522

ПЕРЕВОДЫ ИНОЯЗЫЧНЫХ ТЕКСТОВ.

Стр. 3, строка 6 снизу. — Прощайте.

Стр. 3, строки 1—2 снизу. — Откладываю до следующей почты удовольствие побеседовать с вами, мой милый князь. Преданный вам С. Ломоносов.

Стр. 8, строка 19. — Конец венчает дело. Епископ.

Стр. 8, строка 9 снизу. — 1 сент.

Стр. 10, строка 14 снизу. — Дон-Базилио.

Стр. 11, строка 13 снизу. — Толстой.

Стр. 11, строка 6 снизу. — 27 окт.

Стр. 12, строки 7—9. — В этом ему отдавал справедливость даже сам Эсхил, имевший обыкновение говорить про свои пьесы, что они — лишь остатки от пиров, раскинутых в „Илиаде“ и в „Одиссее“.

Стр. 12, строка 13. — relief — рельеф; reliefs — остатки со стола; restes de viandes — объедки.

Стр. 13, строки 6—7. — Этот комический поэт, который и не комический, и не поэт, не получил бы у нас разрешения разыгрывать свои фарсы на Сен-Лоренской ярмарке.

Стр. 13, строка 15 снизу. — L'Indépendant — „Независимый“; la chaussée — мощеная дорога, шоссе; La Chaussée — Лашоссе.1

Стр. 14, строка 13 и сл.

Два великих сочинителя, герои Парнасса,

Любимы и лелеемы светом.

Тщетно Муза их фальшивит и гримасничает, —

Они остаются любимцами визиготов.

Некто, разбирая их писания,

Определяет нам место этих господ:

„Один, — говорит он, — певец Юга,

Другой — Севера“. И впрямь это дельно сказано, —

До такой степени один сух, а другой холоден!

Стр. 28, строка 4 снизу. — Прощайте.

Стр. 29, строка 12 снизу. — Блажен тот, кто вдали...

Стр. 30, строка 3 и сл.

К сведению г-на Дегильи, бывшего французского офицера.

Недостаточно быть трусом, нужно еще быть им в открытую.

523

Накануне паршивой дуэли на саблях не пишут на глазах у жены слезных посланий и завещания; не сочиняют нелепейших сказок для городских властей, чтобы избежать царапины; не компрометируют дважды своего секунданта.*

Всё то, что случилось, я предвидел заранее, и жалею, что не побился об заклад.

Теперь всё кончено, но берегитесь.

Примите уверение в чувствах, какие вы заслуживаете.

6 июня 1821.                                                                          Пушкин.

Заметьте еще, что впредь, в случае надобности, я сумею осуществить свои права русского дворянина, раз вы ничего не смыслите в правах дуэли.

————

* Ни генерала, который удостаивает принимать негодяя у себя в доме.

Стр. 31, строка 13. — Прощай.

Стр. 31, строка 17 и сл. — Вернулась ли ты из своего путешествия? Посетила ли снова подземелья, замки, Нарвские водопады? Развлекло ли это тебя? Любишь ли ты попрежнему одинокие прогулки? Какие собаки твои любимицы? Забыла ли ты трагическую смерть Омфалы и Бизара? Чем ты развлекаешься? Что читаешь? Виделась ли ты снова с соседкой, Анетой Вульф? Ездишь ли верхом? Когда возвращаешься в Петербург? Что поделывают Корфы? Не вышла ли ты замуж? Не собираешься ли выйти? Сомневаешься ли в моей дружбе? Прощай, мой добрый друг.

Стр. 32, строка 16 снизу. — либеральный.

Стр. 33, строка 3. — Прощайте.

Стр. 33, строка 11. — Ваше письмо пришло весьма кстати, я нуждался в нем.

Стр. 36, строка 6 снизу. — Историю Крыма.

Стр. 36, строка 4. — Прощай и люби меня.

Стр. 37, строки 4—5. — Малая книжка моя, без меня (и не завидую) ты отправишься в столицу, куда — увы! — твоему господину закрыта дорога.

Стр. 37, строки 6—7. — Иди, хоть и неказистая с виду, как то подобает изгнанникам.

Стр. 37, строка 16. — Прощайте.

Стр. 39, строка 6 снизу. — слишком смело.

Стр. 41, строка 6. — Падать, рушиться; заклёпывать.

Стр. 41, строки 9 и 8 снизу. — смешна. Смешна!

Стр. 41, строка 3 снизу. — здесь не место для этого.

Стр. 43, строки 2—5. — Добрый и милый мой друг, мне не нужно твоих писем, чтобы быть уверенным в твоей дружбе, — они необходимы мне единственно, как нечто, от тебя исходящее. Обнимаю тебя и люблю — веселись и выходи замуж.

Стр. 44, строки 5—6. — Вот слова, которые вопиют, находясь друг подле друга.

Стр. 46, строки 13—14. —Отцу пришла в голову блестящая мысль — прислать мне одежды, напомни ему от меня об этом.

Стр. 48, строка 11 снизу. — представляет собою чудо мастерства.

524

Стр. 49, строка 19 и сл.—стр. 50.

Ты в том возрасте, когда следует подумать о выборе карьеры; я уже изложил тебе причины, по которым военная служба кажется мне предпочтительнее всякой другой. Во всяком случае, твое поведение надолго определит твою репутацию и, быть может, твое благополучие.

Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь. С самого начала думай о них всё самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибешься. Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, еще молодо; презирай их самым вежливым образом: это — средство оградить себя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоем в свет.

Будь холоден со всеми; фамильярность всегда вредит; особенно же остерегайся допускать ее в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего этого ожидаем.

Не проявляй услужливости и обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать: люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе.

Никогда не принимай одолжений. Одолжение, чаще всего, — предательство. — Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает.

Я хотел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы, но у меня не хватает решимости ожесточить тебе душу в пору наиболее сладких иллюзий. То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII столетия. Что касается той женщины, которую ты полюбишь, от всего сердца желаю тебе обладать ею.

Никогда не забывай умышленной обиды, — будь немногословен или вовсе смолчи и никогда не отвечай оскорблением на оскорбление.

Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений; скорее избери другую крайность: цинизм своей резкостью импонирует суетному мнению света, между тем как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения.

Никогда не делай долгов; лучше терпи нужду; поверь, она не так ужасна, как кажется, и во всяком случае она лучше неизбежности вдруг оказаться бесчестным или прослыть таковым.

Правила, которые я тебе предлагаю, приобретены мною ценой горького опыта. Хорошо, если бы ты мог их усвоить, не будучи к тому вынужден. Они могут избавить тебя от дней тоски и бешенства. Когда-нибудь ты услышишь мою исповедь; она дорого будет стоить моему самолюбию, но меня это не остановит, если дело идет о счастии твоей жизни.

Стр. 51, строки 13—14. — Произвел ли он скандал, <пишет мне> Орлов, вот что существенно.

525

Стр. 52, строка 15. — нечто добавочное.

Стр. 53, строки 11 и 2 снизу. — Без гнева.

Стр. 54, строки 3 и 11. — Оплошности, промахи.

Стр. 54, строка 4. — Обозрение промахов.

Стр. 55, строка 15 и сл.

Граф,

Будучи причислен по повелению его величества к его превосходительству бессарабскому генерал-губернатору, я не могу без особого разрешения приехать в Петербург, куда меня призывают дела моего семейства, с коим я не виделся уже три года. Осмеливаюсь обратиться к вашему превосходительству с ходатайством о предоставлении мне отпуска на два или три месяца.

Имею честь быть с глубочайшим почтением и величайшим уважением, граф, вашего сиятельства всенижайший и всепокорнейший слуга Александр Пушкин.

13 января 1823. Кишенев.

Стр. 56, строка 6. — „ноэль“, святочная песнь.

Стр. 56, строка 12 снизу. — Вперед! марш.

Стр. 56, строка 3 снизу. — довольно о нем. Довольно, так довольно.

Стр. 58, строка 17. — пресыщенный.

Стр. 59, строка 10 снизу. — что это самое подлое ремесло. Не подлее других.

Стр. 62, строка 9 снизу. — Хорошенько всё взвесив.

Стр. 62, строки 6—5 снизу.

Я не заслужил

Ни этой чрезмерной чести, ни этого оскорбления.

Стр. 63, строка 13. — Прощайте, — цензуру же должно уничтожить.

Стр. 65, строка 12. — Господин Пушкин, будьте любезны тотчас же пожаловать ко мне.

Стр. 65, строки 15—17. Вот, полковник, записка Крупенского, которую я только что получил. Будьте добры, подождите меня.

Пушкин.

Стр. 65, строка 10 и сл. снизу—стр. 66, строка 1 и сл.

[Не из дерзости пишу я вам, — но я имел слабость признаться вам в смешной страсти и хочу объясниться откровенно —] Не притворяйтесь, это было бы недостойно вас — кокетство было бы жестокостью, легкомысленной и, главное, совершенно бесполезной, — вашему гневу я также поверил бы не более — чем могу я вас оскорбить; я вас люблю с таким порывом нежности, с такой скромностью — даже ваша гордость не может быть задета.

Будь у меня какие-либо надежды, я не стал бы ждать кануна вашего отъезда, чтобы открыть свои чувства. Припишите мое признание лишь восторженному состоянию, с которым я не мог более совладать, которое дошло до изнеможения. Я не прошу ни о чем, я сам не знаю, чего хочу, — тем не менее я вас

Стр. 66, строка 11. — боюсь данайцев.

526

Стр. 67, строка 14. — портфель.

Стр. 69, строка 2 снизу. — с красной строки.

Стр. 70, строка 1. — Засим.

Стр. 70, строка 9. — брошюра.

Стр. 70, строки 9—10. — что в ней слишком много божественного.

Стр. 70, строка 18. — это диковина.

Стр. 70, строка 11 снизу. — Прощай.

Стр. 70, строка 7 и сл. снизу—стр. 71, строка 1 и сл.

Отвечаю на вашу приписку, так как она более всего занимает ваше тщеславие. Г-жа Собаньская еще не вернулась в Одессу, следовательно я еще не мог пустить в ход ваше письмо; во-вторых, так как моя страсть в значительной мере ослабела, а тем временем я успел влюбиться в другую, я раздумал. И, подобно Ларе Ганскому, сидя у себя на диване, я решил более не вмешиваться в это дело. Т. е. я не стану показывать вашего послания г-же Собаньской, как сначала собирался это сделать, скрыв от нее только то, что придавало вам интерес Мельмотовского героя, — и вот как я намереваюсь поступить. Из вашего письма я прочту лишь выдержки с надлежащими пропусками; со своей стороны я приготовил обстоятельный, прекрасный ответ на него, где побиваю вас в такой же мере, в какой вы побили меня в своем письме; я начинаю в нем с того, что говорю: „Вы меня не проведете, милейший Иов Ловелас; я вижу ваше тщеславие и ваше слабое место под напускным цинизмом“ и т. д.; остальное — в том же роде. Не кажется ли вам, что это произведет впечатление? Но так как вы — мой неизменный учитель в делах нравственных, то я прошу у вас разрешения на всё это, и в особенности — ваших советов; но торопитесь, потому что скоро приедут. Я получил известия о вас; мне передавали, что Атала Ганская сделала из вас фата и человека скучного, — ваше последнее письмо совсем не скучно. Хотел бы, чтобы мое хоть на минуту развлекло вас в ваших горестях. Ваш дядюшка, который, как вам известно, свинья, был здесь, перессорил всех и сам со всеми поссорился. Я готовлю ему замечательное письмо в под-аккорд № 2, но на этот раз он получит изрядную ругань, дабы быть, как и все, посвященным в секрет.

Стр. 76, строка 7 и сл. снизу—стр. 77, строка 1 и сл.

Да, конечно, я угадал, кто они, эти две прелестные женщины, удостоившие вспомнить об одесском, ранее кишиневском, отшельнике. Я тысячу раз облобызал эти строки, напомнившие мне столько безумств, мучений, ума, грации, вечеров, мазурок и т. д. Боже мой, как вы жестоки, сударыня, если думаете, что я способен развлекаться там, где не могу ни встретить вас, ни вас позабыть. Увы, милая Майгин, вдали от вас, раздраженный, унылый, я теряю свои способности и утратил даже талант к каррикатурам, хотя семейство кн. Мурузи как нельзя более способно внушить мне их. У меня лишь одно желание, — снова вернуться к вашим ножкам и посвятить вам, как говаривал милейший поэт, тот кусочек жизни, который мне еще остается. — Помните ли вы о небольшой <?> поправке, сделанной вами на листе <?> Ар<етина> <?> — Боже мой, если бы вы повторили

527

ее здесь. Но правда ли, что вы собираетесь приехать в Одессу? Приезжайте, ради бога, у нас будут, чтобы привлечь вас, бал, итальянская опера, вечера, концерты, поклонники, вздыхатели, всё, что вы пожелаете. Я буду передразнивать обезьяну, злословить и нарисую вам г-жу <нрзб.> в 36 позах Аретина.

Кстати, по поводу Аретина, должен вам сообщить, что я стал целомудренным и скромным, разумеется в разговоре, потому что поведение мое было всегда таковым. Истинное наслаждение — смотреть на меня и слушать, как я говорю, — не заставит ли хоть это ускорить ваш приезд. Еще раз, приезжайте, ради бога, и простите мне вольность, с какою я пишу женщинам, которые слишком умны для того, чтобы быть чопорными, и которых я люблю и уважаю от всего сердца.

Что касается вас, прелестная капризница, почерк которой заставил меня затрепетать (хотя по странной случайности он не был изменен), не утверждайте, что вы знаете мой характер; вы не огорчили бы меня, сделав вид, что сомневаетесь в моей преданности и в моих сожалениях.

Угадайте, в свою очередь, кто.

С., который слыл за человека с противоестественными склонностями — просовывать нитку сквозь ушко иголки, смачивая кончик — А. говорит, что он отличался всюду, где были нужны терпение и слюна.

Стр. 77, строки 4—3 снизу. — Смею надеяться, что четырехлетнее изгнание не изгладило из вашей памяти

Стр. 81, строка 17 снизу. — Рок.

Стр. 81, строка 1 снизу. — Цитата из моей новой поэмы. Каждому свое. П.

Стр. 82, строки 13—12 снизу. — Culpa — вина, faute — вина. Дерзновенный символ, жалкая вина незнания.

Стр. 82, строка 10 снизу. — Будущим Сомезам уготовят пытки.

Стр. 84, строки 13—14. — и ты, Брут.

Стр. 84, строка 6 снизу. — без злопамятства.

Стр. 85, строка 4. — Вальтер.

Стр. 86, строка 6. — Где хорошо, там и отечество. <А мне> хорошо <......>

Стр. 86, строки 11—12. — Но почему ты пел?

Стр. 86, строки 8—9 снизу. — Хотите вы отыскать следы его шагов.

Стр. 86, строка 2 снизу. — надменный, гордый Ипполит, даже несколько дикий.

Стр. 87, строка 3. — Столь черной ложью.

Стр. 87, строка 8. — Где были бы вы сами и т. д.

Стр. 87, строки 14—13 снизу. — и это много значит.

Стр. 88, строки 9—10. —

К нежным законам стиха я приноровлял звуки

   Ее милых и бесхитростных уст.

Стр. 89, строки 17—18. — Поэт нашей цивилизации.

Стр. 89, строка 18. — цивилизация.

528

Стр. 90, строка 4 и сл.

Посылаю вам, генерал, 360 рублей, которые я вам уже так давно должен; прошу принять мою искреннюю благодарность. Что касается извинений, — у меня не хватает смелости вам их принести. — Мне стыдно и совестно, что до сих пор я не мог уплатить вам этот долг — я погибал от нищеты.

Примите, генерал, уверения в моем глубочайшем уважении.

Стр. 91, строка 18. — чудо ловкости и дело партийное.

Стр. 91, строка 16 снизу. — от столкновения мнений посыплются деньги.

Стр. 92, строки 11—10 снизу. — что не может быть существа разумного, творца и правителя.

Стр. 94, строка 13. — пристанище.

Стр. 94, строка 17 снизу. — как только проказами.

Стр. 95, строка 10 и сл.—стр. 96, строка 1 и сл.

Мне очень досадно, что отставка моя так огорчила вас, и сожаление, которое вы мне по этому поводу высказываете, искренно меня трогает. Что касается опасения вашего относительно последствий, которые эта отставка может иметь, то оно не кажется мне основательным. О чем мне жалеть? О своей неудавшейся карьере? С этой мыслью я успел уже примириться. О моем жаловании? Поскольку мои литературные занятия [дают мне больше денег], вполне естественно [пожертвовать им моими служебными обязанностями и т. д.]. Вы говорите мне о покровительстве и о дружбе. Это две вещи несовместимые. Я не могу, да и не хочу притязать на дружбу графа Воронцова, еще менее на его покровительство: по моему, ничто так не бесчестит, как покровительство, а я слишком уважаю этого человека, чтобы желать унизиться перед ним. На этот счет у меня свои демократические предрассудки, вполне стоящие предрассудков аристократической гордости.

Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу-англичанину, явившемуся щеголять среди нас своей тупостью и своей тарабарщиной.

Единственное, чего я жажду, это — независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь ее. Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их, дабы существовать на это, — самый трудный шаг сделан. Если я еще пишу по вольной прихоти вдохновения, то, написав стихи, я уже смотрю на них только как на товар по столько-то за штуку. — Не могу понять ужаса своих друзей (не очень-то знаю, кто они — эти мои друзья).

Несомненно, граф Воронцов, человек неглупый, сумеет обвинить меня в глазах света: победа очень лестная, которою я позволю ему полностью насладиться, ибо я столь же мало забочусь о мнении света, как о брани <и> о восторгах наших журналов.

Стр. 96, строки 11—10 снизу. — где тот свинцовый зад, который будет толкать всё это.

529

Стр. 96, строка 7 снизу. — сектант.

Стр. 97, строка 7. — обозрение промахов.

Стр. 97, строка 4 снизу. — чаша была переполнена.

Стр. 99, строки 10 сверху и 15 снизу. — Чайльд Гарольда.

Стр. 101, строки 7—6 снизу. — но он располагает ею уже давно, вообще же дело идет только о 1000 рублей.

Стр. 102, строки 18—19. — все сборники новых стихов, именуемых романтическими, — позор для французской литературы.

Стр. 103, строки 12—11 снизу. — конституционалистке или анти-конституционалистке, но всегда обожаемой, как свобода.

