117

ДВА ОДЕССКИХ НЕКРОЛОГА О ПУШКИНЕ

Среди первых отечественных некрологов, посвященных Пушкину, выделяются своей содержательностью и общественной значительностью статьи, напечатанные газетами «Journal d’Odessa» и «Одесский вестник» 12 и 13 февраля 1837 г. Они гораздо обстоятельнее откликов петербургской и московской печати на смерть Пушкина и по своему тону могут быть сопоставлены только с известной заметкой В. Ф. Одоевского в «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“». Необходимость изучения одесских некрологов давно отмечалась в советской пушкинистике.1 Однако до сих пор обстоятельства создания и появления этих статей в печати остаются во многом не выясненными; содержание их в достаточной мере не проанализировано; какова их связь между собой и каково их отношение к петербургским газетным заметкам памяти Пушкина, не установлено; существующие версии об авторах обеих статей вызывают сомнения.2

Критический анализ источников необходим и потому, что в дореволюционном литературоведении они послужили поводом для панегириков М. С. Воронцову, которому якобы всецело принадлежала заслуга великодушного разрешения публикации некролога о Пушкине в «Одесском вестнике». Так, Н. О. Лернер писал, что уже первая заметка о Пушкине, напечатанная в «Journal d’Odessa», «восхитила одесское общество во главе

118

с супругами Воронцовыми», а второй некролог вообще появился в результате поощрения, переданного редакции через секретаря графа М. П. Щербинина.3 Первый публикатор материалов об истории появления обоих некрологов Л. С. Мацеевич, отмечая, что статьи были «теплые, прочувствованные», восклицал: «Тем больше чести кн. Воронцову, не воспрепятствовавшему их напечатанию».4 Все это поддерживало версию о якобы благожелательном отношении Воронцова к Пушкину, на которое поэт отвечал капризами и дерзостями.5

Единственным мемуарным свидетельством об истории опубликования некролога в «Одесском вестнике» является заметка одесского литератора Н. Г. Тройницкого «По поводу статьи „Одесского вестника“ 1837 года о смерти Пушкина». Она напечатана в двух вариантах в 1887 г., когда автору исполнилось 85 лет, т. е. полвека спустя после событий, которые в ней описаны.6 К тому времени умерли все остальные непосредственные участники этих событий: М. С. Воронцов скончался в 1856 г., А. Г. Тройницкий — в 1871 г., А. И. Левшин — в 1879 г., Е. К. Воронцова и М. П. Щербинин — в 1881 г. Отчасти именно поэтому воспоминания Н. Г. Тройницкого были восприняты как абсолютно бесспорные. Впоследствии они цитировались по существу на правах дневникового свидетельства.

Однако в действительности в рассказе мемуариста не все ясно и чтение его рождает ряд недоуменных вопросов. В частности, так и остается невыясненным, кто же был настоящим организатором публикации статьи о Пушкине в «Одесском вестнике» и какова была истинная роль М. С. Воронцова во всей этой истории.

Все это потребовало привлечения других свидетельств и сопоставления с ними данных мемуариста.

Рассмотрение всех имеющихся материалов позволяет с уверенностью предполагать, что активное участие в подготовке и опубликовании обоих некрологов принимал главный редактор одесских газет Александр Григорьевич Тройницкий. Именно он, быть может в содружестве с братом, был основным автором первого редакционного некролога на французском языке, помещенного без подписи в «Journal d’Odessa».

В пользу такой атрибуции говорят следующие соображения.

