394

7

Следуя Вашему доброму примеру и поучительному образцу, Многоуважаемый Алексей Александрович, спешу отвечать Вам также немедленно, тем более что и обстоятельства поблагоприятствовали.

В день получения Вашего письма крестница моя у нас обедала и извещена была о Вашем желании. И вот сегодня я уже имею в руках памятку об ее отце, готовно

395

предназначенную Вам в малый и посильный подарок от семьи как счастливо сохранившийся и даже случайно при раздаче всех многочисленных вещей покойного множеству лиц на память. Он полежит пока у меня в ожидании, московским погодинским способом, оказии и для верности доставки — отъезда Белова, если Вы не укажете сами столько же надежного человека. Это — серебряная спичечница, которую Ив<ан> Фед<орович> постоянно носил при себе, и с теми спичками, которые он не успел истратить при жизни. Это подарок ему в день 40-летнего юбилея сценической деятельности — 16 ноября 1894 — от нашей общей приятельницы — покинутой жены вашего бывшего обер-полицмейстера, а ныне почетного опекуна Московского опекунского совета А. А. Козлова.

Под руками у меня, конечно, нашлось между письмами А. Н. Островского одно такое, которое могу уделить Вам с полнейшею готовностью, так как к тому же успел на днях, так сказать, использовать его, поместивши содержание его на подходящее место в статье своей, отправленной неделю тому назад в редакцию «Русской Мысли».

Сверх того прилагаю случайно сохранившийся у меня оригинал, переписанный набело самим автором. Это — песня Еремки в том виде, как изготовил ее Ал<ександр> Ник<олаевич> для оперы Серова «Вражья сила» («Не так живи, как хочется»), но в том ли точно виде, в каком переложил ее на музыку своенравный и капризный композитор, — сказать не могу, не имея под руками партитуры.⁷³ Стало быть остаются теперь открытыми два вопроса: об афишах и записных книжках. Первые сохраняются до Вашего решения и распоряжения, а уступка вторых находится в зависимости от согласия младших дочерей, как я своевременно извещал Вас. Вдова и старшая дочь покойного на продажу этих книжек совершенно согласны, надеясь со временем согласить и упрямого «воробья», как шутливо называл эту свою дочь Лизу покойный Ив<ан> Фед<орович>.

Может быть Вы надумаете предложить какую-либо цену и, вероятно, тогда скорее можно будет подвинуть дело к концу. Так, по крайней мере, мне лично кажется это. Нильского, как на зло, за два дня до получения Вашего письма, встретил в магазине Суворина и наслышался от него об успехах прощального бенефиса, ознаменованного между прочим подарком от Государя в виде великолепного серебряного кубка с эмалевыми украшениями. Теперь надо будет отправить к нему письмо: он верный и неизменный посетитель моего имянинного дня (25 сент<ября>)⁷⁴ и на нынешний явился с милым подарком в роскошном переплете на слоновой бумаге, только что выпущенным в свет его сочинением «Закулисная хроника». В заключение несколько слов об альбоме Насветовича⁷⁵. Он к фотографиям прилагает копию с записки, посланной Государем к Министру Двора, а этим, в свою очередь, по чрезвычайной любезности препровожденной в семью для хранения как драгоценности и, конечно, без права опубликования, хотя бы и такого не совсем гласного. Вышло некоторое недоразумение, частности которого Вам точнее может сообщить А. М. Белов.

И все-таки вновь не могу не высказать своего глубокого сожаления, что чрез него и на письмах приходится быть посредником и сотрудником Вашим, а не личным свидетелем посещения милого города, который на днях жестоко промыло, потом немножко поморозило, а сегодня опять расквасило в грязь и слякоть, — глаза бы мои на него не глядели! А когда еще дождешься весны, которая также немного прелестей покажет Вам: ведь для нее, по словам Писемского, чтобы петь на Адмиралтейском бульваре, соловья нарочно нанимают.

Теперь пора и мне перестать распевать на интересующие обоих нас мотивы. Будьте здоровы!

Душевно преданный