155

ПУШКИН И П. Х. ГРАББЕ

(К истории взаимоотношений)

11 января 1825 г. к Пушкину в Михайловское приехал И. И. Пущин.

Во второй половине января Пушкин отправляет друзьям в Петербург и Москву несколько посланий, наполненных отзвуками впечатлений от встречи с Пущиным. В письме к П. А. Вяземскому он писал: «Ты конечно прав, более чем когда-либо обязан я уважать себя — унизиться перед правительством была бы глупость — довольно ему одного Граббе. Я писал тебе на днях — и послал некоторые стихи. Ты мне пишешь: пришли все стихи. Легко сказать! Пущин привезет тебе отрывки из „Цыганов” — заветных покамест нет» (XIII, 139).

Читая эти строки, нельзя не обратить внимание на суждение поэта о своем положении и взаимоотношениях с правительством, которые он сопоставляет с жизненными обстоятельствами человека, имевшего фамилию Граббе. Но какие именно перипетии его судьбы Пушкин, будучи в ссылке в Михайловском, соотносил с собственными обстоятельствами?

Письмо впервые было опубликовано П. И. Бартеневым в «Русском архиве»1 и с того времени печатается во всех изданиях переписки Пушкина, но ни в одном из них в комментариях к письму мы не найдем ответ на интересующий нас вопрос. В первом томе писем, подготовленном в 1920-х гг. Б. Л. Модзалевским, представлена самая полная (в сравнении с другими публикациями в пушкиноведении) биографическая справка о Граббе, но сведения о факте унижения перед правительством в ней отсутствуют.2 В двухтомном издании «Переписка А. С. Пушкина» в комментарии к письму читаем: «В чем заключалось унижение Граббе перед правительством до восстания декабристов, неизвестно. Из контекста письма Пушкина видно, что Вяземский предлагал поэту избрать по возможности независимую линию поведения, т. е. не ходатайствовать об освобождении из ссылки».3

Нам представляется, что анализ ряда документов, выявленных историками, литературоведами в архивах страны и опубликованных за несколько последних десятилетий (но прошедших незамеченными в пушкиноведении), а также материалы разысканий автора настоящей статьи позволяют дать ответ на поставленный вопрос. П. Х. Граббе принадлежит к числу малоизвестных в пушкиноведении участников тайного общества, не привлекавших внимания исследователей, и поэтому относится к лицам из окружения Пушкина, чья биография и история взаимоотношений с поэтом почти не изучены.

156

Род Граббе шведского происхождения. Павел Христофорович Граббе — о нем говорит в письме Пушкин — появился на свет в 1789 г. Семья его родителей была большой (двенадцать детей) и небогатой. Павел Граббе покинул отчий дом в четыре года. Его отправили в Петербург в дом друга отца, генерала С. Д. Микулина, который спустя время сумел определить мальчика в Сухопутный кадетский корпус. В 1805 г., неполных шестнадцати лет, Граббе выпущен из Корпуса подпоручиком артиллерии во 2-й артиллерийский полк и тотчас отправлен в действующую армию в Моравию. Так началось его служение Отечеству. С 1808 г. он адъютант А. П. Ермолова, в 1811—1812 гг. некоторое время состоял при Барклае де Толли.4

В 1811—1812 гг. (до начала Отечественной войны) ему было дано особой важности задание — разведывательная служба в Баварии.

Историк С. Н. Чернов, в середине 1920-х гг. подробно изучавший по архивным документам этот период жизни и деятельности Павла Христофоровича, сделал заключение: «Под влиянием всех черт войны и людей он в постоянном напряжении жертвы собою постепенно и очень красиво формируется в рыцаря-героя с прелестным переплетом черт начала XIX в., с чертами античности и традициями средневековья в их русско-немецком преломлении. Но этот рыцарь-герой — не только самоотвержен, благороден и храбр; он и очень выдержан и осторожен. Больше того, этот рыцарь-герой не только мужествен и тверд на каждом своем посту и при исполнении всякого начальственного поручения, но и изобретателен и изворотлив в сложном, уклончивом и хитром деле военно-политической разведки...».5 Яркая, образная характеристика Граббе, воина 1812 г., содержится в неопубликованном письме Авдотьи Павловны Глинки (жены Ф. Н. Глинки), сохранившемся в архиве Граббе: «...мой муж часто мне говорил, что в армии ходила поговорка: „Он храбр, как Граббе!”».6

Из заграничных походов 1813—1814 гг. Граббе возвратился, имея ордена Георгия 4-й ст., Анны 2-й ст., Владимира 4-й ст. с бантом и чин полковника с назначением в 10-ю конную роту. В период 1815—1816 гг. Граббе — петербуржец. Здесь следует сказать, что этот мужественный человек имел тонкую, артистическую натуру: увлекался философией древних, любил музыку (в юности был в полку певчим), поэзию боготворил, пробовал сочинять сам. Поэтому в Петербурге Павел Христофорович посещает модные салоны, театр, многие вечера проводит у людей, близких по духу, чаще всего у братьев Н. И. и А. И. Тургеневых.

