97

Пушкин и французская народная книга о Фаусте

В статье 1974 г. «Читал ли Пушкин „Фауста“ Гете?»1 Д. Д. Благой еще раз вернулся к своей более ранней работе, дважды напечатанной под заглавием «Фауст в аду»,2 в которой была сделана попытка окончательно

98

утвердить в пушкиноведении ранее высказанную догадку о том, что сохранившиеся в черновых рукописях Пушкина фрагменты, печатавшиеся под различными заглавиями, но более известные под заглавием «адской поэмы», имеют непосредственное отношение к «Фаусту» Гете; такую попытку оправдывало заглавие, присвоенное указанным фрагментам в академическом 16-томном «Полном собрании сочинений» Пушкина: «Наброски к замыслу о Фаусте» (II, 380—382).3

В названной выше статье 1974 г., содержащей свод всех дошедших до нас данных о знакомстве Пушкина с творением Гете, Д. Д. Благой писал: «В набросках Пушкина Фауст в сопровождении Мефистофиля (?) предпринимает добровольно путешествие в ад, еще будучи живым, с целью узнать, что там творится (?). Такого эпизода во всей фаустовиане нет, за исключением как раз той самой народной книги, из которой Пушкин заимствовал (?) свое написание „отрицающего духа“ — Мефистофиля — и в которой подобный эпизод имеется (главка 24 «Как доктор Фауст совершил путешествие в ад»); причем совершает он его также по собственному желанию и требованию, но черти его обманывают, и на самом деле все, что там с ним происходит, он видит во сне. Наличие уже двух совпадений делает версию знакомства Пушкина с народной книгой еще более вероятной <...> Как и в каком виде книга Шписа могла стать известной Пушкину, требует дальнейшего изучения. Но сам этот факт не заключает в себе ничего невероятного».4

Вопросительные знаки в приведенной цитате проставлены мною; поясню, что они стоят в тех местах, где заключающиеся в них утверждения, с моей точки зрения, не соответствуют истине или вызывают желание видеть дополнительную аргументацию для утверждений подобного рода. Так, например, в рукописных «набросках» Пушкина, о которых идет речь, ни разу нигде не упоминается Мефистофель; не встречается здесь также имя Фауста: лишь в одной строке это имя предполагается читаемым или угадываемым из неразборчивого сочетания букв «Фау» (которое некоторые текстологи раскрывают не как собственное имя, а как наречие «сразу»), а в другом фрагменте фигурирует в виде инициала — «доктор Ф.»; эта буква лишь в 1916 г. была раскрыта как возможный инициал имени Фауста по догадке П. О. Морозова, а затем это имя стало печататься в раскрытом виде, без всяких оговорок, во всех изданиях сочинений Пушкина, вплоть до «большого» академического.5

99

Что касается немецкой народной книги о Фаусте, изданной книгопродавцем Иоганном Шписом во Франкфурте-на-Майне в 1587 г., то категорическое утверждение Д. Д. Благого, что Пушкин именно отсюда якобы «заимствовал» свое написание Мефистофеля с «и» в конечном слоге («Мефистофиль»), как увидим ниже, не только неосторожно и неправдоподобно, но и ошибочно. Тем не менее можно вполне согласиться с тем предположением, которого придерживается Д. Д. Благой, что факт знакомства Пушкина с этой народной книгой «не заключает в себе ничего невероятного» и что «требует дальнейшего изучения» лишь то, «как и в каком виде книга Шписа могла стать известной Пушкину».

Иллюстрация: Фрагмент черновика из общей тетради А. С. Пушкина.
(ИРЛИ, ф. 244, оп. 1, № 835, л. 54 об.).

Бесспорный факт знакомства Пушкина с книгой Шписа — правда, в поздней и сокращенной французской переделке — был уже давно установлен в советском пушкиноведении, хотя, как это ни странно, основательно забыт. Бесспорным я называю этот факт потому, что речь идет о неопровержимом вещественном свидетельстве — о книге, принадлежавшей личной библиотеке

100

Пушкина и ныне сохраняющейся в ее составе; о том, что она была в руках Пушкина, свидетельствует несколько закладок, собственноручно вложенных поэтом в эту книгу.

