О ПОЭЗИИ КЛАССИЧЕСКОЙ И РОМАНТИЧЕСКОЙ.

Наши критики не согласились еще в ясном различии между родами
кл.<ассическим> и ром.<антическим>. Сбивчивым понятием о сем
предмете обязаны мы фр.<анцузским> журналистам, которые обыкновенно
относят к романтизму всё, что им кажется ознаменованным печатью
мечтательности и германского идеологизма или основанным на
предрассудках и преданиях простонародных: определение самое неточное.
Стихотворение может являть все сии признаки, а между тем
принадлежать к роду классическому.

10 Если вместо формы стихотв.< орения> будем [брать] за основание
только дух, в котором оно писано, — то никогда не выпутаемся из
определений. Гимн Ж. Б. Руссо духом своим, конечно, отличается
от оды Пиндара, сатира Ювенала от сатиры Горация, Освобожденный
Иерусалим от Энеиды — однако ж все они принадлежат к роду
классическому.

К сему роду должны отнестись те стихотворения, коих формы
известны были грекам и римлянам, или коих образцы они нам
оставили; след.<ственно> сюда принадл.<ежат>: эпопея, поэма
дид.<актическая>, трагедия, комедия, ода, сатира, послание, ироида,
20 эклога, элегия, эпиграмма и баснь.

Какие же роды стихотворения должны отнести<сь> к поэзии
ром.< антической> ?

Те, которые не были известны древним и те, в коих прежние
формы изменились или заменены другими.

Не считаю за нужное говорить о поэзии гр.<еков> и римл.<ян> —
каждый образованный европеец должен иметь достаточное понятие
о бессмертных созданиях величавой древности. Взглянем на
происхождение и на постепенное развитие поэзии нов.<ейших>
народов.

30 З.<ападная> И.<мперия> клонилась быстро к падению, а с нею
науки, словесность и художества. Наконец, она пала; просвещение
погасло. Невежество омрачило окровавленную Европу. Едва спаслась
латинская грамота; в пыли книгохранилищ монастырских монахи
соскобляли с пергамента стихи Лукреция и Виргилия и вместо их
писали на нем свои хроники и легенды.

37

Поэзия проснулась под небом полуденной Франции — рифма
отозвалась в романском языке; сие новое украшение стиха, с первого
взгляда столь мало значущее, имело важное влияние на
словесность новейших народов. Ухо обрадовалось удвоенным ударениям
звуков — побежденная трудность всегда приносит нам удовольствие —
любить размеренность, соответственность свойственно уму
человеческому. Трубадуры играли рифмою, изобретали для нее все
возможные изменения стихов, придумывали самые затруднительные формы:
явились virlet, <См. перевод> баллада, рондо, сонет и проч.

10 От сего произошла необходимая натяжка выражения, какое-то
жеманство, вовсе неизвестное древним; мелочное остроумие
заменило чувство, которое не может выражаться триолетами. Мы находим
несчастные сии следы в величайших гениях новейших времен.

Но ум не может довольствоваться одними игрушками гармонии,
воображение требует картин и рассказов. Трубадуры обратились
к новым источникам вдохновения, воспели любовь и войну, оживили
народные предания, — родился ле, роман и фаблио.

Темные понятия о древней трагедии и церковные празднества
подали повод к сочинению таинств (mystère). [Они] почти все
20 писаны на один образец и подходят под одно уложенье, но к
несчастию в то время не было Аристотеля для установления непреложных
законов мистической драматургии.

Два обстоятельства имели решительное действие на дух
европейской поэзии: нашествие мавров и крестовые походы.

Мавры внушили ей исступление и нежность любви,
приверженность к чудесному и роскошное красноречие востока; рыцари
сообщили свою набожность и простодушие, свои понятия о
геройстве и вольность нравов походных станов Годфреда и Ричарда.

Таково было смиренное начало романтической поэзии. Если бы
30 она остановилась на сих опытах, то строгие приговоры фр.<анцузских>
критиков были бы справедливы, но отрасли ее быстро и пышно
процвели, и она является нам соперницею древней музы.

Италия присвоила себе ее эпопею. Полу-африканская Гишпания
завладела трагедией и романом. Англия противу имен Dante, <См. перевод>
Ариосто и Калдерона с гордостию выставила имена Спенсера, Мильтона
и Шекспира. В Германии (что довольно странно) отличилась новая
сатира, едкая, шутливая, [коей памятником остался Ренике Фукс].

Во Франции тогда поэзия всё еще младенчествовала: лучший
стихотворец времени [Франциска I]

40 rima des triolets, fit fleurir la ballade. <См. перевод>

38

Проза уже имела сильный перевес: Монтань, Рабле были
современниками Марота.

В Италии и в Гишпании народная поэзия уже существовала прежде
появления ее гениев. Они пошли по дороге уже проложенной: были
поэмы прежде Ариостова Орландо, были трагедии прежде созданий
de Vega <См. перевод> и Калдерона.

Во Франции просвещение застало поэзию в ребячестве, без
всякого направления, безо всякой силы. Образованные [умы] века
Л.<юдовика> XIV справедливо презрели ее ничтожность и обратили
10 ее к древним образцам. Буало обнародовал свой Коран — и
фр.<анцузская> слов.<есность> ему покорилась.

Сия лжеклассическая поэзия, образованная в передней и никогда
не доходившая далее гостинной, не могла отучиться от некоторых
врожденных привычек, и мы видим в ней всё романтич.<еское>
жеманство, облеченное в строгие формы классические.

Р. S. Не должно думать однако ж, чтоб и во Франции не
осталось никаких памятников чистой ром.<антической> поэзии. Сказки
Лафонтена и Вольтера и Дева сего последнего носят на себе ее
клеймо. — Не говорю уже о многочисленных подражаниях тем и той
20 (подр.<ажаниях>, по большей части посредственных: легче превзойти
гениев в забвении всех приличий, нежели в поэтическом достоинстве).

<1825>