157

Вот портрет Граббе 1810—начала 1820-х гг., который оставил нам А. С. Стурдза, небезызвестный в первой половине XIX в. литератор, знакомый Пушкина с 1818 г. (публикуется впервые): «Высокого роста, стройный, самой нарядной наружности, от природы наделенный пышным красноречием, в обществе смелый до дерзости, он с первых офицерских чинов стал в положение, на которое ему не давало право ни его воспитание, ни образование, ни происхождение».7

Сам Павел Христофорович еще со времен боевых походов 1805—1807 гг. взял за правило (на всю жизнь) вести дневниковые записи. Фрагменты из его записных книжек были опубликованы в 1870—1880-х гг. в «Русском архиве». В записной книжке за 1850 г. (7 февраля) Граббе отметил: «В субботу был на обеде у Булгарина, по случаю двадцатипятилетия существования „Северной пчелы”, издаваемой с самого начала и доныне обще с Н. И. Гречем... грустное замечание, которым мы встретились с Гречем, вспомнив подобные обеды в нашей молодости, где за одним столом мы видывали Гнедича, Козлова, Тургеневых, Блудова, Дашкова, Крылова и других. Это почти некролог. Пушкин был еще в Лицее».8

Это не только «почти некролог» — это почти список общества «Арзамас». «Пушкин был еще в Лицее» — грустная констатация факта: несмотря на общий «тесный круг друзей» познакомиться в то время Граббе и Пушкину не довелось. Из письма Н. И. Тургенева брату Сергею Ивановичу (1 февраля 1817 г.): «О Петре Семеновиче не имеем никакого известия. Я говорил о нем Граббе, который неожиданно для него сделался шефом Лубенского полка, где служит П‹етр› С‹еменович›».9

Нам удалось разыскать рапорт о назначении Граббе командиром Лубенского гусарского полка, он датирован 11 января 1817 г.10

С января 1817 г. в Петербурге Граббе бывал наездами. В 1818 г. он познакомится с И. Д. Якушкиным, состоявшим в тайной организации «Союз благоденствия». Павел Христофорович также поступит в «это новое служение отечеству», примет самое деятельное участие в московском съезде Союза в январе 1821 г. Там он встретится с И. И. Пущиным, являвшимся активным членом этой тайной организации, и П. А. Вяземским, жившим в то время в Москве. В архиве Вяземского сохранились письма Граббе. Об их московских встречах свидетельствует записка Павла Христофоровича, обнаруженная Ю. М. Лотманом в бумагах Вяземского: «Вернувшись довольно поздно и найдя Вашу, князь, записку, спешу Вас

158

уведомить, что завтра я рассчитываю, как я думаю, располагать своим временем с утра до полудня» (пер. с франц.).11

Встречи в Москве — продолжение знакомства, начало которого, очевидно, можно отнести к петербургским годам жизни Граббе.

Московский 1821 г. съезд «Союза благоденствия» явился рубежом не только в истории декабристского движения, но и рубежом на жизненном пути Павла Христофоровича Граббе. Правительству было известно о предстоящем съезде членов тайного общества. В письме командира гвардейского корпуса И. В. Васильчикова к начальнику Главного штаба кн. П. М. Волконскому (начало января 1821 г.) указывалось, что «на этом съезде хотят положить основание ассоциации, имеющей целью освобождение крестьян и перемену правления».12 Васильчиков знал имена некоторых заговорщиков: М. Фонвизин, М. Орлов, П. Х. Граббе, Николай Тургенев, Ф. Глинка, Муравьевы, отец и сын.

