172

ДРУГ ПУШКИНА — В. Дм. ВОЛЬХОВСКИЙ

На протяжении двух столетий личность Владимира Дмитриевича Вольховского (1798—1841) привлекала внимание исследователей. В истории литературы его имя тесно связано с Царскосельским лицеем,1 с ранним периодом движения декабристов.2 В течение своей жизни он был дружен с А. С. Пушкиным, А. С. Грибоедовым, А. А. Бестужевым, поэтому его имя встречается в работах, посвященных этим писателям. Он неоднократно упомянут в мемуарах сосланных на Кавказ декабристов М. И. Пущина, А. Е. Розена, А. С. Гангеблова.3

173

Первая биография Вольховского написана И. В. Малиновским;4 опубликованная в Харькове в 1844 г., она была хорошо известна современникам5 и последующим биографам Вольховского. В этой небольшой по объему брошюре (23 с.) сочтены все сражения, в которых он участвовал, и все награды, им полученные, от первого крестика до трех последних звезд: там весь формулярный список, по коему можно было судить о воинских подвигах и заключить, что он стал бы со временем одним из лучших полководцев.6

Работа И. В. Малиновского нашла свое отражение практически во всех последующих биографических этюдах о Вольховском. Однако только в начале XX в. Н. Гастфрейнд,7 подключив переписку современников (о Вольховском) и письма самого Вольховского (равно как и к Вольховскому), в значительной мере расширил фактический материал, использованный И. В. Малиновским.

Тем не менее нельзя сказать, что в биографии Вольховского не осталось белых пятен. В последние десятилетия наметился весьма своеобразный подход к его биографии, а именно: подгонка ее к вводимому в научный оборот эпистолярному наследию Вольховского и стремление периодизировать его биографию исходя из характера публикуемого материала. Например, В. Шадури (в весьма значительной публикации писем Вольховского) делает следующие обобщения: «...жизнь и деятельность Вольховского отчетливо делится на два периода — до и после восстания декабристов. Первый период связан в основном с Петербургом, второй — с Грузией, где он служил около десяти лет. Если петербургский период жизни Вольховского изучен довольно хорошо, то этого нельзя сказать о его деятельности в Грузии».8 Придерживаясь этой точки зрения, другой публикатор писем Вольховского, Д. И. Белкин, сводит наименее изученный этап в биографии Вольховского к двум годам — 1827 и 1828,9 когда, находясь в Персии, Вольховский

174

наблюдал за уплатой российскому правительству первой части назначенной контрибуции.

Следует отказаться от устоявшегося штампа об изученности «петербургского периода» биографии Вольховского и оттого, что столь легкое наказание за причастность к декабристскому движению, как перевод на Кавказ в действующую армию И. Ф. Паскевича, последовало потому, что с октября 1820 г. Вольховский находился в дальней экспедиции в Бухару и не мог активно участвовать в событиях. Последнее положение восходит к показаниям Вольховского Следственной комиссии. В «Алфавите декабристов» (с объяснительной записки Вольховского от 7 апреля 1826 г.)10 сообщается следующее: «В показании своем, представленном начальству, он изложил, что в 1818 году было ему предложено вступить в общество „Союз Благоденствия”, имевшее целью благотворение и нравственное образование членов. Не видя в целях и действиях Общества ничего противузаконного, вступил в оное. Но вскоре, усмотрев, что оно не соответствовало пышно возвещаемому названию своему, стал мало-помалу удаляться, а в 1820 г. участие свое в нем совершенно прекратил. В 1821 году, по возвращении его из Бухарии, узнал, что Союз разрушился; с тех пор ни о каком тайном обществе не слыхал».11

Используя данные И. В. Малиновского и Н. Гастфрейнда,12 попробуем составить небольшую канву службы Вольховского за 1820—1825 гг.

24 июня 1820 г. в составе Императорской миссии под начальством А. Ф. Негри Вольховский был командирован в Бухару и находился там с 10 октября того же года по 12 мая 1821 г.,13 за

175

что по возвращении был удостоин личного доклада Александру I, от щедрот которого 24 августа 1821 г. ему был пожалован пенсион (по 500 рублей ассигнациями в год). В апреле 1821 г. Вольховский вместе с гвардиею (под предводительством двух великих князей, Николая и Михаила) отправился в Витебскую и Минскую губернии и возвратился в Петербург (будучи уже со 2 августа штабс-капитаном) лишь осенью 1822 г. 11 июня 1823 г. за маневры под Красным Селом ему было объявлено Высочайшее благоволение; в январе 1824 г. он был по особым поручениям командирован в отдельный оренбургский корпус и на путевые издержки ему Всемилостивейше было пожаловано 200 червонцев. Там с 24 февраля по 29 марта 1824 г. Вольховский состоял при военной экспедиции (под начальством полковника Г. Мейдарфа), отправленной в киргиз-кайсацкую степь, и был при разбитии и преследовании мятежников, за что всемилостивейше награжден 13 августа орденом Владимира 4-й степени. С 10 по 19 июля 1824 г. Вольховский находился с гвардейским корпусом под Красным Селом, где за отличное исполнение своей обязанности ему было объявлено Высочайшее благоволение; 29 марта 1825 г. он был пожалован в капитаны; с 17 мая по 25 августа он находился в отставке (место, которое обещал ему А. Оленин, было отдано другому); 27 августа он был командирован в экспедицию для обозрения пространства между Каспийским и Аральским морями и в это время был при разбитии киргизских разбойников близ устьев Сагира и Эмбы. Начальником этой экспедиции был полковник Главного штаба Ф. Ф. Берг. Во время этой экспедиции и застигла Вольховского весть о смерти Александра I и о присяге Константину Павловичу. Через три месяца после декабристского восстания Вольховского в г. Сарайчик ожидал фельдъегерь.

