347

ПУШКИН — Н. И. ГНЕДИЧУ

24 марта 1821 г. Кишинев

В стране, где Юлией венчанный
И хитрым Августом изгнанный
Овидий мрачны дни влачил;¹
Где элегическую лиру
Глухому своему кумиру
Он малодушно посвятил;²
Далече северной столицы
Забыл я вечный ваш туман,
И вольный глас моей цевницы
Тревожит сонных молдаван.
Все тот же я — как был и прежде;
С поклоном не хожу к невежде,
С Орловым³ спорю, мало пью,
Октавию — в слепой надежде —
Молебнов лести не пою⁴.
И Дружбе легкие посланья
Пишу без строгого старанья.
Ты, коему судьба дала
И смелый ум и дух высокой
И важным песням обрекла,
Отраде жизни одинокой;
О ты, который воскресил
Ахилла призрак величавый,
Гомера Музу нам явил
И смелую певицу славы
От звонких уз освободил, —
Твой глас достиг уединенья,
Где я сокрылся от гоненья
Ханжи и гордого глупца,
И вновь он оживил певца,
Как сладкий голос вдохновенья.
Избранник Феба! твой привет,
Твои хвалы мне драгоценны;
Для Муз и дружбы жив поэт.
Его враги ему презренны —
Он Музу битвой площадной
Не унижает пред народом;
И поучительной лозой
Зоила хлещет — мимоходом.

348

Вдохновительное письмо ваше⁵, почтенный Николай Иванович, нашло меня в пустынях Молдавии; оно обрадовало и тронуло меня до глубины сердца. Благодарю за воспоминание, за дружбы, за хвалу, за упреки, за формат этого письма — все показывает участие, которое принимает живая душа ваша во всем, что касается до меня. Платье, сшитое, по заказу вашему, на «Руслана и Людмилу», прекрасно; и вот уже четыре дни как печатные стихи, виньета и переплет детски утешают меня. Чувствительно благодарю почтенного ; эти черты сладкое для меня доказательство его любезной благосклонности⁶. — Не скоро увижу я вас; здешние обстоятельства пахнут долгой, долгою разлукой! молю Феба и казанскую богоматерь, чтоб возвратился я к вам с молодостью, воспоминаньями и еще новой поэмой; — та, которую недавно кончил, окрещена «Кавказским пленником». Вы ожидали многого, как видно из письма вашего, — найдете малое, очень малое. С вершин заоблачных бесснежного Бешту видел я только в отдаленье ледяные главы Казбека и Эльбруса. Сцена моей поэмы должна бы находиться на берегах шумного Терека, на границах Грузии, в глухих ущелиях Кавказа — я поставил моего героя в однообразных равнинах, где сам прожил два месяца — где возвышаются в дальном расстоянии друг от друга 4 горы, отрасль последняя Кавказа; во всей поэме не более 700 стихов — в скором времени пришлю вам ее — дабы сотворили вы с нею, что только будет угодно.

Кланяюсь всем знакомым, которые еще меня не забыли — обнимаю друзей. С нетерпеньем ожидаю 9 тома «Русской истории»⁷. Что делает Николай Михайлович? здоровы ли он, жена и дети? Это почтенное семейство ужасно недостает моему сердцу. — Дельвигу пишу в вашем письме⁸. Vale*.

Пушкин.

1821 марта 24.

Кишинев.

«Складчина», 1874, с. 369—371; Акад., XIII, № 21.

¹ В послании к Гнедичу доминирует тема изгнания, вызывающая в поэтическом воображении Пушкина периода южной ссылки неизбежную тень Овидия. (Подробнее об этом см.: З. А. Бориневич-Бабайцева. Овидиев цикл в творчестве Пушкина. —

349

В кн.: «Пушкин на юге», т. 1. Кишинев, 1958, с. 164—178.) Римский поэт Публий Овидий Назон был изгнан императором Октавианом Августом из Рима в 8 г. н. э. и вынужден был до конца жизни поселиться не в Молдавии, а в городе Томы, на берегу Дуная. В своем стихотворении Пушкин связывает ссылку Овидия с его причастностью к делам внучки императора Августа Юлии («В стране, где Юлией венчанный...»), которая в 8 г. н. э. была обвинена в прелюбодеянии и подверглась пожизненному изгнанию на маленький остров в Адриатическом море. Август и его жена Ливия стремились любой ценой смыть пятно с императорской семьи. «Для этого представлялась одна удобная возможность: сделать вид, что дело идет не о конкретном случае, а о всеобщем нравственном упадке, наперекор заботам Августа, все более открыто губящем римское общество. Воплощением этой пагубы безопаснее всего было изобразить известного писателя, сделав его козлом отпущения, чтобы этой примерной расправою с ним отвлечь внимание от происшествия в императорском доме. Таким писателем и оказался Овидий» (М. Л. Гаспаров. Овидий в изгнании. — В кн.: Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта. Изд. подг. М. Л. Гаспаров, С. А. Ошеров. М., 1978, с. 194). Овидий был обвинен без суда и расследования в безнравственности своих произведений (имелись в виду «Любовные элегии» и знаменитая «Наука любви»), а также за какой-то, неизвестный, по-видимому, и самому поэту, «проступок». Пушкин, сосланный за вольнолюбивые стихи и высказывания, усматривал знаменательную параллель в собственной судьбе с судьбой римского поэта.

² В Томах ссыльный Овидий пишет «Письма с Понта» и «Скорбные элегии». Поэт взывает к друзьям, оставшимся в Риме, и к императору Августу, восхваляя его справедливость и моля о помиловании.

³ Орлов — Михаил Федорович.

⁴ В послании Пушкина к Гнедичу Октавием назван Александр I.

⁵ Письмо Гнедича к Пушкину, с которым была прислана поэма «Руслан и Людмила», до нас не дошло.

⁶ Об издании «Руслана и Людмилы» см. примеч. к предыдущему письму. «Пушкина поэма — finis! только окончится виньетка, которую рисовал Алек. Н. Оленин (Эге? а ты, друг, и не подозревал) и которая уже гравируется», — писал Гнедич Жуковскому (РА, 1875, кн. III, с. 365).

⁷ Девятый том «Истории государства Российского» вышел в свет в 1821 г.

⁸ Имеется в виду письмо Пушкина к Дельвигу от 23 марта, присланное в том же конверте.