36

Л. М. АРИНШТЕЙН

СТАТЬЯ О ПУШКИНЕ В АНГЛИЙСКОМ ЖУРНАЛЕ
1850-х ГОДОВ

В ранней англоязычной пушкиниане выделяется своей содержательностью анонимная статья «Русская литература и Александр Пушкин» («Russian literature and Alexander Pushkin»), напечатанная в октябрьской книжке журнала «National Review» за 1858 г.1 Обстоятельная по фактическому материалу, статья особенно примечательна своей исторической концепцией и необычной для тех лет глубиной понимания роли Пушкина в истории русской литературы и общественной мысли. Основательность этой ранней работы о Пушкине подчеркнута во введении к указателю А. Ярмолинского «Пушкин на английском языке»,2 где статья была учтена впервые.3

Не менее примечательна другая особенность статьи: творчество великого русского поэта рассматривается в ней сквозь призму герценовской концепции развития русской литературы. На эту особенность обратила внимание английская славистка Моника Партридж,4 впервые подвергнувшая текстуальному рассмотрению статью о Пушкине и принадлежащую тому же анонимному автору статью о Лермонтове.5

Для советских исследователей тексты статей долгое время оставались недоступными: А. Л. Григорьев, который упоминает о них в работах «Влияние А. И. Герцена на освещение русской литературы в зарубежном литературоведении»6 и «Пушкин в зарубежном

37

литературоведении»,7 вынужден был знакомиться с их содержанием по изложению М. Партридж.8

Ни одному из исследователей не удалось раскрыть имя анонимного автора. Вероятно, по этой причине статья о Пушкине практически не принималась во внимание ни при оценке русско-английских литературных связей, ни при исследовании проблемы «Пушкин и Герцен», к которой, как будет показано ниже, эта статья имеет прямое отношение.

1

Критико-библиографический журнал «National Review» выходил в Лондоне с июля 1855 по ноябрь 1864 г. Его бессменным издателем и редактором являлся известный в то время литератор Ричард Холт Хаттон (R. H. Hutton, 1826 — 1897), вторым редактором был У. Бейджхот (W. Bagehot). В журнале, выпуски которого появлялись четыре раза в год, публиковались только обзорные статьи, содержавшие весьма подробный и серьезный анализ трудов по истории, социологии, философии, теологии, географии, а также обзоры выдающихся явлений в области литературы и искусства. Все материалы публиковались без подписей. Предметом критико-аналитических обзоров были не отдельные труды, а три-четыре книги разных авторов на одну тему. Статья о Пушкине написана в форме обзора собрания сочинений А. С. Пушкина в издании П. В. Анненкова (1854—1857), однотомника поэтических произведений Пушкина в переводе на немецкий язык Ф. Боденштедта (1854) и книги А. И. Герцена «О развитии революционных идей в России» (лондонское издание 1853 г. на французском языке).9

Статья состоит из трех частей: обзор русской литературы допушкинской поры, биографические сведения о Пушкине, анализ его творчества. Обзор развития литературы постоянно соотносится с важнейшими событиями русской истории, в интерпретации которых отчетливо обнаруживается влияние взглядов Герцена. Бегло коснувшись роли Ломоносова и Карамзина, автор переходит к событиям, оказавшим, с его точки зрения, решающее влияние на судьбы русского общества и литературы: «1812 год изменил общество не только внешне, но внес новые элементы <...> в самую

38

глубину народной жизни. Патриотический подъем, который слил в едином порыве крепостных и крепостников в их борьбе с общим врагом <...> и оказался достаточно мощным, чтобы изгнать захватчиков, изменил положение всех общественных классов, за исключением крестьян, возвращенных к позорному рабству <...> Но в сознании русской молодежи уже зрели новые идеи, новые устремления. Возникают тайные общества, ставившие перед собой освободительные задачи: их деятельность завершилась восстанием 1825 года. Литература не могла остаться незатронутой потоком новых идей; и действительно: с этого времени ее развитие идет на новой и более широкой основе» (с. 362—363).

