163

КАРОЛИНА СОБАНЬСКАЯ В ПИСЬМАХ
МАРШАЛА МАРМОНА И БАЛЬЗАКА

Пушкин познакомился с Каролиной Собаньской, урожденной графиней Ржевуской, в 1821 г. в Киеве, позже встречался с ней в Одессе и Петербурге. В 1830 г. поэт записал в альбом Собаньской посвященное ей стихотворение «Что в имени тебе моем?». Эпистолярное наследие Пушкина свидетельствует о его сильном увлечении Собаньской. Все это издавна привлекает к ее личности пристальное внимание пушкинистов. О ней написано много. Мы ограничимся здесь самыми краткими сведениями, необходимыми для этих заметок.

164

Каролина Розалия Текла Ржевуская, ослепительная красавица, получившая блестящее образование, была выдана замуж молоденькой девушкой за пожилого помещика Иеронима Собаньского. В 1816 г. они разошлись, а в 1825 г. развелись официально. С 1821 г. Каролина Собаньская находилась в связи с графом И. О. Виттом — генерал-лейтенантом, начальником военных поселений в Новороссии. Красавец, обходительный человек и злостный интриган, хороший организатор и казнокрад, Витт с провокационными целями пытался проникнуть в круг будущих декабристов, посылал своего доверенного в Псковскую губернию для сбора компрометирующих сведений о ссыльном Пушкине. К тайному сыску в Одессе была причастна и Собаньская. Современники считали ее пособницей Витта в его интригах и провокаторской деятельности. Во время подавления польского восстания Витт командовал кавалерийским корпусом, а затем был назначен варшавским военным губернатором, председательствовал в уголовном суде над польскими повстанцами. Однако Николай I не до конца доверял ему из-за его связи с Собаньской, подозревавшейся в пособничестве повстанцам. В 1835 г. между Собаньской и Виттом наступает разрыв.

К этому времени относятся письма к Собаньской бывшего наполеоновского маршала Мармона. Они сохранились переписанными ее рукой в дневник, находящийся в парижской библиотеке Арсенала, о котором долгое время у нас ничего не было известно.

Несколько лет назад В. Фридкин опубликовал статью о своем посещении библиотеки Арсенала.1 По его описанию, внешне дневник Собаньской «напоминает альбомы, бывшие в моде в прошлом веке: кожаный коричневый переплет, медный замок на обрезе (ныне он сорван). В дневнике около 300 страниц, но заполнен он только наполовину. Записи большей частью по-французски и лишь изредка по-польски. Перед каждой записью — дата».

В 1989 г. автор статьи, выступая на вечере в Государственном музее А. С. Пушкина в Москве, сообщил о своей расшифровке неразобранного слова в черновике письма Пушкина к Собаньской. До сих пор соответствующее место воспроизводилось следующим образом: «Среди моих мрачных сожалений меня прельщает и оживляет лишь только мысль о том, что когда-нибудь у меня будет клочок земли в Крыму ‹?›. Там я смогу совершать паломничества, бродить вокруг вашего дома, встречать вас, мельком вас видеть» (XIV, 445). При этом не прочитанному, а лишь предположительно проставленному слову «Крыму» были даны варианты: а. Молдавия ‹?›; б. Волыни ‹?›; в. Одесса ‹?›, т. е. перечислены места, где могла жить Собаньская. Неразобранное ранее слово прочитано В. Фридкиным как «Ореанда» и обозначает местность в Крыму, где находилась дача Витта.

