ФЭБ: Пушкин. Воспоминания П. В. Нащокина с поправками Пушкина.

287

<ВОСПОМИНАНИЯ П.В. НАЩОКИНА С ПОПРАВКАМИ
ПУШКИНА.>

ТЕКСТ НАЩОКИНА.

Любезный Александр Сергеевич! Покорствую твоему желанию, я начал писать свои записки от самого рождения. Оно кажется и мудрено помнить свое рождение, но я оправдываюсь следующим:

Ребенок, занимаясь в углу игрушками, или пересыпая из помадных банок песок в кучу и обратно, не взирая на его наружное равнодушие ко всему постороннему, всё слышит, что говорят кругом его, внимание у него не затмено воображением, и рассказы, слышанные в детстве, так сильно врезываются в память ребенка, что в последствии времени нам представляется, что как будто мы были самовидцами слышанного.

Оправдался еси?!..

Я был не один у своих родителей, а потому, исключая моей няни, были еще другие и их-то росказни первые поражают ухо ребенка; толки эти более или менее

ТЕКСТ, ИСПРАВЛЕННЫЙ

ПУШКИНЫМ.

Любезный Александр Сергеевич! Повинуясь твоему желанию, я начал писать свои воспоминания¹ от самого рождения. Оно кажется и мудрено помнить свое рождение,² но рассказы, слышанные в детстве, так сильно врезываются в память нашу <?> что в последствии нам кажется, что мы были свидетелями всего, о чем в самом деле мы только слышали. ³

Толки мамушек и нянюшек первые поражают ухо ребенка; толки эти более или менее ограничиваются: пересудами и сплетнями, страшными рассказами и разговорами о детском белье. Сплетни не оставляют в ребенке

_______

¹ я начал свои воспоминания

² Оно кажется и мудрено помнить свое рождение: я объясняюсь.

³ Занимаясь в углу игрушками, или пересыпая песок из помадных банок, ребенок слышит всё, что говорят кругом его, внимание его не затменено воображением, а рассказы слышанные в детстве так сильно врезываются в его память, что в последствии кажется ему, что он был свидетель всего того, о чем он в самом деле только слышал.

288

ограничиваются: пересудами или сплетнями, разговорами страшными и разговорами о детях. Первые не оставляют в ребенке впечатлений. Впечатления разговоров страшных сильны. Несмотря на то, что мамушкам, нянюшкам и всем окружающим нас строго было запрещено пугать нас ведьмами, лешими, домовыми, они всё-таки иногда рассказывали о них друг другу, и эти росказни сильно на меня подействовали и здесь-то я полагаю корень склонности моей к мистицизму и ко всему чрезвычайному. Вот первое обстоятельство действия отвлеченного страха: я как теперь помню, что няня моя, желая заставить меня скорее заснуть, стращала всегда какою-то Ариною, которая и теперь осталась для меня каким-то фантастическим лицом. В жаркую лунную ночь бессонницы я, казалось, сквозь занавес видел ее сидящую подле моей кровати и страх заставлял меня невольно смыкать глаза и тем вынуждался столь желанный для нянюшки сон дитяти. Последний разряд их толков оставляет в нас неизгладимое впечатление рождения нашего со всеми слышанными подробностями и некоторое, впрочем весьма неясное, понятие о предпочтении или расположении родителей наших к кому нибудь из нас. Отец мой, кажется, очень меня любил; о расположении же ко мне матушки теперь говорить совсем не для чего; из записок моих оно будет лучше видно.
В 1800 ли, 801, 802 ли году я родился, утвердительно не знаю; причина в последствии сама откроется; но знаю верно, что это было с 14 на 15-е декабря за полночь. Отец мой выпил рюмку мадеры с крепостным и домашным подлекарем, вывезенным из Польши жидком; маленьким, худеньким, черненьким, с впалыми сверкающими глазками, курносым и с впадиной на подбородке, в сюртучке. Мадеру подавал буфетчик Севолда, толстый, румяный, белокурый, среднего роста, в голубом фраке в красном камзоле, обшитом галуном, в чулках и башмаках. Это всё я помню потому, что помню этих людей и камзолы и сюртук того и
впечатлений.¹ Не смотря на то, что всем окружающим нас строго было запрещено пугать нас ведьмами, лешими, домовыми, няньки всё-таки иногда говорили о них между собою и эти россказни сильно на меня подействовали. Здесь то я полагаю корень склонности моей к мистицизму и ко всему чрезвычайному. Я как теперь помню, что няня моя, желая заставить меня скорее заснуть, стращала всегда какою-то Ариною, которая и теперь осталась для меня каким-то знакомым фантастическим лицом. В жаркую, лунную ночь бессоницы я, казалось, сквозь занавес, видел ее сидящую подле моей кровати; я от страха закрывал глаза и засыпал поневоле к великому удовольствию моей нянюшки².