Подробно охарактеризовав черты русской литературы, вступившей, таким образом, в новый — третий, по классификации автора статьи, — период развития, он добавляет: «У истоков третьего периода мы встречаемся с человеком, который и сегодня остается величайшим поэтом русского народа — самым всеобъемлющим и вместе с тем самым национальным его писателем — с Пушкиным» (с. 363). Обзор развития русской литературы завершается цитатной характеристикой исторической роли Пушкина из книги А. И. Герцена «О развитии революционных идей в России» (с. 363—364).

Биографическая часть статьи написана на основе книги П. В. Анненкова «Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина», составляющей, как известно, первый том его семитомного издания собрания сочинений Пушкина. Эта часть статьи, вобравшая в себя обширный фактический материал и написанная, пожалуй, наиболее выразительно, удачно иллюстрируется цитатами из произведений Пушкина и воспоминаний его современников. Так, в связи с рассказом о лицейском периоде приводится французское стихотворение Пушкина «Mon portrait» (с. 365). Выбор стихотворения продиктован, по-видимому, стремлением представить оригинальное произведение поэта на относительно доступном английскому читателю языке. Эпизод с Державиным на выпускном экзамене в Лицее сопровождается прозаическим переводом строфы из «Евгения Онегина»: «В те дни, когда в садах лицея...» (с. 365). Сообщив, что поэма «Руслан и Людмила» утвердила Пушкина в сознании современников как великого национального поэта, автор приводит слова Жуковского: «Победителю-ученику от побежденного учителя» (с. 366).

Много внимания уделено свободолюбию Пушкина. «Передовая русская молодежь находилась в то время в состоянии умственного брожения и революционного порыва. Пушкин был наполнен этими настроениями: своей огромной популярностью и славой он не в последнюю очередь обязан многочисленным свободолюбивым стихотворениям, часть которых до сих пор не напечатана. Одно из них — ода „Вольность“ — попало на глаза императору; в результате Пушкин был сослан...» (с. 367). Автор рассказывает о годах ссылки, цитирует по этому поводу Герцена

39

и в завершение своих размышлений об этом периоде пишет: «Если бы Пушкин находился в Петербурге во время событий 14 декабря 1825 г., он, вероятно, как и многие другие, принял бы участие в восстании и, возможно, провел бы остаток своей жизни в Сибири...» (с. 368).

Столь же подробно изложены последующие этапы жизни Пушкина: возвращение из южной ссылки, жизнь в Михайловском, поездка на Кавказ, болдинская осень. Автор называет важнейшие произведения, созданные поэтом в соответствующие периоды, удачно подбирая английские ритмико-фразеологические эквиваленты к русским названиям произведений Пушкина («The Brazen Horseman», «The Stone Guest», «The Robber-Brothers», «The Bohemians» и др.). Рассказ о дуэли и смерти Пушкина сопровождается переводом полного текста письма Жуковского к С. Л. Пушкину о последних часах жизни поэта (с. 370—373). Это письмо могло быть знакомо читателям «National Review»: его ранее полностью перевел Томас Шоу в своей статье о Пушкине, опубликованной в 1845 г. журналом «Blackwood’s Edinburgh Magazine».10 Впрочем, статья Шоу, по-видимому, не была известна анонимному автору: во всяком случае лексика и стиль двух переводов письма Жуковского совершенно различны.

Переходя к анализу творчества, автор выделяет проблемы периодизации, традиций, народности Пушкина, художественно-эстетической ценности и общественно-политического значения его произведений. Примечательно, что в отличие от большинства зарубежных исследователей автор статьи выдвигает на первый план русские источники творчества Пушкина: «Первыми образцами для его поэзии были Державин и Жуковский, на которых он смотрел как на учителей. Он не раз выражал восхищение ими <...> но очень скоро превзошел их. Более долговременным было влияние Батюшкова и Крылова <...> У первого он научился пластическим формам выражения поэтической мысли и построения стиха <...> причем развил эту способность настолько глубоко, что, будучи незнакомым с древнегреческим языком, он создал ряд стихотворений — „Муза“ и другие — совершенно в эллинском духе. От второго он воспринял национально-народный элемент, развив его с такою полнотой, что уже в ранних своих стихотворениях <...> он проявил себя как глубоко национальный поэт (proved himself a thorough national poet). Впоследствии он стал наиболее народным из русских поэтов» (с. 374).

