47

Л. С. СИДЯКОВ

О СТАТЬЕ ПУШКИНА «ДЕННИЦА»

(К спорам о Пушкине и Тютчеве)

В продолжающем до сих пор оставаться дискуссионным вопросе об отношении Пушкина к поэзии Ф. И. Тютчева одним из основных аргументов является единственное печатное упоминание Пушкиным его имени — в статье «Денница. Альманах на 1830 год, изданный М. Максимовичем», опубликованной в № 8 «Литературной газеты» 5 февраля 1830 г.: «Из молодых поэтов немецкой школы г. Киреевский упоминает о Шевыреве, Хомякове и Тютчеве. Истинный талант двух первых неоспорим. Но Хомяков написал Ермака, и сия трагедия уже заслуживает особенной критической статьи» (XI, 105).

Ю. Н. Тынянов, выдвинувший в статье 1923 г. «Пушкин и Тютчев»1 концепцию непримиримого противоборства обоих поэтов, рассматривал это упоминание как важнейшее звено в системе своих, преимущественно косвенных, доказательств. Статья «Денница», по мысли ученого, не оставляет места «сомнениям в характере отношений Пушкина к Тютчеву»: трактуя упоминание о нем, он приходит к категорическому выводу о том, что Пушкин «прямо отказывает в истинном таланте Тютчеву».2 Значение решающего аргумента упоминание о Тютчеве в статье «Денница» сохраняет для Ю. Н. Тынянова и в вопросе о публикации в пушкинском «Современнике» цикла «Стихотворений, присланных из Германии», обычно рассматривавшейся как свидетельство благосклонного отношения Пушкина к своему младшему собрату; Тютчев, считает он, в 1836 г. был для Пушкина «достаточно ему известным и притом таким поэтом, о котором он уже раз отозвался и отозвался неблагоприятно, за шесть лет до того». «Казалось бы, — пишет Ю. Н. Тынянов в другом

48

месте своей статьи, — после того как в 1914 году документально удостоверена принадлежность Пушкину характерного отзыва о Тютчеве, легенда о старшем поэте, благословляющем младшего, должна бы отпасть».3

Г. И. Чулков, первым противопоставивший свою точку зрения тыняновской, возражал против того, будто Пушкин когда-либо прямо оценивал творчество Тютчева; контекст, в котором упоминается его имя в статье «Денница» он рассматривал лишь как свидетельство того, что «Пушкин еще не составил тогда, в 1830 году, своего мнения о Тютчеве. <...> Со свойственной ему осторожностью Пушкин не спешил высказываться о новом поэте...».4

Но трактовка упоминания имени Тютчева в качестве «отзыва» о нем является в настоящее время более или менее общепринятой, даже в тех случаях, когда исследователи и не принимают концепцию Ю. Н. Тынянова полностью.5

Между тем, цитируемое место пушкинской статьи не дает достаточных оснований для тех выводов, которые были из него сделаны. Показательно, что никто из писавших по этому вопросу должным образом не сличил пушкинский текст с вызвавшим его местом статьи И. В. Киреевского, изложением которого он является. Слова Киреевского, если и цитировались, то не в полном объеме, к которому отсылает соответствующий пушкинский текст. Кроме того, для правильного понимания последнего необходимо должным образом представлять характер и задачи статьи «Денница», текст которой в большей своей части отнюдь не может восприниматься как прямые оценочные суждения Пушкина.

Будучи формально рецензией на альманах М. А. Максимовича, статья Пушкина, как известно, посвящена почти исключительно помещенному в нем «Обозрению русской словесности 1829 года» Киреевского, причем пушкинская оценка «Обозрения» занимает сравнительно скромное место; больше всего внимания Пушкин уделяет сочувственному изложению содержания статьи Киреевского,

