- 136 -

ОБ ОДНОЙ ПАРАЛЛЕЛИ К «ГРОБОВЩИКУ»

«Просвещенный читатель ведает, что Шекспир и Вальтер Скотт оба представили своих гробокопателей людьми веселыми и шутливыми, дабы сей противоположностию сильнее поразить наше воображение. Из уважения к истине мы не можем следовать их примеру и принуждены признаться, что нрав нашего гробовщика совершенно соответствовал мрачному его ремеслу. Адриян Прохоров обыкновенно был угрюм и задумчив» (VIII, 89).

- 137 -

Это место в начале повести «Гробовщик», представляющее читателям ее героя, хорошо известно и обычно цитируется, когда идет речь о творческой связи Пушкина с названными английскими писателями.1 Но до сих пор никто не обращал внимания на то, что весьма близкое сообщение содержится в XXIX главе знаменитого романа Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба». Глава эта озаглавлена «Рассказ о том, как нечистая сила похитила пономаря» («A story of the goblins who stole a sexton») и представляет собою вставную новеллу, героем которой является пономарь и могильщик (sexton and gravemaker) Гебриел Граб. Приводим соответствующее место в русском переводе:

«Если человек — могильщик и постоянно окружен эмблемами смерти, из этого отнюдь не следует, что он должен быть человеком угрюмым и меланхолическим; наши могильщики — самые веселые люди в мире; а однажды я имел честь подружиться с факельщиком, который в свободное от службы время был самым забавным и шутливым молодцом из всех, кто когда-либо распевал залихватские песни, забывая все на свете, или осушал стакан доброго крепкого вина одним духом. Но, несмотря на эти примеры, доказывающие обратное, Гебриел Граб был сварливым, непокладистым, хмурым человеком — мрачным и замкнутым...».2

Сходство, как мы видим, разительное: то же двойное противопоставление, в результате которого читателя знакомят с угрюмым, мрачным героем, имеющим дело с обрядом погребения. Между тем оба отрывка возникли независимо друг от друга. Пушкин писал «Гробовщика» болдинской осенью 1830 г., почти за шесть лет до начала публикации «Пиквикского клуба». С другой стороны, хотя «Гробовщик» до 1836 г. издавался в составе «Повестей Белкина» дважды — в 1831 и 1834 гг., английский его перевод появился только в 1847 г.3 А русским языком Диккенс не владел.

Таким образом, перед нами совпадение в развитии мысли у двух не связанных между собою писателей. Но, как справедливо замечает М. П. Алексеев, «сходство между литературными произведениями, вообще говоря, лишь в редких случаях может быть обусловлено случайными совпадениями».4 Каковы же причины, сделавшие данное совпадение закономерным?

Известно, что одним из интереснейших приемов искусства является освобождение изображаемого объекта от привычных связей, показ его в необычном аспекте и т. п., с тем, чтобы уничтожить автоматизацию его

- 138 -

восприятия, заменить узнавание предмета ви́дением его. Прием этот неоднократно характеризовался в работах по теории искусства. Вспомним в этой связи термин «остранение», выдвинутый В. Б. Шкловским, или «эффект отчуждения» (Verfremdungseffekt), который отстаивал Бертольд Брехт в своих театрально-эстетических декларациях. «Искусство существует среди обычного, — пишет В. Б. Шкловский, — но оно пересматривает обычное, выявляет конфликты, снимая привычность с характеристики предмета».5

Мрачная, скорбная обстановка погребального обряда закономерно распространяется на представление о характере человека, с этим обрядом связанного. Но такая зависимость слишком «естественна», автоматична, и она не вызовет интереса. И Диккенс сразу же начинает с ее разрушения: «Если человек — могильщик... из этого отнюдь не следует...» и т. д. Пушкин же раскрывает и художественный смысл приема: «дабы сей противоположностию сильнее поразить наше воображение».

Но, с другой стороны, Пушкин подчеркивает, что такой ход в литературе не новый, и намечает его родословную: Шекспир — Вальтер Скотт. Имеются в виду 1-я сцена V действия в «Гамлете», где могильщик, роющий могилу Офелии, поет, а также острит по поводу дальнейшей судьбы человеческих останков, и XXIV глава романа «Ламмермурская невеста», в которой показан кладбищенский сторож, успешно совмещающий две должности: могильщика и скрипача на свадьбах. Скотт сам указал на своего литературного предшественника, поставив эпиграфом к этой главе реплики из шекспировской трагедии:

Гамлет. Или этот молодец не чувствует, чем он занят, что он поет, роя могилу?