Касаясь европейских традиций в творчестве Пушкина, автор пишет: «Русские влияния были не единственными в формировании его как поэта. В „Городке“ он сам назвал своих любимых поэтов — преимущественно французов XVIII века, и прежде

40

всего Вольтера и Парни...» (с. 374). Вопросу восприятия Пушкиным французской культуры автор отводит относительно много места, делая при этом весьма содержательные заключения. Переходя к немецким и английским традициям, при рассмотрении которых наибольшее внимание уделено Байрону, автор без каких-либо отклонений излагает известную точку зрения Герцена, а затем полностью цитирует соответствующий отрывок из работы «О развитии революционных идей в России» (с. 376—377).11

Если автор ранней статьи о Пушкине Т. Б. Шоу стремился дать представление о великом поэте, предлагая читателям мастерски выполненные стихотворные переводы,12 то автор статьи в «National Review» выступает как интерпретатор поэтического мира Пушкина, причем интерпретатор подготовленный и проницательный, который никогда не упускает возможности разъяснить общественный смысл пушкинского творчества в условиях русской действительности преддекабристского и особенно последекабристского периода. Именно с этих позиций анализируется «Евгений Онегин» — единственное произведение, которое рассматривается подробно (с. 377—380). Анализ «Онегина» завершается также обширной цитатой из Герцена (с. 378—379; ср.: Герцен, т. 7, с. 203—204). Далее следует сжатый анализ «Полтавы», «Бориса Годунова» и «Маленьких трагедий», которые автор оценивает исключительно высоко (с. 381).

В заключительных абзацах вновь подчеркивается всемирно-историческое значение великого русского поэта: «В лице Пушкина Россия обрела истинно национального поэта, который по отношению к своей стране и своему, народу является тем же, чем Байрон и Гете по отношению к Англии и Германии» (с. 381). Статью завершает прозаический перевод первой и второй строф «Памятника» (с. 382).

2

Содержание статьи «Русская литература и Александр Пушкин» подсказывает путь раскрытия ее авторства. Анонимный автор не случайно включил в обзор труд Герцена: он полностью разделяет взгляды последнего на русскую действительность; статья буквально проникнута герценовской концепцией развития революционной идеологии в России, герценовским пониманием

41

общественно-исторической роли Пушкина. Если анонимный автор — не сам Герцен, то его надо искать в кругу близких единомышленников Герцена.

Соответствующие разыскания не остались безрезультатными. В переписке Герцена 1857—1859 гг. по меньшей мере семь писем имеют отношение к интересующей нас статье о Пушкине и к принадлежащей тому же автору статье о Лермонтове. Так, в письме Герцена от 14 августа 1858 г., адресованном к Мальвиде Мейзенбуг, читаем: «Вот заглавия с точностью какого-нибудь канцеляриста...», и далее в подлиннике латинским шрифтом: «Sotchinenia A. Pushkina, isdanie Annenkova, S. Petersb., 1854—1857, VII vol. Gedichte von Alexander Poushkin, deutsch v<on> Friedrich Bodenstedt. Berlin, 1854. Du développement des idées revolutionnaire en Russie, par A. Herzen. 2 Ed. Londres, 1853» (т. 26, с. 198—199).

Именно эти три книги и были предметом критического обозрения, в форме которого написана статья о Пушкине. Их заглавия приведены в подзаголовке этой статьи в той же последовательности и с теми же характерными особенностями написания: «Sotchinenia A. Pushkina, isdanie Anenkova (The works of A. Pushkin, edited by Anenkov), 7 vols. St. Petersburg, 1854—1857. Gedichte von Alexander Pushkin, übersetzt von Friedrich Bodenstedt <...> Berlin, 1854. Du Développement des Idées revolutionnaire en Russie. Par Alexander Herzen. Deuxieme édition. Londres, 1853» (c. 361).