А. Г. Тройницкий прекрасно владел французским языком. Образование он получил в Ришельевском лицее, в тот период, когда здесь ведущую роль играл аббат Николь и в учебном процессе доминировала французская речь. Разумеется, только литератору, в совершенстве владеющему французским языком, могло быть поручено редактирование «Journal d’Odessa», во главе которого А. Г. Тройницкий и стал с 1834 г.7 Его переписка с М. С. Воронцовым также велась по-французски.8

Далее, именно перу А. Г. Тройницкого принадлежали все статьи, печатавшиеся в «Journal d’Odessa» под рубрикой «Одесса»; им было написано

119

большинство «некрологов замечательных по чему-нибудь лиц, скончавшихся в Новороссийском крае».9 И хотя Пушкин умер не в Одессе, а в Петербурге, одесситы вправе были считать его смерть и своей потерей. Письма тех дней согласно свидетельствуют: в феврале 1837 г. все одесское общество «только и говорило, что о смерти поэта Пушкина».10

Вероятность авторства А. Г. Тройницкого подкрепляется и относительно сдержанным тоном первых абзацев французского некролога. Такой тон приличествовал редакционной статье полуофициального издания, каким являлся «Journal d’Odessa». Автор-редактор как бы преподносил одесским читателям те самые формулировки, в какие петербургские газеты облекли свое горестное известие. В действительности же статья одесской газеты была самостоятельной, она содержала развернутую, проникновенную оценку жизненного и творческого дела Пушкина. Но для высших чинов местной администрации, несомненно знакомых с петербургскими некрологами, повторение уже напечатанных фраз должно было подействовать успокоительно: одесская статья воспринималась благодаря этому как вариация столичных сообщений; к тому же, написанная по-французски, она была доступна сравнительно ограниченному кругу читателей.

Судя по упоминавшейся выше записке М. П. Щербинина от 12 февраля 1837 г.,11 в А. Г. Тройницком видела вероятного автора французского некролога и графиня Е. К. Воронцова. Именно ему адресованы ее похвала и ее просьба — упомянуть в русском варианте статьи о роли Одессы в поэзии Пушкина: «Почтеннейший Александр Григорьевич! Статья, сегодня помещенная в Journal d’Odessa по случаю смерти Пушкина, принята была всеми, а в особенности графинею Воронцовою, с восхищением. Так как, вероятно, она же, т. е. статья сия, будет помещена и в „Одесском вестнике“, то я спешу повергнуть пред вами мысль, родившуюся у графини Елизаветы Ксавериевны, т. е. что большая часть стихотворений Пушкина созданы были в Одессе во время его здесь пребывания. Мысль сия достойна быть обработанною». Потребовать вставок в уже напечатанную статью можно было только от автора или, во всяком случае, от лица, имеющего основные авторские права на эту статью.

Итак, А. Г. Тройницкого можно считать основным, если не единственным, автором первого одесского некролога о Пушкине, напечатанного в «Journal d’Odessa» 12 февраля 1837 г.

Что касается русского некролога, опубликованного на другой день в «Одесском вестнике», то он несомненно написан под сильным влиянием оригинальной части статьи в «Journal d’Odessa». В сходных формулировках, иногда с использованием тех же слов и оборотов, здесь повторены и развиты мысли о европейском значении Пушкина, о глубокой народности его творчества, о могуществе его мысли и фантазии, о гармонии его поэтического языка, о современниках, с любовью следивших за развитием его таланта. Много совпадений обнаруживают начала и концовки обоих некрологов.

Вот как во французском некрологе говорится о мировом значении творчества Пушкина: он был «одним из тех гениев, на которого мы с такой гордостью указывали Европе как на нашего соотечественника!» («...un de ces génies, que nous présentions avec tant d’orgueil à l’Europe comme notre compatriote!»).12 Та же мысль выражена и в русском некрологе: Пушкин  —

120

«представитель нашей поэзии, на которого с гордостью указывали мы Европе».13 Как видим, здесь полное совпадение. В этой мысли заключалась внутренняя полемика с известными отзывами Воронцова о Пушкине, из которых «придворный хам» в свое время не делал никакой тайны: «Он только слабый подражатель малопочтенного образца (лорда Байрона)». По сравнению с петербургскими некрологами обе одесские статьи здесь вполне оригинальны: ни одна из столичных газет не ставила покойного поэта в ряд с писателями Европы.

