2.

Любезный Александръ Сергѣевичъ! [Покорствуя] Повинуясь твоему желанію я началъ [писать]* свои [записки] воспоминанія отъ самаго рожденія. Оно кажется и мудрено помнить свое рожденіе, [но я оправдываюсь слѣдующимъ:] [я объяснюсь]

1 [Ребенокъ, занимаясь въ углу игрушками, или пересыпая [песокъ] [ребенокъ] изъ помадныхъ банокъ песокъ въ кучу и обратно, не взирая на все его наружное равнодушіе ко всему постороннему, все слышитъ что говорятъ кругомъ его, вниманіе у него не затмѣн[о]ено воображеніемъ и]1 [а ] но разсказы слышанные въ дѣтствѣ такъ сильно врѣзываются въ память [ребенка] [его] нашу что въ послѣдствіи [времяни намъ представляется что какъ будто мы были самовидцами слышанного] намъ2 кажется [ему] что мы2 [онъ] был[ъ]и свидѣтел[ь]ями всего [того] о чемъ [онъ] въ самомъ дѣлѣ [это] мы2 только слышалъ.

[Оправдался еси?!..]

[Я былъ не одинъ у своихъ родителей, а потому исключая моей няни, были еще другія и ихъ-то розсказни] Толки мамушекъ и нянюшекъ первыя поражаютъ ухо ребенка; толки эти болѣе или менѣе ограничиваются: пересудами и[ли] сплетнями, [разговорами] страшными разказами и разговорами о [дѣтяхъ] дѣтскомъ бѣльѣ. [Первые] сплетни не оставляютъ въ ребенкѣ впечатленій. [Впечатленіе] [разговоровъ] [разказовъ] [страшныхъ сильны.] Не смотря на то что [мамушкамъ, нянюшкамъ и] всѣмъ окружающимъ насъ строго было запрещено пугать насъ вѣдьмами, лѣшими, домовыми, [онѣ] няньки все таки иногда [разсказывали о] говорили о нихъ [другъ другу] между собою и эти розсказни сильно на меня подѣйствовали [и] здѣсь-то я полагаю корень склонности моей къ мистицизму и ко всему чрезвычайному. [Вотъ первое обстоятельство дѣйствія отвлеченнаго страха:] я какъ теперь помню что няня моя, желая заставить меня скорѣе заснуть, стращала всегда какою-то Ариною,3 которая и теперь осталась для меня какимъ-то знакомымъ фантастическимъ лицомъ.

117

Въ жаркую, лунную ночь безсонницы я, казалось, сквозь занавѣсъ, видѣлъ ее сидящую подлѣ моей кровати [и страхъ заставлялъ меня невольно смыкать глаза и тѣмъ вынуждался столь желанный для] я отъ страха закрывалъ глаза и засыпалъ поневолѣ къ великому удовольствію моей нянюшки [сонъ дитяти. Послѣдній разрядъ ихъ толковъ] [Толки о домашнемъ] [Толки о дѣтскомъ] оставляетъ1 [въ насъ неизгладимое впечатленіе рожденія нашего со всѣми слышанными подробностями и нѣкоторое, впрочемъ весьма неясное, понятіе о предпочтеніи или разположеніи родителей нашихъ къ кому нибудь изъ насъ. Отецъ мой, кажется, очень меня любилъ; о разположеніи же ко мнѣ матушки [теперь] покамѣсть говорить [совсѣмъ] не для чего];2 [изъ записокъ моихъ оно будетъ лучше видно.]

