- 87 -

О. В. ТВОРОГОВ

ИЗУЧЕНИЕ ЯЗЫКА И СТИЛЯ ПУШКИНА
ЗА ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

Вопросы языка и стиля русских писателей за последнее десятилетие привлекали к себе особое внимание советских филологов; естественно, что в это время заметно обогатился также фонд работ, посвященных различным явлениям языка и стиля Пушкина.1 Настоящий обзор ставит прежде всего библиографическую задачу; перечисление исследований, этюдов, справочных изданий и т. д. тем существеннее для пушкинистов, что часть этих работ появлялась в специальных (прежде всего лингвистических) изданиях, далеко не всегда известных литературоведам, между тем ознакомление с ними порою весьма существенно для всех изучающих творчество великого русского поэта.

Одним из важнейших событий в пушкиноведении последних лет явился выход четвертого тома «Словаря языка Пушкина», завершающего описание всей лексики произведений Пушкина в их окончательных редакциях.2

Создание этого огромного труда явилось осуществлением давней мечты не только филологов, но и широких кругов русской интеллигенции; в этом смысле «Словарь» далеко выходит за рамки специального справочника, рассчитанного лишь на узкие круги пушкинистов.3 С огорчением приходится отметить, что

- 88 -

широкое национально-культурное значение «Словаря» недостаточно освещено в общей печати и что о существовании этого незаменимого пособия знают лишь по преимуществу исследователи языка и творчества Пушкина. Необходима дальнейшая популяризация «Словаря», чтобы к нему чаще могли обращаться учителя-словесники, писатели, журналисты, наконец, каждый вдумчивый читатель Пушкина. Вместе с тем появление этого словаря вызвало ряд поправок к нему: дальнейшие лексикологические пояснения и параллели, этимологические и семантические этюды, связанные со словоупотреблением у Пушкина;4 все они являются хорошей подготовкой к пятому — дополнительному тому «Словаря», находящемуся ныне в процессе составления:5 в нем будут зафиксированы новые слова или их значения, а также новые словосочетания, встречающиеся только в черновиках Пушкина.

Приведем несколько иллюстраций того, насколько интересна и существенна для понимания творчества Пушкина дальнейшая разработка его лексикологии. Заложивший для нас прочную основу, «Словарь» все же не отвечает на все возникающие вопросы и нередко нуждается в дополнениях и новых лексикологических сопоставлениях с примерами, заимствуемыми из языка современников Пушкина. Н. С. Ашукин в краткой рецензии на второй том «Словаря»,6 говоря об одном из значений у Пушкина слова «заря», справедливо отметил, что определение, данное ему в «Словаре», явно недостаточно («полевая трава из семейства зонтичных»): «Прочитав это краткое ботаническое определение, современный читатель не поймет, почему помещики Ларины во время молебна роняют слезы на пучок полевой травы. Только зная о том, что в старину существовал обычай обметать троицкими цветами могилы родителей, можно понять текст Пушкина («В день троицын, когда народ, / Зевая слушает молебен, / Умильно на пучок зари / Они роняли слезки три»; «Евгений Онегин», гл. II, строфа 35, — О. Т.): слезы вызваны воспоминаниями об умерших родителях».7

- 89 -

Вспомним другие знаменитые, давно ставшие хрестоматийными пушкинские строки из того же «Евгения Онегина»:

Бразды  пушистые  взрывая,
Летит  кибитка  удалая:
Ямщик  сидит  на облучке
В  тулупе, в  красном  кушаке.

«На чем сидит ямщик?» — спрашивает В. Я. Дерягин в особой заметке и отвечает, что объяснение, данное слову «облучок» в третьем томе «Словаря языка Пушкина» («сиденье для кучера в повозке»), отличается неточностью, как и во многих других русских словарях. На самом деле «облучок» и «козлы» далеко не синонимы, и Пушкин ни разу не ошибся, пользуясь тем и другим словами: он говорит о «козлах» лишь в применении к коляске европейского типа, тогда как «облук (облучок)» — это жердь, огибающая по верхнему краю обычную деревенскую телегу или сани.8 Любопытно, что другое многозначное слово в приведенных стихах Пушкина («бразды») уже сто лет назад отмечалось как архаическое и не всегда понятное широкому кругу читателей.9

Давно было отмечено также несоответствие современного значения испанского слова «мантилья» тому, которое вкладывал в него Пушкин.10 Истолкование слова «шаматон», употребленного Пушкиным в «Капитанской дочке», представил В. П. Воробьев.11

- 90 -

По его мнению, слово это, появляющееся в напутственном обращении старика Гринева к сыну, значит не «шалопай, бездельник», как оно понимается обычно, а является военным термином — арготизмом, обозначавшим «нестойкого, готового всегда к сдаче, ожидающего этого сигнала перебежчика», что как будто оттеняет и основную сюжетную линию повести: Петр Андреевич Гринев в глазах отца оказался «шаматоном», нарушителем присяги, вошедшим в сношение с «бунтовщиком» Пугачевым. Толкование это, однако, искусственно и не подтверждается другими случаями употребления данного слова у современников Пушкина. В. П. Воробьев упустил из виду, что специальную историческую справку о слове «шаматон» представил В. И. Чернышев, на основании многочисленных случаев его употребления (начиная от «Новейшего российского всеобщего песенника» (М., 1803, ч. 1, стр. 258)) установивший, что оно значило именно «пустой человек, бездельник»;12 было бы затруднительно предположить, что Пушкин дал этому слову особое толкование, не имеющее аналогии в других источниках.

