- 52 -

С. А. ФОМИЧЕВ

ПОСЛЕДНИЙ ЛИРИЧЕСКИЙ ЦИКЛ ПУШКИНА

Последний лирический цикл Пушкина (называемый также «каменноостровским циклом») открыт в пушкиноведении сравнительно недавно, менее тридцати лет назад. В последние годы интерес к нему не ослабевает. Мне представляется, что высказанные к настоящему времени гипотезы о возможном составе цикла требуют взаимной корректировки.

Однако прежде всего для этой цели необходимо подробно восстановить историю вопроса, ибо она содержит обычное в науке постепенное приближение к истине. В то же время заслуживает особого внимания одно частное и несущественное в тот момент, когда оно было высказано, излишне категорическое суждение, которое впоследствии уже не подвергалось сомнению.

1

На цифровые пометы, имеющиеся в автографах некоторых стихотворений Пушкина 1836 г., впервые обратил внимание М. Л. Гофман, который полагал, что «цифра III в рукописи стихотворения „Подражание италиянскому“ указывает на предположение Пушкина напечатать в „Современнике“ (II — «Отцы пустынники»)».1 Ему же принадлежит предварительное объяснение «странного названия» другого пушкинского стихотворения, напечатанного П. В. Анненковым в 1857 г. «Мы полагали всегда, — заметил М. Л. Гофман, — что странное название „Из VI Пиндемонте“ основано на плохом чтении „Из И<пполита> Пиндемонте“, но в рукописи действительно поставлено „VI“ (может быть, однако, эта цифра имеет такое же значение, как и III перед «Как с древа сорвался» или II — перед «Отцы пустынники и жены непорочны»)».2 Впоследствии эта догадка была убедительно обоснована

- 53 -

академиком М. Н. Розановым. «У меня, — писал он, — возникло два предположения: 1) Пушкин хотел показать, что имел в виду шестую sermone (проповедь, — С. Ф.) Пиндемонте <...>. 2) Римской цифрой VI Пушкин обозначил лишь порядок, в котором группа его стихотворений должна была быть напечатанной (вероятно, в «Современнике») <...> В настоящее время, познакомившись с подлинною рукописью <...>, я пришел к выводу, что именно так дело и обстояло. В рукописи легко отличить два разных почерка и различные чернила. Правильным ясным почерком и довольно бледными чернилами поставлена цифра VI и написано все стихотворение, без обозначения, откуда оно заимствовано <...> Затем другими чернилами (более черными) и более мелким почерком сделаны исправления в тексте <...> Совершенно такими же чернилами и таким же почерком под цифрой VI поставлено в скобках: (из Alfred Musset). Совершенно ясно в рукописи видно, что, зачеркивая Alfred Musset, Пушкин, за неимением места, вынужден был написать Пиндемонти вправо от цифры VI и этим ввел в заблуждение всех издателей».3

Более двух десятилетий спустя был обнаружен автограф стихотворения «Мирская власть» с пометой «IV», и тогда Н. В. Измайлов впервые высказал предположение о том, что в данном случае мы имеем дело с последним лирическим циклом Пушкина.4 Выводы Н. В. Измайлова, получившие широкое признание, тем не менее разделяются не всеми исследователями. Так, академик М. П. Алексеев считал, что «цель, которую ставил себе Пушкин, определяя цифровую последовательность известных нам четырех стихотворений, в точности неизвестна».5 В самом деле, для того чтобы гипотеза Н. В. Измайлова стала вполне корректной, необходимо было обнаружить некий единый лирический «сюжет» цикла.

В последнее время В. П. Старк убедительно выявил логику, определяющую последовательность трех пронумерованных Пушкиным стихотворений: «II — „Отцы пустынники и жены непорочны“»; «III — „(Подражание италиянскому)“»; «IV — „Мирская власть“». «Поскольку три стихотворения цикла, — указывает исследователь, — внешне связаны религиозно-христианской символикой и преданиями, то именно в этой сфере представляется вполне вероятной и их внутренняя, смысловая связь. Анализ цикла с такой точки зрения дает возможность утверждать наличие в нем композиционно-сюжетной последовательности, которая

- 54 -

в свою очередь обусловливает и тематическое, смысловое его развитие.

В цикле можно проследить сквозной сюжет, связанный с событиями Страстной недели Великого поста. В первом стихотворении, как мы выяснили, Пушкин сам называет время действия: „дни печальные Великого поста“ <...> молитва Ефрема Сирина используется в великопостном служении, причем последний раз в среду <...> Следующее стихотворение цикла „Как с древа сорвался предатель ученик“ <...> несомненно связано с четвергом Страстной недели. Именно в четверг, в ночь после среды, Иуда Искариот поцелуем указал стражникам на Христа <...> Дальнейшим развитием темы является третье стихотворение цикла — „Мирская власть“ <...> Согласно Евангелию, Христос скончался в пятницу. Стихотворение, таким образом, композиционно следует за воспоминанием о четверге — дне предательства Иуды».6

А. С. Пушкин. «Из Пиндемонти». Автограф.