Определение Пушкина как поэта народного, национального содержалось только в одном из петербургских некрологов — в знаменитой заметке В. Ф. Одоевского, напечатанной в «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“». Эту оценку подхватывает автор французского некролога в «Journal d’Odessa»: Пушкин, по его словам, «сделался <...> поэтом в высшей степени народным» («...poète éminemment national»). Слово в слово повторяет эту важнейшую характеристику и автор русского некролога в «Одесском вестнике»: «Певец в высшей степени народный...». Формула эта заставляет вспомнить позднейший отзыв Белинского о «Евгении Онегине» как о «в высшей степени народном произведении».

Число подобных совпадений можно было бы значительно умножить. Однако это не значит, что русская статья была бледным повторением французской. Напротив, русский текст, напечатанный в «Одесском вестнике», гораздо оригинальнее, непосредственнее, эмоциональнее и смелее французского по своему общественному звучанию. Несравненно масштабнее выступает здесь и фигура Пушкина. Автор статьи называет его «владыкой русского слова», «бессмертным достоянием русской литературы», «вещим певцом нашего времени».

Особенно подчеркнуты в некрологе «Одесского вестника» общественная значимость и актуальность пушкинской поэзии: «Своими чудными звуками, своими вдохновенными созданиями он выражал все поэтические стороны современной жизни»; «Он указывал нам на все великое нашего века».

Четко и уверенно сказано в этой статье о сочетании национального и общечеловеческого начал в пушкинской поэзии: «Певец в высшей степени народный, он одинаково понимал и сокровеннейшие тайны русского мира, и общие черты жизни человечества». Наконец, ярко подмечена автором одна из особенностей метода Пушкина как художника-реалиста — слияние пластичности, объективности изображения с замечательной психологической глубиной: «Картины внешней природы и глубокие явления мира нравственного облекались в его творениях в такую свежесть, в такую силу, в такую образность выражения».

Патетический стиль русского некролога вполне сопоставим со стилем мемуаров Николая Григорьевича Тройницкого, брата главного редактора обеих одесских газет. И там и тут чередуются горестные возгласы, патетические вопросы, эмоциональные паузы, обозначенные многоточиями. Концовка русского некролога — подлинный плач о великом Пушкине, плач патриота и гражданина, облик которого отчетливо выступает и в мемуарах, написанных полвека спустя: «О, над могилою твоей обольется горькими слезами каждый сын России, кому дорога Русская слава, в ком горит светлая любовь ко всему родному!».

Таким образом, нет оснований для того, чтобы подвергать сомнению авторство Н. Г. Тройницкого в отношении русской некрологической статьи о Пушкине в «Одесском вестнике», о чем говорит и он сам в своих мемуарах. Но вероятно, что при написании этого некролога им была использована статья брата; не исключено также, что последний и лично участвовал в составлении статьи для «Одесского вестника». Второй некролог был написан, кроме того, явно с учетом просьбы Е. К. Воронцовой к А. Г. Тройницкому:

121

в отличие от первой статьи здесь упомянуто о пребывании великого поэта в Одессе.

Все сказанное позволяет представить возможный ход событий. 10 или 11 февраля, т. е. на одиннадцатый или двенадцатый день после выхода в свет, в Одессе были получены со свежей почтой петербургские газеты.14 Они подтвердили прибывшие ранее от частных лиц сообщения о дуэли Пушкина и принесли горестную весть о гибели поэта. Редактор одесских газет А. Г. Тройницкий написал первый некролог, относительно сдержанный, полуофициальный, с использованием материалов столичной прессы, но во многом уже и самостоятельный. Такой некролог мог благополучно пройти обычную цензуру. 12 февраля он был напечатан в «Journal d’Odessa». В тот же день после выхода газеты редакция получила записку от секретаря Воронцовых М. П. Щербинина. Поощрение графини Е. К. Воронцовой — а на первых порах эта записка была воспринята именно как поощрение — воодушевило редактора и Н. Г. Тройницкого, являвшегося первым помощником брата по выпуску обеих газет. Решено было не повторять дословно французский некролог, а напечатать новую, оригинальную и смелую статью, формально выполнив в то же время просьбу графини, т. е. упомянув об одесском периоде жизни Пушкина.