По поводу слов «хобот» и «побыт» в 1835 г. Пушкин обменялся письмами с И. И. Лажечниковым;13 суть недоразумения, вызвавшего вопрос Пушкина, и явно не удовлетворивший его ответ Лажечникова давно уже разъяснены в специальной лингвистической заметке, забытой пушкинистами: она никогда не привлекалась к комментированию указанных писем Пушкина и его корреспондента.14

В произведениях Пушкина встречается немалое количество иностранных слов; изучение их только начинается. Статья В. В. Макарова представляет наблюдения над неассимилированными иностранными словами в произведениях Пушкина; к сожалению, она не опирается на предшествующие опыты в том же направлении и не исчерпывает вопроса.15 Лексические параллели

- 91 -

к таким встречающимся у Пушкина варваризмам, как «факт», «бюджет» (в ироническом контексте — в письме Пушкина к П. В. Нащокину от 3 сентября 1831 г.) и др., представил недавно В. В. Веселитский.16 Статья Г. Ф. Богача всесторонне анализирует слова молдавского происхождения, встречающиеся в произведениях Пушкина (например, «арнаут», «гальбин», «каруца», «кукон» и «куконица», «пандур» и др.); объяснения этих слов, представленные в статье, дают новые данные для реального комментария, в особенности к произведениям и письмам Пушкина начала 20-х годов.17 Представляют интерес для исследователей Пушкина также некоторые справки, извлеченные из словарей его времени, например из словаря П. Соколова (1834), недостаточно привлекаемого к сопоставлениям; между тем этот словарь, продолжавший «Словарь Академии Российской» (1806—1822), представляет особый интерес, «как пособие для сравнительно-исторического изучения лексических, грамматических и отчасти стилистических явлений русского языка от 10-х до середины 30-х годов XIX в.».18

На материале «Словаря языка Пушкина» построена статья Р. М. Фрумкиной, содержащая интересные сведения о словарном составе пушкинских произведений.19 Так, ею установлено, что 48% пушкинской лексики составляют слова, употребленные автором не более двух раз. Этот факт требует от исследователей особой осторожности при атрибуции произведений, принадлежность которых Пушкину оспаривается: наличие в них даже нескольких неизвестных другим произведениям слов не может считаться решающим аргументом против атрибуции такого текста Пушкину.20 Интересно наблюдение, что среди 500 наиболее употребительных

- 92 -

слов лишь 48 в наше время воспринимаются как устаревшие или существенно изменившие свои значения. Это и создает впечатление близости языка Пушкина к современному литературному языку.

Некоторые предварительные результаты статистического изучения словарного состава пушкинских произведений отражены в «Материалах к частотному словарю языка Пушкина»;21 статистическим таблицам в этом издании предпослана заметка Р. М. Фрумкиной: «О статистическом исследовании словарного состава текстов Пушкина» (стр. 5—8), в которой объяснена методика ведущегося исследования и указаны некоторые предварительные его результаты. Табл. 1 содержит в себе две тысячи слов, наиболее часто встречающихся в произведениях Пушкина. Последующие таблицы составлены, в частности, для того, чтобы выяснить, «можно ли, пользуясь чисто статистическими критериями, выделить лексические группы, характерные, например, для поэзии в отличие от прозаических текстов» (стр. 7). С этой целью все тексты Пушкина были разделены на четыре раздела по жанровому признаку: 1) стихотворные тексты (около 186 950 слов); 2) художественная проза (около 121 770 слов); 3) публицистика и исторические сочинения (около 185 350 слов); 4) письма (около 50 640 слов). Предварительные количественные данные о словарном составе произведений Пушкина имеют несомненное значение, закладывая основу, на которой впоследствии смогут вырасти разнообразные специальные исследования о его языке.

В недавней книге Р. М. Фрумкиной, посвященной изучению количественных отношений между текстом и словарным составом и обсуждающей эти вопросы в методологическом и методическом отношениях на широком лингвистическом материале, есть также вспомогательный раздел, посвященный языку Пушкина.22

- 93 -

«Конечно, — справедливо отметил в своей книге о русском языке К. И. Чуковский, — Пушкин на веки веков чудотворно преобразил нашу речь, придав ей прозрачную ясность, золотую простоту, музыкальность, и мы учимся у него до последних седин и храним его заветы как святыню», но «теперь мы уже не скажем вслед за ним: скрып, дальный, тополы, бревны, турков»; здесь же К. И. Чуковский называет множество слов, которые «давно уже стали достоянием истории», и заключает: «Конечно, никто из современных писателей не введет их в свои сочинения на том основании, что эти слова — пушкинские».23 Это другой аспект изучения пушкинской речи, не менее важный, чем указанные выше. «Эстетикой» пушкинского слова и определением того, что еще живо в нем и жизнедеятельно в настоящее время, необходимо интересоваться и впредь, имея в виду, что с этой стороны язык Пушкина изучен еще недостаточно.

Близким к этой задаче было стилистическое изучение произведений Пушкина, весьма успешно развивавшееся в последние годы. Взаимоотношение стилистических приемов Пушкина и Гоголя — тема статьи акад. В. В. Виноградова.24 Автор прослеживает формирование стиля исторического романа в творчестве А. С. Пушкина. Впервые поэт обратился к этой проблеме в процессе создания трагедии «Борис Годунов», где ему удалось, не впадая в «историко-археологический» натурализм, передать «стиль эпохи», создать галерею колоритных персонажей, речевые стили каждого из которых индивидуально-характерны. Затем этот принцип «индивидуально-характерной речи» переносится Пушкиным и в жанр исторического романа. В статье дается глубокий анализ языковых особенностей романа «Арап Петра Великого» и повести «Капитанская дочка». В пушкинском стиле исторического повествования устанавливаются новые формы отношений между авторской речью и речью действующих лиц. Пушкину удалось создать образ рассказчика — представителя изображаемой эпохи. В. В. Виноградов отмечает огромную роль стиля «исторического воспроизведения» в системе пушкинского художественного реализма. Вторая часть статьи содержит характеристику языка исторической повести Гоголя «Тарас Бульба», отразившей иные, чем у Пушкина, стилистические тенденции.

Сопоставлению стиля Пушкина и Гоголя, правда на более ограниченном материале — на употреблении деепричастных оборотов в языке прозы обоих авторов, посвящена и статья

- 94 -

Г. Ф. Жидковой.25 Автор устанавливает, что в повести «Капитанская дочка» деепричастные обороты употребляются вдвое реже, чем в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души». По мнению Г. Ф. Жидковой, это объясняется установкой Пушкина на объективное повествование, а Гоголя — на воспроизводящий, эмоционально насыщенный, изображающий сказ.