Однако при такой трактовке цикла в него совершенно не вписывается стихотворение «Из Пиндемонти», лишенное религиозно-христианской символики и никоим образом не соотносящееся с событиями Страстной недели.

Десять лет назад я высказал предположение, что пушкинскую помету на беловом автографе «Из Пиндемонти» следует читать не как «VI», а как «№ I».7 Возражая на это, В. П. Старк пишет: «Обращение к автографу стихотворения и анализ особенностей почерка Пушкина в написании латинской буквы N, которой обозначается номер, заставляет придерживаться традиционного прочтения. Кроме того, над другими стихотворениями цикла Пушкин не ставит перед цифрами обозначения номера. Следует

- 55 -

учесть и то, что перед римскими цифрами, как правило, обозначение номера не ставят».8

Однако анализ почерка Пушкина в данном случае нужно вести не относительно «латинской буквы N» (в прописи и заглавное русское Н в пушкинские времена писалось так же — встречается такое начертание и у Пушкина), а относительно знака «№». В рукописях Пушкина начертание последнего различно. В деловых документах (и при обозначении номера дома на адресах писем) латинское N обычно перечеркивалось одной или двумя горизонтальными черточками, причем первые две «палочки» (вертикальная и диагональная) сходились под острым углом. В других случаях у Пушкина эти «палочки» переходили одна в другую с плавным закруглением, и горизонтальных перечеркиваний не делалось, — см., например, цифровые пометы при пушкинских рисунках в Ушаковском альбоме.9 Именно здесь пушкинское начертание номера чрезвычайно похоже на первый знак в автографе «Из Пиндемонти», только в автографе стихотворения непрорисованным осталось первоначальное закругление знака № (может быть, в данном случае Пушкин, работая тонко очиненным гусиным пером, первоначально «промахнулся» и потому не обозначил нижнюю деталь знака).

А. С. Пушкин. «Мирская власть». Автограф.

Что же касается пушкинского начертания цифры V, то в беловых автографах поэта она никогда не похожа ни на №, ни на латинскую букву N. Об этом свидетельствуют беловые автографы онегинских глав, поэм «Анджело» и «Домик в Коломне» и другие рукописи. Собственно, достаточно взглянуть на начертание цифры IV в автографе «Мирской власти», чтобы все сомнения на этот счет отпали, а ведь в данном случае, по тонкому замечанию

- 56 -

Т. Г. Цявловский, Пушкин сначала написал цифру V и лишь потом поставил перед ней цифру I.10

При непредубежденном взгляде на автограф «Из Пиндемонти» цифровая помета в нем скорее прочитывается как «№ I», чем как римская цифра VI, но в данном случае дает себя чувствовать давняя издательская традиция. Можно понять, почему П. В. Анненков предпочел прочесть «VI», а не «№ I». Не поняв последовательности записи пометы и заголовка «Из Пиндемонти», он сконструировал «странное название», предполагая, вероятно, что Пушкин обратился к какому-то циклу итальянского поэта Пиндемонте, избрав для перевода шестое по порядку произведение. Заголовок «Из № 1 Пиндемонти» был бы еще более нелепым. В дальнейшем под анненковским заголовком стихотворение и печаталось. Восстановление М. Н. Розановым подлинного

Портрет Ек. Ушаковой.
Рисунок А. С. Пушкина.

- 57 -

пушкинского заглавия не коснулось цифровой пометы (с этого времени стихотворение попросту стало печататься без нее). а само объяснение курьеза закрепило в памяти пушкинистов традиционную цифру VI.

Все эти замечания вполне убедительно иллюстрируются снимками с автографов Пушкина, содержащих знак № и цифру V. Правда, все остальные стихотворения Пушкин обозначил римской цифрой без использования знака номера, но это психологически объяснимо: замысел цикла мог возникнуть у Пушкина после того, как было написано стихотворение «Из Пиндемонти».11 Все остальные же стихотворения писались в соответствии с общим замыслом, несколько позже.

Само собой разумеется, графическая экспертиза в данном случае не может не учитывать литературоведческого анализа композиции последнего лирического цикла Пушкина. Если цифровую помету на автографе читать не как «№ I», а как «VI», то для подтверждения традиционного ее толкования нам не только приходится уповать на находку новых автографов стихотворений Пушкина с пометами «I» и «V», но и отвергать плодотворную гипотезу В. П. Старка, обосновавшего давно искомую композиционно-сюжетную последовательность цикла. Стихотворение «Из Пиндемонти» (под № 6) не может по своему смыслу занимать то место, на котором должно стоять произведение на тему «Воскресение».