Таким образом, становится очевидным, что традиционная биография Вольховского в настоящее время достаточно абстрагирована. Весьма проблематичным становится именование периода его жизни с 1821 по 1825 г. «петербургским». Весьма мало мы знаем о характере тех поручений, которые в это время возлагались на Вольховского, но, судя по наградам, и поручения, и заслуги были значительны.

Выше мы привели показания Вольховского Следственной комиссии. Теперь приведем ее вывод: «...из показаний многих членов видно, что Вольховский состоял в сношениях с Обществом и после 1821 года и участвовал в совещаниях, бывших в 1823 году у Пущина и других членов. Совещания сии заключались в учреждении Думы, выборе членами оной: Трубецкого, Никиты Муравьева и Оболенского и в положении стараться изыскивать средства ко введению конституции». Однако, несмотря на столь значимый вывод, далее записано следующее: «По отзыву господина начальника Главного Штаба Его Императорского Величества, оставлено сие без дальнейшего действия».14

176

Начальником Главного штаба в то время был И. И. Дибич.15 Известно также, что при переводе Вольховского в корпус к Паскевичу он получил блестящую характеристику своего непосредственного начальника генерал-квартирмейстера Главного штаба Павла Петровича Сухтелена.16 Но думается, что не заступничество П. П. Сухтелена сыграло решающую роль в переводе Вольховского на Кавказ: генерал-квартирмейстером Главного штаба П. П. Сухтелен был назначен лишь 20 мая 1826 г. (вместо генерал-лейтенанта Адеракса, оказавшегося больным 14 декабря 1825 г.).17 Как бы то ни было, заступничество перед Следственной комиссией, очевидно, было весьма убедительным и исходящим из более высоких сфер, чем руководство Генерального штаба. Заступник был хорошо информирован о характере особых поручений, выполненных в свое время Вольховским. Следовательно, и с переводом Вольховского на Кавказ дело обстоит не так ясно, как это представлялось ранее.

Два рапорта Вольховского, которые мы публикуем, относятся к 1829—1830 гг. В определенной степени они отражают ту обстановку, которую застал Пушкин в штабе Паскевича во время своего арзрумского путешествия. Однако данные материалы (хотя они и касаются частного вопроса) имеют и самостоятельное значение, так как через их посредство становится очевидным, что не случайно Вольховский был отмечен дружбой умнейших людей эпохи. А. Е. Розен в своих записках (отмечая стремительный темп карьеры Вольховского) посчитал нужным «упомянуть об истинных внутренних достоинствах» Вольховского как человека, «часто не замечаемых или скрытых от глаз проницательных наблюдателей, которые нередко приписывают чрезмерному честолюбию то, что проистекало из самого чистого нравственного источника, из самых твердых правил человеколюбия, честности и из любви христианской».18

I

О взаимоотношениях Пушкина и Вольховского во время Арзрумского похода известно немного. В тексте «Путешествия в Арзрум» Пушкин так описал свою встречу с ним: «Здесь увидел я нашего В. ‹ольховского›, запыленного с ног до головы, изнуренного

177

заботами. Он нашел, однако, время побеседовать со мною как старый товарищ» (VIII, 466). О том, что этой встречей отношения их не закончились, свидетельствуют два текста из пушкинского архива: 1) черновой вариант «Маршрута от Тифлиса до Арзрума»,19 который О. С. Соловьевой определен как текст, написанный «рукой неустановленного лица».20 В Большом академическом собрании сочинений Пушкина этот текст атрибутирован как текст, написанный рукой «м. б. Дельвига» (VIII, 1017); 2) копии реляций Паскевича Николаю I за 16, 17, 23 и 28 июня 1829 г.,21 атрибутированные как «писарская копия, подаренная Пушкину И. Ф. Паскевичем в 1829 г.».22

Текстологические сверки показали, что черновой вариант «Маршрута от Тифлиса до Арзрума» написан рукой не Дельвига, а Вольховского.

Сопоставление полного текста реляций Паскевича, находящихся в РГИА,23 с вышеназванной копией из пушкинского архива убеждает нас в том, что и эти материалы получены Пушкиным от Вольховского. Из перечисленных реляций в печати появилась только реляция за 23 июня 1829 г.,24 видимо, поэтому первому публикатору текста реляций из пушкинского архива П. Попову не удалось восстановить пробелы в пушкинской копии (например, численность конницы — «400», а также пропущенные слова «и возмущали народ» (курсив мой. — Н. М.))25 и исправить стилистические погрешности писаря, но главное — объяснить наличие в пушкинской копии вставки на отдельном листе бумаги под заглавием «Выписка о действиях правого фланга в деле 19-го июня, в то время, когда силы Турецкие были раздвоены и поведена конная атака на правую сторону», текст которой отсутствует в публикациях 1829 г.26 Данная вставка наличествует только в «Журнале реляций» в архиве Паскевича и тоже в виде вставки, но вклеенной в основной текст и написанной рукой Вольховского. Тут же им дано объяснение отсутствия этой информации в печатных изданиях: «Статья сия, помещенная в копии с реляции в том месте, где поставлены здесь точки, препровождена к Управляющему Главным Штабом Его Императорского Величества, Генерал-Адъютанту Графу Чернышеву при отношении от 19-го Июля за

178

Иллюстрация:

Черновой вариант «Маршрута от Тифлиса до Арзрума». ПД, ф. 244, оп. 1, № 988.