И вот, когда статья была написана, набрана и сверстана, встал вопрос о том, как же все-таки добиться ее разрешения в печать.

Через кого она была представлена Воронцову?

Изучение архивных материалов позволяет сделать вывод, что в одесской администрации имелись лица, непосредственно ведавшие изданием газеты «Одесский вестник» и осуществлявшие по долгу своей службы наблюдение за ее содержанием. Прежде чем получить аудиенцию у генерал-губернатора, редактор обязан был по самому статуту издания обратиться к этим лицам. Видимо, только в особо важных случаях материал представляли Воронцову, но лишь через посредство этих же лиц или с их резолюцией.

В числе таких лиц, по всей вероятности организовавших публикацию пушкинских некрологов или способствовавших их продвижению в печать, в первую очередь необходимо назвать А. И. Лёвшина, ученого и писателя, занимавшего с января 1837 г. пост одесского градоначальника. Левшин был одним из основателей газеты «Одесский вестник», одним из первых редакторов ее и активных корреспондентов.15

С начала 1830-х годов материальная сторона издания лежала всецело на нем. С января 1832 г. типография газеты была причислена к канцелярии градоначальника.16 В деловой переписке тех лет неоднократны упоминания о том, что все денежные суммы, связанные с выпуском «Одесского вестника», проходили через руки Левшина; он занимался пропагандой газеты и подпиской на нее, даже будучи за границей.17

Редакторы длительное время обсуждали с А. И. Левшиным программы одесских газет и условия, на которых эти газеты издавались. Порою он собственноручно составлял эти условия, устанавливая примерный объем статей и заметок в зависимости от их жанра и специально оговаривая, какие материалы должны обязательно представляться ему лично.18 Особенно

122

важно для нас, что Левшин, поскольку газета «Одесский вестник» являлась полуофициальным изданием, счел нужным оставить за собою контроль за материалами политического характера.19

Когда редактором газеты стал А. Г. Тройницкий, Левшин продолжал вникать во все детали ее издания. Если же редактор уезжал, то газета оставалась целиком на попечении градоначальника.20

В какой мере Левшин был заинтересован в опубликовании сочувственной статьи о гибели Пушкина? Творческие связи между поэтом и ученым были достаточно интенсивными. Левшин многим был обязан Пушкину. По инициативе Пушкина в «Московском вестнике» в 1827 г. была напечатана этапная для русского и мирового киргизоведения статья «Об имени Киргиз-Казакского народа и об отличии его от подлинных, или диких, Киргизов».21 С этой статьи, прошедшей через руки Пушкина, и начинается собственно международная известность А. И. Левшина, в скором времени ставшего членом многих ученых обществ, российских и иностранных. Важным событием была для Левшина предварительная публикация избранных страниц его книги в пушкинской «Литературной газете» (1831).22 Знал Левшин и то, что Пушкин внимательно изучал его труды, ссылался на них, давал им чрезвычайно высокие оценки, в особенности в «Истории Пугачева». Бывший сослуживец по одесской канцелярии считал Пушкина «звездой первой величины нашего литературного мира».23

Кроме того, Левшин был горячим патриотом Одессы, гордился ее достопримечательностями и знаменитостями, стремился пропагандировать их печатно. Сам он несколько лет спустя, будучи отстраненным благоволившим к нему некогда Воронцовым и находясь длительное время «не у дел», так, не без горечи, вспоминал об этом в неопубликованном письме (от 24 марта 1843 г.) к одному из своих главных соратников по линии краеведческих начинаний — А. А. Скальковскому: «Вы расшевелили привязанность мою к Одессе, напомнив мне статьею вашею многие подробности того времени, когда я с студенческою ревностью искал всякого рода славы и известности для моей любезной — юной дщери России <...> Если старинная приятельница моя, Одесса, меня не забыла, то и мое сердце к ней никогда не простынет. Пребывание мое в ней составляет поэзию моей службы».24