2

Основная сложность в трактовке «каменноостровского цикла» заключается в том, что на фоне всего остального пушкинского творчества последних лет с ярко выраженной публицистической направленностью, складывающегося под знаком исторических и журнальных интересов поэта, анализируемые стихотворения в целом прямо не обнаруживают своего актуального содержания — наоборот, казалось бы, выражают стремление поэта возвыситься над «суетой жизни», тем самым вроде бы подтверждая неоднократно в пушкиноведении заявлявшуюся концепцию «двух Пушкиных» — суетного человека и небожителя.

Между тем уже М. Л. Гофман и М. Н. Розанов предполагали, что цифры на автографах означали намерение Пушкина (в намеченной последовательности) напечатать эти стихотворения

- 58 -

в своем журнале «Современник». В самом деле, в июне—июле 1836 г. Пушкин отдавал ему все силы.

Второй том «Современника» (цензурное разрешение 30 июня), который готовился почти без его участия (здесь напечатаны только две пушкинские статьи — о российской и французской академиях), окончательно подтвердил ту печальную истину, что журнал не расходится. Напечатанные «двойным заводом» (2400 экз.) два первых тома «Современника» не покрывали издательских расходов — следующий том был издан тиражом, вдвое меньшим.

Живя на даче Каменного острова, Пушкин все лето был занят подготовкой этого тома. Здесь были напечатаны три его стихотворения («Полководец», «Родословная моего героя», «Сапожник»), «Отрывок из неизданных записок дамы» и исторические анекдоты екатерининского царствования, статьи «О мнении М. Е. Лобанова о духе словесности, как иностранной, так и отечественной», «Вольтер», «Джон Теннер», антикритика на «Историю Пугачевского бунта» и три рецензии. Мы знаем также, что для этого тома Пушкиным готовилась, но была задержана цензурой статья «Александр Радищев».

Давно замечено, что через все номера «Современника» проходят несколько ведущих тем, объединяющих ряд публикаций, — прежде всего тема войны 1812 г. и декабристская тема, трактуемая по необходимости аллюзионно (первый номер журнала открывался стихотворением Пушкина «Пир Петра Первого»). В четвертом выпуске «Современника» (цензурное разрешение 11 ноября) будет отмечена двадцатипятилетняя годовщина основания Лицея. Об этом напомнит дата под напечатанным анонимно романом Пушкина «Капитанская дочка»: «19 октября 1836 г.» (как и царскосельский эпизод в конце романа), а также очерк «Вечер в Царском Селе»; к той же теме, несомненно, тяготело и прямо с Лицеем не связанное стихотворение Баратынского «Князю Вяземскому», воссоздающее судьбу пушкинского поколения:

Куда  вы  брошены  судьбами,
Вы, озарившие  меня
И  дружбы  кроткими  лучами,
И  светом  высшего  огня?
Что  вам  дарует  провиденье?
Чем  испытует  небо  вас?
И  возношу  молящий  глас:
Да  длится  ваше  упоенье,
Да  скоро  минет  скорбный  час...12

Третий же том журнала должен был выйти в конце лета 1836 г. Именно для него Пушкин берег написанную еще весной статью «Александр Радищев» — о «бунтовщике хуже Пугачева», приговоренном к ссылке в 1790 г., возвращенном из Сибири

- 59 -

в 1796 г. и окончательно освобожденном в марте 1801 г., спустя десять с лишним лет со времени приговора.

Вероятно, Пушкин думал при этом (и надеялся пробудить воспоминание читателей) о других «бунтовщиках» — декабристах. Летом 1836 г. исполнялась десятилетняя годовщина последнего акта декабристской трагедии: 1 июня 1826 г. был учрежден Верховный суд, 13 июля состоялась казнь, на следующий день отслужили очистительный молебен на Петровской (Сенатской) площади,13 с 21 июля осужденные начали партиями отправляться к месту заключения, 24 июля выехала вслед за мужем в Сибирь первая из жен-подвижниц — Е. И. Трубецкая.

Приберегая для третьего выпуска журнала статью о Радищеве, Пушкин предусмотрел, чтобы ведущая тема варьировалась и в других материалах номера. Отголоски той же темы можно усмотреть в статье кн. П. Б. Козловского «О надежде», в статьях самого Пушкина, посвященных Вольтеру и полемике с Лобановым, а также в «Отрывке из неизданных записок дамы».

В высшей степени примечательна помещенная в третьем выпуске «Современника» пушкинская рецензия на новый перевод книги Сильвио Пеллико «Об обязанностях человека»; рецензия не только была опубликована до выхода книги из печати, но полностью потом вошла в отрецензированную книгу — в предисловие переводчика (С. Дирин) — факт беспрецедентный в журнальной практике.14 Вполне очевидно, что Пушкин спешил неспроста: нужно было именно летом 1836 г. возбудить общественный интерес к личности итальянского поэта и драматурга С. Пеллико, который ровно десять лет провел в тюрьмах по обвинению в принадлежности к организации карбонариев и был выпущен повелением австрийского императора Франца I на свободу досрочно (по приговору суда ему оставалось отбывать наказание еще в течение пяти лет).