Въ 1800 ли, 801, 802 ли году я родился, утвердительно не знаю; причина въ послѣдствіи [сама] откроется; но знаю вѣрно что это было съ 14 на 15-е Декабря за полночь. Отецъ мой выпилъ рюмку Мадеры съ крѣпостнымъ [и домашнимъ] подлѣкаремъ, вывезеннымъ изъ Польши Жидкомъ; — въ сертучкѣ — маленькимъ худенькимъ, черненькимъ, съ впалыми сверкающими глазками, курносымъ и съ [впадиной] ямочкой на подбородкѣ, въ сюртучкѣ. Мадеру подавалъ буфетчикъ Севолда, толстый румяный, бѣлокурый, средняго роста, въ голубомъ фракѣ въ красномъ камзолѣ обшитомъ галуномъ въ чулкахъ и башмакахъ. [Это все я помню потому что] Я еще помню этихъ людей и камзолы и сюртукъ того и другого. Во время моего появленія на свѣтъ отецъ мой былъ въ [жупанѣ] чекм<енѣ> замѣнявшемъ у него наши нынѣшные халаты, но достоверными были плисовые сапоги, ибо какъ и всѣ баре того времени онъ имѣлъ подагру. [Объ отцѣ доскажу послѣ,] Севолду [же] описалъ я въ знакъ благодарности, онъ съ удовольствіемъ разсказывалъ мнѣ о подробностяхъ моего рожденія. Онъ еще живъ, но разсказы его я помню съ шести или семи лѣтъ; [взапрѣвши] вспотѣвъ отъ бѣга[тни]нья въ саду въ деревнѣ я прибѣгалъ въ большую столовую чтобы освѣжиться и заставалъ его въ томъ же нарядѣ сидящего съ чулкомъ

118

въ рукахъ у подъемнаго большаго окна, заставленнаго бутылками съ уксусомъ, [съ чулкомъ въ рукахъ, съ вопросомъ] Онъ спрашивалъ меня скоро ли выйдетъ изъ саду маменька? довольно ли я набѣгался? скоро ли выросту? когда буду настоящимъ бариномъ? а тамъ [будто разговаривалъ съ самимъ собою] не заботясь о томъ слушаютъ его или нѣтъ разсказывалъ о томъ времяни когда я былъ еще меньше, когда и какъ родился.

И такъ я родился въ Москвѣ, въ собственномъ домѣ, на Полянкѣ, въ приходѣ у Косьмы и Даміана; крестила меня старшая сестра съ роднымъ дядею по матери Я. Я. М. и съ пріѣхавшимъ въ ту же ночь мѣлкопомѣстнымъ сосѣдомъ Н. П. О. которому ввѣренъ былъ присмотръ Ростовской вотчины въ послѣдствіи доставшейся мнѣ, теперь же мною проданной. Всѣ [эти] упомянутыя лица кромѣ Н. П. О. имѣли значительное вліяніе на мою жизнь.

Отъ появленія моего на [здѣшній бѣлый] свѣтъ до того времяни какъ начну лепетать и помнить, займусь описаніемъ произхожденія нашего рода, нѣкоторыхъ предковъ и познакомлю тебя съ моимъ отцомъ. Виновникъ нашего бытія въ Россіи былъ какой-то выходецъ изъ Италіи Дуксъ и Владѣтельный Князь,1 какъ значится въ Россійскомъ Гербовникѣ, онъ прибылъ въ Россію весьма давно, вѣроятно въ гости къ какому нибудь удѣльному Князю. Изъ потомства его, а изъ предковъ моихъ замѣчателенъ былъ при Царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ А. Л. О-Н., Царственныя Большія Печати и Государственныхъ Великихъ Дѣлъ Оберегатель.2 Родной дѣдъ мой былъ человѣкъ также весьма замѣчательный; свѣденія объ немъ теперь собираются и скоро появятся въ свѣтъ. Что касается до меня, то я мало слышалъ о немъ, слышалъ только что по предложеніи Императрицы Анны Ивановны окружающимъ ея вельможамъ арестовать Безстужева

119

ни у кого изъ нихъ не достало на то твердости духа, такъ былъ силенъ Безстужевъ въ предпослѣдніи минуты своего владычества, и Императрица возложила сіе порученіе на дѣда моего В. А. Н. который и исполнилъ оное [съ надлежащимъ успѣхомъ.] Общая молва о немъ говоритъ что онъ былъ человѣкъ умный, честный, твердъ и быстръ въ исполненіяхъ.