179

№ 519-ть с просьбою вписать ее в реляцию, так как оная была пропущена по скорости отправления нарочного. — Генерал-Адъютант Граф Чернышев от 6-го Сентября за № 586 уведомил, что давность истекшего времени до получения сей пополнительной статьи по изданию реляции, равно вслед донесений о новых важных событиях, обративших исключительное на себя общее внимание, не дозволили ему поместить оную в реляцию; но что содержание ее доведено было до Высочайшего сведения. — Дело о сем в 1-м отделении Генерального Штаба».27

Следовательно, уезжая из лагеря Паскевича 21 июля, Пушкин уже располагал копией реляций (а также текстом пропущенной вставки, отправленной с нарочным в Петербург 19 июля). Причастность к этому Вольховского несомненна. Поэтому прежде всего постараемся определить круг обязанностей Вольховского при штабе Паскевича в период 1829—1830 гг.

Согласно предписанию И. Ф. Паскевича от 1 марта 1827 г., в обязанность комитета по квартирмейстерской части, куда входили полковники Коцебу и Энсгольм, а также капитан Вольховский, вменялось заниматься «1) описанием дорог по всем направлениям, где армии предназначено действовать или по коим военные обстоятельства заставят оную двигаться; 2) соображением способов края, в котором войска должны проходить, и 3) собранием сведений о народах, живущих в провинциях, где будет война, и о расположении их к нам и персидскому правительству, словом сказать — полным географическим и статистическим описанием сих стран».28

В своих мемуарах Н. Н. Муравьев-Карский оставил весьма лестный отзыв о выполнении Вольховским возложенных на него обязанностей: «Во время следования колонн заботливостью полковника Вольховского (речь идет о войне 1829 г. — Н. М.), нашего обер-квартирмейстера, присылались к нам описания дорог, по коим нам идти. Точность сих описаний, сделанных по расспросам, была разительна, и мы всегда знали наперед о всякой канаве, которая могла остановить движение колонны, и брали заблаговременно меры для исправления дороги; знали, где есть корм подножный, вода, где обозы могли строиться в несколько линий или идти поодиночке; где могла быть в теснине продолжительная остановка, во время которой батальоны могли не дожидаться в ружье, а расположиться на привал...».29 План дороги от Арзрума до Байбурта подобного характера, написанный Вольховским (автограф подписан), ныне хранится в РГИА.30

Уже из приведенных материалов становится очевидным, почему для составления «Маршрута от Тифлиса до Арзрума» Пушкин обратился к Вольховскому. Публикуемый здесь рапорт Вольховского

180

от 5 июля 1829 г.31 позволяет конкретизировать круг его обязанностей при штабе Паскевича.

Копия.

Главнокомандующему Отдельным Кавказским Корпусом
Господину Генералу от Инфантерии, Генерал-Адъютанту
и Кавалеру Графу Паскевичу-Эриванскому

Обер-Квартирмейстера Отдельного
Кавказского Корпуса Полковника
Вольховского —
Рапорт.


Вашему Сиятельству известно болезненное состояние, в котором я нахожусь с прошедшей зимы: 30го Октября 1828го года послан я был Вашим Сиятельством с г. Мартыненко в Тифлисский Карантин для осмотра тела умершего офицера Донской Конно-Артиллерийской роты, дабы удостовериться, не от чумной ли заразы он скончался; бывший тогда сильный ветер и стужа причинили мне простуду, после чего я постоянно чувствую боль в легких. — В Апреле месяце нахождение мое в Тифлисском Госпитале32 и уменьшение занятий по службе достаточно подкрепили меня, так что, несмотря на продолжавшуюся болезнь, я мог выступить в поход: ныне здоровье мое в худшем, чем когда-либо, положении. — Силы мои постепенно ослабевают, головные боли, головокружение и чрезвычайно нервная раздражительность делают меня мало способным по службе: гг. Медики Ильяшенко, Мартыненко и Силич единогласно советуют мне неупустительно приступить к Методическому Пользованию, ибо, по их словам, болезнь моя без сего скоро может сделаться неизлечимою. — Почему осмеливаюсь испрашивать на то позволение Вашего Сиятельства; с общего совета гг. Ильяшенко и Мартыненко полагают пользовать меня Меркуриальными средствами (т. е. ртутными препаратами. — Н. М.), причем должен я буду оставаться безвыходно дома. Желая остаток сил моих посвятить пользе службы, я полагаю возможным заниматься делами по моей части; ибо чертежная и Канцелярия помещены в моих Комнатах, ведение же Журнала Вашего Сиятельства33 и составление донесений ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ34 (курсив мой. — Н. М.), для чего нужно ездить получать личные приказания от Вашего Сиятельства, продолжать не могу: при том предметы столь важные требуют Самого величайшего внимания, к чему по изнурительной болезни моей я более уже не способен. — О чем Почтительнейше донося Вашему Сиятельству покорнейше испрашиваю разрешения, прикажите ли сдать кому-либо должность мою, или по желанию моему продолжать исправление оной, и в последнем случае, чрез кого докладывать Вашему Сиятельству, чрез г. Дежурного Штаб-Офицера или чрез Старшего из Офицеров

181

Генерального Штаба, кроме Капитана г. Бардина, которому беспрестанные астрономические наблюдения не позволяют никуда отлучаться.

№ 464

5го Июля 1829

Г. Арзрум.35

Таким образом, Вольховский, как обер-квартирмейстер, не только контролировал топографический отдел штаба Отдельного Кавказского корпуса, что непосредственно входило в его обязанности, но и сверх того вел «Журнал» Паскевича, куда систематически записывались данные о дислокации частей, краткое содержание приказов и инструкций, подробное описание происшествий, содержание дипломатических переговоров и депеш, данные разведки — словом, вся оперативная информация проходила через Вольховского. Он же оформлял ее для передачи в вышестоящие инстанции (МИД, Военное министерство), и он же был автором реляций Паскевича Николаю I.36

