375

Б. В. КАЗАНСКИЙ

ЗАПАДНЫЕ ОБРАЗЦЫ „СОВРЕМЕННИКА“

В официальном письме к Бенкендорфу от 31 декабря 1835 г. Пушкин просил о разрешении издания „на подобие английских трехмесячных Reviews“. То же выражение употребляет поэт и в черновом письме к Бенкендорфу от мая <?> того же года: „Un volume tous les 3 mois dans le genre des Reviews Anglaises“.1 Названия этому изданию в этих письмах не дается, но речь идет несомненно о „Современнике“ — так называет журнал Пушкина Денис Давыдов уже в письме к Пушкину от 6 января 1836 г. Характеристика, которую дает в упомянутых письмах Пушкин задуманному изданию, вполне соответствует составу „Современника“: „Articles purement litteraires (comme critiques de longue haleine, contes, nouvelles, poèmes etc.)“2 и 4 тома статей чисто литературных (как то повестей, стихотворений), исторических, ученых, также критических разборов русской и иностранной словесности.

Как будто образец налицо. И так и повелось утверждать.3

Говоря об английских трехмесячных обозрениях, Пушкин, конечно, имел в виду два виднейших и старейших журнала этого типа в то время, „The Edinburgh Review“, существовавшее с 1802 г. и являвшееся органом либералов, и „The Quarterly Review“, основанное в 1809 г. консервативной партией для противодействия „опасным тенденциям“ либерального журнала (получившего сразу же огромный успех и влияние). Оба эти обозрения охраняли свой престиж и в 1830-х годах, хотя и потеряли в значительной мере к этому времени первоначальный боевой задор и живую остроту и свободу мысли по мере подчинения бюрократическому руководству своих политических партий. И Пушкин, несомненно,

376

их знал и ценил. Впрочем, Пушкин мог иметь в виду еще и „The Westminster Review“, созданное в 1824 г. радикалами и хотя и не приобревшее той традиционной известности, которой пользовались его старшие соперники, но не уступавшее им в серьезности и значении. Этот журнал Пушкин вероятно должен был знать, потому что в первый же год его издания в нем была перепечатана критическая статья Бестужева „Взгляд на русскую словесность“, помещенная в альманахе „Полярная Звезда“ на 1825 год.

Присмотримся же к этим знаменитым образцам пушкинского „Современника“. Они издавались в плотных обложках цвета, принятого той и другой партией, — „Эдинбургское Обозрение“ формата нашей „Звезды“, „Квартальное“ и „Вестминстерское“ чуть покороче. Но все три журнала были чисто критическими. Всё содержание их составляли исключительно рецензии на книги и другие издания. Ни литературных произведений, а тем более стихов, ни статей на собственные свободные темы, ни даже широких самостоятельных обзоров вроде бестужевского „Взгляда“. Все рецензии без подписи. Серьезному деловому характеру английских обозрений соответствует и их внешний строгий вид: простая наборная обложка, ни иллюстраций, ни виньеток и заставок, ни хотя бы выделения статей отступами, крупными заголовками и т. п. Достаточно сопоставить любые номера этих журналов с четырьмя книжками „Современника“, чтобы убедиться, насколько они не похожи по существу на журнал Пушкина, в котором, напротив, львиная доля отдана художественной литературе — прозе и стихам, воспоминаниям и статьям на собственные темы, а внешнее оформление вполне соответствует содержанию.

С другой стороны, так ли уж „специфически“ отличаются по своему составу и построению „Современник“ Пушкина от „Телескопа“ Надеждина и „Московского Телеграфа“ Полевого. Состав разделов „Современника“ отличается только тем, что в „Телескопе“ и „Телеграфе“ имеются отделы „смесь“, — а в „Телеграфе“ еще отдел мод и отсутствуют стихи. „Московский Наблюдатель“ по структуре был еще ближе к „Современнику“.

Очевидно, связь пушкинского журнала с английскими обозрениями не так проста, как это представляли себе пушкинисты и историки русского журнализма, основываясь только на заявлениях Пушкина, и следует вникнуть в эту связь пристальнее.

„Специфика“ „Современника“ — несомненно в установке на оригинальный материал. „Телеграф“ и „Телескоп“ держались почти целиком на переводах; оригинальный материал занимает в них, в среднем, процентов 10—15 (в № 29 „Телескопа“ за 1835 г. всего 48 страниц из 400). Русской критике уделено вдвое меньше места, чем иностранной. Даже, например, сообщение о Пулковской обсерватории заимствовано из иностранного журнала. „Библиотека для чтения“ и „Северная Пчела“ также широко пользовались иностранной прессой. Напротив — в „Современнике“

377

почти нет переводов, за исключением „Французской Академии“ (перевод вступительной речи Скриба) и „Джона Теннера“ (близкий к подлиннику пересказ главных эпизодов). Это делает „Современник“ также одним из родоначальников позднейших русских журналов.