Отецъ мой былъ человѣкъ славной; я не только люблю его память, но даже и тѣхъ которые знавали и помнятъ его. Я его очень люблю. Его давно нѣтъ въ живыхъ; я остался послѣ него пяти лѣтъ, но не смотря на то онъ часто служитъ для меня большимъ утѣшеніемъ. Онъ былъ человѣкъ достойный въ полной силѣ слова, и потому чувство что я сынъ хорошаго отца удерживало меня отъ многихъ дѣлъ такого рода, гдѣ съ пылкимъ сердцемъ и съ раздраженнымъ воображеніемъ не мудрено было увлечься къ весьма худому. Не рѣдко въ самыхъ [трудныхъ]* [обстоятельствахъ] случаяхъ жизни, когда со всею твердостію характера, не въ силахъ былъ я довольствоваться самъ собою и [ищешь къ пособію какого нибудь сильнаго средства въ отношеніи нравственномъ въ другомъ] искалъ [посторонней] помощи у другого существа существѣ, то этимъ покровительствующимъ существомъ для меня [никто не былъ кромѣ отца моего] былъ мой отецъ. Объяснить это я могу только примѣромъ: истощивъ всѣ способы къ преодолѣнію какого нибудь [труднаго] неприятнаго обстоятельства, выбившись изъ силъ я ложился спать (конецъ дня я полагаю нѣкоторымъ образомъ концомъ всякому дѣлу) и засыпая въ такомъ разположеніи, всегда видалъ во снѣ отца моего, чаще будто возвращающагося из-далека послѣ долгаго отсутствія въ свое семейство какимъ-то неопределеннымъ лицомъ, и тутъ же тягость заботъ съ меня спадала, и хотя во снѣ, но съ чувствомъ любви и покорности я полагалъ уже себя подъ покровомъ существа сильнѣйшаго, и этотъ душевный покой сновидѣнія возобновлялъ во мне силы и надежды [на самомъ дѣлѣ]. Съ самаго малолѣтства до сихъ поръ, ни въ товарищахъ юности, ни въ товарищахъ по службѣ, ни теперь въ связяхъ знакомства и родства, никогда я не находилъ ни помощи, ни истинно полезнаго совѣта. Изъ тысячей людей вмѣшивающихся въ мои обстоятельства и дѣла, я никогда ни слыхалъ

120

ни отъ одного чего нибудь новаго, надъ чемъ бы я уже самъ не ломалъ себѣ головы [и] гдѣ [самымъ труднымъ] нужно было не совѣтывать, а дѣйствовать, [за что никто изъ нихъ не брался, а] тамъ ихъ не было есть ли [и брался], и бывали, то за это я всегда поплачивался терпѣніемъ, и душевнымъ [безпокойствомъ] неудовольствіемъ, а чаще всего деньгами; и потому, рѣшительно могу сказать, что въ сей жизни я никому и ничѣмъ существенной пользою не обязанъ. Получа отъ отца достояніе и оставшись послѣ него въ такомъ возрастѣ въ которомъ только возможно помнить дѣтское чувство привязанности, зависимости и ласку его, не мудрено что я сохранилъ къ [нему] [его] [одно][му] [го] [несомнѣнное чувство предпочтенія моимъ способностямъ и силамъ.]

Ты подумаешь, какъ я расхваливаю своихъ, но ей! ей! пишу безпристрастно, ибо пишу не для потомства, а собственно для себя и для твоего дружескаго любопытства. Хотя всякому свое и мило, но успокойся, еще достанется и моимъ на калачи. Теперь все въ сторону; по силѣ возможности буду все припоминать про моего отца и слышанное и видѣнное.