Книга эта входила в большую серию книг под общим заглавием «Всеобщая библиотека романов» («Bibliothèque Universelle des Romans»), которая выходила в Париже периодически, небольшими томиками (в 12-ю долю листа, в среднем по шестнадцати томиков в год), в течение довольно долгого времени (1775—1789); всего за это время вышло в свет 224 тома серии, а с дополнительными томами полная их коллекция состоит более чем из 300 книг. В библиотеке Пушкина, как видно из описания ее, выполненного Б. Л. Модзалевским, вся серия «Всеобщей библиотеки» сохранилась не полностью; но и дошедшая до нас часть все же довольно значительна, так как в ней числится свыше двухсот томов.6

История этого очень популярного в свое время периодического издания ныне хорошо изучена.7 Нам известно сейчас, что в первые два года существования «Всеобщей библиотеки романов» ее редакторами-издателями являлись Ж.-Ф. Бастид, маркиз де Польми д'Арженсон и граф де Трессан. Все опубликованные ими здесь произведения беллетристического характера в переводе на французский язык (или извлечения из них), сопровождавшиеся пояснениями или специальными критическими статьями, разделены были составителями на восемь разделов (classes), с нашей точки зрения очень условных, зыбких и нечетких, что, вероятно, объясняется еще существовавшей в то время неясностью понятия и обозначения «roman». В смысле литературного рода или жанра термин «роман» утвердился во Франции лишь в XIX в. В предшествующем столетии заглавие «Библиотека романов» означало нечто более широкое: собрание произведений художественной литературы, беллетристики (belles lettres), потому что в интересующем нас издании помещались произведения не только повествовательно-прозаические, но и стихотворные и порою даже драматические. Все они распределялись в издании по следующим восьми рубрикам: 1) романы греческие и латинские (античного мира); 2) романы рыцарские (сюда вошли «романы круглого стола» с «Тристаном», адаптированным Трессаном, романы из цикла о Карле Великом, «Амадис Галльский» и др.); 3) романы исторические; 4) романы любовные; 5) романы нравственно-философско-политические (romans moraux: spiritualité, morale et politique); 6) романы комические и сатирические; 7) новеллы и сказки; 8) романы о волшебстве (romans merveilleux), сказки о феях, воображаемые путешествия.

Современники «Всеобщей библиотеки романов» очень ценили это большое собрание литературных текстов, с одной стороны, за то, что в нем они всегда

101

Иллюстрация: Титульный лист журнала «Всеобщая библиотека романов» (1776)
из библиотеки Пушкина.

102

могли найти хорошо составленные извлечения из произведений, которые не стоило читать целиком или ставить на полки своих личных библиотек, и, с другой стороны,— за сопровождавшие эти тексты, вводные заметки об авторах, о месте и времени возникновения их произведений и нечто вроде исторического и реального к ним комментария.

В 1778 г. между маркизом де Польми д'Арженсоном и Ж.-Ф. Бастидом, бывшим фактическим издателем «Библиотеки», возникли разногласия и ссора, повлекшие за собой отказ первого из них от участия в издании «Библиотеки» и вызвавшие некоторые структурные изменения в серии.8 Но издание ее продолжалось еще многие годы, и это многотомное собрание книг на самом деле превратилось в огромную библиотеку, дававшую читателям довольно полное представление об истории развития многих разноязычных литератур Европы и характеристику важнейших литературных произведений древнего и нового мира за несколько веков.9 Хотя в первые годы издания «Библиотека» была содержательнее, чем в последующие, когда печаталось много второстепенных произведений, малоинтересных и бесцветных, вся серия пользовалась долголетней популярностью как во Франции, так и в других странах. В России она попадала в различные библиотеки, сельские и городские, читалась, а многие произведения, в ней помещенные, переводились на русский язык и печатались отдельно и в русских журналах.10

Публикация сокращенного изложения французского перевода народной книги о Фаусте относится к первому, лучшему периоду издания «Всеобщей библиотеки романов» — к 1776 г. Оно опубликовано под заглавием «Необычайная и жалостная история Жана Фоста (Фауста), великого и страшного волшебника, а также его ужасающей смерти» («Histoire prodigieuse et lamentable de Jean Fauste, grand et horrible Enchanteur avec sa mort épouvantable»).11 Характерно, что эта небольшая повесть напечатана в «разделе шестом» «Библиотеки», предназначенном для публикации «романов комических, сатирических и мещанских», что не вполне согласуется с содержанием немецкого оригинала. «Histoire prodigieuse et lamentable de Jean Fauste» — это краткое изложение первой французской адаптации немецкой народной книги о Фаусте, вышедшей в 1587 г.; немецкая книга была переведена на французский

103

Иллюстрация: Страница журнала «Всеобщая библиотека романов» (1776)
из библиотеки Пушкина.

