274
П. А. ВЯЗЕМСКИЙ — ПУШКИНУ
2 января 1830 г. Москва
2-го января 1830.
Сделай милость, откажись от постыдного членства Общества любителей русского слова. Мне и то было досадно, то есть не мне, потому что я на заседание не поехал, но жене моей, менее меня благопристойной и ездившей на святошные игрища литературы, что тебя и Баратынского выбрали вместе с Верстовским, а вчерашние «Московские ведомости» довершили мою досаду: тут увидишь: Предложение об избрании в члены общества Корифеев Словесности нашей: А. С. Пушкина, Е. А. Баратынского, Ф. В. Булгарина и отечественного Композитора Музыки А. Н. Верстовского.
NB. Это написано не Шаликовым, потому что в этой статье хвалят историю Полевого. Воля твоя, не надобно спускать такие наглые дурачества. Мы худо делаем, что пренебрегаем званием литераторским: это звание не то что христианина. Тут нечего давать свои щеки на пощечины. Мы не поедем к вельможе, который станет нас принимать наравне с канальями, с Булгариными и другими нечистотами общественного тела. Разве здесь не то же. Гордиться приемами наших вельмож и наших литературных обществ смешно и невозможно человеку с здравым смыслом: но не спускать ни тем, ни другим, когда они поступают с нами невежливо, должно, неотменно должно. Сатурналы нашей литературы дошли до того, что нельзя, по крайней мере отрицательно, если не действительно, не протестовать против этих исступлений бесчинства. Читал ли ты предисловие Полевого к Истории: «Когда же думал историк?» говорит он о Карамзине. И в чем же находит он свидетельства недумания? В том, что первые четыре главы 12-го тома были уже переписаны, а 5-ая глава еще не дописана. Во-первых, вся жизнь Карамзина была обдуманием истории его, он не выкидывал, как Полевой, он рожал после беременности здоровой, исполнившей законный срок свой; во-вторых, если переписка начисто отрывков отдельных до написания тома целого и есть свидетельство чего-то такого, которого не понимаю, то и тут есть другое объяснение: Карамзин давал обыкновенно государю, цензору своему, тетради на дорогу, потому что в дороге он
275
имел более свободного времени, и эти четыре главы были переписаны к отъезду в Таганрог. Сделай милость, сообщи эти замечания в редакцию «Литературной газеты» и просматривай то, что в ней будут говорить про Полевого. Я никак не могу решиться писать против него: огрязненный своею журнальною полемикою и лобызаниями с Булгариным, он сделался неприкосновенным. Другие плюют на блюдо, чтобы оно никому не досталось, а он себя оплевал поступками и словами, да и вышел с историею своею, говоря: ну-ка суньтесь! — Впрочем, нам позволено быть брезгливыми, за то должно других за себя ставить, которые не боялись бы ослюниться. Вот, однако же, и моя маленькая дань:
Есть Карамзин, есть Полевой,
В семье не без урода.
Вот Вам в строке одной
Исторья русского народа1.
А что за картина была в картинах Гончарова! Ты <— — — — — — —> бы от восхищения. Прощай, милая <— — — — — — —>. Обнимаю тебя.
РА, 1879, кн. II, с. 483—484; Акад., XIV, № 426.
1 Выступив против «Истории государства Российского» Карамзина, Н. А. Полевой противопоставил ей свой труд — «Историю русского народа». Пушкин напечатал в ЛГ (1830, № 4) отрицательную рецензию на первый том «Истории русского народа». Позднее с рецензией на труд Н. А. Полевого выступил также Вяземский (ЛГ, 1830, № 51 и 65); авторство Вяземского устанавливается его собственноручной пометой в тетради А. А. Краевского (ИРЛИ, ф. 244, оп. 8, № 25).