Большое число статей, появившихся в печати за последние годы, посвящено стилистическому анализу отдельных произведений Пушкина. Так, Н. М. Лобикова анализирует язык поэмы «Бахчисарайский фонтан»,26 особенности которого определили два момента: «лиризм и восточная тематика... Однако в едином эмоционально насыщенном и ориентально окрашенном стиле поэмы проявляются две различные стилевые тенденции: одна — в эмоционально сдержанном тоне описания отдельных картин и сцен, другая — в эмоционально взволнованном, лирическом рассказе, который их соединяет».27 Н. М. Лобикова анализирует лексику поэмы, языковые приемы, с помощью которых Пушкин создает «восточный стиль»: этому служат и нагнетание «поэтических славянизмов», и употребление экзотических имен, названий и слов, обозначающих те или иные свойственные Востоку реалии или понятия (гарем, щербет, дева рая, алкоран). Интересны наблюдения автора над поэтическими формулами, которые своей повышенной экспрессией также помогают передать изысканную восточную витиеватость и цветистость слога, например: «порывы пламенных желаний», «страстный поцелуй», «безумная нега», «язык мучительных страстей» и др.

Языку поэмы «Руслан и Людмила» посвятила свою статью И. Куликова.28 В статье рассматривается использование в поэме лексических и фонетических славянизмов; по наблюдениям автора статьи, Пушкин намеренно не учитывает семантических оттенков неполногласных дублетов (злато, древо и т. п.), утверждая их стилистическое равноправие. В статье содержится также наблюдение над употреблением в поэме поэтических штампов и элегических эпитетов («лазурные небеса», «лилейные плечи» и др.). Молодой Пушкин находится еще в плену традиционных поэтических приемов, но иногда уже выступает против них,

- 95 -

о чем говорит ироническое употребление некоторых традиционных перифраз в поэме.

Несколько частных наблюдений над традиционно поэтическими средствами в лирике Пушкина содержится также в статье А. И. Ефимова.29

Н. В. Павлюк пишет о языковых особенностях первых глав романа «Евгений Онегин».30 Современники Пушкина порой считали язык романа однообразным и примитивным. Но за этой внешней языковой безыскусственностью скрывалось новаторское стремление поэта создать впечатление непринужденной беседы автора с читателями, беседы, лишенной эффектных поэтических красот, но высокохудожественной в своей простоте, точности и метком изображении жизни.

Широкий исторический кругозор, прекрасное знание источников позволили Пушкину воссоздать исторический колорит и в «Песни о вещем Олеге». В статье, посвященной анализу языка и стиля этой баллады,31 содержатся наблюдения над использованием историзмов, а также образных средств фольклора, с помощью которых создается образ легендарного князя Олега. Прослеживается и процесс работы Пушкина над языком «Песни», его поиски наиболее ярких, исторически конкретных образов.

О «языковом историзме» Пушкина, о его мастерстве в воссоздании языкового колорита эпохи идет речь в статье К. Мартаковой о языке трагедии «Борис Годунов».32 Правда, К. Мартакова останавливается только лишь на речевой характеристике Варлаама — наиболее колоритной фигуры в сцене «Корчма на литовской границе». Наблюдения автора, построенные на сопоставлении с языком летописей, показывают, как речь монаха, меняясь в зависимости от обстановки (обилие разговорных выражений, прибауток, фольклорных формул в разговоре с шинкаркой и нарочитая «церковнославянщина» в разговоре с приставами) остается всегда пронизанной «духом времени». В статье обращается внимание на отдельные слова и выражения, которые служат этой цели («скоморох», «гудок», «мытарства», «полушка», «кобылу нюхать», — т. е. подвергаться пытке на специальной скамье — «кобыле»).

- 96 -

Языку трагедий в целом посвящены были более ранние статьи В. Г. Васильева и Н. П. Гринковой, опубликованные в 1957 г.,33-34 но отдельные вопросы, связанные со стилистической структурой «Бориса Годунова», продолжают изучаться и обогащают наше представление о мастерстве этого пушкинского шедевра. Интонации разговорной речи в сцене у фонтана небольшую статью посвятил Р. А. Будагов;35 он прослеживает, как меняются в речи Самозванца и Марины Мнишек формы их обращения друг к другу. Одно и то же местоимение «ты» в речи Марины звучит то презрительно грубо, то обещающе интимно. Самозванец в монологе-раздумье называет Марину просто «она» (это сделано по правилам внутренней речи: ведь мысли его заняты предстоящей встречей), затем он обращается с мольбой к «прелестной Марине», а дальше, оскорбленный, с негодованием говорит о ней в третьем лице («Стыдно мне пред гордою полячкой унижаться!»). Так, по словам автора статьи, казалось бы, случайные и незаметные сами по себе «детали» языка приобретают большую выразительную силу в контексте художественного целого. Восклицательным предложениям в «Борисе Годунове» посвящена статья Л. М. Чистяковой.36 В «Борисе Годунове», как уже отмечалось исследователями, обилие разговорных оборотов и интонаций сочетается с торжественной величавостью пятистопного ямба. Поэтому, как отмечает С. М. Кузьмина, «исполнение стиха „Бориса Годунова“ требует от актеров большой тонкости и поэтической чуткости».37 В статье анализируется произношение актеров-исполнителей трагедии и даются некоторые рекомендации.

