- 26 -

ЗАПИСЬ РАССКАЗОВ И. А. КРЫЛОВА О ПУГАЧЕВЩИНЕ

 

Отецъ Крылова (капитанъ) былъ при || Симоновѣ въ Яицк<омъ> гор<одкѣ>. Его твердость и || благоразуміе имѣли большое влияніе на || [тогдашн] тамошніе дѣла, и сильно || помогли Симонову, который въ началѣ || было струсилъ. Ив<анъ> Андр<еевичъ> находился || тогда съ || матерью въ Оренб<урге>. На ихъ || дворъ упало нѣсколько ядеръ, онъ || помнитъ голодъ и то, что за куль || муки заплачено было его матерью (и || то тихонько) 25 р.! Такъ какъ чинъ || капитана въ Яицк<ой> крѣп<ости> былъ замѣтенъ || то найдено было въ бумагахъ Пугачева || въ разписаніи, кого на какой улицѣ повѣ || сить, и имя Крыловой съ ея сыномъ. || Рейнсдорпъ былъ человѣкъ очень глупый. || Во время осады вздумалъ онъ было || ловить казаковъ капканами, чѣмъ || и насмѣшилъ весь городъ, хоть было || и не до смѣху. Послѣ бунта, Ив. Крыловъ || возвратился въ Яицк<ій> г<ородокъ>, гдѣ завелась || игра въ пугачевщину. Дѣти раздѣлялись || на двѣ стороны; городовую и бунтовскую || и драки были значительныя. Кр<ыловъ>, || какъ сынъ капитанскій, былъ предводите || лемъ одной стороны. Они выдумали || размѣнивая плѣнныхъ, лишнихъ сѣчь || отчего произошло въ ребятахъ, между коими были и || взрослые, такое остервененіе что || принуждены были игру запретить. || Жертвой оной чуть было не сдѣлался нѣкто Антчаповъ || (живой донынѣ). Мертваго, поймавъ его, || въ одной экспедиціи, повѣсилъ его ку || шакомъ на деревѣ. — Его отцѣпилъ || прохожій солдатъ.

11 апр. 1833.

Печатается по беловому автографу, хранящемуся в Пушкинском Доме Академии Наук СССР, в фонде рукописей Пушкина, входивших в состав так наз. собрания Л. Н. Майкова. Писано чернилами на полулисте бумаги обычного канцелярского формата (без водян. зн.), сложенном вдвое. Текст Пушкина занимает л. 1 (16 строк), л. 1 оборот (15 строк) и л. 2 (5 строк). Размер 180 × 219 мм. Жандармская помета отсутствует. На бумаге след оттиснутого овального штемпеля с орлом. Дата записи „11“ переправлена самим Пушкиным из первоначально поставленной: 12 апр. 1833. Знаком || отмечена нами каждая новая строка автографа. При жизни Пушкина запись рассказов И. А. Крылова входила, очевидно, в обложку, обнаруженную нами в до сих пор неописанной пачке бумаг Пушкина в Государственной Публичной библиотеке им. В. И. Ленина в Москве под № 2391 („Материалы

- 27 -

для истории Пугачевского бунта“, на 269 листах). Рукою Пушкина обложка озаглавлена: „Журнал Симонова и показания Крылова (поэта)“. Изъята печатаемая нами запись была из этой обложки, вероятно, еще в середине 50-х годов П. В. Анненковым, от наследников которого автограф и перешел к Л. Н. Майкову. Все сведения в печати о публикуемом нами автографе до сих пор ограничивались беглым упоминанием В. И. Срезневского о наличии в „Пушкинской коллекции, принесенной в дар библиотеке Академии Наук А. А. Майковой“, „заметки об отце Крылова с датой 11 апр. 1833“ („Пушкин и его современники“, вып. IV, СПб., 1906, стр. 31).