Именно в этой рецензии, на мой взгляд, находится ключ к последнему лирическому циклу Пушкина, который, по-видимому, также первоначально предназначался для третьего тома «Современника».

Стилизованная под евангельские проповеди, книга итальянского страдальца естественно вызывает на сопоставление с ними, которое и проводится в начале рецензии, после чего говорится следующее: «Сильвио Пеллико десять лет провел в разных темницах и, получа свободу, издал свои записки. Изумление было

- 60 -

всеобщее: ждали жалоб, напитанных горечью, — прочли умилительные размышления, исполненные ясного спокойствия, любви, доброжелательства...» (XII, 99). Пушкин недаром обращает внимание читателей на предыдущую книгу С. Пеллико «Мои темницы», вышедшую в русском переводе в начале 1836 г.15 Она благополучно миновала российскую цензуру, так как была наполнена благочестивыми рассуждениями, но вместе с тем скупой, констатирующий рассказ об участи заключенного неизбежно взывал к памяти о декабристах, томящихся в «мрачных пропастях земли».16

Сама же евангельская тональность отрецензированной Пушкиным книги С. Пеллико была далеко не случайной. «Требование стремиться к моральному совершенствованию, предъявляемое каждому карбонарию, — пишет современный историк, — неразрывно связано с культом Иисуса Христа. Карбонариям внушалась мысль, что Иисус Христос, великий мастер Вселенной, являлся первым карбонарием и покровителем карбонарского общества <...> Посвящаемый исполнял роль Христа. Связанного веревками, его вели к Пилату — великому мастеру венты. Пилат, в соответствии с библейской легендой, посылал Иисуса на суд к Кайяфу, тот — к Ироду. Наконец, судьба Христа передавалась в руки народа <...> „Да будет распят“, — требовал народ и заставлял посвящаемого нести крест на Голгофу. Лишь там ему даровали пощаду, после чего он становился на колено и произносил клятву».17

Несомненно, у Пушкина судьба С. Пеллико должна была вызывать особо острые воспоминания о В. К. Кюхельбекере. Достаточно сказать, что переводчиком книги «Об обязанностях человека» был С. Н. Дирин, близкий к семье Кюхельбекера, передававший письма последнего к родным для чтения Пушкину.18 В июне 1836 г. (10 июня Кюхельбекеру исполнилось 40 лет) Пушкин сам написал лицейскому товарищу в Баргузин.19 Пушкину несомненно была хорошо знакома религиозная экзальтация Кюхельбекера, охватившая его в тюрьме. Характерно, что в день своего 39-летия он читает «Подражания Христу», т. е. книгу, которую Пушкин вспоминает в своей рецензии на перевод Дирина

- 61 -

(«В позднейшие времена неизвестный творец книги „О подражании Иисусу Христу“, Фенелон и Сильвио Пеллико в высшей степени принадлежат к сим избранным, которых ангел господний приветствовал именем человеков благоволенья» — XII, 99).20 Ведущим в тюремной лирике Кюхельбекера стал мотив духовного возрождения падшего человека, — как правило, развитый в образах, почерпнутых в Ветхом и Новом заветах.21

По-видимому, как в рецензии на книгу С. Пеллико, так и в стихотворениях «каменноостровского цикла» мысль о декабристах у Пушкина прежде всего была связана с воспоминаниями о «брате по музам, по судьбам» — о Кюхельбекере.

3

Высказанные выше соображения помогают понять актуальный смысл «каменноостровского цикла» Пушкина (голос современника постоянно в цикле чувствуется), повествующего о «крестном пути» человека, поэта. Пушкинскому поколению довелось эту тему пережить как коснувшуюся многих и глубоко личную. В равной степени она была близка и Сильвио Пеллико, и Вильгельму Кюхельбекеру, и Александру Пушкину.

Прежде всего становится понятной соотнесенность с циклом стихотворения «Из Пиндемонти». Отметим, что подчеркнутая в заголовках стихотворений ориентация на итальянские литературные источники перекликалась с рецензией на книгу итальянского карбонария: и И. Пиндемонте (1753—1828), и не названный в третьем стихотворении Ф. Джиани (1760—1820)22 — старшие современники С. Пеллико.