165

К сожалению, подробных сведений о содержании записей в дневнике Собаньской не приводилось ни в статье, ни в устном выступлении.2

Частично свет на них проливает публикация, появившаяся много ранее во французском научном периодическом издании «Этюд бальзасьенн», ксерокопия которой в свое время была любезно прислана нам журналисткой Кристиной Ревюз. Публикация озаглавлена «Необычная судьба. Каролина Собаньская — свояченица Бальзака». Как известно, Бальзак женился на Еве (Эвелине) Ганской — сестре Каролины. Публикация состоит из двух частей. Первая, написанная Грегуаром Алексинским, основана на советских изданиях. Во второй, принадлежащей перу Роже Пьерро, обильно цитируются письма Мармона, переписанные в дневнике Собаньской. Там же приводятся выдержки из писем Бальзака Ганской, касающиеся Каролины, и документов французских архивов, позволяющие уточнить даты жизни Собаньской.3

Обращает внимание полная противоположность отношения Мармона и Бальзака к Собаньской. Первый был ею совершенно очарован. Другой пишет о ней в резко отрицательном тоне. Но такова была эта женщина, никого не оставлявшая равнодушным, вызывавшая и при жизни и после смерти самые разноречивые и крайние суждения.

Письма Мармона связаны со сложным периодом в жизни Собаньской — разрывом с Виттом. Прежде чем обратиться к ним, вспомним, кто их автор.

Август Фредерик Людовик Виесс де Мармон, герцог Рагузский (1774—1852) — профессиональный военный. Отличившись при осаде Тулона, был замечен Бонапартом, сделавшим его своим адъютантом. Направленный в Далмацию с незначительными силами, Мармон удержался в Рагузе (ныне — Дубровник), противостоя соединенным русским и черногорским отрядам, за что ему пожалован герцогский титул. В 1814 г. перешел на сторону Бурбонов. В июльскую революцию 1830 г. бежал с королем Карлом X за границу. Поселился в Вене, получал пенсию от австрийского двора. Автор восьмитомных мемуаров и ряда других книг.4

В 1834—1835 гг. Мармон совершил большое путешествие, побывав на юге России, в Турции, Сирии, Палестине и Египте.

166

19 мая 1834 г. он приехал в Одессу, где был принят Виттом, с которым познакомился еще в 1826 г. в Москве, представляя Францию на коронации Николая I.

Витт показал Мармону военные поселения, приведшие бывшего наполеоновского маршала в восторг. В описании путешествия он посвятит им тридцать страниц печатного текста, а о самом Витте скажет: «Это его просвещенному, плодотворному и обширному уму, его точному суждению, его выдающейся деятельности обязаны созданием этих поселений. Ими он оказал огромную услугу Русской империи, поскольку это замечательное установление дает одновременно большие преимущества государю и населению».

Витт пригласил Мармона в Крым на свою дачу в Ореанде. В его честь окружающие горы были иллюминированы цветными фонариками и устроен фейерверк. Гость в восторге: «Нет ничего приятнее этого жилища, и те, кто радушно принимал в нем, добавляли ему большое очарование своим присутствием. Оттуда открывается обширная панорама, самая красивая на всем побережье. Она охватывает весь Ялтинский залив до горы Медведица, которая замыкает его с востока».

Мармон не устает повторять слово «charme» — «очарование». «Дом графа Витта очарователен, хотя и скромен. В нем находишь отпечаток души его владельца». Совершенно пленила его «очаровательная мадам Собаньская», с которой он также встречался раньше, в Вене. Она в свою очередь не осталась равнодушной к любезностям гостя, намекнув ему, как увидим, о своих душевных переживаниях, которыми все более откровенно будет делиться затем в письмах.

Мармон пробыл в Ореанде четыре дня, с 20 по 24 июня. 28 июня он отправляет Собаньской письмо с благодарностью за оказанное гостеприимство: «Несмотря на приятную надежду, которую я питаю вновь вскоре увидеть вас, я не могу упустить случая напомнить вам о себе и еще раз поблагодарить за доброту, которой вы меня окружили. Она никогда не сотрется в моих воспоминаниях, и пребывание в Ореанде навсегда остается в моей памяти, как и в моем сердце, светлым моментом поездки в Крым. Как я сожалею, что она была так коротка, и как дорого я бы заплатил за то, чтобы она повторилась. Ваш разговор, наполненный таким очарованием, ваш столь изящный ум, ваша душа, столь благодарная и созданная для того, чтобы оценить все то, что искренне и великодушно, делают общение с вами неоценимым, и нет такого препятствия и такого расстояния, которые могли бы помешать мне вновь насладиться ими. Дружба, которую вы мне оказали и которой я горжусь, очень глубоко тронула меня. Заслуживать ее все больше, оправдать и отплатить за нее самым щедрым образом будет одной из приятнейших забот до конца моей жизни».

