180

176. П. А. Вяземский — Пушкину.

7 июня 1825 г. Остафьево.

Остафьево. 7-го июня.

Я получил вторую часть Онегина и еще кое-какие безделки. Онегиным я очень доволен, т. е. многим в нем, но в этой главе менее блеска, чем в первой, и потому не желал бы видеть ее напечатанною особняком, а разве с двумя, тремя или по крайней мере еще одною главою. В целом или в связи со следующим она сохранит в целости свое достоинство, но боюсь, чтобы она не выдержала сравнения с первою, в глазах света, который не только равного, но лучшего требует. Говорят, что Цыгане твои прелесть, а я всё их не вижу, я, который имею столько прав и на стихи твои и на Цыган, потому что без ума от тех и от других. Я упивался твоими стихами и часто бывал пьян у цыган. Что скажет об этом признании потомство, если письмо попадется ему в руки, и если оно будет такой же чопорный бригадир, как и настоящее? Ce qui me dégoûte de l'histoire, disait madame Sévigné, c'est que ce que nous voyons aujourd'hui, sera un jour de l'histoire <см. перевод>, 12-го числа отправляюсь в Петербург или лучше сказать в Царское Село, проживу там до 29-го, а после отправлюсь в Ревель

181

купаться в море. Говорят, что и тебя готовятся в прок посолить. Правда ли, что у тебя аневризм в ноге? Дай бог, чтобы не в правой руке. Охота тебе было печатать une réclamation <см. перевод> на Телеграфа у подлеца Булгарина! Телеграф очень огорчился, а виноват был во всем я. Мне казалось осторожнее прибавить Журнальным, потому что у тебя приятелей много, и могли бы попасть не в попад. Надобно совершенно разорвать с петербургскими журналистами. Вот тебе письмо от Телеграфа. Давай ему стихов и скажи, чего хочешь, только не дорожись и не плутуй. Я буду Вашим сводником. Отдаю ему твоего Курилку, только боюсь, чтобы ценсура не уморила его. Я очень рад твоим стихам Козлову и как стихам и как чувству. Если: Ах, тетушка! Ах, Анна Львовна! попадется на глаза Василью Львов.<ичу>, то заготовь другую песню, потому что он верно не перенесет удара. Сказывают, у Вас умер еще добрый человек Петр Львович и оставил хорошее наследство. Смотри, не перестань писать с счастия: наследства так и падают Вам на голову. А напротив, тебе надобно теперь еще прежнего быть умнее и одному поддерживать славу пушкинского рода. Бедный и любезный наш Алексей Михайлович умер и снес в могилу неистощимый запас шуток своих на Василья Львовича. Не видавши их вместе, ты точно можешь жалеть об утрате оригинальных и высококомических сцен. Нам уж так сладко не смеяться! Были выходки классические! — Что́ скажешь ты о глупой войне за и против Грибоедова? Наши умники так глупы, что моченьки нет: нет мо́чи хотя и много в них мочи.

Прощай, голубчик! Что же ты, голубчик, не весело поешь? Жена тебе дружески кланяется, а я тебя обнимаю и желаю здоровия, терпения и благоразумия, хороших стихов желать нечего, потому что они и сами напрашиваются. Каково тонко и сладко сказано?