478

ПУШКИН — А. А. БЕСТУЖЕВУ

Конец мая — начало июня 1825 г. Михайловское

Отвечаю на первый параграф твоего «Взгляда»¹. У римлян век посредственности предшествовал веку гениев — грех отнять это титло у таковых людей, каковы Вергилий, Гораций, Тибулл, Овидий и Лукреций, хотя они* — кроме двух последних, шли столбовою дорогою подражания. Критики греческой мы не имеем. В Италии Dante и Petrarca предшествовали Тассу и Ариосту, сии предшествовали Alfieri и Foscolo. У англичан Мильтон и Шекспир писали прежде Аддисона и Попа, после которых явились Southey, Walter Scott, Moor и Byron — из этого мудрено вывести какое-нибудь заключение или правило. Слова твои вполне можно применить к одной французской литературе.

У нас есть критика, а нет литературы. Где же ты это нашел? именно критики у нас и недостает. Отселе репутации Ломоносова** и Хераскова, и если последний упал в общем мнении, то, верно, уж не от критики Мерзлякова². Кумир Державина ¼ золотой, ¾ свинцовый, доныне еще не оценен. Ода к Фелице стоит наряду с «Вельможей», ода «Бог» с одой «На смерть Мещерского», ода к Зубову недавно открыта. Княжнин безмятежно пользуется своею славою, Богданович причислен к лику великих поэтов, Дмитриев также. Мы не имеем ни единого комментария, ни единой критической книги. Мы не знаем, что такое

479

Крылов, Крылов, который в басне столь же выше Лафонтена, как Державин выше Ж. Б. Руссо. Что же ты называешь критикою? «Вестник Европы» и «Благонамеренный»? библиографические известия Греча и Булгарина? свои статьи? но признайся, что это все не может установить какого-нибудь мнения в публике, не может почесться уложением вкуса. Каченовский туп и скучен, Греч и ты остры и забавны — вот все, что можно сказать об вас — но где же критика? Нет, фразу твою скажем наоборот: литература кой-какая у нас есть, а критики нет. Впрочем, ты сам немного ниже с этим соглашаешься³.

У одного только народа критика предшествовала литературе — у германцев⁴.

Отчего у нас нет гениев и мало талантов? Во-первых, у нас Державин и Крылов, во-вторых, где же бывает много талантов.

Ободрения у нас нет — и слава богу! отчего же нет? Державин, Дмитриев были в ободрение сделаны министрами. Век Екатерины — век ободрений; от этого он еще не ниже другого. Карамзин, кажется, ободрен; Жуковский не может жаловаться, Крылов также. Гнедич в тишине кабинета совершает свой подвиг; посмотрим, когда появится его Гомер. Из неободренных вижу только себя да Баратынского — и не говорю: слава богу! Ободрение может оперить только обыкновенные дарования. Не говорю об Августовом веке. Но Тасс и Ариост оставили в своих поэмах следы княжеского покровительства. Шекспир лучшие свои комедии написал по заказу Елисаветы. Мольер был камердинером Людовика;⁵ бессмертный «Тартюф», плод самого сильного напряжения комического гения, обязан бытием своим заступничеству монарха;⁶ Вольтер лучшую свою поэму писал под покровительством Фридерика... Державину покровительствовали три царя⁷ — ты не то сказал, что хотел; я буду за тебя говорить.

Так! мы можем праведно гордиться: наша словесность, уступая другим в роскоши талантов, тем пред ними отличается, что не носит на себе печати рабского унижения. Наши таланты благородны, независимы. С Державиным умолкнул голос лести — а как он льстил?

О вспомни, как в том восхищенье,
Пророча, я тебя хвалил:
Смотри, я рек, триумф минуту,
А добродетель век живет⁸.

480

Прочти послание к Александру (Жуковского 1815 году). Вот как русский поэт говорит русскому царю⁹. Пересмотри наши журналы, всё текущее в литературе..... Об нашей-то лире можно сказать, что Мирабо сказал о Сиесе. Son silence est une calamité publique*. Иностранцы нам изумляются — они отдают нам полную справедливость — не понимая, как это сделалось. Причина ясна. У нас писатели взяты из высшего класса общества — аристократическая гордость сливается у них с авторским самолюбием. Мы не хотим быть покровительствуемы равными. Вот чего подлец Воронцов не понимает. Он воображает, что русский поэт явится в его передней с посвящением или с одою — а тот является с требованием на уважение, как шестисотлетний дворянин, — дьявольская разница!