Не подлежит сомнению, что названия книг, сообщенные Герценом «с точностью какого-нибудь канцеляриста» в письме от 14 августа 1858 г., представляют собой уточнение названий, которые должны были появиться и действительно появились (с незначительными редакционными поправками) в подзаголовке статьи в журнале «National Review» в октябре того же года.

Обратимся теперь к тексту письма Герцена от 29 апреля 1859 г., адресованного той же М. Мейзенбуг: «Как могли вы хоть на минуту подумать, что Лермонтов добровольно служил на Кавказе! <...> Лермонтов был первоначально сослан на Кавказ, в армию, в 1837 г. за свои стихи на смерть Пушкина; он возвратился в 1840 (sic!) и сразу же после этого был снова сослан в Кавказскую армию <...> Разве вы не получили от меня историю русской литературы Милюкова? — она довольно хороша, из нее вы могли бы кое-что почерпнуть» (т. 26, с. 259).

Сопоставим этот фрагмент со статьей 1860 г. о Лермонтове: в перечне книг к этой статье значится упомянутый Герценом труд А. Милюкова (с. 330). Изложение материалов книги Милюкова занимает первые четыре страницы статьи. В тексте статьи подчеркивается вынужденный характер службы Лермонтова в Кавказской армии («Forced to serve in the army, which for so many years in vain struggled with the wild free-born tribes of the Caucasus» — с. 339) и дважды упоминается, что причиной

42

его высылки на Кавказ были стихи на смерть Пушкина (с. 334).

Приведенное сопоставление позволяет заключить, что адресат писем Герцена — Мальвида Мейзенбуг и была анонимным автором статей о Пушкине и Лермонтове. Соответствует ли такое заключение фактам биографии Мейзенбуг, и прежде всего характеру ее отношений с Герценом?

Мальвида Мейзенбуг (1816—1903), немецкая писательница и общественная деятельница, автор известных мемуаров «Воспоминания идеалистки», многие страницы которых посвящены ее встречам с Герценом, с 1852 г. находилась в политической эмиграции в Лондоне. К началу 1853 г. относится ее знакомство с Герценом; с ноября 1853 г. по май 1856 г. она жила в доме Герцена, в качестве воспитательницы его дочерей и близкого друга его самого. Из писем Герцена видно, что он высоко ценил живой ум, образованность, а впоследствии и литературные способности Мейзенбуг. Со своей стороны, Мейзенбуг пишет об огромном влиянии, которое оказывал на ее духовную жизнь Герцен, вспоминает о его беседах, в частности и о русской литературе: «После уроков Герцен часто приглашал меня в свою комнату и старался знакомить с русской литературой, причем читал переводы Пушкина, Лермонтова, Гоголя и других и давал при этом живое изображение русской жизни и характеров».13

После того как Мейзенбуг в 1856 г. покинула дом Герцена, она занялась интенсивной литературной деятельностью, которая в конце 1850-х годов тесно переплеталась с литературной деятельностью Герцена: она неоднократно переводила работы Герцена, а также, по его рекомендации, произведения русских писателей. В свою очередь Герцен охотно редактировал ее собственные работы, в основном статьи на социально-политические, исторические и литературные темы. Среди своих работ, относящихся к этому периоду, Мейзенбуг упоминает в воспоминаниях «критические статьи <...> о недавно появившихся русских книгах».14 Приведенный материал не оставляет сомнений,

43

что это и есть статьи «Русская литература и Александр Пушкин» и «Русская литература: Михаил Лермонтов», опубликованные в 1858 и 1860 гг. в журнале «National Review» в виде обзора «недавно появившихся русских книг» — А. И. Герцена, П. В. Анненкова и А. П. Милюкова.15

Таким образом, факты биографии Мейзенбуг и характер ее отношений с Герценом в конце 50-х годов полностью подтверждают правильность предлагаемой атрибуции.16

3

Тот факт, что автором английской статьи о Пушкине была М. Мейзенбуг, в то время ближайший литературный сотрудник Герцена, переносит относящуюся сюда проблематику в иную плоскость: рассмотрение статьи оказывается частью более общей проблемы — деятельности Герцена как пропагандиста великого русского поэта в Англии. Проблема эта не нова. Впервые на нее обратил внимание М. П. Алексеев в докладе «Словарные записи Ф. Энгельса к „Евгению Онегину“ и „Медному всаднику“», прочитанном в 1951 г. на III Всесоюзной Пушкинской конференции.17 В дальнейшем, однако, исследователи проблемы «Герцен — пропагандист русской литературы на Западе» сосредоточивались на вопросе восприятия идей Герцена во Франции и в Германии;18 проблемы же, относящиеся к Англии, освещались неполно, а порой и неточно.