Как следует из приведенного нами рапорта, от дополнительных обязанностей в июле 1829 г. Вольховский постарался отказаться под предлогом плохого здоровья. Данный предлог был один из немногих, позволяющих как высшим, так и низшим офицерским чинам без публичного скандала и огласки каких-либо обстоятельств выйти в отставку (как временную, так и постоянную), сменить место службы или перейти на службу гражданскую.37 Несмотря на то что рапорт Вольховского подкреплен медицинскими свидетельствами, его последующая достаточно долгая служба на Кавказе в должности начальника штаба при главнокомандующем Г. В. Розене свидетельствует о том, что не столько пошатнувшееся здоровье, сколько нежелание служить под начальством И. Ф. Паскевича было побудительной причиной написания Вольховским данного рапорта. Разбор конфликта между Паскевичем и Вольховским заслуживает специального исследования, поэтому отметим здесь лишь одну из причин, его составляющих, а именно —

182

смерть Грибоедова в Тегеране в январе 1829 г. (т. е. именно в то время, когда Вольховский находился в госпитале в Тифлисе). С начала февраля стали распространяться слухи о гибели посольства, затем прибывший 18 марта в Нахичевань И. С. Мальцев38 предоставил первую достоверную информацию.

Переписка Вольховского и П. М. Сахно-Устимовича с Н. Н. Раевским-младшим39 свидетельствует о том, что между ними шел оживленный обмен собранной информацией об обстоятельствах гибели Грибоедова.

Формально Паскевич не был причастен к этому трагическому событию, но так уж получалось, что, собрав в своем корпусе людей талантливых (но в той или иной степени причастных к декабрьскому восстанию), он умело использовал их знания и опыт для собственной карьеры, приписывая себе их заслуги и ревниво следя за тем, чтобы они не вышли из-под его зависимости. Однако современники хорошо понимали, что успехами военной кампании Паскевич обязан окружавшим его сосланным декабристам — Н. Н. Раевскому, В. Д. Вольховскому, И. Г. Бурцову, М. И. Пущину и другим; об этом не только говорили, но и писали иностранные газеты, которые не проходили мимо Паскевича; особенно, по свидетельству М. И. Пущина, он возмутился, когда услышал, «что некоторые успехи в войне приписывают Вольховскому».40 Видимо, именно эта ревность Паскевича и послужила изначальным толчком для затяжного конфликта. Вольховский не мог не понимать всей сложности ситуации, в которой оказался, и решил под благовидным предлогом отойти в тень, отказаться от дел, предоставив поле битвы Паскевичу. В противном случае Вольховского ожидала участь Грибоедова. Не случайно в 1848 г., спустя восемь лет после кончины Вольховского, при очередном назначении генерала Д. Е. Сакена, Паскевич в час негодования сказал: «Одну я сделал глупость в жизни, что на Кавказе не велел повесить Сакена и Вольховского».41

II

Для разрешения возникшей конфликтной ситуации необходимо было поддерживать мнение о серьезности заболевания, и Вольховскому удалось это в полной мере, что подтверждается письмом Е. А. Энгельгардта Ф. Ф. Матюшкину от 18 ноября 1829 г., в котором сообщается: «...он (Вольховский. — Н. М.) долго и слишком долго крепился и перемогался, наконец уже стало невмоготу, он принужден был возвратиться в Тифлис, где теперь лежит со всеми признаками чахотки ‹...› Пушкин приехал ‹...› от него мы узнаем подробности о Вольховском ‹...›».42

183

По всей видимости, сообщая эти сведения Ф. Ф. Матюшкину, Энгельгардт опирался на письмо самого Вольховского, так как 17 ноября 1829 г. в своем ответном письме сообщал ему: «Пушкина я никогда не вижу; он даже на улице избегает встречи со мною, итак подробностей о твоем житье-бытье никаких не получал, знаю только по рассказам некоторых, оттуда приехавших и по твоему письму, что твое здоровье очень расстроено. ‹...› Мы долго и много толковали о тебе и твоем положении с Шубертом,43 который, кажется, тебе искренно предан и принимает участие в тебе, и мы, осмотрев со всех сторон все, сколько нам известные обстоятельства, находим, что лучше бы всего тебе какою-нибудь хорошею манерою из того края выбраться, коего климат никак не удобен для поправления твоего здоровья...».44

Вольховский воспользовался советом Энгельгардта и в конце 1829 г. выхлопотал себе трехмесячный отпуск (с 3 декабря 1829 г. по 3 марта 1830 г.) по состоянию здоровья45 и поселился на это время у больного отца в Воронеже.

Тем временем Е. А. Энгельгардт, используя свои связи в Петербурге, попытался замять конфликт, выхлопотать для Вольховского новое назначение и тем самым вывести своего питомца из-под удара Паскевича. Приведем некоторые фрагменты из его писем Вольховскому, так как в них, как нам кажется, вскрывается тот «механизм», который помог спасти Вольховского от Следственной комиссии по делу декабристов в 1826 г.

12 февраля 1830 г. в письме к Вольховскому Энгельгардт сообщает: «Теперь, кажется, горизонт твоих дел прояснился и я могу тебе понятнее и обстоятельнее объяснить, что делается, а именно: письмо твое Гр. ‹аф› С. ‹ухтелен› хотя и получил и совершенно одобряет во всем твои поступки, но по врожденной и неприоборимой своей робости и нерешительности, не решился пустить оное в ход. Вероятно ты теперь уже получил от него, как кажется, безымянную записку, содержащую совет просить о продолжении твоего отпуска тамошнее свое начальство с представлением законных свидетельств о болезни.46 Вот все, на что мог он решиться, и более от него не ожидай! Но дело тем не испорчено, а может быть еще улучшено; Ф. Ф. Ш. ‹уберт› доставил твое письмо в подлиннике Чернышеву, который показал оное в добрый час Царю; оно со вниманием прочтено, и, как кажется, принято хорошо и будет уважено; но дело это не может быть круто поворочено, а требует осторожности и времени, чтобы выручить тебя оттуда, не оскорбляя и не раздразнив тамошнего большака...».47

184

Очевидно, что и в 1826 г. ни заступничество П. П. Сухтелена, ни блестящая характеристика, данная Вольховскому И. И. Дибичем, не смогли бы вывести Вольховского из-под удара, если бы за ними не стояло лицо более могущественное — вероятнее всего, Николай I. Возможно, он посчитал, что присутствие Вольховского на казни декабристов48 будет достаточным для него уроком, а возможно, были иные причины, связанные с деловыми качествами Вольховского. Заступничество же Николая I в 1830 г. вполне объяснимо: царь оценил Вольховского как автора реляций, которые он получал из Отдельного Кавказского корпуса, и его деловые качества49 как обер-квартирмейстера.