Об одной характерной черте стиля пушкинских драм пишет, С. В. Шервинский.38 Известно, что Пушкин, на первый взгляд совершенно произвольно и неоправданно, меняет наименования действующих лиц порой несколько раз на протяжении текста пьесы. В драме «Русалка», например, Мельник в последующих сценах именуется Старик; дочь его последовательно называется

- 97 -

Дочь, Любовница, Она, затем снова Дочь и, наконец, Старшая русалка и просто Русалка. Аналогичное явление мы наблюдаем и в трагедии «Борис Годунов». Пушкин называет Отрепьева то Григорий, то Самозванец, один раз (в сцене «Равнина близ Новгорода-Северского») Дмитрий, затем снова Самозванец и один раз Лжедмитрий. С. В. Шервинский объясняет эти колебания в обозначениях действующих лиц «оплошностью» Пушкина, но оплошностью, имеющей психологическое основание: Пушкин постоянно смотрит на своих героев глазами окружающих, т. е. других персонажей пьесы. Таким целостным переключением во внутреннюю жизнь героев и объясняются колебания наименований действующих лиц в пушкинских драмах.

Наблюдения над стилем пушкинских писем и особенностями словоупотребления в них (например, использованием просторечной лексики) составляют содержание статьи Е. А. Маймина.39 В статье В. П. Воробьева рассматривается соотношение книжной и разговорной лексики в прозе Пушкина.40

Наконец, следует упомянуть еще целую серию статей, посвященных стилистическому анализу пушкинских стихов: «Погасло дневное светило»,41 «Вновь я посетил»,42 «К***», «Пророк»,43 «Мне вас не жаль», «Узник», «Демон», «Цветок», «Я вас любил».44 Заслуживают внимания отдельные лингвостилистические наблюдения над стихотворениями «К Чаадаеву»45 и «Арион».46

- 98 -

Частные наблюдения над языком и стилем Пушкина рассеяны и в монографических исследованиях последних лет (В. В. Виноградова, Б. В. Томашевского, Н. Л. Степанова, Б. П. Городецкого, А. Л. Слонимского). Отметим здесь только специально посвященную интересующей нас проблеме главу «Слово в лирике Пушкина» в книге Н. Л. Степанова47 и раздел «Язык и стиль» в книге Б. В. Томашевского.48

***

Пушкинистов всегда глубоко интересовал процесс работы Пушкина над языком и стилем своих произведений. Интересная по приведенному в ней материалу статья М. И. Фоминой49 вводит читателя в творческую лабораторию Пушкина. Автор показывает, как Пушкин «шлифовал» язык своих произведений, устранял все лишнее, все неоправданно эмоциональное, все напоминающее книжные штампы и, с другой стороны, вводил уточняющие определения и обстоятельства, оживляя повествование, что делало язык его еще более образным; например: «Лег в приготовленную для него (походную)50 кровать», «Вдруг раздалась музыка, и (шестивесельная) лодка причалила к самой беседке»; «...в (серой) шляпе с (надломленными) перьями».

Той же теме — показу работы Пушкина над языком прозаических произведений — посвящена и статья Б. В. Неймана,51 содержащая много интересных наблюдений над процессом создания повести «Капитанская дочка»: каждый штрих портретной характеристики, каждый авторский эпитет, каждое слово персонажа — все проходило через придирчивую самоцензуру автора.

Взгляды Пушкина на литературный язык привлекли внимание Л. С. Сидякова52 и С. Е. Вайнтруба,53 в статье последнего рассматриваются, в частности, взгляды поэта на славяно-молдавские языковые отношения.

- 99 -

Синонимика в языке Пушкина — предмет наблюдений Л. Н. Саркисовой.54 Она рассматривает две синонимические группы: слова «воин», «воитель», «ратник» и «бой», «брань», «битва», «сражение», «сеча», «баталия». Наблюдения над употреблением этих слов у Пушкина показали, что поэт использует синонимические варианты в стилистических целях: слово «воитель», например, употребляется преимущественно в лицейских стихах (17 раз из 19) для придания речи «торжественного тона». Слово «сеча» употребляется как средство создания исторического колорита (в «Песни о вещем Олеге»), слово «баталия» воспроизводит языковую традицию XVIII в. (в стихотворении «Городок» и повести «Капитанская дочка»).

***

Помимо монографии Н. С. Поспелова о синтаксисе пушкинских стихов,55 за последние годы вышло немало статей, освещающих характерные черты синтаксиса пушкинской прозы. Отметим те из них, которые могут быть интересны пушкиноведам, так как в них рассматривается использование Пушкиным определенных синтаксических конструкций со стилистическими целями. Пушкин считал точность и краткость первыми достоинствами прозы, придавал большое значение слогу — отсюда его постоянное внимание к синтаксической структуре произведений. Так, по наблюдениям М. А. Бородиной,56 употребительность пассивных конструкций в повести «Дубровский» находится в зависимости от содержания различных фрагментов произведения и от его композиции в целом.

Пушкин придавал большое значение обстоятельственным словам, учитывая их смысловую и стилистическую роль. Этому посвящена статья Е. А. Предтеченской.57 По ее наблюдениям, Пушкин употребляет обстоятельства намного чаще, чем его предшественники, и использует их с большей свободой, чем, например, Ломоносов или Карамзин. В процессе работы над текстом

- 100 -

повести Пушкин нередко вставляет уточняющие обстоятельства. Например: «Кирила Петрович с гордым смирением поклонился в землю, когда дьякон (громогласно)58 упомянул о зиждителе храма сего». Или: «Смотрительша (опрометью) кинулась к окошку». В качестве обстоятельств нередко используются просторечные слова: в текст «Дубровского» в процессе авторской правки были вставлены такие наречия, как «опрометью», «за глаза», «насилу», «украдкой».

С другой стороны, Пушкин решительно устраняет все «психологические» определения действия, которые были так свойственны языку романтической прозы (например, повестей А. Бестужева-Марлинского): «Марья Кирилловна вскрикнула (от удивления)».59 «Она (Марья Кирилловна, — О. Т.) побежала в свою комнату, заперлась и дала волю слезам (с ужасом; второй вариант: с трепетом), воображая себя женой старого князя». Эти и многочисленные другие примеры свидетельствуют о придирчивых поисках Пушкина, отборе «лучшего», наиболее точного, образного слова.