44

По мнению этих исследователей, главную роль в распространении среди англичан герценовских взглядов на русскую литературу в 50—60-е годы играла работа Герцена «О развитии революционных идей в России».19 Однако если это справедливо для Франции и Германии, то в Англии дело обстояло по-другому. Указанная работа Герцена вышла в 50-е годы дважды на немецком языке (в журнале «Deutsche Monatsschrift für Politik, Wissenschaft, Kunst und Leben» в 1851 г. и отдельной брошюрой в 1854 г.) и трижды на французском (парижское издание 1851 г. и лондонские издания 1853 и 1858 гг.). На английский же язык при жизни Герцена эта книга не переводилась.20 Статья о Пушкине в журнале «National Review» и последовавшая за ней статья о Лермонтове были первыми работами, в которых герценовская концепция развития русской литературы представлены на английском языке. Объективный смысл статей о Пушкине и Лермонтове в том и состоял, что они восполняли отсутствие английского перевода важнейшей работы Герцена о русской литературе.21 Этим немаловажным обстоятельством объясняется и их стилевая специфика — систематическое изложение герценовской концепции на основании работы «О развитии революционных идей в России» в сочетании с цитированием отрывков из этой работы,22

45

и то активное участие, которое принял в их издании сам Герцен.

О степени личного участия Герцена в работе над статьей о Пушкине позволяют судить его письма к Мейзенбуг и содержание самой статьи, к анализу которых мы переходим. Такой анализ уместно начать с наиболее раннего этапа, связанного с замыслом статьи о Пушкине, однако этот этап не нашел отражения в переписке Герцена; поэтому мы ограничимся указанием на две группы фактов, наводящих на мысль, что инициатива создания статьи принадлежала Герцену.

В ходе литературного сотрудничества Герцена и Мейзенбуг в конце 50-х годов выработался определенный тип взаимоотношений с весьма четким разделением функций: инициатива в выборе тем для статей и переводов, особенно если это касалось России, принадлежала Герцену. Хорошо известны рекомендации Герцена Мейзенбуг перевести на английский язык «Капитанскую дочку» и «Арапа Петра Великого» Пушкина, «Фауста» Тургенева, на немецкий — «Семейную хронику» С. Т. Аксакова и т. д. (т. 26, с. 17, 55, 90).

Другая группа фактов относится к ситуации, в которой возник замысел статьи. Работа «О развитии революционных идей в России» предназначалась для западноевропейского читателя.23 В 1856—1857 гг., когда уже существовало два немецких и два французских издания этой работы и готовилось (и именно в Лондоне!) третье французское издание, отсутствие перевода на один из важнейших западноевропейских языков не могло не вызывать озабоченности Герцена.24 Зная деятельную натуру Герцена, трудно себе представить, что он пассивно ждал, пока кто-то проявит инициативу в популяризации столь важной для него книги. Не следует при этом упускать из виду, что сам Герцен начиная с 1854 г. в английской прессе не выступал, во всяком случае под собственным именем.25

46

Первое упоминание о работе над статьей о русской литературе содержится в письме Герцена к Мейзенбуг от 9 июня 1857 г.: «Я сразу принялся за чтение вашей рукописи и прочел ее, краснея от комплиментов и опуская глаза при похвалах. Это очень хорошая статья...». Тем не менее Герцен здесь же предлагает развернутый план переработки статьи с учетом ряда положений из его собственных работ и с включением в статью дополнительного фактического материала. «Если вы хотите, поговорим обо всем этом (хотя бы для второй статьи) <...> P. S. Говоря о Байроне, Пушкине и Лермонтове, вы пишете „при тех же обстоятельствах“ — необходимо небольшое пояснение. Внешние обстоятельства были далеко не те же самые» (т. 26, с. 98).

