспитывались в доме их тетки камер-фрейлины А. С. Протасовой, получившей в день коронации Александра I (15 сентября 1801 г.) графское достоинство. По ее просьбе оно было распространено и на ее трех младших воспитанниц.

Екатерина Петровна с 1793 г. замужем за гр. Ф. В. Ростопчиным.

Александра Петровна (1774—1842), замужем за кн. Алексеем Андреевичем Голицыным (1767—1800), перешла в католичество в 1818 г.

Анна Петровна (1794—1869), графиня (с 1801), замужем за графом Варфоломеем Васильевичем Толстым (? — 1838) — д. с. с., камергер.

Вера Петровна (? — 1814), графиня (с 1801), замужем за князем Илларионом Васильевичем Васильчиковым (1777—1847).

Протасова Варвара Петровна (? — 1852), графиня (с 1801), не замужем.

38 Дочери А. А. Воейковой: Александра Александровна (1817—1893), фрейлина вел. кн. Марии Николаевны;

Екатерина Александровна (1815—1844), крестница В. А. Жуковского;

Мария Александровна (1826—1906), фрейлина вел. кн. Александры Иосифовны, в замужестве Бревен де Лагарди.

39 Подобный тип старух встречался в то время довольно часто. Вот как описывает свою двоюродную бабушку Екатерину Богдановну Воронцову Я. П. Полонский: «Старуха Воронцова была одною из типических представительниц тех барышень, которые помнили еще времена Екатерины II, и, еле грамотная, доживала она век свой, окруженная крепостной челядью и приживалками, с которыми судачила, иногда играла в «дурочки» и беспрестанно, даже по ночам, просыпаясь, упивалась чаем. Сиднем сидела она у себя дома вечно в одном и том же месте, душилась одеколоном, нюхала табак, ничем не интересовалась, кроме домашних передряг; вооружась хлопушкой, била мух, капризничала, щипала девок или посмеивалась». Я. П. Полонский. Мои студенческие воспоминания. // Нива. Ежемесячное литературное приложение. СПб., 1898. № 12. С. 642.

40 И. Ф. Мойер

41 Мойер (в замуж. Елагина) Екатерина Ивановна

42 Зонтаг (в замуж. Гутмансталь) Мария Его ровна (1824 — ?), дочь А. П. Зонтаг, муж — австрийский консул в Одессе Людвиг Леопольд Гутмансталь.

43 Мемуаристка ошибается. Хотя имя А. А. Плещеева и включено (без указания ложи), благодаря кругу московских знакомых, в энциклопедический словарь «Русское масонство. 1731—2000» (М. 2001.), но он был в оппозиции к кружку «московских мистиков» и особенно его жена, Анастасия Ивановна. Так она писала А. М. Кутузову, видному масону, близкому другу Н. И. Новикова: «Я сколько-нибудь всех ваших друзей знаю и лучше хочу

- 318 -

для них остаться при моем недоверчивом нраве, нежели с вашей легковерностью.» (Цит. по Н. М. Карамзин Письма русского путешественника. Л. 1987., С. 536).

44 Плещеев Александр Алексеевич (1778—1862), член литературного общества «Арзамас», поэт и композитор, личный чтец императрицы Марии Федоровны, камергер (с 1821), статский советник. Известно, что в 1812 г. в Черни жил французский генерал Шарль Август Бонами (1764—1830). Плещеев был женат дважды.