В первом стихотворении цикла заметно акцентировано слово «права» (начальная строка: «Не дорого ценю я громкие права...»; центральная строка: «Иные, лучшие мне дороги права...»; концовка: «Вот счастье, вот права...» — III, 420). Вероятно, тема этого стихотворения возникла в представлении Пушкина по контрасту с названием книги С. Пеллико «Об обязанностях человека». Обычно считается, что в стихотворении «Из Пиндемонти» Пушкин проповедует «полную свободу мыслящей человеческой личности — в данном случае личности поэта — от всякой системы и всякой власти», «независимость, высокое сознание своего личного

- 62 -

достоинства, доведенное до отрицания всяких общественных обязанностей».23 Но такая трактовка не учитывает особой тональности как этого, так и последующих стихотворений цикла. Оно вдохновлено не проповедью элитарности «мыслящей личности», напротив — оно страстно утверждает первейшее, незыблемое право (без которого все остальные «громкие права» фиктивны) каждого человека на физическую и духовную свободу. Стихотворение написано словно от лица узника, лишенного права

По  прихоти  своей  скитаться  здесь  и  там,
Дивясь божественным  природы  красотам...

 (III,  420)

Независимость и самоценность нравственной жизни человека здесь утверждаются с позиций наивного, естественного взгляда на мир. Именно такой взгляд был отправным в просветительской доктрине естественного права, главным своим началом считающей следующий тезис: «Человек имеет право на все деяния и состояния, при которых свобода других людей по общему закону разума сохранена быть может».24 В статье «Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности, как иностранной, так и отечественной» Пушкин писал: «Закон не вмешивается в привычки частного человека, не требует отчета о его обеде, о его прогулках и тому подобном <...> Закон постигает одни преступления, оставляя слабости и пороки на совесть каждого» (XII, 69). Здесь важно пушкинское уточнение: «частного человека». Наивный взгляд на мир такого уточнения не подразумевает, но именно глазам «простодушного» открывается, как много уродливого содержится в освященных авторитетом закона «правах». «Все это, видите ль, слова, слова, слова», — говорит поэт, отсылая читателя к Гамлету, и данная отсылка позволяет мысленно продолжить ту же сцену шекспировской трагедии и вспомнить диалог, который возникнет там чуть ниже:

Гамлет. Дания — тюрьма.

Розенкранц. Тогда весь мир — тюрьма.

Гамлет. И превосходная, со множеством затворов, темниц и подземелий, причем Дания — одна из худших.25

Обратим внимание на то, что в данной сцене «безумный» Гамлет выражает откровения естественного, наивного сознания.

Наивный взгляд на мир подразумевает не только бескомпромиссное отрицание всех опутавших человека условностей, но и предельную требовательность к себе. В стихотворении «Отцы пустынники и жены непорочны», в сущности, и формулируются обязанности человека, которые позволяют ему жить в мире с собой и другими. Важно подчеркнуть, что здесь говорится о нравственных основах человека «падшего» (ср.: «И падшего крепит

- 63 -

неведомою силой» — III, 421) — среди нескольких значений этого слова есть и близкое к понятию «узник». Очевидно, Пушкин помнит биографию «сирского пророка», чей текст воспроизводит; ср.: «Ефрем Сирин, сын земледельца <...>, будучи в юношестве безрассудным и раздражительным, но, попав случайно в тюрьму по обвинению в краже овец, здесь прозрел, удостоился слышать глас божий и смирился».26 Не случайно в беловом автографе стихотворения Пушкин рисует молящегося старца — особенно старательно при этом прорисовывается кованая решетка на окне кельи (ПД, № 951).

Следующее стихотворение («Подражание италиянскому») может показаться противоречащим по духу предыдущему, где среди главных заповедей морали подчеркивается: «Да брат мой от меня не примет осужденья» (III, 421). На самом же деле цикл нигде не вступает в противоречие с главной идеей, лежащей в его основе. После проповеди добра, бескомпромиссного и полного, воссоздается картина зла, воплощенного в предательстве Иуды. Казалось бы, заветы добра, диктующего обязанность не посягать на свободу человека ни в каких обстоятельствах, развязывают руки злу и предопределяют его торжество в мире. Однако в соответствии с общим наивным взглядом естественного человека, в третьем стихотворении цикла показывается, что злу положены неодолимые пределы. В отличие от всех остальных стихотворений цикла в «Подражании италиянскому» о судьбе Иуды рассказано строго объективно, без всяких оценок — и здесь выясняется, что зло самодовлеюще и самоисчерпывающе. И дело даже не только в том, что предатель-ученик сам осуждает себя на казнь; преступник при этом еще спасается (срывается из петли), но лишь для того, чтобы получить заслуженную награду: предательский поцелуй Иуды предопределяет лобзание Сатаны, искренний, но и убийственный дар «врага человеческого» предателю.

И вновь по закону контрапункта от рассказа о гибели предателя поэт обращается в стихотворении «Мирская власть» к мучениям праведника — вновь, как и в стихотворении «Из Пиндемонти», но уже на новом уровне возвращаясь к теме попранной свободы, когда охранительной регламентации подвергается сам символ бескорыстной любви к людям.