Приведенный отрывок содержит весьма обширную информацию по интересующему нас вопросу. Он подтверждает, что с самого начала работа велась совместно Герценом и Мейзенбуг: Герцен прочитал рукопись — судя по всему, первоначальный набросок статьи, сделал ряд предварительных замечаний и предложил «поговорить обо всем этом». Нет основании считать, что такая беседа не состоялась: в практике взаимоотношений Герцена и Мейзенбуг в конце 50-х годов такого рода обсуждения были обычны: «Я могу прийти к вам в субботу <...> почитать часок <...> Было бы лучше, если бы вы показали мне статью о Польше — для печати. О коммуне и прочем надо мне прочесть отдельно — то, что вы написали» (т. 26, с. 234); «Если вы вообще что-нибудь напишете об этом предмете, покажите мне» (т. 26, с. 245). Такие предложения, свидетельствующие о высокой степени участия Герцена в литературной работе Мейзенбуг, постоянно встречаются в их переписке конца 50-х годов.

Из текста письма следует далее, что первоначально было задумано две статьи о русской литературе (как это и было осуществлено впоследствии), однако конкретные тематические границы каждой из них еще не были уточнены. Как видно из письма, прочитанная Герценом рукопись содержала материалы о Пушкине и Лермонтове, какие-то упоминания о Тургеневе, причем сам Герцен считал уместным добавить туда материалы об Огареве и Некрасове. Иными словами, первоначальный вариант был посвящен весьма обширному кругу вопросов — по-видимому, обзору работы «О развитии революционных идей в России» в целом (ср. слова Герцена о «комплиментах» и «похвалах» в его адрес) или по крайней мере той ее части, которая относится к русской поэзии. Лишь в дальнейшем пришло решение ограничить тему первой статьи творчеством Пушкина, а вторую посвятить Лермонтову, причем следы первоначального замысла

47

сохранили обе статьи: и та, и другая открываются обзорами допушкинского периода русской литературы; и та, и другая содержат в заголовках слова «Русская литература» («Русская литература и Александр Пушкин», «Русская литература: Михаил Лермонтов»).

То, что статья, задуманная как широкий обзор русской литературы, в окончательной редакции превратилась в статью о Пушкине — обстоятельство весьма примечательное. Как показал М. П. Алексеев, «для Герцена Пушкин был не только первым национальным поэтом, верно отразившим русскую действительность», — он видел в нем «средоточие русской культуры» и ставил его «в центр революционных событий 1825 года».26 Мейзенбуг же относилась к Пушкину весьма сдержанно. Вспоминая о том, что Герцен знакомил ее с творчеством Пушкина, Лермонтова и Гоголя, она добавляет: «Пушкин привлекал меня меньше других».27 Таким образом, идея поставить творчество Пушкина в центр первой статьи о русской литературе несомненно исходила от Герцена.28

В переписке следующих одиннадцати месяцев — до 5 мая 1858 г. — никаких упоминаний о работе над статьей о Пушкине не содержится. Между тем в октябре 1858 г. статья уже появилась, причем в августе (судя по упоминавшемуся выше письму Герцена от 14 августа с уточнением названий книг) были готовы корректурные листы. Следовательно, в период между июнем 1857 г. и примерно июлем 1858 г. работа над статьей велась, только не нашла отражения в переписке.

Можно предположить, что, после того как Герцен в письме от 9 июня 1857 г. набросал план переработки статьи и предложил «поговорить обо всем этом», дальнейшее обсуждение вопросов, возникавших в процессе работы над статьей, происходило во время личных встреч. Так оно скорее всего и было, но все-таки то, что в переписке Герцена и Мейзенбуг нет никаких отзвуков этой работы, — явление не совсем обычное.29

48

Присмотримся внимательнее к литературной работе Герцена в интересующий нас период. С осени 1857 г. он увлеченно работал над статьей «О романе из народной жизни в России», которую завершил 28 декабря 1857 г. В тот же день Герцен писал Мейзенбуг, которая переводила ее на немецкий язык: «статья совсем готова — переводные листы передавайте мне один за другим. Быть может, я напечатаю эту статью в „Колоколе“» (т. 26, с. 148). Возможно, Герцен думал и об английском переводе.30 Так или иначе, но статья о русском романе, вобрав в себя размышления Герцена о писателях-прозаиках, способствовала тому, что другая статья о русской литературе, которая находилась тогда в его поле зрения, обособилась в исследование о Пушкине и русской поэзии пушкинской поры.