В. В. Н. родился въ почести и богатствѣ. Крестили его во дворцѣ; воспріемницею была Императрица1

Онъ крестился во имя Доримедонта, но Императрица назвала его Воиномъ, по причинѣ чрезмѣрной малости и быстраго движенія младенца. При самомъ крещеніи онъ былъ произведенъ въ Гвардіи сержанты; осьмнадцати лѣтъ онъ былъ уже Полковникомъ, а на двадцать первомъ Генералъ-Маіоромъ. Въ началѣ служба его ограничивалась тѣмъ что онъ находился при особѣ Принца Гольштинскаго, потомъ уже Императора Петра III, коимъ и былъ посланъ съ поклономъ къ Фридриху II, которому онъ не знаю почему понравился и былъ удержанъ имъ при Прускомъ Дворѣ шесть мѣсяцовъ. Отецъ мой вообще любилъ иностранцевъ, но Нѣмцовъ и ихъ языкъ особенно, вѣрно потому что ему тамъ было хорошо; слѣдствіемъ всего этаго было то что у меня въ помощь моей Руской няни была еще Нѣмка. По смерти ли батюшки ей отказали, или послѣ, я не знаю, но

121

ея пребываніе было весьма не долгое, ибо я помню что она была, а какова она была и какая не помню; но слѣды ея пребыванія долго не могли изгладиться въ моемъ изломанномъ Руско-Нѣмецкомъ языкѣ, и въ малолѣтствѣ я произносилъ т вмѣсто д и ш вмѣсто ж; даже и теперь хотя я такъ и не говорю, но въ выговорѣ моемъ осталось какое-то препинаніе, особенно когда говорю по французски, а при разсѣянности иногда и пишу какъ говорилъ въ малолѣтствѣ; но при всемъ этомъ по нѣмецки я не знаю. Однакожъ рѣчь не о нѣмецкомъ языкѣ.

Формулярный списокъ моего отца мнѣ совершенно не извѣстенъ, кромѣ того что — тутъ написано. Служилъ онъ все въ военной службѣ. Во сколькихъ и въ какихъ сраженіяхъ онъ былъ, гдѣ и что получалъ въ награду, ничего не знаю; окончилъ же онъ свое поприще службы въ чинѣ Генералъ-Поручика съ именемъ храбраго и хорошаго Генерала: свидѣтельствовать это могутъ еще и теперь бывшіе его подчиненные и множество ранъ которыя не за долго до смерти его открылись и ускорили оную. Женился онъ 30-ти лѣтъ слишкомъ; вышелъ въ отставку при вступленіи на престолъ Императора Павла I, а умеръ ровно 30 лѣтъ тому назадъ. Женился онъ въ отъѣзжемъ полѣ въ пребываніе свое въ Курской Губерніи съ ввѣреннымъ ему войскомъ. Любя страстно всякаго рода охоту, онъ часто потѣшался оною въ окрестностяхъ Курска, со множествомъ дворянъ той Губерніи и съ своими офицерами. Такія поѣздки продолжались иногда недѣли по двѣ и по три, съ музыкой, съ Цыганами, съ пѣсенниками, съ плясунами и разнаго рода подобными забавами и съ великимъ запасомъ вина. Во время одной изъ такихъ поѣздокъ застала ихъ буря и непогода, отъ которой не устояли шатры отцовскаго стана, а дождь залилъ и кухонной огонь и провіантъ; въ такомъ слу<чаѣ> дѣлать было нечего — отецъ мой послалъ въ бывшую на виду усадьбу съ опросомъ разположиться на нѣкоторое время въ обширной оранжереѣ, замѣченной ими, съ условіемъ отнюдь не обременять и не обезпокоивать ничемъ владѣтелей той усадьбы. Переночевавъ, на утро пошелъ онъ изъ оранжереи въ господской домъ благодарить за гостепріимство хозяина или хозяйку; но при первомъ взглядѣ трудно было решить хозяйка ли то была или хозяинъ въ женскомъ платьѣ:

122

потому что бабушка моя, сказываютъ имѣла всѣ ухватки мужскіе, росту была самаго большого женскаго, собой сухая, лицомъ мужественная, и взглядъ имѣла орлиный. Она встрѣтила его повязанная чернымъ платкомъ, въ длинномъ капотѣ темнаго цвѣта. Отецъ мой, думаю, поразилъ ее не менѣе. Я еще не говорилъ каковъ онъ былъ собою — теперь кстати. Росту онъ былъ очень малаго, въ плечахъ необыкновенно широкъ, такого рода сложенія какъ по руски говорится: молотками сбитъ. Маленькая круглая головка, почти безъ шеи лежала на могучихъ плечахъ какъ на подносѣ; впрочемъ исключая недостатокъ шеи и чрезмѣрно широкія плечи онъ былъ соразмѣрно статенъ. Лицомъ онъ былъ хорошъ. Волосы его были пепельнаго цвѣта, открытый и прямой лобъ, брови выдавшіяся, одинаковаго цвѣта съ волосами на головѣ. Брови и глаза раздѣлены были неглубокими морщинами въ видѣ пятиугольника, который вмѣстѣ со взглядомъ опредѣлялъ его рѣшительный, твердый и нѣсколько суровый характеръ. Я уже разъ сознался въ пристрастіи къ моему отцу, и потому прости великодушно мою, можетъ быть излишнюю отчетливость въ его описаніи, ибо не могу утерпѣть чтобы не приложить рисунка сего пятиугольника, замѣчательнаго въ его физіономіи, вотъ онъ1      Отъ основанія онаго начинался правильный прямой носъ, въ оконечности нѣсколько раздвоенный. Глаза его были темнокаріе, величиною немного меньше среднихъ, свѣтлыя и въ беспрестанномъ быстромъ движеніи. Короткія правильныя смѣющіяся губы, нѣсколько смягчавшія суровое выраженіе его лица и маленькій четыреугольный подбородокъ дорисовываютъ его физіономію. Голосъ его былъ пріятный; въ разговорѣ и въ движеніяхъ былъ онъ скоръ и отрывистъ. Задумчивости онъ не зналъ и лицо его было мало измѣнчиво; на немъ отражалось обыкновенное разположеніе его души свѣтлой и веселой или бурной и вспыльчивой, каковъ онъ бывалъ часто, и первое отраженіе души заставляло любить его, а второе бояться. Самъ же онъ не зналъ что такое страхъ и не смотря на пылкой свой нравъ, кажется мнѣ не имѣлъ ни къ кому особенной привязанности. Любовь его простиралась на всѣхъ; запальчивость

123

же и краткій гнѣвъ обрушивались всегда на одномъ существѣ, говорю существѣ потому что онъ могъ вспылить не на одного человѣка, но и на животное, даже на вещи неодушевленные.

Бабка моя, не смотря на различіе наружностей каждаго въ своемъ родѣ, сходствовала съ нимъ сильнымъ характеромъ и рѣшительностію; послѣднѣе качество въ ней было замѣчательно сильно. Вотъ одинъ примѣръ тому. Разъ, во время ея любимыхъ занятій по саду, вдругъ ей вздумалось взглянуть на свою милую дочьку, которая уже нѣсколько лѣтъ была за мужемъ и жила вмѣстѣ съ отцомъ моимъ въ жалованной Воронежской деревнѣ, отстоящей отъ ея сада верстъ 300! Въ подвязныхъ карманахъ были деньги, въ рукахъ палочка, нѣсколько схожая на дубину, и, не заходя домой, прямо из сада она пошла и пришла къ своей милой дочькѣ пѣшкомъ. Кажется довольно рѣшительно! И тамъ-то, говорили мнѣ, носила она меня на рукахъ, пѣла и прыгала, утѣшая меня. Фамилія ея Н.; звали ее А. В. После этой1 Выхотки2 ты можешь вообразить себѣ пріемъ А. Вны. В. Вчу былъ3 и какъ скоро она перешла отъ объясненія къ простому обращенію. Одна изъ дочерей А. В. вбѣжала будто нечаянно и тутъ осталась; это была моя тетка, въ послѣдствіи М., другую же дочь вызвали по неволѣ изъ внутреннихъ комнатъ въ гостиную и онѣ обѣ представлены были отцу моему такими словами: вотъ тебѣ, батюшка, обѣ мои дочери, вот Клеопатра, старшая, Петербургская, тихая, умная и скромная, учена языкамъ и наукамъ; а вотъ это, прибавила она, указывая на вбѣжавшую прежде, моя вторая Александра; деревенщина — я ее сама, батюшка, учила, и потому она такая же дура и сумашедшая какъ и я; выбирай себѣ любую. Скоро сказка сказывается, да не скоро дѣло дѣлается, но тутъ скоро было сказано и скоро дѣло сдѣлано, и отецъ мой, не допуская никакого отлагательства посадилъ ихъ въ карету, повезъ въ Курскъ, сопутствуя имъ и всѣмъ своимъ охотничьимъ штатомъ, верхами.