Его первая жена — Чернышева Анна Ивановна (? — 1817), дочь фельдмаршала графа Ивана Григорьевича Чернышева. «Хозяйка дома была красавица. Муж очень ей угождал, что не мешало ему ухаживать за другими. В день ее рождения он задал пир, который сохранился еще в устных преданиях и дает понятие об образе жизни богатых помещиков того времени. После обедни, на которую съехались ближние и дальние соседи, хозяин предложил прогулку. Пошли в рощицу, где, к общему удивлению, стояла, выросшая за ночь роща. Когда виновница пира к ней приблизилась, роща склонилась перед ней, и обнаружился жертвенник, украшенный цветами; возле него стояла богиня, которая приветствовала Анну Ивановну поздравительными стихами. Потом богиня и жертвенник исчезли, и на место их явился стол с роскошным завтраком.<...> Под звук военной музыки маневрировал полк солдат. На их знаменах и киверах стояла буква «Н», так как Плещеев звал жену свою Ниной». Цит. по: Толычева Т. (Е. В. Новосильцева) Рассказы и анекдоты. // Русский архив. М., 1877. Кн. 2. С. 361—368.

Вторая жена — Плещеева Роза Ринальдовна. Вот, что о ней писала вел. кнж. Ольга Николаевна в своих воспоминаниях за 1837: «Адини, младшие братья и я оставались во время этого путешествия в Царском Селе, под покровительством нашего маленького князя Голицына, а также некоей Мадам Плещеевой, жившей обычно в Павловске. Она принадлежала еще к окружению Бабушки, ее муж был лектором при Дворе...». Цит. по кн. «Николай I. Муж. Отец. Император.» М. 2000. С. 229.

45 Плещеев Александр Александрович (1803—1848), корнет л -гв. Конного полка; привлекался по делу 14 декабря 1825 г., освобожден с оправдательным аттестатом; чиновник особых поручений при начальнике Петербургского таможенного округа (1828); женат на Титовой;

Плещеев Алексей Александрович (1800—1842), поручик л — гв. Конного полка, член Северного общества, был арестован по делу 14 декабря 1825 г.; в «алфавите Боровкова» сказано: «По высочайшему приказу переведен в Курляндский драгунский полк». // Декабристы. Биографический справочник. М. 1988. С. 301. С 1836 года обязан был проживать в Орле;

Плещеев Григорий Александрович (? — не ранее 1866), надворный советник, женат на Хрущовой Екатерине Александровне (1811 — ?);

Плещеев Петр Александрович (1805—1859), помещик Болховского у., Орловской губ.; надворный советник; женат на Адамович Марии Васильевне;

Плещеева Варвара Александровна, замужем за доктором Паулем;

Плещеева Мария Александровна, жена Р. И. Дорохова.

46 Азбукин Василий Андреевич (? — 1832). сводный брат Марии и Александры Протасовых, муж Е. П. Юшковой (? — 1817) с 1814 г. В 1812 г. был начальником Жуковского в ополчении.

47 Азбукина Авдотья Васильевна (1815— ?), в первом браке Вельс, во втором — Пелопидас.

48 Юшкова (урожд. Бунина) Варвара Афанасьевна (1768—1797), сестра Е. А. Протасовой, мать А. П. Елагиной.

49 Бунин Афанасий Иванович (1716—1791) калужский, орловский, тульский помещик, в 1780-х гг. — градоначальник в Белеве.

50 Елагин Андрей Алексеевич (1720—1827), свекор А. П. Елагиной.

51 Мемуаристка ошиблась: А. И. Протасов умер в 1805 г.

52 Протасова (в замуж. Воейкова) Александра Андреевна (1795—1829), сестра М. А. Протасовой. Была воспета В. А. Жуковским под именем «Светланы».

- 319 -

53 Коленкор — дешевая хлопчатобумажная ткань одноцветной окраски.

54 Димитрий Ростовский, в миру Даниил Саввич Туптало (1651—1709), принял монашест во в 1668 г., игумен в нескольких монастырях на Украине. В 1702 г. Петр I назначил Димитрия митрополитом в Ростов, где началась его просветительская деятельность. Церковный писатель и проповедник. Канонизация Димитрия Ростовского была проведена в середине XVIII в.

55 Бунина (урожд. Безобразова) Мария Григорьевна (? — 1811), жена Афанасия Ивановича Бунина.