В письме от 2 мая 1830 г. Е. А. Энгельгардт сообщает Вольховскому о дальнейшем ходе событий: «Стивен очень много обрадовал меня, любезный Вольховский, сообщением твоего письма, из коего я увидел, что здешние обещания выполнены; это не всегда бывает. Теперь дело на ладу и нет сомнения, что в скором времени ты будешь опять у нас, ибо съемка казенных лесов и пр. есть не что иное, как способ выручить тебя без шуму из Кавказа. ‹...› Я также виделся вчера с Нейгардтом, занимающим теперь место Сухтелена;50 и он очень хорошо к тебе расположен и обещал мне все от него зависящее употребить в твою пользу. Итак я считаю это дело конченным и, спасибо Богу и добрым людям, за правду стоящим, хорошо конченным».51

К сожалению, Е. А. Энгельгардт ошибался: дело отнюдь не было закончено, Паскевич не мог примириться с поражением. Об этом свидетельствует как последующая судьба Вольховского, так и второй, публикуемый нами рапорт.

Объяснение Полковника Вольховского о неисправностях,
открытых в делах Генерального Штаба Отдельного Кавказского
Корпуса. 26го Июля 1830. С. Петербург.

[Исправляющий должность Начальника Штаба Отдельного Кавказского Корпуса г. Генерал-Майор Жуковский I-ый52] Ваше Превосходительство предписанием

185

от 30го прошедшего Июня [требует] требуете [от Полковника Вольховского]53 [от меня] объяснения, действительно ли и почему сданы [им] мною при отъезде в Декабре прошедшего года дела Генерального Штаба сего Корпуса в столь расстроенном виде, в коем оные найдены при ревизировке в мае месяце сего года, произведенной Полковником Гастфортом [по повелению] в исполнение повеления г. Генерал-Фельдмаршала Графа Паскевича-Эриванского. По предписанию [г. Генерал-Майора Жуковского] В.‹аше›го Пр‹евосходительст›ва расстройство сие состоит в том, что листы в каждом деле особенно не прономерованы, не скреплены и не имеется при делах кратких реестров входящих и исходящих бумаг, в библиотеке же и архиве не оказалось многих книг54 и некоторых статистических описаний. На сие [Полковник Вольховский может] честь имею почтительнейше представить следующее:

[Его] Г. Генерал-Фельдмаршалу Графу Паскевичу-Эриванскому известно, в каком неустройстве находился вообще Штаб Кавказского Корпуса до возвращения Его Сиятельства из Персидского похода в 1828м году, возгоревшаяся вслед за тем война с Турциею лишила всякой возможности привести в порядок дела прошедшие, оставалось только заботиться об отвращении будущих беспорядков. Таким образом при вступлении в должность Обер-Квартирмейстера в Апреле 1828 года [Полковник Вольховский] нашел я дела, Планы, Карты, инструменты, архив, Канцелярию, чертежную, библиотеку, хозяйственную часть Топографического отряда в полном неустройстве [о чем по несостоянию тогда Начальника Штаба, лично доложив Его Сиятельству, получил приказание ограничиться приведением всего в возможно лучшее положение], что и было доведено до сведения Его Св‹етлости›. Первым положением [его] моим было завести надлежащий порядок в производстве дел по Генеральному Штабу [и он осмеливается] осмеливаюсь надеяться, что успел в сем: ибо по [его] моей части в продолжение всей Турецкой войны и до сего времени никаких существенных упущений в течении дел не открывалось; нужные журналы ведены, бумаги разделены по предметам и сшиты, не были же листы в делах особенно номерованы и кратких реестров не имелось, потому что сего вообще при Штабе Кавказского Корпуса [и в Канцелярии Главнокомандующего] не требовалось [сам г. Генерал-Майор Жуковский, исправляющий Должность Начальника Штаба с Октября прошедшего года, ежедневно видя, в каком положении находятся дела Генерального Штаба, не нашел нужным приказать о соблюдении по оным большей точности]. [Полковник Вольховский] Я считал достаточным содержать дела Генерального Штаба в таком же порядке, в каковом оные находились в Корпусном Дежурстве [и Канцелярии г. Главнокомандующего]; при сдаче должности своей Капитану Гене, [он] не приступил к номерованию и скреплению листов в делах и к составлению кратких реестров; ибо Начальниками отделений оставались прежние офицеры, на коих собственно падает ответственность за содержание дел в порядке, как по общим постановлениям, так и по положению в 1826м году утвержденному Его Сия‹тельством› г. Генерал-Фельдмаршалом [Графом Паскевичем-Эриванским] для Управления Корпусным Штабом: притом по порядку, почти везде принятому, листы в делах окончательно номеруются, скрепляются и дела снабжаются краткими реестрами только при сдаче в Архивы.

