- 215 -
М. С. АЛЬТМАН. Б. ТОМАШЕВСКИЙ
К ИСТОРИИ ТЕКСТА ЭПИГРАММЫ „ТАМ, ГДЕ ДРЕВНИЙ КОЧЕРГОВСКИЙ“
1
Среди пушкинских эпиграмм на М. Т. Каченовского имеется и следующая:
Там, где древний Кочерговский
Над Ролленем опочил,
Дней новейших Тредьяковский
Колдовал и ворожил:
Дурень, к солнцу став спиною,
Под холодный Вестник свой
Прыскал мертвою водою,
Прыскал ижицу живой.Эпиграмма эта впервые была напечатана в „Московском Телеграфе“ за 1829 г., № 8, и с тех пор перепечатывается в том виде, в каком мы ее привели, во всех последующих изданиях Пушкина вплоть до наших дней.
Мне, кажется, однако, несомненным, что в одном месте этой эпиграммы, именно в 6-ом стихе, мы имеем дело с явной опечаткой, искажающей весь смысл эпиграммы до полной ее невразумительности. Глагол „прыскать“ требует после себя винительного (без всяких предлогов) и творительного. Мною специально просмотрены были словари и лексиконы вплоть до XVIII века, и везде оказались только сочетания — прыскать что нибудь (или кого-нибудь) чем-нибудь: под что-нибудь „прыскать“ грамматически нельзя, да и технически невозможно. Это тем более бессмысленно в данном контексте: зачем прыскать под „Вестник“?
Кроме того, вызывает сомнение и эпитет к „Вестнику“ — „холодный“: „Вестник Европы“ под редакцией Каченовского был менее всего, и в действительности и в глазах Пушкина, „холодным“. К тому же при этом чтении „ижица“ оказывается почему-то под „Вестником“, между тем как Пушкин здесь, как известно, просто разумеет архаическую орфографию, которую Каченовский насаждал в своем журнале.
- 216 -
Все это, полагаю я, явственно свидетельствует, что приведенный стих испорчен и что на самом деле его следует читать не „под холодный“, а „подколодный“. Стоит только принять предлагаемую мной поправку, и все слова становятся на свое место, и эпиграмма приобретает свойственную Пушкину четкость. Отпадает стилистически и реально невозможное „прыскание“ под „Вестник“, отпадает „Вестнику“ несоответствующий эпитет „холодный“, вместо которого мы получаем выразительный и вполне подходяший тогдашнему „Вестнику“ эпитет, применяемый к пресмыкающимся (ср. „подколодная змея“). Кроме того все четверостишие и стилистически выравнивается. „Вестник — прыскал мертвою водою, прыскал ижицу — живой“.
Такова общая аргументация в пользу предлагаемой поправки, но есть и еще одно свидетельство за нее. К. А. Полевой в своих „Записках“ пишет: „Каченовский страшно злобствовал на Пушкина, сначала за его сочинения, а окончательно за Курилку-журналиста, за Зоила, за подколодный Вестник и проч.“ (см. „Николай Полевой“, под ред. Вл. Орлова, Л., 1934, стр. 264). Если мы вспомним, что пушкинская эпиграмма печаталась в „Московском Телеграфе“, журнале Полевых, то свидетельство К. А. Полевого, кажется мне, при учете всего вышесказанного, решающим и предлагаемая поправка не вызывающей никакого сомнения.
Нижепечатающиеся соображения Б. Томашевского, который пытается оправдать старое чтение („под холодный“), по моему, неубедительны:
1) Б. Томашевский утверждает, что хотя глагол „прыскать“ переходный и требует прямого (без предлогов) дополнения, он все же может быть употреблен и в качестве непереходного. Однако, он не приводит ни одного примера в защиту подобного словоупотребления этого глагола, и ясно — почему: таких примеров нет. Но если даже вообще и допустить подобное словоупотребление данного глагола, то оно явно невозможно в нашем случае, ибо тогда вышло бы, что на протяжении двух строк одного предложения Пушкин употребляет глагол „прыскать“ одновременно и в значении непереходном („под холодный Вестник“) и в значении переходном („ижицу“), что, конечно, совершенно неправдоподобно. При предлагаемом мной чтении глагол „прыскать“ в обоих случаях переходный, каким он лексически и должен быть.
2) Б. Томашевский указывает, что „холодный“ у Пушкина обычно означает „бесчувственный“ с оттенком „педантичности“. Но именно „бесчувственным“ (в пушкинском употреблении этого слова) Каченовский не был ни в действительности, ни в представлении Пушкина, как это явствует из других его эпиграмм и высказываний о Каченовском.
3) Предположение о возможной аберрации памяти К. А. Полевого ничем Б. Томашевским не доказывается. Может ли он указать из „Воспоминаний“
- 217 -
К. А. Полевого еще хотя бы один аналогичный случай „аберрации“?
4) Утверждение Б. Томашевского, что „невозможно допустить, чтоб отмечая одну опечатку, редактор не исправил другой“, также представляется неубедительным: во-первых, такие случаи — явление постоянное, что может подтвердить любой корректор, а во-вторых, сам же Б. Томашевский указывает, что „Веник“ вместо „Вестник“ не опечатка, а сознательное изменение, следовательно, о двух опечатках здесь говорить не приходится. Я полагаю, что указание Б. Томашевского еще более подкрепляет мое положение и что в эпиграмме нам с искажениями (сознательными и нечаянными) приходится сильно считаться.