В середине 1821 г. император Александр получил донесение — «записку» Грибовского, в которой подробным образом описывалась деятельность тайного общества, назывались имена заговорщиков с характеристикой их замыслов и настроений. Граббе в «записке» аттестовался «готовым на все». Павел Христофорович не подозревал, что с начала 1821 г. его жизнь и деятельность проходили под постоянным присмотром правительства, ждавшего подходящего момента, дабы использовать для нейтрализации опасного заговорщика. И случай вскоре представился. Человек прямой, горячий, Граббе не всегда умел ладить со своим непосредственным начальством. Один из конфликтов закончился отставкой его от службы. В марте 1822 г. Граббе получил «Повеление» сдать полк и «немедленно» отправиться на местожительство в Ярославль. И. Д. Якушкин в своих «Записках», очевидно со слов самого Граббе, рассказал, что тот, «сдавши в 24 часа полк подполковнику Курилову, отправился со своим денщиком Иваном, едва имея с чем доехать до Ярославля. Он командовал Лубенским полком почти 6 лет; в это время на его месте всякий дошлый полковой командир составил бы себе огромное состояние. Некоторые из коротких приятелей Граббе сложились и доставляли ему годовое содержание, без чего он решительно не имел чем существовать в Ярославле».13

В дневнике Н. И. Тургенева есть запись от 14 марта 1822 г.: «Но где, как и чем будет жить Граббе?».14 Существование в Ярославле — это не только безденежье, но и бездеятельность, что для

159

Граббе оказалось невыносимо. Прошел год. В апреле 1823 г. Павел Христофорович обратился к Александру I с всеподданнейшим письмом, где, в частности, писал: «Бывают времена, Государь, в которые немилость царей есть только несчастие. В ваше же — она и стыд. В сию эпоху славы и благоденствия Вами покоющейся и во всяком благе возрастающей России быть отверженным, как негодное орудие, в полном обладании всех душевных и телесных сил, с живейшим рвением ко всему полезному, с готовностью на всякую по мановению Вашему опасность и на всякий труд, с непритворною и пламенною в сердце и уме к Вам приверженностью быть отринуту есть великое несчастье, — дерзаю выговорить, Государь, несчастие, мною не заслуженное».15

В июне Граббе получил депешу из Главного штаба и немедленно выехал из Ярославля в Петербург. 30 августа он определен младшим полковником в Северский конно-егерский полк, где командиром был С. Р. Лепарский. В РГВИ сохранился интересный документ: «Справка о службе Исправляющего должность Ревельского Военного Губернатора и Командующего войсками в Эстляндии расположенными Генерал-Адъютанта Граббе 1-го» с пометой: «Доложено Его Величеству 4 сентября 1855 г.».

События службы Граббе периода 1821—1823 гг. излагаются в справке следующим образом (публикуется впервые):

«...в 1817 году назначен командиром Лубенского Гусарского... полка.

4 марта 1822, за несоблюдение порядка службы отставлен от оной.* 30 августа 1823 вновь определен в бывший Северский Конно-егерский полк.**

____

* Состоявшееся по сему предмету Высочайшее повеление было включено прямо в представленный проект Высочайшего приказа, и кроме сего никакой особой переписки в делах Инспекторского Департамента не имеется.

** Повеление это, подобно как и при оставлении от службы, включено в проект приказа по записке, подписанной Вице-Директором Инспекторского Департамента о внесении в приказ нескольких назначений, в том числе об определении вновь на службу Граббе с чином Полковника...».16

Н. И. Тургенев записал в дневнике 30 августа 1823 г.: «Граббе определен на службу, но не сделан командиром того полка, в который он определен. Это его огорчает и бесит».17

Вяземский писал в письме А. И. Тургеневу (30 августа 1823 г., Москва): «Сейчас сказывали мне, что Граббе назначен в какой-то Северский полк...».18

С. Н. Чернов, подробно изучавший переписку Граббе и Якушкина, сделал заключение: «Как бы то ни было, но судьба Граббе была решена: он был назначен в полк Лепарского под его строгий

160

надзор. Едва ли он не хотел отклонить сделанное назначение. По крайней мере, отзвуки такого настроения можно усматривать в его письме к И. Д. Якушкину от 25 сентября 1823 г.: „Совету твоему и благоразумию, любезнейший Иван Дмитриевич, я не усомнился последовать. Я на пути в Лебедин и дней через восемь там непременно буду. Что там сделаю, решат обстоятельства и данные на мой щет приказания”. Выходит, что Граббе искал „совета” и „благоразумия” у Якушкина и получил — принять назначение и, не медля, ехать к месту новой службы, где, если ее условия фактически окажутся непереносимы, подать прошение об отставке или увольнении».19

Друзья, принимавшие участие в судьбе Граббе, были рады благополучному исходу истории, хотя и понимали, что продолжать деятельность как член тайной организации он в данной ситуации не сможет.