124

А на другой день по пріѣздѣ въ городъ все было кончено и тихая, скромная Клеопатра сдѣлалась женою моего отца. То была моя мать.

Публикуемый впервые текст записок П. В. Нащокина с карандашными поправками Пушкина сохранился среди бумаг Пушкина в собрании А. Ф. Онегина, хранящемся теперь в ИРЛИ (№ 371) (см. ПС XIII, 24, № 6, и Modeste Hoffman, «Le Musée Pouchkine d’Alexandre Onéguine à Paris», 1926, pp. 32—33). Подлинник записок писан чернилами неизвестною рукою в виде письма П. В. Нащокина к Пушкину и, кроме поправок последнего, имеет одну поправку чернилами П. В. Нащокина. Текст писан на 6 листах писчей бумаги с водяным знаком: Ф. К. Н. Г.; исписаны первые 10 страниц и 1 строчка 11-й страницы.

До сих пор были известны записки Нащокина по записи Пушкина, находящиеся в его так называемой Плетневско-Гротовской тетради (хранится в ИРЛИ, № 398); они имеют Пушкинское заглавие: «Записки П. В. Нащокина им диктованные в Москве 1830», и вошли в собрание сочинений Пушкина (см. КН V, 426—428, где текст их напечатан по рукописи Пушкина Л. Б. Модзалевским).

Публикуемый текст записок Нащокина дает совершенно новый мемуарный материал и, за исключением отдельных мелочей, значительно отличается от первого по своему содержанию. Известно, что Пушкин неоднократно просил Нащокина заняться своими мемуарами. Так, в письме к нему 2 декабря 1832 г. Пушкин писал: «Что твои мемории? Надеюсь, что ты их небросишь. Пиши их в виде писем ко мне. Это будет и мне приятно, да и тебе легче — незаметным образом выростет том, а там, поглядишь: и другой» (АП II, 398). Нащокин в ответном письме, от 10 января 1833 г., лаконично отвечал: «Мемории не начинал, некогда» (АП III, 1).

В одном из следующих писем (вторая половина февраля 1833 г.) Пушкин, рисуя Нащокину картину благополучия, говорил ему: «Дай бог мне зашибить деньгу, тогда авось тебя выручу. Тогда авось разведем тебя с сожительницей, заведем мельницу в Тюфлях, и заживешь припеваючи и пишучи свои записки» (АП III, 8). Но материальные затруднения, семейные дела (Нащокин в это время покидал свою сожительницу Ольгу Андреевну и вскоре женился на Вере Александровне Нарской) и другие заботы мешали Нащокину исполнить просьбу Пушкина. Но что он о ней не забывал, видно из письма Нащокина Пушкину от второй половины апреля 1834 г., когда Нащокин был в Туле в тяжелом материальном положении. «Силы нет — описать тебе могущее быть унизительное мое положение, не то что бы не умел — в мемориях я в своих опишу, — но теперь какая то русская амбиция мешает — не люблю ни представлять себя, ни сам себя видеть — в жалком положении...» («Искусство» 1923, № 1, стр. 315, и в «Письмах Пушкина и к Пушкину», под ред. М. А. Цявловского, М. 1925, стр. 22). Следующие годы переписка П. В. Нащокина и Пушкина не дает никаких упоминаний о записках Нащокина, и только из письма