56 Их дети: Иван Афанасьевич (1762—1781), Авдотья Афанасьевна, в замужестве Алымова, Наталья Афанасьевна, в замужестве Вельяминова (1756—1791), Екатерина Афанасьевна, в замужестве Протасова, Варвара Афанасьевна, в замужестве Юшкова

57 Алымов Дмитрий Иванович (1750 — ?), кол. советник (с 1793)

58 Жанлис Мадлен-Фелисите Дюкре де Сент-Обен (De Jenlis) (1746—1830), фран цузская писательница, автор книг для детей и сентиментальных нравоучительных романов. Ее роман «Адель и Теодор, или письма о воспитании» (1782), в русском переводе назывался «Аделия и Феодор, или письма о воспитании» (1794).

59 Вельяминов Николай Иванович, тульский советник правления (1784), тульский вице-губернатор (1791)

60 Кречетников Михаил Никитич (1729—1793), генерал-аншеф, граф. Участник Семилетней войны и Первой русско-турецкой. В 1775—1788 г. губернатор тульский, калужский и рязанский. О его романе с Н. А. Вельяминовой упоминает А. Т. Болотов: Вельяминова «гостила у него тогда тут же со своим мужем. И при сем-то случае насмотрелся я довольно сей госпоже, игравшей тогда важную роль, и не мог довольно начудиться ее мужу, не чувствующему ни малейшего оттого стыда, что носил почти только звание мужа, и жертвующему женою своею в угодность сему вельможе. Но не столько удивителен был мне он, сколько отец сей госпожи. Он был г. Бунин и служил тогда городничим в городе Белеве, где наместник и познакомился с сим семейством. Говорили, что будто и сам отец и мать сей госпожи, бывшей тогда девушкой, поспешествовали сами такому знакомству дочери своей с наместником, и единственно для того, чтобы пользоваться его милостью. И дабы можно было ему ее иметь всегда у себя поблизости, то и выдана она была за молодого человека, из фамилии Вельяминовых, которого наместник по самому сему случаю произвел в люди, и который, находясь при нем в должности советника правления, играл также тогда важную роль».Цит. по: Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков». СПб., 1872. Т. 3, часть 21. Стлб. 1185—1186.

61 Вельяминова (в замуж. Арбенева) Авдотья Николаевна, (не позднее 1785—1831), по материнской линии приходилась внучкой А. И. Бунину, мать жены И. В. Киреевского.

62 Юшков Петр Николаевич (? — 1805), советник Тульской казенной палаты (1791), в отставке с 1797 г. По словам К. К. Зейдлица, друга семьи Елагиных, «в доме Юшковых собирались все обыватели города и окрестностей, имевшие притязания на высшую образованность. Варвара Афанасьевна была женщина по природе очень изящная, с необыкновенным дарованием к музыке. Она устроила у себя литературные вечера, где новейшие произведения школы Карамзина и Дмитриева, тотчас же после появления своего в свет, делались предметом чтений и суждений». // Зейдлиц К. К. Жизнь и поэзия Жуковского. СПб., 1883. С. 14.

63 Дочери В. А. и П. Н. Юшковых: Анна Петровна, в замужестве Зонтаг, Мария Петровна (? — 1809), замужем за Офросимовым Александром Михайловичем, Авдотья Пет ровна (1789—1877), в первом браке Киреевская (с 1805), во втором — Елагина (с 1817), Екатерина Петровна, в замужестве Азбукина.

64 Жуковский Василий Андреевич (1783—1852), известный поэт, внебрачный сын А. И. Бунина и пленной турчанки Сальхи (? — 1811), которая при крещении получила имя Елизаветы Дементьевны Турчаниновой; воспитывался со своими сводными сестрами. В 1792 г. Жуковский учился в Главном народном тульском училище.

- 320 -

65 Радклиф Анна, урожденная Уорд (1764—1823), английская писательница, одна из со здательниц жанра «готического романа» или «романа ужасов и тайн».