Действительно, еще в письме к Мейзенбуг от 9 июня 1857 г. Герцен считал уместным «процитировать что-нибудь из Тург<енева>, вроде „Муму“ <...> или <...> „Записок охотника“» (т. 26, с. 98). В окончательной же редакции статьи о Пушкине ни цитат, ни упоминаний о писателях-прозаиках нет. Все это лишний раз свидетельствует, что статья Мейзенбуг о Пушкине находилась в тесной связи с замыслами и литературной работой Герцена осенью-зимой 1857—1858 г.

Не написал ли Герцен параллельно статье о русском романе, оформленной как письмо к Мейзенбуг, переведенной ею на немецкий язык и опубликованной в качестве предисловия к ее переводу «Рыбаков» Григоровича, еще и другое «письмо» — более или менее развернутый конспект будущей статьи о Пушкине?

Как известно, автограф статьи «О романе из народной жизни в России», находившийся в распоряжении Мейзенбуг и хранившийся, судя по всему, отдельно от текущей переписки, не сохранился. Точно так же мог не сохраниться и предполагаемый нами автограф конспекта статьи о Пушкине, написанный примерно тогда же и тоже предназначенный для Мейзенбуг. Если такой конспект существовал, то становится понятным, почему вопросы, связанные с работой над статьей, не фигурируют в текущей переписке Герцена с Мейзенбуг.

В мае — июне 1858 г. текущая переписка вновь регистрирует отзвуки работы над статьей о Пушкине: из письма Герцена от 5 мая мы узнаем, что он послал Мейзенбуг «Стихотворения

49

Александра Пушкина» в немецком переводе Ф. Боденштедта (напомним, что это одна из тех книг, которая рецензируется в интересующей нас статье о Пушкине) и здесь же предложил «прислать также „Онегина“ по-русски» (т. 26, с. 174). Хотя Мейзенбуг неплохо владела русским языком, она, по-видимому, предпочитала читать Пушкина на своем родном языке; из письма Герцена от 10 мая выясняется, что она просила прислать ей немецкий перевод «Онегина», на что Герцен ответил: «Издания Боденштедта у нас нет, посылаю вам „Онегина“ in crudo» (в подлиннике) (там же, с. 176). В письме Герцена от 18 мая опять упоминается об «Онегине» (там же, с. 177). И, наконец, 4 июня он пишет: «Я нашел сильно потрепанного „Евгения Онегина“ в переводе Боденшт<едта>. Посылаю его вам» (там же, с.182).

Если учесть, что развернутый план переработки статьи был намечен Герценом еще в июне 1857 г., а в августе 1858 г. уже была готова корректура, то высылка книг для работы над статьей в мае — июне 1858 г. выглядит несколько запоздалой. Запоздалой для того, чтобы их анализировать, но вполне своевременной, если принять, что основа статьи о Пушкине была уже к этому времени написана и книги нужны были Мейзенбуг лишь для уточнений при «развертывании» конспекта статьи и перевода ее на английский язык.

Следующее письмо, датированное 14 августа 1858 г., написано, судя по срокам и содержанию, в связи с корректурой статьи о Пушкине. Герцен в ответ на просьбу Мейзенбуг сообщает ей... точные заглавия книг, которые она рецензирует в статье. Любопытная деталь! У Мейзенбуг не только не было книг, о которых она писала статью (она могла воспользоваться ими и вернуть Герцену), но даже их названия у нее не записаны. Едва ли человек, обладающий минимальным литературным опытом, работая с книгами, не записал бы их названия. Опять-таки возникает альтернативное предположение: Мейзенбуг не работала с этими книгами; аналитический обзор этих книг сделал для нее Герцен.