_______
¹ Сплетни не оставляют в ребенке впечатлений. Впечатления рассказов страшных сильны.
² Далее было: а. Толки о домашнем оставляют в нас неизгладимое впечатление рождения нашего . ~ Отец мой кажется очень меня любил; о расположении же ко мне матушки покаместь говорить не для чего. б. Толки о детском нашем бытии <?> оставляют в нас <и т. д.>

289

другого. Во время моего появления на свет отец мой был в жупане, заменявшем у него наши нынешние халаты, но достоверными были плисовые сапоги, ибо как и все баре того времени он имел подагру. Об отце доскажу после. Севолду же описал в знак благодарности, он с удовольствием рассказывал мне о подробностях моего рождения. Он еще жив, но рассказы его я помню с шести или семи лет; взопревши от беготни в саду в деревне я прибегал в большую столовую чтобы освежиться и заставал его в том же наряде сидящего у подъемного большого окна, заставленного бутылями с уксусом, с чулком в руках, с вопросом: скоро ли выйдет из саду маминька? довольно ли я набегался? скоро ли выросту? когда буду настоящим барином? а там будто разговаривая с самим собою, рассказывал о том времени, когда я был еще меньше, когда и как родился.
В 1800 ли, 801, 802 ли году я родился, утвердительно не знаю; причина в последствии откроется; но знаю верно, что это было с 14 на 15-е декабря за полночь. Отец мой выпил рюмку мадеры с крепостным подлекарем, вывезенным из Польши жидком; — в сертучке — маленьким, худеньким, черненьким, с впалыми сверкающими глазками, курносым и с ямочкой на подбородке. Мадеру подавал буфетчик Севолда, толстый, румяный, белокурый, среднего роста, в голубом фраке, в красном камзоле обшитом галуном, в чулках и башмаках.
Я еще помню этих людей и камзолы и сюртук того и другого. Во время моего появления на свет отец мой был в чекмене, заменявшем у него наши нынешние халаты, но достоверными были плисовые сапоги, ибо как и все баре того времени он имел подагру. Севолду описал я в знак благодарности, он с удовольствием рассказывал мне о подробностях моего рождения. Он еще жив, но рассказы его я помню с шести или семи лет;

290

вспотев от беганья в саду в деревне, я прибегал в большую столовую чтобы освежиться и заставал его в том же наряде сидящего с чулком в руках у подъемного большого окна, заставленного бутылями с уксусом. Он спрашивал меня, скоро ли выйдет из саду маменька? довольно ли я набегался? скоро ли выросту? когда буду настоящим барином? а там, не заботясь о том, слушаю я его или нет, рассказывал о том времени, когда я был еще меньше, когда и как родился.
И так я родился в Москве, в собственном доме, на Полянке, в приходе у Косьмы и Дамиана; крестила меня старшая сестра с родным дядею по матери Я.Я.М. и с приехавшим в ту же ночь мелкопоместным соседом Н.П.О., которому вверен был присмотр Ростовской вотчины в последствии доставшейся мне, теперь же мною проданной . Все эти упомянутые лица кроме Н.П.О. имели значительное влияние на мою жизнь.
Все упомянутые лица, кроме Н.П.О. имели значительное влияние на мою жизнь.
От появления моего на здешний белый свет до того времени как начну лепетать и помнить, займусь описанием происхождения нашего рода, некоторых предков и познакомлю тебя с моим отцом. Виновник нашего бытия в России был какой-то выходец из Италии Дукс и Владетельный князь, как значится в Российском гербовнике, он прибыл в Россию весьма давно, вероятно в гости к какому-нибудь удельному князю. Из потомства его, а из предков моих замечателен был при царе Алексее Михайловиче А.<фанасий> Л.<аврентьевич> О<рдин>-Н.<ащ>окин>, царственныя большия печати
От появления моего на свет