104

язык и издана через два года после немецкого оригинала, в 1586 г., Пьером-Виктором Кайе (Pierre-Victor Cayet, 1525—1610); его перевод содержит в себе ряд самостоятельных дополнений и переиздавался 15 раз.12 Насколько можно судить, в адаптации этой книги, опубликованной во «Всеобщей библиотеке романов», сделаны значительные сокращения переводного текста, отсутствует разбивка на главы и новый текст сбивается на пересказ; ему предшествует небольшое редакционное предисловие, которое стоит привести здесь целиком.

«Этот роман (le roman) действительно относится к разделу, в котором мы его помещаем, и имеет немецкое происхождение, так как он написан и напечатан на немецком языке в конце XVI столетия и имел в Германии огромный успех. Он дал сюжет для немецкой трагедии, которая долго давалась в Немецком театре еще до того, как этот театр был облагорожен и усовершенствован. Большое количество машин, которыми он был снабжен, и совершаемых в нем чудесных превращений привлекали к нему восхищение народа.

Эта история (cette histoire) переведена на множество языков, в частности на французский; но на нашем языке она стала редкой, и библиография Дебюра относит ее к числу книг наиболее разыскиваемых. Стоило бы написать длинное рассуждение, чтобы представить в нем человека, которого автор имел в виду, сочиняя эту историю. Некоторые считают, что это был Иоганн Фуст или Фауст (Jean Fust ou Faust) из Майнца, один из первых изобретателей книгопечатания;13 другие считают, что эта книга — произведение некоего католика, пожелавшего очернить Лютера, представив его эмблематически в виде волшебника; иные, наконец, считают, что доктор Фауст существовал в действительности, что он имел беседы с императором Карлом V и показывал ему удивительные штуки. Клюзиус (написавший по-латыни Annales de Sonate), а также некоторые другие историки Германии упоминают об этом. Как бы там ни было, к предполагаемой сатирической цели автор прибавил еще свою мораль, заключающуюся в том, что никогда не стоит вверяться демону, что если в течение некоторого времени он может доставлять нам большие преимущества, то затем он заставит нас за них расплатиться достойным

105

сожаления концом. Эта прекрасная мораль подчеркнута в предварительных размышлениях к книге и в последней речи доктора Фауста к студентам Виттембергского университета. Однако, относясь к этой книге с другой точки зрения, мы выберем для наших читателей из примеров его обманов (les tours de passe-passe) особенно необычные и кроме того, такие, по которым можно судить о вкусе немецких писателей XVI в., независимо от того, претендовали ли они на написание правдивых историй или тогда, когда они хотели представить лишь нравственные аллегории».14

Таким образом, статья, напечатанная во «Всеобщей библиотеке романов», представляет собою лишь небольшое сокращение из книги Шписа по французскому переводу П.-В. Кайе. Среди избранных из этого перевода страниц для адаптации «Библиотеки» мы находим извлечение из рассказа о путешествии Фауста в ад (соответствующее 24-й главе немецкого подлинника). В адаптации путешествие Фауста в ад является одним из первых эпизодов его жизни после заключения договора с дьяволом: он еще молод и неопытен, умерен в своих желаниях и не умеет пользоваться преимуществом своего положения, неожиданно приобретенным благодаря договору с дьяволом, заключенному на двадцать пять лет. По этому договору Фауст получает беса в качестве слуги или лакея (по имени Metastophiles), к которому причислены также в качестве помощников-исполнителей еще около десятка чертей, имеющих каждый свою специальность — для удовлетворения всех прихотей хозяина, приказания которого они обязаны выполнять беспрекословно и мгновенно.

Сначала слуга Фауста занимается тем, что таскает для своего хозяина лучшие куски из яств со столов наиболее богатых жителей Германии, но это были слишком легкие колдовские проказы, а Фауст желал большего. Потом Фауст задумал жениться, но этот пункт был отклонен его слугой, так как он прямо противоречил договору. Тогда Фауст начал составлять «альманахи» (т. е. предсказатели будущего) и имел успех во многих знатных домах, но слуга предупредил Фауста, что эти «альманахи» могут стать пригодными для предсказания и его собственного будущего, и отклонил дальнейшие занятия Фауста этим отнюдь не веселым развлечением. Затем у него возникла новая идея: «Доктору хотелось узнать, как устроен ад. Его бесы (ses diables) сопровождали его туда. Он видел (но на этот раз мимоходом) это ужасное место и не без горести задумался о том, что однажды он вступит в это жилище, чтобы никогда больше не выйти оттуда. Чтобы немного утешить его, дьявол заставил совершить путешествие в воздушном пространстве между планетами и звездами. Когда, возвращаясь, он приближался к земле, его внимание обратили на главные страны и важнейшие города Европы. После этих больших путешествий, во время которых он получил столь прекрасные наставления (il avait reçu si belles instructions), Фауст становился более ловким (habile)».15