Важно понять, что символ веры, помогающий поэту удержаться от бездны отчаяния, Пушкин обнаруживает не только в «созданиях искусств и вдохновенья», но и в области народных представлений, противостоящих, в частности, официальной религии. В литературе уже отмечалось, что сюжет стихотворения «Подражание италиянскому» представляет собою контаминацию ряда апокрифических мотивов,27 не находящих подтверждения в канонических евангелиях, где только однажды кратко упоминается,

- 64 -

что Иуда «отыде и шед удавися» (Матф., 27, 129). Правда, в «Деяниях апостолов» встречаются сведения о том, что веревка оборвалась и Иуда потом жил долгие годы, но Пушкин, как мы видели, избирает иную версию легенды.

Столь же апокрифическим является и мотив присутствия у распятия на Голгофе только двух женщин: богородицы и Марии Магдалины. Наоборот, в каноническом рассказе говорится совершенно ясно, что у креста находился сотник, а многие женщины (среди которых были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова) стояли поодаль. И только в Евангелии от Иоанна читаем: «Стоях же при кресте Иисусове мати его и сестра матере его Мария Клеопова и Мария Магдалина. Иисус же видев матерь и ученика стояща, егоже любляще, глагола матери своей: жено, се, сын твой» (Иоанн, 19, 25—26); но и здесь далее упоминается о воинах, которые поднесли к губам жаждущего мученика напитанную уксусом губку. И в данном случае Пушкин черпает свой сюжет в апокрифических преданиях, в которых особенно популярными героинями были богоматерь и Мария Магдалина.28

Очевидно, прежде всего именно по этой причине Пушкин отказался от мысли опубликовать последний цикл в журнале «Современник», предвидя неодолимые цензурные препятствия.

Но значит ли это, что поэт, поставив на стихотворении «Мирская власть» цифру IV, отказался от продолжения цикла? Мне кажется, что нет.

4

Различными исследователями высказывались соображения о том, какие из стихотворений Пушкина (кроме четырех пронумерованных) могли также входить в цикл.

В 1954 г. Н. В. Измайлов предложил на первое место поставить стихотворение «Я памятник себе воздвиг...», а на пятое — «Когда за городом задумчив я брожу»,29 и хотя впоследствии он отказался включать «Памятник» в состав «каменноостровского цикла», некоторые пушкинисты продолжают разделять эту гипотезу.30 Что же касается стихотворения «Когда за городом задумчив я брожу...», то здесь предположение Н. В. Измайлова (которому он остался верен)31 не противоречит выявленному В. П. Старком сюжету цикла. Согласно легенде, тело Христа в пятницу вечером было положено в гроб и находилось там вплоть до воскресения. В Евангелии от Иоанна говорится: «Прияста

- 65 -

же тело Иисусово и обвиста его ризами со ароматы, якоже обычай есть иудеом погребати. Бе же на месте, идеже распятся, верт, а в верте гроб нов, в немже николиже никтоже положен бе» (Иоанн, 19, 40—41). В связи с этими событиями и могла в пушкинском стихотворении возникнуть тема «кладбища родового»; возможно, упоминание о верте (вертограде) подсказало поэту заключительные строки стихотворения: «Стоит широко дуб над важными гробами, Колеблясь и шумя...» (III, 423).

Н. Н. Петрунина считает, что пятое место в цикле должно занимать сохранившееся в черновике «Из Пиндемонти» четверостишие «Напрасно я бегу к Сионским высотам...».32 Т. Т. Савченко допускает, что это стихотворение могло открывать цикл.33 «Мы согласны, — поправляет Н. Н. Петрунину В. П. Старк, — что это четверостишие является разрешением проблем, поставленных в стихотворении „Из Пиндемонти“, но в таком случае оно может занимать место лишь следом за ним, т. е. под номером семь, завершая цепочку раздумий Пушкина, отразившихся в цикле».34

Думается, что в данном случае В. П. Старк не вполне последователен, хотя, на мой взгляд, и отчасти прав.

Стоит только поставить вопрос о том, к каким событиям Страстной недели может тематически тяготеть стихотворение «Напрасно я бегу к Сионским высотам...», чтобы со всей очевидностью убедиться в том, что оно соотносится со «страстями господними», т. е. с ночью с четверга на пятницу, когда после тайной вечери смутилась душа Иисуса перед грядущим испытанием: «И исшед иде по обычаю на гору Елеонскую: по нем же идоша ученицы его. Быв же на месте, рече им: молитеся, да не внидете в напасть. И сам отступи от них яко вержением камене, и поклонь колена моляшеся. Глаголя: отце аще волише мимо нести чашу сию от мене...» (Лука, 22, 39—42).

Собственно, молитва Ефрема Сирина, читавшаяся в среду Страстной недели, и была откликом на «страсти господни». Таким образом, первоначально на месте стихотворения «Отцы пустынники и жены непорочны» Пушкин, по-видимому, предполагал поместить другое — «Напрасно я бегу к Сионским высотам»,35 работу над которым начал сразу же в черновом автографе «Из Пиндемонти», но, на мой взгляд, не завершил, решив о «страстях»

- 66 -

поведать умиротворенно («смиренномудро»), обратившись к молитве Ефрема Сирина. Так после стихотворения «Из Пиндемонти» последовало стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны».