66 Весной 1814 г. в письме к А. П. Киреевской Е. А. Протасова писала: «Моя надежда вся на Бога; он видит истинное мое желание исполнить предписание Его святой воли, установленной церковью, которой глава есть Христос. С добрым, милым моим Жуковским также было у нас изъяснение, после которого, тоже, мне кажется, нельзя ему иметь надежду, чтоб я когда-нибудь согласилась на беззаконный брак, или лучше просто, потому что тут браку нет. На него я мало надеюсь, он долго не возвратит своего спокойствия, особливо в здешней стороне. Голову поэта мудрено охолодить, он уже так привык мечтать; да и в законе христианском все, что против его выгоды, то кажется ему предрассудком». Е. А. Протасова пыталась и себя и своих близких убедить в том, что любовь к Жуковскому со стороны ее дочери, родственная: «За Машеньку же я вам ручаюсь, что она давно вышла из заблуждения да и никогда страсти не знала, но любила его, как милого и любезного всей моей семье человека», — писала она сестрам из Дерпта 10 октября 1815 г. // Уткинский сборник. Письма В. А. Жуковского, М. А. Мойер и Е. А. Протасовой. М,. 1904. С. 289, 293

В. А. Жуковский писал А. И. Тургеневу: «Я люблю Машу (с тобою можно дать ей это имя), как жизнь. Видеть ее и делить ее спокойное счастье есть для меня все. И для нее также. <...> Сердце рвется, когда воображу, какого счастья меня лишают, и с какой жестокостию, нечувствительною холодностью». // Жуковский В. А. Собр. соч. М., 1960. Т. 4. С. 493—494.

67 В письме от 13 февраля 1816 г. Е. А. Прота сова писала А. П. Киреевской: «О Мойере я тебе только скажу, что у него даже и для света один, кажется, недостаток — он не дворянин. Богатство его в его голове, и трудах, он профессор медицины и дает лекции, отчего имеет около шести тысяч дохода, лечит бедных и сам их отыскивает, содержит в совершенном по рядке госпиталь и вседневно благославляем всеми от него зависящими. Благородство души его, право, описать нельзя, доверенность и привязанность к Маше необыкновенная». // Уткинский сборник. Ук. соч. С. 299.

68 Красовский Афанасий Иванович (1780—1849), генерал-адъютант, генерал от инфантерии.

69 Воейков Александр Федорович (1779—1839), литератор, журналист, профессор русского языка и литературы в Дерптском уни верситете (1815—1820). Ф. Ф. Вигель писал о нем: «Он был мужиковат, аляповат, неблагороден; она же настоящая Сильфида, Ундина, существо неземное, как меня уверяли». // Ф. Ф. Вигель. Записки. М., 2000. С. 374. Был дважды женат. 1-я жена — Александра Андреевна Протасова. 2-я жена — Деулина Александра Васильевна.

70 В письме от 29 сентября 1816 г. Е. А. Про тасова писала А. П. Киреевской: « Ты знаешь мою истинную привязанность к Воейкову, ты видела мое обращение с ним, мою нежную заботливость скрыть его недостатки перед другими, я точно о нем думала, как о сыне, как ты о Ваничке. Чем же я заплочена? ненавистью, да! точно, во всей силе этого слова; он не только говорит, что меня ненавидит, нет, он покойно видеть меня не может. И он — Сашин муж, Дуняша; Что же она терпит?!» // Уткинский сборник. Ук. соч. С. 300.

71 Арбенева (в замуж. Киреевская) Наталья Петровна (1809—1900), жена И. В. Киреевского с 1834 г.

72 Дети И. В. и Н. П. Киреевских: Василий (1835 — после 1911); Александра (1838 — ?), в замужестве Кобран; Сергей (1845— после 1916); Мария (1846 — ?), в замужестве Бологовская; Николай (1848 — ?). В младенчестве умершие: Наталия (1836—1838), Екатерина (1843—1846).