Фактически „Современник“ давал периодические публикации прежде всего литературных произведений и в частности и статей самого Пушкина, которые занимают в нем больше половины всего места. Это было обусловлено, конечно, чисто практическими соображениями. Пушкин рассчитывал освободиться от необходимости зависеть от чуждых ему и даже враждебных издателей и обеспечить себе значительно больший доход. Жалуясь на то, что царь взял назад разрешение издавать газету (данное Пушкину, чтобы удержать его от отставки), поэт писал жене в конце сентября 1835 г.: царь „заставляет меня жить в Петербурге, а не дает мне способов жить моими трудами“. А 5 мая следующего года прямо заявлял ей же: „Вижу что непременно нужно иметь мне 80 тысяч доходу. И буду их иметь. Недаром же пустился в журнальную спекуляцию“. И в цитированном письме к Бенкендорфу от мая(?) 1835 г. он так же мотивирует просьбу об издании газеты: „Un journal m’offre le moyen de demeurer à Pétersbourg et de faire face à des engagements sacrés“.1 И в письме к нему же от 31 декабря 1835 г.: „Отказавшись от участия во всех наших журналах, я лишился и своих доходов. Издание таковой Review доставило бы мне вновь независимость, а вместе и способ продолжать труды мною начатые“ (т. е. историю Петра).

С другой стороны, в то время довольно четко различали всевозможные жанры периодических изданий: ежемесячных, квартальных и ежегодных. „Может ли быть особенная живость в журнале, состоящем из четырех книжек (а не книжищ) и появляющихся через три месяца, — писал Белинский о «Современнике». — Такой журнал при всем своем внутреннем достоинстве будет походить на альманах“. И тут же характеризует новый журнал как „Альманах, в котором, между прочим, есть и критика“. Он разумеет здесь под критикой, повидимому, статьи об отдельных произведениях или писателях, так как альманах — в его первоначальном значении ежегодника (как „Северные Цветы“ Дельвига, или „Полярная Звезда“ Рылеева и Бестужева) — допускал только более или менее общие обзоры.

Знаменательно, что и Пушкин, очевидно, сознавал альманашный характер предпринимаемого им издания, так как в октябре 1835 г. писал Плетневу: „Великое спасибо Гоголю за его «Коляску» — в ней Альманак далеко может уехать. — Начнем Альманак с «Путешествия»“ (очевидно „Путешествие в Арзрум“, напечатанное, как и „Коляска“, в первой книге „Современника“). Квартальное издание являлось промежуточным между ежемесячный журналом и ежегодным альманахом.

378

Белинский может быть и не знал этого типа издания (он и впоследствии плохо привился у нас и так и не получил особого названия). А. Тургенев, знакомый с ним, определенно противопоставляет его „Журналу“. „Я собираюсь сообщать <Пушкину> животрепещущие новости из всеобщей политики, — пишет он. — Но я был парализован известием, что Пушкин будет издавать review, а не журнал. Для review нужны статьи а не письма!“ Стало быть, с термином „ривью“ и Тургенев связывал понятие квартального издания с обзорами более общего свободного характера.

Наконец, любопытно, что сам Пушкин уже на первую книжку „Современника“ поместил подзаголовок: „Литературный журнал, издаваемый Александром Пушкиным“. Между тем, в своих официальных письмах к Бенкендорфу, даже от 31 декабря 1835 г., он пишет: „4 тома статей“. Вряд ли это случайность. Пушкину были хорошо известны предубежденность и подозрительность царя к печати, в особенности к периодической. За 30-е годы были запрещены „Литературная Газета“, „Европеец“, „Московский Телеграф“, „Телескоп“, закрылись „Дамский Журнал“, „Северный Меркурий“, „Московский Вестник“, „Московский Наблюдатель“, „Радуга“. Естественно, что Пушкин опасался, что издание настоящего журнала ему не разрешат, как не разрешили ему издавать газету. „4 тома статей чисто литературных, ученых и критических“ звучало наивно. Можно думать, что Пушкин так точно перечисляет здесь материал будущего издания, именно учитывая отрицательное отношение правительства, чтобы у царя не могло возникнуть подозрения о сколько-нибудь политическом содержании журнала. Вероятно с этой же целью он ссылается и на английские обозрения, а не на французские „revues“: всё французское вызывало в Николае I отвращение. К тому же английские „reviews“ действительно имели более академический характер, будучи чисто критическими. Вместе с тем, всё-таки ссылка на них оправдывала периодический характер сборников, открывала некоторые журнальные возможности, которые можно было надеяться осуществить исподволь, хотя бы частично.

