5
[Первая половина января 1817 г. Царское-Село].
Тебѣ, о Несторъ Арзамаса,
Въ бояхъ воспитанный Поэть,
Опасный для пѣвцовъ сосѣдъ
На страшной высотѣ Парнаса,
Защитникъ вкуса, грозный Вотъ!
Тебѣ, мой дядя, въ новый годъ
Веселья прежняго желанье,
И слабый сердца переводъ —
Въ стихахъ и прозою посланье.
Въ письмѣ вашемъ вы называли меня братомъ; но я не осмѣлился назвать васъ этимъ именемъ, слишкомъ для меня лестнымъ.
Я не совсѣмъ еще разсудокъ потерялъ,
Отъ риѳмъ Бакхическихъ шатаясь на Пегасѣ:
Я знаю самъ себя хоть радъ, хотя не радъ....
Нѣтъ, иѣтъ, вы мнѣ совсѣмъ не брать:
Вы дядя мой и на Парнасѣ.
И такъ, любезнѣйшій изъ всѣхъ дядей-Поэтовъ здѣшняго міра — можно ли мнѣ надѣяться, что вы простите девятимѣсячную беременность пера лѣнивѣйшаго изъ Поэтовъ-племянниковъ?
Да, каюсь я конечно передъ вами
Совсѣмъ не правъ пустынникъ-риѳмоплетъ;
Онъ въ лѣности сравнится лишь съ Богами;
Онъ виноватъ и прозой и стихами:
Но старое забудьте въ новый годъ.
Кажется, что судьбою опредѣлены мнѣ только два рода писемъ: обѣщательныя и извинительныя: первыя, въ началѣ годовой переписки, а послѣднія при послѣднемъ ея издыханіи. Къ тому же примѣтилъ я, что и всѣ они состоять изъ двухъ посланій; это, мнѣ кажется, непростительно.
6
Но вы, которые умѣли
Простыми пѣснями свирѣли
Красавицъ нашихъ воспѣвать.
И съ гнѣвной Музой Ювенала
Глухаго варварства начала
Сатирой грозной осмѣять,
И мучить бѣднаго Ослова
Священнымъ Феба языкомъ,
И лобъ угрюмый Шутовскова
Клеймить единственнымъ стихомъ!
О вы, которые умѣли
Любить, обѣдать и писать —
Скажите искренно — уже ли
Вы не умѣете прощать?
Напоминаю о себѣ моимъ незабвеннымъ; не имѣю больше времени; но..... надобно ли еще обѣщать? Простите, вы всѣ, которыхъ любитъ мое сердце, и которые любите еще меня....
Шольё Андреевичь конечно
Меня забылъ давнымъ давно,
Но я его люблю сердечно,
За то, что любитъ онъ безпечно
И пить, и пѣть свое вино,
И надъ всемірными глупцами
Своими рѣзвыми стихами
Смѣется, право, пресмѣшно.
А. Пушкинъ.
____