73 Арбенева (в замуж. Норова) Мария Петровна (? — после 1834), замужем за Норовым Владимиром Андреевичем (? — после 1834).

74 Арбенева (урожд. Козлова) Марфа Ивановна (1741—1804). Муж — генерал-от-инфантерии Иоасаф Иевлевич Арбенев (1742—1808). Современник вспоминал: «Люди всех состояний знали дом Асафа Ивелича Арбенева, генерал-аншефа в отставке <...>. Жена его, Марфа Ивановна, несмотря на свои преклонные года, очень любила молодиться и краситься и делала это единственно для того, чтобы

- 321 -

лучше нравиться мужу, с которым они жили как голубки. Ей Державин посвятил следующее восьмистишие:

Ну же, муза! Ну, ну, ну!
Настрой арфу,
Воспой Марфу
Мне, Арбенева жену.
Что Марфа прекрасна,
В том муза согласна;
Что Марфа умна,
В том муза скромна.

// Пыляев М. А. Старый Петербург. М. 1997. С. 287—288.

75 Недалеко от Муратова в деревеньке Холх у Жуковского был свой дом, который в 1814 г. он отдал в качестве приданого А. А. Протасовой.

76 М. А. Протасова записала в дневнике: «Жители Смоленска теперь в крайности. Милый наш Киреевский опять пошел помогать; узнав, что они стоят близко, он отправился к ним на квартиру. Им нужда в дровах и муке, он обещал прислать им; лошадей их берет к себе в деревню, и завтра еще пойдет к ним. Этого милого человека чем более знаешь, тем более любишь». (Дневник семейства Протасовых и А. П. Киреевской 1812 г. в Орле с 26 августа по 26 октября. ОР РГБ Ф. 23. Картон 9. Л. 7.

77 Е. И. Елагина ошиблась: М. Г. Бунина умерла в 1811 г; П. Н. Юшков умер в 1805 г.

78 Петерсон Александр Петрович (1800 — не ранее 1887), внебрачный сын П. Н. Юшкова, побочный брат А. П. Елагиной.

79 «Никто не думал, чтобы француз занял Москву, потому что Ростопчинские афишки всех успокаивали <...>, говорили все, что бояться нечего. После Бородина граф Ростопчин печатал в афишках, что торопиться нечего, что дадут еще сражение под самою Москвой, однако многие решились ехать». Цит. по: Т. Толычева. Рассказы очевидцев о двенадцатом годе. М., 1873. С. 84.

80 В. А. Жуковский писал А. П. Елагиной о Воейкове 19 января 1816 г.: «... возвратясь в Дерпт, он начал мучить их своими бешеными противоречиями. Пугал их беспрестанно то самоубийством, то дуэлью с Мойером, то пьянством, каждый день были ужасные истории». Цит. по: М. Гайнуллин, В. Бобылева. Эстонская пушкиниана. Таллинн, 1999. С. 181.

81 Известно, что в Дерпте Воейков терроризировал М. А. Протасову. Она в своем дневнике в ноябре 1815 г. записала: «Я крепко решилась убежать из дома куда-нибудь. Авось Воейков сжалится над несчастьем мам<еньки> и Саши — потеряв меня, они будут несчастны. Мы ездили с визитами; в это время В<оейков> обещал мам<еньке> убить Мойера, Жуковского, а потом зарезать себя. После ужина он опять был пьян. У мам<еньки> пресильная рвота, а у меня идет беспрестанно кровь горлом. Воейков смеется надо мной, говоря, что этому причиной страсть, что я также плевала кровью, когда собиралась за Жуковского». // Уткинский сборник. М. 1904. С. 161. В письме к Жуковскому М. А. Прота сова писала: «Воейков требует, чтобы я дала ему клятву не выходить замуж никогда, если он не будет делать мне огорчений». // Русская старина. 1803. № 7. С. 14.