Необходимо также снова возвратиться к вопросу о датах, сохранившихся в пушкинских автографах.

Летом 1836 г., проживая на даче Каменного острова, Пушкин создал шесть стихотворений, дошедших до нас в беловых автографах. Четыре из них, как об этом говорилось много раз выше, помечены цифрами: кроме того, в конце автографов выставлены даты. В двух случаях эти даты читаются четко и недвусмысленно: «22 июня. Кам. остров» («Подражание италиянскому» — ПД, № 235) и 5 июля («Мирская власть» — ПД, № 1747); в двух же случаях название месяца может быть прочитано двояко: и как «июнь», и как «июль». Очевидно, первым Пушкин создал стихотворение «Из Пиндемонти», и потому дату на беловом автографе его (ПД, № 236) следует читать как «5 июня». Выше уже упоминалось, что в черновом автографе этого стихотворения (ПД, № 237) Пушкин начал работать над стихотворением «Напрасно я бегу к Сионским высотам», впоследствии в цикле замененным другим: «Отцы пустынники и жены непорочны». Следовательно, дату на последнем стихотворении, на мой взгляд, следует читать как «22 июня» (т. е. оно было написано в один день с «Подражанием италиянскому»).36

Стихотворения «Когда за городом задумчив я брожу» и «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» не имеют цифровых помет, но в конце их — аналогично стихотворению «Подражание италиянскому» — помечено соответственно «14 авг. 1836. Кам. остр.» и «1836. Авг. 21. Кам. остр.». Если читать цифру на автографе «Из Пиндемонти» как «№ I», то ничто не противоречит включению в цикл этих стихотворений в их хронологической последовательности.

Возможно, отказавшись от мысли опубликовать цикл, Пушкин все же «для себя» дописал его, вполне завершив заданный в первых четырех стихотворениях сюжет «крестного пути» поэта, который наперекор «жестокому веку» «смертью смерть попрал».

Если уж и включать стихотворение «Я памятник себе воздвиг...» в «каменноостровский цикл» (а такие попытки, как уже отмечалось выше, настойчиво предпринимались в пушкиноведении), то, несомненно, не в качестве зачина, а именно в качестве финала, апофеоза.

Сноски

Сноски к стр. 52

¹ Гофман М. Л. Посмертные стихотворения Пушкина 1833—1836 гг. — В кн.: Пушкин и его современники. Пб., 1922, вып. XXXIII—XXXV, с. 403.

² Там же, с. 406.

Сноски к стр. 53

³ Розанов М. Н. Об источниках стихотворения Пушкина «Из Пиндемонте». — В кн.: Пушкин. М.; Л., 1930, сб. 2, с. 139—140.

⁴ Измайлов Н. В. Стихотворение Пушкина «Мирская власть»: (Вновь найденный автограф). — Изв. АН СССР. Отд-ние литературы и языка, 1954, т. XIII, вып. 6, с. 548—556.

⁵ Алексеев М. П. Стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг...»: Проблемы его изучения. Л., 1967, с. 125.

Сноски к стр. 54

⁶ Старк В. П. Стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны...» и цикл Пушкина 1836 г. — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1982, т. X, с. 200.

⁷ Фомичев С. А. О лирике Пушкина. — Русская литература, 1974, № 2, с. 51.

Сноски к стр. 55

⁸ Старк В. П. Стихотворение «Отцы пустынники...»..., с. 203. Последнее замечание В. П. Старка неверно: ср., например, обозначения номеров журнала «Сын отечества».

⁹ Эфрос А. Рисунки поэта. М., 1933, с. 257, 267 (см. рис. на с. 56).

Сноски к стр. 56

¹⁰ См.: Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1975, с. 246.

Сноски к стр. 57

¹¹ К сожалению, мы не можем проследить аналогичного обозначения (с использованием знака №) порядка стихотворений в других пушкинских лирических циклах, так как автографы и «Подражаний Корану», и «Песен западных славян» сохранились далеко не в полном виде. Замечу, однако, что беловой автограф так называемых «Заметок по русской истории» («По смерти Петра I движение, переданное сильным человеком все еще продолжалось...») предварен пометой — «№ I». В настоящее время большинство исследователей оценивают этот фрагмент в качестве первой главки автобиографических записок, над которыми Пушкин начал работать в 1821 г.

Сноски к стр. 58

¹² Современник, 1836, т. IV, с. 217.

Сноски к стр. 59

¹³ См.: Северная пчела, 1826, 15 июля, № 84.