Стр. 103, строки 10—7 снизу. — 14 июля — господину Тургеневу в С. Петербурге.

Стр. 105, строка 4 и сл.

из Константинополя — толпа трусливой сволочи, воров и бродяг, которые не могли выдержать даже первого огня дрянных турецких стрелков, составила бы забавный отряд в армии графа Витгенштейна. Что касается офицеров, то они еще хуже солдат. Мы видели этих новых Леонидов на улицах Одессы и Кишенева — со многими из них лично знакомы, мы можем удостоверить их полное ничтожество — они умудрились быть болванами даже в такую минуту, когда их рассказы должны были интересовать всякого европейца — ни малейшего понятия о военном деле, никакого представления о чести, никакого энтузиазма — французы и русские, которые здесь живут, выказывают им вполне заслуженное презрение; они всё сносят, даже палочные удары, с хладнокровием, достойным Фемистокла. Я не варвар и не проповедник Корана, дело Греции вызывает во мне горячее сочувствие, именно поэтому-то я и негодую, видя, что на этих ничтожных людей возложена священная обязанность защищать свободу.

Стр. 105, строка 4 и сл. снизу—стр. 107, строка 1 и сл.

Вы совершили большую оплошность, дорогой друг, не дав мне своего адреса, и воображая, что я не сумею разыскать вас в глуши [Киевской] Псковской губернии; вы избавили бы меня от лишней траты времени на розыски и раньше получили бы мое письмо. Вы пишете, что боитесь скомпрометировать меня перепиской с вами. Такое опасение ребячливо во многих отношениях, а к тому же бывают обстоятельства, когда не приходится считаться с подобными соображениями. Да и что может быть компрометирующего в нашей переписке? Я никогда не вел с вами разговоров о политике; вы знаете, что я не слишком высокого мнения о политике поэтов, а если и есть нечто, в чем я могу вас упрекнуть, так это лишь в недостаточном уважении к религии — хорошенько запомните это, ибо не впервые я об этом вам говорю. Я испытываю настоящую потребность писать вам. Нельзя безнаказанно прожить вместе столько времени; даже оставляя в стороне множество причин, которые заставляют меня питать к вам истинную дружбу, одной привычки было бы достаточно, чтобы создать между нами [истинную] прочную привязанность. Теперь, когда мы так далеко друг от

530

друга, я не стану сдерживаться в выражении чувств, которые питаю к вам; знайте же, что, не говоря уже о вашем прекрасном и большом таланте, я с давних пор проникся к вам братской дружбой, и никакие обстоятельства не заставят меня отказаться от нее. Если после этого первого письма вы мне не ответите и не дадите своего адреса, я буду продолжать вам писать, надоедать вам до тех пор, пока не заставлю вас ответить мне, не считаясь с мелкими опасениями, которые должна рассеять самая невинность нашей переписки.

Не буду говорить вам о вашей беде, скажу только, что я не отчаиваюсь относительно вашего нынешнего положения: оно изменится к лучшему, не сомневаюсь в этом. Единственное, чего я страшусь для вас, это скуки в данный момент; поэтому я и берусь за перо лишь для того, чтобы развлечь вас, рассеять, поговорить с вами о прошлом, о нашей жизни в Одессе; хоть она, по правде говоря, и не была блестяща, однако воспоминание и сожаление несомненно должны приукрасить ее в ваших глазах. — <.....>

Ризнич вновь принял бразды правления в театре; актрисы слушаются только его. Как жаль, что вас здесь нет. Завальевский продолжает увеселять своих друзей и знакомых: сейчас у него новая затея — стать писателем. Он объехал верхом южный берег Крыма, с „Достоинством женщин“ в руках, восхищаясь на каждом шагу то красотой стихов, то красотой природы, и всё это на плохом французском языке, подходящем лишь для прекрасной соотечественницы и для вашей каррикатуры, иногда даже находившей дурной вкус в его восторгах. В конце концов он свалился с лошади в разгар своих поэтических мечтаний. Откладываю до другого письма удовольствие рассказать вам о происшествиях и черточках из жизни наших прекрасных соотечественниц; а сейчас расскажу вам о Татьяне. Она приняла живейшее участие в вашем несчастии; она поручила мне сказать вам об этом, я пишу вам с ее согласия. Ее нежная и добрая душа видит лишь несправедливость, жертвою которой вы стали; она выразила мне это со всей чувствительностью и грацией, свойственными характеру Татьяны. Даже ее прелестная дочка вспоминает о вас, она часто говорит со мной о сумасбродном г-не Пушкине и о тросточке с собачьей головкой, которую вы подарили ей. Я всё время поджидаю маленького портрета с двумя первыми строками стихов, которые вы для нее написали.

Ради бога, дорогой друг, не предавайтесь отчаянию, берегитесь, чтобы оно не ослабило вашего прекрасного дарования, заботьтесь о себе, будьте терпеливы: ваше положение изменится к лучшему. Поймут несправедливость той суровой меры, которую применили к вам. Ваш долг перед самим собой, перед другими, даже перед вашей родиной — не падать духом; не забывайте, что вы — украшение нашей зарождающейся литературы и что временные невзгоды, жертвою которых вы оказались, не могут повредить вашей литературной славе. Я знаю, что ваша первая ссылка пошла на пользу вашему характеру; что вы теперь уже не такой взбалмошный, опрометчивый. Продолжайте в том же роде,

531

затем — питайте уважение к религии, — и я не сомневаюсь, что в самом непродолжительном времени вас выпустят из проклятой вашей деревни.

Прощайте. Ваш друг А. Раевский.

21 августа 1824.

Александрия, близ Белой Церкви.

Мой адрес попрежнему — Киев.

Стр. 107, строка 15 и сл.

С большим огорчением, мой милый Пушкин, узнал я о вашем отъезде в имение отца. Итак, у меня нет надежды скоро увидеть вас. В том, что вы меняете место жительства, я не усматриваю ничего особенно плохого; я надеюсь, что это первый шаг к окончанию вашей ссылки. Я надеюсь также, что близость к Петербургу даст вам возможность часто видеться с родными и друзьями, и это значительно уменьшит скуку вашей жизни в деревне. Я давно не писал вам, так как перенес тяжелую болезнь, от которой не вполне еще оправился. Продолжайте писать мне и пишите больше и чаще. Не бойтесь меня скомпрометировать: моя дружеская связь с вами началась гораздо раньше вашей несчастной истории; она не имеет отношения к событиям, происшедшим потом и вызванным заблуждениями вашей ранней молодости. Хочу дать вам совет — будьте благоразумны; не то, чтобы я боялся их повторения, но я всё еще опасаюсь какого-нибудь неосторожного поступка, который мог бы быть истолкован в этом смысле, а ваше прошлое, к несчастью, дает к тому повод. Мне так хочется видеть вас, что если я не услышу о перемене в вашем положении, то обещаю навестить вас еще в этом году. Если же положение ваше изменится, вы должны обещать мне, что приедете ко мне не позже того же срока. Прощайте, дорогой друг, сохраните для меня всю ту дружбу, какую и раньше мне выказывали, пусть не повлияет на нее наша разлука, какой бы долгой она ни была. Прощайте! Я устал писать вам, голова плохо работает. Мой адрес прежний — Киев, на имя отца. Пришлите мне свой адрес. Н. Раевский.

Стр. 111, строки 21—22. — А покамест передай, что я припадаю к ее стопам и скажи, что она — прелестная душа.

Стр. 113, строка 3 и сл. снизу—стр. 114, строка 1 и сл.

Прекрасная, добрейшая княгиня Вера, душа прелестная и великодушная. Не стану благодарить вас за ваше письмо, слова были бы слишком холодны и слишком слабы, чтоб выразить вам мое умиление и признательность... Вашей нежной дружбы было бы достаточно для всякой души менее эгоистичной, чем моя; каков я ни на есть, она одна утешила меня во многих горестях и одна могла успокоить бешенство скуки, снедающей мое нелепое существование. — Вы хотите знать его, это нелепое существование: то, что я предвидел, сбылось. Пребывание среди семьи только усугубило мои огорчения, и без того достаточно существенные. Меня попрекают моей ссылкой; считают себя вовлеченными в мое несчастье; утверждают, будто я проповедую атеизм сестре — небесному созданию — и брату — потешному юнцу, который

532

восторгался моими стихами, но которому со мной явно скучно. Одному богу известно, помышляю ли я о нем. Мой отец имел слабость согласиться на выполнение обязанностей, которые, во всех обстоятельствах, поставили его в ложное положение по отношению ко мне; вследствие этого всё то время, что я не в постели, я провожу верхом в полях. Всё, что напоминает мне море, наводит на меня грусть — журчанье ручья причиняет мне боль в буквальном смысле слова — думаю, что голубое небо заставило бы меня плакать от бешенства <.....> Что касается соседей, то мне лишь по началу пришлось потрудиться, чтобы отвадить их от себя; больше они мне не докучают — я слыву среди них Онегиным, — и вот, я — пророк в своем отечестве. Да будет так. В качестве единственного развлечения, я часто вижусь с одной милой старушкой-соседкой — я слушаю ее патриархальные разговоры. Ее дочери, довольно непривлекательные во всех отношениях, играют мне Россини, которого я выписал. Я нахожусь в наилучших условиях, чтобы закончить мой роман в стихах, но скука — холодная муза, и поэма моя не двигается вперед — вот, однако, строфа, которою я вам обязан, — покажите ее князю Петру. Скажите ему, чтобы он не судил о целом по этому образцу.

Прощайте, уважаемая княгиня, в тоске припадаю к вашим стопам, показывайте это письмо только тем, кого я люблю и кто интересуется мною дружески, а не из любопытства. Ради бога, хоть одно слово об Одессе — о ваших детях! — обращались ли вы к доктору Мили? Что он поделывает <.....> ?

Князь

Стр. 116, строки 16—15 снизу. — с этим чудовищем, с этим выродком-сыном.

Стр. 117, строка 5. — вне закона.

Стр. 117, строка 13 снизу. — чувства.

Стр. 118, строка 11 снизу. — Анета.

Стр. 118, строка 3 снизу. — Произведения Лебрена, оды, элегии и проч.

Стр. 118, строка 2 снизу. — Сен-Флорана.

Стр. 119, строка 7. — ветрогон, вертопрах.

Стр. 119, строка 8 снизу. — Миртиль <и> распутный волокита.

Стр. 121, строки 16—15 снизу. — Беседы Байрона! Вальтер Скотта!

Стр. 122, строка 3 и сл.

Милостивый государь, я счел бы своим долгом послать вам свою коляску, но в настоящую минуту в моем распоряжении нет лошадей. Если вам угодно будет прислать за нею, она к вашим услугам. Если ваш брат окажет мне честь посетить меня, мне будет весьма лестно принять его и возобновить столь приятное знакомство.

Что касается цены, то, как я уже имел честь говорить вам, я хотел бы продать коляску за 1500 рублей.

Впрочем совершенно полагаюсь в этом на решение вашего брата.

Примите уверения в глубочайшем уважении и совершеннейшем почтении. Милостивый государь, ваш нижайший и покорный слуга

Александр Пушкин.

Среда.

533

P. S. Отец мой свидетельствует вам свое почтение. Он надеется в ближайший раз иметь двойное удовольствие принять в Михайловском вас и вашего брата.

Стр. 122, строки 9—8 снизу. — вот прекрасный случай вашим дамам подмыться.

Стр. 123, строка 8 снизу. — законным или незаконным образом.

Стр. 125, строка 11 снизу. — резвушки.

Стр. 127, строки 2—3. — Мои двоюродные внуки были бы мне обязаны этой тенью.

Стр. 127, строка 8 и сл. снизу. — Если то, что ты сообщаешь о завещании А. Л., верно, то это очень мило с ее стороны. В сущности, я всегда любил тетку, и мне неприятно что Шаликов обмочил ее могилу.

Стр. 130, строка 9. — за песенки.

Стр. 131, строка 7. — прощай.

Стр. 131, строка 9. — вот прекрасный случай нашим дамам подмыться.

Стр. 131, строка 5 снизу. — дорожную.

Стр. 132, строка 1. — [бордо] сотерн, шампанское.

Стр. 132, строка 5. — Дорожную лампу.

Стр. 132, строка 6. — Спички.

Стр. 132, строка 9. — Рубашки.

Стр. 132, строка 10. — сапожные колодки.

Стр. 132, строка 11. — перстень.

Стр. 132, строка 12. — Простой медальон.

Стр. 132, строка 13. — часы.

Стр. 134, строка 5 снизу. — Неистового Роланда.

Стр. 134, строка 4 снизу. — Девственницу.

Стр. 134, строка 3 снизу. — и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д.

Стр. 136, строки 10—11. — другие времена!

Стр. 136, строка 16. — манеру, стиль.

Стр. 138, строка 13. — Бальная болтовня.

Стр. 138, строка 3 снизу. — Клеон.

Стр. 140, строка 21 снизу. — оплошностях, зевках.

Стр. 142, строка 6 снизу. — Беседы Байрона.

Стр. 142, строка 3 снизу. — Фуше.

Стр. 143, строка 7. — Бертран <и> Монтолон.

Стр. 143, строка 9. — Наполеона.

Стр. 143, строки 10—11. — но всё, что относится к политике, писано только для черни.

Стр. 144, строки 5—4 снизу. — У него большие заслуги перед прекрасным полом, и я очень рад, что публично об этом заявил.

Стр. 144, строка 1 снизу—стр. 145, строка 1. — Эдинбургское обозрение.

Стр. 145, строка 17. — чудо мастерства.

Стр. 150, строки 8—9. — Нет спасенья вне английской литературы.

Стр. 151, строки 6—4 снизу. — Беседы Байрона, Мемуары Фуше <.....> Сисмонди (Литература) <.....> Шлегель (Драматургия) <.....> Сен-Флорана.

Стр. 152, строка 9. — Вот женщина!

534

Стр. 152, строка 13 снизу. — Я и моя сестра от всего сердца и от всей души шлем вам привет.

Стр. 153, строка 3. — и т. д., и т. д., и т. д.

Стр. 153, строка 14 снизу. — А. Шенье.

Стр. 153, строки 7 и 9. — с красной строки.

Стр. 155, строка 6. — Боульс <и> Байрон.

Стр. 155, строка 9 снизу. — прелестная.

Стр. 156, строка 11 и сл.

Дорогая и уважаемая княгиня, ваше письмо причинило мне глубокую душевную боль. Я не имел понятия о несчастии, постигшем вас; не буду пытаться вас утешить, но всей душой разделяю ваше горе и вашу тревогу. Надеюсь, что в настоящее время князь и дети уже выздоравливают. Так как „Онегин“ может его развлечь, я немедля начну его переписывать и пришлю ему. Напишу также брату, чтобы он выслал ему всё, что найдет у себя из моих стихов. Только прошу князя сохранить всё это для себя лично и никому ничего не читать.

Пущин напрасно рассказал вам о моих тревогах и предположениях, которые оказались ошибочными. Я не поддерживаю никаких сношений с Одессой, и мне совершенно неизвестно, что там происходит.

Успокойтесь, дорогая княгиня, если это возможно. Сообщайте мне о вашей семье и считайте меня всегда в числе самых преданных своих друзей.

  24 марта.

Стр. 158, строка 4 снизу. — Жду ответа.

Стр. 159, строка 2. — <с> примечанием.

Стр. 159, строка 10. — деликатность.

Стр. 159, строка 8 снизу. — мне улыбается.

Стр. 160, строки 8—9. — Шамфор: Все те, на кого я их написал, еще живы.

Стр. 161, строка 13 и сл. снизу. — Тебе разрешают писать письма, но только надписанные нашей сестрой <.....> Подобно тому, видишь ли, как я пишу Анне Ивановне Вульф под именем Евпраксии <.....> Экая чепуха!

Стр. 161, строка 8 и сл. снизу. — Какой любезный тон, и в каком он чудесном настроении — Как вы смели написать мне подобное письмо. Хорошо, что ваш брат вместо меня взял на себя труд сжечь его!

Стр. 161, строка 4. — экспромт.

Стр. 162, строка 1. — Варианты в честь мадмуазель Н. Н.

Стр. 162, строки 4—5. — Да будет стыдно и т. д....

Стр. 162, строки 9—10. — обедню Фридриха II за упокой души Вольтера.

Стр. 163, строки 11—12. — Драматические сочинения Шиллера, Шлегеля „Дон Жуана“ <.....> Вальт. Скотта <....>

Стр. 163, строка 13. — Сен-Флорана.

Стр. 163, строка 14. — Флер д'оранж.

Стр. 163, строка 16. — Альфиери.

Стр. 164, строка 1. — она на меня дуется, а мне наплевать.

Стр. 164, строки 4—5. — Подтяжки. Сапоги.

535

Стр. 166, строка 17 и сл.

Я почел бы своим долгом переносить мою опалу в почтительном молчании, если бы необходимость не побудила меня нарушить его.

Мое здоровье было сильно расстроено в ранней юности, и до сего времени я не имел возможности лечиться. Аневризм, которым я страдаю около десяти лет, также требовал бы немедленной операции. Легко убедиться в истине моих слов.

Меня укоряли, государь, в том, что я когда-то рассчитывал на великодушие вашего характера, признаюсь, что лишь к нему одному ныне прибегаю. Я умоляю ваше величество разрешить мне поехать куда-нибудь в Европу, где я не был бы лишен всякой помощи.

Стр. 169, строки 10—9 снизу. — Не буду слагать стихов.

Стр. 170, строка 11 снизу. — Повторение — мать учения.

Стр. 170, строка 7 снизу. — Уверяю вас, что он не в плену у меня.

Стр. 172, строка 3 и сл.—стр. 173, строка 1 и сл.

Б. 10 мая.