Крылов принадлежал к числу немногих русских писателей, высоко ценимых Пушкиным. Как „представителя духа русского народа“ Пушкин характеризовал знаменитого баснописца в своей статье „О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова“ (1825 г.), в полемических заметках 1830 г. он называл Крылова „во всех отношениях самым народным нашим поэтом (le plus national et le plus populaire)“, за недооценку его горячо упрекал Вяземского и Бестужева, наконец, цитатами из Крылова постоянно уснащал свои заметки и письма. Воспоминаниями кн. П. А. Вяземского засвидетельствована дружеская встреча Крылова с Пушкиным вскоре после возвращения поэта из ссылки на чтении „Бориса Годунова“ в квартире А. А. Перовского („Полное собрание сочинений П. А. Вяземского“, т. I, СПб., 1878, стр. 184). С начала 30-х годов, после переезда Пушкина на постоянное жительство в Петербург, учащаются и его встречи с Крыловым. По весьма авторитетным показаниям современников, Пушкин пользовался несомненным литературным и личным расположением баснописца. Известен эпизод на обеде 19 февраля 1832 г. у А. Ф. Смирдина по случаю его „новоселья“, когда Крылов, сразу же после окончания официальных тостов, пытался провозгласить „здоровье Пушкина“, но был остановлен М. Е. Лобановым, указавшим на необходимость прежде почтить Жуковского („Пушкин и его современники“, вып. XXXI-XXXII, Л., 1927, стр. 114). Вместе с Крыловым, Гнедичем и Жуковским Пушкин позирует 15 апреля 1832 г. для известной картины Г. Г. Чернецова „Парад на Марсовом поле“ („Нива“, 1914, № 25, стр. 494). 4 февраля 1833 г. Пушкин встречается с Крыловым на заседании Российской Академии, а 6 февраля 1833 г. оба они идут за гробом Н. И. Гнедича („Пушкин и его современники“, вып. XXIX-XXX, П., 1918, стр. 35). Со слов Крылова Пушкин записал в своем дневнике 22 декабря 1834 г. несколько забавных сентенций по поводу запрещения стихов В. Гюго „Красавице“ в переводе Деларю. Несколько позже характернейший анекдот о Крылове внесен был Пушкиным в его „Table-Talk“ („У Крылова над диваном, где он обыкновенно сиживал, висела большая картина“ и пр.). Воспоминания А. П. Савельевой свидетельствуют, наконец, о посещении Пушкиным Крылова „за день или за два до дуэли“ („Русск. Архив“, 1877, кн. III, стр. 402).

Запись рассказов И. А. Крылова о Пугачевщине1 сделана была Пушкиным в самом разгаре его работы над первыми главами „Истории Пугачева“. 25 февраля и 8 марта 1833 г. доставлены были ему из архивов военного министерства первые партии архивных материалов о событиях 1773—1774 гг., а к 22 мая 1833 г. уже закончено было Пушкиным шесть глав будущей книги. Имя капитана Андрея Прохоровича Крылова, упоминавшееся в некоторых документах о защите от пугачевцев гарнизона Яицкого городка, и вызвало, вероятно,

- 28 -

обращение Пушкина к знаменитому баснописцу, который поделился с автором „Истории Пугачева“ не только сведениями о службе своего отца, но и личными воспоминаниями об осаде Яицкого городка и Оренбурга.

Пушкин широко использовал свои записи от 11 апреля 1833 г. в окончательной редакции „Истории Пугачевского бунта“. Так, только на основании рассказов И. А. Крылова, весьма вероятных, но не получивших отражения в официальных источниках, Пушкин значительно выдвинул фигуру скромного армейского капитана А. П. Крылова (не его ли черты предопределили впоследствии образ капитана Миронова в „Капитанской дочке“?) как фактического руководителя защиты Яицкого городка,1 и несколько иронически отнесся к действиям полковника И. Д. Симонова, номинального начальника крепостного гарнизона.2 Ср., например, строки главы IV о штурме Яицкого городка пугачевцами 31 декабря 1773 г.: „Симонов оробел; к счастию, в крепости находился капитан Крылов, человек решительный и благоразумный. Он в первую минуту беспорядка принял начальство над гарнизоном и сделал нужные распоряжения“ („История Пугачевского бунта“, ч. I, СПб., 1834, стр. 66—67).

Внимательно учтены были Пушкиным и характерные историко-бытовые детали воспоминаний Крылова. Ср., напр., данные о голоде в осажденном Оренбурге: „Положение Оренбурга становилось ужасным. У жителей отобрали муку и крупу и стали им производить ежедневную раздачу. Лошадей давно уже кормили хворостом. Большая часть их пала и употреблена была в пищу. Куль муки продавался (и то самым тайным образом) за двадцать пять рублей“ (ч. I, стр. 68).

Если точная справка о ценах на муку в голодающей крепости взята была Пушкиным из воспоминаний Крылова, как красочная историческая деталь, то в презрительную характеристику действий оренбургской администрации из записи от 11 апреля 1833 г. перекочевала беглая заметка Крылова о генерале Рейнсдорпе: „Вздумал он <Рейнсдорп>, по совету

- 29 -

Тимашева, расставить капканы около вала и, как волков, ловить мятежников, разъезжающих ночью близ города. Сами осажденные смеялись над сей военной хитростию, хотя им было не до смеха“ (ч. I, стр. 65).

Наконец, на основании воспоминаний Крылова сделана была Пушкиным и чисто беллетристическая концовка рассказа о безуспешной попытке захвата пугачевцами Яицкого городка 20 января 1774 г.: „Пугачев скрежетал. Он поклялся повесить не только Симонова и Крылова, но и все семейство последнего, находившееся в то время в Оренбурге. Таким образом обречен был смерти и четырехлетний ребенок, впоследствии славный Крылов“ (ч. I, стр. 85).