Так кончается в этой статье изложение интересующего нас эпизода о путешествии Фауста в преисподнюю. Как видим, извлечь из него что-либо или вдохновиться им для пересоздания или полного переосмысления было довольно затруднительно. Литературным источником для Пушкина

106

текст, опубликованный во «Всеобщей библиотеке романов», служить не мог, а возможности познакомиться с книгой Шписа в переводе Кайе — в одном из изданий XVII в. — предположить трудно: все эти издания были редкими и для французских читателей того времени. Единственно, что, может быть, стоило бы учесть — сведения о Фаусте во вступительной заметке к указанной публикации и среди них указание на то, что некоторые писатели считали его историческим лицом и одним из «изобретателей книгопечатания». Об этом писал и Пушкин в написанной им по-французски программе к драматическому произведению о «папессе Иоанне».

Что касается «бесовского слуги» и «злого духа» Фауста, который упоминается во французском тексте — Metastophiles (Метастофилес), то это, несомненно, небольшое искажение того имени, которое ему присвоено в немецкой народной книге о Фаусте (Mephostophiles) и которое встречается и в других книгах, гравюрах и картинках XVI—XVII вв. В упомянутых выше статьях о Фаусте в творчестве Пушкина Д. Д. Благой, придавая важное значение одной особенности написания этого имени у Пушкина, писал: «У Гете он зовется Mephistopheles. Однако в „Сцене из Фауста“ Пушкин это имя систематически (все девять раз, когда оно встречается) пишет в последнем слоге через и: Мефистофиль. То же написание в более позднем (1828) пушкинском стихотворении, обращенном к художнику Доу (Dawe): „Зачем твой дивный карандаш || Рисует мой арабский профиль? || Хоть ты векам его предашь, || Его освищет Мефистофиль“ <...> в некоторых изданиях пушкинское написание сохранено лишь в стихотворении 1828 г. — по-видимому, чтобы не ослаблять рифмы: профиль — Мефистофиль. Между тем пушкинское написание через и не является ни ошибкой, ни случайной оплошностью. Именно так назван черт в народной книге о Фаусте, которая была издана Шписом в 1587 г.». Заканчивая свое рассуждение, Д. Д. Благой признается, что на данном примере он убедился лишний раз, «сколь необходимо возможно менее модернизировать письменную речь Пушкина, что, как видно из данного случая, не всегда соблюдается даже виднейшими текстологами-пушкинистами. В слове „Мефистофиль“ дело идет об одной букве, а какой существенной эта одна-единственная буква оказывается для исследователей!».

В результате исследователь пришел к удивительному выводу: по его мнению, «в своем усвоении гетевского „Фауста“ поэт не только не ограничился „книгой де Сталь“ (обращался и к французским переводам и, что особенно важно, к немецкому подлиннику), но пошел еще далее: в соответствии с первоисточником всей литературной фаустовианы вообще своим написанием имени Мефистофиль, восходящим к самым истокам ее, „поправил“ в этой, пусть небольшой, но характерной детали самого Гете».16

К сожалению, это странное, ничем не оправданное умозаключение основано на недоразумении и прямой ошибке: в «первоисточнике» фаустовианы — книге Шписа, а также в других ранних изложениях легенды

107

о Фаусте нигде не встречается то написание имени Мефистофеля, какое мы находим у Пушкина и которому невозможно придать какое-либо значение. Написание с «и» в последнем слоге встречается только у Пушкина. Полагаем, что это свидетельствует не о близком знакомстве Пушкина с подлинными немецкими текстами трагедии Гете или народной книги о Фаусте, а скорее наоборот — о малом, недостаточном знакомстве с ними, особенно с книгой Шписа. По нашему мнению, это очевидный результат усвоения имени Мефистофель на слух, не в печатной, а в устной форме: гласные в конечном неударяемом слоге, особенно при плохой артикуляции говорящего, путаются легко при произнесении вслух слова, состоящего из двух или трех слогов; при этом замена «е» на «и» не имеет никакого смыслового значения.17 Если Пушкин внимательно всматривался в написание с «и» в конечном слоге имени Мефистофиль, то он должен был заметить также, что в «первоисточнике» легенды о Фаусте, в книге Шписа 1587 г., это имя всегда пишется иначе: Мефостофиль (Mephostophiles), т. е. произведена замена гласной не только в последнем слоге («и» вместо «е»), но и во втором («о» вместо «е»)!