К началу 1837 г., т. е. к тому времени, к которому относится история с опубликованием пушкинских некрологов, А. И. Левшиным в содружестве с А. А. Скальковским, А. Г. Тройницким и другими местными литераторами была вчерне завершена подготовка материалов сборника «Одесса в 1837 году».25 Некролог, подчеркивавший значение одесского периода жизни Пушкина, отвечал этим интересам писателя-градоначальника. В то же время следует отметить, что близкие служебные отношения Левшина с новороссийским генерал-губернатором могли содействовать положительному

123

исходу хлопот об опубликовании некрологических заметок, посвященных Пушкину, в одесской прессе.

Нам остается восстановить истинную роль графа Воронцова в истории с напечатанием пушкинских некрологов. Наибольшую ценность в этом отношении представляет единственный дошедший до нас достоверный документ тех дней, непосредственно касающийся некрологических статей о Пушкине в одесских газетах, — упомянутая выше записка М. П. Щербинина к А. Г. Тройницкому от 12 января 1837 г.

«Статья, сегодня помещенная в Journal d’Odessa по случаю смерти Пушкина, — говорится в этой записке, — принята была всеми, и в особенности графинею Воронцовою, с восхищением». Под «всеми» здесь, без сомнения, подразумевается семейство Воронцовых, главой которого был граф Михаил Семенович, секретарем которого являлся Щербинин. Ясно, однако, что граф особых восторгов по поводу статьи о Пушкине не изъявлял, во всяком случае предпочел не подчеркивать их от своего имени, скромно укрывшись за неопределенно-обобщенным местоимением «всеми». Зато здесь подчеркнуто, что письмо написано специально для того, чтобы выполнить, хотя бы формально, настоятельную просьбу графини Елизаветы Ксаверьевны и передать ее пожелание редактору газеты. Дальше излагается само пожелание, причем снова подчеркивается, что это мысль не графа, а его супруги: «...спешу повергнуть пред вами мысль, родившуюся у графини Елизаветы Ксавериевны...». Если бы секретарь писал только от ее имени, он должен был бы закончить свое письмо пожеланием графини Воронцовой. Но вместо этого несколько неожиданно следует оценка предложения графини: «Мысль сия достойна быть обработанною». Понятно, что сама графиня подобным образом о своей мысли не отозвалась бы. Вряд ли решился бы выступить в роли благосклонного судьи и секретарь. Здесь явно слышится голос самого графа. И уж совсем выдает его участие в составлении письма последняя коварная оговорка: «Впрочем, бог знает, что скажут в Петербурге...», завершенная красноречивым многоточием.

Письмо Щербинина, прочитанное таким — единственно верным, как нам кажется, — образом, дает возможность представить события в истинном свете. 12 февраля 1837 г. утром графиня прочла газету «Journal d’Odessa» с некрологом о Пушкине и выразила глубокое удовлетворение статьей А. Г. Тройницкого. Граф почел неуместным возражать ей и в сдержанных выражениях тоже одобрил некролог. Продолжая демонстрировать великодушие и благородство по отношению к своему умершему врагу, он поддержал пожелание графини о том, чтобы передать их совместное одобрение редактору газеты — автору некролога и попросить его упомянуть, уже в русском варианте статьи, о благотворной роли Одессы в жизни и поэзии Пушкина. Кстати, одобрение графа, официально передаваемое через секретаря после прочтения газеты, подтверждает наше предположение о том, что до опубликования в печати, т. е. на предварительных стадиях продвижения первого, французского некролога, сравнительно осторожного и полуофициального, Воронцов этой статьи не читал и она была представлена градоначальнику и в обычную цензуру. Внешнее оформление некролога, демонстративно повторявшего ряд выражений из петербургских газет, позволило графу сохранить во время чтения «Journal d’Odessa» и беседы с графиней наружное хладнокровие. Оставшись наедине со Щербининым, он, однако, продиктовал секретарю такой текст записки, который недвусмысленно отмежевывал позицию графа от точки зрения его супруги. Завершалась же записка совершенно определенным предостережением.

