<ПРИЧИНАМИ, ЗАМЕДЛИВШИМИ ХОД НАШЕЙ
СЛОВЕСНОСТИ...>

Причинами, замедлившими ход нашей словесности, обыкновенно
почитаются — 1) общее употребление фр.<анцузского> языка, и
пренебрежение русского — все наши писатели на то жаловались, — но
кто же виноват, как не они сами. Исключая тех, которые занимаются
стихами, русский язык ни для кого не может быть довольно
привлекателен — у нас еще нет ни словесности ни книг<*>, все наши
знания, все наши понятия с младенчества почерпнули мы в книгах
10 иностранных, мы привыкли мыслить на чужом языке; просвещение
века требует важных предметов размышления для пищи умов, которые
уже не могут довольствоваться блестящими играми воображения<?>
и гарм.<онии>, но ученость, политика и философия еще по-русски не
изъяснялись — метафизического языка у нас вовсе не существует;
проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке
мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий
самых обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на языке
чужом, коего механические формы уже давно готовы и всем известны.

Но русская поэзия — скажут мне — достигла высокой степени
20 образованности. Согласен, что некоторые оды Держ.<авина>,
несмотря на неровность слога и неправильность языка, исполнены
порывами истинного гения, что в Душеньке Богдановича встречаются
стихи и целые страницы достойные Лафонтена, что Крылов
превзошел всех нам известных баснописцев, исключая, мож<ет> б<ыть>,
сего же самого Лафонтена, что Батюшков, счастл.<ивый> сподвижник
Ломоносова, сделал для русского языка то же самое, что Петрарка
для италианского: что Жуковского перевели бы все языки, если б
он сам менее переводил.

<1824>

_________

30 <*>                  в стране моей родной

Журналов <тысячи, а книги ни одной>

Согласен с последним полустишием.