Простите, дорогой друг, что я так долго не писал вам; но служебные обязанности, отсутствие досуга и общества, которое могло бы вывести мой ум из оцепенения, не дали мне возможности написать ни единого письма за полгода. Для вас первого нарушаю я молчание. Спасибо за план вашей трагедии. Что сказать вам о нем? У вас блестящие замыслы, но вам нехватает терпения, чтобы осуществить их. Итак, вам будет суждено проложить дорогу и национальному театру. — Если же говорить о терпении, то я хотел бы, чтобы вы сами обратились к источникам, из которых черпал Карамзин, а не ограничивались только его пересказами. Не забывайте, что Шиллер изучил астрологию, перед тем как написать своего „Валленштейна“. Признаюсь, я не совсем понимаю, почему вы хотите писать свою трагедию только белым стихом. [Я полагал бы] Мне кажется, наоборот, что именно здесь было бы уместно применить всё богатство разнообразных наших размеров. Конечно, не перемешивая их между собой, как это делает князь Шаховской, но и не считая себя обязанным соблюдать во всех сценах размер, принятый в первой. — Хороша или плоха будет ваша трагедия, я заранее предвижу [два] огромное значение ее для нашей литературы; вы вдохнете жизнь в наш шестистопный стих, который до сих пор был столь тяжеловесным и мертвенным; вы наполните диалог движением, которое сделает его похожим на разговор, а не на фразы из словаря, как бывало до сих пор. Вы окончательно утвердите у нас тот простой и естественный язык, который наша публика еще плохо понимает, несмотря на такие превосходные образцы его, как „Цыганы“ и „Разбойники“. Вы окончательно сведете поэзию с ходуль. —

Родители вашей графини Наталии Кагульской здесь уже с неделю. Я читал им в присутствии гостей вашего „Онегина“; они от него в восторге. Но сам я раскритиковал его, хотя и оставил свои замечания при себе. Шаховскому не удастся смастерить из него [большую] Октологию. Отрывок из ваших „Цыган“, напечатанный в „Полярной

536

Звезде“ вместе с продолжением, которого я не знал, является, может быть, самой живой картиной, полной великолепнейшего колорита, какую я когда-либо встречал на каком бы то ни было языке. Браво, брависсимо! Ваш „Кавказский Пленник“, хоть его и нельзя назвать хорошим произведением, открыл дорогу, на которой споткнется посредственность. Я отнюдь не поклонник [поэм] длинных поэм; но отрывки такого рода требуют всего богатства поэзии, крепкой обрисовки характера и положения. „Войнаровский“ — произведение мозаическое, составленное из кусочков Байрона и Пушкина, склеенных вместе без большой затраты мысли. Я воздаю ему должное за местный колорит. Он неглупый малый, но отнюдь не поэт. В отрывках из Наливайко больше достоинств. Я нахожу подлинную чувствительность, наблюдательность (чуть было не сказал — знание человеческого сердца), удачный замысел, хорошо выполненный, наконец чистоту слога и истинную поэзию в „Чернеце“, покуда Козлов говорит от себя; но зачем он избрал рамкой пародию на „Гяура“, а кончил длинной парафразой одного места из „Мармион“? Он подражает, иной раз весьма удачно, вашей быстроте изложения и оборотам речи Жуковского. Должно быть, он знает английский язык и изучал Кольриджа. —

Простите, дорогой друг, скучный тон моего письма, я пишу вам по обязанности, а не от избытка сердечных чувств, для этого я слишком отупел. Я сам вижу также ошибки во французском языке и в орфографии, допущенные мною, но нет сил исправить их. Пишу не для того, чтобы порисоваться; но мне хотелось бы рассказать вам что-нибудь более интересное. Напечатайте же скорее ваших „Цыган“, раз уж вы не хотите прислать мне их в рукописи; ради бога, пишите мне и передайте мой привет вашему брату, которого я очень люблю, хоть видел его лишь мельком.

В следующий раз я напишу вам более обстоятельно по поводу вашей трагедии.

Стр. 173, строка 4 снизу. — и т. д., и т. д., и т. д.

Стр. 174, строки 2—1 снизу. — Жанлис <......> Чайльд Гарольда — Ламартина.

Стр. 175, строка 3. — в хорошем комическом роде.

Стр. 176, строка 14 и сл.—стр. 177, строка 1 и сл.

С. Петербург. 31 мая 1825 г.

Мой милый Пушкин,

Я не в силах выразить вам то необыкновенное удовольствие, которое доставили мне ваши прелестные стихи; это было поистине упоительное мгновение в моей жизни, и я горячо благодарю вас за него. Не мой слабый талант, но восхищение перед вашим дарованием и искренняя привязанность, которую я к вам питаю, оправдывают первое полустишие 7-го стиха; еще раз спасибо, большое спасибо: оно тронуло меня до глубины души!

Я прочел 2-ую песнь „Евгения Онегина“; это прелестно; прочел я также мелкие стихотворения; из тех, что были мне еще неизвестны, многие кажутся мне неподражаемыми: Дочь Карагеоргия, стихи из Корана и две элегии особенно привели меня в восторг. Когда я собираюсь

537

писать стихи, то читаю моего Байрона, Жуковского и вас, и с грехом пополам воображение начинает работать, и я принимаюсь петь. Надеюсь, что ваше тройственное вдохновение не покинет меня в моей новой небольшой поэме о княгине Долгорукой-Шереметевой: мне кажется, что это необыкновенно трогательный сюжет. Не решусь сказать, что „Дума“ Рылеева, под тем же заглавием, лишена достоинств; однако мне кажется, что она не может служить препятствием к тому, чтобы попробовать написать маленькую поэму в 700-800 строк. У меня уже готов план, а также несколько отрывков, но сначала к вам в дверь постучится моя „Абидосская невеста“.

Я очень часто вижусь с вашим братом и со всеми нашими друзьями; Баратынский должен приехать через несколько дней, также как и Вяземский, зато Тургенев уезжает; это невознаградимая потеря. Если вы читаете наши журналы, то увидите, что Булгарин помнит о Тургеневе лишь одно — что он пьет много кофе и глотает мух, уплетая свои кренделя. Наши журналисты становятся день ото дня всё пошлее. Ваши две эпиграммы на московского журналиста заставляют умирать со смеху, особенно Василий и Михаил; здешние журналисты вполне заслуживают того же. А коли захотите французской болтовни в другом роде, прочтите новую поэму Ламартина о Гарольде; несмотря на отдельные прекрасные стихи, это та галиматья в квадрате, о которой говорит Бомарше. Кончаю мое слишком, может быть, растянувшееся письмо: простите, если я позволил себе беседовать с вами как со старым приятелем, я жажду вашей дружбы, милый Пушкин, и горячо желаю вам счастья.

Обнимаю вас от всей души и остаюсь навсегда ваш Иван Козлов.

Стр. 177, строка 11 и сл.

Вот, мадмуазель, еще письмо для моего брата. Очень прошу вас взять его под свое покровительство. Ради бога, пришлите перья, которые вы великодушно очинили для меня и которые я имел дерзость позабыть! Не сердитесь на меня за это.

Стр. 177, строка 11 снизу. — Данте <и> Петрарка.

Стр. 177, строка 10 снизу. — Альфиери <и> Фосколо.

Стр. 177, строка 8 снизу. — Соути, Вальтер Скотт, Мур.

Стр. 177, строка 7 снизу. — Байрон.

Стр. 179, строки 15—14 снизу. — Его молчание — общественное бедствие.

Стр. 180, строка 6. — В. Скотта.

Стр. 180, строки 6—4 снизу. — Во мне вызывает отвращение к истории, — говаривала г-жа Севинье, — то обстоятельство, что то, что мы сейчас видим, когда-нибудь станет историей.

Стр. 181, строка 3. — жалобу.

Стр. 183, строка 5 снизу. — Фосс.

Стр. 184, строка 5. — глупый.

Стр. 184, строка 7. — певец навоза.

Стр. 184, строки 12—13. — и я храбро восстановил Шаликова.

Стр. 184, строка 16. — Казимира <.....> каламбур.

538

Стр. 184, строка 9 снизу. — Данте.

Стр. 184, строка 7 снизу. — Буово д'Антона <.....> Влюбленного Роланда.

Стр. 185, строка 5. — Лев.

Стр. 185, строка 14 снизу. — оптом

Стр. 185, строки 10—9 снизу. — Отложим серьезные дела на завтра.

Стр. 185, строка 9 снизу. — Беранже.

Стр. 185, строка 8 снизу. — Господь бог.

Стр. 186, строка 8. — и дьявол ничего от этого не теряет.

Стр. 187, строка 12 снизу. — Ты, чье истинное имя еще неведомо миру!

Стр. 187, строка 3 снизу. — Г-жа де Сталь.

Стр. 189, строка 12. — Ладвока.

Стр. 189, строки 5—3 снизу. — Написано в присутствии этой самой особы, что для каждого должно быть ясно. Прощай, милый поэт. Прошу тебя, пиши мне. Весь твой.

Стр. 190, строка 3 и сл.—стр. 191, строка 1 и сл.

Пишу вам, мрачно напившись; вы видите, я держу свое слово.

Итак, вы уже в Риге? одерживаете ли победы? скоро ли выйдете замуж? застали ли уланов? Сообщите мне обо всем этом подробнейшим образом, так как вы знаете, что, несмотря на мои злые шутки, я близко принимаю к сердцу всё, что вас касается. — Я хотел побранить вас, да не хватает духу сделать это на таком почтительном расстоянии. Что же до нравоучений и советов, то вы их получите. Слушайте хорошенько: 1) Ради бога, будьте легкомысленны только с вашими друзьями (мужеского рода), они воспользуются этим лишь для себя, между тем как подруги станут вредить вам, ибо, — крепко запомните это, — все они столь же ветрены и болтливы, как вы сами. 2) Носите короткие платья, потому что у вас хорошенькие ножки, и не взбивайте волосы на височках, хотя бы это и было модно, так как у вас, к несчастью, круглое лицо. 3) С некоторых пор вы стали очень осведомленной, однако не выказывайте этого, и если какой-нибудь улан скажет вам <.....> не смейтесь, не жеманьтесь, не обнаруживайте, что польщены этим; высморкайтесь, отвернитесь и заговорите о чем-нибудь другом. 4) Не забудьте о последнем издании Байрона.

Знаете ли, за что я хотел побранить вас? нет? испорченная девица, без чувства и без... и т. д. — а ваши обещания, сдержали ли вы их? ну, не буду больше говорить о них и прощаю вас, тем более что и сам вспомнил об этом только после вашего отъезда. Странно — где была моя голова? А теперь поговорим о другом.

Всё Тригорское поет <.....> и у меня от этого сердце ноет, вчера мы с Алексеем проговорили 4 часа под ряд. Никогда еще не было у нас такого продолжительного разговора. Угадайте, что нас вдруг так сблизило. Скука? Сродство чувства? Не знаю. Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она была здесь — камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе, подле ветки увядшего гелиотропа, я пишу много стихов — всё это, если хотите, очень похоже на любовь, но клянусь вам, что это совсем не то. Будь я влюблен, в воскресенье со мною сделались

539

бы судороги от бешенства и ревности, между тем мне было только досадно, — и всё же мысль, что я для нее ничего не значу, что, пробудив и заняв ее воображение, я только тешил ее любопытство, что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает ее ни более задумчивой среди ее побед, ни более грустной в дни печали, что ее прекрасные глаза остановятся на каком нибудь рижском франте с тем же пронизывающим сердце и сладострастным выражением, — нет, эта мысль для меня невыносима; скажите ей, что я умру от этого, — нет, лучше не говорите, она только посмеется надо мной, это очаровательное создание. Но скажите ей, что если в сердце ее нет скрытой нежности ко мне, таинственного и меланхолического влечения, то я презираю ее, — слышите? — да, презираю, несмотря на всё удивление, которое должно вызвать в ней столь непривычное для нее чувство.

Прощайте, баронесса, примите почтительный привет от вашего прозаического обожателя.

21 июля.

P. S. Пришлите мне обещанный рецепт; я так наглупил, что сил больше нет — проклятый приезд, проклятый отъезд!

Стр. 192, строка 8 и сл. снизу—стр. 193, строка 1 и сл.

Я имел слабость попросить у вас разрешения вам писать, а вы — легкомыслие или кокетство позволить мне это. Переписка ни к чему не ведет, я знаю; но у меня нет сил противиться желанию получить хоть словечко, написанное вашей хорошенькой ручкой.

Ваш приезд в Тригорское оставил во мне впечатление более глубокое и мучительное, чем то, которое некогда произвела на меня встреча наша у Олениных. Лучшее, что я могу сделать в моей печальной деревенской глуши, — это стараться не думать больше о вас. Если бы в душе вашей была хоть капля жалости ко мне, вы тоже должны были бы пожелать мне этого, — но ветреность всегда жестока, и все вы, кружа головы направо и налево, радуетесь, видя, что есть душа, страждущая в вашу честь и славу.

Прощайте, божественная; я бешусь и я у ваших ног. Тысячу нежностей Ермолаю Федоровичу и поклон г-ну Вульфу.

25 июля.

Снова берусь за перо, ибо умираю с тоски и могу думать только о вас. Надеюсь, вы прочтете это письмо тайком — спрячете ли вы его у себя на груди? ответите ли мне длинным посланием? пишите мне обо всем, что придет вам в голову — заклинаю вас. Если вы опасаетесь моей нескромности, если не хотите компрометировать себя, измените почерк, подпишитесь вымышленным именем, — сердце мое сумеет вас угадать. Если выражения ваши будут столь же нежны, как ваши взгляды, увы! — я постараюсь поверить им или же обмануть себя, что одно и то же. — Знаете ли вы, что, перечтя эти строки, я стыжусь их сентиментального тона — что скажет Анна Николаевна? <.....>

Знаете что? пишите мне и так, и этак, — это очень мило.

540

Стр. 193, строка 10 и сл. снизу—стр. 194, строка 1 и сл.

Прилагаю, сударыня, два письма на ваше имя, только что полученные. Одно из них от Плетнева — и было вложено в письмо ко мне.

Надеюсь, что, когда вы получите эти письма, вы уже весело и благополучно прибудете в Ригу. Мои петербургские друзья были уверены, что я поеду вместе с вами. Плетнев сообщает мне довольно странную новость: решение его величества показалось им недоразумением, и они решили передоложить обо мне. Друзья мои так обо мне хлопочут, что в конце концов меня посадят в Шлиссельбургскую крепость, где уж конечно не будет рядом Тригорского, которое, хоть оно и опустело сейчас, всё же составляет мое утешение.

С нетерпением ожидаю от вас вестей — пишите мне, умоляю вас. Излишне говорить вам о моей почтительной дружбе и вечной моей признательности. Шлю вам привет из глубины души.

25 июля.

Стр. 196, строка 3 и сл.

На ваше имя, сударыня, пришло какое-то пустячное письмо из Пскова, которое я уничтожил. — Пересылаю вам другое — из Батова, и еще одно — от моей матери. Из него вы увидите, что за прекрасная душа этот Жуковский. Но так как я никоим образом не могу согласиться на то, чтобы Мойер делал мне операцию, я только что написал ему, заклиная не приезжать в Псков. Не знаю, на чем основаны надежды моей матери, но сам я уже давно не верю никаким надеждам.

Рокотов навестил меня на другой день после вашего отъезда, было бы любезнее с его стороны предоставить мне скучать в одиночестве. Вчера я посетил Тригорский замок, сад, библиотеку. Уединение его поистине поэтично, так как оно полно вами и воспоминаниями о вас. Его милым хозяйкам следовало бы поскорее вернуться туда, но желание это слишком отзывается моим фамильным эгоизмом; если вам весело в Риге, развлекайтесь и вспоминайте иногда Тригорского (т. е. Михайловского) изгнанника — вы видите, я, по старой привычке, путаю и наши жилища.

29 июля.

Ради бога, сударыня, ничего не пишите моей матушке о моем отказе Мойеру. Это лишь наделает ненужного шуму, потому что решение мое неизменно.

Стр. 196, строка 9 и сл. снизу—стр. 198, строка 1 и сл.

Где вы? из газет я узнал, что вы переменили полк. Желаю, чтоб это развлекло вас. Что поделывает ваш брат? вы ничего о нем не сообщаете в письме вашем от 13 мая; лечится ли он?

О себе могу сказать следующее: друзья мои усиленно хлопотали о том, чтобы получить для меня разрешение ехать лечиться; матушка писала его величеству, после чего мне разрешили поехать в Псков и даже поселиться там, однако делать этого я не стану, а только съезжу туда на несколько дней. Покамест я живу в полном одиночестве: единственная соседка, у которой я бывал, уехала в Ригу, и у меня

541

буквально нет другого общества, кроме старушки-няни и моей трагедии; последняя подвигается, и я доволен этим. Сочиняя ее, я стал размышлять над трагедией вообще. Это, может быть, наименее правильно понимаемый род поэзии. И классики и романтики основывали свои правила на правдоподобии, а между тем именно оно-то и исключается самой природой драматического произведения. Не говоря уже о времени и проч., какое, к чорту, может быть правдоподобие [1)] в зале, разделенной на две половины, в одной из коих помещается две тысячи человек, будто бы невидимых для тех, кто находится на подмостках; 2) язык. Напр., у Лагарпа Филоктет, выслушав тираду Пирра, произносит на чистейшем французском языке: „Увы! я слышу сладкие звуки эллинской речи“ и проч. Вспомните древних: их трагические маски, их двойные роли, — всё это не есть ли условное неправдоподобие? 3) время, место и проч. и проч. Истинные гении трагедии никогда не заботились о правдоподобии. Посмотрите, как Корнель ловко управился с Сидом. „А, вам угодно соблюдение правила о 24 часах? Извольте“ — и нагромоздил событий на 4 месяца. На мой взгляд ничего не может быть бесполезнее мелких поправок к установленным правилам: Альфиери крайне изумлен нелепостью речей в сторону, он упраздняет их, но зато удлиняет монологи, полагая, что произвел целый переворот в системе трагедии; какое ребячество!

Правдоподобие положений и правдивость диалога — вот истинное правило трагедии. (Я не читал ни Кальдерона, ни Веги), но до чего изумителен Шекспир! Не могу притти в себя. Как мелок по сравнению с ним Байрон-трагик! Байрон, который создал всего-на-всего один характер (у женщин нет характера, у них бывают страсти в молодости; вот почему так легко изображать их), этот самый Байрон распределил между своими героями отдельные черты собственного характера; одному он придал свою гордость, другому — свою ненависть, третьему — свою тоску и т. д., и таким путем из одного цельного характера, мрачного н энергичного, создал несколько ничтожных — это вовсе не трагедия.