Состоялась ли их новая встреча в Козлове (ныне Евпатория), на которую рассчитывал Мармон, неизвестно. Но он уже в курсе ее расстраивающегося союза с Виттом и в следующем письме от

167

20 июля из Константинополя призывает к примирению с ним. «Есть бесконечное счастье в том, чтобы возбуждать чувства такой благородной души, как ваша, чуткой, щедрой и занимать ум столь изысканный, как тот, что дало вам Небо», — пишет он. И далее: «Больше всего мне бы хотелось не видеть, как вы мучаете себя вещами, которые кажутся мне химерическими и которые покажутся такими же вам, когда вы подумаете о всем том, что отличает сердце, которое так долго вам преданно и которое столь благородно и деликатно. Но мне стыдно говорить вам это, поскольку вы уже сто раз сказали себе то же самое...».

22 августа, плывя из Смирны на остров Родос, Мармон отвечает на письмо Собаньской от 17 июля. Из него видно, насколько далеко зашли ее откровения: «Ваши страдания, ваши огорчения глубоко отдаются в моем сердце, и я разделяю, как буду разделять всегда, самым истинным и самым искренним образом все, что вы будете чувствовать. Я смотрю с сожалением, которое не могу выразить, на ваше столь тягостно отравленное существование и вместо пожелания того, чтобы результат, который вы мне сообщаете, не свершился, приношу вам свою самую искреннюю дружбу. Мнение, которое я вам выражаю, совершенно бескорыстно, но подумайте о прошлом, подумайте о будущем, и вы убедитесь, что ваши интересы, без сомнения, повелевают не порывать узы, которыми вы добровольно связали себя и которые время сделало достойными уважения». В концовке фразы имеется в виду, что общество, в котором связь Собаньской с Виттом долго выглядела скандальной, в конце концов смирилось с фактом их сожительства. Ходили даже слухи, что они тайно обвенчались.

Мармон настаивает на этой теме: «Есть своего рода достоинство в длительности привязанностей, и общество более справедливо, чем считают, в суждении, которое оно выносит о подлинных и прочных чувствах. Если помните, вы, хотя и туманно, говорили мне о том, что может произойти, и я откровенно высказал свое мнение. Я повторю его вам и сегодня. Ради себя самой оставьте ему надежду на то, что не все кончено. Существуют взаимные интересы, которые должны обновить связи, казалось, предназначенные распасться. Воспоминания имеют столько прелести, когда они говорят о живой и преданной привязанности, и как отказаться от того нежного и трогательного, что они содержат в себе. И разве тот, кто интересует вас, не обладает столькими сердечными качествами? Это такое доброе, такое достойное существо».

В нашей литературе обычно исходят из того, что это Витт бросил Собаньскую. Из писем Мармона вытекает, что перед ним она выставляла дело несколько иным образом.

Тем временем разрыв, видимо, уже наступил. 7 октября Мармон пишет из Александрии: «Я не могу понять потрясения, которое резко подвергло испытанию все ваше существование, и еще меньше причину, которую вы ему приписываете. Если обстоятельства действительно таковы, то следовало бы предполагать своего рода безумие, но, конечно, лицо, которое вы обвиняете, обладает

168

большим умом и способностью рассуждать. Мой Бог, как бы я хотел видеть вас вернувшейся к более спокойному состоянию, и сколь заслуживающей сострадания я нахожу вас, если вам приходится ненавидеть свои воспоминания. Но невозможно, чтобы каждый из вас не стал вновь самим собой и не изменил своих нынешних намерений».

Кто подразумевался под «лицом», виновным, по мнению Собаньской, в крушении ее союза с Виттом? Не сам ли император Николай I, по чьему указанию она в 1832 г. была удалена из Варшавы? Или Бенкендорф, которому она тогда же направила письмо с опровержением подозрений в пособничестве польским повстанцам?5 Это лишь наши предположения, хотя вполне вероятно, что политические и карьерные мотивы играли для Витта не последнюю роль в его решении расстаться с Собаньской.