291

и государственных великих дел оберегатель^* . Родной дед мой был человек также весьма замечательный; сведения об нем теперь собираются и скоро появятся в свет. Что касается до меня, то я мало слышал о нем, слышал только, что по предложении императрицы Анны Ивановны окружающим ее вельможам арестовать Бестужева, ни у кого из них не достало на то твердости духа, так был силен Бестужев в предпоследние минуты своего владычества, и императрица возложила сие поручение на деда моего В.<асилия> А.<лександровича> Н.<ащокина>, который и исполнил оное с надлежащим успехом. Общая молва о нем говорит, что он был человек умный, честный, тверд и быстр в исполнениях.

который и исполнил оное.
Отец мой был человек славный; я не только люблю его память, но даже и тех, которые знавали и помнят его. Я его очень люблю. Его давно нет в живых; я остался после него пяти лет, но не смотря на то он часто служит для меня большим утешением. Он был человек достойный в полной силе слова, и потому чувство, что я сын хорошего отца, удерживало меня от многих дел такого рода, где с пылким сердцем и с раздраженным воображением не мудрено было увлечься к весьма худому. Нередко в самых трудных обстоятельствах жизни, когда со всею твердостию характера, не в силах довольствоваться сам собою и ищешь к пособию какого-нибудь сильного средства в отношении нравственном в другом существе, то этим существом для меня никто не был кроме отца моего. Объяснить это я могу только примером:

Не редко в самых трудных случаях жизни, когда со всею твердостию характера, не был я в силах довольствоваться сам собою и искал помощи у другого существа,¹ то этим покровительствующим
_________

* „Знаменитый сановник сей чуждый своекорыстия, почестей и отличий, подвизался на поприще государственного служения из одного только желания быть полезным, и для цели сей жертвовал всеми на то правами человеческого честолюбия, которое нередко увлекало даже умнейших мужей“. Вот об нем одно из исторических известий.
_________

¹ и искал посторонней помощи

292

истощив все способы к преодолению какого-нибудь трудного обстоятельства, выбившись из сил я ложился спать (конец дня я полагаю некоторым образом концом всякому делу) и засыпая в таком расположении, всегда видал во сне отца моего, чаще будто возвращающегося из-далека после долгого отсутствия в свое семейство каким-то неопределенным лицом, и тут же тягость забот с меня спадала, и хотя во сне, но с чувством любви и покорности я полагал уже себя под покровом существа сильнейшего, и этот душевный покой сновидения возобновлял во мне силы и надежды на самом деле. С самого малолетства до сих пор, ни в товарищах юности, ни в товарищах по службе, ни теперь в связях знакомства и родства, никогда я не находил ни помощи, ни истинно полезного совета. Из тысячей людей, вмешивающихся в мои обстоятельства и дела, я никогда не слыхал ни от одного чего-нибудь нового, над чем бы я уже сам не ломал себе головы и где самым трудным было не советывать, а действовать, за что никто из них не брался, а если и брался, то за это я всегда поплачивался терпением, душевным беспокойством, а чаще всего деньгами; и потому, решительно могу сказать, что в сей жизни я никому и ничем существенною пользою не обязан. Получа от отца достояние и оставшись после него в таком возрасте, в котором только возможно помнить детское чувство привязанности, зависимости и ласку его, не мудрено, что я сохранил к нему одному несомненное чувство предпочтения моим способностям и силам.
существом для меня был мой отец. Объяснить это я могу только примером: истощив все способы к преодолению какого-нибудь неприятного обстоятельства, выбившись из сил я ложился спать

возобновлял во мне силы и надежды.