186

Касательно недостатка книг в Корпусной библиотеке и некоторых статистических описаний [Полковник Вольховский помнит] помню, что в описях обозначено, кем взяты не состоящие на лицо; по сему следует только собрать их, о чем [он] не упускал я заботиться, как сие можно видеть из разных имеющихся в Генеральном Штабе дел. Некоторые же книги в самой первоначальной описи, за подписанием г. Генерала Ермолова, показаны недостающими: также если некоторые старые и бесполезные статистические описания не приняты от Полковника Коцебу, то сие должно быть означено в описи оным. [При Полковнике Вольховском] В мое управление книги и описания не иначе были выдаваемы, как под расписки, [и он надеется] и я уверен, что по сборе всех у разных лиц находящихся книг и описаний, едва ли окажется заслуживающий внимание недостаток. Впрочем, [Полковник Вольховский] в принятии Библиотеки [никому] не давал я Квитанции, ибо оная при возвращении из Персидского похода хотя [хранилась) находилась в комнатах Генерального Штаба, но в заведывании Обер-Квартирмейстера не состояла. —

[Не находясь более при Кавказском корпусе, Полковник Вольховский испрашивает разрешения, отвечать ли прямо от себя г. Генерал-Майору Жуковскому, или представить объяснение сие чрез Начальство.]

В заключение смею надеяться, что усердие, с коим занимался я [приведением в порядок моей] исполнением обязанностей моих еще [не забыто] памятно Его Сия‹тельству› г. Генерал-Фельдмаршалу: [если же не успел привести всех частей [входивших в мое заведывание] состоящих под моим заведыванием в желаемое совершенство, то некоторым извинением может служить [мне то, что я] большое стечение дел в военное время, [и то] от обременения которых [нахожусь] и самое здоровье мое расстроилось, что...]55

Полковник Вольховский.56

После этого объяснения потребовалось вмешательство высокопоставленных заступников, в результате чего в письме к Ф. Ф. Матюшкину от 22 января 1831 г. Е. А. Энгельгардт с радостью сообщал: «Суворчик наш было к тебе покатил; его назначили Генеральным Консулом в Египет; поручение приятное само собою, но более по лестным отзывам начальников и приему самого Царя, который при представлении публично подошел к Вольховскому и, взяв его руку, сказал: „Мне приятно возобновить личное с вами знакомство: ваша отличная служба и достоинство мне известны, я умею их ценить. Вы в полной мере оправдали ожидания, какие должно было на счет ваш иметь (sic), по способностям вашим и по отличному воспитанию, какое вы получили. Поминайте мои слова”. God save the king.57 Скромного Вольховского оценили, как должно, и воспитанию его отдали справедливость! God save the king».58

Однако начало Польской кампании помешало осуществлению дипломатической карьеры Вольховского: он был призван в армию Дибича.

187

III

Ретроспективный характер объяснительной записки Вольховского позволяет восстановить ту атмосферу в штабе Паскевича, в которой оказался Пушкин в 1829 г. Наблюдая войну с предельно близкого расстояния, он имел возможность оценить ее с точки зрения дипломатической. Обер-квартирмейстер Отдельного Кавказского корпуса В. Д. Вольховский (лицейский товарищ Пушкина) имел доступ ко всей стратегической, политической и дипломатической информации. Им был составлен (очевидно, по просьбе поэта) «Маршрут от Тифлиса до Арзрума» и предоставлены копии реляций Паскевича Николаю I, впоследствии использованные Пушкиным в работе над «Путешествием в Арзрум».59

Позже Пушкин виделся с Вольховским в апреле 1834 г., когда они вместе представлялись царице,60 и записал по этому поводу в своем дневнике: «...Представлялся. Ждали царицу часа два. Нас было человек 20. Брат Паскевича, Шереметев, Болховской, два Корфа, Вольховский — и другие. ‹...› Я простился с Вольховским, который на днях едет в Грузию» (VIII, 324). Несмотря на краткость, в записи ощущается теплота их отношений, которая в полную силу звучит в письме Пушкина Вольховскому от 22 июля 1835 г.: «Посылаю тебе последнее мое сочинение, Историю Пугачевского Бунта. Я старался в нем исследовать военные тогдашние действия и думал только о ясном их изложении, что стоило мне немалого труда, ибо начальники, действовавшие довольно запутано, еще запутаннее писали свои донесения, хвастаясь или оправдываясь ровно бестолково. Все это нужно было сличать, проверять etc.; мнение твое касательно моей книги во всех отношениях было бы мне драгоценно» (XIV, 42).

Н. Е. Мясоедова

________

Сноски

Сноски к стр. 172

1 Например, см.: Грот Я. К. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. СПб., 1899; Кобеко Д. Императорский Царскосельский лицей. Наставники и питомцы. 1811—1813. СПб., 1911, и др.

2 См.: Нечкина М. В. «Священная артель». Кружок Александра Муравьева и Ивана Бурцова 1814—1817 гг. // Декабристы и их время. Материалы и сообщения. М.; Л., 1951. С. 155—188; Из эпистолярного наследия декабристов: Письма к Н. Н. Муравьеву-Карскому. М., 1975. Т. 1. С. 150, 161, 164 и др.

3 См.: Пущин М. И. Встречи с А. С. Пушкиным за Кавказом // Пущин И. Записки о Пушкине. Письма. М., 1989. С. 421—429 (впервые опубликовано Л. Майковым в его книге «Пушкин» — СПб., 1899); Розен А. Е. Записки декабриста. СПб., 1907; Гангеблов А. С. Воспоминания. СПб., 1888.

Сноски к стр. 173

4 [Малиновский И. В.] О жизни генерал-майора Вольховского. Харьков, 1844. Рукописный вариант см.: ИРЛИ, ф. 512, ед. хр. 68.

5 18 ноября 1844 г. П. Плетнев писал Я. К. Гроту: «Энгельгардт подарил мне и тебе по экземпляру биографии Вольховского, писанной Малиновским (сегодня к тебе отправил)» (Грот К. Я. Из лицейской старины. Е. А. Энгельгардт и питомцы Царскосельского лицея // Исторический вестник. 1905. Т. CL. Июль. С. 92).