Но дело сводится не к одной тактике. И вряд ли Пушкин ссылался на английские обозрения только в качестве квартальных изданий вообще. Есть основание думать, что он и по существу видел в них лучшие образцы журналистики, о создании которой в России мечтал.

Еще в феврале 1825 г. он писал Вяземскому по поводу русских журналов: „Более чем когда-нибудь чувствую необходимость какой-нибудь «Edinburgh Review», а год спустя, Катенину: „Не затеять ли нам журнала вроде «Edinburgh Review». Голос истинной критики необходим у нас“. С своей стороны Вяземский осенью 1827 г. выдвигал проект издания журнала, основным образцом которого называл „Quarterly Review“. Повидимому, переход в другую эпоху уже сказывался. И Пушкин позднее склонялся, может быть, к этому английскому обозрению, судя

379

по тому, что Дантес в разговоре о том, какое название дать журналу, воскликнул не без остроумия, имея в виду именно „Quarterly Review“ и название вроде „Наблюдатель“, „Обозреватель“ и т. п.: „Да назовите его «квартальный надзиратель»! Это самое подходящее и популярное название для русского журнала“. Этот разговор происходил, очевидно, в 1835 г. В том же году, в качестве высшей похвалы, Пушкин дает отзыв о статьях Погодина, как о „достойных стать на ряду с лучшими статьями английских reviews“. Как видно, он ценил в этих журналах именно критику. По его убеждению, России недоставало именно подлинной критики. „Что же ты называешь критикой? — спрашивал он Бестужева летом 1825 г. — «Вестник Европы» и «Благонамеренный»? Библиографические известия Греча и Булгарина? Твои статьи? Но признайся, что это всё не может установить какого-нибудь мнения в публике, не может почесться «Уложением вкуса». Каченовский туп и скучен, Греч и ты остры и забавны — вот и всё, что можно сказать о вас. Но где же критика?“ „Европейские статьи так редки в наших журналах“, — сетовал он и в письме к Вяземскому от 25 мая того же года. „До сих пор, читая рецензии Воейкова, Каченовского и проч., мне казалось, что подслушиваю у калитки литературные толки приятелей Варюшки и Буянова“, — писал он ему в феврале 1823 г. „Пора дать вес твоему мнению и заставить правительство уважать наш голос. Презрение к русским писателям нетерпимо“. Анненков формулирует позицию Пушкина („Материалы“, 412): „Пушкин думал вместе со многими из друзей своих, что, несмотря на безобразие многих отдельных явлений, литература наша в общности всегда была сильным оружием образованности, что легкое, постоянно шутливое обращение с ней (критики) лишено и основания, и цели, если не полагать цель в доставлении одной забавы праздному чтению“. Тон критических статей Сенковского, Булгарина, Полевого и других „лавочников литературы“, как о них отзывался Пушкин, был обычно не только шутливый, но развязно пошлый, лакейский, откровенно беспринципный или бессильно неопределенный — „полувнятное пошлое бормотанье“, как выражается Анненков в другом месте.

Пушкин хотел быть „честным литератором между лавочниками литературы“, „издателем европейского журнала в азиатской Москве“, как он внушал Погодину в 1827 г.

Именно постановка критики была в этом отношении решающим моментом. А знаменитым примером критического журнала было и оставалось „Эдинбургское обозрение“.

Характеризуя обстановку, в которой возникло это издание, „L’Europe littéraire“ в 1833 г. прямо говорило: „В то время достаточно было приложить несколько фунтов стерлингов к строкам, посылаемым издателю любого обозрения, чтобы получить хвалу и известность“. В этих условиях независимая, убежденная и компетентная критика, проникнутая