Существует еще такая замашка: когда писатель задумал характер какого-нибудь лица, то что бы он ни заставлял его говорить, хотя бы самые посторонние вещи, всё носит отпечаток данного характера (таковы педанты и моряки в старых романах Фильдинга). Заговорщик говорит: Дайте мне пить, как заговорщик — это просто смешно. Вспомните Озлобленного у Байрона (ha pagato!)1 — это однообразие, этот подчеркнутый лаконизм, эта непрерывная ярость, разве всё это естественно? Отсюда эта принужденность и робость диалога. Вспомните Ш.<експира> <?>. Читайте Шекспира, он никогда не боится скомпрометировать своего героя, он заставляет его говорить с полнейшей непринужденностью, как в жизни, ибо уверен, что в надлежащую минуту и при надлежащих обстоятельствах он найдет для него язык, соответствующий его характеру.

542

Вы спросите меня: а ваша трагедия — трагедия характеров или нравов? Я избрал наиболее легкий род, но попытался соединить и то, и другое. Я пишу и размышляю. Бо́льшая часть сцен требует только рассуждения; когда же я дохожу до сцены, которая требует вдохновения, я жду его или пропускаю эту сцену — такой способ работы для меня совершенно нов. Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить.

Я

Стр. 198, строка 18 и сл.

Я только что вернулся от вас; малютка совсем здорова и встретила меня самым любезным образом. Погода у нас стояла ужасная: ветры, грозы и т. п., — вот все новости, какие могу вам сообщить; полагаю, что известия от вашего управляющего будут более разнообразны. Примите, сударыня, уверения в совершенном моем уважении и преданности. Поручаю себя памяти всего любезного вашего семейства.

1 августа.

Стр. 199, строка 21. — что это первая неловкость Реставрации.1

Стр. 201, строки 3—2 снизу. — Я провел здесь дни, сотканные из золота и шелка, как говорила г-жа Севинье.

Стр. 201, строки 2—1 снизу. — поимка на месте преступления, как говорил Наполеон.

Стр. 203, строка 7 и сл.

Вчера получил я, сударыня, ваше письмо от 31-го, написанное на другой день после вашего приезда в Ригу. Вы не можете себе представить, до какой степени я тронут этим знаком вашего расположения и памяти обо мне. Он проник до глубины моей души, и из глубины души благодарю вас.

Ваше письмо я получил в Тригорском. Анна Богдановна сказала мне, что вас ждут сюда в середине августа. Не смею на это надеяться.

Что такое говорил вам г-н Керн касательно отеческого надзора за мною г-на Адеркаса? положительное ли это приказание? имеет ли к этому отношение сам г-н Керн? или это одни только слухи?

Я полагаю, сударыня, что в Риге вы больше знаете о том, что делается в Европе, чем я в Михайловском. Что касается Петербурга, то я совсем не знаю, что там творится. Ждем осени, однако у нас еще было несколько хороших дней, и, благодаря вам, у меня на окне всегда цветы.

Прощайте, сударыня. Примите уверение в моей нежной и почтительной преданности. Поверьте, что на свете нет ничего более верного и отрадного, нежели дружба и свобода. Вы научили меня ценить всю прелесть первой.

8 августа.

Госпоже Осиповой,

в Риге.

543

Стр. 205, строки 7—8. — Что такое чувство? — Дополнение к темпераменту.

Стр. 205, строка 15 и сл.

Нужно ли говорить вам о моей признательности? Право, сударыня, с вашей стороны весьма любезно, что вы не забываете вашего отшельника. Ваши письма приводят меня в восторг в такой же мере, в какой великодушные заботы ваши меня трогают. Не знаю, что ждет меня в будущем, но знаю, что чувства, которые я к вам питаю, останутся навеки неизменными. Еще сегодня был я в Тригорском. Малютка вполне здорова, и она прехорошенькая. Как и вы, сударыня, я полагаю, что слухи, дошедшие до г-на Керна, неверны, но вы правы: не следует ими пренебрегать. На днях я был у Пещурова — лукавого ходатая, как вы его называете, — он думал, что я в Пскове (NB). Я рассчитываю еще повидать моего двоюродного дедушку, — старого арапа, который, как я полагаю, не сегодня-завтра умрет, а между тем мне необходимо раздобыть от него записки, касающиеся моего прадеда.

Свидетельствую мое уважение всему вашему любезному семейству и остаюсь, сударыня, преданным вам.

11 августа.

Стр. 206, строка 10. — в разговоре, между прочим.

Стр. 207, строка 3 и сл.—стр. 208, строка 1 и сл.

Перечитываю ваше письмо вдоль и поперек и говорю: <милая! прелесть!> божественная!... а потом: <ах, мерзкая!> — Простите, прекрасная и нежная, но это так. Нет никакого сомнения в том, что вы божественны, но иногда вам не хватает здравого смысла; еще раз простите и утешьтесь, потому что от этого вы еще прелестнее. Напр., что вы хотите сказать, говоря о печатке, которая должна для вас подходить и вам нравиться (счастливая печатка!) и значение которой вы просите меня разъяснить? Если тут нет какого-нибудь скрытого смысла, то я не понимаю, чего вы желаете. Или вы хотите, чтобы я придумал для вас девиз? Это было бы совсем в духе Нетти. Полно, сохраните ваш прежний девиз: <“не скоро, а здорово“>, лишь бы это не было девизом вашего приезда в Тригорское — а теперь поговорим о другом. Вы уверяете, что я не знаю вашего характера. А какое мне до него дело? очень он мне нужен — разве у хорошеньких женщин должен быть характер? главное — это глаза, зубы, ручки и ножки — (я прибавил бы еще — сердце, но ваша кузина очень уж затаскала это слово). Вы говорите, что вас легко узнать; вы хотели сказать — полюбить вас? вполне с вами согласен и даже сам служу тому доказательством: я вел себя с вами, как четырнадцатилетний мальчик, — это возмутительно, но с тех пор, как я вас больше не вижу, я постепенно возвращаю себе утраченное превосходство и пользуюсь этим, чтобы побранить вас. Если мы когда-нибудь снова увидимся, обещайте мне... Нет, не хочу ваших обещаний: к тому же, письмо — нечто столь холодное, в просьбе, передаваемой по почте, нет ни силы, ни взволнованности, а в отказе — ни изящества, ни сладострастия. Итак, до свидания — и поговорим о другом. Как поживает подагра вашего

544

супруга? Надеюсь, у него был основательный припадок через день после вашего приезда. <Поделом ему!> Если бы вы знали, какое отвращение, смешанное с почтительностью, испытываю я к этому человеку! Божественная, ради бога, постарайтесь, чтобы он играл в карты и чтобы у него сделался приступ подагры, подагры! Это моя единственная надежда!

Перечитывая снова ваше письмо, я нахожу в нем ужасное если, которого сначала не приметил: если моя кузина останется, то осенью я приеду и т. д. Ради бога, пусть она останется! Постарайтесь развлечь ее, ведь ничего нет легче; прикажите какому-нибудь офицеру вашего гарнизона влюбиться в нее, а когда настанет время ехать, досадите ей, отбив у нее воздыхателя; опять-таки, ничего нет легче. Только не показывайте ей этого; а то из упрямства она способна сделать как раз противоположное тому, что надо. Что делаете вы с вашим кузеном? напишите мне об этом, только вполне откровенно. Отошлите-ка его поскорее в его университет; не знаю почему, но я недолюбливаю этих студентов так же, как и г-н Керн. — Достойнейший человек этот г-н Керн, почтенный, разумный и т. д.; один только у него недостаток — то, что он ваш муж. Как можно быть вашим мужем? Этого я так же не могу себе вообразить, как не могу вообразить рая.

Всё это было написано вчера. Сегодня почтовый день, и, не знаю почему, я вбил себе в голову, что получу от вас письмо. Этого не случилось, и я в самом собачьем настроении, хоть и совсем несправедливо: я должен быть благодарным за прошлый раз, знаю; но что поделаешь? умоляю вас, божественная, снизойдите к моей слабости, пишите мне, любите меня, и тогда я постараюсь быть любезным. Прощайте <.....>

14 августа.

Стр. 208, строка 17 снизу и сл.—стр. 209, строка 1 и сл.

Милый друг, думаю, что ты уже приехала. Сообщи мне, когда рассчитываешь выехать в Москву и дай мне свой адрес. Я очень огорчен тем, что со мной произошло, но я это предсказывал, а это весьма утешительно, сама знаешь. Я не жалуюсь на мать, напротив, я признателен ей, она думала сделать мне лучше, она горячо взялась за это, не ее вина, если она обманулась. Но вот мои друзья — те сделали именно то, что я заклинал их не делать. Что за страсть — принимать меня за дурака и повергать меня в беду, которую я предвидел, на которую я же им указывал? Раздражают его величество, удлиняют мою ссылку, издеваются над моим существованием, а когда дивишься всем этим нелепостям, — хвалят мои прекрасные стихи и отправляются ужинать. Естественно, что я огорчен и обескуражен, — мысль переехать в Псков представляется мне до последней степени смешной; но так как кое-кому доставит большое удовольствие мой отъезд из Михайловского, я жду, что мне предпишут это. Всё это отзывается легкомыслием, жестокостью невообразимой. Прибавлю еще: здоровье мое требует перемены климата, об этом не сказали ни слова его величеству. Его ли вина, что он ничего не знает об этом? Мне говорят, что общество возмущено; я тоже — беззаботностью и легкомыслием

545

тех, кто вмешивается в мои дела. О господи, освободи меня от моих друзей! <.....>

Мадмуазель Ольге Пушкиной.

Стр. 209, строка 8 снизу. — взаимный <в некоторых случаях — междоусобный>.

Стр. 210, строка 11 снизу. — это было бы от ума

Стр. 211, строка 4 снизу. — Это злободневно, как свежая газета.

Стр. 212, строка 15 и сл.—стр. 213, строка 1 и сл.

Вы способны привести меня в отчаяние; я только что собрался написать вам несколько глупостей, которые насмешили бы вас до смерти, как вдруг пришло ваше письмо, опечалившее меня в самом разгаре моего вдохновения. Постарайтесь отделаться от этих спазм, которые делают вас очень интересной, но ни к чорту не годятся, уверяю вас. Зачем вы принуждаете меня бранить вас? Если у вас рука была на перевязи, не следовало мне писать. Экая сумасбродка!

Скажите, однако, что он сделал вам, этот бедный муж? Уж не ревнует ли он часом? Что ж, клянусь вам, он не был бы неправ; вы не умеете или (что еще хуже) не хотите щадить людей. Хорошенькая женщина, конечно, вольна... быть вольной.1 Боже мой, я не собираюсь читать вам нравоучения, но всё же следует уважать мужа, — иначе никто не захочет состоять в мужьях. Не принижайте слишком это ремесло, оно необходимо на свете. Право, я говорю с вами совершенно чистосердечно. За 400 верст вы ухитрились возбудить во мне ревность; что же должно быть в 4 шагах? (NB: Я очень хотел бы знать, почему ваш двоюродный братец уехал из Риги только 15-го числа сего месяца и почему имя его в письме ко мне трижды сорвалось у вас с пера? Можно узнать это, если это не слишком нескромно?). Простите, божественная, что я откровенно высказываю вам то, что думаю; это — доказательство истинного моего к вам участия; я люблю вас гораздо больше, чем вам кажется. Постарайтесь хоть сколько-нибудь наладить отношения с этим проклятым г-ном Керном. Я отлично понимаю, что он не какой-нибудь гений, но в конце концов он и не совсем дурак. Побольше мягкости, кокетства (и главное, бога ради, отказов, отказов и отказов) — и он будет у ваших ног, — место, которому я от всей души завидую, но что поделаешь? Я в отчаянии от отъезда Анеты; как бы то ни было, но вы непременно должны приехать осенью сюда или хотя бы в Псков. Предлогом можно будет выставить болезнь Анеты. Что вы об этом думаете? Отвечайте мне, умоляю вас, и ни слова об этом Алексею Вульфу. Вы приедете? — не правда ли? — а до тех пор не решайте ничего касательно вашего мужа. Вы молоды, вся жизнь перед вами, а он... Наконец, будьте уверены, что я не из тех, кто никогда не посоветует решительных мер — иногда это неизбежно, но раньше надо хорошенько подумать и не создавать скандала без надобности.

546

Прощайте! Сейчас ночь, и ваш образ встает передо мной, такой печальный и сладострастный; мне чудится, что я вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста.

Прощайте — мне чудится, что я у ваших ног, сжимаю их, ощущаю ваши колени, — я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности. Прощайте, и верьте моему бреду; он смешон, но искренен.

Стр. 213, строка 10 снизу и сл. — стр. 216, строка 1 и сл.

Прилагаю письмо для вашей тетушки; вы можете его оставить у себя, если случится, что они уже уехали из Риги. Скажите, можно ли быть столь ветреной? Каким образом письмо, адресованное вам, попало не в ваши, а в другие руки? Но что сделано, то сделано — поговорим о том, что нам следует делать.

Если ваш супруг очень вам надоел, бросьте его, но знаете как? Вы оставляете там всё семейство, берете почтовых лошадей на Остров и приезжаете... куда? в Тригорское? вовсе нет: в Михайловское! Вот великолепный проект, который уже с четверть часа дразнит мое воображение. Вы представляете себе, как я был бы счастлив? Вы скажете: „А огласка, а скандал?“ Чорт возьми! Когда бросают мужа, это уже полный скандал, дальнейшее ничего не значит или значит очень мало. Согласитесь, что проект мой романтичен! — Сходство характеров, ненависть к преградам, сильно развитый орган полета, и пр. и пр. — Представляете себе удивление вашей тетушки? Последует разрыв. Вы будете видаться с вашей кузиной тайком, это хороший способ сделать дружбу менее пресной — а когда Керн умрет — вы будете свободны, как воздух... Ну, что вы на это скажете? Не говорил ли я вам, что способен дать вам совет смелый и внушительный!

Поговорим серьезно, т. е. хладнокровно: увижу ли я вас снова? Мысль, что нет, приводит меня в трепет. — Вы скажете мне: утешьтесь. Отлично, но как? влюбиться? невозможно. Прежде всего надо забыть про ваши спазмы. — Покинуть родину? удавиться? жениться? Все это очень хлопотливо и не привлекает меня. — Да, кстати, каким же образом буду я получать от вас письма? Ваша тетушка противится нашей переписке, столь целомудренной, столь невинной (да и как же иначе... на расстоянии 400 верст). — Наши письма наверное будут перехватывать, прочитывать, обсуждать и потом торжественно предавать сожжению. Постарайтесь изменить ваш почерк, а об остальном я позабочусь. — Но только пишите мне, да побольше, и вдоль, и поперек, и по диагонали (геометрический термин). Вот что такое диагональ. А главное, не лишайте меня надежды снова увидеть вас. Иначе я, право, постараюсь влюбиться в другую. Чуть не забыл: я только что написал [письмо] Нетти письмо, очень нежное, очень раболепное. Я без ума от Нетти. Она наивна, а вы нет. Отчего вы не наивны? Не правда ли, по почте я гораздо любезнее, чем при личном свидании; так вот, если вы приедете, я обещаю вам быть любезным до чрезвычайности — в понедельник я буду весел, во вторник восторжен, в среду нежен

547

в четверг игрив, в пятницу, субботу и воскресенье буду чем вам угодно, и всю неделю — у ваших ног. Прощайте.

28 августа.

Не распечатывайте прилагаемого письма, это нехорошо. Ваша тетушка рассердится.

Но полюбуйтесь, как с божьей помощью всё перемешалось: г-жа Осипова распечатывает письмо к вам, вы распечатываете письмо к ней, я распечатываю письмо Нетти — и все мы находим в них нечто для себя назидательное — поистине это восхитительно!

<П. А. Осиповой:>

Да, сударыня, пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает. Ах, эти люди, считающие, что переписка может к чему-то привести. Уж не по собственному ли опыту они это знают? Но я прощаю им, простите и вы тоже — и будем продолжать.

Ваше последнее письмо (писанное в полночь) прелестно, я смеялся от всего сердца; но вы слишком строги к вашей милой племяннице; правда, она ветрена, но — терпение: еще лет двадцать — и, ручаюсь вам, она исправится. Что же до ее кокетства, то вы совершенно правы, оно способно привести в отчаяние. Неужели она не может довольствоваться тем, что нравится своему повелителю г-ну Керну, раз уж ей выпало такое счастье? Нет, нужно еще кружить голову вашему сыну, своему кузену! Приехав в Тригорское, она вздумала пленить г-на Рокотова и меня; это еще не всё: приехав в Ригу, она встречает в ее проклятой крепости некоего проклятого узника и становится кокетливым провидением этого окаянного каторжника! Но и это еще не всё: вы сообщаете мне, что в деле замешаны еще и мундиры! Нет, это уж слишком: об этом узнает г-н Рокотов, и посмотрим, что он на это скажет. Но, сударыня, думаете ли вы всерьез, что она кокетничает равнодушно? Она уверяет, что нет, я хотел бы верить этому, но еще больше успокаивает меня то, что не все ухаживают на один лад, и лишь бы другие были почтительны, робки и сдержанны, — мне ничего больше не надо. Благодарю вас, сударыня [за ваше] за то, что вы не передали моего письма: оно было слишком нежно, а при нынешних обстоятельствах это было бы смешно с моей стороны. Я напишу ей другое, со свойственной мне дерзостью, и решительно порву с ней всякие отношения; пусть не говорят, что я старался внести смуту в семью, что Ермолай Федорович может обвинять меня в отсутствии нравственных правил, а жена его — издеваться надо мной. — Как это мило, что вы нашли портрет схожим: „смела в“ и т. д. Неправда ли? Она отрицает и это; но кончено, я больше не верю ей.

Прощайте, сударыня. С великим нетерпением жду вашего приезда... мы позлословим на счет Северной Нетти, относительно которой я всегда буду сожалеть, что увидел ее, и еще более, что не обладал <?> ею <?>. Простите это чересчур откровенное признание тому, кто любит вас очень нежно, хотя и совсем иначе.

   Михайловское.

Госпоже Осиповой.

548

Стр. 216, строка 16. — Кстати.

Стр. 216, строка 9 снизу. — Сен-Флоран.

Стр. 217, строка 10. — Фурнье.

Стр. 217, строка 7 снизу. — приблизительно.

Стр. 218, строка 4 снизу. — чтобы разбудить кота, который спит?

Стр. 219, строка 13. — и т. д.

Стр. 219, строка 10 снизу. — всеми прочими.

Стр. 219, строка 2 снизу. — Прощай, духовный сын мой.

Стр. 220, строка 6. — искать полдень в два часа дня.

Стр. 220, строки 20—19 снизу. — но так как кое-кому доставит большое удовольствие мой отъезд из Михайловского, я жду, что мне предпишут это.