6 Розен А. Е. Записки декабриста. С. 240.

7 Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина по Царскосельскому Лицею: Материалы для словаря лицеистов Первого курса 1811—1817. СПб, 1912. Т. 1. С. 1—286.

8 Шадури В. Покровитель сосланных на Кавказ декабристов и опальных литераторов: Неизвестные материалы о лицейском друге Пушкина В. Дм. Вольховском. Тбилиси, 1979. С. 3. В данной работе приводятся значительные фрагменты эпистолярного наследия Вольховского, находящегося в Институте рукописей им. К. Кеклидзе АН Грузии (ф. Е. Г. Вейденбаума, № 1724—1855).

9 Белкин Д. И. Письма В. Д. Вольховского к Грибоедову // А. С. Грибоедов: Материалы к биографии. Л., 1989. С. 147. К сожалению, публикация выполнена крайне небрежно, с многочисленными неверными прочтениями, например:

у Д. И. Белкина

в рукописи

с. 151: «более 400 ныне пленных»

«отдайте Лемченке»

«для изготовления»

«Весь Ваш Вольховский»

с. 152: «сданы в Гиляне»

«не остается, как воевать»

с. 153: «11 генваря 1828»

«общим у нас с Аббас-Мирзою ханом»

«более 400 всех пленных»

«отдайте Г. Лемченке»

«для [принятия] изготовления»

«Весь Ваш В. Вольховский»

«сданы в Миане»

«не останется, как воевать»

«11-го Генваря 1828 год» (курсив)

«общим у нас с Аббас-Мирзою делом»

При этом постскриптум письма оборван на полуслове. За фразой «он весьма заботится иметь выгодное о себе мнение Его Высокопр.‹евосходительст›ва» в рукописи следует, а в печатном тексте отсутствует: «...и всегда просит напомнить о нем и его заслугах. Говорили мне, что Его Вво Шах, убеждая настоятельно Каймакана, что у Аббас-Мирзы нет денег, начинает склоняться и на уплату из своих денег 7ой Куруры, но ждет известий от Абдул-Гассан-Хана. 6ю Куруру в назначенный срок тоже обещаются передать Г. Макдональду.

Бретали-Хан мне сказывал, что и 10я Курура уступлена: осмеливаюсь не верить ему, а то может [быть] остановка праздно быть (так в рукописи. — Н. М.) от этого. Мне сказывали, что артиллерии велено отсюда подвинуться в Сулейманию, что в Богачане, отсюда по Казвинской дороге.

Тегеран» (ИРЛИ, ф. 623, ед. 21).

Сноски к стр. 174

10 Следственное дело Вольховского опубликовано, см.: Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина... С. 208—213.

11 Восстание декабристов. Л., 1925. Т. 7. С. 50—51.

12 [Малиновский И. В.] О жизни генерал-майора Вольховского. С. 7—8; Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина... С. 36—44.

13 См.: Русская старина. 1903. Т. 114. Июнь. С. 633—634.

Сноски к стр. 175

14 Восстание декабристов. Т. 8. С. 51; ср. также: Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина... С. 213.

Сноски к стр. 176

15 Глиноецкий Н. П. История русского Генерального штаба. СПб., 1894. Т. 2. С. 6.

16 Щербатов К. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич: его жизнь и деятельность. СПб., 1890. Т. 2. С. 12.

17 Глиноецкий Н. П. История русского Генерального штаба. Т. 2. С. 5, 8.

18 Розен А. Е. Записки декабриста. С. 240. Предсмертными словами Вольховского были: «Мы будем счастливы, мы достигли своего назначения...». На чугунном кресте над его могилой Харьковской губернии Изюмского уезда в селе Стратилатове в ограде церкви Софии Премудрости Божией надпись: «Одари Бог, кротость премудростию» [Малиновский И. В.] О жизни генерал-майора Вольховского. С. 23.

Сноски к стр. 177

19 ПД, ф. 244, оп. 1, № 988. Там же и беловая писарская копия.

20 Рукописи Пушкина, поступившие в Пушкинский Дом после 1937 года: Краткое описание. М.; Л., 1964. С. 32.

21 Текст опубликован П. Поповым, см.: Летописи государственного Литературного музея. М., 1936. Т. 1. С. 197—217.

22 ПД, ф. 244, оп. 1, № 1703.

23 «Журнал» охватывает события со 2 апреля 1827 г. по 31 декабря 1830 г. — РГИА, ф. 1018, оп. 3, № 192.

24 См.: Русский инвалид. 1829. 17 июля. № 181—182; Военный журнал. 1829. № 5. С. 214—237.

25 См.: Летописи государственного Литературного музея. Т. 1. С. 200, 211.

26 Не удалось объяснить наличие этой вставки и П. Попову, см.: Летописи... С. 215. Данная сверка текстов сделана мной для Академического собрания сочинений А. С. Пушкина, где предполагается публикация реляций Паскевича из пушкинского архива.

Сноски к стр. 179

27 РГИА, ф. 1018, оп. 3, № 192, л. 92.

28 Щербатов К. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич Т. I. С. 211—212.

29 Русский архив. 1893. Т. III. Кн. II. С. 347—348.

30 РГИА. ф. 1018, оп. 3, д. 85.

Сноски к стр. 180

31 Рапорт относится к периоду одновременного пребывания Пушкина и Вольховского в Арзруме. У Пушкина этой датой помечено стихотворение «Из Гафиза»: «5 июля. Лагерь при Ефрате» (II, 163).

32 Медицинское заключение о пребывании Вольховского в госпитале см.: ИРЛИ, ф. 512, № 59, л. 1—5.