125

Пушкина к Нащокину от 27 мая 1836 г. мы узнаем, что какие-то записки Нащокина Пушкин забыл взять у него, когда уехал в Петербург, после 18-дневного пребывания у Нащокина, с 3 по 20 мая 1836 г. В указанном письме Пушкин писал: «... я забыл взять с собою твои записки; перешли их, сделай милость скорее...» (АП III, 325). Очевидно, что именно в этот приезд Пушкина Нащокин и начал писать для него свои записки. Теперь рукопись их вполне доступна. Публикуемый нами текст и есть, несомненно, тот самый, который Нащокин переслал Пушкину по его просьбе в виде письма к нему с обращением «Любезный Александр Сергеевич», как того хотел Пушкин еще в письме 1832 г. (см. выше). То, что Нащокин послал Пушкину копию, а не оригинал начала записок, объясняется тем, что Нащокин, вероятно, хотел продолжать их и, по мере написания, копировать и отсылать к Пушкину. Что новый текст начала записок Нащокина писан именно в 1836 г., видно из следующих слов записок в том месте, где говорится об отце Нащокина, который «умер ровно 30 лет тому назад», а скончался Воин Васильевич Нащокин, по документальным сведениям (о чем см. ниже), в 1806 г.

Интересно отметить, что начало записок М. С. Щепкина, вписанное Пушкиным в его альбом, помечено 17 мая 1836 г. (об этом см. стр. 639), то-есть в этот же приезд Пушкина в Москву, вероятно, также у Нащокина, у которого Пушкин и встретился с М. С. Щепкиным (об их встречах у Нащокина см. в воспоминаниях А. В. Щепкиной в РА 1889, I, 549).

Итак, рукопись записок Нащокина писана в мае 1836 г. Почему, однако, Пушкин просил Нащокина выслать их «поскорее»? Мы позволяем себе высказать предположение о том, что записки Нащокина Пушкин предполагал печатать в «Современнике», с каковою целью, получив с них копию, и стал наносить на них свои исправления. Они идут главным образом по линии сокращения длиннот и отступлений от основной мысли повествования, а также уточняют некоторые выражения Нащокина и неправильное употребление отдельных слов. Исправив, однако, приблизительно половину текста, Пушкин бросил эту работу, или за недосугом, отвлеченный своею душевною драмою конца 1836 г., или убедившись в невозможности опубликовать записки без коренной их переделки, на что требовалось много времени. Нащокин, надо полагать, ограничившись посылкою этого отрывка записок и не понуждаемый, после последовавшей вскоре смерти поэта, никем из друзей к их продолжению, больше уже за них не принимался. И теперь только, почти через сто лет со дня кончины Пушкина, мы можем выполнить его волю и опубликовать записки его друга, но в том виде, в каком они сохранились в бумагах поэта.

Точная дата рождения П. В. Нащокина до сих пор неизвестна. Большинство источников указывает на 1800 г., но есть указания и на 1798 и 1801 гг. В родословии Нащокиных у кн. А. Б. Лобанова-Ростовского в «Русской родословной книге», т. II, изд. 2, СПб. 1895, стр. 465, сообщена

126

дата: 8 декабря 1801 г. Но как эту дату согласовать с личным показанием Нащокина, не знаем. Если принять год по Лобанову-Ростовскому, а месяц и число по Нащокину, которые он твердо помнил, то тогда следует принять следующую дату его рождения: 15 декабря 1801 г. Скончался же Нащокин в Москве 6 ноября 1854 г. Родоначальником рода Нащокиных, как значится в «Гербовнике», ч. III, стр. 14, был князь и владетель Дукс, выехавший «из Италианския земли» к великому князю Александру Михайловичу Тверскому; этому Дуксу после крещения дано было имя Дмитрий, по прозвищу Красный. Сын его Дмитрий получил наименование Нащока, вследствие раны на щеке от татар. Эти сведения относятся к 1327 г. см. гр. А. Бобринский, «Дворянские роды, внесенные в общий гербовник Всероссийской империи», ч. I, СПб. 1890, стр. 343).

А. Л. О-Н — Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, в монашестве Антоний (ум. в 1680 г.), наместник Шацкий, боярин, царственной большой печати оберегатель (15 июля 1667 г.), постригся в 1672 г. П. В. Нащокину он приходился дальним родственником по боковой линии; сведения о нем, сообщаемые Нащокиным, точны и верны. Откуда Нащокин сделал о нем выписку, установить не удалось. (Об А. Л. Ордин-Нащокине см. в родословии Ординых-Нащокиных в книге кн. А. Б. Лобанова-Ростовского «Русская родословная книга», т. II, изд. 2, стр. 52; «Русский провинциальный некрополь», т. I, М. 1914, стр. 39, и в «Русском биографическом словаре», т. Обезьянинов-Очкин, СПб. 1905, стр. 282—303.)