Содержательна и статья М. В. Глушковой об употреблении несобственно-прямой речи в прозаических произведениях А. С. Пушкина.60 С помощью несобственно-прямой речи автор передает чувства, настроения, образ мыслей и манеру речи персонажей, экономно вплетая эти характеристики в авторское повествование. Например: «...единогласно все решили, что, видно, такова была судьба Марьи Гавриловны, что суженого конем не объедешь, что бедность не порок, что жить не с богатством, а с человеком, и тому подобное». Таким образом, в авторское повествование включаются слова, характерные для речи данного персонажа, кроме того, используются синтаксические нормы устной, разговорной речи.

Р. П. Андронова, сопоставляя употребление прямого и обратного порядка слов в повести Пушкина «Выстрел»,61 приходит к выводу, что обратный порядок слов (значительно реже употребляемый в повести) помогает «сохранить ритмическую организацию речи, ее общий интонационно-мелодический рисунок, и этим повысить эмоциональное воздействие». Это подтверждается наблюдениями, что Пушкин употребляет личное местоимение в конструкциях с обратным порядком слов даже тогда,

- 101 -

когда его употребления можно было бы избежать, но где, «по требованию ритмико-мелодического рисунка речи, не хватает... словесного ударения».62

Б. П. Ардентов63 отмечает новаторство Пушкина в использовании номинативных предложений, которые, по словам автора, начинают широко употребляться в языке русской прозы после Пушкина.64 В статье рассматриваются различные типы номинативных предложений: предложения-реплики, описательные предложения, предложения, служащие для передачи бессвязной цепи образов, возникающих в сознании героя, и т. д., — встречающихся в произведениях Пушкина.

Употребление обособленных причастных оборотов в языке Пушкина — тема статьи В. П. Воробьева.65

Следует упомянуть и статьи, в которых рассматриваются морфологические особенности пушкинских произведений. Н. А. Пронь,66 анализируя употребление отдельных предлогов в языке Пушкина, показывает, что он почти всегда предпочитал те варианты словоупотребления (например, падеж, которого требует данный предлог), которые соответствовали основным тенденциям развития литературного языка и впоследствии стали литературной нормой. Кроме того, на предпочтение одного из синонимичных предлогов оказывала влияние его стилистическая окраска. Так, в повестях «Капитанская дочка» и «Пиковая дама» Пушкин употреблял предлог «про» только при передаче разговорной речи, тогда как в прочих случаях употреблялись предлоги «о» и «об».

И. В. Рыбакова67 рассматривает стилистическую роль некоторых словообразовательных суффиксов в языке произведений Пушкина и Лермонтова. С помощью суффиксов притяжательных прилагательных «-ов (-ев)» Пушкин стилизует язык персонажей, прилагательные с суффиксом «-ист» употребляются преимущественно в языке поэзии и т. д.

- 102 -

Язык произведений Пушкина используется как материал для наблюдений над различными грамматическими явлениями русского литературного языка в статьях В. К. Кудриа68 и С. Д. Пивоваровой69.

***

Особое место занимают статьи научно-методического характера. Не претендуя порой на роль самостоятельных исследований, они призваны оказать помощь учителю-словеснику в изучении языка и стиля пушкинских произведений в средней школе. Перечислим некоторые из статей этого типа, опубликованных за последние годы: В. Д. Левин — «Пушкин и язык русской литературы»;70 В. Д. Левин — «От Ломоносова до Пушкина»;71 В. А. Ковалев и Е. А. Маймин — «О языке и стиле романа „Евгений Онегин“»;72 А. Ф. Ефремов — «Язык и стиль романа А. С. Пушкина „Евгений Онегин“»;73 С. А. Копорский — «К изучению языка и стиля стихотворения А. С. Пушкина „Кавказ“»;74 М. Г. Качурин и М. А. Шнеерсон — «Изучение языка героев повести А. С. Пушкина „Капитанская дочка“ в VIII классе»;75 М. Ф. Тузова — «Лексический комментарий к повести А. С. Пушкина „Капитанская дочка“»;76 М. А. Постнова, З. С. Смелкова — «Из опыта отбора слов для активизации в связи с изучением лирики А. С. Пушкина в VIII классе».77

————

Сноски

Сноски к стр. 87

¹ См.: И. М. Подгаецкая. Язык и стиль писателя. Библиография 1951—1958. «Ученые записки Елабужского государственного педагогического института, т. X, Казань, 1961; работы о Пушкине перечислены здесь на стр. 213—228 (№№ 1379—1488), однако перечень этот неполон.

² Словарь языка Пушкина издан в Москве в 1956—1961 гг. Институтом русского языка Академии наук СССР (т. I, А—Ж; т. II, З—Н; т. III, О—Р; т. IV, С—Я).

³ См.: А. Д. Григорьева. Словарь Языка Пушкина. «Вопросы языкознания», 1952, № 3, стр. 150—159.

Сноски к стр. 88

⁴ Оценки первого тома «Словаря» даны были Ю. С. Сорокиным «Вопросы языкознания», 1957, № 5, стр. 130—136 и Р. Р. Гельгардтом (О словаре языка Пушкина. «Известия АН СССР, Отделение литературы и языка», т. XVI, вып. 4, 1957, стр. 369—378).

⁵ См.: В. А. Плотникова-Робинсон. К вопросу об изучении лексики Пушкина (Словарь языка Пушкина. Дополнительный том). «Известия АН СССР, Отделение литературы и языка», т. XXI, вып. 1, 1962, стр. 45—49.

⁶ См.: «Вопросы языкознания», 1958, № 4, стр. 136—137.

⁷ Об обычае обметать в Троицын день «гробы родителей чтобы прочистить им глаза» Пушкин рассказывал этнографу И. М. Снегиреву (Н. О. Лернер. Заметки о Пушкине. «Пушкин и его современники», вып. XVI, СПб., 1913, стр. 47). Об этом же обычае упоминает П. П. Мельников в романе «В лесах» (ч. IV, гл. 1). (Прим. Н. С. Ашукина).