Стр. 221, строка 2 снизу. — это даже вовсе не звание.

Стр. 222, строки 22—23. — что опала не способствует у нас известности; она является лишь расплатой за успехи.

Стр. 222, строка 13 снизу. — что ты строишь расчеты без хозяина.

Стр. 222, строка 5 снизу. — двигателе.

Стр. 223, строка 2. — mutuel — взаимный; intestin — внутренний.

Стр. 223, строка 15 снизу. — который и есть ключ ко всему.

Стр. 225, строка 3. — Увы, Постум, Постум, уносятся быстролетные годы.

Стр. 225, строка 13. — Ротру.

Стр. 225, строка 16. — записки.

Стр. 225, строка 15 снизу. — Прощай, поэт, до свиданья, но когда?

Стр. 226, строка 6. — последним доводом за освобождение.

Стр. 227, строка 9. — Выводы.

Стр. 227, строки 12 и 14. — Сталь <.....> — Г-жа Сталь.

Стр. 227, строка 13 и сл. снизу—стр. 228, строка 1 и сл.

Необдуманные речи, сатирические стихи [обратили на меня внимание в обществе], распространились сплетни, будто я был отвезен в тайную канцелярию и высечен.

До меня позже всех дошли эти сплетни, сделавшиеся общим достоянием, я почувствовал себя опозоренным в общественном мнении, я впал в отчаяние, дрался на дуэли — мне было 20 лет в 1820 <году> — я размышлял, не следует ли мне покончить с собой или убить — В

В первом случае я только подтвердил бы сплетни, меня бесчестившие, во втором — я не отомстил бы за себя, потому что оскорбления не было, я совершил бы преступление, я принес бы в жертву мнению света, которое я презираю, человека, от которого зависело всё и дарования которого невольно внушали мне почтение.

Таковы были мои размышления. Я поделился ими с одним другом, и он вполне согласился со мной. — Он посоветовал мне предпринять шаги перед властями в целях реабилитации — я чувствовал бесполезность этого.

Я решил тогда вкладывать в свои речи и писания столько неприличия, столько дерзости, что власть вынуждена была бы наконец отнестись

549

ко мне, как к преступнику; я надеялся на Сибирь или на крепость, как на средство к восстановлению чести.

Великодушный и мягкий образ действий власти глубоко тронул меня и с корнем вырвал смешную клевету. С тех пор, вплоть до самой моей ссылки, если иной раз и вырывались у меня жалобы на установленный порядок, если иногда и предавался я юношеским разглагольствованиям, всё же могу утверждать, что, как в моих писаниях, так и в разговорах, я всегда проявлял уважение к особе вашего величества.

Государь, меня обвиняли в том, что я рассчитываю на великодушие вашего характера; я сказал вам всю правду с такой откровенностью, которая была бы немыслима по отношению к какому-либо другому монарху.

Ныне я прибегаю к этому великодушию. Здоровье мое было сильно подорвано в мои молодые годы; аневризм сердца требует немедленной операции или продолжительного лечения. Жизнь в Пскове, городе, который мне назначен, не может принести мне никакой помощи. Я умоляю ваше величество разрешить мне пребывание в одной из наших столиц или же назначить мне какую-нибудь местность в Европе, где я <мог бы> позаботиться о своем здоровьи.

Стр. 228, строка 6 снизу и сл.—стр. 229.

Ради бога не отсылайте г-же Осиповой того письма, которое вы нашли в вашем пакете. Разве вы не видите, что оно было написано только для вашего собственного назидания? Оставьте его у себя или вы нас поссорите. Я пытался помирить вас, но после ваших последних выходок отчаялся в этом... Кстати, вы клянетесь мне всеми святыми, что ни с кем не кокетничаете, а между тем вы на „ты“ со своим кузеном, вы говорите ему: я презираю твою мать. Это ужасно; следовало сказать: вашу мать, а еще лучше — ничего не говорить, потому что фраза эта произвела дьявольский эффект. Ревность в сторону, — я советую вам прекратить эту переписку, советую как друг, поистине вам преданный без громких слов и кривляний. Не понимаю, ради чего вы кокетничаете с юным студентом (при том же не поэтом) на таком почтительном расстоянии. Когда он был подле вас, вы знаете, что я находил это совершенно естественным, ибо надо же быть рассудительным. Решено, не правда ли? Бросьте переписку, — ручаюсь вам, что он от этого будет не менее влюблен в вас. Всерьез ли говорите вы, уверяя, будто одобряете мой проект? У Анеты от этого мороз пробежал по коже, а у меня голова закружилась от радости. Но я не верю в счастье, и это вполне простительно. Захотите ли вы, ангел любви, заставить уверовать мою неверующую и увядшую душу? Но приезжайте по крайней мере в Псков; это вам легко устроить. При одной мысли об этом сердце у меня бьется, в глазах темнеет и истома овладевает мною. Ужели и это тщетная надежда, как столько других?... Перейдем к делу; прежде всего, нужен предлог: болезнь Анеты — что вы об этом скажете? Или не съездить ли вам в Петербург? Вы дадите мне знать об этом, не правда ли? — Не обманите меня, милый ангел. Пусть вам буду обязан я тем, что познал

550

счастье, прежде чем расстался с жизнью! — Не говорите мне о восхищении: это не то чувство, какое мне нужно. Говорите мне о любви: вот чего я жажду. А самое главное, не говорите мне о стихах... Ваш совет написать его величеству тронул меня, как доказательство того, что вы обо мне думали — на коленях благодарю тебя за него, но не могу ему последовать. Пусть судьба решит мою участь; я не хочу в это вмешиваться... Надежда увидеть вас еще юною и прекрасною — единственное, что мне дорого. Еще раз, не обманите меня.

22 сент. Михайловское.

Завтра день рождения вашей тетушки; стало быть, я буду в Тригорском; ваша мысль выдать Анету замуж, чтобы иметь пристанище, восхитительна, но я не сообщил ей об этом. Ответьте, умоляю вас, на самое главное в моем письме, и я поверю, что сто́ит еще жить на свете.

Стр. 231, строка 10 снизу. — Вариант.

Стр. 235, строка 1 снизу. — <О> мемуарах <поговорю с> Сен-Флораном.

Стр. 238, строка 5 снизу. — по преимуществу.

Стр. 238, строка 3 снизу. — оскорбления нации.

Стр. 242, строка 10 снизу. — она приводит в восторг.

Стр. 242, строка 8 снизу. — Бланш и Гискар.

Стр. 242, строка 6 снизу. — Манлий.

Стр. 243, строка 20. — Шедевр.

Стр. 243, строка 21. — В. Скотт.

Стр. 243, строки 14—13 снизу. — Здесь кое-что было.

Стр. 244, строка 5. — Записки.

Стр. 244, строка 10. — бросать вызов, презирать.

Стр. 247, строка 1 снизу. — Каламбур! узнаешь ли ты кровь?

Стр. 249, строка 19 снизу и сл.—стр. 250, строка 1 и сл.

Никак не ожидал, чародейка, что вы вспомните обо мне, от всей души благодарю вас за это. Байрон получил в моих глазах новую прелесть — все его героини примут в моем воображении черты, забыть которые невозможно. Вас буду видеть я в образах и Гюльнары и Леилы — идеал самого Байрона не мог быть божественнее. Вас, именно вас посылает мне всякий раз судьба, дабы усладить мое уединение! Вы — ангел-утешитель, а я — неблагодарный, потому что смею еще роптать... Вы едете в Петербург, и мое изгнание тяготит меня более, чем когда-либо. Быть может, перемена, только что происшедшая, приблизит меня к вам, не смею на это надеяться. Не стоит верить надежде, она — лишь хорошенькая женщина, которая обращается с нами, как со старым мужем. Что поделывает ваш муж, мой нежный гений? Знаете ли вы, что в его образе я представляю себе врагов Байрона, в том числе и его жену.

8 дек.

Снова берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что я попрежнему люблю вас, что иногда вас ненавижу, что третьего дня говорил о вас гадости, что я целую ваши прелестные ручки и снова перецеловываю их, в ожидании лучшего, что больше сил моих нет, что вы божественны и т. д.

551

<Анна Н. Вульф:>

Наконец-то, милый друг, Пушкин принес мне письмо от тебя. Давно было пора получить мне от тебя весточку, так как я не знала, что и подумать о твоем молчании; однако, из письма твоего я не вижу, что́ могло тебе помешать писать ко мне, и не могу понять, на какое письмо ты мне отвечаешь — на то ли, которое я тебе послала через мадмуазель Ниндель, или на другое; твои письма всегда меня сбивают с толку. Алексей писал мне, что ты отказалась от намерения уехать и решила остаться. Я поэтому совсем было успокоилась на твой счет, как вдруг твое письмо так неприятно меня разочаровало. Почему ты не сообщаешь мне ничего определенного, а предпочитаешь оставлять меня в тревоге. Не бойся за свои письма, можешь писать теперь просто на мое имя в Опочку. Моих писем больше уже не вскрывают, они тащатся через Новоржев и иногда могут даже затеряться. Вполне ли решен твой отъезд в Петербург? Последнее событие не изменит ли твоих планов? Байрон помирил тебя с Пушкиным; он сегодня же посылает тебе деньги — 125 рублей, его стоимость. Следующей почтой постараюсь прислать тебе свой долг, мне очень неприятно, что я заставила тебя так долго ждать. Сейчас не могу заговаривать об этом с матушкой, она очень больна, уже несколько дней в постели, у нее рожистое воспаление на лице... Что тебе еще рассказать? Этой зимой надеюсь непременно уехать в Тверь, а покамест томлюсь, тоскую и терпеливо жду; отвечай мне поскорее. Бетшер давно уже в Острове... навсегда твоя подруга

Анета.

Стр. 251, строка 19. — Лаццарони, нищий.

Стр. 252, строка 12. — фонтаном слез.

Стр. 255, строки 3—4. — Юниуса... Шиллера.

Стр. 258, строка 20. — и компании.

Стр. 259, строка 13 снизу. — Альфиери.

Стр. 261, строка 2 снизу. — Эдинбургского Обозрения.

Стр. 262, строки 12—13 снизу. — Ио, Гимен Гименей, ио, Ио, Гимен Гименей!

Стр. 263, строка 7 и сл.

Сударыня,

Вот новая поэма Баратынского, только что присланная мне Дельвигом; это образец грации, изящества и чувства. Вы будете от нее в восторге.

Полагаю, сударыня, что вы теперь в Твери; желаю вам приятно проводить время, но не настолько, чтобы совсем забыть Тригорское, где, погрустив о вас, мы начинаем уже вас поджидать.

Примите, сударыня, уверение в моем глубоком уважении и совершенной преданности.

20 февр.

Будьте добры, сударыня, передать мой поклон м-ль вашей дочери, равно как и м-ль Нетти.

552

Стр. 267—268, строка 1 и сл.

Вы уже давно должны быть теперь в Михайловском, — вот всё, что мне удалось в точности узнать о вас. — Я долго колебалась, писать ли вам, пока не получу от вас письма; но так как размышления никогда мне не помогают, я кончила тем, что уступила желанию вам написать. Однако с чего начать и что сказать вам? Мне страшно, и я не решаюсь дать волю своему перу: боже, почему я не уехала раньше вас, почему? — Впрочем нет, сожаления мои излишни, — они, быть может, станут [для вас] лишь триумфом для вашего тщеславия; весьма вероятно, что вы уже не помните последних дней, проведенных нами вместе. Я досадую на себя за то, что не написала вам тотчас же после приезда: мое письмо было бы очаровательным; сегодня для меня это уже невозможно: я могу быть только нежной и, думается мне, кончу тем, что разорву это письмо. [Почти] Знаете ли вы, что я плачу над письмом к вам? это компрометирует меня, я чувствую; но это сильнее меня; я не могу с собой справиться. Почти окончательно решено, что я остаюсь здесь; моя милая маменька устроила это, не спросив меня; она говорит, что очень непоследовательно с моей стороны не желать оставаться здесь теперь, между тем как зимой я хотела уехать даже одна! Видите, всему виною вы сами; — не знаю, проклинать ли мне или благословлять провидение за то, что оно послало вас [на моем пути] в Тригорское? — Если вы еще станете сердиться на меня за то, что я осталась здесь, вы будете после этого чудовищем, — слышите ли, сударь? Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы не оставаться тут, даю вам слово, но если это не удастся, поверьте, что вина будет не моя. Не думайте однако, что это происходит, быть может, от того, что здесь возле меня никого нет, — далеко не так: я встретила [здесь] прелестного кузена, который страстно любит меня и не хотел бы ничего другого, как доказать это на ваш манер, — если бы я пожелала. — Он не улан, как вы может быть предполагаете, а гвардейский офицер, прелестный молодой человек, который не изменяет мне ни с кем, — слышите ли? Ему нестерпима мысль, что я столько времени провела вместе с вами, таким великим распутником. Но, увы! я ничего не чувствую при его приближении — его присутствие не вызывает во мне никакого волнения. — Я всё еще надеюсь получить от вас письмо. Каким наслаждением это для меня было бы! Однако не смею просить вас об этом, боюсь даже, что буду лишена возможности писать вам, ибо не знаю, удастся ли мне прятать письма от кузин, — а тогда, что смогу я вам сказать, — я скорее согласна вовсе не получать от вас писем, нежели получать такие, как в Риге. Почему я не рассталась с вами теперь так же равнодушно, как в тот раз, почему Нетти не пришла за мной во-время? Может быть, мы простились бы иначе. Под разными предлогами я не показала ей этого письма, сказав, что пишу Анете Керн. Но я не смогу всегда так делать, не подавая повода к подозрению. Несмотря на всю мою ветреность и непоследовательность вы сумели научить меня скрытности. — Я говорю о вас возможно меньше, но мне

553

грустно, и я плачу. Всё же я очень безрассудна, ибо уверена, что вы-то сами думаете обо мне уже с полным безразличием и, быть может, говорите обо мне гадости, между тем как я... — Забыла вам сказать: маменька нашла, что у вас был грустный вид при нашем отъезде <.....> Мое желание вернуться вызывает у нее подозрение, и я боюсь слишком настаивать. — Прощайте, делаю вам гримасу.

8 марта. Уже прошло порядочно времени с тех пор, как я написала вам это письмо: я всё не могла решиться его вам отправить. Боже! решено, что я остаюсь здесь. Вчера у меня была очень бурная сцена с маменькой из-за моего отъезда, она заявила в присутствии всех родных, что безусловно оставляет меня здесь, что я обязана остаться, и что она не может взять меня с собой, потому что при отъезде она всё устроила в расчете на то, что я здесь останусь. Если бы вы знали, как мне грустно. — Я в самом деле думаю, как и Анета Керн, что она хочет одна завладеть вами, и оставляет меня здесь из ревности. — Но всё же я надеюсь, что это протянется только до лета, тетушка поедет тогда в Псков, мы вернемся вместе с Нетти. Однако сколько перемен может произойти до тех пор, — может быть вас простят [я знаю, что тогда], может быть Нетти сделает вас другим? — Будет неосмотрительно с моей стороны возвращаться вместе с ней, но я всё же рискну и надеюсь, что у меня окажется достаточно самолюбия, чтобы не сожалеть о вас. Анета Керн также должна приехать сюда; однако между нами не будет соперничества; повидимому, каждая довольна своей долей. Это делает вам честь и доказывает наше тщеславие и легковерие. Евпраксия пишет мне, что вы ей сказали, будто развлекались в Пскове — и это после меня? — что вы тогда за человек, и какая же я дура! У вас ли тросточка Ильи Ивановича? Когда я вернусь, я ее у вас потребую. — Боже! если бы пришло письмо от вас, как я была бы довольна; не обманывайте меня во имя неба, скажите, что вы совсем меня не любите, тогда может быть я буду спокойнее. Я негодую на маменьку, — что за женщина, право! Впрочем, во всем этом есть отчасти и ваша вина.

Прощайте. Что вы скажете, когда прочтете это письмо? Если напишете мне, посылайте через Трейера, так будет надежнее. Не знаю, как переслать вам это письмо, боюсь, если через Тригорское, как бы оно не попало в руки маменьке; не писать ли мне через Евпраксию? — посоветуйте, как лучше.

Стр. 270, строка 9 и сл.

Если вы получили мое письмо, во имя неба уничтожьте его! Мне стыдно своего безумия, я никогда не посмею поднять на вас глаза, если опять увижусь с вами. Маменька завтра уезжает, а я остаюсь здесь до лета; по крайней мере так я надеюсь. Если вы не боитесь компрометировать меня перед моей сестрой (что вы делаете, судя по ее письму), то заклинаю вас не делать этого перед маменькой. Сегодня она подтрунивала надо мной в связи с нашим расставаньем в Пскове, которое она находит весьма нежным; <„Они, говорит она, думали,

554

что я ничего не замечаю“>, как вам это нравится? — вам нужно лишь казаться тем, что вы есть на самом деле, чтобы разубедить ее и доказать, что вы даже не замечаете моего отсутствия. Какое колдовское очарование увлекло меня? Как вы умеете притворяться в чувствах! Я согласна с кузинами, что вы очень опасный человек, но я постараюсь образумиться.

Во имя неба уничтожьте мое первое письмо и разбейте мою псковскую чашку: такой подарок — плохое предзнаменование, я очень суеверна, а чтобы вознаградить вас за потерю, обещаю вам, когда вернусь, подарить сургуч для писем, который вы просили у меня, когда я уезжала. — Начну заниматься итальянским языком, и хотя я очень сердита на вас, все же думаю, что мое первое письмо будет к вам mio <?> delizie <?>.1

Стр. 273, строка 3 и сл.—стр. 274, строка 1 и сл.