49

по направлению и духу близкой позиции «Литературной газеты». «Пушкин, — писал Б. В. Томашевский, — очень подробно и сочувственно реферировал это обозрение».6 Современное определение (реферат) действительно лучше всего соответствует характеру и назначению пушкинской статьи. Забывая о них, исследователи склонны рассматривать как вполне оригинальные суждения Пушкина, представляющие собой в строгом смысле слова лишь передачу в форме реферата мыслей автора, причем в контексте, близко повторяющем не только логику изложения, но даже отчасти и лексику Киреевского. Пассаж о Тютчеве не представляет в этом смысле исключения. Правда, он принадлежит к числу мест, наиболее конспективно излагающих ход мыслей Киреевского; в них Пушкин чувствовал себя менее связанным контекстом статьи последнего; однако и здесь общая логика его изложения не утрачена и лишь передается в предельно кратком виде.

Приведу целиком соответствующее место из статьи Киреевского: «Любовь к литературе германской, которой мы обязаны Жуковскому, все более и более распространяясь в нашей словесности, была весьма заметна в произведениях прошедшего года. Между поэтами немецкой школы отличаются имена Шевырева, Хомякова и Тютчева. Последний, однако же, напечатал в прошедшем году только одно стихотворение. Хомяков, которого стихи всегда дышат мыслию и чувством, а иногда блестят докончанностью отделки, отдал на театр своего „Ермака“; но чтобы судить об этой трагедии, подождем ее явления в большой печатный свет; давно уже сказано, что типографский станок есть единственно верный пробный камень для звонкой монеты стихов. Шевырев помещал в журналах некоторые мелкие стихотворения и, кроме того, отрывки из перевода „Вильгельма Телля“: имея дарования отличные, обладая редким познанием русского языка, удивительною легкостью в труде и более всего душою пламенною, сосредоточенною в любви к высокому, Шевырев, однако ж, имеет важный недостаток — недостаток отделки, и не только в частях, но и в плане; не только в важных, но даже и в мелких стихотворениях. Часто вмещает он две разнородные господствующие мысли в одну пиесу и тем мешает чувству сосредоточиться. Но это богатство мыслей, часто излишнее (как бы желали мы упрекнуть в этом качестве большую часть наших писателей!), это богатство мысли, особенно заметное в прозе Шевырева, не есть ли залог его будущих успехов? Теперь он только выступает на поприще; когда же жизнь и опыт положат последний венец вкуса на его счастливые дарования, тогда, конечно, он займет значительное место в нашей литературной аристократии».7

50

Весь этот большой абзац Пушкин и ужимает в три коротких предложения, приведенных мною в начале статьи. Имена трех названных Киреевским поэтов, правда, возникают у него в более нейтральной форме («Г. Киреевский упоминает о Шевыреве, Хомякове и Тютчеве»; ср.: «Между поэтами немецкой школы отличаются имена Шевырева, Хомякова и Тютчева» — курсив мой, — Л. С.); на этом фоне, действительно, резче звучит предложение: «Истинный талант двух первых неоспорим» — и тем не менее оно не что иное, как кратчайшее изложение периодов Киреевского, посвященных именно доказательству «истинного таланта» поэтов, о которых он подробно говорит в своей статье. А то обстоятельство, что он касается в ней только Шевырева и Хомякова, минуя Тютчева, мотивировано предшествующей фразой, констатирующей недостаточность материала для более полного суждения.8 Именно это обстоятельство и игнорируют те исследователи, которые вслед за Ю. Н. Тыняновым склонны признать, будто «Пушкин обошел Тютчева, признав Хомякова и Шевырева».9 Все дело в том, что Пушкин строго следует здесь за Киреевским, сохраняя содержание излагаемого им абзаца, в котором оценочные суждения (если не считать объединяющего всех трех поэтов слова «отличаются») отнесены только к «двум первым», что и констатирует Пушкин, передав их смысл в лапидарной форме. Определение «истинный талант» вполне соответствует пафосу суждений Киреевского (ср.: «Хомяков, которого стихи всегда дышат мыслию и чувством»; Шевырев, «имея дарования отличные», обладает «душою пламенною» и т. п.), хотя Пушкин и умеряет несколько темперамент молодого критика (он вообще в своей статье часто минует выспреннюю риторику Киреевского, излагая его мысли более сдержанным тоном). Показательна и заключительная фраза пушкинского абзаца, сжато суммирующая заключенное в статье Киреевского обещание: «Но Хомяков написал „Ермака“, и сия трагедия уже заслуживает особенной критической статьи» (ср. у Киреевского: «...но чтобы судить об этой трагедии, подождем ее явления в большой печатный свет»; курсив в обеих цитатах мой, — Л. С.).