Сноски к стр. 89

⁸ В. Я. Дерягин. «Облучок» и «козлы». Лексикографический сборник, вып. V, М., 1962, стр. 170—174.

⁹ В. Ф. Саводник (К вопросу о пушкинском словаре. «Известия Отделения русского языка и словесности», т. IX, кн. I, 1904, стр. 168) уверенно писал, что «никто, конечно, не смешает различных значений слова „бразды“», употребляющегося в „Евгении Онегине“ (в смысле «борозда, оставленная полозьями на снегу») и в «Полтаве» и «Борисе Годунове», где оно значит то «поводья», то «удила». Тем не менее еще П. Полевой в статье «Пушкин в потомстве» («Исторический вестник», 1887, февраль, стр. 416) указывал на отчет одного из словесников, ревизовавших преподавание русского языка в гимназиях в 1867 г.; по его словам, ни один гимназист VII класса «не мог объяснить ему известный стих Пушкина в описании Полтавского боя — „браздами, саблями звуча“». Слово «бразды» ставило всех в тупик, а один из учеников старался даже объяснить этот стих Пушкина другим известным стихом его же: «Бразды пушистые взрывая». О том, что в наши дни многие слова пушкинского языка теряют свое значение, становятся непонятными, напоминал недавно Эр. Ханпира в журнале «Новый мир» (1963, № 10, стр. 192): «Мало кто из теперешних читателей понимает, что значит „дольней ло́зы прозябанье“ (в стихотворении «Пророк», — О. Т.). Некоторые читают даже: „дальней“. Еще хуже с „прозябаньем“. Все знают современное значение этого слова. А более старое — „прорастание“ (первичное, древнее — «прогрызание») — большинству неизвестно. И таких слов у Пушкина можно назвать не один десяток».

¹⁰ См.: И. Р. Эйгес. По поводу значения одного слова в стихотворении Пушкина «Ночной зефир». «Доклады и сообщения Института языкознания Академии наук СССР», 1954, № 6, стр. 33—36.

¹¹ В. П. Воробьев. Слово «шаматон» в повести Пушкина «Капитанская дочка». «Ученые записки Саратовского государственного педагогического института», вып. XXXIV, 1958, стр. 224—230.

Сноски к стр. 90

¹² В. И. Чернышев. Темные слова в русском языке. Сб. «Академия наук СССР — академику Н. Я. Марру», М.—Л., 1935, стр. 400. В этой же статье объяснен ряд других слов пушкинского языка, например «камча», известное по сказке Пушкина «Жених» (стр. 401—402). Ф. Е. Корш готов был отнести его к числу «выдуманных» («Известия отделения русского, языка и словесности», т. III, кн. 3, 1858, стр. 710), но оно встречается в текстах русских песен, в частности, бывш. Псковской губ.

¹³ См.: М. А. Цявловский. Статьи о Пушкине, М., 1962, стр. 221.

¹⁴ V. Bobrov. Chobot oder pobyt? «Archiv für slavische Philologie», Bd. XXV, 1903, SS. 158—159.

¹⁵ В. В. Макаров. Об использовании неассимилированной и иноязычной лексики в произведениях Пушкина. «Ученые записки Калининского государственного педагогического института им. М. И. Калинина», т. 19, вып. 2, 1957, стр. 99—114. Напомним также статью Р. И. Бигаева «Восточные лексические заимствования в языке Пушкина, Лермонтова, Л. Толстого» («Ученые записки Ташкентского государственного педагогического института им. Низами», вып. 1, серия общественных наук, 1947, стр. 69—80); здесь, в частности, сообщается, что в произведениях Пушкина употреблено 222 восточных заимствования; приведенный автором лексический материал нуждается ныне в проверке на основании «Словаря языка Пушкина».

Сноски к стр. 91

¹⁶ В. В. Веселитский. Развитие отвлеченной лексики в русском литературном языке первой трети XIX в. М., 1964, стр. 62—64, 66, 127 и др.

¹⁷ Г. Ф. Богач. Молдавские слова в творчестве А. С. Пушкина. «Ученые записки Института языка и литературы Академии наук Молдавской ССР», т. 10, Кишинев, 1961, стр. 119—148.

¹⁸ И. М. Мальцева. «Общий церковнославянско-российский словарь» П. Соколова 1834 г. Сб. «Из истории слов и словарей. Очерки по лексикологии и лексикографии», Л., 1963, стр. 102—118. В словаре П. Соколова, между прочим, впервые помещено слово «юнкер», толкуемое как «в артиллерии унтер-офицер из дворян», встречающееся в письме Пушкина к брату от 4 сентября 1822 г.

¹⁹ Р. М. Фрумкина. Статистическая структура лексики Пушкина. «Вопросы языкознания», 1960, № 3, стр. 78—81.

²⁰ Об отдельных словах пушкинского словаря, значение которых следует иметь в виду в ряде спорных случаев при чтении рукописей поэта, см. в кн.: Основы текстологии. Под ред. В. С. Нечаевой. М., 1962, стр. 457 и сл. В недавней статье «О принципах и приемах чтения черновых рукописей Пушкина» («Проблемы сравнительной филологии. Сборник статей к 70-летию члена-корреспондента Академии наук СССР В. М. Жирмунского», М.—Л., 1964, стр. 277—290) В. В. Виноградов привел пример тех «субъективно-психологических мотивов», которые заставляют текстологов-пушкинистов извлекать из черновиков поэта гипотетические и совершенно произвольные строки; анализ содержащихся в них слов разрушает искусственные построения.

Сноски к стр. 92

²¹ Материалы к частотному словарю языка Пушкина (проспект). М., 1963 (в серии «Предварительные публикации» Сектора структурной и прикладной лингвистики Института языкознания АН СССР). В «Словаре языка Пушкина» наряду с толкованием слова и прочими лексикографическими сведениями при каждом слове указана частота его употребления в пушкинских текстах, что и позволило приступить (в 1958 г.) к статистическому изучению лексики Пушкина. Результаты проведенной работы были опубликованы Р. М. Фрумкиной также в «Вопросах языкознания», № 3, 1960, и № 2, 1961, доложены на XI Всесоюзной пушкинской конференции (1959 г.) и на Межвузовской конференции по структурным и статистическим методам изучения словарного состава (1961 г.).