Боже! Какое волнение я испытала, читая ваше письмо, и как я была бы счастлива, если бы письмо сестры не примешало горечи к моей радости. Вчера утром я пила чай, когда с почты принесли книги; я не могла угадать, откуда они ко мне прибыли; когда же, распаковывая, я увидела Лас-Каза, сердце мое забилось, и я не смела продолжать их распаковывать, тем более, что в комнате были посторонние. Я была бы довольна вашим письмом, если бы не помнила, что вы писали такие же, и даже еще более нежные, в моем присутствии к Анете Керн, а также к Нетти. Я не ревнива, поверьте; будь иначе, несомненно моя гордость скоро восторжествовала бы над чувством, и все же не могу удержаться, чтобы не сказать вам, как обижает меня ваше поведение. Как можете вы, получив от меня письмо, воскликнуть: <“Ах, господи>, какое письмо, — будто его писала женщина!“ — и тут же бросить его, чтобы читать глупости Нетти; не хватало только, чтобы вы сказали, что считаете его чрезмерно нежным. Неужели надо вам говорить, насколько это меня обижает; достаточно того, что вы скомпрометировали меня, сказав, что письмо было от меня. Сестра моя была очень оскорблена этим и, не желая меня огорчать, пишет обо всем Нетти. Нетти, которая даже не знала, что я писала вам, рассыпается в упреках мне за недостаток дружбы и доверия к ней — вы обвиняете меня в ветренности, а вот что вы сами делаете! Ах, Пушкин, вы не заслуживаете любви, и я вижу, что была бы более счастлива, если бы уехала раньше из Тригорского и если бы последние дни, которые я провела [тут] с вами, могли изгладиться из моей памяти. Как не поняли <вы>, почему я не хотела получать от вас писем, вроде тех, которые вы посылали в Ригу? Ведь тон, который тогда уязвлял только мое тщеславие, теперь разорвал бы мне душу, Пушкин того времени был для меня совсем не тем человеком, кому я пишу нынче. Неужели вы не чувствуете разницы? это было бы очень унизительно для меня — боюсь, вы не любите меня так, как должны бы были, — вы разрываете и раните сердце, которому не знаете цены; как я была бы счастлива, если бы была так холодна, как вы это предполагаете! Никогда еще не переживала

555

я такого ужасного времени, как теперь; никогда не испытывала я таких душевных страданий, как нынешние, тем более, что я вынуждена таить в сердце все свои муки. Как проклинаю я поездку сюда! Признаюсь вам, что последнее время после писем Евпраксии я хотела сделать всё, что в моих силах, чтобы попытаться забыть вас, так как очень сердилась на вас. Вам незачем тревожиться относительно кузена, холодность моя его оттолкнула, к тому же появился другой соперник, с которым он не осмеливается мериться силами и которому должен безусловно уступить место: это Анреп, пробывший здесь несколько последних дней; нужно признаться, что он очень хорош собой [он] и очень оригинален — я имела счастье и честь одержать над ним победу — о, этот человек превосходит даже вас, чему я никогда не могла бы поверить, он идет к цели гигантскими шагами; представьте себе, я считаю, что он даже превосходит вас предприимчивостью. Мы много беседовали о вас; он к удивлению моему произнес также некоторые из ваших фраз, напр., что я слишком умна, чтобы иметь предрассудки. Чуть ли не в первый же день он схватил мою руку и заявил, что имеет полное право поцеловать ее, так как я ему очень нравлюсь. При этом, сударь, прошу заметить, — он ни раньше, ни теперь ни за кем здесь и не ухаживал, равно как не повторял мне фраз, сказанных другой женщине; напротив, он ни на кого не обращал внимания [и ходил повсюду за мной следом]; уезжая, он мне сказал, что его возвращение сюда зависит только от меня. Однако не опасайтесь ничего — я не испытываю к нему никакого чувства; он никак не действует на меня, между тем одно воспоминание о вас вызывает во мне такое волнение!

Маменька обещала прислать за мной в июне месяце, если тетушка не приедет летом. Надо ли вас просить сделать всё от вас зависящее, чтобы это произошло возможно скорее? Я очень боюсь, что у вас совсем нет любви ко мне; вы ощущаете только мимолетные желания, какие испытывают совершенно так же столько других людей. — У нас множество народу, я едва выбрала минуту написать вам, к нам приехал из Новгорода еще один приятный молодой человек, г. Павлищев, большой музыкант; он мне сказал, что знает вас. Сегодня мы отправляемся на обед к одной из моих тетушек, надо кончать письмо, так как пора одеваться, я буду в большом обществе, но буду думать только о вас. Пишите мне совершенно спокойно через Трейера, на Торжок: это надежнее, вам нечего бояться, он не знает, чьи письма передает мне; здесь же ваша рука известна. Уничтожьте мое письмо, когда прочтете его, заклинаю вас, я же сожгу ваше; знаете мне всегда страшно, что письмо мое покажется вам слишком нежным, а я еще не говорю всего, что чувствую. Вы говорите, что письмо ваше глупо, потому что вы меня любите, какой вздор, особенно для поэта, что может сделать красноречивым, как не чувство? Пока прощайте [Если вы чувствуете то же, что я, — я буду довольна]. Боже, могла ли я думать, что напишу когда-нибудь такую фразу мужчине? Нет, вычеркиваю ее! Еще раз

556

прощайте, делаю вам гримасу, так как вы их любите. Когда-то мы увидимся? До той минуты у меня не будет жизни.

20 апреля.

Стр. 275, строки 12—10 снизу. — Вы пристроили своих детей, — это превосходно. Но пристроили ли вы мужа? а ведь он много стеснительнее.

Стр. 276, строка 18. — (или почти что).

Стр. 276, строки 9—8 снизу. — стихотворствующая моя скотинка.

Стр. 277, строки 11—12. — греков и болгар, и т. д.

Стр. 277, строка 14. — греки и болгары и прочие варвары.

Стр. 279, строки 8 и 5 снизу. — Лансело.

Стр. 280, строка 1. — г-жей де Сталь.

Стр. 280, строки 10 снизу и сл.—стр. 281, строка 1 и сл.

Наконец-то я получила вчера ваше письмо. Трейер сам принес его мне, и, увидев его, я не могла удержаться от восклицания. Как это вы так долго мне не писали? Как будто это нельзя было сделать из Пскова? — Плохи оправдания, которые вы вечно мне приводите. — Всё, что вы мне говорите об Анрепе, в высшей степени мне не нравится и вдвойне обижает меня, во первых — предположение, что он сделал больше, нежели поцеловал мне руку, оскорбительно с вашей стороны, а слова: всё равно — того пуще, они обижают и мучат меня в другом отношении — надеюсь, вы достаточно умны, чтобы почувствовать, что вам угодно было этим сказать, что для вас безразлично, до чего мы с ним дошли. — Нельзя сказать, чтобы это было деликатно. Вовсе не по его поведению со мной одной заметила я, что он превосходит вас смелостью и бесстыдством, но по его манере обходиться со всеми и вообще по его разговору. Итак нет надежды, что маменька пришлет за мной, как это прискорбно! Надежда Гавриловна всё время обещает маменьке приехать в следующем месяце; но на это нельзя полагаться; она-то и портит всё дело; будь иначе, г-жа Трейер приехала бы сюда через две недели, и я могла бы отправиться вместе с ней. Если бы маменька прислала вместе с этой женщиной экипаж, это было бы восхитительно; тогда еще в этом месяце я была бы в Тригорском. — Я рассчитываю, что мой брат устроит всё это: надо лишь убедить маменьку, что Надежда Гавриловна будет вечно отсрочивать с месяца на месяц свою поездку <.....> — Думаю, что он уже в Тригорском, и напишу ему насчет этого. — Вся эта неизвестность меня очень мучит — я очень болела всё это время, да и теперь еще чувствую себя весьма плохо. Как изумилась я, когда получила недавно [получила] большое послание от вашей сестры, написанное ею совместно с Анетой Керн; обе они очарованы друг другом. Лев пишет мне в том же письме тысячу нежностей, и к великому своему удивлению я нашла также несколько строк от Дельвига, доставивших мне много удовольствия. Мне кажется однако, что вы слегка ревнуете ко Льву. Я нахожу, что Анета Керн очаровательна, несмотря на свой большой живот, — это выражение вашей сестры. Вы знаете, что она осталась в Петербурге, чтобы родить, а потом собирается приехать сюда. Вы хотите на „предмете“ Льва выместить его успех у моей кузины. — Нельзя сказать, чтобы

557

это свидетельствовало о вашем безразличии к ней [однако]. И еще: какая неосторожность с вашей стороны бросать так мое письмо, — как только маменька не увидела его! Ах! какая блестящая мысль: нанять почтовых лошадей и приехать одной; хотела бы я посмотреть, какой любезный прием оказала бы мне маменька — она могла бы совсем не впустить меня, эффект был бы слишком велик. Бог знает, когда-то я опять увижу вас — это ужасно, и это переполняет меня тоской. Прощайте, ti mando un baccio, mio amore, mio delizie!1

2 июня.

Пишите мне чаще, умоляю, письма ваши — единственное мое утешение, я очень грущу. Знаете ли, как хочу я и как боюсь вернуться в Тригорское. — Но я предпочитаю ссориться с вами, нежели оставаться здесь. Места эти до крайности пошлы, и надо сознаться, что среди уланов Анреп — это еще самый лучший, а в общем весь полк сто́ит немногого, да и здешний воздух для меня нездоров, так как я вечно болею. Боже! когда же я увижу вас?

Стр. 282, строка 9 снизу. — „Полночь“.

Стр. 282, строка 7 снизу. — Флоридор.

Стр. 282, строка 4 снизу. — час пастушка.

Стр. 285, строки 21—22. — Возлюбленная тень.

Стр. 289, строки 12—13. — что надо быть одержимым, чтобы по нынешним временам сочинять стихи.

Стр. 289, строка 13 снизу. — Гара.

Стр. 289, строка 12. — Сюар.

Стр. 290, строка 8 и сл.

Вяземскому не терпится с его тарабарщиной, он прислал мне это письмо незапечатанным, как бы нарочно предоставив мне полную свободу прочесть его, но — убей меня бог, если я могла пойти дальше 4-го куплета. Это бесконечно раздражает меня — а между тем я люблю его почти до обожания, этого князя Вяземского! Вчера Лев переслал мне твое письмо ко мне, но ничего не сообщил о письме, которое я должна была получить через Дельвига — Вяземский утверждает, что оно было ему вручено еще в Петербурге, однако, думаю, он не знает, что говорит. Насчет Ревеля скажу тебе, что очень довольна своим пребыванием здесь. Морские купанья, свобода, какой я располагаю, чтобы гулять одной, видеться с людьми, которые совершенно чужды всему, что творится в Петербурге и так мало похожи на дорогих моих соотечественников — всё заставляет меня воображать, что я нахожусь за 35 тысяч верст от любезной моей родины, и это дает мне мгновения счастья Однако довольно на эту тему, — я начинаю впадать в грусть <.....>. Если бы ты только знал, как хочется мне поехать за море — ты бы пожалел меня. Прощай! Надеюсь, что мы скоро увидимся. Будь здоров, береги себя, бога ради.

558

Если Анета Вульф уже вернулась, — скажи ей, чтобы написала мне. Известно ли ей, что я настолько подружилась с ее кузиной Керн, что была крестною матерью ее дочери, которую нарекли моим именем. Смею льстить себя надеждой, что это вернет мне немного ее нежности...

Ольга П.

<...Карамзина->мать никогда не казалась мне такой интересной, а ведь я ее всегда любила.

Стр. 292, строка 2 снизу. — твой вблизи и вдали.

Стр. 294, строка 3 и сл.

Полагаю, сударыня, что мой внезапный отъезд с фельдъегерем удивил вас сколько же, сколько и меня. Дело в том, что без фельдъегеря у нас грешных ничего не делается; мне также дали его, для большей безопасности. Впрочем, судя по весьма любезному письму барона Дибича, — мне остается только гордиться этим. Я еду прямо в Москву, где рассчитываю быть 8-го числа текущего месяца; лишь только буду свободен, тотчас же поспешу вернуться в Тригорское, к которому отныне навсегда привязано мое сердце.

Псков, 4-го сент.

Стр. 294, строка 14 и сл.—стр. 295, строка 1 и сл.

Что сказать вам и с чего начать мое письмо? А вместе с тем я чувствую такую потребность написать вам, что не в состоянии слушаться ни размышлений, ни благоразумия. Я словно переродилась, получив известие о доносе на вас. Творец небесный, что же с вами будет? Ах, если бы я могла спасти вас ценою собственной жизни, с какой радостью я бы пожертвовала ею [ради вас] и вместо всякой награды я попросила бы у неба лишь возможности увидеть вас на мгновение, прежде чем умереть. — Вы не можете себе представить в какой тревоге я нахожусь — не знать, что с вами, ужасно; никогда я так душевно не мучилась, а вместе с тем, судите сами, я должна через два дня уехать, не зная о вас ничего верного. Нет, за всю мою жизнь не переживала я ничего более ужасного — не знаю, как я не сошла от всего этого с ума. А я то надеялась наконец увидеть вас в ближайшие дни! Подумайте, [как] каким неожиданным ударом должно было быть для меня известие о вашем отъезде в Москву! Однако дойдет ли до вас это письмо, и где оно застанет вас? — вот вопросы, на которые никто не может [вам] дать ответ. Вы, может быть, сочтете, что я поступаю очень плохо тем, что пишу вам — я и сама думаю то же, но не могу лишить себя этого единственного утешения, мне остающегося. Я пишу вам через Вяземского; он не знает, от кого письмо, и поклялся сжечь его, если не сможет передать его вам. Да и доставит ли оно вам радость? — быть может, вы очень изменились за эти несколько месяцев — возможно, что оно покажется вам даже неуместным, — признаюсь, эта мысль для меня ужасна, но сейчас я не в силах думать ни о чем, кроме опасности, которой вы подвергаетесь, и пренебрегаю всякими другими соображениями. Если это вам возможно, то, во имя неба, напишите мне хоть словечко в ответ. Дельвиг собирался было

559

написать вам вместе со мною длинное письмо, чтобы просить вас быть осмотрительным!! — Очень боюсь, что вы держались не так. — Боже, как я была бы счастлива узнать, что вас простили, — пусть даже ценою того, что никогда больше не увижу вас, хотя это условие меня страшит, как смерть. На этот раз вы не скажете, что это письмо остроумно, в нем нет здравого смысла, и всё же посылаю вам его таким, каково оно есть. Как это поистине страшно оказаться каторжником! Прощайте, какое счастье, если всё кончится хорошо, в противном случае не знаю, что со мной станется. Я очень скомпрометировала себя вчера, когда узнала эту ужасную новость, а несколькими часами раньше я была в театре и лорнировала кн. Вяземского, чтобы иметь возможность рассказать вам о нем по возвращении! Мне надо бы еще многое сказать вам, но нынче я наговорю [мало] слишком много или слишком мало, и думаю, что кончу тем, что разорву свое письмо.

11 сентября.

Кузина моя А[нета] К[ерн] живейшим образом интересуется вашей участью. Мы говорим только о вас: она одна понимает меня, и только с ней я плачу. Мне так трудно притворяться, а я вынуждена представляться веселою, когда душа во мне разрывается. Нетти [тоже] очень обеспокоена вашей судьбой. Да спасет и охранит вас небо! — Подумайте, что буду я чувствовать по приезде в Тригорское. Какая пустота и какая мука! Всё будет напоминать мне о вас. — А я то думала совсем с иным чувством подъезжать к этим местам, Тригорское стало мне дорого — я рассчитывала опять найти там для себя жизнь, как не терпелось мне вернуться туда, а теперь я найду там только мучительные воспоминания. Зачем я уехала оттуда? увы! Однако я слишком много говорю вам о своих чувствах. Пора кончать. Прощайте. Сохраните для меня капельку приязни: то, что я чувствую к вам, заслуживает этого. Боже, если бы мне довелось увидеть вас довольным и счастливым!

Стр. 296, строка 3 и сл.

Вот уже неделя, что я в Москве и не имел еще времени написать вам, это доказывает вам, сударыня, насколько я занят. Государь принял меня самым любезным образом. Москва шумна и занята празднествами до такой степени, что я уже устал от них и начинаю вздыхать по Михайловскому, т. е. по Тригорскому; я рассчитываю выехать отсюда самое позднее через две недели. — Сегодня, 15-го сент., у нас большой народный праздник; версты на три расставлено столов на Девичьем Поле; пироги заготовлены саженями, как дрова; так как пироги эти испечены уже несколько недель назад, то будет трудно их съесть и переварить их, но у почтенной публики будут фонтаны вина, чтобы их смочить; вот — злоба дня. Завтра бал у графини Орловой; огромный манеж превращен в зал; она взяла на прокат бронзы на 40 000 рублей и пригласила тысячу человек. Много говорят о новых, очень строгих, постановлениях относительно дуэлей и о новом цензурном уставе; но, поскольку я его не видал, ничего не могу сказать о нем. — Простите нескладицу моего письма, — оно в точности отражает вам нескладицу моего теперешнего

560

образа жизни. Полагаю, что обе м-ль Анеты уже в Тригорском. Приветствую их издалека от всего сердца, равно как и всё ваше прелестное семейство. — Примите, сударыня, уверение в моем глубоком уважении и неизменной привязанности, которые я буду питать к вам всю жизнь.

Москва,                                                            Пушкин.

15 сент.

Стр. 296, строка 8 снизу и сл.—стр. 297, строка 1 и сл.

Петербург, 16 сентября.

Я так мало эгоистична, что радуюсь вашему освобождению и горячо поздравляю вас с ним, хотя вздыхаю, когда пишу это, и в глубине души дала бы многое, чтобы вы были еще в Михайловском, [и] все мои усилия быть благородной не могут заглушить чувство боли, которое я испытываю от того, что не найду вас больше в Тригорском, куда влечет меня сейчас моя несчастная звезда, чего бы только не отдала я за то, чтобы не уезжать из него вовсе и не возвращаться туда сейчас. — Я послала вам длинное письмо с князем Вяз.<емским> — мне хотелось бы, чтобы оно не дошло до вас, я была тогда в отчаянии, узнав, что вас взяли, и не знаю, каких только безрассудств я не наделала бы. Князя я увидела в театре и занималась только тем, что лорнировала его в течение всего спектакля, я надеялась тогда рассказать вам о нем! — Я была чрезвычайно рада вновь увидеться с вашей сестрой — она очаровательна — знаете, я нахожу, что она очень похожа на вас. Не понимаю, как не заметила я этого раньше. Скажите пожалуйста, почему вы перестали мне писать — из равнодушия или забвения? Гадкий вы. Вы не заслуживаете любви, мне надо свести с вами много счетов — но горе, которое я испытываю оттого, что не увижу вас больше, заставляет меня всё забыть <.....> Прощайте, мои радости, миновавшие и неповторимые. Никогда в жизни никто не заставит меня испытывать такие волнения и ощущения, какие я чувствовала возле вас. Письмо мое доказывает, какое у меня доверие к вам. — Надеюсь поэтому, что вы не станете меня компрометировать и разорвете это письмо; получу ли я на него ответ? —

Господину

Александру П. —

подставному братцу, дабы не скандализовать общество.