Предположение о том, что основу статьи о Пушкине написал сам Герцен, находит известное подтверждение при анализе текста статьи. Мы не будем повторять того, что очевидно уже при первом приближении, — а именно, что статья представляет собой комбинацию цитат и конспективного изложения взглядов Герцена на роль Пушкина в истории русской культуры. В конце концов такую работу могла проделать и сама Мейзенбуг.

Более существенный довод в пользу личного участия Герцена в работе над статьей — это поразительная четкость в формулировании концептуальных положений и точность в изложении фактического материала. Незначительные фактические ошибки (например, годы первой ссылки Пушкина) совпадают с неточностями работы «О развитии революционных идей в России»;

50

в некоторых случаях неточности работы исправлены в статье (место ссылки Пушкина в книге — «Херсонес Таврический», в статье — «Бессарабия»; дата гибели Лермонтова в книге — «1844», в статье — «1841»). Но для того чтобы добиться четкости формулировок и фактической точности, не обязательно писать развернутый конспект: того же результата можно достигнуть тщательным редактированием статьи на завершающем этапе работы.

Есть, однако, в статье особенности, которые позволяют утверждать, что по крайней мере какую-то часть статьи Герцен написал лично: это относится к случаям, когда в статье рассматриваются вопросы, возникшие после появления работы «О развитии революционных идей в России». Показательно в этом отношении то место статьи, которое содержит полемику с положениями «Биографии А. С. Пушкина» П. В. Анненкова, опубликованной незадолго до этого.

Завершая анализ южных поэм Пушкина, автор статьи замечает: «Реалистический стиль — основа характеристики пушкинских героев — резко контрастирует с идеально-неопределенной обрисовкой Манфреда, Конрада, Гяура и других героев Байрона. Стремление Пушкина к реализму еще более поразительно в его последующих произведениях (нам представляется, что это стремление вообще является ведущей чертой русского национального характера); и это различие между Пушкиным и Байроном имеет, как нам кажется, гораздо большее значение, чем отличия, на которые указывает русский критик, чья книга сейчас лежит перед нами. Этот критик считает, что Пушкин просто не мог понять борьбы и страданий, иссушавших душу Байрона, поскольку русское общество не знало тех острых социальных противоречий, которые потрясли самые основы Европы, вследствие чего и герои его южных поэм всего лишь жалкое подражание Байрону...» (с. 376). И далее следует развернутая аргументация, представляющая собой текстуальное изложение известного места из работы «О развитии революционных идей в России» (со слов: «В Пушкине видели подражателя Байрону» — т. 7, с. 202—203).

Едва ли Мейзенбуг отважилась бы вступить в полемику с «русским критиком» — автором первой биографии Пушкина и издателем первого полного собрания сочинений великого поэта — по таким вопросам, как русский национальный характер, различия в путях развития русского и европейского общества, коренные отличия Пушкина от Байрона и т. п. Не говоря уже об этическом аспекте, такая полемика была бы ей просто не по силам. Для Герцена же полемика на эту тему была совершенно естественным и привычным делом: замечания по поводу некоторых нюансов концепции П. В. Анненкова органически вытекают из отношения Герцена в 50-е годы к Пушкину, к русской культуре и к другим вопросам, затронутым полемикой. Нет никакого

51

сомнения, что Герцен лично написал или продиктовал соответствующее место.

Таким образом, проблема авторства статьи о Пушкине вырисовывается как бы в двух планах. «Внешний» план, где автором, хотя и анонимным, выступает М. Мейзенбуг, и более глубокий, «внутренний» план, где по всем направлениям линии авторства неизменно восходят к Герцену. Основная часть статьи — это конспективное или текстуальное изложение работы Герцена «О развитии революционных идей в России», подготовленное для английского читателя либо самим Герценом, либо Мейзенбуг под его руководством. Отдельные места статьи (как в случае полемики с Анненковым) безусловно написаны Герценом. Окончательная литературная обработка принадлежит, вероятно, самой Мейзенбуг, однако и здесь следует учитывать косвенное влияние Герцена, поскольку взгляды писательницы на русскую действительность и русскую литературу были сформированы опять-таки Герценом.

_______