82 Елагин Алексей Андреевич (1790—1846), муж А. П. Елагиной.

83 Ее письма говорят обратное. В письме к А. П. Киреевской от 13 февраля 1816 г. она писала: «Дома было у нас очень дурно, я решилась идти замуж и первой resolution (при чиной — Л. С.) виновата перед Мойером. Теперь я люблю его очень много, и уверена в своем, в нашем счастии». // Уткинский сборник. Ук. соч. С. 165. В. А. Жуковскому она писала 7 февраля 1821 г.: «Ах, мой Жуковский! Как мне не быть счастливой, когда ты есть на этом прелестном свете! Думать о тебе есть уже чувствовать рай Божий <...>. Катька моя напоминает о тебе, как будто ты и она одно. Вероятно потому, что я вас обоих одинаково люблю». Там же: С. 252—253. А 11 декабря того же года она писала ему: «Ах, боже! Дай мне моего Жуковского! Брат мой! Твоя сестра желала бы отдать не только жизнь, но и дочь, за то, чтоб знать, что ты ее еще не покинул на этом свете». Там же: С. 267. В письме от 1 февраля 1822 г. она пи сала А. П. Елагиной: «Ах, я люблю его без памяти, и в минуту свидания чувствовала всю силу любви этой святой, которую за никакие

- 322 -

сокровища света отдать бы не могла». Там же. С. 267.

84 Зейдлиц Карл Карлович (1798—1885), доктор медицины, профессор терапевтической клиники Петербургской медико-хирургической академии, друг и биограф В. А. Жуковского.

У Мойеров в Дерпте помимо племянников жили: Н. М. Языков, В. А. Соллогуб, периодически наезжал В. А. Жуковский и др. В письме В. А. Жуковскому от 13 ноября 1819 г. М. А. Мойер писала: «У меня теперь новая радость, взяла себе трехлетнего ребенка, который очень забавен и делает мне материнские заботы». // Уткинский сборник. Ук. соч. С. 233. Е. И. Елагина вспоминала: «Кроме родных жили у нас еще в доме в разное время Зейдлиц и Даль. Оба, особливо первый, остались на всю жизнь нашими самыми искренними, преданными друзьями. Пирогов тоже жил в нашем доме одно время». // Из воспоминаний Екатерины Ивановны Елагиной. М. 1902. С. 7—8.

85 Тучкова (урожд. Нарышкина) Маргарита Михайловна (1781—1852), в первом браке Ласунская, вдова А. А. Тучкова, в память о котором, воздвигла Спасо-Бородинский храм, с 1840 г. — игуменья Спасо — Бородинского монастыря.

86 Адеркас Фридрих Вильгельм (1767—1843), военный специалист, начинал на прусской службе (1782), профессор кадетского корпуса в Берлине (1798), перешел на брауншвейгскую службу профессором пажеского корпуса (1804—1806), был избран профессором военных наук Дерптского университета (1819—1830).

87 Е. И. Мойер родилась 19 октября 1820 г. Из писем М. А. Мойер А. П. Елагиной: «Знаешь ли ты, что у меня в пузе шевелится маленькое творение, которое просит твоего благословения и части той нежной любви, которою ты делала его мать так счастливу. Я его без страха пускаю в свет, потому что есть на этом свете Бог, его создатель и вы, мои фонарики; вы и его жизнь осветите!» (24 марта 1820 г.), «Поверишь ли, что я не просила у Бога Катьке долгой жизни, да и вообще ни чего не просила, ни счастья, ни здоровья — а только царства небесного. Я рада ей до смерти, а страшно за нее, когда думаешь, что целая жизнь перед нею! Жить без нее кажется тоже невозможным». (2 ноября 1820 г.), «Ах, Дунька! Право, и мне кажется, что натурально любить тебя больше! Ведь я с этим чувством родилась и выросла, с ним и в могилу понесут! Ты мать моей дочери, лучшая нас обоих. Умри я, то никому, кроме тебя, она принадлежать не будет. Ты ее лучше нас воспитаешь». (8 мая 1821 г.) // Уткинский сборник. Ук. соч. С. 238, 245, 258

88 «Русский инвалид» — газета, выходившая в Петербурге с 1813 по 1917 гг. В 1816—1847 гг. называлась «Русский инвалид, или Военные ведомости». А. Ф. Воейков был ее редактором с 1822 по 1839 г.