33 «Журнал» И. Ф. Паскевича (с 17 октября 1827 г. по 1 июня 1830 г.) находится в РГИА (ф. 1018, оп. 3, д. 194). Многие записи в нем действительно сделаны рукой Вольховского. Помимо этого, Вольховский снимал копии с «Журнала» для отправления их в вышестоящие инстанции в Петербург. Например, в АВПРе находится копия с «Журнала» за 14—17 апреля 1829 г., снятая Вольховским (автограф подписан) для МИД (ф. 340, оп. 918, д. 18, л. 22—23).

34 «Журнал донесений Николаю I» — это собственно тот самый «Журнал реляций», с которого была снята копия для Пушкина (см. выше сн. 27).

Сноски к стр. 181

35 ИРЛИ, ф. 512, № 23; см. также медицинское свидетельство, выданное 20 июля 1829 г. в Арзруме Вольховскому за подписями Ильяшенко и Силича, которое почти дословно повторяет рапорт Вольховского (ИРЛИ, ф. 512, № 57).

36 Для наиболее информированных современников авторство Вольховского по отношению к реляциям Паскевича Николаю I не было тайной: Н. Н. Муравьев-Карский указывал на это в своих мемуарах (Русский архив. 1894. Кн. 3. С. 410). В архиве Вольховского (ИРЛИ, ф. 512, № 111) хранится отдельный печатный оттиск реляции Паскевича Николаю I от 23 июня 1829 г., опубликованный в «Русском инвалиде» (1829. № 181—182). Следует отметить, что публикация данного текста в «Военном журнале» (1829. № 5) несла в себе стилистическую правку с изменением даты реляции (с 23 июня на 20 июня 1829 г.).

37 Эта же причина выдвигалась и при отставке неугодного главнокомандующего; например, при смене командующего дунайской армией кн. А. Багратиона, навлекшего на себя гнев Александра I неудачными военными действиями, в рескрипте от 2 февраля 1810 г. гр. Каменскому-2 официально сообщалось: «По прошению генерала от инфантерии князя Багратиона, увольняя его для лечения болезни на четыре месяца, назначаем Вас главнокомандующим молдавской армией» (Петров Е. Н. Война России с Турцией. 1806—1812. СПб., 1887. Т. III. С. 9).

Сноски к стр. 182

38 Русская старина. СПб., 1872. Т. VI. С. 169, 174—179.

39 Архив Раевских. СПб., 1908. Т. 1. С. 435, 438, 439, 441, 446.

40 Русская старина. 1884. Т. 41. С. 326—327; Русский архив. 1903. Кн. 1. С. 179.

41 Розен А. Е. Записки декабриста. С. 240—241.

42 Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина... С. 78.

Сноски к стр. 183

43 Шуберт Ф. Ф. (1789—?), с 1825 г. директор корпуса топографов, с 1831 г. генерал-майор, начальник тригонометрической съемки Псковской и Виленской губерний.

44 Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина... С. 76—77.

45 Свидетельство о здоровье Вольховского от 3 декабря 1829 г. см.: ИРЛИ, ф. 512, № 58, л. 7—8.

46 Таковые свидетельства были предоставлены, см.: ИРЛИ, ф. 512, № 58, л. 9—9 об.

47 Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина... С. 83; «большак» — разумеется, Паскевич.

Сноски к стр. 184

48 Розен Е. А. Записки декабриста. С. 239—242.

49 О деловых качествах Вольховского может дать представление эпизод из записок Ф. Ф. Торнау, относящийся к 1832 г., когда Вольховский был начальником штаба Отдельного Кавказского корпуса при Г. В. Розене, главнокомандующем: «Недолго, — пишет Торнау, — пользовался я во Владикавказе свободною жизнею и безделием. ‹...› На третий день приехал начальник штаба (Вольховский. — Н. М.), и меня потребовали к нему прямо с веселого обеда в татарском лагере. Освежив голову холодной водой, я пошел к докладу, сколько помню, ничего не спутал, и вернулся на свою квартиру с туго набитым портфелем. С той поры от раннего утра до поздней ночи приходилось сидеть за бумагами, прислушиваясь к скрипу писарских перьев, вместо голосистых песен, так сладостно ласкавших мой непривычный слух. Окончательные приготовления к экспедиции, которою барон Розен намеревался лично командовать, требовали ускоренного исполнения, и Вольховский не имел привычки давать в подобном случае отдых себе и другим». — Т. [Торнау Ф. Ф.]. Воспоминания о Кавказе и Грузии // Русский вестник. 1869. Т. 80. С. 103.

50 См.. Глиноецкий Н. История Русского Генерального штаба. Т. 2. С. 11, 48.

51 Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина... С. 83—84.

52 Жуковский-I был назначен на должность по ходатайству Паскевича 30 сент. 1829 г. — РГИА, ф. 1018, оп. 8, д. 184, 185.

Сноски к стр. 185

53 Рапорт первоначально был составлен от 3-го лица, позже 3-е лицо было исправлено на 1-е; в рукописи, имеющей черновой характер, эта правка сделана карандашом.

54 В библиотеке АН России (г. С.-Петербург) сохранилась книга: Дебу И. О Кавказской линии и присоединенном к ней Черноморском войске, или Общие замечания о поселенных полках, ограждающих Кавказскую линию, и о соседстве горских народов. СПб., 1829 (шифр: Куник/К-208). На корешке этой книги аккуратно приклеен кусочек сероватой бумаги, где рукой Вольховского написано заглавие.

Сноски к стр. 186

55 Последняя фраза написана карандашом и полустерлась.

56 ИРЛИ. ф. 512, д. 6. На л. 1 помета другой рукой «Доложить».

57 «Боже, храни короля» (англ.).

58 Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина... С. 85.

Сноски к стр. 187

59 См.: Мясоедова Н. Е. «Путешествие в Арзрум» А. С. Пушкина (в печати).

60 Известно, что 19 февраля и 3 апреля 1834 г. Вольховский представлялся Николаю I.