В 1836 г., разбирая в своем „Современнике“ рецензию В. Б. Броневского на „Историю Пугачевского бунта“, Пушкин писал: „Я посетил места, где произошли главные события эпохи мною описанной, поверяя мертвые документы словами еще живых, но уже престарелых очевидцев, и вновь поверяя их дряхлеющую память историческою критикою“.

Особенности использования в „Истории Пугачева“ характернейших историко-бытовых деталей воспоминаний И. А. Крылова, записанных 11 апреля 1833 г., являются наглядной иллюстрацией торжества именно этих приемов исторического исследования в творческой практике Пушкина.

Ю. Г. Оксман

Сноски

Сноски к стр. 27

¹ Последние строки рассказа И. А. Крылова очень близки эпизоду из времен восстания Пугачева, отмеченному в „Автобиографических записках“ сенатора Д. Б. Мертваго, опубликованных много лет спустя после смерти и Пушкина и Крылова. Рассказ этот в записках Д. Б. Мертваго приурочен к лету 1774 г., когда он сам жил в занятом пугачевцами г. Алатыре (Симбирской губернии): „Все умы заняты были тогдашними суровыми происшествиями. Беспрерывные слухи о сражениях и убийствах, и почти ежедневное зрелище смертной казни, завели и у нас тому подобные игры. Мы разделились на две партии, из которых одной я был предводителем, и играли в войну. Однажды, собралось мало мальчиков моей партии, и я, видя невозможность защищаться на открытом месте и напасть, как прежде бывало, на неприятеля, засел в пустых срубах сгоревших изб. Предводитель неприятельской партии, сын ямщика, не зная, где мы скрывались, послал из партии своей лазутчиком мальчика-дворянина ровесника мне, и также как я чудесным образом спасшегося от смерти, поручив ему разведать, откуда удобнее на нас напасть. Этот мальчик, маленький ростом, разделся и, прикрыв спину рогожею, пополз на животе исполнить данное ему поручение. Неприятель наш не знал, что, для надзора за его движениями, я поставил в скрытых местах несколько часовых, которые поймали и привели ко мне лазутчика. Я собрал начальников моей партии, нарядил суд, который решил виновного повесить, и как ни любил я этого мальчика, но привел в исполнение приговор суда. К счастию нашему, петля, сделанная из той рогожи, которая покрывала лазутчика, слабо скрученная, была мягка и не сильно захватила горло; однако он переставал уже дышать, когда гарнизонный солдат, шедший по пустырю, увидев наши проделки, прибежал и во время снял повешенного, который долго лежал без чувства. Мы стали дышать ему в рот и качать, — и кое-как оживили. Не могу передать, как сильно я почувствовал важность моего преступления. Я сознался во всем пред солдатом, просил его отвести меня, как убийцу, к воеводе, говоря, что я достоин строгого наказания, что согрешил я пред богом и пред людьми, и не должен более жить на свете. Когда мальчик ожил, и солдат, только пожурив меня, отпустил, я сильно обрадовался, тотчас помирился, с лазутчиком, и отыскав его платье, помог ему одеться, а как все мальчики разбежались видя беду, то и мы воротились домой; с этих пор я дал себе слово не заводить вперед подобной забавы, и играл только в козлы и чушки“ („Автобиографические записки Д. Б. Мертваго“, М., 1867, стр. 28—29).

Сноски к стр. 28

¹ Биографические материалы о капитане А. П. Крылове см. в „Библиографических и исторических примечаниях к басням Крылова. Составил В. Кеневич, изд. 2-е, СПб., 1878, стр. 299—300. О действиях А. П. Крылова 18 сентября 1773 г. см. данные „Записки полковника Пекарского о бунтах яицких казаков“ („Москвитянин“, 1841, ч. III, стр. 441—442), учтенной (по рукописи) в „Истории Пугачевского бунта“ Пушкина (ч. I, стр. 20).

² Фетишизм официального документа, совершенно не учитывающий специфики происхождения и назначения последнего, заставил Н. Ф. Дубровина выступить в защиту полковника И. Д. Симонова от разоблачений Пушкина: „А. С. Пушкин обвиняет Симонова в робости, но это едва ли справедливо. Осторожность не есть робость, а между тем ни в одном из многочисленных показаний мы не встретили ни одного намека в подтверждение этого факта, да и сам капитан Крылов, считавший себя недостаточно награжденным, изложил свои заслуги в письме к П. С. Потемкину, но не упомянул, что он распоряжался вместо Симонова“ (Н. Дубровин. „Пугачев и его сообщники“, СПб., 1884, т. II, стр. 269).