Горацио. Привычка превратила это для него в самое простое дело.

Гамлет. Так всегда: рука, которая мало трудится, всего чувствительнее.6

В этих словах, правда, более подчеркивается равнодушие могильщика к погребению, нежели его веселость. Но всякому, кто вспоминает сцену трагедии, рисуется созданный в ней образ грубого шутника и забавника. Подобную репутацию приобрел и могильщик Вальтера Скотта. Д. П. Якубович отметил в этой связи характерное место из письма В. Ф. Одоевского к Г. П. Волконскому о холерной эпидемии в Москве 1831 г.: «На улицах гробовые дроги, и на них веселые лица гробовщиков, считающих деньги на гробовых подушках, — все это было Вальтер-Скоттов роман в лицах».7

В отличие от Пушкина Диккенс не ссылался на авторов, изображавших веселых могильщиков. Но он-то обращался к английским читателям,

- 139 -

которым это было хорошо известно, и ограничился лишь указанием: «наши могильщики — самые веселые люди в мире».

Таким образом, возник новый стереотип могильщика — могильщика-весельчака, который оттеснил старый. Восприятие нового стереотипа также автоматизировалось, и автоматизацию следовало разрушить. Закономерным следствием этого явилось создание противоположного образа — мрачного меланхолика. Произошло своеобразное отрицание отрицания. Этим путем независимо друг от друга пошли Пушкин и Диккенс.

Такова, на наш взгляд, причина указанного совпадения. Интересно отметить и дальнейшие схождения в двух повестях, обусловленные отчасти общностью исходной установки, а также и другими обстоятельствами.

Для того чтобы подчеркнуть угрюмую мрачность героев, они показаны на фоне веселящихся людей: у Пушкина это гости на серебряной свадьбе Шульца, у Диккенса — горожане, справляющие сочельник. Видимо, фольклорная традиция побудила обоих писателей населить повести о служителях смерти сверхъестественными силами: ожившими мертвецами, которых некогда погребал Адриян Прохоров, и кладбищенскими призраками (goblins), похитившими Гебриела Граба. Однако, введя этот мотив, писатели-реалисты — и русский, и английский — дают ему одинаковое рациональное объяснение: это сон, который привиделся герою, находившемуся под действием винных паров. У Пушкина это — единственное истолкование описанных событий: повесть завершается пробуждением гробовщика, выясняющего, что то, что ему виделось, не происходило в действительности. Иначе введен тот же мотив в романе Диккенса. Здесь чудесная история Гебриела Граба вложена в уста одного из персонажей романа — Джема Уордла, который сам в нее не верит, но рассказывает в угоду престарелой матери, не сомневающейся в том, что пономарь в самом деле общался с нечистой силой. И, завершая свой рассказ, Уордл иронически замечает, что мнение, будто «Гебриел Граб выпил весь джин и потом заснул на могильной плите», «никогда не пользовалось большой популярностью» и «со временем было отвергнуто».8

Ю. Д. Левин

__________

Сноски

Сноски к стр. 137

¹ См., например: Якубович Д. П. Реминисценции из Вальтер-Скотта в «Повестях Белкина». — В кн.: Пушкин и его современники, вып. XXXVII. Л., 1928, с. 111; Алексеев М. П. Пушкин и Шекспир. — В кн.: Алексеев М. П. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования. Л., 1972, с. 271.

² Диккенс Чарльз. Собр. соч. в 30-ти т., т. II. М., 1957, с. 476 (перевод А. В. Кривцовой и Е. Л. Ланна).

³ The Coffin-maker. Translated from the Russian of Pushkin by T. B. Shaw. — Bentley's Miscellany, vol. XXII, 1847, October, р. 354—359. См.: Аринштейн Л. М. Томас Шоу — английский переводчик Пушкина. — В кн.: Сравнительное изучение литератур. Л., 1976, с. 124.

⁴ Алексеев М. П. Державин и сонеты Шекспира. — В кн.: XVIII век, сб. 10. Л., 1975, с. 228.

Сноски к стр. 138

⁵ Шкловский Виктор. Повести о прозе. Размышления и разборы, т. II. М., 1966, с. 302.

⁶ Перевод М. Л. Лозинского.

⁷ Цит. по: Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. III. СПб., 1890, с. 329. См. также: Якубович Д. П. Реминисценции из Вальтер-Скотта в «Повестях Белкина», с. 112.

Сноски к стр. 139

⁸ Диккенс Ч. Собр. соч. в 30-ти т., т. II, с. 486.