Стр. 299, строка 17 снизу и сл.

Москва. 29 сего октября 1826.

Вот уже несколько дней, как я приготовила для вас эти две строчки, дорогой господин Пушкин. Но я всё забывала вам их передать; это происходит от того, что при виде вас я становлюсь мачехой. „Жанна“ была написана для моего театра, я играла эту роль, и так как мне захотелось сделать из этого оперу, то я была вынуждена кончить шиллеровскую пьесу на середине. Вы получите литографированное изображение моей головы в виде Giovanna d'Arco1 с композиции Бруни, — поместите

561

ее на первой странице и вспоминайте обо мне. Возвращайтесь к нам. Московский воздух легче. Великий русский поэт должен писать или в степях, или под сенью Кремля, а творец „Бориса Годунова“ принадлежит стольному граду царей. — Кто она, та мать, зачавшая человека, чей гений — вся сила, всё изящество, вся непринужденность; кто — то дикарем, то европейцем, то Шекспиром и Байроном, то Ариосто, Анакреоном, но всегда Русским — переходит от лирического к драматическому, от песен нежных, любовных, простых, порой суровых, романтических или язвительных, к важному и безыскусственному тону строгой истории?

До свидания — надеюсь, скорого.

Княгиня Зинаида Волконская.

Стр. 300, строка 20 снизу. — госпожа.

Стр. 301, строки 13—14. — Здравствуй; приходи ко мне завтра вечером в 8 ч. — Будем читать Годунова.

Стр. 301, строки 21—24.

Я надеялся увидеть тебя и еще поговорить с тобой до моего отъезда; но злой рок мой преследует меня во всем том, чего мне хочется. Прощай же, дорогой друг, — еду похоронить себя в деревне до первого января, — уезжаю со смертью в сердце.

Стр. 301, строка 11 снизу и сл.—стр. 302, строка 1 и сл.

Спешу, княгиня, послать вам поясы. Вы видите, что мне представляется прекрасный случай написать вам мадригал по поводу пояса Венеры и т. п. — но мадригал и чувство сделались одинаково смешны. Что сказать вам о моем путешествии? оно продолжается при самых счастливых предзнаменованиях, за исключением отвратительной дороги и несносных ямщиков. Толчки, удары локтями и проч., очень беспокоят двух моих спутников, — я прошу у них извинения за вольность обращения, но когда приходится путешествовать совместно, необходимо кое-что прощать друг другу. С. П.*) — мой добрый ангел, но другая — мой демон; это как нельзя более некстати смущает меня в моих поэтических и любовных размышлениях.

Прощайте, княгиня, — еду похоронить себя среди моих соседей. Молитесь богу за упокой моей души. Если вы удостоите прислать мне в Опочку небольшое письмо страницы в 4, — это будет с вашей стороны очень милым кокетством. — Вы, умеющая [лучше] смастерить записочку лучше, чем покойная моя тетушка, — неужели же вы не проявите такой доброты? (NB. записка впредь будет синонимом музыки). Итак, прощайте. Я у ваших ног и трясу вам руку на английский манер, поскольку вы ни за что не хотите, чтобы я вам ее целовал.

Торжок 3 нояб.

Достаточно ли обиняков? Ради бога не давайте ключа к ним вашему супругу. Решительно восстаю против этого.

————

*) Это, само собою разумеется, не Сергей Пушкин.

Стр. 302, строка 8 снизу. — путеводитель.

562

Стр. 306, строка 11 и сл.

Вот письмо, которое, думается, сильно займет вас, моя же немощь и лень [положат этому] хотят воспользоваться этим, чтобы сказать вам лишь несколько слов. Прежде всего не безумец ли вы? как можно так легко обращаться со своими прекрасными стихами и так сорить деньгами? количество поясов привело меня в негодование и только качество их может служить вам извинением, ибо они все прелестны. Всё ли еще добрый ангел и демон сопутствуют вам ? думаю, что вы давно уже от них отделались. Кстати вы [ее] так часто меняли предмет, что я уже не знаю, кто эта другая. Муж уверяет меня, будто я надеюсь, что это я сама. Да сохранит небо [вас] нас обоих от этого, — прежде всего я никак не хочу путешествовать вместе с вами, я слишком слаба и слишком стара, чтобы пускаться в дальний путь; я стала бы в полном смысле слова вашим злым ангелом, но я притязаю на вашу дружбу, вы же кажется сбросили это ярмо, между тем вам совершенно необходимо ему подчиняться, дабы без возмущения выслушивать кое-какие истины. Итак до свиданья, мой важный друг, сообщите нам о своих планах.

Стр. 310, строки 9 и 10. — Прощайте, чета, с виду столь легкомысленная, прощайте.

Стр. 311, строка 3 и сл.—стр. 312, строка 1 и сл.

Дорогой Зубков, ты не получил письма от меня, — и вот этому объяснение: я хотел сам явиться к вам, как бомба, 1 дек., т. е. сегодня и потому выехал 5-6 дней тому назад из моей проклятой деревушки на перекладной, из-за отвратительных дорог. Псковские ямщики не нашли ничего лучшего, как опрокинуть меня; у меня помят бок, болит грудь, и я не могу дышать; от бешенства я играю и проигрываю. Довольно об этом; жду, чтобы мне стало хоть немного лучше, дабы пуститься дальше на почтовых.

Оба твои письма прелестны; мой приезд был бы лучшим ответом на размышления, возражения и т. д. Но раз уж я застрял в псковском трактире вместо того, чтобы быть у ног Софи, — поболтаем, т. е. поразмыслим.

Мне 27 лет, дорогой друг. Пора жить, т. е. познать счастье, Ты говоришь мне, что оно не может быть вечным: хороша новость! Не личное мое счастье заботит меня, могу ли я возле нее не быть счастливейшим из людей, — но я содрогаюсь при мысли о судьбе, которая, быть может, ее ожидает — содрогаюсь при мысли, что не смогу сделать ее столь счастливой, как мне хотелось бы. Жизнь моя, доселе такая кочующая, такая бурная, характер мой — неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно — вот что иногда наводит на меня тягостные раздумья. — Следует ли мне связать с судьбой столь печальной, с таким несчастным характером — судьбу существа, такого нежного, такого прекрасного?.. Бог мой, как она хороша! и как смешно было мое поведение с ней! Дорогой друг, постарайся изгладить дурное впечатление, которое оно могло на нее произвести, — скажи ей, что я благоразумнее, чем выгляжу, а доказательство тому — <что тебе в голову

563

придет...> Если она находит, что Панин прав, она должна считать, что я сумасшедший, не правда ли ? — объясни же ей, что прав я, что, увидав ее хоть раз, уже нельзя колебаться, что у меня не может быть притязаний увлечь ее, что я следовательно прекрасно сделал, пойдя прямо к развязке, что, раз полюбив ее, невозможно любить ее еще больше, как невозможно с течением времени найти ее еще более прекрасной, потому что прекраснее быть невозможно...

А. П.

В Москве я расскажу тебе кое-что. Я дорожу моей бирюзой, как она ни гнусна. Поздравляю графа Самойлова.

Стр. 314, строка 8 снизу. — [Сударыня<?> я говорил вам о]

Стр. 320, строка 4 снизу. — Андрие.

Стр. 321, строка 8. — Барону.

Стр. 322, строки 11—10 снизу. — такова нынче мода.

Стр. 327, строки 13—12 снизу. — Немедленно, если вы это желаете, приезжайте вместе с секундантом.

А. П.

15 апр.

Стр. 329, строки 21—24.

Пришли мне план Петербурга. Когда мы увидимся?

А. П.

Ты болен? Сегодня вечером буду у тебя.

Стр. 329, строка 7 снизу. — как говорится.

Стр. 330, строка 9 и сл.

Я очень виноват перед вами, но не настолько, как вам может это казаться. Приехав в Москву, я тотчас написал вам, адресуя мои письма <на Ваше имя в почтамт>. Оказывается, вы их не получили. Это меня обескуражило, и я не брал больше пера в руки. Так как вы изволите еще мною интересоваться, что же мне вам сказать, сударыня, о пребывании моем в Москве и о моем приезде в Петербург — пошлость и глупость обеих наших столиц равны, хотя и различны, и так как я притязаю на беспристрастие, то скажу, что, если бы мне дали выбирать между обеими, я выбрал бы Тригорское, — почти как Арлекин который на вопрос, что он предпочитает: быть колесованным или повешенным? — ответил: я предпочитаю молочный суп. — Я уже накануне отъезда и непременно рассчитываю провести несколько дней в Михайловском, покамест же от всего сердца приветствую вас и всех ваших.

Стр. 330, строка 2 снизу. — Силлери <сорт шампанского>.

Стр. 332, строка 11 и сл.

Не знаю, сударыня, как выразить вам всю свою благодарность за участие, которое вам угодно было проявить к моему здоровью; мне почти совестно чувствовать себя так хорошо. Одно крайне досадное обстоятельство лишает меня сегодня счастья быть у вас. Прошу принять мои сожаления и извинения, равно как и выражение моего глубокого уважения.

18 июля.

Госпоже Хитровой.                                                         Пушкин.

564

Стр. 340, строка 5. — Прощайте.

Стр. 340, строка 15 снизу. — и ты, Брут!!

Стр. 340, строка 10 снизу. — Что дозволено Урании, дозволено <.....>

Стр. 340, строка 9 снизу. — <не только> дозволено, <но> подобает.

Стр. 342, строки 14—12. — и это из чувства симпатии, увидев в моем — письме, что ты ела пирожные, и он ест орехи и яблоки и пр. и пр.

Стр. 342, строка 8 снизу. — Прощайте, прекрасная дама.

Стр. 344, строка 15 снизу. — на опыте.

Стр. 346, строка 9 снизу и сл.—стр. 347, строка 1 и сл.

<Н. О. Пушкина:>

Санкт-Петербург, 21 сего ноября 1827.

Когда, как и где доберется до тебя это письмо, не знаю, дружок. Бухмеер взялся за это, и он же сказал Корфу в Семеке, что ты был здоров, когда он покидал Эривань, но могу ли я быть вполне спокойной, не имея с 5 августа ни строчки, написанной твоей рукой. Несомненно, ты написал бы нам, если бы мог, однако что помешало тебе? оказий достаточно, курьеры только и знают, что ездят туда и обратно, боюсь, уж не заболел ли ты, не перестаю молить за тебя бога, дорогой Лев, чтобы он тебя сохранил и дал мне счастье вскоре обнять тебя. Получил ли ты деньги? надеюсь, что они прибудут во время. Что касается писем, мы не заставим тебя томиться, мы не пропускаем ни одной оказии и часто пишем по почте. Вот всё, что могу тебе сейчас сказать, молчание твое так меня мучит, что и не выразить; мучение это кончится только тогда, когда смогу прочесть твое письмо, которого жду с нетерпением, как можешь себе вообразить, ты знаешь, как ты мне дорог, и как я страдаю от того, что от тебя нет вестей.

Прощай, милый мой дружочек, мой дорогой Лев, прижимаю тебя к сердцу, сестра твоя и твой брат обнимают тебя.

<С. Л. Пушкин:>

Я уж не смею надеяться, дружок, что получу от тебя письмо — я всё боюсь, не болен ли ты, потому что, несмотря на утешительные вести, какие нам сообщают, боюсь, что это делается просто для нашего успокоения. Уже больше месяца тому назад я послал тебе по почте на имя г-на Раевского 2000 рублей; не знаю, получил ли ты их. В августе месяце, после твоего письма, я послал тебе через г-на Оппермана 500 рублей, ответа не было, однако больше всего беспокоит меня твое здоровье. Недавно прочел я „Путешствие в Грузию“ Гамбы: уже одни подробности относительно дорог навели на меня трепет. — Если прибудет еще один курьер без вестей от тебя, не буду знать, что и думать. Боюсь даже задерживаться на этой мысли, — ты знаешь, каков я, а в данное время у меня есть все основания беспокоиться о тебе. Прощай, обнимаю тебя нежно, от всего сердца. Ежедневно, ежеминутно молю бога сохранить тебя. — Александр у нас и обнимает тебя. — Хамеков, которого я нынче встретил, обнимает тебя. Прощай! Будь счастлив, а главное — здоров.

565

<А. С. Пушкин:>

Передай Раевскому, чтобы он писал мне на батюшкин адрес. — Тебе следовало бы делать то же самое.

<О. С. Пушкина:>

А что мне сказать тебе, дружок? Здесь нет ничего нового, кроме разве того, что ожидают с живейшим нетерпением итальянскую труппу. Утверждают, что она затмит московскую. Пока же мы довольно заметно обогатились французскими актерами [которые]: г-ном Бра, четой Шардон, г-ном Полем — для комедии, и некоей девицей Бертран — для балета. Я еще не видела их, но говорят, что это прелесть, и я очень верю этому. Французские спектакли посещаются больше, чем когда-либо, и в продажу поступают всего только 3 ложи. Вот последние театральные новости, какие могу тебе сообщить. Об остальном ты несомненно прекрасно осведомлен — через известную особу.

Стр. 349, строка 3. — (буквально).

Стр. 349, строки 14—16.

на новый год отдохнете — а там улетите из наших рук — к новым радостям, к новым наслаждениям — к новой Славе. Прощайте, целую ваши прекрасные глаза, которые я так люблю. П. О.

Стр. 351, строка 5. — Соболевскому.

Стр. 351, строки 1—2 снизу. — Как застать вас?

А. Бальш.

Стр. 352, строки 2—1 снизу. — Образ, промелькнувший перед нами, который мы видели и который не увидим больше никогда!

Стр. 353, строка 3. — Что делает ваш грубиян-супруг?

Стр. 353, строка 7 и сл. — Хотите знать что за женщина г-жа Керн? она податлива, всё понимает; легко огорчается и утешается также легко; она робка в обращении и смела в поступках; но она чрезвычайно привлекательна.

Стр. 370, строки 21—20 снизу. — Малая книжка моя, без меня, и не завидую, ты отправишься в столицу, куда — увы! — твоему господину закрыта дорога.

Стр. 370, строка 18 снизу. — Иди, хоть и неказистая с виду, как то подобает изгнанникам.

Стр. 371, строка 3 снизу. — отсюда.

Стр. 374, строка 23 снизу, и стр. 375, строка 8. — Без гнева.

Стр. 376, строки 14—13 снизу — стр. 377, строка 1 и сл.

[Не из дерзости пишу я вам, но я имел слабость признаться вам в смешной страсти и хочу1 объясниться откровенно —]. Не притворяйтесь, [это] это было бы недостойно вас [и к тому же] это совершенно бесполезно — кокетство [которое вам так к лицу] было бы [жестокою] жестокостью [очень] [холодно] легкомысленной и, главное, совершенно

566

бесполезной, — вашему гневу1 я также поверил бы не более — чем могу я вас оскорбить; я вас люблю с таким порывом нежности, с такой скромностью — [Если ваша гордость задета] даже ваша гордость не может быть задета [вы [знали, что] [знаете мое высокое] меня поняли] — [давно<?>] [вы].

Будь у меня какие-либо надежды, я не стал бы ждать кануна вашего отъезда, [и вы] чтобы [вам сделать] открыть свои чувства. Припишите мое признание лишь восторженному состоянию, с которым2 я не мог более совладать, которое дошло до изнеможения [и глупости] [Я не хочу ничего] Я не прошу ни о чем, я сам не знаю, чего хочу, — тем не менее я вас

Стр. 377, строка 19. — это — диковина.

Стр. 377, строка 15 снизу. — прощай.

Стр. 378, строка 8 и сл.—стр. 379, строки 1—3.

Отвечаю на вашу приписку, так как она более всего занимает ваше тщеславие.3 Г-жа Собаньская еще не вернулась в Одессу, следовательно я еще не мог пустить в ход ваше письмо; [и] во-вторых, так как моя страсть в значительной мере ослабела, а тем временем4 я успел влюбиться в другую, я раздумал. И, подобно Ларе Ганскому, сидя у себя на диване, я решил более не вмешиваться в это дело. Т. е. я не стану показывать вашего [письма] послания г-же Собаньской, как сначала собирался это сделать, [оставив] скрыв от нее только то, что придавало вам интерес [Байронического] Мельмотовского героя, — и вот как я намереваюсь поступить. Из вашего письма я прочту только выдержки с надлежащими пропусками; со своей стороны я приготовил обстоятельный, прекрасный ответ на него, где побиваю вас в такой же мере, в какой вы побили меня в своем письме; я начинаю в нем с того, что говорю: „Вы меня не проведете, милейший Иов Ловелас; я вижу ваше тщеславие и ваше слабое место под напускным цинизмом“ и т. д.; остальное — в том же роде. Не кажется ли вам, что это произведет впечатление? Но так как вы мой неизменный учитель в делах нравственных, то я [почтительно] прошу у вас разрешения на всё это, и в особенности — ваших советов; но торопитесь, потому что скоро приедут. Я получил известие о вас, мне передавали, что Атала Ганская5 сделала из вас фата и человека скучного, [однако] ваше последнее письмо совсем не скучно. Хотел бы, чтобы мое хоть на минуту развлекло вас в ваших горестях. Ваш дядюшка, который, как вам известно, свинья, был здесь, перессорил всех и сам со всеми поссорился. Я готовлю ему замечательное письмо в под-аккорд № 2, но на этот раз он получит изрядную ругань, дабы он был, как и все, посвященным в секрет [и не оказался единственным, не понявшим того, что ему хотят сказать].

567

Стр. 379, строка 12. — [Соблазнительное примечание].

Стр. 380, строка 16 снизу. — Это ученый <?> подражатель и ничего более <?>.

Стр. 381, строка 2. — [Это] <.....> кончетти <изощрённая игра словами и понятиями>.

Стр. 381, строка 3. — антитез

Стр. 381, строка 5. — Мильвуа.

Стр. 381, строка 9. — Лавинь.

Стр. 381, строки 24—25. — поэт нашей цивилизации <.....> цивилизация.

Стр. 382, строка 15—стр. 383, строка 1 и сл.

