420

Е. А. БАРАТЫНСКИЙ — ПУШКИНУ

Конец февраля (не позднее 23)¹ 1828 г. Москва

Давно бы я писал к тебе, милый Пушкин, ежели бы знал твой адрес и ежели бы не поздно пришла мне самая простая мысль написать: Пушкину в Петербург. Я бы это, наверно, сделал, ежели б отъезжающий Вяземский не доставил мне случай писать к тебе — при сей верной оказии. В моем тамбовском уединении² я очень о тебе беспокоился. У нас разнесся слух, что тебя увезли, а как ты человек довольно увозимый, то я этому поверил. Спустя некоторое время я с радостью услышал, что ты увозил, а не тебя увозили³. Я теперь в Москве сиротствующий. Мне, по крайней мере, очень чувствительно твое отсутствие. Дельвиг погостил у меня короткое время. Он много говорил мне о тебе: между прочим, передал мне одну твою фразу и ею меня несколько опечалил. — Ты сказал ему: «Мы нынче не переписываемся с Баратынским, а то бы я уведомил его» — и проч. — Неужели, Пушкин, короче прежнего познакомясь в Москве, мы стали с тех пор более чуждыми друг другу?⁴ — Я, по крайней мере, люблю в тебе по-старому и человека, и поэта.

Вышли у нас еще две песни «Онегина»⁵. Каждый о них толкует по-своему: одни хвалят, другие бранят и все читают. Я очень люблю обширный план твоего «Онегина»; но большее число его не понимает. Ищут романической завязки, ищут обыкновенного и, разумеется, не находят. Высокая поэтическая простота твоего создания кажется им бедностию

421

вымысла, они не замечают, что старая и новая Россия, жизнь во всех ее изменениях проходит перед их глазами, mais que le diable les emporte et que Dieu les bénisse!* Я думаю, что у нас в России поэт только в первых незрелых своих опытах может надеяться на большой успех. За него все молодые люди, находящие в нем почти свои чувства, почти свои мысли, облеченные в блистательные краски. Поэт развивается, пишет с большою обдуманностью, с большим глубокомыслием: он скучен офицерам, а бригадиры с ним не мирятся, потому что стихи его все-таки не проза. Не принимай на свой счет этих размышлений: они общие⁶. Портрет твой в «Северных цветах» чрезвычайно похож и прекрасно гравирован. Дельвиг дал мне особый оттиск⁷. Он висит теперь у меня в кабинете, в благопристойном окладе. Василий Львович пишет романтическую поэму⁸. Спроси о ней у Вяземского. Это совершенно балладическое произведение. Василий Львович представляется мне парнасским Громобоем, отдавшим душу свою романтическому бесу. Нельзя ли пародировать балладу Жуковского?⁹ Между тем прощай, милый Пушкин! Пожалуйста, не поминай меня лихом.

С, 1854, № 9, отд. III, с. 22 (отрывок); Баратынский Е. А. Сочинения. М., 1869, с. 421—422 (почти полностью); П и С, вып. XVI, с. 147—148 (Отрывок, по автографу). Акад., XIV, № 366, с датой: конец февраля — начало марта 1828 г.

¹ Датируется по содержанию: Вяземский выехал из Москвы 23 или 24 февраля (Вяземский П. А. Записные книжки (1813—1848). M., 1963, с. 408).

² Тамбовское имение Баратынского — Мара, где он пробыл с весны до конца 1827 г.

³ По-видимому, до Баратынского дошли слухи о начавшемся следствии по поводу «Андрея Шенье», фрагмент которого, вычеркнутый цензурой, распространялся как «стихи на 14 декабря». В январе 1827 г. Пушкин был впервые вызван для дачи показаний и вторично давал их в Петербурге 29 июня 1827 г. Вероятно, с этими событиями и была связана версия об «увозе» Пушкина в Петербург, тогда как Пушкин уехал в столицу (в мае 1827 г.) с разрешения Николая I.

⁴ См. письмо Дельвига Пушкину около 18 февраля. Баратынский вспоминает о совместном пребывании в Москве в 1826—1827 гг.

422

⁵ «Евгений Онегин, глава IV и V. СПб., 1828», вышедшие в свет между 31 января и 2 февраля 1828 г. (П. в печ., с. 50).

⁶ Эти мысли были развиты Пушкиным в статье «Баратынский» (1830; Акад., XI, с. 185).

⁷ Гравюра Н. И. Уткина с портрета О. А. Кипренского (1827); ср. аналогичное мнение П. А. Катенина (письмо Пушкину от 27 марта 1828 г.), а также С. Л. Пушкина (Цявловский М. А. Книга воспоминаний о Пушкине. М., 1931, с. 379), М. А. Гончарова (П. в восп., т. 2, с. 216) и др. Экземпляр Баратынского ныне в Мураново.

⁸ «Капитан Храбров». См. об этом в письмах Вяземского Пушкину от 18 и 25 сентября 1828 г. Об этой поэме Баратынский упоминал и в письме Вяземскому в 1830 г. (Письма к Вяземскому, с. 50).

⁹ «Громобой» (первая часть повести Жуковского «Двенадцать спящих дев», 1810—1817).