над чем бы я уже сам не ломал себе головы, где нужно было не советывать, а действовать, там их не было; если и бывали, то за это я всегда поплачивался терпением и душевным неудовольствием, а чаще всего деньгами;
<1836>

______________

		вспотев от беганья в саду в деревне, я прибегал в большую столовую чтобы освежиться и заставал его в том же наряде сидящего с чулком в руках у подъемного большого окна, заставленного бутылями с уксусом. Он спрашивал меня, скоро ли выйдет из саду маменька? довольно ли я набегался? скоро ли выросту? когда буду настоящим барином? а там, не заботясь о том, слушаю я его или нет, рассказывал о том времени, когда я был еще меньше, когда и как родился.
И так я родился в Москве, в собственном доме, на Полянке, в приходе у Косьмы и Дамиана; крестила меня старшая сестра с родным дядею по матери Я.Я.М. и с приехавшим в ту же ночь мелкопоместным соседом Н.П.О., которому вверен был присмотр Ростовской вотчины в последствии доставшейся мне, теперь же мною проданной . Все эти упомянутые лица кроме Н.П.О. имели значительное влияние на мою жизнь.		Все упомянутые лица, кроме Н.П.О. имели значительное влияние на мою жизнь.
От появления моего на здешний белый свет до того времени как начну лепетать и помнить, займусь описанием происхождения нашего рода, некоторых предков и познакомлю тебя с моим отцом. Виновник нашего бытия в России был какой-то выходец из Италии Дукс и Владетельный князь, как значится в Российском гербовнике, он прибыл в Россию весьма давно, вероятно в гости к какому-нибудь удельному князю. Из потомства его, а из предков моих замечателен был при царе Алексее Михайловиче А.<фанасий> Л.<аврентьевич> О<рдин>-Н.<ащ>окин>, царственныя большия печати		От появления моего на свет

и государственных великих дел оберегатель^* . Родной дед мой был человек также весьма замечательный; сведения об нем теперь собираются и скоро появятся в свет. Что касается до меня, то я мало слышал о нем, слышал только, что по предложении императрицы Анны Ивановны окружающим ее вельможам арестовать Бестужева, ни у кого из них не достало на то твердости духа, так был силен Бестужев в предпоследние минуты своего владычества, и императрица возложила сие поручение на деда моего В.<асилия> А.<лександровича> Н.<ащокина>, который и исполнил оное с надлежащим успехом. Общая молва о нем говорит, что он был человек умный, честный, тверд и быстр в исполнениях.		который и исполнил оное.
Отец мой был человек славный; я не только люблю его память, но даже и тех, которые знавали и помнят его. Я его очень люблю. Его давно нет в живых; я остался после него пяти лет, но не смотря на то он часто служит для меня большим утешением. Он был человек достойный в полной силе слова, и потому чувство, что я сын хорошего отца, удерживало меня от многих дел такого рода, где с пылким сердцем и с раздраженным воображением не мудрено было увлечься к весьма худому. Нередко в самых трудных обстоятельствах жизни, когда со всею твердостию характера, не в силах довольствоваться сам собою и ищешь к пособию какого-нибудь сильного средства в отношении нравственном в другом существе, то этим существом для меня никто не был кроме отца моего. Объяснить это я могу только примером:		Не редко в самых трудных случаях жизни, когда со всею твердостию характера, не был я в силах довольствоваться сам собою и искал помощи у другого существа,¹ то этим покровительствующим
_________ * „Знаменитый сановник сей чуждый своекорыстия, почестей и отличий, подвизался на поприще государственного служения из одного только желания быть полезным, и для цели сей жертвовал всеми на то правами человеческого честолюбия, которое нередко увлекало даже умнейших мужей“. Вот об нем одно из исторических известий.		_________ ¹ и искал посторонней помощи