Примечательно, что несмотря на попытку Б. Томашевского „оправдать“ старое чтение, он все же вынужден придти к выводу, что „смысл эпиграммы остается, конечно, темным“. Да, несомненно, — „темным“, но только при прежнем чтении („под холодный“), при чтении же предлагаемом мной („подколодный“) смысл ее совершенно проясняется.
Добавлю, что за чтение „подколодный“ (с намеком на привычное словосочетание „змея подколодная“) говорит и то, что в других пушкинских эпиграммах Каченовский также обрисован, как ехидна, исподволь, шипящая и жалящая „подколодная“ гадина: ср. „раздавленный зоил“, „плюгавый выползок“. Таким же Каченовский изображен и в эпиграммах И. И. Дмитриева (откуда Пушкин и цитирует „плюгавый выползок“), и П. А. Вяземского, с Пушкиным в отношении к Каченовскому совершенно единомышленных.
М. Альтман.
2
Текст эпиграммы на Каченовского представляет несомненные затруднения для понимания, но данный случай у Пушкина не единственный. Затрудненность и необычность синтаксиса вовсе еще не является неопровержимым аргументом об испорченности текста и предложение конъектур в таком случае должно делаться со всевозможною осторожностью.
1) Никакими показаниями словарей нельзя опорочить правильность словосочетания „Прыскать подо что“. Если „прыскать“ есть глагол переходный и требует винительного падежа, то еще нельзя отсюда заключить, что он не может быть употреблен в качестве непереходного и без винительного падежа. Очень многие из переходных глаголов это допускают. Можно „говорить что“ и просто „говорить“ без прямого дополнения. Конструкция „под холодный Вестник“, отвечающая на вопрос „куда“ уместна при употреблении глагола „прыскать“ в непереходном значении, точно так же, как сочетание „говорить на ухо“ не исключается сочетанием „говорить неправду“. (Ср. в словаре Даля: „Прыскать водою на цветы“).
- 218 -
2) Автор утверждает, что эпитет „холодный“ неуместен в применении к „Вестнику Европы“. Но этот эпитет многозначен. Он был бы неприменим к журналу Каченовского, если бы значил только „бестемпераментный“, „спокойный“. Дело в том, что среди прочих значений слова „холодный“ у Пушкина выступают те значения, которые противоставлены эпитету „пылкий, пламенный“. Во-первых сюда относится ряд, связанный по значению с утратой физической „пылкости“ („хладный скопец“) и вообще означающий старость, приближение к смерти: „холодные лета“; во-вторых, ответвляющийся от предыдущего оттенок „педантический“: „холодный мудрец“, „хладный разум“, „хладный ум“ и т. д. Кроме того для Пушкина обычно употребление этого эпитета в значении „бесчувственный“, т. е. „злобный“: „кинжал измены хладной“, „хладный кровопийца“, „хладная суровость“, „холодный приговор“, и проч. Образ злобного педанта достаточно характерен для Каченовского. Эпитет не противоречит этому образу.
3) Записки Кс. Полевого относятся к пятидесятым годам, вряд ли основаны на документальных записях и как воспоминания подвержены всем случайностям невольного искажения фактов. К. Полевой пишет, что Каченовский злобствовал на Пушкина за „Подколодный Вестник“. Но ведь Каченовский знал эпиграмму по „Московскому Телеграфу“, в тексте которого нет эпитета „подколодный“. Откуда мог он знать „исправленный“ текст? Повидимому это свидетельство просто результат аберрации памяти.
Между тем, есть доказательство, что в данной строке слова „Под холодный“ не опечатка. Эпиграмма была напечатана в „Московском Телеграфе“ 1829 г. № 8, последней на стр. 408. В том же номере журнала, в конце книжки читаем: „В стихах, на стр. 408 сего №, в 3-ей строке снизу, опечатка. Вместо Вестник след. чит. Веник“. Это исправление касается как раз данного стиха. Невозможно допустить, чтобы отмечая одну опечатку редактор не исправил бы другой. Конечно, опечатка эта сделана не спроста: веник заменен Вестником сознательно. Однако эта игра словами „Веник“ — „Вестник“ совершенно исключает возможность предложенной конъектуры „подколодный“.
Смысл эпиграммы остается, конечно, несколько темным (при том и другом чтении); для истолкования ее необходимо вспомнить, какие свойства приписывал Пушкин сказочной мертвой и живой воде. Ответ на это дает „Руслан и Людмила“, поэма, которую Пушкин не задолго до написания эпиграммы выпустил вторым изданием. Мертвая вода целила раны, живая — воскрешала труп. Под свой Вестник-веник Каченовский прыскал для исцеления ран, нанесенных противниками; ижицу он воскрешал. Вообще смысл эпиграммы разъяснится тогда, когда будет обращено внимание на слова „ворожил и колдовал“ и учтено будет магическое значение дальнейших его действий.
Б. Томашевский.
—————