Подобная двойная игра была вполне в характере и в стиле деятельности М. С. Воронцова. К такой игре вынуждали графа и культ Пушкина, сложившийся в Одессе со времени пребывания поэта в этом городе, и крепнущий голос передового общественного мнения, своеобразными отзвуками которого были некрологи братьев Тройницких, и вероятная благожелательная позиция, занятая писателем-градоначальником Левшиным по вопросу об опубликовании этих статей, и соображения личного, семейного характера. Кроме того, необходимо было считаться с фактом появления статей о Пушкине

124

в петербургских газетах и с частными сообщениями о «благодеяниях», оказанных царем семье покойного поэта. Требовала поддержания также репутация просвещенного либерала, столь любезная сердцу наместника Новороссии и Бессарабии.

Все это определило поведение Воронцова перед лицом тех, кто представил ему на утверждение второй, русский некролог о Пушкине, написанный Н. Г. Тройницким. Это были, как мы полагаем, градоначальник А. И. Левшин, редактор газеты «Одесский вестник» А. Г. Тройницкий и личный секретарь графа М. П. Щербинин. С ними пришел, возможно, и сам автор статьи — Н. Г. Тройницкий, к критическому анализу воспоминаний которого мы в заключение возвращаемся. По словам мемуариста, Воронцов читал статью «очень внимательно». Весьма правдоподобная деталь: дело было чрезвычайно важным, и генерал-губернатор подчеркнул значительность решения своим долгим чтением. Пауза давала возможность не только вникнуть в каждое потенциально опасное слово, но и хорошо взвесить окончательный приговор: «Да уж не много ли тут сказано? Ведь у нас Державин, Ломоносов...».26 Если реплика Воронцова полвека спустя вспомнилась мемуаристу и не дословно, то содержание и интонация ее сразу же внушают доверие. Воронцов всегда считал, что Пушкина как поэта оценивают слишком высоко. Не смог он удержаться от неодобрительного возгласа и в этот момент. Тем более что в полученной незадолго до этого официальной газете «Санкт-Петербургские ведомости» место Пушкина в отечественной словесности было определено уважительно, но тоже довольно сдержанно: «Русская литература не терпела столь важной потери со времени смерти Карамзина».27

Мемуарист не сохранил тех выражений, в которых Воронцов дозволил опубликование статьи. Но в свете всех приведенных выше материалов очевидно, что граф дал понять, что не берет на себя всей полноты ответственности в случае отрицательной реакции петербургских властей на появление этой статьи («Впрочем, бог знает, что скажут в Петербурге...»). В противном случае публикаторам не пришлось бы, уже после его дозволения, задумываться о возможных неприятностях, не пришлось бы им придумывать и подпись «Сообщено», долженствовавшую сыграть роль громоотвода.

Таким образом, Воронцов остался верен себе и в деле с некрологами о ненавистном ему поэте-мятежнике. Перед лицом складывающегося общественного мнения просвещенной Одессы он не решился прямо и открыто воспрепятствовать напечатанию некролога. Поэтому граф прибегнул к излюбленной лицемерной тактике полуразрешения-полузапрещения. С одной стороны, он изъявил сдержанно-снисходительное одобрение, с другой же — сопроводил его оговорками и возложил всю ответственность на авторов, публикаторов и цензоров.

Привлеченные материалы позволяют расширить наше представление о влиянии Пушкина на литературно-общественную жизнь культурных центров его эпохи, о творческих и биографических связях великого поэта, о политическом резонансе «пушкинской темы» в русской периодике 1830-х годов. А версию о почтительном отношении Воронцова к памяти Пушкина и о мнимых заслугах графа в опубликовании замечательных одесских некрологов, посвященных поэту, следует признать легендой, противоречащей фактам.

Л. А. Шейман.

_____