²² Р. М. Фрумкина. Статистические методы изучения лексики. М., 1964. См. здесь особенно главу IV — «Сравнение словников текстов Пушкина методом ранговой корреляции» (стр. 63—65) и Приложение 2 — «Списки наиболее частых слов в текстах Пушкина» (стр. 94—110).

Сноски к стр. 93

²³ К. И. Чуковский. Живой как жизнь. (О русском языке). Изд. 2-е, М., 1963, стр. 31—32. Интересные замечания по этому поводу см. в книге Б. В. Томашевского «Стих и язык» (М.—Л., 1959, стр. 371 и сл. — статья: «Вопросы языка в творчестве Пушкина»).

²⁴ В. В. Виноградов. Из истории стилей русского исторического романа (Пушкин и Гоголь). «Вопросы литературы», 1958, № 12, стр. 120—149.

Сноски к стр. 94

²⁵ Г. Ф. Жидкова. К вопросу о стилистической функции отдельной синтаксической конструкции в языке писателя. (Деепричастный оборот в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» и повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка»). «Ученые записки Томского государственного университета им. В. В. Куйбышева», № 35, 1960, стр. 152—164.

²⁶ Н. М. Лобикова. Язык и стих «Бахчисарайского фонтана». «Ученые записки Кабардино-Балкарского государственного университета», вып. 4, Нальчик, 1958, стр. 163—186.

²⁷ Там же, стр. 164—165.

²⁸ И. Куликова. Язык и стиль поэмы А. С. Пушкина «Руслан и Людмила». «Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена», т. 169, 1959, стр. 65—84.

Сноски к стр. 95

²⁹ А. И. Ефимов. Язык и слог выдающихся русских писателей как предмет курса стилистики художественной речи. «Сборник статей по языкознанию. Профессору московского университета академику В. В. Виноградову», изд. МГУ, 1958, стр. 158—163.

³⁰ Н. В. Павлюк. О языке первых глав «Евгения Онегина». Сб. «Пушкин на юге», т. II, Кишинев, 1961, стр. 289—293.

³¹ О. Творогов. Лексика «Песни о вещем Олеге» А. С. Пушкина. «Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена», т. 169, 1959, стр. 229—252.

³² К. Мартакова. Из наблюдений над языком персонажей сцены в корчме на литовской границе. «Ученые записки Куйбышевского государственного педагогического института», вып. XXIII, научные работы студентов, 1959, стр. 113—120.

Сноски к стр. 96

^33-34 В. Г. Васильев. О языке «Бориса Годунова» А. С. Пушкина. «Ученые записки Магнитогорского государственного педагогического института»), вып. IV, 1957, стр. 236—254; Н. П. Гринкова. О языке трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» — В кн.: Изучение языка писателя, Л., 1957, стр. 72—104.

³⁵ Р. А. Будагов. Интонация разговорной речи в драматургических произведениях. (Об одной сцене из «Бориса Годунова» Пушкина). «Ученые записки Ленинградского государственного университета», № 299, серия филологических наук, вып. 59, 1961, стр. 53—57.

³⁶ Л. М. Чистякова. Об употреблении восклицательных предложений в трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов». «Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена», 1963, т. 248 («Вопросы языкознания»), стр. 417—424.

³⁷ С. М. Кузьмина. «Борис Годунов» на сцене центрального детского театра. «Вопросы культуры речи», вып. IV, М., 1963, стр. 144—153.

³⁸ С. В. Шервинский. О наименовании действующих лиц в драмах Пушкина. «Известия АН СССР, Отделение литературы и языка», т. XXI, вып. 4, 1962, стр. 302—311.

Сноски к стр. 97

³⁹ Е. А. Маймин. Дружеская переписка Пушкина с точки зрения стилистики. «Пушкинский сборник», Псков, 1962, стр. 77—87.

⁴⁰ В. П. Воробьев. Из наблюдений над лексикой художественной прозы А. С. Пушкина. Сб. «Вопросы славянской филологии. К V Международному съезду славистов», Саратов, 1963, стр. 166—185.

⁴¹ Э. В. Попова. Элегия А. С. Пушкина «Погасло дневное светило». Сб. «Вопросы славянской филологии. К V Международному съезду славистов», стр. 89—94.

⁴² С. Е. Шаталов. Образец философской лирики (о стихотворении Пушкина «Вновь я посетил»). «Ученые записки Таджикского государственного университета им. В. И. Ленина», т. XIX, серия филологических наук, вып. 2, Сталинабад, 1958, 25—36. Ср.: Н. Л. Степанов. Лирика Пушкина. М., 1969, стр. 399—413.

⁴³ С. Е. Шаталов. О художественном своеобразии стихотворений Пушкина «К***» и «Пророк». «Ученые записки Таджикского государственного университета им. В. И. Ленина», т. XIX, серия филологических наук, вып. 2, стр. 37—52.

⁴⁴ С. Е. Шаталов. Опыт стилистического анализа стихотворений Пушкина. «Ученые записки Таджикского государственного университета им. В. И. Ленина», т. XIX, серия филологических наук, вып. 2, стр. 53—88.

⁴⁵ В. И. Масальский. К вопросу о языке и стиле патриотической лирики русской поэзии. Анализ стих. А. С. Пушкина «К Чаадаеву». В кн.: Анализ языка и стиля художественных произведений. Київ; 1959, стр. 79—88. Ср.: В. I. Масальський. Деякі діскусійні питання стилістики художнього слова в працях славістів. В кн.: Питания історії та культури слов’ян. Київ, 1963, стр. 141.

⁴⁶ З. А. Бабайцева. К вопросу об анализе речевой ткани художественного произведения. «Труды Одесского государственного университета им. И. И. Мечникова», т. 152, вып. 13, 1962, стр. 119—121.