Книга Шписа существует в полном и точном русском переводе, помещенном в исследовании В. М. Жирмунского «Легенда о докторе Фаусте», на которое ссылается и Д. Д. Благой; в этом издании имя Мефистофель упоминается много раз, но не в том написании, которое Д. Д. Благой рекомендует для воспроизведения даже в собраниях сочинений Пушкина: в русском переводе книги Шписа везде печатается Мефостофиль.18 То же написание (Mephostophiles) можно увидеть на голландской гравюре И. Сихема (XVII в.) «Фауст и Мефостофиль в одежде монаха», где над фигурой монаха сделана отчетливая надпись: «Mephostofiles».19

108

Следует сослаться еще на статью К. Мармье «Предания о Фаусте», напечатанную в надеждинском журнале «Телескоп» (из «Revue de Paris»). Здесь упоминается французский перевод книги Шписа, сделанный П. В. Кайе (по изданию: Руан, 1604). Имя Мефистофеля имеет здесь то же написание (за исключением еще одной измененной гласной в предпоследнем слоге): Мефостофолис. Публикуя эту статью в своем журнале, Н. И. Надеждин снабдил ее следующим редакционным примечанием: «Статья сия принадлежит Ксаверию Мармье, одному из ревностнейших любителей и лучших знатоков немецкой литературы во Франции. Мы помещаем ее как материал к изучению знаменитого „Фауста“ Гете».20 Статья Мармье могла быть известна Пушкину: «Телескоп» он читал систематически. Указанная статья о Фаусте могла заинтересовать нашего поэта; Мармье привел в ней много любопытных исторических и историко-литературных данных о Фаусте, свидетельства о нем немецких историков и хронистов, указав, кстати, на «некоторых писателей», которые смешивают Фауста с книгопечатником Фустом (с. 388), но в особенности подробно остановился на франкфуртской книге о Фаусте 1587 г., т. е. книге, изданной Иоганном Шписом. Мармье приводит полное длинное заглавие этой повести, сообщая: «Книга сия ныне весьма редка; даже в самой Германии весьма трудно добыть ее» (с. 390), и дает ей следующую характеристику: «Впрочем, не ожидайте, что вы в сей книге найдете повествование о приключениях действительно странных и историю в самом деле такую трагическую, как по заглавию книги можно бы было заключить. Фауст нередко представляется в ней добрым, разгульным малым, коего веселость весьма сходствует с простодушной национальной веселостью немцев, как она описана в известном Зеркале Сов (Eulenspiegel), не носит на себе никаких признаков дьявольской злобы. В Германии нет ни одного бойкого студента, который не мог бы с ним состязаться в некоторых из главнейших примеров его молодечества и безнравственности, нет ни одного фокусника, который не перещеголял бы его в волшебстве. Бедный Фауст отличается иногда таким смирением, бывает в таком замешательстве, что заслуживает истинную жалость. Вместо того чтобы своим помыкать как угодно Мефостофолисом, он боится его; все, получаемое им от дьявола, так маловажно, что весьма немного наберется людей, которые захотели бы за такую цену продать себя дьяволу».21

Мы не имеем точных данных, была ли статья К. Мармье, появившаяся в русском переводе в «Телескопе», знакома Пушкину, хотя это достаточно правдоподобно. Но французский оригинал этой статьи был Пушкину известен безусловно, даже в несколько расширенном виде; вся эта статья, первоначально опубликованная в парижском журнале «Revue de Paris» в 1832 г., вскоре вошла в большую книгу К. Мармье «Этюды о Гете» в качестве отдельной главы, дополненной более обширными фактическими сведениями и библиографическими указаниями; книга эта была в личной библиотеке поэта и несомненно читана им именно в той ее части, которая касается

109

преданий о Фаусте и их традиций в различных литературах Западной Европы.22

Сколько знаем, указанная книга К. Мармье исследователями Пушкина к изучению истории освоения им «фаустовской темы» не привлекалась, хотя она давно известна в русской библиографической фаустовиане. Напротив, статья о народной книге о Фаусте 1776 г. в «Bibliothèque Universelle des Romans» пушкиноведам давно и хорошо известна; экземпляр ее (с закладками) в составе личной библиотеки Пушкина хранится в Пушкинском Доме в Ленинграде, а подробное указание на нее можно найти в VII томе академического «Полного собрания сочинений» Пушкина, в комментарии к неосуществленным замыслам его «маленьких трагедий».23

_______