Все, что ты говоришь о нашем воспитании, о чужестранных и междуусобных (прелесть!) подражателях — прекрасно, выражено сильно, и с красноречием сердечным. Вообще мысли в тебе кипят. Об «Онегине» ты не высказал всего, что имел на сердце;¹⁰ чувствую почему и благодарю — но зачем же ясно не обнаружить своего мнения? — покамест мы будем руководствоваться личными нашими отношениями, критики у нас не будет — а ты достоин ее создать.

Твой «Турнир»¹¹ напоминает «Турниры» W. Scott’a. Брось этих немцев и обратись к нам, православным; да полно тебе писать быстрые повести с романтическими переходами — это хорошо для поэмы байронической. Роман требует болтовни; высказывай все начисто. Твой Владимир¹² говорит языком немецкой драмы, смотрит на солнце в полночь etc. Но описание стана Литовского, разговор плотника с часовым прелесть; конец также. Впрочем, везде твоя необыкновенная живость.

Рылеев покажет, конечно, тебе мои замечания на его «Войнаровского»¹³, а ты перешли мне свои возражения. Покамест обнимаю тебя от души.

Еще слово: ты умел в 1822 году жаловаться на туманы нашей словесности¹⁴ — а нынешний год и спасибо не сказал старику Шишкову. Кому же как не ему обязаны мы нашим оживлением?¹⁵

481

С, 1854, № 1, отд. III, c. 17, и № 9, отд. III, с. 5—6 (отрывки); Анненков, с. 160—162 (отрывки); ПЗ на 1861 год, с. 86—89; Акад., XIII, № 175.

¹ В начале своей статьи «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов» Бестужев писал: «Словесность всех народов, совершая свое круготечение, следовала общим законам природы. Всегда первый ее век был возрастом сильных чувств и гениальных творений. Простор около умов высоких порождает гениев: они рвутся расшириться душою и наполнить пустоту. По времени круг сей стесняется; столбовая дорога и полуизмятые венки не прельщают их. Жажда нового ищет нечерпанных источников, и гении смело кидаются в обход мимо толпы в поиске новой земли мира нравственного и вещественного <...> За сим веком творения и полноты следует век посредственности, удивления и отчета».

² В пространном разборе, посвященном поэме Хераскова «Россиада» («Амфион», 1815), Мерзляков признавал эту поэму образцовой, хотя и порицал в ней однообразие характеров.

³ Пушкин имеет в виду следующие рассуждения Бестужева: «...наша критика недалеко ушла в основательности и приличии. Она ударилась в сатиру, в частности, и более в забаву, чем в пользу. Словом, я думаю, наша полемика полезнее для журналистов, нежели для журналов, потому что критик, антикритик и перекритик мы видим много, а дельных критиков мало...»

⁴ Пушкин имеет в виду в первую очередь братьев Шлегелей, создателей эстетической теории немецкого романтизма.

⁵ Мольер, создатель классической французской комедии, драматург, актер и режиссер придворного театра, никогда не был камердинером Людовика XIV.

⁶ «Тартюф» появился на сцене благодаря покровительству Людовика XIV.

⁷ Три царя — Екатерина II, Павел I и Александр I.

⁸ Цитата из оды Державина «На возвращение графа Зубова из Персии» (1797).

⁹ Послание Жуковского «Императору Александру» написано в ноябре 1814 г.

¹⁰ В своей статье Бестужев отозвался об «Онегине» значительно мягче, чем в письмах к Пушкину.

¹¹ В ПЗ на 1825 г. была напечатана повесть Бестужева «Ревельский турнир».

¹² Герой исторической повести Бестужева «Изменник», также напечатанной в ПЗ на 1825 г.

¹³ См. письмо Пушкина к Рылееву от второй половины мая 1825 г.

482

¹⁴ Пушкин имеет в виду статью Бестужева «Взгляд на старую и новую словесность в России», напечатанную в ПЗ на 1823 г.

¹⁵ А. С. Шишков в 1824 г. был назначен министром народного просвещения. Во «Втором послании к цензору» (1824) Пушкин приветствовал его назначение.