¹⁴ «Об обязанностях человека, наставление юноше. Сочинение Сильвио Пеллико. С итальянского» (СПб., 1836; цензурное разрешение — 20 декабря 1836 г.; на титуле — эпиграф из Книги премудростей Соломона: «Правда бо бессмертна есть»). В библиотеке Пушкина издание сохранилось с дарственной надписью переводчика: «Милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину от переводчика. Дирин. 18 генв. 1837. С.-Петербург». Это едва ли не последняя книга, подаренная поэту (см.: Модзалевский Б. Л. Библиотека Пушкина. — В кн.: Пушкин и его современники. СПб., 1910, вып. IX—X, с. 75—76).

Сноски к стр. 60

¹⁵ «Записки Силвио Пеликко Саллуцкого, с итальянского. С прибавлением биографического введения А. де Латура и дополнением исторических замечаний П. Марончелли. Перевод с французского актера Баранова» (ч. 1—2. M., 1836; цензурное разрешение — 22 ноября 1835 г.).

¹⁶ О популярности книги С. Пеллико у декабристов см.: Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. М., 1980, т. 1, с. 95, 287, 302.

¹⁷ Ковальская  M. И. Итальянские карбонарии. M., 1977, с. 11.

¹⁸ См.: Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1975, с. 131.

¹⁹ Письмо это не сохранилось. Ответ на него Кюхельбекер написал 3 августа 1836 г., упоминая, в частности, о первом томе журнала «Современник», который до него не дошел (см.: XVI, 146). Следовательно, письмо Пушкина было послано до выхода второго тома «Современника» (цензурное разрешение 30 июня) и написано, вероятно, после 23 мая 1836 г. (когда Пушкин, возвратившись из Москвы, поселился на даче Каменного острова).

Сноски к стр. 61

²⁰ См.: Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979, с. 364 (запись в дневнике 10 июня 1835 г.).

²¹ См., например, сонеты Кюхельбекера на евангельские темы и стихотворение «Ангел», в которых можно отметить определенное сходство с отдельными мотивами и строками пушкинского «каменноостровского цикла». Речь, разумеется, здесь идет не о реминисценциях Пушкина из Кюхельбекера; тем примечательнее эти совпадения, вскрывающие общность мыслей поэтов (см.: Кюхельбекер В. К. Избр. произв.: В 2-х т. М.; Л., 1967, т. 1, с. 235—237, 289—290 (Б-ка поэта. Большая сер.)).

²² См.: Томашевский Б. В. Источник стихотворения «Как с древа сорвался предатель-ученик». — В кн.: Пушкин и его современники. Л., 1930, вып. XXXVIII—XXXIX, с. 78—81.

Сноски к стр. 62

²³ Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина, с. 255.

²⁴ Куницын А. Право естественное. СПб., 1818, с. 34.

²⁵ Шекспир У. Полн. собр. соч. Л.: Academia, 1936, т. 5, с. 58.

Сноски к стр. 63

²⁶ Полный православный энциклопедический словарь. СПб., 1912, т. 1, с. 875.

²⁷ См.: Проблемы современного пушкиноведения. Л., 1981, с. 87—90.

Сноски к стр. 64

²⁸ См.: Сахаров В. Апокрифические легендарные сказания о деве Марии. — Христианское чтение, 1888, № 11—12.

²⁹ Измайлов Н. В. Стихотворение Пушкина «Мирская власть», с. 554—555.

³⁰ Ср., например: Еремин М. Пушкин-публицист. 2-е изд. М., 1976, с. 415, 457; Макогоненко  Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (1833—1836). Л., 1982, с. 434—435.

³¹ Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина, с. 245—246.

Сноски к стр. 65

³² Петрунина Н. Н., Фридлендер Г. М. Над страницами Пушкина. Л., 1974, с. 66—72.

³³ Савченко Т. Т. О композиции цикла 1836 года А. С. Пушкина. — В кн.: Болдинские чтения. Горький, 1979, с. 70—81.

³⁴ Старк В. П. Стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны», с. 203.

³⁵ Ср. замечание Г. П. Макогоненко: «Четверостишие „Напрасно я бегу“ тематически, стилистически, образно связано со стихотворением „Отцы пустынники и жены непорочны“. Точнее — оно предсказывало это стихотворение <...> Четверостишие — не самостоятельное стихотворение, а отрывок начатого и брошенного стихотворения» (Макогоненко  Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (1833—1836), с. 451).

Сноски к стр. 66

³⁶ К такому же выводу, исследуя автографы стихотворений, пришла H. H. Петрунина. Правда, придерживаясь традиционной трактовки цифровой пометы на стихотворении «Из Пиндемонти», она предполагает, что дату под ним следует читать как «5 июля». Вместе с тем исследовательница высказывает общее суждение, с которым я целиком согласен: «...последовательность произведений цикла определяется временем создания входящих в него стихотворений» (Петрунина  H. H., Фридлендер  Г. М. Над страницами Пушкина, с. 72).