Проходит несколько месяцев, проведенных Мармоном в Египте. 15 марта 1835 г., находясь в Риме, он повторяет свои пожелания: «Я бы очень хотел, чтобы они исполнились и чтобы они могли благотворным способом повлиять на ваше счастье. Это счастье дорого мне, и я с живой болью смотрю на то, как страдает сейчас ваше сердце. Признаюсь вам, что я ничего не понимаю из того, что произошло, того внезапного разрыва, которого, казалось, ничто не предвещало. В моих задушевных общениях с В‹иттом›, в моих разговорах с ним я находил выражение неизменности его чувств и твердых намерений относительно своего будущего, которое он никогда не отделял от вашего».

В альбоме Собаньской переписаны еще два письма Мармона. В них сожаления об ее одиночестве, моральной изоляции, в которой она оказалась. Упоминается «большая потеря». Очевидно, речь идет о смерти ее дочери Констанции, о чем в то же время говорилось и в переписанном в дневник письме графини Р. С. Эдлинг (тоже знакомой Пушкина с одесских времен).

Письма самой Собаньской к Мармону неизвестны. Но при чтении ответов на них невольно возникает вопрос, не рассчитывала ли она в момент разрыва с Виттом получить от Мармона нечто большее, чем ту дружбу, в которой он ее неизменно уверял? Если это так, то ее надежды не оправдались, и ей пришлось ограничиться менее блестящей партией. В 1836 г. она вышла замуж за С. Х. Чирковича, серба по происхождению, служившего адъютантом Витта — должность, которую ему пришлось оставить, после чего он долго не мог получить нового назначения. Несколько лет супругам пришлось провести в имении приятельницы Собаньской княгини А. С. Голицыной (еще одной знакомой Пушкина) в Кореизе. Лишь в 1841 г. Чирковича зачисляют в канцелярию графа М. С. Воронцова. В 1845 г. он становится вице-губернатором Бессарабии, но год спустя его здоровье ухудшается, он выходит в отставку и вскоре умирает. Каролина вновь остается одна.

169

Но вернемся к публикации в «Этюд бальзасьенн». Приводимые в ней выдержки из писем Бальзака к Еве Ганской хронологически продолжают письма Мармона. 1 октября 1836 г. он называет имя Каролины, возможно, в связи с ее предстоявшим замужеством: «Вы мне сказали, что ваша сестра Каролина опаснейшая из женщин, а в вашем последнем письме это ангел, и вы мне сообщаете, что она близка к тому, что я называю верхом безумия, так как я не забыл, что вы писали мне о полковнике ‹Чирковиче?›. Она будет очень несчастлива».

Год спустя, 21 октября 1837 г., собираясь приехать в имение Ганской Верховню, Бальзак умоляет ее не верить Каролине, говорившей, что хозяйка не будет знать, что делать с «остроумным парижанином».

Проходит несколько лет, прежде чем имя Каролины снова появляется под пером Бальзака, причем в весьма нелестных для нее выражениях. 30 августа 1844 г. он пишет в связи с ее пребыванием в Верховне: «Дорогая, ваша сестра К‹аролина› играет комедию, и я не знаю, что меня больше восхитило — великолепная простота вашей исповеди или ее двуличие».

Из писем 1846 г. видно, что после смерти Чирковича Каролина уехала в Германию, а оттуда во Францию. 13 августа Бальзак пишет: «Твоя сестра Кар‹олина› безумица, и это — лицемерная безумица, худшая из всех». Правда, неделю спустя он смягчается: «Где ты теперь? На Рейне или с твоей сестрой, о которой мне говорил Деларю как об очаровательной женщине, которую он видел в Одессе. Он многое узнал о Витте» (очевидно, упоминается М. Д. Деларю, знакомый Пушкина).

Когда Каролина с сестрой Алиной Монюшко должны были приехать в Париж, Бальзак заверяет Ганскую, которая не хотела, чтобы он с ними встретился, что они не смогут найти его, так как 30 августа его в Париже не будет.