Сохранилось письмо П. Я. Чаадаева (из Милана, 1825 г.) И. Д. Якушкину, в котором мы находим просьбу к адресату: «Вот еще про кого прошу тебя сказать, что можно, про кн‹язя› Ивана, про Пушкина, про Граббе».20

Якушкин ответил: «Граббе скоро после твоего отъезда принят в службу в Северский конно-егерский полк; на-днях он женился на Скоропадской, дочери богатой помещицы в Хохландии; свадьба, как говорят, стала 50 тысяч; по последнему его письму он кажется очень счастлив.

Пушкин живет у отца в деревне; недавно я читал его новую поэму „Гавриилиаду”, мне кажется, что она самое порядочное произведение из всех его эпических творений и очень жаль, что в святотатственно-похабном тоне».21

Вероятно, ни Граббе, ни Пушкин не предполагали о существовании подобных писем. И тем не менее Пушкин, будучи в ссылке в Михайловском, имел достаточно полное представление о положении Граббе. Кто сообщил? Вяземский? Пущин? Пушкин оценил в ту пору поступок Граббе, т. е. его письмо к царю, как унижение перед правительством. Жизнь покажет, что унижение Граббе было разумным компромиссом, сохранившим обществу, государству талантливого, честного человека, о делах которого декабрист М. С. Лунин, находясь в Сибири на поселении, писал в 1840 г.: «Правительству недостает людей, потому что ему самому недостает принципов. Отметим, что частичными успехами, достигнутыми недавно, оно опять-таки обязано двум членам Тайного общества, служащим в Кавказской армии».22

Два члена Тайного общества — это П. Х. Граббе и Н. Н. Раевский-младший. В 1840 г. генерал-лейтенант П. Х. Граббе — командующий

161

войсками на Кавказской линии и в Черномории, а Н. Н. Раевский — начальник Черноморской береговой линии.

Граббе и Раевский-младший были знакомы, очевидно, еще со времен 1812 г. Именно Раевскому было суждено представить Пушкину Граббе. О том, как это произошло, мы знаем из рассказа самого Павла Христофоровича.

В 1873 г. издателю «Русского архива» удалось уговорить его опубликовать в журнале фрагменты из записных книжек, и вскоре читатели смогли познакомиться с воспоминаниями Граббе с 1812 г. о встречах с И. А. Крыловым и А. С. Пушкиным.

Встречи с Крыловым и Пушкиным произошли в январе 1834 г. в Петербурге, куда Граббе приехал по делам службы. Запись о впечатлениях от этих встреч была им сделана в ноябре 1836 г. в Белгороде. Рассмотрим фрагмент текста, в данном случае наиболее важный для нас: «Дня через два потом, сидя в Демутовом доме, у Н. Н. Раевского, я изъявил сожаление, что не знал еще лично Пушкина. Он жил неподалеку. Раевский послал его просить, и к живому удовольствию моему Пушкин пришел. Мы обедали и провели несколько часов втроем. 12-й год был главным предметом разговора. К досаде моей Пушкин часто сбивался на французский язык, а мне нужно было его чистое, поэтическое Русское слово. Русской плавной свободной речи от него я что-то не припомню; он как будто сам в себя вслушивался. Вообще, пылкого, вдохновенного Пушкина уже не было. Какая-то грусть лежала на лице его. Он занят был в то время историею Пугачева и Стеньки Разина: последним, казалось мне, более».23

Десять лет назад Граббе арестовали по месту службы в с. Полошки Черниговской губернии, привезли в начале января 1826 г. в Петербург. О смелом поведении Павла Христофоровича на допросах следственной комиссии, проявленных им выдержке, чувстве собственного достоинства, находчивости скоро стало известно и декабристам, и в обществе.