89 М. А. Мойер умерла 14 марта 1823 г. (во многих источниках упоминается дата — 19 марта) и была похоронена на русском кладбище в Дерпте. На ее могиле В. А. Жуковский поставил чугунный крест, с бронзовым распятием. В течение 17-ти лет до своего отъезда за границу Жуковский часто посещал это место и даже собирался под Дерптом купить себе дом.

90 Семилетняя война (1756—1763). В августе 1757 г. русская армия нанесла поражение прусским войскам при Гросс — Егерсдорфе.

91 Черкасов Иван Петрович (ок. 1761 — ?), барон, секунд-майор, член ложи Девкалиона и член теоретической степени, работал под руководством главного надзирателя С. И. Гама леи. Жена: Кожина Мария Алексеевна. Дети: Петр Иванович (1796—1867), барон, поручик, Алексей Иванович (1799—1855), барон, поручик, привлекался по делу 1825 г.; Екатерина Ивановна, в замужестве Аблеухова; имел еще двух сыновей и четырех дочерей.

92 Батеньков Гавриил Степанович (1793—1863), декабрист, участник кампаний 1812—14 гг., сослуживец А. А. Елагина по артиллерийской бригаде, считал семью Елагиных «своей», по возвращении из Сибири некоторое время жил у А. П. Елагиной. По завещанию был похоронен рядом с другом в селе Петрищеве.

93 Об А. А. Воейковой высоко отзывались А. С. Пушкин, братья Тургеневы, которые посещали ее салон в Петербурге. Н. М. Языков преклонялся перед ней. «Большая часть его дерптских элегий обращена к Воейковой.

- 323 -

<...> Воейкову он всегда помнил, как первую образованную женщину, имевшую сильное влияние на его поэтическое развитие». Цит. по: Воспоминания А. И. Татаринова о Н. М. Языкове. // М. Гайнуллин, В. Бобылева. Эстонская пушкиниана. Таллинн, 1999. С. 115.

94 Дети Елагиных: Василий Алексеевич (1818—1879), историк, мировой судья в Белеве. О нем А. С Хомяков писал: «Это был человек обширных сведений, дарований и мысли всегда самобытной».

Елизавета, Рафаил, Гавриил, умершие во младенчестве

Николай Алексеевич (1822—1876), писатель, земский деятель, мировой посредник.

Андрей Алексеевич (1823—1844)

Елизавета Алексеевна (Лила) (1825—1848), крестница Г. С. Батенькова.

95 Дом Елагиных у Красных ворот в Москве находился в Трехсвятительском тупике у церкви Трех Святителей, владение 4.

96 Свербеевы Дмитрий Николаевич (1799—1876), дипломат, историк, мемуарист и Екатерина Александровна, урожденная кн. Щербатова (1808—1892), известные хозяева литературного салона в Москве.

Хомяков Алексей Степанович (1804—1860), публицист, славянофил, писатель. Жена, Екатерина Михайловна, урожденная Языкова (1817—1852), в браке с 1836 г.

Соболевский Сергей Александрович (1803—1870), библиофил и библиограф.

Кошелев Александр Иванович (1806—1883), общественный деятель, издатель журналов «Русская беседа» и «Сельское благоустройство», славянофил.

Погодин Михаил Петрович (1800—1875), историк, писатель, издатель.

Языков Николай Михайлович (1803—1845) поэт. Учился на философском факультете в Дерптском университете. В 1830 — е гг. поселился в Москве в доме Елагиных у Красных ворот.