Пушкин выделяет из характеристик Шевырева и Хомякова, данных Киреевским и вкратце сведенных им в констатацию «истинного таланта» обоих поэтов, то, что несет в себе дополнительную информацию, не укладывающуюся в эту формулу и нуждающуюся поэтому в самостоятельном упоминании (критические замечания Киреевского о Шевыреве Пушкин не счел нужным

51

передать, поскольку они не вступают в противоречие с общей высокой оценкой поэта: в глазах критика его недостатки оказываются продолжением достоинств и служат «залогом его будущих успехов»).

Таким образом, пушкинская передача мыслей Киреевского не несет в себе ничего, что отличало бы ее от излагаемого им контекста, и видеть в ней выражение прямых критических оценок или пристрастий именно рецензента не приходится. Статья «Денница» вообще построена так, что оценочные суждения (за весьма малым исключением) отнесены лишь к «Обозрению русской словесности 1829 года» и его автору; все остальное представляет собой лишь последовательное и весьма точное изложение содержания статьи Киреевского (слово «изложение», кстати, употреблено и самим Пушкиным: «Спешим окончить сие слишком уже пространное изложение» — XI, 109). Не только прямые и скрытые цитаты, но и весь пушкинский контекст нельзя поэтому рассматривать вне его соотнесенности со статьей Киреевского там, где не дается ее непосредственной или косвенной оценки.

Даже тогда, когда Пушкин менее всего связывает себя характером изложения, свойственным статье Киреевского (а таких мест в его рецензии очень мало),10 он старается сохранить точность в передаче содержания его суждений; абзац же, содержащий в себе упоминание о Тютчеве, не принадлежит к подобным случаям. Он, хотя и предельно краток, точно передает существо реферируемого места статьи. Поэтому искать в нем прямых пушкинских оценок Шевырева, Хомякова и тем более Тютчева нет никакой возможности; умолчание о последнем является лишь

52

точным соответствием отказу Киреевского подробнее говорить о нем на основе одного, как он считал, опубликованного в 1829 г. стихотворения, и никакого ни явного, ни скрытого противопоставления Тютчева двум другим поэтам не содержит. Пушкин передал лишь то, что он прочел в статье Киреевского, и приписывать ему стремления, противоречащие задачам его рецензии, безосновательно. Другое дело, что, излагая статью Киреевского, Пушкин солидаризировался с его мыслями; там, где они не совпадали с его собственным мнением, он прямо об этом говорил.11

Подробные наблюдения над поэтикой рецензии Пушкина на «Денницу» не входят в задачу моей статьи. Я остановился на некоторых ее особенностях лишь в тех пределах, которые необходимы для лучшего понимания анализируемого мною контекста, заключающего в себе упоминание о Тютчеве. Все сказанное подводит, таким образом, к выводу, что как аргумент в решении вопроса об отношении Пушкина к Тютчеву это место статьи «Денница» оказывается бесполезным, поскольку оно не несет в себе информации, проливающей свет на это отношение. Вопрос о Пушкине и Тютчеве принадлежит к числу сложных проблем; малое число косвенных источников и отсутствие уверенности в их достаточной достоверности заставили исследователей пристально вглядеться в единственное упоминание о поэте в печатном пушкинском тексте, придав ему преувеличенное и не свойственное характеру статьи «Денница» значение. Его прямолинейное истолкование оказалось источником заблуждений; поэтому решение проблемы в целом следует искать за пределами контекста, передающего чужую мысль и не содержащего в себе прямого высказывания Пушкина.

———