5 октября 1846 г. состоялась свадьба дочери Ганской Анны с Георгием Мнишеком (последним в роде, к которому принадлежала Марина — жена Лжедмитрия). Незадолго до этого Бальзак не сдерживает своего возмущения: «Две тетки Анетты находятся в Париже, когда она выходит замуж в Висбадене. Это свидетельство весьма малой привязанности к ее матери, особенно со стороны твоей сестры Каролины, которая бегает со старой безумицей».

«Старая безумица» — это бывшая приятельница Бальзака графиня Бокарме, с которой Каролина подружилась в Риме. «Эти две очаровательные женщины, — саркастически замечает он, — чрезвычайно понравились друг другу и в настоящее время как две сестры на выданье».

В сентябре 1847 г. Анна Мнишек встретила свою тетку Каролину, которая к тому времени вернулась на Украину, у своих друзей. Каролине уже за пятьдесят, но она все еще красива. Анна пишет своей матери: «Тетя Каролина обедала у Раковских. Она ослепительно прекрасна. Я не думаю, чтобы она была когда-либо красивее, чем сейчас. Быть может, это лебединая песня ее

170

красоты, но существует и такая красота, которая никогда не исчезает».

В 1848 г. Бальзак часто встречался в Париже с Алиной Монюшко. Из сообщений об этих встречах становится известно, что Каролина после пребывания у своего брата Адама в родовом имении Ржевуских Погребище покупает дом в Одессе. Она намеревалась отправиться в Константинополь и совершить паломничество по святым местам в Палестине. Но в связи с революционными событиями в Европе Николай I не поощряет зарубежных поездок своих подданных, и Каролине отказывают в выдаче паспорта.

В том же году Бальзак задумал пьесу «Король нищих» (не осуществлена) и предложил актрисе Мари Дорваль исполнить в ней роль набожной ханжи. Сообщая об этом Ганской, он пояснял, что образ навеян ее сестрой Каролиной: «характернейшая комическая маска добродетели поверх галантности эпохи Людовика XIII ей очень подходит».

Долгими вечерами в Верховне и позже в Париже, когда Ганская стала мадам де Бальзак, наверное, не раз заходил разговор о ее сестрах. Но документальных свидетельств тому нет. Здесь следует заметить, что Бальзак, по-видимому, в то время не встречался с Каролиной и мнение о ней мог составить главным образом из отзывов Евы. Трудно сказать, насколько проницателен был в данном случае автор «Человеческой комедии».

Немногим более года спустя после смерти Бальзака в августе 1850 г. начался парижский период жизни Каролины. Она вышла замуж за французского писателя Жюля Лакруа (1809—1887). В архивах департамента Сены хранятся книги актов гражданского состояния. В одной из них записано, что 6 ноября 1851 г. в I округе Парижа зарегистрирован брак «Люси Каролины ‹так она названа в этом документе› графини Ржевуской, проживающей на улице д’Анжу Сент-Оноре № 22, вдовы после первого ‹!› брака с Этьенном Графом ‹!› Чирковичем» и «Жюля Жозефа Лакруа, родившегося в Париже 7 мая 1809 года, проживающего по улице Мартир № 47».

Р. Пьерро пишет, что по этому же адресу жила сестра Бальзака Лора со своим мужем Эженом Сюрвиллем. Не исключено, считает он, что через них Каролина и познакомилась с Жюлем Лакруа. Его брат Поль Лакруа (1806—1884), также писатель, выступавший под псевдонимом Библиофил Жакоб, был другом юности Бальзака. Это он, служа в библиотеке Арсенала, сохранил дневник Каролины и находящийся там же переплетенный том писем к ней от княгини А. С. Голицыной. От себя добавим, однако, что у Поля Лакруа были и прямые связи с Россией, а не только через семью Бальзака. За опубликованную на французском языке историю царствования Николая I он получал от русского двора пенсию.6