Сноски к стр. 98

⁴⁷ Н. Л. Степанов. Лирика Пушкина, стр. 174—233.

⁴⁸ Б. В. Томашевский. Стих и язык, стр. 334—344. Специально языку Пушкина посвящен и особый раздел книги — «Вопросы языка в творчестве Пушкина», ранее опубликованный: «Пушкин. Исследования и материалы», т. I, Изд. АН СССР, М.—Л., 1956, стр. 126—184.

⁴⁹ М. И. Фомина. Работа А. С. Пушкина над лексикой прозаических произведений. «Русский язык в школе», 1960, № 3, стр. 37—44.

⁵⁰ Заключенные в скобки слова вставлены Пушкиным в процессе правки текста.

⁵¹ Б. В. Нейман. Работа Пушкина над текстом «Капитанской дочки». «Научные доклады высшей школы», Филол. науки, 1961, № 4, стр. 146—155.

⁵² Л. С. Сидяков. А. С. Пушкин и проблема прозы в 20-е и 30-е годы XIX века. «Ученые записки Латвийского государственного университета им. Петра Стучки», т. 29, 1959, стр. 125—147.

⁵³ С. Е. Вайнтруб. Некоторые вопросы культуры русского языка в освещении А. С. Пушкина. «Наукові записки Кам’янець-Подільского держ. пвдагогічного інституту», т. XI, серія історико-філологічна, 1962, стр. 50—72.

Сноски к стр. 99

⁵⁴ Л. Н. Саркисова. Из наблюдений над использованием синонимов в русском литературном языке первой трети XIX в. (на материале произведений А. С. Пушкина). «Ученые записки Таганрогского государственного педагогического института», вып. 6, 1958, стр. 114—128. В 1957 г. вышла книга, посвященная той же теме: В. М. Григорян. Материалы к словарю синонимов. Прилагательные по данным языка А. С. Пушкина. Ереван, 1957.

⁵⁵ Н. С. Поспелов. Синтаксический строй стихотворных произведений Пушкина. М., 1960.

⁵⁶ М. А. Бородина. Пассивные конструкции в повести А. С. Пушкина «Дубровский». (Стилистический анализ). «Ученые записки Ленинградского государственного университета», № 299, серия филологических наук, вып. 59, 1961, стр. 46—52.

⁵⁷ Е. А. Предтеченская. Работа А. С. Пушкина над обстоятельственными словами в повести «Дубровский». «Ученые записки Абаканского государственного педагогического института», вып. V, 1960, стр. 37—67.

Сноски к стр. 100

⁵⁸ Авторские вставки в примерах заключены в скобки.

⁵⁹ В скобках — слова, исключенные в процессе авторской правки.

⁶⁰ М. В. Глушкова. Несобственно-прямая речь в языке прозы Пушкина. «Ученые записки Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского», т. 67, вып. филологический, 1959, стр. 205—213. См. также статью того же автора под тем же названием в журнале «Русский язык в школе», № 1, 1962, стр. 49—53.

⁶¹ Р. П. Андронова. Расположение подлежащего — личного местоимения в повести А. С. Пушкина «Выстрел». Ежегодник научных работ (Херсонский педагогический ин-т имени Н. К. Крупской), 1960 г., Херсон, 1961, стр. 77—82.

Сноски к стр. 101

⁶² Там же, стр. 80, 81.

⁶³ Б. П. Ардентов. Номинативные предложения в языке Пушкина. Сб. «Пушкин на юге», т. II, Кишинев, 1961, стр. 311—315.

⁶⁴ Отметим, что таблица, призванная проиллюстрировать этот вывод, не представляется удачной, так как в ней сравниваются произведения различных жанров и объемов.

⁶⁵ В. П. Воробьев. Обособленные причастные обороты в языке художественной прозы А. С. Пушкина. «Вопросы стилистики», вып. 1, Саратов, 1962, стр. 165—176.

⁶⁶ Н. А. Пронь. Наблюдения над некоторыми особенностями употребления предлогов у Пушкина. «Ученые записки Калужского государственного педагогического института», вып. VIII, 1960, стр. 72—81.

⁶⁷ И. В. Рыбакова. Экспрессивно-стилистическая роль некоторых словообразовательных суффиксов имен прилагательных. (По материалам языка художественной прозы А. С. Пушкина и «Героя нашего времени» М. Ю. Лермонтова). «Ученые записки Ярославского государственного педагогического института им. К. Д. Ушинского», вып. XXXIII (XLIII), 1958, стр. 131—133.

Сноски к стр. 102

⁶⁸ В. К. Кудрина. 1) К вопросу о границах между переходными и непереходными глаголами по материалам бесприставочных глаголов языка А. С. Пушкина. «Ученые записки Ташкентского вечернего педагогического института им. В. Г. Белинского», вып. I, Работы по языкознанию, 1959, стр. 29—52. 2) К вопросу о вариантности формы объекта. (На материале переходных бесприставочных глаголов в языке А. С. Пушкина). Там же, вып. XII, Работы по литературоведению, 1961, стр. 107—152.

⁶⁹ С. Д. Пивоварова. Видовые и временные отношения в однородных глагольных сказуемых. «Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена», т. 169, 1959, стр. 85—97.

⁷⁰ «Русский язык в школе», 1962, № 1, стр. 28—35.

⁷¹ «Русский язык в национальной школе», 1962, № 2, стр. 18—26.

⁷² «Русский язык в школе», 1962, № 1, стр. 36—40.

⁷³ Там же, 1959, № 5, стр. 22—28.

⁷⁴ Там же, 1962, № 1, стр. 41—45.

⁷⁵ «Литература в школе», 1959, № 1, стр. 48—58.

⁷⁶ «Ученые записки Московского областного педагогического института им. Н. К. Крупской», т. CIX, вып. 7, Труды кафедры русского языка, 1961, стр. 624—629.

⁷⁷ «Русский язык в киргизской школе», 1962, № 1, стр. 10—14.