Да, конечно, я угадал, кто они, эти две прелестные женщины,1удостоившие вспомнить об одесском, ранее кишеневском отшельнике. Я тысячу раз облобызал эти строки, напомнившие мне столько безумств, мучений [вечеров], ума, грации, вечеров [вальсов], мазурок и т. д. Боже мой, как вы жестоки, сударыня, если думаете, что я способен развлекаться там, где не могу ни встретить вас, ни вас позабыть. Увы, милая Майгин, вдали от вас, раздраженный, унылый, я теряю [все] свои способности и утратил2 даже талант к каррикатурам, хотя семейство кн. Мурузи как нельзя более способно внушить мне их [и презабавные]. У меня лишь одно желание — снова вернуться к вашим ножкам и посвятить вам, как говаривал милейший поэт, тот кусочек жизни, который мне еще остается. Помните ли вы о небольшой < ? > поправке3 [въ] в [его книге] сделанной вами на листе <?>Ар<етина><?> [но] Боже мой, если бы вы [сделали то же самое в м] повторили ее здесь. Но правда ли, что вы собираетесь приехать в Одессу? Приезжайте, ради бога, у нас будут, чтобы привлечь вас, бал, итальянская опера, вечера, концерты, поклонники, вздыхатели, всё, что вы пожелаете. Я буду передразнивать обезьяну, злословить и нарисую вам г-жу <нрзб.> в [тридцати] 36 позах Аретина.

Кстати, по поводу Аретина, должен вам сообщить, что я стал целомудренным и скромным, разумеется в разговоре, потому что поведение мое было всегда таковым. Истинное наслаждение — смотреть на меня и слушать, как я говорю, — не заставит ли хоть это ускорить ваш приезд. [Приезжайте] еще раз, приезжайте ради бога, и простите мне вольность, с какою я пишу женщинам,4 которые слишком умны для того, чтобы быть чопорными, и которых я люблю и уважаю от всего сердца.

Что касается вас, прелестная капризница, почерк который заставил меня затрепетать [и которой я писал <?>] [и] (хотя по странной случайности он не был изменен) [он] не утверждайте, что вы знаете мой характер; вы не огорчили бы меня, сделав вид, что сомневаетесь5 в моей преданности и в моих сожалениях.

Угадайте, в свою очередь, кто.

568

С., который слыл за человека с противоестественными склонностями — просовывать нитку сквозь ушко иголки, смачивая кончик — А. говорят, что он отличался всюду, где были нужны терпение и слюна.

Стр. 384, строки 3—4. — Смею надеяться, что четырехлетнее изгнание [меня не] не [вовсе] изгладило из вашей памяти

Стр. 386, строка 15. — [и]

Стр. 386, строка 24. — и ты, Брут.

Стр. 386, строка 18 снизу. — без злопамятства.

Стр. 387, строка 24. — и это много значит.

Стр. 388, строка 16. — К нежным законам —

Стр. 390, строки 3—10. — Посылаю вам, генерал, 360 рублей, которые я вам [задолжал] уже так давно должен; [примите] прошу принять мою искреннюю благодарность,1 что касается извинений, — у меня не хватает смелости вам их принести. — Мне стыдно и совестно, что до сих пор я не мог уплатить вам2 [мой] этот долг — я погибал от нищеты.

Примите, генерал, уверения в моем глубочайшем уважении [и моем сожалении]

Стр. 394, строка 3 и сл.—стр. 395, стр. 1 и сл.

[Ваше письмо очень меня огорчило] Мне очень досадно, что отставка моя так огорчила вас, и [ваша скорбь меня] сожаление, которое вы мне по этому поводу высказываете, искренно меня трогает. Что касается опасения3 вашего4 относительно последствий, которые эта отставка может иметь, то оно не кажется мне основательным [Если вам жаль] <?> О чем мне жалеть? О своей неудавшейся карьере?5 [С этим] [я примирился с этим уже 4 года] С этой мыслью я успел уже примириться. [Или] О моем жаловании?6 [Я знаю, что при отсутствии у меня состояния и ничтожных моих средствах мне не следует7 пренебрегать им] [Но [мне] [я предпочитаю] мои занят] Поскольку мои литературные занятия [дают мне [больше денег я] больше [денег] [чем служба], вполне естественно [пожертвовать им моими служебными обязанностями и т. д.] Вы говорите мне о покровительстве и о дружбе. Это [на мой взгляд] две вещи несовместимые; я не могу, да и не хочу притязать8 на дружбу графа Воронцова, еще менее на его покровительство: по моему, ничто так не бесчестит, как покровительство, а я слишком уважаю этого человека,9 чтобы желать унизиться перед ним. [Несмотря] На этот счет у меня свои демократические предрассудки, вполне стоящие предрассудков [и гордости] аристократической гордости [бесполезно].

569

[А кроме того] Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника [я пресытился] мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому [болвану] юнцу-англичанину, явившемуся щеголять среди нас своей [развязностью] тупостью и своей тарабарщиной.1

Единственное, чего я жажду, это — независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь ее. Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их,2 дабы существовать на это, — самый трудный шаг сделан. Если я еще пишу3 по вольной прихоти вдохновения,4 то [во всяком случае], написав стихи, я уже смотрю на них только как на товар по столько-то за штуку. — Не могу понять ужаса своих друзей (не очень-то знаю, кто они — эти мои друзья).

Несомненно, граф Воронцов, человек неглупый, сумеет [доказать мою неправоту] обвинить меня в глазах света: победа [весьма] очень лестная, которою я позволю ему полностью насладиться [поскольку] ибо я [очень мало] столь же мало забочусь о мнении света, как о брани <и> о восторгах наших журналов — 5

Стр. 396, строка 20 и сл.—стр. 397, строка 1 и сл.

из Константинополя — толпа трусливой сволочи [маклеров, худших чем евреи, биржевых мошенников] воров и бродяг, которые не могли выдержать даже6 первого огня дрянных турецких стрелков [вот что такое] [эти герои] составила бы забавный отряд в [русской] армии графа Витгенштейна. Что касается офицеров, то они еще хуже солдат. [Можно видеть] Мы видели этих новых Леонидов на улицах Одессы и Кишенева — [мы] со многими из них лично знакомы, мы можем удостоверить их полное ничтожество — [какое-то] они умудрились быть болванами даже в такую минуту,7 когда их рассказы должны были интересовать всякого европейца — ни малейшего понятия о военном деле, никакого представления о чести, никакого энтузиазма — французы и русские,8 которые здесь живут, [говорят им дерзости прямо в лицо, а иногда даже] выказывают им вполне заслуженное презрение, они всё сносят, даже палочные удары, с хладнокровием, достойным Фемистокла. Я не варвар и не проповедник [правительства] Корана, дело Греции вызывает во мне горячее сочувствие, именно поэтому-то

570

я и негодую, видя, что на этих ничтожных людей возложена священная обязанность защищать свободу.

Стр. 397, строка 14 и сл.—стр. 399, строка 1 и сл.

Прекрасная [и] добрейшая княгиня Вера, душа прелестная и великодушная. [Я все ждал] Не стану благодарить вас [язык [слишком] признательности] за вашу [память и] ваше письмо, слова были бы слишком холодны и слишком слабы, чтоб выразить вам мое умиление и признательность...1 [Нет эгоизма, который устоял бы] [ваша нежная дружба утешила бы] вашей нежной дружбы было бы достаточно для всякой души менее эгоистичной, чем моя; каков я ни на есть, она одна утешила меня2 во многих [горестях] [печалях] горестях и одна могла успокоить бешенство скуки,3 [которая] снедающей мое нелепое существование4 — оно [это существование] [Я угадал] — Вы хотите знать его, это нелепое существование: то, что я предвидел [это] сбылось. Пребывание5 [в лоне] среди семьи только усугубило мои огорчения и без того достаточно существенные [правительство имело гнусность предложить моему отцу быть [его] соглядатаем]. Меня попрекают моей ссылкой; считают себя вовлеченными в мое несчастье; утверждают, будто я проповедую атеизм сестре — небесному созданию — и брату [который малый с головой] — потешному юнцу, который восторгался [восхищался] моими стихами, но которому со мной явно скучно. Одному богу известно, помышляю ли я о нем ? Мой отец имел слабость [принять [по отношению ко мне] [предложение] предписание] согласиться на выполнение обязанностей, которые, во всех обстоятельствах, поставили его в ложное положение по отношению ко мне; [всё это повело] вследствие этого всё то время, что я не в постели, я провожу верхом в полях. Всё, что напоминает мне море [или голубое небо мне], наводит на меня грусть — журчанье ручья причиняет мне боль в буквальном смысле слова — [и] думаю, что голубое небо [оказало бы на меня то же действие] заставило бы меня плакать от бешенства; [благодаря] <но слава> богу <.....> — — [на всё про всё [и] у меня есть одна славная соседка, [старинная знакомая] достаточно оригинальная] что касается соседей, [я] то мне лишь по началу пришлось потрудиться, чтобы отвадить их от себя; больше они мне не докучают — [и не] я слыву6 среда них Онегиным, — и вот7 я пророк

571

в своем отечестве. Да будет так. В качестве единственного развлечения, я [часто] часто вижусь с одной милой старушкой-соседкой [ее две дочери]; я слушаю1 ее патриархальные разговоры; ее дочери, довольно непривлекательные во всех отношениях, [мне] играют мне2 Россини, которого я выписал. [Если] [Если скука одиночества <?> [Если жизнь <?>] может вдохновлять] я нахожусь в [наилучшем положениии] наилучших условиях, чтобы закончить [мою поэму] мой роман в стихах, но скука — холодная муза, и поэма моя не двигается вперед — вот, однако, строфа, которою я вам обязан — покажите ее князю Петру. Скажите ему, чтобы он не судил [обо всем] о целом по этому образцу.

Прощайте [княгиня] [дорогая и] уважаемая княгиня, в тоске припадаю к вашим стопам, [покажите] показывайте это письмо только тем, кого я люблю и кто интересуется3 мною дружески, а не из любопытства — [и примите], [если] ради бога, хоть одно слово об Одессе — о ваших детях! — обращались ли вы к доктору Мили? что он поделывает — [что поделывает] <.....>?

Князь

Стр. 401, строка 18. — с этим чудовищем, с этим выродком-сыном.

Стр. 402, строка 6. — каламбур.

Стр. 402, строка 7. — что со мной станется, если тебя посадят в крепость.

Стр. 404, строки 5—6. — моей тетке-вертушке, резвушке.

Стр. 405, строка 26 и сл.—стр. 406, строка 1 и сл.

[Вынужденный признать снисходительность вашего величества в самую минуту немилости ко мне], я [счел] почел бы своим долгом переносить мою опалу4 в почтительном молчании, если бы необходимость не побудила меня нарушить его.5

Мое здоровье было сильно расстроено в ранней юности, и до сего времени я не имел возможности лечиться. Аневризм, которым я страдаю около десяти лет, также требовал бы немедленной операции. Легко убедиться в истине моих слов.

Меня укоряли, государь, в том, что я когда-то рассчитывал на великодушие вашего характера, признаюсь, что лишь к нему одному ныне прибегаю. Я умоляю ваше величество разрешить мне поехать куда-нибудь в Европу, где я не был бы лишен всякой помощи.

Стр. 406, строка 12 и сл.—стр. 408, строка 1 и сл.

Где вы? из газет я узнал, что вы переменили полк. Желаю, чтоб это развлекло вас. Что поделывает ваш брат? вы ничего о нем не сообщаете в письме вашем от 13 мая; лечится ли он?

572

О себе могу сказать следующее: друзья мои усиленно хлопотали о том, чтобы получить для меня разрешение ехать лечиться; матушка писала его величеству, после чего мне разрешили поехать в Псков и даже поселиться там, однако делать этого я не стану, а только съезжу туда на несколько дней. Покамест я живу в полном одиночестве: единственная соседка, у которой я бывал, уехала в Ригу, и у меня буквально нет другого общества, кроме старушки-няни и моей трагедии; последняя подвигается, и я доволен этим. Сочиняя ее, я стал размышлять над трагедией вообще [и если бы вздумал написать предисловие, оно вышло бы занятное]. Это, может быть, наименее правильно понимаемый род поэзии. И классики и романтики основывали свои правила на правдоподобии, а между тем именно [правдоподобие] оно-то и исключается самой природой драматического произведения. Не говоря уже о времени и проч., какое, к чорту, может быть правдоподобие [1)] в зале, разделенной на две половины, в одной из коих помещается две тысячи человек, будто бы невидимых для тех, кто находится на подмостках; 2) язык. Напр., у Лагарпа Филоктет, выслушав тираду Пирра, произносит на чистейшем французском языке: „Увы! я слышу сладкие звуки эллинской речи“ и проч. Вспомните древних: их трагические маски, их двойные роли, — всё это не есть ли условное неправдоподобие?1 3) время, место и проч. и проч. Истинные гении трагедии [Шекспир и Корнель] никогда не заботились о правдоподобии. Посмотрите, как [этот последний] Корнель ловко [обошелся] управился с Сидом. „А, вам угодно соблюдение правила о 24 часах? Извольте“ — и нагромоздил событий на 4 месяца. На мой взгляд ничего не может быть [смешнее] бесполезнее мелких поправок к установленным правилам: Альфиери крайне изумлен нелепостью речей в сторону, он упраздняет их, но зато удлиняет монологи, полагая, что произвел целый переворот в системе трагедии;2 [как будто в монологе больше правдоподобия, чем в речах „в сторону“!] [какая мелочность] какое ребячество!

Правдоподобие положений в правдивость диалога3 — вот [единственное] истинное правило трагедии [Шекспир понял страсти; Гете — нравы] (Я не читал ни Кальдерона, ни Вега), но до чего изумителен Шекспир! не могу притти в себя. Как мелок по сравнению с ним Байрон — трагик! Байрон, который создал всего-на-всего один характер4 (у женщин нет характера, y них бывают страсти в молодости, вот почему [поэту] так легко [возсоздавать] изображать их), этот самый Байрон [в трагедии] распределил между своими героями отдельные черты собственного

573

характера; одному он придал свою гордость, другому — свою ненависть, третьему — свою тоску и т. д., и таким путем из одного цельного характера, мрачного и энергичного, создал несколько ничтожных — это вовсе не трагедия.

[Каждый человек любит, ненавидит, печалится, радуется — но каждый на свой лад — почитайте-ка Шекспира].

Существует еще такая замашка [(достойная романа Авг. Лафонтена)]: когда писатель задумал характер какого-нибудь лица, то что бы он ни заставлял его говорить, хотя бы самые [обыденные] посторонние [его страстям] вещи, всё носит отпечаток данного характера1 (таковы педанты и моряки в старых романах Фильдинга). Заговорщик говорит: Дайте мне [супу] пить, как заговорщик, — это просто смешно [Напр.] Вспомните Озлобленного у Байрона (ha pagato)2 — это однообразие, этот подчеркнутый лаконизм, эта непрерывная ярость, разве всё эго [в] естественно? [разве это жизнь?] [поэт боится] [характер обнаруживается только в] [и затем] Отсюда эта принужденность и робость диалога. Вспомните Ш.<експира><?> Читайте Шекспира [это мой постоянный припев], он никогда не боится скомпрометировать своего героя, он заставляет его говорить с полнейшей непринужденностью, как в жизни, ибо уверен, что в надлежащую минуту и при надлежащих обстоятельствах он найдет для него язык,3 соответствующий его характеру.

Вы спросите меня: а ваша трагедия — трагедия характеров или нравов? Я избрал наиболее легкий род, но попытался соединить и то, и другое. Я пишу и размышляю. Бо́льшая часть сцен требует только рассуждения; когда же я дохожу до сцены, которая требует вдохновения, я жду его или пропускаю эту сцену — такой способ работы для меня совершенно нов. Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить.

Я

Стр. 406, строки 18—19. — [и] чтобы разбудить кота, который спит?

Стр. 409, строка 7 и сл.—стр. 410, строка 1 и сл.

[Некоторые] необдуманные речи, сатирические стихи [обратили на меня внимание [распространились] в обществе], распространились сплетни, будто я был отвезен в тайную канцелярию и высечен.

До меня позже всех дошли эти сплетни, сделавшиеся общим достоянием, я почувствовал себя опозоренным [впал в отчаяние] в общественном мнении [я впал в отчаяние] я впал в отчаяние — дрался на дуэли — мне было 20 лет в 1820 <году> — я размышлял [я] не следует ли мне покончить с собой или убить — В

В первом случае я только подтвердил бы сплетни, меня бесчестившие, во втором [втором случае] я не отомстил бы за себя, потому что оскорбления не было, я совершил бы преступление [понапрасну потому что],

574

я принес бы в жертву мнению [людей] света, которое я презираю, человека [который] от которого зависело всё и дарования которого невольно внушали мне почтение. Эти размышления определили мое решение.

Таковы были мои размышления. Я поделился ими с одним другом, и он вполне согласился со мной. — [Он] Он посоветовал мне предпринять шаги перед властями в целях реабилитации — я чувствовал бесполезность этого.

Я решил тогда вкладывать в свои речи и писания столько неприличия, столько дерзости, что власть вынуждена была бы наконец отнестись ко мне, как к преступнику; я [надеялся] [жаждал] [добивался<?>] Сибири или крепости, как [средства] средства к восстановлению чести.

Великодушный и мягкий образ действий1 [вашего величества] власти глубоко тронул меня и [оправдал] с корнем вырвал смешную клевету. С тех пор [до] вплоть до самой моей ссылки, если иной раз и вырывались у меня жалобы на установленный порядок, если иногда и предавался я юношеским разглагольствованиям,2 всё же могу утверждать, что, как в моих писаниях, так и в разговорах, я всегда проявлял уважение к особе вашего величества.

Государь, меня обвиняли в том, что я рассчитываю на великодушие3 вашего характера; я сказал вам всю правду с такой откровенностью, [с которой признаюсь не мог бы] которая была бы немыслима по отношению к какому-либо другому монарху.

Ныне я прибегаю к этому великодушию. [Моя] [Ни деревня моя] Здоровье мое было сильно подорвано в мои молодые годы; аневризм сердца [сделавшийся<?> с] требует немедленной операции или продолжительного лечения — [Ваше величество] жизнь в Пскове, городе, который мне назначен,4 не может принести мне никакой помощи. Я умоляю ваше величество разрешить мне пребывание в одной из наших столиц или же [в какой-нибудь] назначит мне5 какую-нибудь местность в Европе. где я не был бы [лишен всякой помощи]6 позаботиться о своем здоровьи

Стр. 411, строка и сл.

Генерал, неотложные дела требуют моего присутствия в Петербурге, осмеливаюсь просить у вашего превосходительства разрешения приехать туда на несколько дней.

С чувством глубочайшего почтения

Вашего

всепокор.—