171

Р. Пьерро отмечает также, что племянница сестер Ржевуских, дочь их брата Адама княгиня Екатерина Радзивилл утверждала, что, перед тем как вступить в брак с Жюлем Лакруа, Каролина чуть было не вышла замуж за французского поэта и влиятельного критика, непримиримого врага Бальзака Шарля-Огюстена Сент-Бева. «Сестра мадам Ганской, обхаживаемая преследователем Бальзака — такое не было бы лишено пикантности, — пишет Р. Пьерро. — Но не легенда ли это?» После того как Е. Радзивилл опубликовала мнимые письма Ганской к брату Адаму Ржевускому с выдуманными подробностями романа Евы с Бальзаком, исходящие от нее сведения берутся исследователями под сомнение.

И еще одно французское свидетельство о Каролине, на этот раз очень для нее лестное.

В 1880 г., почти тридцать лет спустя после третьего официального замужества Каролины, Поль Лакруа опубликовал эссе о Варваре Юлии Крюднер (1764—1825) — литераторе и проповеднице мистического суеверия, одно время оказывавшей влияние на Александра I. Этот труд он посвятил Каролине, предпослав ему такой текст: «Вы еще только входили в жизнь, когда мадам Крюднер готовилась уйти из нее. Эта странная женщина, чей проницательный взгляд был всегда погружен в неизвестность будущего, остановилась на пороге, с которого переходят в вечность, чтобы сказать вам с пророческой улыбкой: „Прекрасная, добрая и очаровательная, преисполненная всеми дарами неба и украшенная всеми благодатями, вначале вы будете искать счастье, а позже счастье придет искать вас. Помните, что Господь прислал вас на землю, чтобы нравиться и пленять”. Предсказание сбылось: вы стали моей сестрой и должны быть счастливы, потому что составляете счастье моего любимого брата».

Следует признать, что у Поля Лакруа были основания для такого отзыва. Последние тринадцать лет своей жизни Каролина провела, ухаживая за ослепшим мужем.

В заключение о датах жизни Каролины. В нашей литературе указывается лишь год ее рождения, и то приблизительно — «около 1794».7 «У нас перед глазами выдержка из акта о ее смерти, — пишет Р. Пьерро, — в нем мы читаем: „родилась в замке Погребище (Русская Польша) двадцать пятого декабря тысяча семьсот девяносто пятого года”». Однако дата вызывает у него сомнения. Он приводит сообщение, полученное Хуанитой Хелм Флойд — автором книги «Женщины в жизни Бальзака» от упоминавшейся уже Катерины Радзивилл, согласно которому «м-м Ганская родилась 24 декабря, а не 25 декабря ‹...›. Я абсолютно уверена в дате, потому что у нас всегда был большой семейный праздник по этому случаю. Вы, конечно, знаете, что римско-католическая церковь отмечает 24 декабря день Адама и Евы, и поскольку мой отец и его сестра родились в этот день, их назвали Адамом и Евой».

172

Итак, замечает Р. Пьерро, Каролина родилась 25 декабря, а ее сестра Ева и брат Адам в разные годы, но в один и тот же день — 24 декабря. «Это, очевидно, не является невозможным, но подобная регулярность, не подтвержденная подлинными документами, может показаться удивительной». К тому же Каролина, выходя замуж за Жюля Лакруа, не представила свидетельства о своем рождении. «Что это действительная невозможность или кокетство супруги, бывшей на тринадцать с половиной лет старше своего супруга?.. Бальзак также никогда не знал точного возраста своей Полярной звезды...».

Таким образом, дата рождения Каролины остается под вопросом. Но мы имеем теперь возможность уточнить дату ее смерти. У нас называлось 19 июля 1885 г.8 В актах гражданского состояния мэрии Сен-Жермен-ан-Лэ значится, что «Урсула Люси Каролина ‹имена вновь частично изменены›, рантье, проживавшая в Париже, улица д’Анжу, № 22» скончалась 16 июля 1885 г. 18 июля газета «Фигаро» напечатала некролог за подписью Паризис. Отпевание состоялось 20 июля в парижской церкви Мадлен.

Н. П. Прожогин

__________