Из воспоминаний декабриста А. Е. Розена: «Чернышев, как главный труженик в комиссии, вероятно, от усталости, от утомления, от нетерпения забывался иногда в своих замашках, выходках и угрозах, так что П. Х. Граббе был вынужден сказать ему правду, за что по оправдании судом оставлен был в крепости под арестом на шесть месяцев за дерзкие ответы, данные комиссии».24

А. С. Стурдза (публикуется впервые): «При восшествии на престол Николая I, Граббе был замешан в ложном политическом тайном обществе и привезен в Петербург, где посажен в Петропавловскую крепость, в которой просидел несколько месяцев: но оказалось, что он только смутно знал о существовании общества, а участия его в нем не могли доказать. Сверх того, в Следственной Комиссии он говорил резко и смело, даже раз временщик Чернышев

162

сказал ему дерзость, Граббе засвидетельствовал всем присутствием, что пока полковник не осужден, закон не дозволяет с ним такое обращение, но осуждение же виновного, обращение зависит от личных свойств и степени чувств честности того, который в положении оскорблять, пользуясь своей безнаказанностью. Это столкновение имело последствием обратить себе поименованной личности в непримиримые заклятые враги».25

По Высочайшему повелению Граббе 4 месяца содержался в Динаминдской крепости, 19 июля 1826 г. освобожден и возвращен в свой полк.26

В одной из последних записных книжек Павла Христофоровича Граббе есть удивительной глубины строки, навеянные размышлениями о пережитом. Вообще очень осторожный в дневниковых записях (жизнь научила: не менее двух раз ему пришлось уничтожать свои бумаги, так погибли дневники и почти вся переписка до восстания 14 декабря 1825 г.), 23 февраля 1861 г. Павел Христофорович записал: «Тишина, одиночество, бой стенных часов, при других обыкновенно неслышный, мысль, что при семействе, каково мое (четыре сына, три дочери и племянница, дорогая как дочь), — можно остаться так совершенно одному, так сильно подействовала на меня, что мне сделалось тошно... И выражение „тошно” стало мне вдруг понятно не как поэтическое, но физическое ощущение. И затем ряд воспоминаний из моей полной переворотами жизни. Между прочим, почему я не испытывал прежде ничего подобного, когда еще при Александре I-ом был в заточении, при Николае с первых дней его вступления на престол, привезенный в Петербург, сначала на гаубтвахте, потом в подвале Зимнего дворца, оттуда взаперти в Инспекторском Департаменте и, наконец, в Динамюндской крепости? Позже, уже генерал-адъютантом, под судом и с часовыми при квартире, я, повторяю, не испытывал ничего подобного. То была борьба!».27

Пушкин фиксировал все, что касалось движения декабристов, не упускал случая вступить в беседу с причастными к заговору. Пушкин знал, что Граббе известно многое. Возможно, имея это в виду, поэт и нашел необходимым откликнуться на приглашение Раевского.

Вчитаемся в заключительные строки рассказа Павла Христофоровича: «Вот как мне случилось видеться с Пушкиным и Крыловым. Второй приезжал ко мне, первый у меня обедал. Не ранее, как через два года, в Белгороде, я вспомнил, что не был ни у того, ни у другого с визитом. Сам пораженный этой странностью и отыскивая причины, я не открыл другой, кроме привычки смотреть на обоих, как на исторические лица, против которые соблюдение

163

общественных приличий не приходило мне в голову».28

Эти размышления относятся, очевидно, к записи, которую Граббе сделал в октябре 1837 г. в Белгороде: «В это время из тесного круга близких мне людей убыли еще двое: Лепарский и Шиллинг-Канштадт. Первый оставил землю для общей, неизвестной обители в Петровском Заводе, в Сибири; другой умер в Петербурге. Тот редкой добродетели, этот хороший, умный и ученый человек. Того оплачут несчастные, утратившие в нем нежного, неутомимого покровителя; об этом пожалеют счастливые, потерявшие в нем всегда веселого и умного собеседника. ... В начале этого года умер безвременною смертью незаменимый Пушкин. Он убит на дуэли с каким-то Дантесом. С ним замолк чистейший народный отголосок Русской поэзии».29

Итак, встреча в «Демутовом доме» была не единственной.

И здесь надо иметь также в виду, что Граббе, не ведя прямой переписки со своими друзьями, декабристами И. Д. Якушкиным и М. А. Фонвизиным, более чем два десятилетия состоял в регулярной переписке с тещей И. Д. Якушкина Н. Н. Шереметевой и несколько лет получал корреспонденцию от С. Р. Лепарского, бывшего своего командира по Северскому полку, в 1827—1837 гг. коменданта Нерчинских рудников и Читинского острога.30

Письма, бумаги П. Х. Граббе имеются в личных архивах его друзей и сподвижников. Необходимо продолжить их изучение.

Т. В. Ковалева

________