Рожалин Николай Матвеевич (1809—1834), писатель, переводчик, знаток греческой, латинской и немецкой литературы, участник «Общества любомудрия».

Армфельд Александр Осипович (1806—1868), профессор судебной медицины Московского университета.

97 Зонтаг Егор Васильевич (1786—1841), капитан-лейтенант, служил начальником карантинной службы в одесском порту. В. А. Жуковский писал Анне Петровне о впечатлении, произведенном на него Зонтагом: «Увидя его, я в минуту понял, как могли вы так скоро решиться за него выйти. Я сам тоже бы сделал на вашем месте. Не знаю человека, которого бы можно так скоро полюбить, как этого милого Зонтага». // Уткинский сборник. М., 1904. С. 100.

98 Скарпа Антонио (1747—1832), знаменитый итальянский анатом и хирург. С 1784 г. профессор анатомии в Павии, лейб-хирург Наполеона Бонапарта.

99 Гейдельбергский университет, старейший в Германии, основан в 1386 г. курфюрстом Рупрехтом I в окрестностях Бадена.

100 Гуммель Иоханн (1778—1837), пианист и композитор, ученик Моцарта и Сальери. В 1811 г. посетил Санкт-Петербург и Москву и вызвал восторг своими импровизациями.

101 Дерптский университет учрежден в 1802 г. В 1820-е гг. считался выдающимся по своему составу преподавателей. С 1828 г. получил значение университета для подготовки профессоров в другие русские университеты.

102 Утин — ревматическая болезнь, боль в пояснице.

103 Воейков Андрей Александрович (1822 — ?), слабоумный, воспитывался в Женевском пан сионе, потом в пансионе Дерпта. По распоряжению В. А. Жуковского был отправлен в Бунино к Мойеру и Е. А. Протасовой. РБС. Петроград. 1916. «Жабокритский— Зяловский». С. 108.

104 «Семеновская история» произошла в 1820 г. Поводом явилось бесчеловечное обращение с солдатами полковника Шварца. В результате многие солдаты были сосланы в Сибирь. Полк был раскассирован и сформирован заново.

105 М. А. Протасова писала о Мойере А. П. Елагиной 6 сентября 1815 г.: «Украшеие Дерпта есть милый, добрый, благородный Мойер. Он положил себе за правило забывать или не думать о себе там, где дело идет о пользе ближнего, и жертвовать всем другому». Уткинский сборник. Ук. соч. С. 156.

Сноски

Сноски к стр. 274

    * Умереть святой смертью, в святости (пер. с фр.). Полевая фиалка — «маткина душка», как называли ее в Мишенском, была любимым цветком В. А. Жуковского. (Прим. публ.).

Сноски к стр. 278

    * Снегурочка (пер. с нем.).

  ** «Любите ли вы охоту?» — «Да, очень».

Сноски к стр. 280

    * дети революции 1789 г. (пер. с фр.).

Сноски к стр. 282

    * сомнительные книги (пер. с фр.).

  ** Я сделала это из христианского смирения (пер. с фр.).

Сноски к стр. 284

    * Дополнения, сделанные рукой М. В. Беэр. (Прим. публ.).

Сноски к стр. 286

    * рыцарь без страха и упрека (пер. с фр.).

  ** от франц. «chaperonner» — сопровождать.

*** Откажите, скажите, что вы танцуете со мной. (Пер. с фр.).

Сноски к стр. 288

    * от фр. слова «estimer» — ценить, уважать.

Сноски к стр. 303

    * Дословно: деятельность в узком кругу. (Пер. с фр.).

Сноски к стр. 310

    * «Мадам, вы мне что-то сказали? — Нет, месье. — Нет, мадам, вы мне что-то сказали. — Я вам предлагаю отобедать. — Да, мадам, я согласен.»(Пер. с фр.).