380

прогрессивными взглядами и исходившая от светских людей, произвела огромное впечатление и создала эпоху. Аналогичную задачу перед русской журналистикой ставил и Пушкин: над легкой, низкопробной и беспринципной болтовней о книгах и людях возвысить принципиальную и взыскательную критику. Эта установка, несомненно, остается у Пушкина неизменной от начала до конца, и вряд ли можно думать, чтобы она не присутствовала в сознании поэта, когда он обдумывал и создавал свой „Современник“. Фактически, литературный, по преимуществу, журнал, каким Пушкин оказался вынужден сделать „Современник“, мог, разумеется, только очень частично ориентироваться на образцы английских обозрений, посвященных всецело критическим статьям. Всё же нельзя не отметить в нем ряд вещей вполне в духе эдинбургской критики. Таковы рецензии Пушкина на сочинения Георгия Конисского, на переписку Вольтера, на мнение Лобанова; и статьи Вяземского о новой поэме Кинэ, о заметках Наполеона к запискам Цезаря, о Ревизоре. Совсем не в духе английских обозрений написана статья Пушкина о записках Теннера, но самая книга выбрана удачно. Вполне в английских традициях статьи Козловского о парижском математическом ежегоднике, Золотницкого „Статистическое описание Нахичеванской провинции“ и т. п. Этот широкий круг тем, далеко выходящий за рамки литературного журнала Пушкина, может быть обусловлен именно идеей английских критических обозрений: он очерчен уже в декабрьском письме к Бенкендорфу, непосредственно перед ссылкой на эти последние.

На ряду с этим, однако, следует отметить и другое влияние, о котором свидетельствует письмо Одоевского Пушкину от ноября 1835 г. „Чтобы начать с какого-нибудь определенного времени, я думаю начать обозрение политических наук и литературы третьего десятилетия XIX века, т. е. с 1830 года и поэтому поместить в «Летописце»: 1) хронологическое обозрение, сухо, по годам, политических происшествий с 1830 года; 2) общий взгляд на состояние науки и литературы в последние четыре года в Европе, первое, т. е. науки, я могу сделать, второе — ваше дело; 3) общее, но подробное обозрение русских произведений в последние четыре года — общими силами; 4) особенные статьи о некоторых более достопамятных произведениях“. Эта программа, очевидно, восходит к плану Вяземского, который уже в 1827 г. выдвигал идею издания журнала (с названием „Современник“), который соединял бы в себе характер английского квартального обозрения и французского „Annuaire historique universel“; последнее издание, основанное в 1808 г. Лезюром, было солидным ежегодником политики и истории; содержание тома за 1834 г. (вышел в свет в октябре 1835 г.) следующее: 1) история Франции (важнейшие события), стр. 1—360; 2) иностранная история, стр. 361—620; приложение: а) статистическая и сравнительная картина главных держав в 1834 г.; тронная речь при открытии законодательной сессии

381

1834 г.; декрет о роспуске палаты депутатов; договор 4 июля 1831 г. между Францией и Соединенными Штатами Америки; перечень важнейших законов и декретов 1834 г.; б) иностранные текущие события; хроника (дневник значительнейших событий и происшествий).

Одоевский предлагает назвать задуманное издание „Современный Летописец“ политики, наук и литературы, содержащий в себе обозрение достопримечательнейших происшествий в России и других государствах Европы по всем отраслям политических учений и эстетической деятельности начала третьего десятилетия XIX в. Повидимому, Одоевский представлял себе это издание ежегодником, подобно французскому „Annuaire“, но предварительно предполагал охватить предыдущие годы, начиная с 1830-го. Годичные обзоры должны были сочетаться с критикой отдельных произведений, объединяя таким образом традиции английских критических обозрений и французского политического ежегодника. Идея эта была, конечно, неосуществима в условиях николаевской России, но фрагментом этого плана явился, может быть, обзорный очерк Гоголя „О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году“. Возможно, что к тому же замыслу восходит и „Парижская хроника“ Тургенева.

Русская журналистика исторически восходит к иностранным образцам и всегда более или менее ориентировалась на них, повторяя типы, форму, внешний вид и даже названия. „Литературная Газета“, „Европеец“, „Наблюдатель“, „Обозрение“, „Меркурий“, „Дамский Журнал“, „Телеграф“, „Вестник“, „Северная Пчела“ — всё это сколки западных названий. „Современник“ — не исключение в этом отношении. Как раз в эти годы издается в Париже „Le Contemporain“. Существенное, конечно, — подлинная европейская установка Пушкина на самое содержание и тон журнала. Он мечтает о создании подлинно европейской и вместе с тем национальной литературной критики, способной организовать общественный вкус, руководить литературной мыслью и даже заставить прислушиваться к себе правительство. Позднее он тянется к общественно-политическому и историческому журналу. И в том, и в другом направлении он стремится к лучшим образцам западной журналистики — к английским критическим квартальным обозрениям и к французским историко-политическим ежегодникам. Обстоятельства вынудили его отказаться от того и другого пути. 1836 год был для поэта чрезвычайно трудным и тяжелым в его жизни. С другой стороны, подбор сотрудников, розыски материалов, борьба с цензурой давались Пушкину с большим трудом и неприятностями. В иной обстановке он осуществил бы, конечно, в большей степени свои журнальные замыслы „наподобие английских review“.

_______