Дед П. В. Нащокина — Василий Александрович Нащокин (род. 7 января 1707 г., ум. в 1760 г.), генерал-поручик; сведения о нем собраны были впервые Д. Н. Бантышем-Каменским в его известном «Словаре достопамятных людей русской земли», 1836, часть 4, стр. 11—14. Известные же «Записки Нащокина», с предисловием и примечаниями Д. И. Языкова, изданы были впервые в 1842 г.1 и затем перепечатаны в РА 1883, кн. II, стр. 243—351. См. также изданную в 1841 г. книгу К. М. Бороздина «Опыт исторического родословия Нащокиных». Подлинник записок Нащокина принадлежал брату П. В. Нащокина — Василию Воиновичу.

Гр. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин (1693—1768), канцлер императрицы Елизаветы Петровны, был арестован в ночь с 8 на 9 ноября 1740 г., одновременно с арестом Бирона.

Отец Нащокина — Воин Васильевич, род. 1 августа 1742 г.; на надгробии его в родовом имении с. Шишкине, Костромского уезда, в Преображенской церкви, сказано, что его «тезоименитство сентября 19 числа мученика Доримедонта, кое имя ему дано от восприемницы его государыни императрицы Елизаветы Петровны»; скончался 29 ноября 1806 г.; жил 64 года 3 месяца и 28 дней (см. «Русский провинциальный некрополь», т. I, М. 1914, стр. 596—597). Кроме того, что о нем сообщает П. В.

127

Нащокин, известно, что В. В. Нащокин умер в чине генерал-лейтенанта; в генерал-майоры он был произведен 21 апреля 1773 г. и в генерал-поручики — 5 мая 1779 г. Женат был с 1783 г. (см. «Стихотворения Ю. А. Нелединского-Мелецкого», СПб. 1876, стр. 104, примеч.) на Клеопатре Петровне Нелидовой (род. в 1767 г., ум. 20 августа 1828 г.); она была помещицей Бобровского у., Воронежской губ. (см. «Московские ведомости» 1828, № 100). О В. В. Нащокине и А. В. Суворове см. еще рассказ П. В. Нащокина в записи Пушкина (КН V, стр. 426—427). Рассказ этот, по свидетельству П. И. Бартенева, Пушкин передал в письменном виде вел. кн. Михаилу Павловичу (см. РА 1866, стлб. 930—931, и «Девятнадцатый век. Исторический сборник, изд. П. И. Бартеневым», кн. I, М. 1872, стр. 395, примеч. 27); включен он также в «Заметки к „Истории Пугачевского бунта“», представленные Пушкиным Николаю I (см. «Сборник исторических материалов и документов, относящихся к новой русской истории XVIII и XIX века. Изд. М. Михайловым. Составлен при содействии и участии ученых литераторов», СПб. 1873, изд. журнала «Заря», стр. 418—422: ср. РС 1892, № 7, стр. 5—8). Здесь Пушкин пишет: «Нащокин (Воин Васильевич) был один из самых странных людей своего времени. Сын его написал его записки: отроду не читывал я ничего забавнее...» (ср. КН V, стр. 424). Пушкин, конечно, имеет в виду те записки П. В. Нащокина, которые он записал с его слов в 1830 г. в Москве. Там же Пушкин говорит о том, что В. В. Нащокин был крестник императрицы Елизаветы и что умер в 1809 г. Всё это им написано, конечно, со слов П. В. Нащокина.

О женитьбе В. В. Нащокина ср. также в записи Пушкина рассказов П. В. Нащокина (КН V, 428).

Бабку П. В. Нащокина со стороны матери нам определить не удалось. Ее другая дочь, Александра Петровна Нелидова, была замужем за Я. Я. М., о котором Нащокин говорит в начале своих воспоминаний.